Страница:
героя (а точнее, его автора) впервые аттестовал циником не почитатель
Высоцкого Вл. Новиков, а его хулители: "Главное в стихе (Высоцкого. - Л.Т.)
- тезис, отдельная фраза... Тезис-антитезис-синтез; так строится и так
развивается мысль, иногда в духе дурной метафизики, как в песне о Правде,
которая вернет себе утраченные позиции, если проделает ту же нечистоплотную
операцию, что и Ложь. Чуете, какая великая истина? С бородой в тысячу
лет..."87.
Один критик относит нравственную двусмысленность позиции в двустрочии
из песни "Правда и Ложь" на счет героя, другой - автора. Я же пытаюсь
показать, что в тексте двусмысленности нет. Это ощущение рождено не текстом,
а нечеткостью нашего восприятия, и еще - невниманием к авторскому
исполнению. Самый яркий и едва ли не самый веский аргумент оставлен "на
потом". Вот он. В начале главы мы говорили о том, что ВВ исполняет песню в
одном ключе, с одной интонацией. За единственным, а тем самым очень слышимым
исключением: различными исполнительскими приемами (контраст в звуковысотном,
тембровом, интонационном отношении) поэт отделяет одну - третью - строку
предпоследней строфы от предыдущих и последующих. Добавлю, что это слышат
все, кому мне доводилось задать вопрос, ровно или нет поет Высоцкий
интересующее нас четверостишие.
* * *
Ну хорошо, примем фразу "Если проделает то же, что явная Ложь" за
авторское слово. Только ли иронию над прекраснодушными мечтаниями она
означает? Какова нравственная позиция автора? Высоцкий не выразил ее прямо в
этом тексте, да и вообще напрямую по главным вопросам высказываться не
любил. Он не темнил, просто чувствовал, что эти темы не для публичных
торгов. А если все-таки говорил, делал это в предельно обобщенной форме.
"Потому что любовь - это вечно любовь,.. зло называется злом,.. добро
остается добром..." Ну что еще можно сказать, да и зачем? Ясно же, что... А
что - ясно? Это только в учебниках и лозунгах все ясно и просто. Что есть
правда и что - ложь, если "разницы нет никакой между Правдой и Ложью..."? И
всегда ли Правда - благо, если "...был бы жив сосед, что справа, он бы
правду мне сказал"? Что просто, ясно сходу, слету? Ничего. Все понятно, пока
абстрактно, а как до дела... Все усложняется, обрастает условиями,
ограничениями.
Вы заметили, "разницы нет никакой между Правдой и Ложью, если...",
"...вымазал чистую Правду, а так - ничего". Смысл двоится, троится, мерцает,
его оттенки, блики образуют безостановочную карусель, так что никак не
ухватишь, не зафиксируешь. Как сплетает Высоцкий "чистую Правду" и "голую
Правду"... А потом - "кто-то... вымазал чистую Правду", вот, выходит, не зря
ее и обозвали мразью. И дальше - как иронично звучит в финале возвращение к
начальному "чистая Правда божилась, клялась и рыдала..." Да какая ж
"чистая", если сажей вымазана, да еще подчеркнуто - "черной". И, кстати, что
может быть более явным, чем "чистая правда", "голая правда"? Так ведь и Ложь
тоже явная ("Если проделает то же, что явная Ложь").
Сколько устойчивых выражений обыгрывает, прячет в складках текста
Высоцкий: "ускакала на длинных и тонких ногах" Ложь - "в ногах правды нет";
"легковерная Правда" - "верой и правдой". Ну а это откуда взялось:
Баба как баба, и что ее ради радеть?
Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,
Если, конечно, и ту и другую раздеть.
Эта строфа имеет источником не нравственную проблему рубежа между
правдой и ложью. Она родилась из того грамматического факта, что обе они
женского рода, вот и все (ну и конечно, между женщинами тем меньше различий,
во всяком случае зримых, чем меньше на них одежек).
* * *
Есть тема, которую нельзя обойти, говоря о песне "Правда и Ложь". Это -
связь ее текста с фольклором. Параллелей с русскими пословицами столько, что
возникает впечатление, будто текст сплошь состоит из переиначенных пословиц:
"грязная Ложь чистокровную лошадь украла" (Кто лжет, тот и крадет);
"и ускакала на длинных и тонких ногах" (В ногах правды нет; Ложь на
тараканьих ножках; Какова резва ни будь ложь, а от правды не уйдет);
"Ложь ... грязно ругнулась" (Бранью праву не быть);
"Правда в красивых одеждах ходила" (Правдою жить, палат каменных не
нажить; Правдолюб: душа нагишом);
"Правда в красивых одеждах ходила", "выплела ловко из кос золотистые
ленты", "вымазал чистую Правду" (Завали правду золотом, затопчи ее в грязь -
все наружу выйдет; К чистому телу грязь не пристанет);
"двое ... калек ... обзывали ... ее" (По правде тужим, а кривдой
живем);
"Чистая Правда со временем восторжествует" (Правда сама себя очистит;
Придет пора, что правда скажется; Где-нибудь да сыщется правда);
"Правда божилась, клялась и рыдала" (Без правды не житье, а вытье);
"Правда смеялась, когда в нее камни бросали" (Правда суда не боится);
"Правда ... долго скиталась" (Велика святорусская земля, а правде нигде
нет места; Правда по миру ходит; И твоя правда, и моя правда, и везде правда
- а где она?);
"нежная Правда" и весь этот образно-смысловой ряд (Правда глаза колет;
Хлеб-соль ешь, а правду режь; Правда уши дерет; Правда, как оса, лезет в
глаза; Правда рогатиной торчит; Сладкая ложь лучше горькой правды);
"выплела ... из кос золотистые ленты,.. прихватила одежды,.. деньги
взяла и часы, и еще документы" (явный намек на выражение "снять личину". По
Далю: личина - накладная рожа, харя, маска; ср.: Я с тебя сыму овечью
шкуру);
пара образов "Правда - Ложь" (Была когда-то правда, а ныне стала
кривда; Не будь лжи, не стало б и правды).
Фольклорность "Правды и лжи" вполне очевидна. Но мы все-таки
конкретизировали ощущения, определили параллели. Что дает такое уточнение?
Ясно, что ВВ не отменяет иронически традиционные ценности, запечатленные в
пословицах. Но широкой аудитории Высоцкого, усвоившей благодаря советской
школе и пропаганде лишь определенную часть фольклорных представлений о
правде и лжи (с оптимистическим уклоном - Правда суда не боится; Хлеб-соль
ешь, а правду режь; Без правды не житье, а вытье), могло казаться, что
ирония ВВ касается и традиционной нравственности, - Ложь Правду побивает.
