Страница:
Не было никакого сомнения в том, что этот вечерний костюм попал к Ле Каго прямо из костюмерной какого-нибудь театра. В нем соединились черты различных стилей и эпох, хотя преобладал все-таки fin-de-siuecle – характерный для конца девятнадцатого века. Белый шелковый шарф обвивал шею Ле Каго вместо галстука, а на переливающемся парчовом жилете сверкал двойной ряд пуговиц из горного хрусталя. Поверх всего этого великолепия красовался длинный черный фрак, с фалдами на манер ласточкиного хвоста и с отворотами рукавов, обшитыми серым шелком.
Своими все еще влажными, разделенными на прямой пробор волосами и густой, кустистой, закрывающей чуть ли не треть груди бородой он чем-то напоминал шулера, промышляющего на пароходиках, плавающих по Миссисипи. Громадная желтая роза, которую Ле Каго приколол к лацкану, странным образом подходила ко всему его облику, гармонируя с пестротой этой могучей, брызжущей энергией безвкусицы. Широкими шагами он прошелся перед ними взад и вперед, помахивая макилой, точно прогулочной тросточкой. Эта макила переходила в его семье от поколения к поколению; на ее отполированном, пепельно-сером ясеневом древке виднелись кое-где щербинки и вмятины, а от тяжелой мраморной рукояти был отколот кусочек – свидетельство того, что когда-то это оружие неплохо служило, защищая его дедов и прадедов. Рукоять макилы отвинчивалась, обнажая острое, длиною двадцать сантиметров, лезвие, которым можно было проткнуть человека насквозь, в то время как сама рукоять прекрасно служила для того, чтобы отбивать перекрестные удары. Теперь макила служила, скорее, традиционным дополнением баскского костюма, однако в прежние времена она была грозным оружием, без которого не мог бы обойтись ни один баск, отправлявшийся в путь в одиночку, с риском, что ночь застигнет его в дороге.
– Чудесный костюм! – с преувеличенным восторгом воскликнула Хана.
– Правда ведь? Правда?
– Где тебе удалось достать… это? – поинтересовался Хел.
– Мне его… дали.
– В счет проигрыша в каком-нибудь пари?
– Вовсе нет. Мне подарила его женщина в благодарность за… ах, нет, говорить о подробностях было бы не по-рыцарски! Ну так что же, садимся мы, наконец, за стол или нет? Где твои гости?
– Как раз сейчас они идут по аллее к дому, – сказал Хел, направляясь к дверям холла.
Ле Каго выглянул в окно, всматриваясь в глубину аллеи, но ничего не смог разглядеть; вечер и надвигающаяся буря вдавили в землю последние лучи сияющей серебристой дымки. Однако он привык уже к тому, что предчувствия Хела всегда оказываются верными, а потому решил, что там действительно кто-то идет.
В тот момент, когда Пьер протянул руку, чтобы дернуть за колокольчик, Хел распахнул дверь. Канделябры, освещавшие холл, располагались за его спиной, так что он мог хорошо рассмотреть лицо своих гостей, в то время как его собственное лицо оставалось в тени. Один из них явно был руководителем этой тройки, второй – типичным воякой из ЦРУ, выпуска 1953 года, ходячим приложением своего кольта; третий – араб – представлял собой нечто невразумительное. Все трое еще не оправились от пережитого потрясения во время поездки по крутым горным дорогам в автомобиле с выключенными фарами, за рулем которого сидел Пьер, с гордостью демонстрировавший гостям свое замечательное искусство вождения “вольво”.
– Входите, – сказал Хел, отступая в сторону и пропуская незнакомцев в гостиную.
Хана, улыбаясь, уже шла им навстречу.
– Как мило и любезно с вашей стороны принять наше приглашение, хотя мы послали его так поздно. Меня зовут Хана. Это Николай Хел. А это наш друг, месье Ле Каго.
Она протянула руку.
Руководитель тройки вновь обрел всю свою самоуверенность.
– Добрый вечер… мадам. Позвольте представиться. Это мистер Старр. Мистер… Хаман, А моя фамилия – Даймонд.
На последних словах удар грома взорвал тишину ночи.
Хел громко рассмеялся:
– Это наводит на размышления. Похоже, что природа настроена сегодня мелодраматически.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ШАТО Д’ЭШЕБАР
Своими все еще влажными, разделенными на прямой пробор волосами и густой, кустистой, закрывающей чуть ли не треть груди бородой он чем-то напоминал шулера, промышляющего на пароходиках, плавающих по Миссисипи. Громадная желтая роза, которую Ле Каго приколол к лацкану, странным образом подходила ко всему его облику, гармонируя с пестротой этой могучей, брызжущей энергией безвкусицы. Широкими шагами он прошелся перед ними взад и вперед, помахивая макилой, точно прогулочной тросточкой. Эта макила переходила в его семье от поколения к поколению; на ее отполированном, пепельно-сером ясеневом древке виднелись кое-где щербинки и вмятины, а от тяжелой мраморной рукояти был отколот кусочек – свидетельство того, что когда-то это оружие неплохо служило, защищая его дедов и прадедов. Рукоять макилы отвинчивалась, обнажая острое, длиною двадцать сантиметров, лезвие, которым можно было проткнуть человека насквозь, в то время как сама рукоять прекрасно служила для того, чтобы отбивать перекрестные удары. Теперь макила служила, скорее, традиционным дополнением баскского костюма, однако в прежние времена она была грозным оружием, без которого не мог бы обойтись ни один баск, отправлявшийся в путь в одиночку, с риском, что ночь застигнет его в дороге.
