Томас Росс. Честный вор

   Я дошел до двадцать первой тысячи, когда Дил сказал: «Бедный юноша не сомкнул глаз из-за этих денег».
   – Какой юноша? – спросил я, чуть не сбившись со счета.
   – Патрульный Франн. Вы помните Франна? Он надел на вас наручники.
   Я кивнул.
   – Он всю ночь переписывал номера банкнот, – продолжал Дил. – Пока нам не сказали, чем вы зарабатываете на жизнь. У вас в этом городе солидная репутация. Надеюсь, вам об этом известно?
   – Нет, – я закончил двадцать третью тысячу и перешел к двадцать четвертой.
   – Мы с Дилом работаем в отделе убийств и поэтому никогда не слышали о вас, – добавил Оллер. – Пока еще никто не требовал выкупа за труп.
   – Это точно, – протянул Дил.
   В молчании я пересчитал оставшиеся деньги и застегнул сумку на молнию.
   – Ровно девяносто тысяч, – я подписал другой бланк, поданный мне Оллером.
   – Если деньги все-таки будут переданы, вы скажете, что мы переписали номера банкнот? – спросил Дил. – В протоколе вашего ответа не будет. Я задаю этот вопрос из чистого любопытства.
   – Нет, – ответил я, – Я ничего не скажу, но передам совсем другие банкноты.
   – То есть станете сообщником воров?
   – В некотором смысле, да.
   Дил кивнул.
   – Вы не будете возражать, если мы с Оллером как-нибудь заглянем к вам и зададим несколько вопросов? Естественно, как свидетелю, а не подозреваемому в убийстве.
   – В любое время, – я попытался улыбнуться.
   – Мы можем заехать не один раз, – заметил Оллер.
   – А может, вы захотите повидаться с нами? Например, завтра в десять утра?
   – Вам нужны мои письменные показания?
   – Совершенно верно.
   – Где вас найти?
   – Вы знаете, где находится отдел убийств южного сектора?
   – Да.
   – Приезжайте туда и спросите кого-нибудь из нас.
   – Оллера или Дила?
   – Карла Оллера или Френка Дила, – поправил меня Дил.
   – Теперь я могу идти?
   – Несомненно.
   Майрон Грин ждал меня у дверей Десятого участка.
   – Кому тебе пришлось звонить? – спросил я, когда мы сели в машину и отъехали от тротуара.
   – Помощнику окружного прокурора и одному парню из муниципалитета, с которым я учился в школе.
   Иногда мне казалось, что Майрон Грин сидел за партой с половиной американских чиновников. С другой половиной он общался в Йельском университете.
   – Кому-нибудь еще?
   – Да, – кивнул Грин, – Прокейну.
   – И что он сказал?
   – Он озабочен случившимся.
   – Я тоже.
   – Он хочет тебя видеть.
   – Когда?
   – Немедленно, если это возможно.
   – Вообще-то, я чертовски устал.
   – Он считает, что это очень важно, и я с ним полностью согласен.
   – Почему?
   – Потому что сегодня утром ему звонил человек, который хочет продать его дневники.

* * *

   Впервые с Абнером Прокейном я встретился днем раньше, в субботу, тринадцатого октября, в десять утра.
   – Вы моложе, чем я ожидал, – сказал он, крепко пожав мне руку. Зеленоватые глаза, широко посаженные по обе стороны крупного носа и с интересом разглядывающие меня, хорошо гармонировали с рыжеватыми, чуть тронутыми сединой, начавшими редеть волосами, узкой полоской усов над подвижным ртом и круглым подбородком.
   Он провел меня в просторный холл и открыл одну из дверей.
   – Я думаю, нам тут будет удобно.
   Мы прошли в небольшую комнату, то ли кабинет, то ли библиотеку. Два окна выходили на Семьдесят Четвертую улицу. Одну из стен занимали полки с книгами, на других висели картины, изображающие сельские пейзажи. У камина, в котором потрескивали горящие поленья, стояли два кожаных кресла. Обстановку дополняли письменный стол, заваленный книгами и бумагами, и большой глобус, стоящий на полу у окна. Прокейн подошел к электрической кофеварке и наполнил две чашечки.
