Страница:
— Вы уверены, что это он?…
— Да.
Адзума помолчал, внимательно разглядывая татами, словно циновка и служила предметом обсуждения.
— Но доказать не можете, — произнес он наконец.
Кадзе улыбнулся и пожал плечами. Все шло гораздо легче, нежели он предполагал. Разговор напоминал корректный деловой торг, когда обе стороны заранее знают, на какие уступки они могут пойти, знают это о себе и о другом; когда условия отвечают интересам обеих сторон и торг ведется лишь для проформы. Оба партнера осторожничают, тщательно подбирают слова, внимательнейшим образом, как во время поединка на мечах, следят за реакцией друг друга, но при этом отдают себе отчет, что все это не всерьез. Доказать мы не можем, признал Кадзе молчаливым пожатием плеч. Будь у нас улики, и этот ваш хваленый «эксперт» находился бы в камере, а я не рассиживался бы здесь. Но и тебе известно, на что способна полиция, если уж ей вздумается копнуть поглубже, иначе и ты бы сейчас не торчал тут.
— Пожалуй, все же лучше изъясняться в открытую. — Адзума посмотрел Кадзе прямо в глаза, и тот ответил таким же прямым взглядом.
Кадзе видел перед собой солидного бизнесмена с наметившимся брюшком. Пожилого человека в костюме простого покроя, в очках в золотой оправе и со слегка отечными глазами. Один из влиятельнейших людей Японии, такие не снисходят до беседы с полицейским служакой вроде него. Но, с другой стороны, это вожак бандитов, предводитель гангстерской шайки, с которым уважающий себя полицейский не сядет за один стол.
— Возможно, вы правы, — ответил Кадзе.
— Допустим, Аракава чистосердечно признается в содеянном. Как бы вы отнеслись к такому варианту?
— Я оценил бы ваше содействие, Адзума-сан, если бы вам удалось это уладить.
— Но вы согласитесь, полагаю, что Аракава действовал на свой страх и риск. Наша фирма не имеет никакого отношения к совершенным им злодеяниям.
— Согласен, — ответил Кадзе без колебаний. Адзума предлагает корректную сделку. Полиция получит непосредственного убийцу, а взамен прекратит копать глубже и совать нос в дела клана Адзумы. Ликвидировать мафию полиции не под силу, но неприятности доставить она может, и Адзума это прекрасно понимает.
Адзума с довольным видом потянулся к коньячной бутылке и уверенным, натренированным движением наполнил рюмки. Кадзе вспомнилось, что всесильный главарь клана в молодости несколько месяцев прослужил официантом. Вокруг стояла тишина. Дождь кончился, и Кадзе, поворачивая голову к окну, видел лишь непроглядную тьму. Похоже, весь дом, весь город вокруг погрузился в сон, и лишь они двое в мягком круге света бодрствовали, чтобы прийти к обоюдному согласию и рюмкой коньяка скрепить договор.
— Ваше здоровье, — сказал якудза.
— Ваше здоровье, — откликнулся Кадзе, и на сей раз, когда рюмки их сблизились, он постарался держать свою ниже.
Дэмура проснулся позже обычного. Он с трудом выбрался из сонного забытья, как пловец, нырнувший на непривычно большую глубину. Его не разбудил утренний шум: похоже, биологические часы, встроенные в организм за долгие годы службы, сейчас не сработали. Видимо, внешние звуки и раздражители не достигли тех глубинных пластов, куда он погрузился ночью. Сознание возвращалось медленно, постепенно, и Дэмура лежал на татами, чувствуя себя измученным, как после трудного дня. В квартире царила тишина, из кухни не доносилось отголосков утренних хлопот жены. Должно быть, уже очень поздно. Не открывая глаз, Дэмура медленно просунул руки под затылок и на несколько сантиметров поднял вытянутые ноги над татами. Брюшные мышцы напряглись, отчего к Дэмуре стало возвращаться хорошее самочувствие. Сначала он какое-то время медленно и ритмично дышал, затем мысленно проделал ряд разминочных упражнений, не забывая о ритмичных вдохах и выдохах. Затем, уперев пятки в пол, Дэмура сделал мостик. По-прежнему болел бок, ушибленный во время идиотского прыжка с поезда. Откинувшись на постель, Дэмура погрузился в размышления. Незачем было соскакивать на ходу. Минут через пять-десять поезд прибыл бы на остановку, а уж в крайнем случае ничто не мешало рвануть стоп-кран. Как же он мог до такой степени потерять голову?
Прошло вот уже два дня со времени их разговора с Куямой, а от Кадзе — ни ответа ни привета. Ситуация не допускала иных толкований: Кадзе не желает включать его в следственную группу. Возможно, не верит, что Дэмуре действительно угрожает серьезная опасность, а может, намерен подставить его, Дэмуру, как приманку. Не исключено также, что он остерегается компрометировать себя. И уж не оскорбила ли шефа неприкрытая резкость ультиматума? Впрочем, какой смысл выискивать причины. Не лучше ли подумать, что можно предпринять? Разумеется, можно самому поговорить с Кадзе, хотя его воспитание и опыт всей предыдущей жизни восставали против этой идеи. И тем не менее, обдумав все варианты, Дэмура не склонен был безоговорочно отвергать такую возможность. Он отложил ее про запас, решив воспользоваться ею лишь в том случае, если другого выбора не будет. А с другой стороны, он понимал, что другого выбора у него нет. Но прежде, чем предстать перед господином Кадзе с такой вопиющей неучтивостью, необходимо было для очистки совести продумать все шансы. Конечно, можно бы отказаться от дальнейшего расследования, затаиться в надежде, что о нем позабудут. Но ему не хотелось прожить оставшиеся годы на каком-то полулегальном положении, да и на забывчивость якудза надежда слабая. Можно рискнуть и продолжить борьбу в одиночку. Однако двое суток назад выяснилось, что опасность грозит не только ему самому, но и его жене. Кроме того, Дэмура прекрасно понимал, насколько обманчива иллюзия полагать, будто в эпоху винтовок с оптическим прицелом и бомб с дистанционным управлением можно как-то защитить себя. Нет, решительно подумал он и почувствовал, как и губы его беззвучно складываются, чтобы произнести это слово. Другого выхода нет. До сих пор он действовал на свой страх и риск, пора переходить на официальное положение. Полицейский должен быть полицейским. Надо идти к Кадзе.
Дэмура поднялся с постели, и в квартире словно бы заработал привычный жизненный механизм. На кухне захлопотала жена, и к тому времени, как Дэмура умылся и оделся, на столе ждал готовый завтрак.