Однако же и русские пословицы о правде-кривде отнюдь не сплошь оптимистичны:
"Нужда не ложь, а поставит на то ж" (т.е. заставит солгать), "Про правду
слышим, а кривду видим", "Правдой жить - ничего не нажить", "Правда не на
миру стоИт, а по миру ходит" (т.е. не начальствует) или "Прямой, что слепой:
ломит зря"/ "Прямой, что шальной: так и ломит" (не отсюда ли у Высоцкого
непривычное: "Ломит, тварь, по пням-кореньям"?). Между прочим, именно
поэтому расслышал К. Рудницкий "хмурое резюме поэта" в "Правде и Лжи".
Еще несколько наблюдений над фольклорными мотивами в тексте песни. В
народном сознании правда чаще описывается как "неприкрытая", "голая" и т.п.
"Правда в красивых одеждах" может показаться прямым противопоставлением
этому фольклорному описанию (и быть воспринята как знак отрицательной
характеристики этого персонажа, неподлинности Правды). Однако такая
атрибуция образа не единственная в фольклоре, арабская пословица "Правда
блещет, а ложь заикается" - выразительный тому пример. Так что образ
наряженной в красивые одежды и золотистые ленты Правды - результат влияния
нескольких фольклорных традиций. С одной из них этот образ находится в
мнимой оппозиции, а взаимодействуя с другой, поэтическое воображение автора
воспринимает переносный смысл как прямой - излюбленный прием Высоцкого - и
от следствия возвращается к причине, источнику, разворачивая деталь в образ
(блеск, сияние Правды - от красоты, блеска ее нарядов).
То, что у Высоцкого Правда и Ложь кажутся частями одного целого и то и
дело трудно одну от другой отличить, тоже имеет фольклорные корни (ср.:
"Ложь - осколки правды" - армянск.; "И во лжи бывает правда" - японск.).
Есть в сюжете песни еще одна перекличка с фольклором, которая проступает не
столь отчетливо. У Высоцкого Правда "долго скиталась". По словарю,
"скитаться - странствовать без цели, вести бродячий образ жизни". А
"бродить" - это движение, "совершающееся в разных направлениях". Но фольклор
утверждает обратное: "К неправде тысяча дорог, к правде - одна" (осетинск.).
Я привожу здесь не только русские пословицы из словаря Даля (с ним
Высоцкий, видимо, был хорошо знаком), так как многие традиционные
представления, отраженные в русском фольклоре, с которыми ведет диалог
"Правда и Ложь", характерны и для фольклора других народов. Таким образом,
текст Высоцкого взаимодействует с некими общими этическими представлениями,
выходящими за границы сознания одной нации.
Отмечу еще несколько любопытных невольных перекличек "Правды и Лжи" с
пословицами разных народов:
"Чистая Правда со временем восторжествует" - "Пока правда придет, ложь
весь свет проглотит" (армянск.);
"Ложь... ускакала на длинных и тонких ногах" - "Кривда отстанет, правда
перегонит" (туркменск.);
Правду собирались отправить "на километр сто первый" - "От блудницы не
услышишь правды" (японск.);
"раздобыв... черную сажу вымазал чистую Правду" - "Топчи правду в луже,
а она все чистой будет" (украинск.);
"Ложь - что уголь, не обожжет, так замажет" (украинск.);
Правда "долго скиталась... Ложь ускакала на длинных и тонких ногах...
Глядь - а конем твоим правит... Ложь" - "Ложью весь мир обойдешь, да назад
не вернешься" (украинск.).
Как ВВ трансформирует пословицы? Одни из них разворачивает, на ключевых
образах и действиях строя эпизод: "Ложь чистокровную лошадь украла и
ускакала на длинных и тонких ногах" (Кто лжет, тот и крадет; В ногах правды
нет). Здесь происходит процесс, обратный рождению пословицы, - ее
"уничтожение", растворение в житейской ситуации.
Другие фольклорные представления - и это заметнее - поэт сначала как бы
выворачивает наизнанку, лишь потом "раскатывая" в повествовательный эпизод.
Такова, например, вся смысловая линия "нежной Правды в красивых одеждах".
Некоторые пословицы отзываются в тексте далеким, глухим эхом. Так, в мотиве
суда-расправы над Правдой иронически преломляется изначальный, самый давний
смысл этого слова88. Кстати, и пресловутая пассивность "чудака", воюющего на
словах за правду, тоже имеет фольклорные корни: знаменитая наша надежда на
авось явственно слышима в таких пословицах, как "Придет пора, что правда
скажется", "Где-нибудь да сыщется правда"89.
Автор не размывает границ между "правдой" и "ложью", не пытается
отменить традиционные представления о них. И вообще, несмотря на очень
короткие, прямые связки-параллели с фольклором, иногда кажется, что наша
"притча" - обыкновенная житейская история, каких тьма, и в ней пара героинь,
почему-то носящих фольклорные имена-символы. Только они, да еще - если
вслушаться - витиеватые подробности этого повествования, - единственные
метки фольклорных ее истоков, удержавшиеся близко к поверхности текста.
Между прочим, музыка этой песни - мелодика, ритм и т.д. - имеет
профессионально-"культурную" ориентацию, причем вальсовые черты в ней
подчеркнуты (это оттесняет фольклорные обертоны на второй план) - например,
сочетанием трехдольности и музыки, и стиха, что у Высоцкого бывает очень
нечасто, а потому ощущается художественным приемом.
* * *
Чем дальше вникаешь в текст, тем больше сомнений: притча ли это?
"Иносказательный рассказ с нравоучением" - так о притче толкует словарь.
Иносказание налицо. И рассказ тоже есть, правда, какой-то странный.
Экспозиция ("Нежная Правда в красивых одеждах ходила..."), завязка ("Грубая
Ложь эту Правду к себе заманила..."), кульминация ("И прихватила одежды,..
деньги взяла, и часы, и еще документы,.. и вон подалась" - в общем,
обчистила Правду и улизнула). Ну а потом - "...протокол составляли и
обзывали,.. долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах..." (плохо, видать,
быть голой, даже если ты и Правда, - так и подмывает съехидничать, да ведь и
текст, вот что важно, провоцирует).