– Чудесный костюм! – с преувеличенным восторгом воскликнула Хана.
– Правда ведь? Правда?
– Где тебе удалось достать… это? – поинтересовался Хел.
– Мне его… дали.
– В счет проигрыша в каком-нибудь пари?
– Вовсе нет. Мне подарила его женщина в благодарность за… ах, нет, говорить о подробностях было бы не по-рыцарски! Ну так что же, садимся мы, наконец, за стол или нет? Где твои гости?
– Как раз сейчас они идут по аллее к дому, – сказал Хел, направляясь к дверям холла.
Ле Каго выглянул в окно, всматриваясь в глубину аллеи, но ничего не смог разглядеть; вечер и надвигающаяся буря вдавили в землю последние лучи сияющей серебристой дымки. Однако он привык уже к тому, что предчувствия Хела всегда оказываются верными, а потому решил, что там действительно кто-то идет.
В тот момент, когда Пьер протянул руку, чтобы дернуть за колокольчик, Хел распахнул дверь. Канделябры, освещавшие холл, располагались за его спиной, так что он мог хорошо рассмотреть лицо своих гостей, в то время как его собственное лицо оставалось в тени. Один из них явно был руководителем этой тройки, второй – типичным воякой из ЦРУ, выпуска 1953 года, ходячим приложением своего кольта; третий – араб – представлял собой нечто невразумительное. Все трое еще не оправились от пережитого потрясения во время поездки по крутым горным дорогам в автомобиле с выключенными фарами, за рулем которого сидел Пьер, с гордостью демонстрировавший гостям свое замечательное искусство вождения “вольво”.
– Входите, – сказал Хел, отступая в сторону и пропуская незнакомцев в гостиную.
Хана, улыбаясь, уже шла им навстречу.
– Как мило и любезно с вашей стороны принять наше приглашение, хотя мы послали его так поздно. Меня зовут Хана. Это Николай Хел. А это наш друг, месье Ле Каго.
Она протянула руку.
Руководитель тройки вновь обрел всю свою самоуверенность.
– Добрый вечер… мадам. Позвольте представиться. Это мистер Старр. Мистер… Хаман, А моя фамилия – Даймонд.
На последних словах удар грома взорвал тишину ночи.
Хел громко рассмеялся:
– Это наводит на размышления. Похоже, что природа настроена сегодня мелодраматически.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СЭКИ
ШАТО Д’ЭШЕБАР
С той минуты, как трое гостей замка, усевшись в помятый “вольво”, совершили с Пьером головокружительную, вытряхивающую душу и вызывающую противное сосание под ложечкой поездку, они так и не смогли больше почувствовать твердую почву под ногами. Даймонд хотел сразу же заговорить с Хелом о деле, но ему совершенно недвусмысленно дали понять, что из этого ничего не выйдет. Когда Хана пригласила всю компанию в золотисто-голубую гостиную, чтобы выпить по стаканчику “Лилля” перед обедом, Даймонд, приотстав немного, обратился к Хелу:
– Полагаю, вы догадываетесь, почему мы прибыли к вам?..
– Поговорим после обеда, мистер Даймонд, если вы не имеете возражений.
Лицо Даймонда на секунду застыло, затем он улыбнулся и сделал нечто вроде галантного полупоклона, тут же пожалев о своем театральном жесте. О, этот проклятый удар грома!
Еще раз наполнив высокие стаканы и обнеся гостей блюдом с крохотными, изящно приготовленными бутербродиками, Хана вела нить беседы, направляя ее таким образом, что Даррил Старр вскоре стал называть ее “ма-ам” и был уверен, что вопросы о Техасе и обо всем техасском вызваны тайными интересом хозяйки к его персоне, а стажер из ООП, которого все называли мистер Хаман, широко улыбался и кивал при каждом новом проявлении внимания к нему. Даже Даймонд, незаметно для себя, поддался обаянию хозяйки и вскоре поймал себя на том, что рассказывает о своих впечатлениях от Страны Басков, чувствуя, что тут его понимают, как нигде, и при этом ощущая себя необыкновенно умным и проницательным собеседником. Все пятеро мужчин встали, когда Хана, извинившись, сказала, что на минутку отлучится – ей надо помочь одеться молодой леди, которая тоже будет обедать с ними.