Кадзе вовсе не думал, будто при аресте встретит сопротивление, и лишь годами выработанная профессиональная привычка заставила его перестраховаться. Чтобы не привлекать постороннего внимания, полицейские прибыли на двух машинах без специальных опознавательных знаков. Дом, где жил Аракава, не имел запасного выхода, однако, по словам участкового полицейского, с террасы на крыше дома при известном желании можно было выбраться в соседний сад, а оттуда — на другую улицу. Напротив этой лазейки и встал на страже один из полицейских автомобилей, а другой — где находился и сам шеф — припарковался у входа в дом. Метрах в пятистах отсюда цепью выстроились полицейские, отрезая все пути к бегству. Но Кадзе знал, что сопротивления властям или попыток бегства не будет. Он пошел первым, сопровождающие его люди, поотстав на два шага, следовали за шефом. Дом представлял собой двухэтажную виллу; где Аракава занимал весь второй этаж. В просторных апартаментах площадью более ста метров могли бы разместиться четыре средние токийские квартиры или три таких, как у Кадзе. Лестничные площадки были заставлены цветами в горшочках, как бы давая понять, что здесь обитает человек с добрым сердцем. Подъезд сверкал чистотой, солнечные лучи, льющиеся из скрытых отверстий, зайчиками плясали по стенам.
Кадзе нажал кнопку звонка. Двое сопровождающих прижались к стене по обе стороны двери — правая рука под пальто, в любой момент готовая выхватить оружие, — но шеф невозмутимо стоял прямо против «глазка». Ему была понятна реакция подчиненных, однако он промолчал. Ведь не они же ужинали с Адзумой в фешенебельном увеселительном заведении… Кадзе сознавал, что полицейским кажется странным его поведение, но это ничуть не смущало его. Гораздо хуже было, что в квартире не спешили открыть дверь. Согласно достигнутому уговору, Аракава должен быть дома. Неужели Адзума нарушил соглашение? Вряд ли, какой ему смысл! Кадзе вновь нажал на кнопку звонка и с трудом подавил в себе желание забарабанить в дверь кулаками.
— Прикажете взломать дверь, Кадзе-сан?
Шеф, помедлив с ответом, повернул ручку двери. Дверь отворилась, и Кадзе вошел в квартиру. Медленно, внутренне напряженный, шел он вдоль узкой прихожей и слышал, как за спиной полицейские, поочередно прикрывая друг друга, следуют за ним. Если им с тыла уготован какой-либо сюрприз, то первая пуля достанется шефу. Мысль эта не вызвала у Кадзе особого восторга. Ускорив шаги, он подошел к двери слева и толчком распахнул ее. Выстрелов не последовало, равно как и приветствий или вопроса, что ему угодно. В комнате не было ни души. Полицейские очутились в гостиной, обставленной на европейский лад: диван и кресла со светлой обивкой в мелкий цветочек, журнальный столик со столешницей из дымчатого стекла, секционный шкаф — на взгляд Кадзе, слишком громоздкий — с проигрывателем и телевизором в одном углу и баром в другом.
Кадзе сделал сопровождающим знак убрать оружие. Теперь-то он точно знал, что спешить им некуда, и неторопливо, словно в музее, принялся рассматривать картины на стене. Английский пейзаж, на заднем плане — замок, на переднем — руины какой-то округлой постройки. Дамы в узких, длинных платьях и с кружевными зонтиками праздно беседуют в парке. Старинная гравюра и фотография прошлого века с изображением Оксфорда.
— Сэнсей… — раздался голос позади, и Кадзе медленно обернулся. — Пройдите к нему в кабинет. И можно без предосторожностей: больше он уже никому не причинит вреда…
Сегодня они не запускали видеопленку и не занимались тренировкой. Четверо молодых людей, прихлебывая горьковатый чай, ждали главаря. Все были одеты одинаково: просторные, не стесняющие движения шаровары, трикотажный свитер свободного покроя, туфли на резиновой подошве. Мечи лежали рядом на татами, у каждого под рукой. Бойцы перестали трепетать перед трудным заданием, им осточертели бесконечные тренировки, и теперь уже хотелось одного: чтобы поскорее все было позади. Ведь до сих пор они только и делали, что отрабатывали комбинацию или смотрели видеозапись — поначалу со страхом и восхищением, а затем постепенно постигая трюки противника. С этим вставали по утрам, с этим ложились спать, и эту картину боя видели во сне. Теперь они изучили своего противника досконально. Знали, что он проворнее, стремительнее, чем они. И знали, что при всей его стремительности ему не выстоять против четверых. Они больше не роптали, что вынуждены разделаться с ним в поединке на мечах, а напротив, были горды выпавшей им честью и с нетерпением ожидали схватки.
Главарь так и не пришел. Он позвонил по телефону и велел отправляться. Молодые люди переглянулись, словно ища поддержки друг у друга. Затем взялись за мечи, и прикосновение к оружию заставило их сердца биться учащеннее. Бойцы встали, потянулись всем телом, напоследок проделали несколько упражнений для разминки, после чего оделись, спрятали оружие под пальто и вышли из дома.
— Да.
Адзума помолчал, внимательно разглядывая татами, словно циновка и служила предметом обсуждения.
— Но доказать не можете, — произнес он наконец.
Кадзе улыбнулся и пожал плечами. Все шло гораздо легче, нежели он предполагал. Разговор напоминал корректный деловой торг, когда обе стороны заранее знают, на какие уступки они могут пойти, знают это о себе и о другом; когда условия отвечают интересам обеих сторон и торг ведется лишь для проформы. Оба партнера осторожничают, тщательно подбирают слова, внимательнейшим образом, как во время поединка на мечах, следят за реакцией друг друга, но при этом отдают себе отчет, что все это не всерьез. Доказать мы не можем, признал Кадзе молчаливым пожатием плеч. Будь у нас улики, и этот ваш хваленый «эксперт» находился бы в камере, а я не рассиживался бы здесь. Но и тебе известно, на что способна полиция, если уж ей вздумается копнуть поглубже, иначе и ты бы сейчас не торчал тут.
— Пожалуй, все же лучше изъясняться в открытую. — Адзума посмотрел Кадзе прямо в глаза, и тот ответил таким же прямым взглядом.
Кадзе видел перед собой солидного бизнесмена с наметившимся брюшком. Пожилого человека в костюме простого покроя, в очках в золотой оправе и со слегка отечными глазами. Один из влиятельнейших людей Японии, такие не снисходят до беседы с полицейским служакой вроде него. Но, с другой стороны, это вожак бандитов, предводитель гангстерской шайки, с которым уважающий себя полицейский не сядет за один стол.
