— Могилу-то закапывать, хозяин? — просипел один из мужичков, обращаясь к Франсуа. Тот вопросительно посмотрел на нас.
— А можно этот вопрос решить во второй половине дня? — попросила я отсрочки. — Если подтвердится предполагаемая личность покойного, мы попробуем связаться с его родственниками; наверняка они захотят похоронить его сами….
Завершив все формальности — составив протокол эксгумации, в котором в качестве понятых расписались рабочие, и допросив в сторожке дедушку-смотрителя по обстоятельствам захоронения “Коростелева”, я дала, команду двигаться. Рабочие были вознаграждены по заслугам, доктор поехал в кабине грузовика, сопровождая гроб с эксгумированным телом, а остальные погрузились в красный кабриолет.
Доставив нас в морг, Франсуа откланялся и предложил позвонить ему на мобильник, когда придет пора забирать нас отсюда.
Я планировала присутствовать на повторном вскрытии, с документами наготове. У меня на руках были скромные данные, касавшиеся беглеца из колонии-поселения, объявленного в розыск как раз в период смерти заключенного в мурманской колонии. Предстояло сравнить их с результатами вскрытия, и если они совпадут — сообщить родственникам поселенца, что их близкий человек не сбежал, а был убит для того, чтобы обеспечить бегство другого человека. И тогда можно будет возбудить уголовное дело по факту умышленного убийства.
Сколько трупов, если вдуматься, сопровождает по жизненному пути нашего киллера: началось все с его семьи, с жены и дочки, потом — несчастный поселенец, которого заманили в сети, чтобы убить и выдать за другого, потом — четверо молодых мужиков в Питере, потом — Шорохов. А вот теперь и сам он стал жертвой убийцы. И с самого начала до самого конца рядом с ним была юная уроженка Приозерска Ольга Кротова. И убивать он начал наверняка после знакомства с нею. А логическим завершением его кровавых дел стал кухонный нож в руках его дамы сердца, супруги и вдохновительницы, в этом я была уверена. Что ж, сюжет не нов, про леди Макбет еще Шекспир писал.
Кужеров отказался присутствовать при вскрытии. Я его понимала и не стала настаивать; человеку со здоровой психикой там без крайней нужды делать нечего. А вот мне хотелось проследить весь процесс и ответить на вопрос, насколько добросовестно произвели вскрытие в колонии. Как я понимала, кого-то из сотрудников колонии предстояло привлекать за получение взятки и соучастие в побеге, и насчет подследственности я нисколько не обольщалась: Дела соединят, и все это разгребать придется мне.
Наблюдая за выверенными движениями эксперта, я подумала, что вот уж кем не смогла бы работать ни при каких обстоятельствах. Я-то ведь всего лишь смотрела на буро-зеленую массу, в которой угадывались очертания человеческого тела, но лезть туда руками…
А доктор, натянув перчатки, взял в руки инструмент и начал работу, тихим голосом комментируя свои действия.
— Ну что, начнем с полости черепа? Вот тут мягкие тканьки сохранились; что сохранилось, то и отделим, пригодится. Круговой распильчик, вот так, ага, вот и мозг открыли…
— Неужели там что-то осталось, доктор? — спросила я, с трудом заставляя себя смотреть на отвратительно воняющую жижу, к буро-зеленому колеру которой прибавились еще бежевые блестки костяных опилок.
— Смотря для чего, — добродушно ответил доктор. — Чтобы думать — не осталось, а вот чтобы мне покопаться, еще вполне, вполне. Ну что, — продолжил он после паузы, — с головушкой у него все хорошо, кровоизлияний нету, травматических воздействий не диагносцируем и со спокойной совестью переходим к полости груди и живота. У-у! Могу я вас попросить зачитать подробности внутреннего исследования трупа? Ну то, что отметил мой коллега при первоначальном вскрытии?
— Конечно. — Я открыла акт судебно-медицинского исследования трупа заключенного Коростелева В. Г.
— Та-ак, — протянул доктор, не прекращая своих манипуляций, — значит, отравление неизвестным ядом? А органокомплекс и не извлекали, вот халтурщики. Написали от балды. А гляньте-ка, будьте любезны, химическое исследование сделали? Какие препараты туда направляли, любопытно?
Я добросовестно перечислила доктору все из акта, что относилось к судебно-химическому исследованию.
— Вот халтурщики! — повторил он. — Даже желудок не извлекли. Вот это мы сейчас и сделаем. Сколько вы тут собираетесь пробыть?