Это не развязка. Мы ведь так и не узнаем, чем дело кончилось. Ну
хорошо, "долго болела" - значит, потом что-то изменилось? Что и как? И
отчего в финале снова появляется Ложь и еще кое-что крадет ("лошадь
чистокровную")? Недокрала, что ли? А нравоучение в итоге... Последние шесть
строк - это призыв "Люди, будьте бдительны!" Предыдущую строфу - про вдруг
влетевшего в сюжет "чудака" - вообще неясно, как толковать, - надо долго
копаться в оттенках смысла. Но где такие нравоучения виданы? В резюме все
должно быть ясно и просто - как лозунг, как афоризм: смысл наружу - и
никаких мерцаний! Кстати, призыв к бдительности тоже повисает в воздухе,
потому что автор не сказал самого главного: как отличить Правду от Лжи.
Не получается у меня услышать в "Правде и Лжи" притчу90. Не вижу ни
нравственных исканий, ни нравоучительных суждений. А вижу увлеченность
автора игрой слов, смыслов устойчивых выражений, игрой образов (в тексте
есть две занимательные параллели: вначале Ложь заманывает на ночлег Правду,
в финале - "даже не знаешь, куда на ночлег попадешь, могут раздеть" - вечное
кольцо; а еще - те "двое блаженных калек", что "протокол составляли", не из
тех ли "сирых, блаженных калек", для которых расфуфыривалась "нежная
Правда"?).
Мораль? В сфере нравственности все не так просто, как хотелось бы, и
нет у нас измерительной линейки, раз навсегда данной, которую приложи к
ситуации - и сразу станет ясно, хороша, дурна ли, правда или ложь. (Это
напоминает коллизию песни "Кто кончил жизнь трагически...", только там все
гораздо ближе к поверхности, а потому заметнее). Правда не синоним истины, -
в согласии с народной традицией говорит нам Высоцкий91.
Но в этом тексте, в песне, кажется, одной из самых открыто
морализирующих у ВВ, правит бал не этическое, а артистическое, не человек
поучающий, но человек играющий. Искать в ней однозначных моральных оценок,
предписаний - пустое дело. Как сказал мудрец, литература не для вопросов, а
для игры.
1988
"ЗАГАДОЧНАЯ" СТРОФА
История такова. В конце 80-х - начале 90-х годов Андрей Крылов и
составители других сборников Высоцкого опубликовали в числе прочих текст
песни "Нежная правда в красивых одеждах ходила..." с разной пунктуацией в
строфе о чудаке. Об основаниях, по которым была проставлена пунктуация, в
комментариях не сообщалось.
Затем в первом выпуске альманаха "Мир Высоцкого" были опубликованы
статьи - О.Б. Заславского и моя, в которых мы привели каждый свою систему
аргументов в пользу одной из пунктуационных версий, а именно того, что в
этой строфе реплика чудака распространяется только на одну, третью строку.
Остальные же строки - несомненные первая и вторая, а также спорная четвертая
- являются авторским комментарием этой реплики.
А.Е. Крылов, составитель самого распространенного и наиболее
авторитетного из сборников, признал наши аргументы весомыми и изменил
пунктуацию в последующих изданиях подготовленного им собрания текстов ВВ.
И наконец, в журнале "Вагант-Москва"92* была напечатана статья Ю.Л.
Тырина "Вокруг "Притчи..." Высоцкого", который назвал эти изменения
необоснованными, поскольку новых источников песни со времени подготовки
первого издания "крыловского" двухтомника не появилось, а принимать во
внимание статьи, как утверждает автор, несерьезно.
Сказанное Ю. Тыриным означает одно: он считает, что известные на
сегодня источники текста "Правды и лжи" дают основания для однозначного
определения текстологом авторской воли в вопросе о границах реплики
"чудака", поскольку лишь в этом случае нет надобности в интерпретации
текста. Однако в статье "Вокруг "Притчи..." Высоцкого" нет никаких прямых
отсылок к свойствам рукописей и фонограмм: все, кроме одного, обоснования
старой пунктуации являются собственными интерпретациями Ю. Тыриным текста
песни и особенностей ее исполнения. Таким образом, из его статьи объективно
следует, что свои трактовки исследователь полагает достаточным основанием
для решения данного вопроса, а чужие - нет.
Упомянутым единственным исключением является указание на то, что на
одной из фонограмм Высоцкий перед репликой чудака ("Чистая правда со
временем...") поясняет: "Он говорит...". Но эти слова означают лишь, что
прямая речь в данном эпизоде есть, и отмечают ее начало (ни о том, ни о
другом никто и не спорит). Дополнительная реплика Высоцкого никак не
проясняет вопрос о том, где прямая речь заканчивается, а именно окончание
фразы "чудака" и является предметом спора.
По поводу наших с О.Б. Заславским статей Ю.Л. Тырин замечает, что
"обоснование частного невозможно без понимания общего. А обе статьи
свидетельствуют о знакомстве интерпретаторов только с единственным текстом и
потому "сделанный выбор" не мог быть сопоставлен с иерархией авторских
вариантов".
Да, всех авторских вариантов я не знала, а лучше, чтоб знала. Но
отсутствие в основании исследования полной источниковой базы вовсе не
означает неизбежной ошибочности выводов. Категоричный тон этого и подобных
ему заявлений моего уважаемого оппонента неадекватен ситуации, в которой
уместно лишь выразить сожаление по названному поводу и, не задерживаясь на
этом моменте, переходить к сути, каковой в исследовательской работе является
собственная система аргументов и анализ доводов оппонента.
Если Ю. Тырин действительно считает, что "иерархия авторских вариантов"
(то есть именно варианты в последовательности их появления, а не
интерпретация этих изменений) позволяет однозначно решить пунктуационный
спор, то странно, почему он не показал это в своей статье.
Ю. Тырин специально и с явным осуждением отмечает тот факт, что авторы
статей, в которых идет речь о "Правде и лжи", касались только одной строфы -
о чудаке. Но в этом можно увидеть и позитив: увы, нечастую в высоцковедении
фокусировку внимания исследователя на локальной теме, которую можно
подробно, без скороговорки, рассмотреть в рамках одной статьи. Строфе о
чудаке в этом смысле уникально повезло: ей посвящается вот уже четвертая
статья. Но может быть, это и есть нормальный ход вещей?
* * *
Напомню, что моим главным аргументом была особенность исполнения
Высоцким этого фрагмента: по крайней мере на одной фонограмме ВВ различными
средствами выделяет одну - третью - строку, а первую, вторую и четвертую
поет в едином ключе, - что и дало мне основание ограничивать реплику
"чудака" одной строкой.
