Томас Росс. Честный вор

   – Они попытаются использовать въезд в кинотеатр, – сказал Прокейн.
   – Я знаю, – кивнул Уайдстейн. – Мне казалось, что мускатный орех действует дольше.
   – Если его правильно использовать.
   – Они выглядели очень расстроенными.
   – Что же им прыгать от радости? Мы сможем оторваться от них?
   Уайдстейн покачал головой.
   – Вряд ли.
   Въезд в кинотеатр мы проскочили на скорости восемьдесят миль в час. Прокейн снова оглянулся.
   – Я их вижу. Может, мы все-таки сумеем замести следы?
   – Я не знаю этих дорог, – ответил Уайдстейн. – И могу заехать в тупик.
   Прокейн кивнул.
   – Тогда воспользуемся альтернативным вариантом.
   – Да, – согласился Уайдстейн. – Другого выхода нет.
   Я хотел спросить, что это за альтернативный вариант, сколько жизней он должен унести, и не окажусь ли я в числе тех, кому не повезет, но у Прокейна тоже накопились вопросы. Ему пришлось кричать, перекрикивая шум воздушного потока, потому что стрелка спидометра приблизилась к девяноста. Шоссе 27 давно не знало таких гонок. Даже днем по нему ездили со значительно меньшей скоростью. Я следил за дорогой, механически отвечая на вопросы Прокейна. Особенно меня волновали приближающиеся фары «олдсмобиля».
   – Как вы узнали, что эти двое – Оллер и Дил?
   – Это могли быть только они.
   – Почему?
   – Я догадался, вспомнив некоторые подробности.
   – Подробности чего?
   – Например, прачечную-автомат.
   – Причем тут прачечная?
   – Они появились, как только я нашел тело Бойкинса.
   – Возможно, это совпадение. Такое случается.
   – Это еще не все. Они знали, где находится тело.
   – С чего вы это взяли?
   – Бойкинса засунули за последнюю сушилку. Его не было видно. И, тем не менее, Дил пошел прямо к нему.
   – Тогда вас это не взволновало.
   Я покачал головой.
   – Тогда я об этом не думал.
   – Это все?
   – Нет.
   – А что же еще?
   – Вспомните второй телефонный звонок к вам. Когда мы договорились о встрече в аэровокзале.
   – И что вас насторожило?
   Прежде чем я успел ответить, Уайдстейн крикнул: «Пристегните ремни!»
   Мы с Джанет тут же выполнили его приказ. Я оглянулся. Расстояние между нами и «олдсмобилем» неуклонно таяло.
   – Так что вас насторожило? – повторил Прокейн. Ремень безопасности не давал ему повернуться, и ему приходилось кричать в ветровое стекло.
   – Он сказал: "Принесите деньги в той же сумке с эмблемой «Пан-Ам».
   – И?
   – Значит, он знал, с какой сумкой я пришел в прачечную. А кто видел сумку? Два детектива, Дил и Оллер. И юноша-патрульный, Франн.
   – И все?
   – Еще несколько полицейских в участке, но они не в счет. Также, как и Майрон Грин. Он тоже видел сумку.
   – А патрульный Франн опознал кого-то из них в Вестсайдском аэровокзале.
   – Совершенно верно.
   – И когда вы рассказали об этом детективам, они убили Франна.
   – Нет.
   Чтобы обернуться, Прокейну пришлось отстегнуть ремень.
   – Они не убивали Франна?
   – Они не могли этого сделать, – ответил я.
   – Почему?
   – Его убили незадолго до того, как я вышел из отеля. Когда я позвонил Дилу, он был дома. Вместе с Оллером. Жил он в Бруклине. Они не успели бы убить Франна и добраться до Бруклина.
   – У них был мотив для убийства.
   – Возможно, но я думаю, они предпочли бы взять его в долю, а не убивать.
   – Так кто же убил Франна?
   – Этого я не знаю. Вы?
   Брови Прокейна удивленно поползли вверх.
   – Нет, я его не убивал, – ответил он после короткого молчания.
   – Тогда я не знаю, кто это сделал.
   – А кто убил взломщика сейфов?
   – Пескоу?
   – Да.
   – Они.
   – Оллер и Дил?
   – Да.
   – Опять догадка?
   – Не совсем.
   – Объясните.
   – Портье в отеле, где жил Пескоу, сказал мне, что перед тем, как тот выпал из окна, он видел двух мужчин, поднявшихся на лифте.