— А сколько нужно? — спросила я, лихорадочно подсчитывая, какая сумма денег у меня осталась после незапланированного вояжа сюда, в Ивановскую область. Ладно, питаться будем бесплатно в казино, главное, чтобы хватило на обратную дорогу. Может, Кужеров на рулетке сыграет, заработаем на проживание?
— Просто сегодня химия готова не будет, и не надейтесь. Может быть, еще денек у нас погостите. Завтра к вечеру сделаем, не сомневайтесь. Ага, — продолжил он, ковыряясь во внутренних органах, — понятно, картинка была типична для быстро наступившей смерти. Как там в акте, прочтите-ка, если не затруднит, из наружного исследования?
— “Трупные пятна выражены хорошо, имеют сине-багровый цвет…”
— Так. А теперь гляньте во внутреннее исследование — эпикард, висцеральная плевра, желудочно-кишечный тракт.
— Сейчас, — я зашелестела страницами акта, — вот: внутренние органы застойно-полнокровны, имеются точечные кровоизлияния под эпикардом, на висцеральной плевре…
— А слизистые оболочки желудочно-кишечного тракта? — нетерпеливо потряс скальпелем эксперт.
— Да, отмечаются точечные кровоизлияния на слизистой оболочке тракта.
— Понятно. Я только в этом месяце троих таких бедолаг вскрыл, — меланхолически поведал мне эксперт. — А стаж у моего коллеги наверняка не больше двух лет, так?
Я заглянула в первый лист копии акта, с установочными данными эксперта-танатолога, и кивнула:
— Год и семь месяцев.
— Неопытен. И учиться не хочет. Как можно не извлекать органокомплекс при подозрении на отравление? Двоечник. Ну что, завтра химики нам точнее скажут, но уже сейчас осмелюсь предположить отравление пропиловыми спиртами в сочетании с алкоголем, то есть с этиловым спиртом. Картина налицо. Вот полюбуйтесь. — Он сделал широкий жест, а я прикинулась, что полюбовалась, и закивала.
— Дали бедолаге выпить, а в бутылку ливанули пропанола. Какого, хотите вы спросить? Да любого растворителя либо антифриза, но это уже изопропил. У нас тут недавно подпольный цех накрыли там мастера на растворителе и водку готовили, и ликеры, и настойки. Троих пострадавших я вскрыл, и, между прочим, не забулдыги, приличные люди были. А эти негодяи, которые отраву стряпали, вроде бы отделались штрафом, хотя, на мой взгляд, должны сидеть за массовое убийство.
Я хмыкнула:
— Самое смешное, что мы с моим спутником вчера чуть не пополнили ряды пострадавших. Купили в ларьке спиртное, а в бутылках — чистый ацетон.
— Вот-вот, — кивнул эксперт. — А ваш клиент, — он кивнул на распростертые на секционном столе останки, — случайно хлебнул, или?..
— Или. Это умышленное убийство.
— Ага. Тогда однозначно имел место прием внутрь в смеси с этиловым спиртом. Тогда мы и препараты мозга, нетронутого нашим коллегой при первоначальном вскрытии, отправим на химию. Пропиловые спирты достаточно быстро накапливаются в головном мозге. Возьмем еще сердце, желудок, одну почку. Хочу отметить, что мой предшественник такими мелочами не озаботился. Ох, хорош! Ни желудок, ни почку не исследовал, одну мочу взял, хлоп — и диагноз выставил, “отравление неизвестным ядом”. Да уж конечно, он бы еще по глазам патологоанатомический диагноз ставил, зачем трудиться, вскрывать?..
— А вы хотите сказать, что сейчас, по прошествии такого длительного времени, вы рассчитываете найти следы пропанола?
Доктор помрачнел.
— Увы! Пропанол чрезвычайно быстро окисляется в организме. Конечно, отрицательный результат химического анализа вполне возможен, но он не всегда свидетельствует об отсутствии отравления. А у вас есть данные, что он выпивал перед смертью?
— Да.
— Ну тогда я могу настаивать на этом диагнозе. И еще хочу отметить, что выбор пропанола для умышленного отравления свидетельствует о том, что отравитель имел хотя бы начатки медицинских знаний. Знаете, что об этом говорит? Симптомы очень похожи на тяжелое опьянение, это раз; то есть трудно заподозрить умышленное отравление. Очень быстрое окисление, что может воспрепятствовать обнаружению пропанола в организме — два. И, наконец, наиболее быстрое, для всей группы бытовых химикатов, наступление смерти, — через пару часов после приема. Ну и, конечно, легко достать. Это вам не цианистый калий. Подозреваемый есть?