   – Сливки и сахар? – спросил он.
   – Только сахар.
   – Пожалуйста, присядьте.
   Я выбрал одно из кресел у камина, он передал мне чашку и сел напротив.
   – Я полагаю, мистер Грин ввел вас в курс дела.
   – Он рассказал мне то, что знал, – ответил я, – Но не упомянул об одном важном обстоятельстве.
   – Каком именно?
   – Он не сказал о том, что вы, по всей видимости, лучший вор этого города.
   Прокейн холодно улыбнулся.
   – Шесть или семь лет назад, работая в газете, вы интересовались моей особой, не так ли?
   – Да.
   – Но, к удивлению, не написали обо мне ни строчки.
   – Потому что я не нашел ничего, кроме слухов.
   – А теперь вы хотели бы узнать некоторые конкретные факты?
   – Да.
   Прокейн повернулся к огню и задумался.
   – Ну что ж, мистер Сент-Айвес, – он широко улыбнулся, – будем откровенны. Я – вор.

Глава 5

   Первый раз Абнер Прокейн преступил закон в двадцать пять лет. Он служил в армии и украл грузовик с американскими сигаретами, чтобы продать их на черном рынке Марселя. Сигареты он продал некоему Кожемесу и, если бы не Кожемес, сейчас сидел бы в тюремной камере, а не в мягком кресле у камина. Так, во всяком случае, думал сам Прокейн. Кожемес научил Прокейна красть только деньги, причем у тех, кто не мог сообщить об этом в полицию. Каждой краже предшествовала тщательная подготовка. Информация о будущей жертве стоила недешево, но Прокейн никогда не скупился, так как выручка с лихвой окупала вложенный капитал.
   – Воровство ассоциируется у меня с живописью, – говорил он, глядя на один из пейзажей: обветшалый амбар, окруженный раскидистыми деревьями. – Оно вызывает у меня ощущение… завершенности.
   – Это ваши картины? – спросил я.
   Он кивнул. Я более внимательно всмотрелся в пейзаж. Прокейн рисовал летом, и ему очень точно удалось передать игру света и тени.
   – Должно быть, эти дневники вам очень дороги, – сказал я.
   – Скорее, это журнал, а не дневник, – заметил Прокейн, – Дневники ведут лишь девочки-подростки, и то до тех пор, пока реальность жизни не разрушит их розовые мечты.
   – И как выглядит ваш журнал?
   – Это пять тетрадей по сто страниц каждая в черных коленкоровых переплетах. Такие можно купить в любом писчебумажном магазине.
   – Как это произошло?
   По лицу Прокейна пробежала легкая улыбка.
   – Вероятно, я оказался в положении сапожника, дети которого бегают без сапог. У меня есть маленькая ферма в Коннектикуте, – он указал на картины. – Эти пейзажи я рисовал там. Прошлый уик-энд я провел на ферме, а вернувшись, обнаружил, что меня обокрали.
   – Где вы держали тетради?
   – В старом сейфе. Его установил еще прежний владелец дома. Я уже давно собирался заменить его, но… – он пожал плечами.
   – Сейф взломали или открыли замок?
   – Они открыли замок и через дверь вошли в дом без всяких трудностей.
   – Разве у вас нет системы сигнализации?
   – Есть, но вор сумел отключить ее. Или воры.
   – Когда они позвонили вам? Почему-то мне кажется, что вор был не один.
   – Мне тоже, – кивнул Прокейн. – В среду утром мужской голос известил меня о том, что я могу получить мой журнал в обмен на сто тысяч долларов. В качестве посредника он предложил вас и особо указал, что ваши услуги будут оплачены из этих ста тысяч и составят десять процентов от общей суммы. И добавил, что с вами я могу связаться через Майрона Грина. Меня это насторожило, так как я только что стал его клиентом. Дело в том, что я с большим недоверием отношусь к подобным совпадениям.