То, что Ю. Тырин даже не упоминает главный аргумент своего оппонента, и
само по себе удивительно. Тем более необычно это выглядит на фоне его
настойчивых и совершенно справедливых призывов к исследователям опираться на
источники. Я полагаю, он не заметил, что факт неатрибутированности
источника, на который я опиралась (это, конечно, оплошность, и я ее с
опозданием исправляю: речь идет о французском диске "Натянутый канат"),
безусловно, снижает уровень моей статьи, но не уничтожает аргумент. Он
испарится только в том случае, если окажется, что ни на одной из известных
фонограмм не будет обнаружена отмеченная и достаточно конкретно мной
описанная особенность исполнения. А пока можно сказать, что на данный момент
ее наличие не опровергнуто.
Еще раз вернемся к сути проблемы. Высоцкий пометил в рукописи начало
реплики "чудака", поставив перед третьей строкой тире: - Чистая правда и
т.д. Это непарный знак, и при таком письменном оформлении прямой речи ее
окончание пунктуационно не фиксируется. Здесь мог прийти на помощь знак в
конце третьей строки: поставь Высоцкий после слова восторжествует запятую,
это бы значило, что реплика "чудака" длится две строки. Точка после этого
слова означала ограничение прямой речи одной строкой. Но никаких знаков
препинания в конце третьей строки нет.
То есть мы не имеем прямых авторских указаний насчет длительности
реплики "чудака". А только авторская пунктуация в беловой рукописи является
основанием для однозначного решения подобных вопросов. Даже авторское
интонирование при исполнении песни такой однозначностью не обладает. Хотя по
своему происхождению знаки пунктуации и являются письменным отражением пауз
и интонационных особенностей устной речи, между ними нет жесткой,
безвариантной соотнесенности. Поэтому звучащая речь при записи на бумагу и
может быть по-разному пунктуационно оформлена.
Сказанное означает: ни один косвенный аргумент нельзя отвергнуть только
на том основании, что достаточно уже существующих. Речь может идти лишь об
одном: насколько вновь выдвигаемые доводы не противоречат особенностям
известных на данный момент источников. А если они противоречат ранее
выдвинутым аргументам, то и нужно сравнить их между собой и определить -
вновь-таки не окончательно, - какие из них учитывают больше особенностей
источников.
Итак, поскольку в отношении пунктуации в строфе о "чудаке" никаких
прямых или косвенных аргументов с опорой на источники Ю. Тырин не привел,
остаются лишь интерпретации текста - с одной стороны, его собственная, с
другой - О.Б. Заславского и моя. Пусть специалисты рассудят, какая из точек
зрения является более аргументированной. Андрей Крылов принял нашу сторону.
И чтобы доказать, что он ошибся, надо не только выдвинуть свою версию, но
прежде всего - опровергнуть аргументы оппонентов. Во всяком случае - не
игнорировать их.
Так, процитировав А. Кулагина - о том, что "В "Притче..." Высоцкого
<...> есть пародийно-полемический заряд"93*, - Ю. Тырин замечает:
"Сказать же о присутствии в песне Высоцкого "полемического заряда" стало
возможным только в результате появления в двухтомнике новой редакции
"загадочной строфы" (восторжествует! - восклицает чудак; если! - парирует
рассказчик)" (выделено автором статьи. - Л.Т.). Мой оппонент утверждает, что
исследователь доверился никак не аргументированным и, как он считает, ни на
чем не основанным пунктуационным нововведениям, произведенным А. Крыловым в
двухтомнике Высоцкого. А почему бы не предположить гораздо более простую
вещь: что А. Кулагин сделал такой вывод, прочтя наши с О.Б. Заславским
статьи в первом томе "Мира Высоцкого" (который вышел раньше исправленного
двухтомника) и посчитав существенными наши аргументы?
Если бы Ю.Л. Тырин ограничился пунктуационным спором с О.Б. Заславским
и мной, на этом я бы и закончила свой ответ ему. Но он изложил собственную
версию творческой истории текста "Правды и лжи", а также в очередной раз
поднял вопрос об источниках, посетовав на их недоступность, попеняв
исследователям на отсутствие интереса к рукописям и фонограммам, и,
соответственно, опоры на них, без чего исследования теряют смысл.
По песне "Правда и ложь" я имею более чем скромную источниковую базу,
состоящую всего из одной фонограммы - копии французского диска "Натянутый
канат". Еще у меня есть опубликованная во втором выпуске "Мира Высоцкого"
расшифровка Вс. Ковтуном всех известных на тот момент фонограмм и рукописей
- чернового и правленого белового автографов (в этой публикации нет
факсимильного воспроизведения рукописей). Я имею также электронный вариант
статьи Ю.Л. Тырина, подаренный мне автором в дни третьей конференции в "Доме
Высоцкого" (март, 2003 г.), но у меня нет журнала с этой статьей, а значит,
и факсимиле рукописей, воспроизведенных в публикации (Именно поэтому,
цитируя статью Ю.Л. Тырина, я не могу дать постраничную отсылку к ее
публикации в журнале "Вагант-Москва").
Таким образом, я нахожусь в классическом положении исследователя
Высоцкого: минимум источников при максимуме желания заниматься Высоцким. Вот
я и хочу на собственном опыте убедиться, к чему такое сочетание может
привести. А вдруг не к нулевому результату?
Прежде чем двинуться в путь, пара слов о названии этой главы. Из статьи
Ю. Тырина я поняла, что он взял себе роль заступника правды из песни
Высоцкого, и, таким образом, я превращаюсь в ее прокурора. В вопросе об
исследователях ВВ и источниках мы с Юрием Львовичем меняемся ролями: он
обличает, я же попробую защитить. Не потому, что принадлежу к этому племени,
а справедливости ради. Или ради правды - это уж как кому нравится. Ну а
теперь обратимся к рукописной части истории текста песни "Правда и ложь".
РУКОПИСЬ
Всего на листе черновика Высоцкий записал 15 строф (одна из них
неполная). В статье "Вокруг "Притчи..." Высоцкого" порядок их написания и
причины появления замещающих и дополнительных строф представлены следующим
образом94.
Первоначальный основной текст песни "определяется без труда". Он
состоит из первых десяти строф. Строфа 11 черновика ("Люди общаются
мило...") называет "причину, почему правда симпатий у людей не вызывает":
потому что она "глаза колола" и т.д. Строфа 12 заменяет не удовлетворивший
Высоцкого первоначальный вариант финальной строфы.
"И снова Высоцкий не считает произведение законченным".
Строфа 13 ("Тем и награда...") кажется продолжением строфы 11, но на
самом деле продолжает строфы 7 и 8: правда "бродит теперь неподкупная по
бездорожью" не потому, что "искоренили бродяг повсеместно и сплошь", а
вследствие решения выселить мразь, называющую себя правдой. Строфа 13, этот
первый вариант "загадочной строфы" о чудаке, не содержит загадок: она о
борьбе с бродяжничеством и тунеядством в связи с подготовкой Москвы к
Высоцкого Вл. Новиков, а его хулители: "Главное в стихе (Высоцкого. - Л.Т.)