   – Оллера и Дила?
   Я покачал головой.
   – Он не запомнил, как они выглядели. Но обратил внимание на одно обстоятельство.
   – Какое же?
   – Он не видел, как они спустились вниз.
   – И?
   – После смерти Пескоу отель наводнила полиция. Они смешались с другими детективами. Трудно было найти лучшее прикрытие. Никому бы и в голову не пришло спросить, что они тут делают. Расследование убийства – их работа. Поэтому портье их и не видел. Наверх они поднялись обыкновенными людьми, которые не заслуживают внимания. Вниз они спустились полицейскими.
   – Пристегните ремень, – напомнил Уайдстейн Прокейну.
   – Да, конечно, – Прокейн пристегнул ремень. – Ваша версия не лишена смысла, мистер Сент-Айвес.
   Я взглянул на спидометр.
   – Сколько? – спросила Джанет.
   – Девяносто пять, – ответил я и оглянулся. Фары «олдсмобиля» по-прежнему приближались.
   – Скоро? – спросил Прокейн Уайдстейна. Тот кивнул.
   – Сейчас пойдет извилистая дорога, а потом будет подходящее место. На поворотах мы немного оторвемся от них.
   Несмотря на резкое торможение, Уайдстейн вписался в первый поворот на слишком большой скорости. Я почувствовал, что задние колеса начало заносить, но Уайдстейн вдавил педаль газа, и мы рванулись вперед.
   Я до сих пор не понимаю, чем он руководствовался, проходя эти повороты. Их было четыре, и перед каждым висел знак, предупреждающий о том, что скорость не должна превышать сорока пяти миль. Днем. Уайдстейн входил в поворот при восьмидесяти. Ночью. Затем тормозил до шестидесяти пяти. А на прямом участке вновь разгонялся до восьмидесяти пяти миль. Тем не менее, я думаю, что он рассчитывал не на удачу, а на мастерство.
   Проскочив последний поворот, Уайдстейн выключил фары.
   – Зачем он это сделал? – спросил я.
   – Сейчас некогда объяснять, – ответил Прокейн. – Вы все увидите сами.
   Некоторое время мои глаза привыкли к темноте. Облака рассеялись, и на небе появился молодой месяц. В его бледном свете я увидел уходящее вдаль, прямое, как стрела, шоссе.
   Я оглянулся. «Олдсмобиль» все еще боролся с поворотами. Мы выскочили на перекресток, и тут Уайдстейн нажал на тормоз и одновременно выжал до отказа педаль газа. Вывернув руль налево, он отпустил тормоз, и наша машина, в одно мгновение совершив классический поворот, который так часто показывают в гангстерских фильмах, помчался навстречу «олдсмобилю».
   Я уверен, что его водитель, справившись с последним поворотом, не увидел нас, пока Уайдстейн не включил фары. Мы находились в двухстах футах от «олдсмобиля», на его полосе движения, и сближались с ним с суммарной скоростью сто семьдесят миль в час.
   У водителя была лишь доля секунды, чтобы выбрать между мгновенной смертью в лобовом столкновении и более определенными шансами остаться в живых, нырнув в кювет. Он предпочел кювет. Сбив ограждающий шоссе рельс, «олдсмобиль», кувыркаясь покатился по пологому склону канавы и застыл на дне, каким-то чудом встав на колеса. На этот раз двери остались закрытыми.
   – Он загорелся? – спросил Уайдстейн.
   – Кажется, нет, – ответил я.
   – Мы вернемся в Вашингтон другой дорогой…
   Никто не произнес ни слова, пока мы не добрались до Джорджтауна.
   – Десять минут одиннадцатого, – сказал Прокейн, взглянув на часы, – Все идет точно по плану.
   Он отстегнул ремень безопасности и повернулся ко мне.
   – Ну, мистер Сент-Айвес, как вам понравилась кража миллиона долларов?

Глава 23

   Уайдстейн остановил «импалу» перед особняком на Эн-стрит. Мы вылезли из кабины, Уайдстейн открыл багажник и достал чемоданы. Прокейн поднял два и повернулся ко мне.
   – Вы мне поможете, мистер Сент-Айвес?
   – Разумеется, – я подхватил оставшийся чемодан. Прокейн взглянул на Уайдстейна.
   – Избавьтесь от машины.