   – Полностью с вами согласен. А что он обещал сделать с тетрадями в случае вашего отказа?
   – Он сказал, что передаст их в полицию.
   – Вы бы этого не хотели?
   – Нет, мистер Сент-Айвес, я этого не хочу, – он встал, взял мою пустую чашку и вновь наполнил ее ароматным напитком, не забыв положить кусочек сахара. – Я первый раз вижу профессионального посредника, – сказал он, передавая мне полную чашку.
   – Возможно, и в последний, – ответил я. – Мне еще не приходилось дважды встречаться с одним и тем же клиентом.
   – Я хотел бы знать, существует ли в вашей профессии определенный моральный кодекс?
   – Так же, как и в вашей. Правила я устанавливаю сам и не требую их неукоснительного выполнения. В противном случае никто не стал бы прибегать к моим услугам. Но, если бы эти правила не охраняли интересы человека, который нанял меня, я бы тоже остался без работы. Пока на меня никто не жаловался.
   – Я плачу сто тысяч долларов, чтобы уберечь от посторонних глаз подробности моей личной жизни.
   Я покачал головой.
   – Вы платите эти сто тысяч, чтобы не попасть в тюрьму. О том, что вы – вор, знают многие, но не могут этого доказать. А вот тетради это докажут. Я не могу дать вам обещание не заглядывать в них после того, как они окажутся у меня. Для этого я слишком любопытен. Но уверяю вас, что никому не расскажу о том, что я их прочту. Не знаю, удастся ли мне убедить вас поверить мне на слово, но другого выхода нет.
   – Я понимаю, – вздохнул Прокейн и взглянул на часы, – Уже десять сорок пять. Он сказал, что позвонит в одиннадцать, чтобы передать вам инструкции, – он помолчал. – Вы всегда работаете один?
   – Теперь, да, – ответил я, – Дважды я пытался работать с напарниками, и оба раза неудачно.
   – Кожемес, француз, о котором я вам рассказывал, учил меня действовать в одиночку. Но предупреждал, что возникнут некоторые заманчивые проекты, от которых придется отказываться потому, что они непосильны для одного. Я помню, как он говорил: «Найди кого-нибудь и подготовь его к делу, как я нашел и подготовил тебя». Два года назад я последовал его совету. Теперь у меня есть помощники, мужчина и женщина. Они прекрасно знают свое дело. При необходимости вы можете рассчитывать на них.
   – Буду иметь это в виду.
   В молчании мы дождались телефонного звонка. Прокейн снял трубку, сказал: «Слушаю», – и тут же передал ее мне. Неизвестный на другом конце провода первым делом поинтересовался, есть ли у меня требуемая сумма.
   – Я ее достану, – ответил я.
   – Тогда слушай внимательно, а еще лучше запиши, что я тебе скажу.
   – Говорите.
   – На Девятой авеню, между Двадцатой и Двадцать Первой улицами есть прачечная-автомат, работающая круглосуточно. Ясно?
   – Да.
   – Ты возьмешь одну из дорожных сумок с эмблемами авиакомпании и положишь в нее деньги.
   – Девяносто тысяч.
   – Да, девяносто тысяч. Я даю тебе десять процентов от всей суммы. Это значит, что ты работаешь и на меня. Так?
   – Так.
   – Ты положишь деньги в сумку.
   – В каких банкнотах? По пятьдесят, двадцать или десять долларов?
   – По сто и пятьдесят, – ответил незнакомец. – Главное, чтобы они не были новыми. Ровно в три часа ты войдешь в прачечную. В пять минут четвертого положишь сумку в барабан одной из сушилок. Все равно, в какую. Там их шесть. Понятно?
   – Да.
   – В шесть минут четвертого ты бросишь в нее десятицентовик. Она будет крутиться двенадцать минут. Еще через минуту остановится единственная работающая сушилка. В ней ты найдешь пять тетрадей, завернутых в одеяло. Ты успеваешь за мной?
   – Конечно.
   – Тебе даются четыре минуты, чтобы убедиться, что тетради подлинные. Еще через минуту ты должен уйти. Тебя это устраивает?