— Есть. Медсестра.
— Ох ты, Господи! Коллега, значит?
Доктор стал отбирать препараты для дополнительных исследований, а я выглянула из секционной в коридор. Там на хлипкой скамеечке скучал Кужеров.
— Иди-ка сюда, — поманила я его, и он доверчиво вошел в секционную.
Подойдя поближе к столу, на котором возлежали сгнившие и раскуроченные при повторном вскрытии останки, он охнул:
— Господи, что это? Зачем ты меня сюда позвала?!
— Посмотри как следует, — настаивала я, заставляя его нагнуться к останкам.
— Что ты делаешь? — отбивался Кужеров. — Все, я больше не могу!
Закрыв обеими руками дыхательные пути, он выбежал из секционной. Я догнала его в коридоре. Отдышавшись, Кужеров испуганно посмотрел на меня:
— Что ж ты творишь-то? Что за дурацкие эксперименты над живыми людьми? Я тебе кролик, что ли? Я теперь два дня есть не смогу!
— Главное, чтобы ты пить не смог. Ты хорошо рассмотрел то, что там лежало? Тогда заруби себе на носу: вот во что ты мог превратиться, если бы я у тебя вчера бутылки не отобрала!
— Шутишь?! — Кужеров нервно оглянулся на двери секционной.
— Ничуть. Там отравление такой же гадостью, какая вчера была в бутылки налита. Только этого умышленно напоили, а ты добровольно хотел в себя эту отраву влить. Теперь ты понял?!
— Маша, я понял, — отвечал Кужеров, то и дело оглядываясь на дверь секционной.
— Вот то-то же! — удовлетворенно сказала я и вернулась к эксперту.
— Антиалкогольная психотерапия? — Эксперт понимающе кивнул мне. — У меня еще фотографии остались наших потерпевших, не надо? Там свежак был…
— Ему уже хватит, — сжалилась я.
В морге мы провозились допоздна, и вечером Франсуа снова повез нас в ресторан казино. Когда услужливый официант склонился над Кужеровым с вопросом, какое вино к рыбе он желал бы заказать, Кужеров дернулся и завопил:
— Нет! Пить не буду!
Франсуа даже вздрогнул, а я подумала, что для того, чтобы закрепить эффект, надо бы взять с собой фотографии разложившегося тела и показывать их Кужерову раз в неделю. Или в принудительном порядке повесить их над столом в кабинете Сереги. Еще и жене его подарю.
После ужина мы спросили у Франсуа, откуда можно позвонить в Петербург? Франсуа любезно предоставил нам телефонный аппарат в кабинете директора казино, и я набрала домашний телефон Горчакова.
— Лешка, как там дела? — заорала я, когда он снял трубку.
— Да потихоньку. — Голос Горчакова доносился как сквозь вату. — Киллер твой жив, только все еще в коме. Из городской уже три раза звонили с криками, куда ты запропастилась. У тебя же заслушивание по взяткам, ты забыла?
— А что, шеф не мог сказать, что я в командировке?
— Так ты из командировки должна была вернуться еще когда? Сказали, что тебе твои самочинные путешествия не оплатят.
— Блин! — Я расстроилась. И так еле доживаю до зарплаты, а тут еще непредвиденные расходы.
— Ты не расстраивайся, — утешил друг, — не все так плохо. Тебе Пьетро перед отъездом подарок оставил.
— Какой? — Я заинтересовалась, уже забыв про кары небесные, приготовленные мне прокуратурой города.
— Мобильный телефон. Очень симпатичный, мне поручено тебе его торжественно подарить. Мы с Сашкой твоего Петрушу проводили, все нормально.
— Спасибо.
— Что шефу-то сказать? Когда вы будете?
— Леш, скажи — через пару дней. Все в цвет, все здорово. Мы уже почти все раскрутили.
— Ну и мы тут кое-что раскрутили, — похвастался Лешка. — Кой-чего по Шорохову установили…
После того, как я положила трубку, Кужеров позвонил Косте Мигулько с докладом, почему мы задержались. У них в милиции, как ни странно, эти вопросы с командировками решались проще — надо, значит надо.
Все, теперь мы с относительно спокойной совестью могли дожидаться результатов экспертизы.