   – Я оставлю ее вместе с ключами, – ответил тот. – Ее кто-нибудь украдет, – Я вернусь в Нью-Йорк завтра, около полудня.
   – Мы к вам заедем, – пообещала Джанет.
   – Ну хорошо, до завтра.
   Уайдстейн и Джанет сели в «импалу» и поехали по Эн-стрит. Мы с Прокейном поднялись по ступенькам к двери особняка.
   – Если хотите, можете переночевать здесь, мистер Сент-Айвес, – сказал Прокейн, доставая ключи.
   – Я подумаю. Возможно, я вернусь сегодня в Нью-Йорк.
   – Как вам будет угодно.
   Прокейн открыл дверь, прошел в холл и зажег свет. Сняв пальто, мы взяли чемоданы и вошли в гостиную. Прокейн щелкнул выключателем. Комната выглядела так же, как и два часа назад, если не считать длинноногого мужчины, сидевшего в кресле с пистолетом в руке, дуло которого смотрело прямо на нас, на вид ему было лет сорок шесть.
   – Убери пистолет, Джон, – улыбнулся Прокейн. – Он нам уже не потребуется.
   – Поставь чемоданы на пол, Абнер, – ответил Джон. – Вы тоже, Сент-Айвес.
   Я все еще не понимал, кто это, но чемодан поставил.
   – А теперь положите руки на голову.
   Я выполнил его приказ, Прокейн – нет.
   – Это же нелепо, – сказал он.
   – Положи руки на голову, Абнер, – повторил мужчина. На этот раз Прокейн подчинился.
   – Кто это? – спросил я, повернувшись к нему.
   – Джон Констэбл.
   – А, психоаналитик.
   – Правильно, Сент-Айвес, – кивнул Констэбл. – Психоананалитик.
   – Тот, с которым вы обсуждали свои проблемы, – я не сводил глаз с Прокейна. – Насчет того, движет ли вами желание быть пойманным и понести наказание.
   Прокейн молча кивнул. Его лицо порозовело.
   – Вы рассказали ему о сегодняшнем вечере?
   – Да.
   – Надеюсь, с этим все ясно, Сент-Айвес? – спросил Констэбл, поднимаясь с кресла.
   Для столь длинных ног у него оказалось очень короткое туловище, он пытался скрыть этот недостаток удлиненным пиджаком, но все равно напоминал журавля. Костюм, сшитый из дорогого материала, французская рубашка и туфли крокодильей кожи стоимостью не меньше ста пятидесяти долларов указывали на то, что гонорары, полученные от благодарных пациентов, позволяли доктору Констэблу спокойно смотреть в будущее.
   На клинообразном лице выделялись густые брови, под которыми прятались глубоко посаженные темно-карие маленькие глазки, из-под вьющихся, тронутых сединой волос торчали большие оттопыренные уши с длинными прозрачно-розовыми мочками. Крупный мясистый нос нависал над широким тонкогубым ртом.
   – Я задал вам вопрос, Сент-Айвес.
   – Я помню. Вы спросили, все ли мне ясно.
   – Я жду ответа.
   – Мне ясно, что вы собираетесь нас убить. И не испытываете при этом угрызений совести.
   – Неужели? А почему?
   – Говорят, что совершить убийство во второй раз легче, чем в первый, а в третий – сущие пустяки.
   – И вы полагаете, что я уже кого-то убил?
   – Не полагаю, а знаю наверняка. Вы убили полицейского по имени Френсис Х.Франн.
   Констэбл искоса взглянул на Прокейна, не упуская меня из виду.
   – Ты говорил мне, что он очень умен, не так ли, Абнер?
   – Я вообще говорил тебе слишком много, – пробурчал Прокейн.
   – Ты любил говорить, а я – слушать. До поры, до времени.
   В гостиной повисла тяжелая тишина.
   – Почему? – спросил наконец Прокейн.
   Констэбл ответил не сразу. Сначала он поднялся на носки и вновь встал на пятки. Поправил волосы над левым ухом. Погладил подбородок.
   – А почему вы думаете, что я убил молодого полицейского, Сент-Айвес? Франна, как вы его назвали.
   Я с радостью пересказал бы ему цепь умозаключений, приведших меня к такому выводу. Я мог бы говорить всю ночь, если бы он согласился слушать. Я рассказал бы ему о переделках, в которые мне приходилось попадать. О моем детстве в Колумбусе, штат Огайо. О том, как мои родители решили, что я заболел полиомиелитом летом 1942 года, и как оказалось, что это всего лишь грипп.