   – Вполне.
   – И не вздумай класть в сумку нарезанную бумагу или ждать, пока остановится сушилка с деньгами.
   – Я не пользуюсь такими методами.
   – Да, я знаю. Поэтому я и выбрал тебя. Но хочу предупредить, что я снял ксерокопии, они читаются ничуть не хуже оригиналов.
   – И что вы собираетесь делать с копиями?
   – Если получу деньги, то сожгу, если же нет – перешлю в полицию.
   – А где гарантия, что копии не окажутся в полиции, даже если вы и получите деньги.
   – Тебе придется поверить мне на слово, Сент-Айвес, – ответил незнакомец, и в трубке раздались короткие гудки. Я пересказал Прокейну полученные инструкции.
   – А как насчет денег? Сегодня же суббота.
   – Да, – кивнул Прокейн, – тут могут возникнуть некоторые сложности, но я все улажу.
   Я не спросил, как он собирается это сделать. Вероятно люди имеющие на своем счету несколько миллионов, могут достать сто тысяч в любое удобное для них время. Лично мне в эти дни, субботу и воскресенье, с большим трудом удавалось превратить в наличные чек в двадцать долларов. Возможно, Прокейн собирался их украсть.

Глава 6

   – Я передумал, – сказал я, когда мы пересекли Сорок Пятую улицу. – Я не могу ехать к Прокейну. От меня пахнет тюрьмой.
   Грин недовольно хмыкнул.
   – Но ты же не был в тюрьме.
   – Ты понимаешь, о чем я говорю.
   – Но он ждет.
   – Майрон, не будем спорить.
   Грин надулся, но остановил машину у «Аделфи».
   – Спасибо за помощь, – я открыл дверцу и вылез из кабины.
   – Не забудь позвонить Прокейну, – напомнил Грин.
   – Первым делом я должен принять душ.
   В отеле я подошел к портье и попросил его положить сумку в сейф. Затем поднялся к себе, открыл воду, разделся и залез в ванну, вспоминая события вчерашнего вечера, когда мужчина и женщина (которых, будь они моложе на два-три года, я бы назвал юношей и девушкой) принесли мне сто тысяч долларов…
   Я дремал в своем любимом кресле перед включенным телевизором, когда в половине десятого в дверь постучали. На левом плече мужчины висела голубая сумка с эмблемой «Пан-Ам». Правую руку он держал в кармане пальто. Женщина стояла чуть сзади, слева от него.
   – Вы всегда открываете дверь, не спросив, кто к вам пришел, мистер Сент-Айвес? – поинтересовался мужчина.
   – Если только я не принимаю душ, – ответил я. – Тогда я вообще не открываю дверь.
   – Я – Майлс Уайдстейн, – представился он. – Это Джанет Вистлер. Нас послал мистер Прокейн.
   – Заходите, – я отступил в сторону.
   Уайдстейн снял сумку и поставил ее на столик для покера.
   – Мы бы хотели, чтобы вы пересчитали деньги.
   Нельзя сказать, что они стояли у меня над душой, но не спускали глаз с моих рук. Среди сотенных банкнот оказалось несколько новых, но я решил не обращать на это внимания.
   – Вам нужна расписка? – спросил я, убедившись, что они принесли ровно сто тысяч.
   – Если вас это не затруднит, – ответила Джанет. Мне всегда нравились высокие стройные женщины, особенно с большими карими глазами и длинными, ниже плеч, распущенными волосами. Я вставил в пишущую машинку лист чистой бумаги и напечатал: «Получено от Майлса Уайдстейна и Джанет Вистлер сто тысяч долларов». Затем фамилию и дату, вытащил лист, расписался и отдал его Уайдстейну.
   Тот внимательно прочел написанное, кивнул и передал лист Джанет. Я решил, что ему двадцать четыре года, а ей – двадцать три.
   – Мистер Прокейн просил узнать, не потребуется ли вам наша помощь, – сказал Уайдстейн.
   – Как я понимаю, вы – те самые ученики, о которых он упоминал в разговоре со мной.