Когда Хана вышла, воцарилась тишина, столь плотная, что она была почти ощутимой. Хел не нарушал молчания, заставляя гостей чувствовать легкую неловкость и наблюдая за ситуацией с некоторым удовольствием.
Наконец Даррилу Старру удалось найти подходящие слова, чтобы прервать затянувшееся молчание:
– Славное у вас тут местечко.
– Не хотите ли осмотреть дом? – предложил Хел.
– А… нет-нет, не стоит ради меня беспокоиться!
Хел что-то сказал Ле Каго по-баскски, тот сразу же подскочил к Старру и с грубоватым добродушием стащил его со стула, предложил показать сад и Оружейную. Старр пытался отнекиваться, но Ле Каго, широко улыбаясь, настойчиво и довольно-таки больно сжал его руку повыше локтя, и не думая отпускать американца.
– Простите мне эту маленькую прихоть, друг мой, – басил он.
Старр пожал плечами – ничего не поделаешь – и вышел вместе с баском.
Даймонд был в замешательстве, разрываясь между желанием держать ситуацию под контролем и внезапно вспыхнувшим в нем ребячливым, как он и сам прекрасно понимал, порывом показать Хелу, что и он обучен светским манерам и не хуже его умеет держать себя. Он возмущался, сознавая, что ситуацией управляет Хел, но всеми силами старался не высказать своих чувств. Чтобы как-то выправить положение, он заметил:
– Я вижу, вы ничего не пьете перед обедом, мистер Хел.
– Вы правы.
Хел вовсе не собирался позволить Даймонду успокоиться и перехватить инициативу в разговоре; он решил просто пресекать каждую подобную попытку, обрывая собеседника односложными ответами, Даймонд, кашлянув, заговорил снова:
– Должен сказать вам, что у вас довольно-таки странный шофер.
– Неужели?
– Да. Он остановил машину на деревенской площади, и весь оставшийся путь до вашего замка нам пришлось проделать пешком. Я был уверен, что мы попадем под дождь.
– Я не разрешаю машинам заезжать на мою территорию.
– Да, конечно, но, выйдя из машины, этот малый так ударил ногой по передней дверце, что там наверняка осталась вмятина.
Хел нахмурился:
– Странно. Надо будет поговорить с ним об этом.
В эту минуту Хана и мисс Стерн присоединились к мужчинам; молодая девушка выглядела весьма привлекательно в летнем платье чайного цвета, которое она выбрала из тех, что заказала для нее Хана. Хел внимательно наблюдал за Ханной, когда ее представляли обоим гостям, сдержанно восхищаясь ее самообладанием и непринужденностью в общении с людьми, которые были организаторами убийства ее друзей. Хана слегка кивнула девушке, приглашая ее сесть рядом с собой, и мгновенно сумела привлечь внимание всех присутствующих к ее юности и красоте, так тонко и искусно поддерживая и направляя Ханну, что только Хел мог уловить ее смятение. Глаза его на какое-то мгновение встретились с ее взглядом, и он легонько кивнул ей, подбадривая и укрепляя ее уверенность в себе. Все-таки, несмотря ни на что, был в этой девушке какой-то внутренний стержень. Имей она возможность провести годика три-четыре в обществе такой женщины, как Хана, и… кто знает?..
Из холла послышались громовые раскаты хохота. В гостиную вошел Ле Каго в обнимку со Старром, обхватив его своей ручищей за плечи. Вид у техасца был слегка оглушенный, волосы встрепаны, но миссия Ле Каго была выполнена: кобура, висевшая у Старра на левом боку, была пуста.
– Не знаю, как вы, друзья мои, – заявил Ле Каго, смачно раскатывая английское “р”, как и любой француз, кто наконец одолел этот звук, – но я голоден как волк! Bouffons!<Здесь: Толстяки! Обжоры! (франц.)> Я могу есть за четверых!
Обеденный стол освещали два канделябра со свечами и лампы, горевшие в стенных бра. Обед не был роскошным, но его можно было назвать изысканным: форель, выловленная в одной из ледяных горных речек, мясо косули с вишневой подливкой, овощи из собственного сада, приготовленные по-японски. Он завершился зеленым салатом, после которого подали десерт из фруктов и различных сортов сыра. Каждая перемена entree или releve<Закуска; основное блюдо (франц.)> – сопровождалась сочетающимся с ней по вкусу вином, а проблема, возникшая в связи с подбором напитка к блюду из дичи в вишневом соусе, была решена с помощью чудесного розового портвейна, который если и не повышал вкусовых качеств кушанья, то, во всяком случае, и не вступал с ними в противоречие. Даймонд с некоторым беспокойством заметил, что всю первую половину обеда Хелу и Хане подавали только рис и овощи, и только когда на столе появился салат, они присоединились к остальному обществу. Кроме того, хотя хозяйка дома и пила вино наравне с остальными, в стакан Хела едва ли попадало несколько капель из каждой подаваемой бутылки, так что в общей сложности он не выпил и одного стакана.