   В третий раз за ночь на меня наставляли пистолет, но теперь ни Джанет Вистлер, ни Майлс Уайдстейн не могли прийти мне на помощь. Рядом со мной был лишь Прокейн, сразу постаревший на десять лет, а напротив, с нацеленным на нас пистолетом, его психоаналитик, который пожелал узнать, прежде чем застрелить меня, почему я решил, что именно он убил Френсиса X.Франна.
   – Кроме нас четверых, Оллера и Дила, только вы знали о его причастности к этому делу.
   Констэбл покачал головой.
   – Этого недостаточно.
   – Почему же? Джанет была со мной, Уайдстейн – дома, с женой и детьми, детективы – в Бруклине. Остаетесь вы и Прокейн. Прокейн сказал, что не убивал Франна. Значит это вы. В тот вечер вы обедали с Прокейном. Он, должно быть, рассказал вам все довольно подробно о Франне по телефону.
   – Да, я говорил ему, – глухо пробормотал Прокейн.
   – Когда в восемь вечера я вышел из отеля, Франн был мертв. Его убили не позже половины восьмого, – я взглянул на Прокейна. – Когда ваш приятель появился у вас?
   – Около восьми.
   – А когда вы рассказали ему о Франне?
   – Как только вы сообщили мне о визите. Примерно в два часа дня.
   Я повернулся к Констэблу.
   – Значит, у вас было шесть часов. Сначала вы нашли Франна, затем договорились с ним о встрече, убили его и отвезли к моему отелю. Очень ловкий ход.
   Констэбл усмехнулся.
   – Я полагал, что сумею всех запутать.
   – Почему? – повторил Прокейн.
   Во взгляде доктора сквозило презрение к своему пациенту.
   – Потому что ты мог все испортить. Если бы Франн вышел на тебя, ты бы отказался от операции. Я знаю тебя, Абнер. О боже, как хорошо я тебя знаю! И я позаботился о том, чтобы Франн умер, а ты узнал о его смерти.
   – Он спрашивал не об этом, – заметил я.
   – Не об этом?
   – Его не интересуют причины, по которым вы избавились от Франна.
   – О, – усмехнулся Констэбл. – Я понимаю.
   – Ну? Вы собираетесь ответить на его вопрос?
   – Мы и так говорим слишком долго.
   – Тогда позвольте ответить мне.
   – Не знаю, будет ли у вас время.
   – Я вас не задержу.
   Констэбл на мгновение задумался.
   – Хорошо. Говорите.
   – Миллион долларов, – сказал я Прокейну и повернулся к Констэблу, – Видите? Я вас не задержал.
   Мой вывод разочаровал Констэбла. Он нахмурился и покачал головой.
   – Нет, это не так. Деньги всего лишь повод, но не причина.
   – Ну хорошо. Скажите ему сами.
   – Сколько лет мы знаем друг друга, Абнер? – спросил Констэбл. – Пять, шесть?
   – Примерно так.
   – И все это время ты говорил о том, как ты бесконечно счастлив, будучи тем, кто ты есть. И как прекрасно выбранная тобой профессия. Целыми часами ты приводил доказательства того, что быть вором – высшее счастье на земле. И раз в год, максимум два, ты вылезал из своей норы и крал больше денег, чем я зарабатывал за целый год, шесть дней в неделю беседуя с такими, как ты. А потом ты возвращался ко мне, чтобы рассказывать, как это просто, и спрашивать меня, почему другим умным людям не пришло в голову заняться этим прибыльным делом. Поверишь ты мне, Абнер, или нет, но я тоже человек. Особенно остро я это почувствовал, когда речь зашла о миллионе долларов. И я задал себе старый как мир вопрос: «Почему он, а не я?» Я не нашел удовлетворительного ответа и оказался здесь. И еще, если говорить откровенно, ты мне сразу не понравился, Абнер. И мое мнение о тебе не изменилось.
   В подтверждение своих слов он дважды выстрелил в Прокейна. Тот зашатался и отступил на шаг. Я не видел, как он упал, потому что прыгнул в ноги Констэбла. Мое левое плечо ударило по его коленям, он взмахнул руками и рухнул на пол. Пистолет отлетел к дверям столовой.