— Возможно, вы правы, — ответил Кадзе.
— Допустим, Аракава чистосердечно признается в содеянном. Как бы вы отнеслись к такому варианту?
— Я оценил бы ваше содействие, Адзума-сан, если бы вам удалось это уладить.
— Но вы согласитесь, полагаю, что Аракава действовал на свой страх и риск. Наша фирма не имеет никакого отношения к совершенным им злодеяниям.
— Согласен, — ответил Кадзе без колебаний. Адзума предлагает корректную сделку. Полиция получит непосредственного убийцу, а взамен прекратит копать глубже и совать нос в дела клана Адзумы. Ликвидировать мафию полиции не под силу, но неприятности доставить она может, и Адзума это прекрасно понимает.
Адзума с довольным видом потянулся к коньячной бутылке и уверенным, натренированным движением наполнил рюмки. Кадзе вспомнилось, что всесильный главарь клана в молодости несколько месяцев прослужил официантом. Вокруг стояла тишина. Дождь кончился, и Кадзе, поворачивая голову к окну, видел лишь непроглядную тьму. Похоже, весь дом, весь город вокруг погрузился в сон, и лишь они двое в мягком круге света бодрствовали, чтобы прийти к обоюдному согласию и рюмкой коньяка скрепить договор.
— Ваше здоровье, — сказал якудза.
— Ваше здоровье, — откликнулся Кадзе, и на сей раз, когда рюмки их сблизились, он постарался держать свою ниже.
Дэмура проснулся позже обычного. Он с трудом выбрался из сонного забытья, как пловец, нырнувший на непривычно большую глубину. Его не разбудил утренний шум: похоже, биологические часы, встроенные в организм за долгие годы службы, сейчас не сработали. Видимо, внешние звуки и раздражители не достигли тех глубинных пластов, куда он погрузился ночью. Сознание возвращалось медленно, постепенно, и Дэмура лежал на татами, чувствуя себя измученным, как после трудного дня. В квартире царила тишина, из кухни не доносилось отголосков утренних хлопот жены. Должно быть, уже очень поздно. Не открывая глаз, Дэмура медленно просунул руки под затылок и на несколько сантиметров поднял вытянутые ноги над татами. Брюшные мышцы напряглись, отчего к Дэмуре стало возвращаться хорошее самочувствие. Сначала он какое-то время медленно и ритмично дышал, затем мысленно проделал ряд разминочных упражнений, не забывая о ритмичных вдохах и выдохах. Затем, уперев пятки в пол, Дэмура сделал мостик. По-прежнему болел бок, ушибленный во время идиотского прыжка с поезда. Откинувшись на постель, Дэмура погрузился в размышления. Незачем было соскакивать на ходу. Минут через пять-десять поезд прибыл бы на остановку, а уж в крайнем случае ничто не мешало рвануть стоп-кран. Как же он мог до такой степени потерять голову?
Прошло вот уже два дня со времени их разговора с Куямой, а от Кадзе — ни ответа ни привета. Ситуация не допускала иных толкований: Кадзе не желает включать его в следственную группу. Возможно, не верит, что Дэмуре действительно угрожает серьезная опасность, а может, намерен подставить его, Дэмуру, как приманку. Не исключено также, что он остерегается компрометировать себя. И уж не оскорбила ли шефа неприкрытая резкость ультиматума? Впрочем, какой смысл выискивать причины. Не лучше ли подумать, что можно предпринять? Разумеется, можно самому поговорить с Кадзе, хотя его воспитание и опыт всей предыдущей жизни восставали против этой идеи. И тем не менее, обдумав все варианты, Дэмура не склонен был безоговорочно отвергать такую возможность. Он отложил ее про запас, решив воспользоваться ею лишь в том случае, если другого выбора не будет. А с другой стороны, он понимал, что другого выбора у него нет. Но прежде, чем предстать перед господином Кадзе с такой вопиющей неучтивостью, необходимо было для очистки совести продумать все шансы. Конечно, можно бы отказаться от дальнейшего расследования, затаиться в надежде, что о нем позабудут. Но ему не хотелось прожить оставшиеся годы на каком-то полулегальном положении, да и на забывчивость якудза надежда слабая. Можно рискнуть и продолжить борьбу в одиночку. Однако двое суток назад выяснилось, что опасность грозит не только ему самому, но и его жене. Кроме того, Дэмура прекрасно понимал, насколько обманчива иллюзия полагать, будто в эпоху винтовок с оптическим прицелом и бомб с дистанционным управлением можно как-то защитить себя. Нет, решительно подумал он и почувствовал, как и губы его беззвучно складываются, чтобы произнести это слово. Другого выхода нет. До сих пор он действовал на свой страх и риск, пора переходить на официальное положение. Полицейский должен быть полицейским. Надо идти к Кадзе.
Дэмура поднялся с постели, и в квартире словно бы заработал привычный жизненный механизм. На кухне захлопотала жена, и к тому времени, как Дэмура умылся и оделся, на столе ждал готовый завтрак.
Кадзе вовсе не думал, будто при аресте встретит сопротивление, и лишь годами выработанная профессиональная привычка заставила его перестраховаться. Чтобы не привлекать постороннего внимания, полицейские прибыли на двух машинах без специальных опознавательных знаков. Дом, где жил Аракава, не имел запасного выхода, однако, по словам участкового полицейского, с террасы на крыше дома при известном желании можно было выбраться в соседний сад, а оттуда — на другую улицу. Напротив этой лазейки и встал на страже один из полицейских автомобилей, а другой — где находился и сам шеф — припарковался у входа в дом. Метрах в пятистах отсюда цепью выстроились полицейские, отрезая все пути к бегству. Но Кадзе знал, что сопротивления властям или попыток бегства не будет. Он пошел первым, сопровождающие его люди, поотстав на два шага, следовали за шефом. Дом представлял собой двухэтажную виллу; где Аракава занимал весь второй этаж. В просторных апартаментах площадью более ста метров могли бы разместиться четыре средние токийские квартиры или три таких, как у Кадзе. Лестничные площадки были заставлены цветами в горшочках, как бы давая понять, что здесь обитает человек с добрым сердцем. Подъезд сверкал чистотой, солнечные лучи, льющиеся из скрытых отверстий, зайчиками плясали по стенам.