Франсуа спросил нас, какие мы имеем планы на вечер? Мы посмотрели на часы. Было еще не так поздно, но делать в городишке было решительно нечего. В казино играть — у нас валюты не хватало, осмотр достопримечательностей в такое время был опасен, это нам подтвердил и старший участковый Франсуа Ксавье. Поэтому мы отправились в гостиницу и завалились спать. На этот раз — без чтения стихов.
Утро, как и вчера, началось с полного опасностей и приключений похода в туалет. Я чуть не получила разрыв сердца, вовремя заметив под раковиной какой-то темный предмет, при ближайшем рассмотрении оказавшийся грузной бомжихой, которая мирно спала на полу туалета.
Плюнув на присутствие бомжихи, я вымылась, насколько позволяли условия, и запустила туда Кужерова. Через полчаса наша свеженькая команда сохла на ветерке и ждала появления алого кабриолета. И он лихо вынырнул из-за поворота.
После завтрака в ресторане казино, становившегося для нас уже привычным, Франсуа доставил нас в морг. Того, что сказали нам эксперты, было достаточно, чтобы снять поселенца с розыска и сообщить родным о его смерти. Совпадала группа крови, антропометрические данные; на отпечатки пальцев рассчитывать не приходилось, но, в принципе, того, что мы знали, было достаточно.
Я попросила Кужерова найти в справочнике код города, откуда родом был наш разложившийся труп, но по зрелому размышлению мы решили действовать не так: Франсуа отвез нас в горотдел, и мы попросили соединить нас из дежурной части с нужным населенным пунктом.
В общем, рядом с пультом мы провели ничуть не меньше времени, чем до этого в морге. Раза три дежурный пробовал объяснить своему иногороднему коллеге, чего мы от него хотим, но тот все время бросал трубку, видимо, пребывая в полной уверенности, что ему пытаются навязать чужую работу.
— Але! — надрывался дежурный по нашей просьбе. — У вас человек в розыске, с поселения, мы его нашли!
— Телефон ГУИНа такой-то, — бесстрастно отвечал его собеседник и отключался. Наш дежурный возобновлял попытку:
— Але! Подскажите данные территориального райуправления…
— Звоните в ГУИН! — твердил, как попка, дежурный в другом городе.
В конце концов наш дежурный так и поступил: набрал номер ГУИНа и через их дежурного вышел на розыскной отдел территориального управления, а там уже с операми разговаривать было проще. Данные родственников нашлись быстро, а беседовать с ними я предоставила Кужерову, посчитав, что я и так уже сделала достаточно.
К тому же Сережка в таких ситуациях вел себя всегда в высшей степени дипломатично, если только он находился в трезвом состоянии. Но сегодня я была за него спокойна.
Соединившись по телефону с женой погибшего, он очень сдержанно, соответствующим тоном, поставил ее в известность о смерти мужа и предложил, если это входит в ее планы, забрать тело, чтобы похоронить там, где она считает нужным. Жена, вернее, теперь уже вдова, пообещала, что приедет завтра.
В принципе, мы могли ее не ждать. Я оставила в местном морге разрешение на захоронение эксгумированного трупа, коль скоро он теперь находился в моей юрисдикции. Мы тепло распрощались с сотрудниками бюро судебно-медицинских экспертиз. Я-то к ним испытывала почти родственные чувства, изнемогая от благодарности: за один день они мне изготовили заключение судебно-медицинской экспертизы, это было достойно занесения в книгу рекордов Гиннесса.
С покупкой билетов проблем не возникло, и мы, отобедав в последний раз в казино, прыгнули в поезд, обнявшись на перроне со старшим участковым Франсуа Ксавье.
Родной город встретил нас еще более лютым ветром, чем северные населенные пункты. На работу мы решили в день приезда не являться, поскольку рабочий день был уже на исходе. Завтра, все завтра. Я со всех ног понеслась к маме, где меня дожидался сыночек. Кужеров тоже помчался домой к жене.
Трясясь в общественном транспорте, я думала о том, что пока я не приму душ, я не почувствую себя дома. Я просто ощущала горячие водяные потоки на своей коже и наслаждалась уже при мысли об этом, однако при входе в парадную мой взгляд споткнулся об объявление про отключение горячей воды на три дня. Сегодня был первый день.
Подхватив ребенка, я помчалась к себе, в надежде, что горячая вода отключена в Петербурге не повсеместно. И фортуна мне улыбнулась.
Только выйдя из душа, я почувствовала, что моя командировка кончилась.
С утра, проводив ребенка в школу, несмотря на его причитания — мол, он взрослый и за ручку с мамой ходить не обязан, вполне может добраться сам, я предстала пред светлы очи родного шефа.