   В следующий момент я бросился к телу Прокейна, Констэбл – к пистолету. Открытые глаза и рот Прокейна указывали на то, что он – мертв. Сунув руку во внутренний карман, я достал «вальтер». Моя рука была в крови. Все еще на коленях, я повернулся к Констэблу и наставил на него «вальтер». Он как раз подобрал с пола свой пистолет и начал поворачиваться ко мне.
   – Не шевелиться, – крикнул я.
   Он увидел «вальтер» и на мгновение застыл.
   – В вашей рубашке появятся три дырки, прежде чем вы сделаете хоть один выстрел.
   Рука с пистолетом пошла было вниз, но тут же начала подниматься в мою сторону. Мне не оставалось ничего другого, как нажать на курок. Я ожидал услышать лишь сухой щелчок, как у Прокейна на выезде из открытого кинотеатра. Я даже не целился. Грохот выстрела удивил меня.
   Еще больше удивила меня большая красная дыра, появившаяся на месте верхней губы Констэбла.

Глава 24

   Прошло еще две секунды, прежде чем Констэбл упал на пол. На восточном ковре под его подбородком быстро увеличивалось темно-красное пятно.
   Я взглянул на Прокейна, потом на «вальтер». Вероятно, он перезарядил пистолет в машине. Он не любил неисправностей.
   Я прошел в ванную, оторвал полоску туалетной бумаги и размазал кровь по рукоятке и дулу «вальтера». Бумагу я спустил в унитаз оставив лишь маленький клочок, обернутый вокруг рычажка предохранителя. Держась за этот рычажок, я отнес «вальтер» в гостиную.
   Наклонившись к Прокейну, я взял его правую руку, сунул ее под пиджак и вытянул обратно. Окровавленная рука упала на ковер. Рядом я положил «вальтер».
   На руке они бы нашли следы пороха, следствие выстрелов в кинотеатре. Что же касалось отпечатков пальцев, то размазанная кровь не позволяла определить, кто держал в руках этот пистолет. А на патронах остались лишь отпечатки пальцев Прокейна.
   Я отступил назад, чтобы лучше оценить свою работу. Репортерам понравилась бы эта история. Не так уж часто в особняках на Эн-стрит устраивались дуэли. Да и полиция приняла бы ее на веру.
   Я взглянул на три чемодана, положил самый маленький на стол и попытался его открыть. Запертые замки не смутили меня. Шестнадцатилетний воришка из Гарлема однажды провел со мной полдня, показывая, как надо открывать простые замки.
   Я откинул крышку. В чемодане лежали ровные пачки банкнот по пятьдесят и сто долларов, аккуратно перевязанные полосками коричневой бумаги. На каждой полоске чья-то шариковая ручка нарисовала единичку с четырьмя нулями. Я закрыл чемодан и отнес два других на кухню. В них лежали полиэтиленовые мешочки, заполненные белым порошком. Я поднял один из них. Он весил чуть больше фунта. Открыв воду, я разорвал мешочек и высыпал его содержимое в раковину. Вода подхватила порошок и унесла его в канализацию. Мне потребовалось почти полчаса, чтобы освободить сто полукилограммовых мешочков от ядовитого содержимого. Пустые мешочки я сложил в один из чемоданов, затем нашел губку и протер раковину, стол и пол. Выключив воду, я вернулся в гостиную.
   Мешочки я отправил в унитаз. Покончив с ними, я подхватил пустые чемоданы и поднялся на чердак, заваленный, как и во всех старых особняках, старой рухлядью. Отодвинув пыльную кушетку, я поставил чемоданы у самой стены и навалил сверху несколько стопок прошлогодних журналов.
   Спустившись вниз, я оглядел гостиную. Мои часы показывали четверть двенадцатого. Все было в полном порядке, если не считать двух мертвецов, которым я уже ничем не мог помочь. Я поднял чемодан, в котором лежал миллион долларов. Он весил примерно тридцать фунтов. Десять тысяч пятидесятидолларовых банкнот. Пять тысяч стодолларовых. Четыреста девяносто банкнот на фунт. Тридцать фунтов денег. Один миллион долларов.
   С чемоданом в руке я спустился в сад, прошел по бетонной дорожке к гаражу и вышел на улицу.
   На Висконтин-авеню я поставил чемодан на тротуар и стал ловить такси. Скоро я начал махать любому проезжающему автомобилю. Какой-то юноша лет двадцати с пышной шевелюрой и усами некоторое время наблюдал за мной. Он стоял, подпирая стену дома и кутаясь в старую шинель. Наконец от отлепился от стены и подошел ко мне?