Кадзе нажал кнопку звонка. Двое сопровождающих прижались к стене по обе стороны двери — правая рука под пальто, в любой момент готовая выхватить оружие, — но шеф невозмутимо стоял прямо против «глазка». Ему была понятна реакция подчиненных, однако он промолчал. Ведь не они же ужинали с Адзумой в фешенебельном увеселительном заведении… Кадзе сознавал, что полицейским кажется странным его поведение, но это ничуть не смущало его. Гораздо хуже было, что в квартире не спешили открыть дверь. Согласно достигнутому уговору, Аракава должен быть дома. Неужели Адзума нарушил соглашение? Вряд ли, какой ему смысл! Кадзе вновь нажал на кнопку звонка и с трудом подавил в себе желание забарабанить в дверь кулаками.
— Прикажете взломать дверь, Кадзе-сан?
Шеф, помедлив с ответом, повернул ручку двери. Дверь отворилась, и Кадзе вошел в квартиру. Медленно, внутренне напряженный, шел он вдоль узкой прихожей и слышал, как за спиной полицейские, поочередно прикрывая друг друга, следуют за ним. Если им с тыла уготован какой-либо сюрприз, то первая пуля достанется шефу. Мысль эта не вызвала у Кадзе особого восторга. Ускорив шаги, он подошел к двери слева и толчком распахнул ее. Выстрелов не последовало, равно как и приветствий или вопроса, что ему угодно. В комнате не было ни души. Полицейские очутились в гостиной, обставленной на европейский лад: диван и кресла со светлой обивкой в мелкий цветочек, журнальный столик со столешницей из дымчатого стекла, секционный шкаф — на взгляд Кадзе, слишком громоздкий — с проигрывателем и телевизором в одном углу и баром в другом.
Кадзе сделал сопровождающим знак убрать оружие. Теперь-то он точно знал, что спешить им некуда, и неторопливо, словно в музее, принялся рассматривать картины на стене. Английский пейзаж, на заднем плане — замок, на переднем — руины какой-то округлой постройки. Дамы в узких, длинных платьях и с кружевными зонтиками праздно беседуют в парке. Старинная гравюра и фотография прошлого века с изображением Оксфорда.
— Сэнсей… — раздался голос позади, и Кадзе медленно обернулся. — Пройдите к нему в кабинет. И можно без предосторожностей: больше он уже никому не причинит вреда…
Сегодня они не запускали видеопленку и не занимались тренировкой. Четверо молодых людей, прихлебывая горьковатый чай, ждали главаря. Все были одеты одинаково: просторные, не стесняющие движения шаровары, трикотажный свитер свободного покроя, туфли на резиновой подошве. Мечи лежали рядом на татами, у каждого под рукой. Бойцы перестали трепетать перед трудным заданием, им осточертели бесконечные тренировки, и теперь уже хотелось одного: чтобы поскорее все было позади. Ведь до сих пор они только и делали, что отрабатывали комбинацию или смотрели видеозапись — поначалу со страхом и восхищением, а затем постепенно постигая трюки противника. С этим вставали по утрам, с этим ложились спать, и эту картину боя видели во сне. Теперь они изучили своего противника досконально. Знали, что он проворнее, стремительнее, чем они. И знали, что при всей его стремительности ему не выстоять против четверых. Они больше не роптали, что вынуждены разделаться с ним в поединке на мечах, а напротив, были горды выпавшей им честью и с нетерпением ожидали схватки.
Главарь так и не пришел. Он позвонил по телефону и велел отправляться. Молодые люди переглянулись, словно ища поддержки друг у друга. Затем взялись за мечи, и прикосновение к оружию заставило их сердца биться учащеннее. Бойцы встали, потянулись всем телом, напоследок проделали несколько упражнений для разминки, после чего оделись, спрятали оружие под пальто и вышли из дома.
Глава четырнадцатая
Куяма припарковал машину на служебной стоянке. Он показал полицейское удостоверение, однако охранник заявил, что в данном случае это роли не играет, и побежал к телефону советоваться с начальством. Куяма тем временем сидел в машине, не спуская глаз с подъезда. Он знал, в котором часу Миеко должна прийти на перевязку. Возможно, ей придется обождать, да и перевязка займет, вероятно, минут двадцать, однако если ему повезет, то девушка появится с минуты на минуту. Не обращая внимания на охранника, с озабоченным видом околачивающегося поблизости, Куяма следил за входом. Утро выдалось холодное, прохожие ежились под порывами осеннего ветра. В последнее время отец вроде бы смирился с тем, что Куяма иной раз пользуется его черным «ниссан-президентом»: бывают ситуации, когда необходимо пустить пыль в глаза, а солидный, черный лимузин как нельзя лучше подходит для этой цели. Куяма рассудил, что сейчас именно такая ситуация. Он чувствовал, что не нравится Миеко, хоть понять не мог почему. Он всегда пользовался успехом у женщин, бывали у него приятельницы и гораздо красивее этой Миеко, остается только самому себе удивляться, что он в ней нашел. С девушками подобного типа Куяме приходилось иметь дело, хотя эти японские «куколки» не в его вкусе. С одной из них Куяма крутил роман после расследования убийства Адзато.
Из подъезда высыпала целая группа людей, и Куяма наклонился вперед, чтобы разглядеть их получше: две девушки и с десяток ребятишек. Дети в ярких плащах-дождевиках и красных панамках, у каждого в руках воздушный шарик, полученный, вероятно, в награду за храбрость.
Молодой сыщик едва не прозевал «объект наблюдения». Позади него нетерпеливо сигналили, требуя освободить стоянку, охранник взволнованно объяснялся с водителем, а тем временем против входа в больницу остановилась машина «скорой помощи» и в дверях показались две молоденькие сестрички в белых халатах. Вместо того чтобы направиться к заднему люку машины, они подошли к водительской кабине и начали пересмеиваться с шофером. Короткие халаты вздернулись, обнажая девичьи прелести, когда барышни наклонились к окошку.
Миеко шла на удивление быстрой походкой. Трудно предположить, что миниатюрные ножки способны семенить так быстро… Девушка шла с хмурым видом, не глядя по сторонам, словно до других людей ей и дела не было. По чистой случайности Куяма заметил ее, когда она уже собиралась повернуть за угол, к станции метро.
Куяма включил мотор. Обогнул маневрирующую впереди «хонду» и выжал газ до отказа. Свернув направо, за угол больницы, он обогнал Миеко: затем остановил машину, выскочил и успел распахнуть правую дверцу как раз перед проходившей мимо девушкой. Миеко замерла от неожиданности.
— Благодарю, — сухо произнесла она, — но, право же, в этом нет никакой необходимости.
— Да полно вам… — Куяма мягко подтолкнул ее к дверце, но, почувствовав, как напряглось под его рукой плечо Миеко, отпустил девушку. — Простите, — сказал он, — у меня и в мыслях не было похищать вас насильно.