— Плохо выглядите. — Это было первое, что я услышала от прокурора. — В чем дело? Не выспались? Много работали? Или много развлекались?
“Понятно, — подумала я. — За мое отсутствие на заслушивании по взяткам досталось шефу. А по цепной реакции сегодня влетит моему ребенку”.
— Я уже отвыкла от командировок, Владимир Иванович. Уже с трудом переношу отсутствие возможности помыться.
— Вольному воля, — сухо сказал прокурор. — Что наработали?
Я отчиталась перед ним за командировку.
— Хорошо, — сказал он, откинувшись в своем руководящем кресле и постукивая пальцами по столу. — Сколько в итоге дел вы нам привезли?
Я скрупулезно подсчитала:
— Дело по факту умышленного убийства осужденного из колонии-поселения; дело по факту соучастия в организации побега из места лишения свободы и по факту использования заведомо подложного документа. Вот и все. Сущие пустяки. Да к тому же их надо соединять в одно производство.
— Вот и соединяйте. А заодно соединяйте и четыре нападения в парадных, и убийство Шорохова. Вы по факту покушения на убийство киллера дело возбудили?
— Да, перед командировкой. Зое отдала на регистрацию.
— А что ж она мне его не передала? Вас дожидалась?
Я пожала плечами.
— Ладно. Вам Горчаков уже сказал, что ему удаюсь установить?
— Нет, только обмолвился, что они что-то накопали.
— Шорохов занимался изготовлением и продажей оружия. Это объясняет и его доходы, и образ жизни.
— А где он изготавливал оружие?
— А на том самом заводе, где работал Коростелев. Видимо, ваш фигурант все и устроил, а когда уволился, производство не встало, еще два работника там вовсю этим занимались.
— А как обнаружили, Владимир Иванович?
— Элементарно. И вы бы обнаружили, если бы доработали тему мастера до конца. Горчаков сделал обыск в том цехе, где когда-то работал Коростелев. И нашел заготовки к огнестрельному оружию, видимо, украденные или купленные за границей. Между прочим, часть заготовок — к итальянской “беретте”. Прошерстили рабочих, нашлись двое, которые оказались причастны, они дали показания, опознали Шорохова по фотографии, уличили и Коростелева.
— Здорово! — Я испытала искреннюю зависть к Лешке.
Шеф был абсолютно прав. Ведь у нас были показания мастера о том, что была попытка организовать на заводе изготовление оружия. Почему мы не пошли дальше? Развесили уши: мастер сказал, что выгнал мужика с деталями к оружию, а я решила, что тот так и ушел, солнцем палимый. Так не бывает.
— Ладно, не посыпайте свою голову пеплом, — сжалился шеф. — Горчаков тоже не сразу догадался. Дело в том, что криминалисты в ваше отсутствие связались со мной, сообщили, что пистолет, из которого был застрелен Шорохов, поначалу они приняли за фабричный, итальянский. А потом разглядели, что он хоть и из фабричных деталей, но склепан самопально. Там на рукоятке такая нетипичная заусеница, прямо шип. На фабричном пистолете такой брак маловероятен. Я и отправил Горчакова на завод.
— Шип?! — Я с трудом дослушала, что говорил шеф про завод. — Владимир Иванович, надо срочно показать этот пистолет медикам. Мне Стеценко говорил про сложную конфигурацию орудия, которым наносили травмы головы в парадных, — ребра и шип. Ну конечно, это даже логично: раз на местах происшествия отпечатки Коростелева, то и орудие должно быть к нему привязано.
— Засвербило? — Шеф критически смотрел на меня. — О том, что есть орудие, привязанное к Коростелеву, вы знали еще до отъезда в командировку.
— Ну не дошли руки…
— Руки или голова?
Я безропотно проглотила это саркастическое замечание. И руки не дошли, и голова…
— Какие планы? — поинтересовался начальник, решив, наверное, что достаточно меня приложил мордой об стол.
Он вспомнил, видимо, что со мной нельзя так жестко. Если меня постоянно так прикладывать, у меня руки опустятся, я захочу уволиться к чертовой матери, и работа встанет. А вот ежели со мной обращаться бережно, хвалить и поощрять, я горы с места сдвину.
На вопрос, какие планы, я не сразу ответила. Мысли разбегались. Надо забрать у криминалистов пистолет, отвезти медикам… Дело на Коростелева срочно почитать в облсуде…
— Не о том вы думаете, Мария Сергеевна, — мягко сказал шеф, понаблюдав за моей мимикой. — Пистолет вы в морг отвезти успеете. Вам надо искать Коростелеву. Вот это первостепенно. Идеи есть?