- тезис, отдельная фраза... Тезис-антитезис-синтез; так строится и так
развивается мысль, иногда в духе дурной метафизики, как в песне о Правде,
которая вернет себе утраченные позиции, если проделает ту же нечистоплотную
операцию, что и Ложь. Чуете, какая великая истина? С бородой в тысячу
лет..."87.
Один критик относит нравственную двусмысленность позиции в двустрочии
из песни "Правда и Ложь" на счет героя, другой - автора. Я же пытаюсь
показать, что в тексте двусмысленности нет. Это ощущение рождено не текстом,
а нечеткостью нашего восприятия, и еще - невниманием к авторскому
исполнению. Самый яркий и едва ли не самый веский аргумент оставлен "на
потом". Вот он. В начале главы мы говорили о том, что ВВ исполняет песню в
одном ключе, с одной интонацией. За единственным, а тем самым очень слышимым
исключением: различными исполнительскими приемами (контраст в звуковысотном,
тембровом, интонационном отношении) поэт отделяет одну - третью - строку
предпоследней строфы от предыдущих и последующих. Добавлю, что это слышат
все, кому мне доводилось задать вопрос, ровно или нет поет Высоцкий
интересующее нас четверостишие.
* * *
Ну хорошо, примем фразу "Если проделает то же, что явная Ложь" за
авторское слово. Только ли иронию над прекраснодушными мечтаниями она
означает? Какова нравственная позиция автора? Высоцкий не выразил ее прямо в
этом тексте, да и вообще напрямую по главным вопросам высказываться не
любил. Он не темнил, просто чувствовал, что эти темы не для публичных
торгов. А если все-таки говорил, делал это в предельно обобщенной форме.
"Потому что любовь - это вечно любовь,.. зло называется злом,.. добро
остается добром..." Ну что еще можно сказать, да и зачем? Ясно же, что... А
что - ясно? Это только в учебниках и лозунгах все ясно и просто. Что есть
правда и что - ложь, если "разницы нет никакой между Правдой и Ложью..."? И
всегда ли Правда - благо, если "...был бы жив сосед, что справа, он бы
правду мне сказал"? Что просто, ясно сходу, слету? Ничего. Все понятно, пока
абстрактно, а как до дела... Все усложняется, обрастает условиями,
ограничениями.
Вы заметили, "разницы нет никакой между Правдой и Ложью, если...",
"...вымазал чистую Правду, а так - ничего". Смысл двоится, троится, мерцает,
его оттенки, блики образуют безостановочную карусель, так что никак не
ухватишь, не зафиксируешь. Как сплетает Высоцкий "чистую Правду" и "голую
Правду"... А потом - "кто-то... вымазал чистую Правду", вот, выходит, не зря
ее и обозвали мразью. И дальше - как иронично звучит в финале возвращение к
начальному "чистая Правда божилась, клялась и рыдала..." Да какая ж
"чистая", если сажей вымазана, да еще подчеркнуто - "черной". И, кстати, что
может быть более явным, чем "чистая правда", "голая правда"? Так ведь и Ложь
тоже явная ("Если проделает то же, что явная Ложь").
Сколько устойчивых выражений обыгрывает, прячет в складках текста
Высоцкий: "ускакала на длинных и тонких ногах" Ложь - "в ногах правды нет";
"легковерная Правда" - "верой и правдой". Ну а это откуда взялось:
Баба как баба, и что ее ради радеть?
Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,
Если, конечно, и ту и другую раздеть.
Эта строфа имеет источником не нравственную проблему рубежа между
правдой и ложью. Она родилась из того грамматического факта, что обе они
женского рода, вот и все (ну и конечно, между женщинами тем меньше различий,
во всяком случае зримых, чем меньше на них одежек).
* * *
Есть тема, которую нельзя обойти, говоря о песне "Правда и Ложь". Это -
связь ее текста с фольклором. Параллелей с русскими пословицами столько, что
возникает впечатление, будто текст сплошь состоит из переиначенных пословиц:
"грязная Ложь чистокровную лошадь украла" (Кто лжет, тот и крадет);
"и ускакала на длинных и тонких ногах" (В ногах правды нет; Ложь на
тараканьих ножках; Какова резва ни будь ложь, а от правды не уйдет);
"Ложь ... грязно ругнулась" (Бранью праву не быть);
"Правда в красивых одеждах ходила" (Правдою жить, палат каменных не
нажить; Правдолюб: душа нагишом);
"Правда в красивых одеждах ходила", "выплела ловко из кос золотистые
ленты", "вымазал чистую Правду" (Завали правду золотом, затопчи ее в грязь -
все наружу выйдет; К чистому телу грязь не пристанет);
"двое ... калек ... обзывали ... ее" (По правде тужим, а кривдой
живем);
"Чистая Правда со временем восторжествует" (Правда сама себя очистит;
Придет пора, что правда скажется; Где-нибудь да сыщется правда);
"Правда божилась, клялась и рыдала" (Без правды не житье, а вытье);
"Правда смеялась, когда в нее камни бросали" (Правда суда не боится);
"Правда ... долго скиталась" (Велика святорусская земля, а правде нигде
нет места; Правда по миру ходит; И твоя правда, и моя правда, и везде правда
- а где она?);
"нежная Правда" и весь этот образно-смысловой ряд (Правда глаза колет;
Хлеб-соль ешь, а правду режь; Правда уши дерет; Правда, как оса, лезет в
глаза; Правда рогатиной торчит; Сладкая ложь лучше горькой правды);
"выплела ... из кос золотистые ленты,.. прихватила одежды,.. деньги
взяла и часы, и еще документы" (явный намек на выражение "снять личину". По
Далю: личина - накладная рожа, харя, маска; ср.: Я с тебя сыму овечью
шкуру);
пара образов "Правда - Ложь" (Была когда-то правда, а ныне стала
кривда; Не будь лжи, не стало б и правды).
Фольклорность "Правды и лжи" вполне очевидна. Но мы все-таки
конкретизировали ощущения, определили параллели. Что дает такое уточнение?
Ясно, что ВВ не отменяет иронически традиционные ценности, запечатленные в
пословицах. Но широкой аудитории Высоцкого, усвоившей благодаря советской
школе и пропаганде лишь определенную часть фольклорных представлений о
правде и лжи (с оптимистическим уклоном - Правда суда не боится; Хлеб-соль
ешь, а правду режь; Без правды не житье, а вытье), могло казаться, что
ирония ВВ касается и традиционной нравственности, - Ложь Правду побивает.