— Знаю, но… — Миеко, вздохнув, покачала головой и села в машину.
Куяма с облегчением захлопнул дверцу и, обежав машину, занял свое место за рулем.
— Куда вас отвезти?
Девушка, не поворачивая головы, скосила глаза на Куяму.
— А куда бы вам хотелось?
Куяма включил мотор и, рванув с места, влился в поток машин. Разиней он сроду не был и гасил самые высокие подачи. И сейчас он замешкался с ответом вовсе не потому, что заметил в тоне Миеко явный вызов. Просто он чувствовал себя с ней неуверенно. Девушка ему очень нравилась, а вот она не слишком-то расположена к нему. Уж не задумала ли Миеко оставить его в дураках?
— Домой, — ответил он наконец. И чтобы не оставалось недомолвок, добавил: — Ко мне домой.
Аракава погиб не от удара мечом. Он покончил с собой, приняв большую дозу снотворного. Его обнаружили мертвым в кабинете, который вполне мог бы служить местом действия для персонажей романа Mosjvia; он сидел за массивным письменным столом черного дерева, уткнувшись головой в столешницу, а у локтя его лежал сложенный вчетверо листок — письмо, адресованное полиции. Кадзе не был удивлен таким поворотом дела. Единственное, чему приходилось удивляться, — как это он сам не предвидел подобного. Главарь якудза сдержал свое слово: он обещал выдать правосудию преступника, который чистосердечно признается в своих деяниях, и вот вам, получайте. Кадзе пока еще не притрагивался к письму, но относительно его содержания сомнений быть не могло. За убийствами, замаскированными под харакири, стоял Аракава. В преступлениях он сознается, однако от допроса ушел.
Разумеется, этого и следовало ожидать, думал Кадзе. Хотя вряд ли удалось бы предотвратить такой исход. И все же, может, подоспей они пораньше… а-а, да что теперь казнить себя задним числом!…
Шефу не было нужды отдавать распоряжения. Сопровождавшие его полицейские сами вызвали подмогу, и, пока господин Кадзе стоял, задумчиво уставясь на труп преступника, эксперты принялись за свое привычное дело. Что, если Аракава не по своей воле ушел из жизни?… Кадзе прекрасно понимал, чем это обернется. Вместо того чтобы с чистой совестью закрыть дело, придется продолжить расследование. А отыскать убийцу Аракавы будет нелегко… если, конечно, не заключить очередную сделку с главарем якудза.
Кадзе рассеянно следил за проворными, уверенными действиями дактилоскописта. Да, многое зависит от результатов экспертизы. Если выяснится, что Аракаву убили, снова придется решать, как быть с Дэмурой. Кадзе не хотелось включать старика в следственную группу. Не нравился ему теперешний Дэмура с его разочарованием в жизни, с его способностью целыми днями просиживать у телевизора. Не нравился тон его устного послания, хотя Куяма изо всех сил старался сгладить резкость. Но больше всего ему становилось не по себе, когда он вспоминал прежнего Дэмуру. Что и говорить, неудачной была мысль вытащить Дэмуру из кресла перед телевизором и вновь привлечь к работе. Неужели неясно, что время Дэмуры давно миновало!… Ну а если Аракава убит?
Шеф понимал, отчего старик настаивает на официальном признании. Якудза не вправе убить полицейского, во всяком случае, не посмеют преследовать полицейского в отместку за то, что он преследует их. А пока что Дэмура в глазах бандитов — полицейский в отставке, который подыгрывает противнику… Конечно, если Адзума сдержал слово, то Дэмуре нечего бояться. Дело закрыто, и наследники Ямаоки тоже могут спать спокойно.
Кадзе отошел в сторонку, чтобы подпустить экспертов к письменному столу, и после некоторого колебания направился к вместительному креслу в углу, обтянутому темно-коричневой, местами потрескавшейся кожей. Кресло оказалось против ожидания жестким, и Кадзе, вместо того чтобы утонуть в нем, уселся, как на пьедестале. Досадливо тряхнув головой, он снова уставился на покойника. Аракава был облачен в темный костюм и при галстуке, на лице у него застыла упрямая, обиженная гримаса. Наверное, он неохотно покинул это жесткое кожаное кресло и книжные шкафы черного дерева — всю эту нажитую многолетним трудом роскошь в англосаксонском стиле.
По кабинету сновал фотограф, работая почти бесшумно. Аппарат не щелкал, а издавал чуть слышное жужжание, обошлось и без привычных вспышек, слепящих глаза. Технический отдел обзавелся новой фотоаппаратурой, где применялась особая пленка, не требующая вспышки. По мнению эксперта, снимки получались лучше и детали фиксировались более четко.
Дактилоскопист наконец добрался до оставленного самоубийцей письма. Осторожно развернул бумажный лист и внимательно изучил всю его поверхность. В текст он не вчитывался. На лице Кадзе не отражалось ни тени нетерпения. Подлокотники кресла были слишком высоки, и шеф, опустив руки на колени, недвижно застыл, следя за работой эксперта. И когда ему наконец передали письмо, он никак не выдал своего волнения. Выбравшись из неудобного кресла, он прошел в другую комнату.
Почерк у Аракавы был красивый. Не сказать, что похож на художественную каллиграфию, для этого иероглифы были выписаны чересчур правильно, зато четкий, аккуратный, разборчивый. Таким же был и текст. Каждое слово по существу, но стиль не назовешь сухим или казенным. Форма в точности соответствовала содержанию. Текст писался явно не под диктовку, а принадлежал автору письма. Это несколько успокоило Кадзе. В первых же строках Аракава изложил мотивы самоубийства. Он совершил тяжкие преступления и знает, что полиция напала на его след. К тому же обстоятельства вынуждают его признаться в содеянном. Кадзе улыбнулся такой формулировке. Аракава вплоть до деталей предусмотрел все, чтобы рассеять сомнения полиции. Сообщил, каким лекарством воспользовался и где его взял, указал, сколько таблеток им было принято и в котором часу. Кадзе задумчиво покачал головой. С давних пор он привык остерегаться чересчур ясных объяснений. Вот и сейчас он чувствовал, что, несмотря на предельную четкость изложения, концы с концами здесь не сходятся. Пробежав глазами письмо до конца, он понял, что здесь неладно, и, на миг опустив листок, закрыл глаза. Не может быть, думал он и в то же время знал, что так оно и есть. Его не обманули, главарь якудза поступил корректно, и Аракава не лгал в своем предсмертном послании. С точностью до деталей он описал, как и почему организовал убийства Хишикавы и Кагемото, как и зачем устроил взрыв катера во время водных гонок. К письму был приложен список имен и адреса сообщников, то есть исполнителей. Кадзе не сомневался, что к тому времени, как прибудет полиция, все они будут мертвы. Словом, признание было идеальным, если не считать одного вопиющего пробела. Кто же убил Ямаоку?