   – Извините, сэр, не найдется ли у вас несколько лишних центов?
   Я выудил из кармана брюк сорок два цента и протянул их юноше. Я никогда не отказываю молодым. Они – будущее страны.
   Он взглянул на монеты.
   – Благодарю, сэр. Теперь я смогу купить галлон бензина.
   – У тебя есть машина? – заинтересовался я.
   – В общем-то, да.
   – Я дам тебе десять долларов, если ты отвезешь меня в Национальный аэропорт.
   При упоминании десяти долларов он просиял.
   – Считайте, что вы уже там. Я сейчас вернусь.
   Он вернулся. Пятнадцать лет тому назад на его машине, вероятно, развозили молоко. Теперь фургон сиял всеми цветами радуги и пестрел яркими надписями, вроде «Спасите пиранью» и «Нам не нужна бомба». Юноша помог мне занести чемодан.
   – Вы коммивояжер? – спросил он, когда мы подъезжали к аэропорту.
   – Да.
   – Я так и подумал.
   – Почему?
   – Этот чемодан очень тяжелый.
   Я согласно кивнул.
   В одиннадцать сорок пять мы подъехали к восточному входу. Я дал юноше десять долларов и вытащил чемодан.
   – А не смогу я получить образец продукции вашей фирмы? – спросил он, не сводя глаз с чемодана. Я покачал головой.
   – Тебе это не понравится.
   – Почему?
   – Некоторые люди заболевают от этой штуки.
   Мои слова заинтересовали его. Вероятно, он подумал о наркотиках.
   – И болезнь тяжелая?
   – В большинстве случаев со смертельным исходом, – ответил я и вошел в здание аэропорта.
   Мне удалось купить билет на ближайший самолет, вылетающий через полчаса. Затем я вошел в телефонную будку и позвонил в полицию.
   – Дежурный Велч слушает, – ответил мужской голос.
   – На Эн-стрит двое убитых, – я назвал номер дома.
   – В северо-восточной части? – спросил он.
   – Нет, в северо-западной. В Джорджтауне.

Глава 25

   Майлс Уайдстейн и Джанет Вистлер молча выслушали мой рассказ о встрече Прокейна и Констэбла и о том, что я сделал с героином.
   – Полицейские узнают, что мы там были, – сказала Джанет. – Это подтвердит и миссис Вильямс.
   – Мы обедали с Прокейном. Это все, что ей известно. Потом мы уехали. В восемь двадцать.
   – И ездили по городу, – добавил Уайдстейн. – Осматривали достопримечательности.
   Я кивнул.
   – Совершенно верно.
   – А если нас заметили соседи? – не унималась Джанет.
   – Это не имеет значения, – ответил Уайдстейн. – Они видели только четверых. Двое мужчин вошли в дом. Это были Прокейн и Констэбл, а не Прокейн и Сент-Айвес.
   – После обеда я решил погулять один. Посмотрел кинофильм. Потом улетел в Нью-Йорк.
   Джанет взглянула на Уайдстейна.
   – Каким образом Констэбл попал в наше общество?
   – Приехал к Прокейну, – ответил тот. – Мы встретили его в аэропорту после того, как расстались с Сент-Айвесом.
   Мы помолчали, обдумывая наши хлипкие алиби. Но, если б полиции не улыбнулась удача, нам бы не пришлось доказывать свою невиновность. А в случае удачи нас не спасли бы никакие алиби.
   Уайдстейн встал и прошелся по комнате.
   – Какой должна быть ваша доля, мистер Сент-Айвес?
   – От миллиона долларов мне не нужно ни цента.
   – Ни цента!
   Он удивился.
   – Угрызения совести? Сейчас поздно вспоминать о них, не так ли?
   – Совесть тут ни при чем, – ответил я.
   – Как насчет одной трети? Вы убили Констэбла. Такое стоит трети миллиона.
   – С вашей точки зрения?
   Он кивнул.
   – Да. Разве нет?
   Я покачал головой, Уайдстейн повернулся к Джанет.
   – Ну?
   – Что ну?
   – Как бы ты хотела их разделить?
   – Мне все равно, – ответила Джанет. – Только не будем ссориться. Иначе кто-то из нас окажется на полу с простреленной головой. Деньги этого не стоят. Дели их как хочешь.