Однако же и русские пословицы о правде-кривде отнюдь не сплошь оптимистичны:
"Нужда не ложь, а поставит на то ж" (т.е. заставит солгать), "Про правду
слышим, а кривду видим", "Правдой жить - ничего не нажить", "Правда не на
миру стоИт, а по миру ходит" (т.е. не начальствует) или "Прямой, что слепой:
ломит зря"/ "Прямой, что шальной: так и ломит" (не отсюда ли у Высоцкого
непривычное: "Ломит, тварь, по пням-кореньям"?). Между прочим, именно
поэтому расслышал К. Рудницкий "хмурое резюме поэта" в "Правде и Лжи".
Еще несколько наблюдений над фольклорными мотивами в тексте песни. В
народном сознании правда чаще описывается как "неприкрытая", "голая" и т.п.
"Правда в красивых одеждах" может показаться прямым противопоставлением
этому фольклорному описанию (и быть воспринята как знак отрицательной
характеристики этого персонажа, неподлинности Правды). Однако такая
атрибуция образа не единственная в фольклоре, арабская пословица "Правда
блещет, а ложь заикается" - выразительный тому пример. Так что образ
наряженной в красивые одежды и золотистые ленты Правды - результат влияния
нескольких фольклорных традиций. С одной из них этот образ находится в
мнимой оппозиции, а взаимодействуя с другой, поэтическое воображение автора
воспринимает переносный смысл как прямой - излюбленный прием Высоцкого - и
от следствия возвращается к причине, источнику, разворачивая деталь в образ
(блеск, сияние Правды - от красоты, блеска ее нарядов).
То, что у Высоцкого Правда и Ложь кажутся частями одного целого и то и
дело трудно одну от другой отличить, тоже имеет фольклорные корни (ср.:
"Ложь - осколки правды" - армянск.; "И во лжи бывает правда" - японск.).
Есть в сюжете песни еще одна перекличка с фольклором, которая проступает не
столь отчетливо. У Высоцкого Правда "долго скиталась". По словарю,
"скитаться - странствовать без цели, вести бродячий образ жизни". А
"бродить" - это движение, "совершающееся в разных направлениях". Но фольклор
утверждает обратное: "К неправде тысяча дорог, к правде - одна" (осетинск.).
Я привожу здесь не только русские пословицы из словаря Даля (с ним
Высоцкий, видимо, был хорошо знаком), так как многие традиционные
представления, отраженные в русском фольклоре, с которыми ведет диалог
"Правда и Ложь", характерны и для фольклора других народов. Таким образом,
текст Высоцкого взаимодействует с некими общими этическими представлениями,
выходящими за границы сознания одной нации.
Отмечу еще несколько любопытных невольных перекличек "Правды и Лжи" с
пословицами разных народов:
"Чистая Правда со временем восторжествует" - "Пока правда придет, ложь
весь свет проглотит" (армянск.);
"Ложь... ускакала на длинных и тонких ногах" - "Кривда отстанет, правда
перегонит" (туркменск.);
Правду собирались отправить "на километр сто первый" - "От блудницы не
услышишь правды" (японск.);
"раздобыв... черную сажу вымазал чистую Правду" - "Топчи правду в луже,
а она все чистой будет" (украинск.);
"Ложь - что уголь, не обожжет, так замажет" (украинск.);
Правда "долго скиталась... Ложь ускакала на длинных и тонких ногах...
Глядь - а конем твоим правит... Ложь" - "Ложью весь мир обойдешь, да назад
не вернешься" (украинск.).
Как ВВ трансформирует пословицы? Одни из них разворачивает, на ключевых
образах и действиях строя эпизод: "Ложь чистокровную лошадь украла и
ускакала на длинных и тонких ногах" (Кто лжет, тот и крадет; В ногах правды
нет). Здесь происходит процесс, обратный рождению пословицы, - ее
"уничтожение", растворение в житейской ситуации.
Другие фольклорные представления - и это заметнее - поэт сначала как бы
выворачивает наизнанку, лишь потом "раскатывая" в повествовательный эпизод.
Такова, например, вся смысловая линия "нежной Правды в красивых одеждах".
Некоторые пословицы отзываются в тексте далеким, глухим эхом. Так, в мотиве
суда-расправы над Правдой иронически преломляется изначальный, самый давний
смысл этого слова88. Кстати, и пресловутая пассивность "чудака", воюющего на
словах за правду, тоже имеет фольклорные корни: знаменитая наша надежда на
авось явственно слышима в таких пословицах, как "Придет пора, что правда
скажется", "Где-нибудь да сыщется правда"89.
Автор не размывает границ между "правдой" и "ложью", не пытается
отменить традиционные представления о них. И вообще, несмотря на очень
короткие, прямые связки-параллели с фольклором, иногда кажется, что наша
"притча" - обыкновенная житейская история, каких тьма, и в ней пара героинь,
почему-то носящих фольклорные имена-символы. Только они, да еще - если
вслушаться - витиеватые подробности этого повествования, - единственные
метки фольклорных ее истоков, удержавшиеся близко к поверхности текста.
Между прочим, музыка этой песни - мелодика, ритм и т.д. - имеет
профессионально-"культурную" ориентацию, причем вальсовые черты в ней
подчеркнуты (это оттесняет фольклорные обертоны на второй план) - например,
сочетанием трехдольности и музыки, и стиха, что у Высоцкого бывает очень
нечасто, а потому ощущается художественным приемом.
* * *
Чем дальше вникаешь в текст, тем больше сомнений: притча ли это?
"Иносказательный рассказ с нравоучением" - так о притче толкует словарь.
Иносказание налицо. И рассказ тоже есть, правда, какой-то странный.
Экспозиция ("Нежная Правда в красивых одеждах ходила..."), завязка ("Грубая
Ложь эту Правду к себе заманила..."), кульминация ("И прихватила одежды,..
деньги взяла, и часы, и еще документы,.. и вон подалась" - в общем,
обчистила Правду и улизнула). Ну а потом - "...протокол составляли и
обзывали,.. долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах..." (плохо, видать,
быть голой, даже если ты и Правда, - так и подмывает съехидничать, да ведь и
текст, вот что важно, провоцирует).