С минуту Кадзе сидел, погруженный в размышления. Затем вернулся в кабинет, где все еще усердно трудились эксперты, и знаком подозвал к себе помощника. Если очень поторопиться, то, может, удастся хоть кого-нибудь из указанных в списке застать в живых.
Они поднялись на лифте двумя этажами выше, а затем по лестнице спустились вниз. В коридоре не было ни души. О такой удаче даже мечтать не приходилось. Они надеялись, что при случайной встрече их появление здесь не вызовет удивления, ну а обойтись без свидетелей — это идеал. Осторожно отворив дверь, они ворвались в приемную, расшвыривая столы и стулья, чтобы расчистить себе место для поединка.
— Что здесь происходит? — Человек, которому была уготована роль жертвы, появился в дверях кабинета и встал на пороге, опершись о дверной косяк.
Вытерев о штаны мгновенно вспотевшие ладони, парни выхватили мечи. Обреченный на смерть не двигался с места, меряя их скучающе-презрительным взглядом. А ведь он должен выйти на середину, лишь тогда сработает ловушка… Придется его выманить. Ближайший из нападавших взмахнул мечом. Выпад оказался слишком коротким, и противник даже не шевельнулся, видя, что клинок не достанет его. Молодой человек возобновил атаку. Приходилось действовать только прямыми ударами с дальней дистанции: противник занял столь выгодную позицию, что при любом другом фехтовальном приеме клинок застрял бы в дверной притолоке. Ухватив рукоять обеими руками, молодой человек целил в шею противника: это единственный сохранившийся в кэндо технический прием, когда меч используется как колющее оружие. Мужчина резко повернул голову, и рука его нырнула за спину. В следующее мгновение он предстал перед нападавшими с обнаженным мечом в руках, и молодой человек отскочил назад Отступил он не только затем, чтобы выманить противника на середину комнаты. Ему стало страшно. Мастер приближался, опустив руку, меч зажат в правой руке, острием назад, но молодой человек по видеозаписи достаточно хорошо изучил его искусство, чтобы затрепетать при виде наступающего.
Держась вне предела досягаемости меча, четверка принялась кружить подле мастера, обманными финтами пытаясь сбить его с толку. Мужчина медленно поворачивался вместе с ними, стараясь держать в поле зрения маневры всей четверки. Затем взгляд его вдруг посуровел. Он перенес центр тяжести на опорную ногу и плавным движением вывернутого запястья поднял перед собой меч. Нападавшие замерли. Дело принимало серьезный оборот. Противник решил драться насмерть. С данного момента он не заботится о последствиях и за малейшее неверное движение или неточный выпад обрушит на противника карающий меч. Молодые люди украдкой переглянулись: мужчина занял другую стойку и меч держал иначе, чем на пленке, которая служила им учебным пособием. Но вот они разгадали причину. Во время тренировки мастер пользовался длинным мечом, а сейчас в руках у него был вакидзаси — меч сантиметров на тридцать короче и значительно легче по весу. Парни знали, как им действовать дальше. Главарь подготовил их к любым неожиданностям, в частности к тому, что противник прибегнет к иной манере боя. Самое главное — соблюдать дистанцию, идти на сближение с осторожностью, чтобы не дать ему напасть первым, иначе он сам выберет, с кого ему начать. Их четверо, они должны навязать ему свою волю. По замыслу, один из них должен атаковать, вынуждая противника перейти в контратаку, а тем временем остальные трое… Однако даже самый подробный инструктаж тренера не рассеял их сомнений. Слишком уж совершенно фехтовальное искусство мастера, которому отводится роль жертвы, слишком непредсказуем он в выборе тактики. Не исключено, что он попросту уклонится от нападения и каким-нибудь неожиданным, стремительным приемом сразит кого-то другого из них. Но отступать было поздно.
Если схема позиций меняется, атаку начинает сильнейший из всей четверки, наказывал главарь. Боец переместился так, чтобы сойтись с противником лицом к лицу. Остальные взяли жертву в кольцо, но не предпринимали активных действий. Молодой человек не жалел, что так получилось. Он достаточно хорошо владел мечом и верил в свои силы. Решив сделать противнику подсечку, он напрочь позабыл все, чему его учили: не старался своей атакой отвлечь внимание противника и не собирался, как было уговорено, вовремя отступить. Он хотел во что бы то ни стало собственноручно сразить врага. С высоко занесенным мечом он припал на одно колено, готовя секущий горизонтальный удар. Боец годами отрабатывал технику этого приема и выполнял его уверенно, в стремительном темпе и в то же время плавно, все движения органично сливались воедино. Начиналась комбинация обыкновенным мощным прямым выпадом, который переходил в подсечку лишь при условии, если противник отступает, а не наносит в ответ такой же прямой удар. Молодой человек почуял неладное в тот момент, когда припал на колено, но свернуть комбинацию было уже поздно. Меч его просвистел в нескольких сантиметрах от ног противника, вовремя увернувшегося от подсечки. Оставалось только надеяться, что противник, вооруженный коротким мечом, не успеет достаточно быстро контратаковать. Затем парень почувствовал короткий удар в руку, который заставил его развернуться чуть ли не спиной к противнику, и он лишь краем глаза заметил сверкание клинка справа. Надо бы как-то парировать удар… Мускулы его напряглись в инстинктивной попытке защиты, но было уже поздно. Горизонтальный удар пришелся в шею и чуть ли не напрочь отсек голову от туловища.
Из подъезда высыпала целая группа людей, и Куяма наклонился вперед, чтобы разглядеть их получше: две девушки и с десяток ребятишек. Дети в ярких плащах-дождевиках и красных панамках, у каждого в руках воздушный шарик, полученный, вероятно, в награду за храбрость.
Молодой сыщик едва не прозевал «объект наблюдения». Позади него нетерпеливо сигналили, требуя освободить стоянку, охранник взволнованно объяснялся с водителем, а тем временем против входа в больницу остановилась машина «скорой помощи» и в дверях показались две молоденькие сестрички в белых халатах. Вместо того чтобы направиться к заднему люку машины, они подошли к водительской кабине и начали пересмеиваться с шофером. Короткие халаты вздернулись, обнажая девичьи прелести, когда барышни наклонились к окошку.