   – Значит, ты не станешь возражать, если я назову твою долю?
   – Нет.
   – Четверть миллиона.
   – Четверть, – кивнула Джанет. – Прекрасно. Двести пятьдесят тысяч. Просто чудесно.
   – Отсчитай их.
   Джанет встала, подошла к столику для покера и повернулась к Уайдстейну.
   – Ты возьмешь остальное?
   – Если ты не возражаешь.
   Она покачала головой.
   – Нет, не возражаю.
   Джанет протянула руку к чемодану, но тут же отпустила ее и взглянула на меня.
   – Мне их некуда положить.
   – Я что-нибудь найду, – я прошел в кладовку и, перерыв ее сверху донизу, принес сумочку, закрывающуюся на молнию.
   Джанет откинула крышку чемодана и почти минуту стояла неподвижно, глядя на деньги.
   – Отсчитай свою долю, – повторил Уайдстейн. Она кивнула и начала перекладывать десятитысячные пачки из чемодана в сумочку. С двадцать пятой пачки она сорвала полоску коричневой бумаги, положила половину пятидесятидолларовых банкнот в кошелек, остальные бросила в сумочку и застегнула молнию.
   – Вот и все, – сказала Джанет.
   – Не совсем, – ответил Уайдстейн.
   – А что еще?
   – Страховая премия.
   Он выложил на столик пятьдесят пачек, закрыл чемодан и взглянул на меня.
   – Вы тоже участвовали в этом деле, Сент-Айвес.
   – И заработал полмиллиона?
   – Это доля Прокейна.
   – Мне они не нужны, – возразил я. – Что с ними делать?
   Уайдстейн остановился на пороге, обернулся.
   – С полумиллионом долларов?
   – Да.
   – Вы что-нибудь придумаете.

Глава 26

   Большой стол Майрона Грина, казалось, сжался, когда я вывалил на него полмиллиона.
   Грин пересчитал деньги.
   – Ровно пятьсот тысяч. Как ты и говорил.
   – Ну?
   Он нахмурился и покачал головой.
   – Это краденые деньги.
   – По-моему, они ничем не отличаются от других, выпущенных казначейством Соединенных Штатов.
   – Видишь ли, они появились неизвестно откуда. Во всяком случае, не из законного источника.
   – Пусть это будет анонимное пожертвование.
   Он вновь покачал головой.
   – Ты когда-нибудь слышал о человеке, который отдал бы полмиллиона и остался неизвестным?
   – Я как-то раз отдал пять долларов.
   – А налоговое управление… я не хочу даже думать об этом.
   – Мы можем разделить их между собой.
   Он взглянул на меня.
   – Ты, конечно, шутишь?
   – Отнюдь. Если нет возможности их отдать, придется оставить их у себя.
   – Но это деньги Прокейна.
   – Прокейн мертв, и это его деньги. Они принадлежат торговцам наркотиками. Я помогал ему их украсть. Получены они от наркоманов. Прокейн хотел передать их гарлемской клинике, где лечат этих несчастных. Его забавляла ирония ситуации, когда наркоманов будут лечить на деньги тех, кто снабжает их этой отравой. Но ты говоришь, что это невозможно.
   Майрон Грин нахмурился.
   – Я этого не говорил. Я сказал, что это сложно.
   Я встал и пошел к двери.
   – Не забудь рассказать мне, как тебе это удалось.
   – Подожди, – он обошел стол, взял пачку денег, пристально посмотрел на нее, потом на меня, – Ты мог бы оставить их у себя, не так ли?
   – Да.
   – И никто не смог бы проследить их путь от вашингтонского кинотеатра?
   – Скорее всего, нет.
   – Но ты не хочешь оставлять их у себя?
   – Нет, не хочу.
   – Я собираюсь спросить у тебя, почему.
   – Спрашивай.
   – Ну хорошо, почему ты не хочешь оставить у себя эти деньги?
   – Ты мне не поверишь.
   Он кивнул.
   – Я знаю, – адвокаты никогда не ждут правды от своих клиентов.
   – Но ты все равно хочешь услышать ответ?
   – Да.
   – Отдавая деньги, я, возможно, пытаюсь кое-что доказать.
   – Что именно?
   – Существование одного понятия.
   – Какого же?
   – Честный вор.
   Майрон Грин задумался.
   – И тебе это удалось?
   – Не знаю.
   Грин улыбнулся.
   – Кажется, я тебя понимаю.