– Вы совсем не пьете и за обедом, мистер Хел, – заметил Даймонд.
– Пью, как видите. Просто я не нахожу, что два глотка вина доставляют больше удовольствия, чем один.
Большинство американцев увлекаются горячительными напитками, считая себя знатоками в этой области; Даймонд не составлял исключения из гвардии приверженных Бахусу соотечественников. Отпив немного розового вина, поданного к мясу косули, подержав его на языке и закатив глаза к потолку, он произнес:
– Да, бывает просто “Тавел” и бывает “Тавел” старый!
Хел чуть заметно нахмурился:
– Да… я полагаю, вы правы.
– Но ведь это настоящий “Тавел”, не так ли?
Когда Хел, пожав плечами, тактично переменил тему, у Даймонда по затылку поползли мурашки от замешательства и стыда. Он был точно уверен, что пьет “Тавел”!
В течение всего обеда Хел хранил молчание, замкнувшись в себе и почти не спуская глаз с Даймонда, хотя казалось, он смотрит в какую-то точку, находящуюся прямо за его спиной. Хане без труда удалось разговорить гостей, и они наперебой шутили, рассказывая разные забавные истории, а она слушала их с таким удовольствием и так весело смеялась, что каждый из них чувствовал себя в ударе и был уверен, что он превзошел самого себя в остроумии и обаянии. Даже Старр, который, побывав в медвежьих объятиях Ле Каго, сидел поначалу, угрюмо насупившись, вскоре уже с увлечением рассказывал Хане о своем детстве во Флатроке, в Техасе и о своих подвигах, когда он сражался с гуками в Корее.
Ле Каго всерьез занялся обедом, целиком отдавшись этому важному делу. Вскоре концы его белого шарфа распустились и обвисли, а длинный с раздвоенным ласточкиным хвостом фрак полетел в сторону, так что к тому времени, когда баск наконец счел возможным возглавить застолье, развлекая общество своим бесконечным грубоватым юмором, а иногда и вовсе неприличными историями, он оставался уже только в своем переливчатом, сверкающем пуговицами из горного хрусталя жилете. Ле Каго сидел рядом с Ханной, и его горячая рука, как бы случайно опустившись на бедро девушки, погладила эту очаровательную округлость.
– Поведайте мне со всей чистотой и искренностью вашего сердца, о юная прелестница! Вы еще продолжаете бороться со своим страстным желанием немедленно пасть в мои объятия или уже сдались, оставив эту бесплодную борьбу? Я спрашиваю вас об этом только для того, чтобы знать, как действовать дальше. А пока ешьте, ешьте! Вам понадобится много сил. Так, значит, вы, господа, из Америки, а? Что касается меня, то я был в Америке три раза. Вот почему я так прекрасно говорю по-английски. Я бы, пожалуй, мог сойти за американца, а, как вы думаете? Я хочу сказать, с точки зрения произношения.
– О, без сомнения, – ответил Даймонд. Он уже начал понимать, как важно для таких людей, как Хел и Ле Каго, соблюдение истинного высокого стиля, настоящих манер даже в общении с врагами, и хотел показать, что и он не хуже них умеет играть в те же игры.
– Однако, разумеется, как только люди увидят ясный и чистый блеск моих глаз, услышат музыку моего голоса, в которой сокрыта вся неисчерпаемая глубина моих мыслей, тут-то они моментально прозреют! Игра окончена! Они поймут, что я никак не могу быть американцем!
Хел прижал палец к губам, скрывая улыбку.
– Вы слишком суровы по отношению к американцам, – сказал Даймонд.
– Может быть, и так, – согласился Ле Каго. – Возможно, я несправедлив. Мы ведь здесь видим только худших из худших, отбросы, прямо скажем, всякое отребье: торговцев, приезжающих сюда отдохнуть со своими наглыми, бесстыдными женушками, вояк в униформе с потрепанными, белесыми, беспрерывно жующими резинку девицами, молодых людей, жаждущих “найти себя”, и, что хуже всего, – ученых ослов, которым удается убедить снабжающие их деньгами учреждения, что мир останется несовершенным, если только они не протащатся на кораблях вокруг Европы. Я иногда начинаю думать, что основной продукт экспорта в Соединенных Штатах – это безмозглые профессора в творческом отпуске. Скажите, это правда, что в Америке каждый, кому больше двадцати пяти лет, имеет звание доктора философии?
Ле Каго уже закусил удила и начал рассказывать одну из своих приключенческих историй, основанных на реальных событиях, но расцвеченных блестками фантазии, призванной возвысить и украсить блеклую, унылую правду; блестки эти он рассыпал темобильнее, чем дальше плел нить своего повествования. Зная по опыту, что пройдет еще немало минут, прежде чем Ле Каго закончит рассказ, Хел надел на лицо маску вежливого внимания, мысленно углубившись в рассмотрение возможных вариантов расстановки сил и тех тактических ходов, которые могут быть сделаны после обеда.