Миеко шла на удивление быстрой походкой. Трудно предположить, что миниатюрные ножки способны семенить так быстро… Девушка шла с хмурым видом, не глядя по сторонам, словно до других людей ей и дела не было. По чистой случайности Куяма заметил ее, когда она уже собиралась повернуть за угол, к станции метро.
Куяма включил мотор. Обогнул маневрирующую впереди «хонду» и выжал газ до отказа. Свернув направо, за угол больницы, он обогнал Миеко: затем остановил машину, выскочил и успел распахнуть правую дверцу как раз перед проходившей мимо девушкой. Миеко замерла от неожиданности.
— Благодарю, — сухо произнесла она, — но, право же, в этом нет никакой необходимости.
— Да полно вам… — Куяма мягко подтолкнул ее к дверце, но, почувствовав, как напряглось под его рукой плечо Миеко, отпустил девушку. — Простите, — сказал он, — у меня и в мыслях не было похищать вас насильно.
— Знаю, но… — Миеко, вздохнув, покачала головой и села в машину.
Куяма с облегчением захлопнул дверцу и, обежав машину, занял свое место за рулем.
— Куда вас отвезти?
Девушка, не поворачивая головы, скосила глаза на Куяму.
— А куда бы вам хотелось?
Куяма включил мотор и, рванув с места, влился в поток машин. Разиней он сроду не был и гасил самые высокие подачи. И сейчас он замешкался с ответом вовсе не потому, что заметил в тоне Миеко явный вызов. Просто он чувствовал себя с ней неуверенно. Девушка ему очень нравилась, а вот она не слишком-то расположена к нему. Уж не задумала ли Миеко оставить его в дураках?
— Домой, — ответил он наконец. И чтобы не оставалось недомолвок, добавил: — Ко мне домой.
Аракава погиб не от удара мечом. Он покончил с собой, приняв большую дозу снотворного. Его обнаружили мертвым в кабинете, который вполне мог бы служить местом действия для персонажей романа Mosjvia; он сидел за массивным письменным столом черного дерева, уткнувшись головой в столешницу, а у локтя его лежал сложенный вчетверо листок — письмо, адресованное полиции. Кадзе не был удивлен таким поворотом дела. Единственное, чему приходилось удивляться, — как это он сам не предвидел подобного. Главарь якудза сдержал свое слово: он обещал выдать правосудию преступника, который чистосердечно признается в своих деяниях, и вот вам, получайте. Кадзе пока еще не притрагивался к письму, но относительно его содержания сомнений быть не могло. За убийствами, замаскированными под харакири, стоял Аракава. В преступлениях он сознается, однако от допроса ушел.
Разумеется, этого и следовало ожидать, думал Кадзе. Хотя вряд ли удалось бы предотвратить такой исход. И все же, может, подоспей они пораньше… а-а, да что теперь казнить себя задним числом!…
Шефу не было нужды отдавать распоряжения. Сопровождавшие его полицейские сами вызвали подмогу, и, пока господин Кадзе стоял, задумчиво уставясь на труп преступника, эксперты принялись за свое привычное дело. Что, если Аракава не по своей воле ушел из жизни?… Кадзе прекрасно понимал, чем это обернется. Вместо того чтобы с чистой совестью закрыть дело, придется продолжить расследование. А отыскать убийцу Аракавы будет нелегко… если, конечно, не заключить очередную сделку с главарем якудза.
Кадзе рассеянно следил за проворными, уверенными действиями дактилоскописта. Да, многое зависит от результатов экспертизы. Если выяснится, что Аракаву убили, снова придется решать, как быть с Дэмурой. Кадзе не хотелось включать старика в следственную группу. Не нравился ему теперешний Дэмура с его разочарованием в жизни, с его способностью целыми днями просиживать у телевизора. Не нравился тон его устного послания, хотя Куяма изо всех сил старался сгладить резкость. Но больше всего ему становилось не по себе, когда он вспоминал прежнего Дэмуру. Что и говорить, неудачной была мысль вытащить Дэмуру из кресла перед телевизором и вновь привлечь к работе. Неужели неясно, что время Дэмуры давно миновало!… Ну а если Аракава убит?
Шеф понимал, отчего старик настаивает на официальном признании. Якудза не вправе убить полицейского, во всяком случае, не посмеют преследовать полицейского в отместку за то, что он преследует их. А пока что Дэмура в глазах бандитов — полицейский в отставке, который подыгрывает противнику… Конечно, если Адзума сдержал слово, то Дэмуре нечего бояться. Дело закрыто, и наследники Ямаоки тоже могут спать спокойно.
Кадзе отошел в сторонку, чтобы подпустить экспертов к письменному столу, и после некоторого колебания направился к вместительному креслу в углу, обтянутому темно-коричневой, местами потрескавшейся кожей. Кресло оказалось против ожидания жестким, и Кадзе, вместо того чтобы утонуть в нем, уселся, как на пьедестале. Досадливо тряхнув головой, он снова уставился на покойника. Аракава был облачен в темный костюм и при галстуке, на лице у него застыла упрямая, обиженная гримаса. Наверное, он неохотно покинул это жесткое кожаное кресло и книжные шкафы черного дерева — всю эту нажитую многолетним трудом роскошь в англосаксонском стиле.
По кабинету сновал фотограф, работая почти бесшумно. Аппарат не щелкал, а издавал чуть слышное жужжание, обошлось и без привычных вспышек, слепящих глаза. Технический отдел обзавелся новой фотоаппаратурой, где применялась особая пленка, не требующая вспышки. По мнению эксперта, снимки получались лучше и детали фиксировались более четко.
Дактилоскопист наконец добрался до оставленного самоубийцей письма. Осторожно развернул бумажный лист и внимательно изучил всю его поверхность. В текст он не вчитывался. На лице Кадзе не отражалось ни тени нетерпения. Подлокотники кресла были слишком высоки, и шеф, опустив руки на колени, недвижно застыл, следя за работой эксперта. И когда ему наконец передали письмо, он никак не выдал своего волнения. Выбравшись из неудобного кресла, он прошел в другую комнату.