Это не развязка. Мы ведь так и не узнаем, чем дело кончилось. Ну
хорошо, "долго болела" - значит, потом что-то изменилось? Что и как? И
отчего в финале снова появляется Ложь и еще кое-что крадет ("лошадь
чистокровную")? Недокрала, что ли? А нравоучение в итоге... Последние шесть
строк - это призыв "Люди, будьте бдительны!" Предыдущую строфу - про вдруг
влетевшего в сюжет "чудака" - вообще неясно, как толковать, - надо долго
копаться в оттенках смысла. Но где такие нравоучения виданы? В резюме все
должно быть ясно и просто - как лозунг, как афоризм: смысл наружу - и
никаких мерцаний! Кстати, призыв к бдительности тоже повисает в воздухе,
потому что автор не сказал самого главного: как отличить Правду от Лжи.
Не получается у меня услышать в "Правде и Лжи" притчу90. Не вижу ни
нравственных исканий, ни нравоучительных суждений. А вижу увлеченность
автора игрой слов, смыслов устойчивых выражений, игрой образов (в тексте
есть две занимательные параллели: вначале Ложь заманывает на ночлег Правду,
в финале - "даже не знаешь, куда на ночлег попадешь, могут раздеть" - вечное
кольцо; а еще - те "двое блаженных калек", что "протокол составляли", не из
тех ли "сирых, блаженных калек", для которых расфуфыривалась "нежная
Правда"?).
Мораль? В сфере нравственности все не так просто, как хотелось бы, и
нет у нас измерительной линейки, раз навсегда данной, которую приложи к
ситуации - и сразу станет ясно, хороша, дурна ли, правда или ложь. (Это
напоминает коллизию песни "Кто кончил жизнь трагически...", только там все
гораздо ближе к поверхности, а потому заметнее). Правда не синоним истины, -
в согласии с народной традицией говорит нам Высоцкий91.
Но в этом тексте, в песне, кажется, одной из самых открыто
морализирующих у ВВ, правит бал не этическое, а артистическое, не человек
поучающий, но человек играющий. Искать в ней однозначных моральных оценок,
предписаний - пустое дело. Как сказал мудрец, литература не для вопросов, а
для игры.
1988
"ЗАГАДОЧНАЯ" СТРОФА
История такова. В конце 80-х - начале 90-х годов Андрей Крылов и
составители других сборников Высоцкого опубликовали в числе прочих текст
песни "Нежная правда в красивых одеждах ходила..." с разной пунктуацией в
строфе о чудаке. Об основаниях, по которым была проставлена пунктуация, в
комментариях не сообщалось.
Затем в первом выпуске альманаха "Мир Высоцкого" были опубликованы
статьи - О.Б. Заславского и моя, в которых мы привели каждый свою систему
аргументов в пользу одной из пунктуационных версий, а именно того, что в
этой строфе реплика чудака распространяется только на одну, третью строку.
Остальные же строки - несомненные первая и вторая, а также спорная четвертая
- являются авторским комментарием этой реплики.
А.Е. Крылов, составитель самого распространенного и наиболее
авторитетного из сборников, признал наши аргументы весомыми и изменил
пунктуацию в последующих изданиях подготовленного им собрания текстов ВВ.
И наконец, в журнале "Вагант-Москва"92* была напечатана статья Ю.Л.
Тырина "Вокруг "Притчи..." Высоцкого", который назвал эти изменения
необоснованными, поскольку новых источников песни со времени подготовки
первого издания "крыловского" двухтомника не появилось, а принимать во
внимание статьи, как утверждает автор, несерьезно.
Сказанное Ю. Тыриным означает одно: он считает, что известные на
сегодня источники текста "Правды и лжи" дают основания для однозначного
определения текстологом авторской воли в вопросе о границах реплики
"чудака", поскольку лишь в этом случае нет надобности в интерпретации
текста. Однако в статье "Вокруг "Притчи..." Высоцкого" нет никаких прямых
отсылок к свойствам рукописей и фонограмм: все, кроме одного, обоснования
старой пунктуации являются собственными интерпретациями Ю. Тыриным текста
песни и особенностей ее исполнения. Таким образом, из его статьи объективно
следует, что свои трактовки исследователь полагает достаточным основанием
для решения данного вопроса, а чужие - нет.
Упомянутым единственным исключением является указание на то, что на
одной из фонограмм Высоцкий перед репликой чудака ("Чистая правда со
временем...") поясняет: "Он говорит...". Но эти слова означают лишь, что
прямая речь в данном эпизоде есть, и отмечают ее начало (ни о том, ни о
другом никто и не спорит). Дополнительная реплика Высоцкого никак не
проясняет вопрос о том, где прямая речь заканчивается, а именно окончание
фразы "чудака" и является предметом спора.
По поводу наших с О.Б. Заславским статей Ю.Л. Тырин замечает, что
"обоснование частного невозможно без понимания общего. А обе статьи
свидетельствуют о знакомстве интерпретаторов только с единственным текстом и
потому "сделанный выбор" не мог быть сопоставлен с иерархией авторских
вариантов".
Да, всех авторских вариантов я не знала, а лучше, чтоб знала. Но
отсутствие в основании исследования полной источниковой базы вовсе не
означает неизбежной ошибочности выводов. Категоричный тон этого и подобных
ему заявлений моего уважаемого оппонента неадекватен ситуации, в которой
уместно лишь выразить сожаление по названному поводу и, не задерживаясь на
этом моменте, переходить к сути, каковой в исследовательской работе является
собственная система аргументов и анализ доводов оппонента.
Если Ю. Тырин действительно считает, что "иерархия авторских вариантов"
(то есть именно варианты в последовательности их появления, а не
интерпретация этих изменений) позволяет однозначно решить пунктуационный
спор, то странно, почему он не показал это в своей статье.
Ю. Тырин специально и с явным осуждением отмечает тот факт, что авторы
статей, в которых идет речь о "Правде и лжи", касались только одной строфы -
о чудаке. Но в этом можно увидеть и позитив: увы, нечастую в высоцковедении
фокусировку внимания исследователя на локальной теме, которую можно
подробно, без скороговорки, рассмотреть в рамках одной статьи. Строфе о
чудаке в этом смысле уникально повезло: ей посвящается вот уже четвертая
статья. Но может быть, это и есть нормальный ход вещей?
* * *
Напомню, что моим главным аргументом была особенность исполнения
Высоцким этого фрагмента: по крайней мере на одной фонограмме ВВ различными
средствами выделяет одну - третью - строку, а первую, вторую и четвертую
поет в едином ключе, - что и дало мне основание ограничивать реплику
"чудака" одной строкой.
То, что Ю. Тырин даже не упоминает главный аргумент своего оппонента, и
само по себе удивительно. Тем более необычно это выглядит на фоне его
настойчивых и совершенно справедливых призывов к исследователям опираться на
источники. Я полагаю, он не заметил, что факт неатрибутированности
источника, на который я опиралась (это, конечно, оплошность, и я ее с
опозданием исправляю: речь идет о французском диске "Натянутый канат"),
безусловно, снижает уровень моей статьи, но не уничтожает аргумент. Он
испарится только в том случае, если окажется, что ни на одной из известных
фонограмм не будет обнаружена отмеченная и достаточно конкретно мной
описанная особенность исполнения. А пока можно сказать, что на данный момент
ее наличие не опровергнуто.