   Уайдстейн улыбнулся.
   – Он настаивал на том, чтобы мы спросили вас об этом, – добавила Джанет, передавая расписку Уайдстейну. Тот сложил ее вчетверо и сунул в левый карман пальто.
   – Передайте ему мою благодарность за столь любезное предложение, но справлюсь один.
   Уайдстейн оглядел груду денег, лежащих на покерном столике.
   – Ваша доля – десять процентов, не так ли?
   – Да.
   – Если у вас откроется вакансия, имейте меня в виду.
   – Вы недовольны своим местом?
   Он покачал головой.
   – Конечно, доволен. Но ваше занятие выглядит весьма привлекательным. Никакого риска и высокий заработок.
   – Если вы будете прилежно учиться у Прокейна, возможно, мы еще вернемся к этому разговору.
   – Возможно, – повторил Уайдстейн и повернулся к Джанет. – Пошли.
   Она улыбнулась мне, и они направились к двери. На пороге Уайдстейн обернулся.
   – На вашем месте, мистер Сент-Айвес, я бы вел себя более осторожно, открывая дверь. С другой стороны может оказаться кто угодно.
   – Вы имеете в виду воров?
   На этот раз они улыбнулись вместе.
   – Совершенно верно. Именно воров.

Глава 7

   В три часа дня мы собрались в кабинете Прокейна. Сам он сидел за столом, Джанет Вистлер, в темно-зеленом брючном костюме, в кресле перед ним, мы с Майлсом Уайдстейном расположились у камина.
   Телефон зазвонил в половине пятого. Прокейн снял трубку, послушал и передал мне.
   – Сент-Айвес? – произнес приглушенный мужской голос.
   – Да.
   – Как я сказал Прокейну сегодня утром, условия остаются прежними, меняются только время и место.
   – Где и когда?
   – Завтра, в десять утра…
   – Десять утра мне не подходит.
   – Почему?
   – Как раз в это время два детектива из отдела убийств собираются поговорить со мной о Бобби Бойкинсе и его смерти. Вы знали Бобби, не так ли?
   – Хорошо, если понедельник тебя не устраивает, – ответил голос после короткого молчания, – встретимся во вторник, тоже в десять.
   – Где?
   – Ты знаешь, где находится Вестсайдский аэровокзал?
   – На углу Десятой авеню и Сорок Второй улицы.
   – Точно. В десять часов ты поднимешься на второй этаж, в мужской туалет. Войдешь в крайнюю левую кабинку. Если она будет занята, подождешь, пока не освободится. Зайди в нее, сядь на стульчак и жди. Деньги принеси в той же сумке с эмблемой «Пан-Ам». Из соседней кабинки тебе под перегородкой просунут другую сумку. Одновременно и точно таким же способом ты передашь свою.
   – Не одновременно, – возразил я, – Сначала я должен посмотреть, что в вашей сумке.
   – Ладно, можешь посмотреть. А затем отдавай деньги и быстро выметайся из туалета и из аэровокзала. И не вздумай ошиваться поблизости и ждать человека, который выйдет с твоей сумкой. Ты это понял?
   – Да.
   – Деньги принесешь банкнотами по пятьдесят и двадцать долларов.
   – Хорошо.
   – И не говори детективам, что ты собираешься делать во вторник утром.
   – Вы знали Бобби Бойкинса, не так ли? – вновь спросил я.
   Мне ответило молчание, секунд через десять сменившееся короткими гудками. Я положил трубку и передал присутствующим содержание нашего разговора.
   – Что он сказал насчет Бойкинса? – спросил Прокейн.
   – Ничего.
   – Вы думаете, что он убил старика?
   – Возможно.
   – Но вы не собираетесь говорить об этом полиции?
   – Пока мне нечего им сказать. Я даже не знаю, замешан ли Бойкинс в этом деле. Но его тело оказалось в прачечной-автомате, когда я зашел туда в три часа утра.
   – Тут должна быть какая-то связь, – заметил Уайдстейн.