Почерк у Аракавы был красивый. Не сказать, что похож на художественную каллиграфию, для этого иероглифы были выписаны чересчур правильно, зато четкий, аккуратный, разборчивый. Таким же был и текст. Каждое слово по существу, но стиль не назовешь сухим или казенным. Форма в точности соответствовала содержанию. Текст писался явно не под диктовку, а принадлежал автору письма. Это несколько успокоило Кадзе. В первых же строках Аракава изложил мотивы самоубийства. Он совершил тяжкие преступления и знает, что полиция напала на его след. К тому же обстоятельства вынуждают его признаться в содеянном. Кадзе улыбнулся такой формулировке. Аракава вплоть до деталей предусмотрел все, чтобы рассеять сомнения полиции. Сообщил, каким лекарством воспользовался и где его взял, указал, сколько таблеток им было принято и в котором часу. Кадзе задумчиво покачал головой. С давних пор он привык остерегаться чересчур ясных объяснений. Вот и сейчас он чувствовал, что, несмотря на предельную четкость изложения, концы с концами здесь не сходятся. Пробежав глазами письмо до конца, он понял, что здесь неладно, и, на миг опустив листок, закрыл глаза. Не может быть, думал он и в то же время знал, что так оно и есть. Его не обманули, главарь якудза поступил корректно, и Аракава не лгал в своем предсмертном послании. С точностью до деталей он описал, как и почему организовал убийства Хишикавы и Кагемото, как и зачем устроил взрыв катера во время водных гонок. К письму был приложен список имен и адреса сообщников, то есть исполнителей. Кадзе не сомневался, что к тому времени, как прибудет полиция, все они будут мертвы. Словом, признание было идеальным, если не считать одного вопиющего пробела. Кто же убил Ямаоку?
С минуту Кадзе сидел, погруженный в размышления. Затем вернулся в кабинет, где все еще усердно трудились эксперты, и знаком подозвал к себе помощника. Если очень поторопиться, то, может, удастся хоть кого-нибудь из указанных в списке застать в живых.
Они поднялись на лифте двумя этажами выше, а затем по лестнице спустились вниз. В коридоре не было ни души. О такой удаче даже мечтать не приходилось. Они надеялись, что при случайной встрече их появление здесь не вызовет удивления, ну а обойтись без свидетелей — это идеал. Осторожно отворив дверь, они ворвались в приемную, расшвыривая столы и стулья, чтобы расчистить себе место для поединка.
— Что здесь происходит? — Человек, которому была уготована роль жертвы, появился в дверях кабинета и встал на пороге, опершись о дверной косяк.
Вытерев о штаны мгновенно вспотевшие ладони, парни выхватили мечи. Обреченный на смерть не двигался с места, меряя их скучающе-презрительным взглядом. А ведь он должен выйти на середину, лишь тогда сработает ловушка… Придется его выманить. Ближайший из нападавших взмахнул мечом. Выпад оказался слишком коротким, и противник даже не шевельнулся, видя, что клинок не достанет его. Молодой человек возобновил атаку. Приходилось действовать только прямыми ударами с дальней дистанции: противник занял столь выгодную позицию, что при любом другом фехтовальном приеме клинок застрял бы в дверной притолоке. Ухватив рукоять обеими руками, молодой человек целил в шею противника: это единственный сохранившийся в кэндо технический прием, когда меч используется как колющее оружие. Мужчина резко повернул голову, и рука его нырнула за спину. В следующее мгновение он предстал перед нападавшими с обнаженным мечом в руках, и молодой человек отскочил назад Отступил он не только затем, чтобы выманить противника на середину комнаты. Ему стало страшно. Мастер приближался, опустив руку, меч зажат в правой руке, острием назад, но молодой человек по видеозаписи достаточно хорошо изучил его искусство, чтобы затрепетать при виде наступающего.
Держась вне предела досягаемости меча, четверка принялась кружить подле мастера, обманными финтами пытаясь сбить его с толку. Мужчина медленно поворачивался вместе с ними, стараясь держать в поле зрения маневры всей четверки. Затем взгляд его вдруг посуровел. Он перенес центр тяжести на опорную ногу и плавным движением вывернутого запястья поднял перед собой меч. Нападавшие замерли. Дело принимало серьезный оборот. Противник решил драться насмерть. С данного момента он не заботится о последствиях и за малейшее неверное движение или неточный выпад обрушит на противника карающий меч. Молодые люди украдкой переглянулись: мужчина занял другую стойку и меч держал иначе, чем на пленке, которая служила им учебным пособием. Но вот они разгадали причину. Во время тренировки мастер пользовался длинным мечом, а сейчас в руках у него был вакидзаси — меч сантиметров на тридцать короче и значительно легче по весу. Парни знали, как им действовать дальше. Главарь подготовил их к любым неожиданностям, в частности к тому, что противник прибегнет к иной манере боя. Самое главное — соблюдать дистанцию, идти на сближение с осторожностью, чтобы не дать ему напасть первым, иначе он сам выберет, с кого ему начать. Их четверо, они должны навязать ему свою волю. По замыслу, один из них должен атаковать, вынуждая противника перейти в контратаку, а тем временем остальные трое… Однако даже самый подробный инструктаж тренера не рассеял их сомнений. Слишком уж совершенно фехтовальное искусство мастера, которому отводится роль жертвы, слишком непредсказуем он в выборе тактики. Не исключено, что он попросту уклонится от нападения и каким-нибудь неожиданным, стремительным приемом сразит кого-то другого из них. Но отступать было поздно.
Если схема позиций меняется, атаку начинает сильнейший из всей четверки, наказывал главарь. Боец переместился так, чтобы сойтись с противником лицом к лицу. Остальные взяли жертву в кольцо, но не предпринимали активных действий. Молодой человек не жалел, что так получилось. Он достаточно хорошо владел мечом и верил в свои силы. Решив сделать противнику подсечку, он напрочь позабыл все, чему его учили: не старался своей атакой отвлечь внимание противника и не собирался, как было уговорено, вовремя отступить. Он хотел во что бы то ни стало собственноручно сразить врага. С высоко занесенным мечом он припал на одно колено, готовя секущий горизонтальный удар. Боец годами отрабатывал технику этого приема и выполнял его уверенно, в стремительном темпе и в то же время плавно, все движения органично сливались воедино. Начиналась комбинация обыкновенным мощным прямым выпадом, который переходил в подсечку лишь при условии, если противник отступает, а не наносит в ответ такой же прямой удар. Молодой человек почуял неладное в тот момент, когда припал на колено, но свернуть комбинацию было уже поздно. Меч его просвистел в нескольких сантиметрах от ног противника, вовремя увернувшегося от подсечки. Оставалось только надеяться, что противник, вооруженный коротким мечом, не успеет достаточно быстро контратаковать. Затем парень почувствовал короткий удар в руку, который заставил его развернуться чуть ли не спиной к противнику, и он лишь краем глаза заметил сверкание клинка справа. Надо бы как-то парировать удар… Мускулы его напряглись в инстинктивной попытке защиты, но было уже поздно. Горизонтальный удар пришелся в шею и чуть ли не напрочь отсек голову от туловища.