Еще раз вернемся к сути проблемы. Высоцкий пометил в рукописи начало
реплики "чудака", поставив перед третьей строкой тире: - Чистая правда и
т.д. Это непарный знак, и при таком письменном оформлении прямой речи ее
окончание пунктуационно не фиксируется. Здесь мог прийти на помощь знак в
конце третьей строки: поставь Высоцкий после слова восторжествует запятую,
это бы значило, что реплика "чудака" длится две строки. Точка после этого
слова означала ограничение прямой речи одной строкой. Но никаких знаков
препинания в конце третьей строки нет.
То есть мы не имеем прямых авторских указаний насчет длительности
реплики "чудака". А только авторская пунктуация в беловой рукописи является
основанием для однозначного решения подобных вопросов. Даже авторское
интонирование при исполнении песни такой однозначностью не обладает. Хотя по
своему происхождению знаки пунктуации и являются письменным отражением пауз
и интонационных особенностей устной речи, между ними нет жесткой,
безвариантной соотнесенности. Поэтому звучащая речь при записи на бумагу и
может быть по-разному пунктуационно оформлена.
Сказанное означает: ни один косвенный аргумент нельзя отвергнуть только
на том основании, что достаточно уже существующих. Речь может идти лишь об
одном: насколько вновь выдвигаемые доводы не противоречат особенностям
известных на данный момент источников. А если они противоречат ранее
выдвинутым аргументам, то и нужно сравнить их между собой и определить -
вновь-таки не окончательно, - какие из них учитывают больше особенностей
источников.
Итак, поскольку в отношении пунктуации в строфе о "чудаке" никаких
прямых или косвенных аргументов с опорой на источники Ю. Тырин не привел,
остаются лишь интерпретации текста - с одной стороны, его собственная, с
другой - О.Б. Заславского и моя. Пусть специалисты рассудят, какая из точек
зрения является более аргументированной. Андрей Крылов принял нашу сторону.
И чтобы доказать, что он ошибся, надо не только выдвинуть свою версию, но
прежде всего - опровергнуть аргументы оппонентов. Во всяком случае - не
игнорировать их.
Так, процитировав А. Кулагина - о том, что "В "Притче..." Высоцкого
<...> есть пародийно-полемический заряд"93*, - Ю. Тырин замечает:
"Сказать же о присутствии в песне Высоцкого "полемического заряда" стало
возможным только в результате появления в двухтомнике новой редакции
"загадочной строфы" (восторжествует! - восклицает чудак; если! - парирует
рассказчик)" (выделено автором статьи. - Л.Т.). Мой оппонент утверждает, что
исследователь доверился никак не аргументированным и, как он считает, ни на
чем не основанным пунктуационным нововведениям, произведенным А. Крыловым в
двухтомнике Высоцкого. А почему бы не предположить гораздо более простую
вещь: что А. Кулагин сделал такой вывод, прочтя наши с О.Б. Заславским
статьи в первом томе "Мира Высоцкого" (который вышел раньше исправленного
двухтомника) и посчитав существенными наши аргументы?
Если бы Ю.Л. Тырин ограничился пунктуационным спором с О.Б. Заславским
и мной, на этом я бы и закончила свой ответ ему. Но он изложил собственную
версию творческой истории текста "Правды и лжи", а также в очередной раз
поднял вопрос об источниках, посетовав на их недоступность, попеняв
исследователям на отсутствие интереса к рукописям и фонограммам, и,
соответственно, опоры на них, без чего исследования теряют смысл.
По песне "Правда и ложь" я имею более чем скромную источниковую базу,
состоящую всего из одной фонограммы - копии французского диска "Натянутый
канат". Еще у меня есть опубликованная во втором выпуске "Мира Высоцкого"
расшифровка Вс. Ковтуном всех известных на тот момент фонограмм и рукописей
- чернового и правленого белового автографов (в этой публикации нет
факсимильного воспроизведения рукописей). Я имею также электронный вариант
статьи Ю.Л. Тырина, подаренный мне автором в дни третьей конференции в "Доме
Высоцкого" (март, 2003 г.), но у меня нет журнала с этой статьей, а значит,
и факсимиле рукописей, воспроизведенных в публикации (Именно поэтому,
цитируя статью Ю.Л. Тырина, я не могу дать постраничную отсылку к ее
публикации в журнале "Вагант-Москва").
Таким образом, я нахожусь в классическом положении исследователя
Высоцкого: минимум источников при максимуме желания заниматься Высоцким. Вот
я и хочу на собственном опыте убедиться, к чему такое сочетание может
привести. А вдруг не к нулевому результату?
Прежде чем двинуться в путь, пара слов о названии этой главы. Из статьи
Ю. Тырина я поняла, что он взял себе роль заступника правды из песни
Высоцкого, и, таким образом, я превращаюсь в ее прокурора. В вопросе об
исследователях ВВ и источниках мы с Юрием Львовичем меняемся ролями: он
обличает, я же попробую защитить. Не потому, что принадлежу к этому племени,
а справедливости ради. Или ради правды - это уж как кому нравится. Ну а
теперь обратимся к рукописной части истории текста песни "Правда и ложь".
РУКОПИСЬ
Всего на листе черновика Высоцкий записал 15 строф (одна из них
неполная). В статье "Вокруг "Притчи..." Высоцкого" порядок их написания и
причины появления замещающих и дополнительных строф представлены следующим
образом94.
Первоначальный основной текст песни "определяется без труда". Он
состоит из первых десяти строф. Строфа 11 черновика ("Люди общаются
мило...") называет "причину, почему правда симпатий у людей не вызывает":
потому что она "глаза колола" и т.д. Строфа 12 заменяет не удовлетворивший
Высоцкого первоначальный вариант финальной строфы.
"И снова Высоцкий не считает произведение законченным".
Строфа 13 ("Тем и награда...") кажется продолжением строфы 11, но на
самом деле продолжает строфы 7 и 8: правда "бродит теперь неподкупная по
бездорожью" не потому, что "искоренили бродяг повсеместно и сплошь", а
вследствие решения выселить мразь, называющую себя правдой. Строфа 13, этот
первый вариант "загадочной строфы" о чудаке, не содержит загадок: она о
борьбе с бродяжничеством и тунеядством в связи с подготовкой Москвы к