Ле Каго повернулся к Даймонду:
– Я хочу пролить хоть лучик света на эту историю, специально для вас, американского гостя моего друга. Всем известно, что баски и фашисты – злейшие враги с незапамятных времен. Но мало кто знает причину этой старинной неприязни. Это, по правде говоря, наша вина. И я наконец признаюсь в этом. Много лет тому назад у басков была привычка справлять большую нужду на обочине дороги; таким образом мы лишали фалангистов их основного источника питания. Это истинная правда, клянусь Мафусаилом и его морщинистыми яй…
– Беньят! – прервала его Хана, кивком головы указывая на девушку.
– …клянусь Мафусаилом и его морщинистым лбом и ясным умом! Что с вами? – спросил баск Хану, и глаза его стали влажными от несправедливо нанесенной обиды. – Не думаете ли вы, что я забыл, как надо вести себя в обществе?
Хел отодвинул свой стул и поднялся.
– Нам с мистером Даймондом надо обсудить кое-какие вопросы. Предлагаю перейти пить коньяк на террасу. Вы, может быть, еще успеете подышать воздухом, пока не пойдет дождь.
Мужчины, миновав центральный холл, вышли в японский садик: Хел взял Даймонда под руку.
– Позвольте, я поддержу вас, здесь так темно.
– О? Мне известно о вашей мистической способности предчувствия, но я не знал, что вы можете также видеть в темноте.
– Я не вижу в темноте. Но мы на моей территории. И, пожалуй, совет не забывать об этом пришелся бы вам кстати.
Хел зажег две керосиновые лампы в Оружейной и указал Даймонду на низенький столик, где стояла бутылка коньяка и два стакана.
– Налейте себе сами. Через минуту я присоединюсь к вам.
Он взял одну из ламп и поднес ее к шкафу, сплошь заполненному выдвижными ящичками с рядами карточек – около двухсот тысяч карточек в общей сложности.
– Могу я предположить, что Даймонд – ваше настоящее имя?
– Да.
Хел перебирал карточки в поисках той, где содержались все основные данные о Даймонде.
– А ваши инициалы?
– Джек О.
Даймонд улыбнулся про себя, сравнивая примитивную карточную систему Хела с собственной, сложнейшей, усовершенствованной до предела информационной системой – “Толстяком”.
– Я решил, что нет никакого смысла называть себя вымышленным именем, поскольку вы могли бы заметить фамильное сходство между мною и моим братом.
– Вашим братом?
– Разве вы не помните моего брата?
– Так сразу не припомню, – пробормотал Хел, перебирая одну за другой карточки, стоявшие в ящичке. Поскольку в картотеке Хела содержалась информация на шести языках, заглавные буквы расположены были по фонетическому принципу: “D. D-A, D-AI дифтонг, D-AI-M…” – А, вот оно! Даймонд Джек О. Выпейте коньяку, мистер Даймонд. Моя система карточек несколько громоздка, и с тех пор. как я удалился от дел, мне ни разу не приходилось к ней обращаться.
Даймонд был удивлен, что Хел даже не помнит его брата. Желая скрыть минутное замешательство, он взял со стола бутылку и стал рассматривать этикетку.
– “Арманьяк”?
– Хм-м-м, – Хел, держа в уме перекрестные ссылки на указатели, доставал нужные карточки. – Мы тут живем совсем близко от провинции Арманьяк. Попробуйте – этот коньяк очень старый и очень хороший. Итак, вы являетесь служащим Компании? Из этого я могу сделать вывод, что, благодаря вашей компьютерной системе, вы уже в достаточной степени информированы обо мне. Дайте мне немного времени, чтобы я мог нагнать вас.
С бокалом в руке Даймонд прошелся по Оружейной, оглядывая необычное оружие, лежавшее в ящичках и на полках вдоль стен. Некоторое он узнавал: баллончики с нервно-паралитическим газом, пневматические, стреляющие осколками стекла установки, пистолеты с сухим льдом и тому подобное. Но другие предметы были ему совершенно незнакомы: простые металлические диски; устройства, по виду напоминавшие два прутика пекана, соединенные железным кольцом; небольшой конусообразный наконечник вроде наперстка, который, если его насадить на палец, впивался в него своим смертоносным острием. На столе, рядом с бутылкой “Арманьяка”, Даймонд обнаружил маленький автомат французской марки.
– На удивление банальный вид оружия среди всей этой вашей экзотики, – заметил он.
Хел оторвался от карточки, которую читал.
– О да, я заметил его, когда мы вошли. В действительности, это не мой. Он принадлежит вашему сотруднику, этому неотесанному простаку из Техаса. Я подумал, что без него он будет чувствовать себя свободнее.