   – Возможно. Но Бобби Бойкинс – мелкий карманник. Он понятия не имеет, как влезть в чужой дом, не то что вскрыть сейф. А вот среди его знакомых есть неплохие специалисты.
   – Вы предполагаете, что он мог быть посредником вора? – спросил Прокейн.
   Я покачал головой.
   – Я ничего не предполагаю. Но до встречи в аэровокзале я собираюсь кое-что выяснить. Я знаком с людьми, которые знали Бойкинса. Возможно, им что-то известно. Перед смертью Бобби долго били. Он – старик. А в старости отказываются говорить, так как уже знают, что это ни к чему не приведет. Есть только одна причина, по которой Бойкинс мог молчать: он понял, что его убьют, как только он удовлетворит любопытство тех, кто задавал вопросы.
   Прокейн перевел взгляд на один из пейзажей, изображавший оленя, стоящего в нерешительности на залитой солнцем опушке. Судя по всему, Прокейн любил рисовать солнечный свет.
   – Я вижу, что этот довольно простой обмен становится все более сложным, мистер Сент-Айвес, – сказал он.
   – Сложным до предела, – ответил я, – Но убийство никогда ничего не упрощало, хотя большинство из них совершается именно с этой целью.
   Прокейн задумался.
   – Но вы по-прежнему настаиваете на том, что будете работать в одиночку?
   – А что?
   – Вы сказали, что собираетесь выяснить, участвовал ли Бойкинс в краже моих журналов. Надеюсь, вы не станете возражать, если мисс Вистлер и мистер Уайдстейн займутся тем же самым, разумеется, используя свои каналы.
   – Конечно, нет. Я бы даже хотел, чтобы во вторник утром они оказались неподалеку от мужского туалета Вестсайдского аэровокзала. И, если через двадцать – двадцать пять минут я не выйду оттуда, мистер Уайдстейн мог бы заглянуть в туалет, чтобы убедиться, не лежит ли мой труп на полу крайней кабинки слева.
   – Да, я как раз собирался предложить вам этот вариант.
   – Может быть, вам следовало упомянуть и о временном факторе, мистер Прокейн, – заметила Джанет Вистлер.
   Он взглянул на Уайдстейна, который согласно кивнул.
   – Мистер Сент-Айвес, журналы должны быть возвращены мне не позднее среды.
   – Я не могу этого гарантировать.
   – Да, я знаю. Но если человек, только что говоривший с вами, позвонит еще раз, чтобы перенести встречу на более поздний срок, вы должны настоять на уже достигнутой договоренности.
   – А если он будет тянуть время и я не смогу получить их до среды?
   Они обменялись многозначительными взглядами, которые мне ровным счетом ничего не говорили.
   – Тогда, мистер Сент-Айвес, нам придется принять определенные меры и, возможно, обойтись без вашей помощи.
   – Что-то я вас не понимаю, – ответил я.
   – Будем надеяться, что до этого не дойдет.

* * *

   На Сорок Второй улице, сразу после пересечения с Девятой авеню, есть бар под названием «Нитти Гритти». Несколько лет назад он назывался «Козырной Туз», еще раньше – «Гинг Хо». Кто-то говорил мне, что во время второй мировой войны на вывеске было написано «Хабба-Хабба», но я в это не верю. Хотя название бара постоянно менялось, хозяин и клиентура оставались прежними. Бар принадлежал Френку Свеллу, а в основном контингент посетителей составляли сутенеры и проститутки, воры и фальшивомонетчики.
   Френк Свелл не любил своих клиентов и менял название бара в надежде, что они перестанут приходить к нему. Иногда, когда на душе скребли кошки, я появлялся у Свелла, чтобы уйти от него в значительно лучшем настроении. Потому что я видел, что мне еще очень далеко до самого дна.
   В воскресенье, в шесть часов вечера, я сидел у стойки и слушал Френка, который зачитывал мне список новых предполагаемых названий, которые могли бы отпугнуть завсегдатаев.
   – Послушай вот эти, Фил.
   – Сначала налей мне шотландского с содовой.
   – Конечно, – он пододвинул мне полный бокал и продолжил чтение.