Идей пока не было.
— Хорошо, подумайте. У Горчакова заберите документы с обыска у Шорохова.
— Установили место его жительства?
— Установили. Рабочие с ним общались по телефону. Когда узнали, что Шорохова убили, сразу сдали телефон. По номеру установили адрес. Там нашли пару интересных бумажек, Горчаков пока их не может объяснить.
Выйдя от шефа, я понеслась к Горчакову смотреть интересные бумажки.
За время моего отсутствия в прокуратуре ничего глобально не изменилось. Горчаков не похудел, Зоя его не разлюбила. Вот и сейчас она поила его свежезаваренным чаем и кормила какими-то плюшками, вместо того, чтобы купить ему пояс “Боди-шейпер” и почаще подводить к зеркалу.
— О, Машка! — заорал друг и коллега, как только я появилась в дверях. — Как отдохнула?
— Тебе бы так отдохнуть…
— А что? Я люблю командировки. Полчаса работаешь, целый день расслабляешься.
Я присела к столу, ухватив кусок плюшки, отчего у Горчакова чуть не случился сердечный приступ, и стала живописать кошмары гостиничного проживания в Ивановской области. Зоя и Лешка мне сочувственно кивали, и Зоя даже налила мне чаю. Потом Лешка спохватился и торжественно вручил мне коробку с телефоном.
— Будешь учить меня, как им пользоваться, — попросила я, разглядывая телефон. — А то у меня технический кретинизм.
— Да он своим-то не умеет пользоваться, — хмыкнула Зоя. — У его аппарата куча функций, а он только на кнопочки нажимать может.
Я с удивлением отметила, что Зоя начала прилюдно критиковать своего кумира. Что бы это значило?
— Ладно. — Я убрала телефон в коробочку. — Рассказывай про свои триумфы, Горчаков. Пока я прозябала в командировке, ты тут все раскрыл?
— Ну не все… — скромно потупился Лешка. — Шеф идейку подкинул — сделать обыск на заводе, и вот грандиозный результат. — Он вытащил из сейфа папку с какими-то бумажками и, высыпав их на стол, стал рассортировывать.
— В принципе, мы доказали, что Шорохов занимался изготовлением оружия. Он откуда-то притащил кучу заготовок, надо еще выяснить, откуда эти заготовки, а здесь они клепали “пестики”. Но все равно пока неясно, зачем Коростелев его грохнул. Вроде бы, по показаниям рабочих, все шло по плану, прибыли росли. Может, не поделился с Коростелевым? Но тогда зачем мочить? Логичнее сначала получить долги…
— То есть с мотивом убийства Шорохова пока непонятно? Ты говоришь, что изготовление оружия шло гладко, эксцессов не было?
— Ну, насколько мы могли установить… То есть, я хочу сказать, почему Коростелев стал стрелять в своего подельника именно в тот момент?
— Лешка, ты хочешь сказать, что момент убийства Шорохова как-то привязан к нападениям в парадных? — спросила я, напряженно пытаясь уловить какую-то мысль, не дававшую мне покоя. Она явно имела отношение к нападениям в парадных, но мне никак не удавалось ее сформулировать.
— Нет. — Горчаков удивленно уставился на меня. — Я ничего такого не имел в виду. А почему ты решила, что это связано — убийство Шорохова и нападения в парадных?
— Лешка, — медленно сказала я, — пока не могу четко выразить, почему у меня в голове все это соединилось. Если мотив убийства Шорохова — не в изготовлении оружия, то, может, он связан как-то с мужиками, которых мочили в парадных? Ну просто слишком много совпадений на квадратный километр. Уж коль у нас определен круг фигурантов, давай сначала поищем мотивы в том, о чем нам известно.
— Ну давай, — неуверенно поддержал Горчаков. — Тогда посмотри шороховские бумажки, может, на тебя озарение снизойдет. На меня не снизошло.
Он бросил передо мной на стол смятый листок из блокнота. Я расправила его и прочитала корявые буквы: “множественные колото-ножевые раны, сильная черепно-головная травма…”
— Что за бред? — Я подняла глаза от листочка. — Что это за выражения? Это не судебно-медицинские термины. Мы так не говорим: колото-ножевые раны. Что это такое? Колото-резаные или ножевые раны. А “черепно-головная травма”, да еще и “сильная” — это вообще запредельно.