– Вы заботливый хозяин.
– Благодарю вас, – Хел отложил в сторону прочитанную карточку и выдвинул другой ящичек, чтобы достать следующую.
– Этот автомат о многом может нам поведать. Само собой разумеется, что вы решили не брать с собою оружия, опасаясь неурядиц при посадке в самолет. Таким образом, ваш парень получил оружие уже здесь. Его марка говорит нам о том, что он был получен от французских полицейских властей. А это, в свою очередь, означает, что они у вас в кармане.
Даймонд пожал плечами:
– Франция, как и любая другая промышленно развитая страна, нуждается в нефти.
– Конечно. Ici on n’a pas d’huile, mats on a des idees<Здесь нет нефти, зато здесь есть идеи (франц.)>.
– Что это значит?
– Да так, ничего особенного. Просто один из лозунгов французской международной пропаганды. Так, я вижу, майор Даймонд из Токио был вашим братом. Это любопытно, во всяком случае, представляет определенный интерес.
Теперь, присмотревшись повнимательнее, Хел обнаружил некоторое сходство между братьями: узкое, заостренное книзу лицо, глубокие, слишком близко посаженные, черные глаза, загнутый крючковатый нос, тонкая верхняя губа и чрезмерно толстая бескровная нижняя, некоторая скованность, напряженность в движениях.
– Я думал, вы догадаетесь об этом сразу, как только услышите мое имя.
– На самом деле я уже почти что забыл о нем. В конце концов, мы ведь с ним в расчете. Итак, вы начали свою службу в Компании с работы над “Программой раннепенсионного возраста”. Это некоторым образом перекликается с карьерой вашего брата.
Несколько лет назад Компания обнаружила, что ее служащие, достигнувшие пятидесятилетнего возраста и перешедшие за этот рубеж, начинают работать гораздо менее продуктивно, и это как раз в то время, когда Компания выплачивает им наибольшее жалованье. Проблема была представлена “Толстяку”, который в качестве решения предложил создать Комиссию по раннепенсионному возрасту, которая займется организацией аварий и несчастных случаев, с целью устранения небольшого процента этих служащих. Предполагалось, что эти случаи будут происходить в отпускное время, а безвременный конец должен наступать в результате удара или сердечного приступа. Выполнение этой программы принесло Компании значительную экономию средств. Даймонда повысили в должности, назначив начальником этого подразделения, после чего он продвинулся еще на одну ступень, получив полномочия осуществить от имени Компании контроль над ЦРУ и Агентством Национальной Безопасности.
– …Похоже на то, что вы с вашим братом нашли способ соединить свои природные садистские наклонности с получением немалой прибыли от большого бизнеса: он – служа в армии и ЦРУ, вы – работая на нефтяные концерны. Оба вы – замечательные образчики Американской Мечты, неотделимой от торгашеской деятельности, сделок и всего, что с этим связано, двое блестящих молодых людей, старавшихся подняться повыше по служебной лестнице.
– По крайней мере, ни один из нас не стал наемным убийцей.
– Чушь! Убийцы все, кто работает на Компанию, истощающую земли и заражающую воздух и воду. То, что вы и ваш никем не оплаканный брат убивали под прикрытием высоких слов о патриотизме и служении государству, совсем не означает, что вы не являетесь убийцами; это свидетельствует только о том, что вы – трусы.
– Вы считаете, что трус сунулся бы добровольно в ваше логово, как это сделал я?
– Определенная разновидность трусов – да, трус, который боится собственной трусости.
Даймонд слегка растянул губы в усмешке:
– Вы и в самом деле ненавидите меня, а?
– Ничего подобного. Вы не являетесь личностью, индивидуумом, вы – частичка организации. Вас нельзя ненавидеть как отдельного человека; вас можно ненавидеть только как одну из клеток структуры, как ее элемент. И уж, во всяком случае, вы не из тех, кто вызывает такие сильные чувства, как ненависть. Отвращение – вот это, пожалуй, более точное определение.
– И все же, несмотря на все то презрение, с которым вы смотрите с высоты вашего происхождения и воспитания на таких, как я, – людей, которых вы уничижительно называете классом лавочников и торговцев, – именно они нанимают вас и платят вам деньги за то, чтобы вы выполняли за них грязную работу.
Хел пожал плечами:
– Так было всегда. На протяжении всей истории лавочники, трусливо съежившись, укрывались за городскими стенами, в то время как рыцари сражались, защищая их; в благодарность за это лавочники лебезили перед ними, выслуживались и угодливо сгибались в поклонах. Но их нельзя по-настоящему осуждать. Они не рождены для отваги и славных дел. И, что еще важнее, храбрость ведь нельзя положить на счет в банке.
Хел быстро просмотрел записи на последней карточке и отложил ее на полку, чтобы позднее поставить на место.
– Ну что ж, Даймонд. Теперь я знаю, кто вы и что вы из себя представляете. По крайней мере, мне известно столько, сколько мне необходимо или сколько я хочу знать.