   – "Третий Джордж", «Водолей» – мне кажется, вполне уместные названия.
   – Это точно.
   – "Голубое Яблоко", «Зеленая Борода», «Третий Орел», а вот это мне очень нравится: «Синий Блейзер».
   – Высший класс.
   – Да, то, что мне нужно. Чтобы выгнать отсюда этих подонков. Ты только посмотри на них.
   Я посмотрел. За дальним столиком сидели две проститутки. За другими – три пары, и только одна из них не ссорилась. У стойки примостились двое. Один, бледный и худой, казалось, только что вышел из тюрьмы и не увидел в свободе ничего хорошего. Другой, лет тридцати восьми, с круглым добродушным лицом, в темно-сером драповом пальто с меховым воротником и почти белой фетровой шляпе, напомнил мне бостонских политиканов моей молодости. Его звали Финли Камминс. На жизнь он зарабатывал воровством и встретил мое появление в баре дружеским кивком и улыбкой.
   Я повернулся к Свеллу.
   – Все те же лица.
   – Ты знаешь, кто они? – фыркнул Свелл. – Отбросы общества, вот кто, – ему нравилась эта фраза, и я слышал ее уже раз десять.
   – Мне казалось, что Бобби Бойкинс заходит к тебе в это время. Он все еще при деле?
   Свелл покачал головой.
   – Он слишком стар и может выронить бумажник, который только что достал из чужого кармана, на мостовую, прямо у ног хозяина.
   – Когда ты видел его в последний раз?
   – В пятницу. Он о чем-то долго говорил с Камминсом. Если ты хочешь что-то узнать о Бобби, спроси у Камминса. Еще один подонок.
   – Я так и сделаю, – я взял бокал и пересел к круглолицему подонку.
   – Как дела, Финли?
   – Нормально. Что занесло тебя в эту дыру, Сент-Айвес?
   – Я думал, что смогу встретить тут Бобби Бойкинса.
   – Ты так не думал, – возразил Камминс.
   – Не думал?
   – Рано утром Бобби нашли мертвым где-то на Девятой авеню. Ты должен знать об этом. Ты там был.
   – Новости распространяются быстро.
   – Об этом тебе тоже хорошо известно.
   – О'кей, – я кивнул, – я там был. А как попал туда Бойкинс?
   – Откуда мне знать.
   – Свелл сказал, что ты говорил с ним в пятницу.
   – Эй, Свелл, – позвал Камминс.
   Я взглянул на Френка. Тот с интересом разглядывал книжку комиксов.
   – Что?
   – У тебя слишком длинный язык, – проревел Камминс. Никто не прореагировал, даже Свелл.
   – Если тебе тут не нравится, – процедил тот, переворачивая страницу, – можешь катиться на все четыре стороны.
   Камминс подозрительно взглянул на меня.
   – А что ты там делал?
   – Работал.
   – Что-то выкупал?
   Я кивнул.
   – И сколько это стоило?
   – Девяносто тысяч.
   – Черт побери! Значит, старик не врал.
   – О чем?
   Камминс нахмурился и покачал головой.
   – Я не хочу впутываться в это дело.
   – Не волнуйся, – ответил я. – Во всяком случае, я тебя никуда не впутаю.
   Камминс задумчиво смотрел на пустую кружку. Если я хотел что-то услышать, сначала следовало заплатить, хотя бы за кружку пива. Я заказал виски для себя и пиво для Камминса.
   – В пятницу вечером он намекнул, что обтяпал выгодное дельце, – сказал Камминс, когда Свелл обслужил нас и вернулся к комиксам. – Он предлагал вступить с ним в долю.
   – А что он от тебя хотел?
   – Отнести что-то в прачечную-автомат. В районе Двадцать Первой улицы и Девятой авеню.
   – Он не сказал, что именно?
   – Нет. Но я понял, что краденое, – Камминс щелкнул пальцами. – Бойкинс сказал, что отдал шесть тысяч, но рассчитывает получить тридцать. Он не говорил о девяноста. У тебя правда было столько денег?