– Полагаю, вы получили эту информацию от Гнома?
– Большая часть ее получена от человека, которого вы называете Гномом.
– Мы бы многое отдали за то, чтобы узнать, как этот человек ее добывает.
– Не сомневаюсь. Разумеется, я не сказал бы вам это, даже если бы знал. Однако я на самом деле не имею об этом ни малейшего представления.
– Но вам известно, кто этот Гном и где он скрывается.
Хел рассмеялся:
– Об этом мне, само собою, известно. Однако этот джентльмен и я – старые друзья.
– Он не кто иной, как шантажист, и ничего более.
– Чепуха. Он художник, непревзойденный мастер в ремесле добывания информации. Он никогда не требует денег с человека за то, чтобы сохранить в тайне сведения, которые он собирает по всему миру.
– Полагаю, вы догадываетесь, почему мы прибыли к вам?..
– Поговорим после обеда, мистер Даймонд, если вы не имеете возражений.
Лицо Даймонда на секунду застыло, затем он улыбнулся и сделал нечто вроде галантного полупоклона, тут же пожалев о своем театральном жесте. О, этот проклятый удар грома!
Еще раз наполнив высокие стаканы и обнеся гостей блюдом с крохотными, изящно приготовленными бутербродиками, Хана вела нить беседы, направляя ее таким образом, что Даррил Старр вскоре стал называть ее “ма-ам” и был уверен, что вопросы о Техасе и обо всем техасском вызваны тайными интересом хозяйки к его персоне, а стажер из ООП, которого все называли мистер Хаман, широко улыбался и кивал при каждом новом проявлении внимания к нему. Даже Даймонд, незаметно для себя, поддался обаянию хозяйки и вскоре поймал себя на том, что рассказывает о своих впечатлениях от Страны Басков, чувствуя, что тут его понимают, как нигде, и при этом ощущая себя необыкновенно умным и проницательным собеседником. Все пятеро мужчин встали, когда Хана, извинившись, сказала, что на минутку отлучится – ей надо помочь одеться молодой леди, которая тоже будет обедать с ними.
Когда Хана вышла, воцарилась тишина, столь плотная, что она была почти ощутимой. Хел не нарушал молчания, заставляя гостей чувствовать легкую неловкость и наблюдая за ситуацией с некоторым удовольствием.
Наконец Даррилу Старру удалось найти подходящие слова, чтобы прервать затянувшееся молчание:
– Славное у вас тут местечко.
– Не хотите ли осмотреть дом? – предложил Хел.
– А… нет-нет, не стоит ради меня беспокоиться!
Хел что-то сказал Ле Каго по-баскски, тот сразу же подскочил к Старру и с грубоватым добродушием стащил его со стула, предложил показать сад и Оружейную. Старр пытался отнекиваться, но Ле Каго, широко улыбаясь, настойчиво и довольно-таки больно сжал его руку повыше локтя, и не думая отпускать американца.
– Простите мне эту маленькую прихоть, друг мой, – басил он.
Старр пожал плечами – ничего не поделаешь – и вышел вместе с баском.
Даймонд был в замешательстве, разрываясь между желанием держать ситуацию под контролем и внезапно вспыхнувшим в нем ребячливым, как он и сам прекрасно понимал, порывом показать Хелу, что и он обучен светским манерам и не хуже его умеет держать себя. Он возмущался, сознавая, что ситуацией управляет Хел, но всеми силами старался не высказать своих чувств. Чтобы как-то выправить положение, он заметил:
– Я вижу, вы ничего не пьете перед обедом, мистер Хел.
– Вы правы.
Хел вовсе не собирался позволить Даймонду успокоиться и перехватить инициативу в разговоре; он решил просто пресекать каждую подобную попытку, обрывая собеседника односложными ответами, Даймонд, кашлянув, заговорил снова:
– Должен сказать вам, что у вас довольно-таки странный шофер.
– Неужели?
– Да. Он остановил машину на деревенской площади, и весь оставшийся путь до вашего замка нам пришлось проделать пешком. Я был уверен, что мы попадем под дождь.
– Я не разрешаю машинам заезжать на мою территорию.
– Да, конечно, но, выйдя из машины, этот малый так ударил ногой по передней дверце, что там наверняка осталась вмятина.
Хел нахмурился:
– Странно. Надо будет поговорить с ним об этом.
В эту минуту Хана и мисс Стерн присоединились к мужчинам; молодая девушка выглядела весьма привлекательно в летнем платье чайного цвета, которое она выбрала из тех, что заказала для нее Хана. Хел внимательно наблюдал за Ханной, когда ее представляли обоим гостям, сдержанно восхищаясь ее самообладанием и непринужденностью в общении с людьми, которые были организаторами убийства ее друзей. Хана слегка кивнула девушке, приглашая ее сесть рядом с собой, и мгновенно сумела привлечь внимание всех присутствующих к ее юности и красоте, так тонко и искусно поддерживая и направляя Ханну, что только Хел мог уловить ее смятение. Глаза его на какое-то мгновение встретились с ее взглядом, и он легонько кивнул ей, подбадривая и укрепляя ее уверенность в себе. Все-таки, несмотря ни на что, был в этой девушке какой-то внутренний стержень. Имей она возможность провести годика три-четыре в обществе такой женщины, как Хана, и… кто знает?..
Из холла послышались громовые раскаты хохота. В гостиную вошел Ле Каго в обнимку со Старром, обхватив его своей ручищей за плечи. Вид у техасца был слегка оглушенный, волосы встрепаны, но миссия Ле Каго была выполнена: кобура, висевшая у Старра на левом боку, была пуста.
– Не знаю, как вы, друзья мои, – заявил Ле Каго, смачно раскатывая английское “р”, как и любой француз, кто наконец одолел этот звук, – но я голоден как волк! Bouffons!<Здесь: Толстяки! Обжоры! (франц.)> Я могу есть за четверых!
Обеденный стол освещали два канделябра со свечами и лампы, горевшие в стенных бра. Обед не был роскошным, но его можно было назвать изысканным: форель, выловленная в одной из ледяных горных речек, мясо косули с вишневой подливкой, овощи из собственного сада, приготовленные по-японски. Он завершился зеленым салатом, после которого подали десерт из фруктов и различных сортов сыра. Каждая перемена entree или releve<Закуска; основное блюдо (франц.)> – сопровождалась сочетающимся с ней по вкусу вином, а проблема, возникшая в связи с подбором напитка к блюду из дичи в вишневом соусе, была решена с помощью чудесного розового портвейна, который если и не повышал вкусовых качеств кушанья, то, во всяком случае, и не вступал с ними в противоречие. Даймонд с некоторым беспокойством заметил, что всю первую половину обеда Хелу и Хане подавали только рис и овощи, и только когда на столе появился салат, они присоединились к остальному обществу. Кроме того, хотя хозяйка дома и пила вино наравне с остальными, в стакан Хела едва ли попадало несколько капель из каждой подаваемой бутылки, так что в общей сложности он не выпил и одного стакана.
– Вы совсем не пьете и за обедом, мистер Хел, – заметил Даймонд.
– Пью, как видите. Просто я не нахожу, что два глотка вина доставляют больше удовольствия, чем один.
Большинство американцев увлекаются горячительными напитками, считая себя знатоками в этой области; Даймонд не составлял исключения из гвардии приверженных Бахусу соотечественников. Отпив немного розового вина, поданного к мясу косули, подержав его на языке и закатив глаза к потолку, он произнес:
– Да, бывает просто “Тавел” и бывает “Тавел” старый!
Хел чуть заметно нахмурился:
– Да… я полагаю, вы правы.
– Но ведь это настоящий “Тавел”, не так ли?
Когда Хел, пожав плечами, тактично переменил тему, у Даймонда по затылку поползли мурашки от замешательства и стыда. Он был точно уверен, что пьет “Тавел”!
В течение всего обеда Хел хранил молчание, замкнувшись в себе и почти не спуская глаз с Даймонда, хотя казалось, он смотрит в какую-то точку, находящуюся прямо за его спиной. Хане без труда удалось разговорить гостей, и они наперебой шутили, рассказывая разные забавные истории, а она слушала их с таким удовольствием и так весело смеялась, что каждый из них чувствовал себя в ударе и был уверен, что он превзошел самого себя в остроумии и обаянии. Даже Старр, который, побывав в медвежьих объятиях Ле Каго, сидел поначалу, угрюмо насупившись, вскоре уже с увлечением рассказывал Хане о своем детстве во Флатроке, в Техасе и о своих подвигах, когда он сражался с гуками в Корее.
Ле Каго всерьез занялся обедом, целиком отдавшись этому важному делу. Вскоре концы его белого шарфа распустились и обвисли, а длинный с раздвоенным ласточкиным хвостом фрак полетел в сторону, так что к тому времени, когда баск наконец счел возможным возглавить застолье, развлекая общество своим бесконечным грубоватым юмором, а иногда и вовсе неприличными историями, он оставался уже только в своем переливчатом, сверкающем пуговицами из горного хрусталя жилете. Ле Каго сидел рядом с Ханной, и его горячая рука, как бы случайно опустившись на бедро девушки, погладила эту очаровательную округлость.
– Поведайте мне со всей чистотой и искренностью вашего сердца, о юная прелестница! Вы еще продолжаете бороться со своим страстным желанием немедленно пасть в мои объятия или уже сдались, оставив эту бесплодную борьбу? Я спрашиваю вас об этом только для того, чтобы знать, как действовать дальше. А пока ешьте, ешьте! Вам понадобится много сил. Так, значит, вы, господа, из Америки, а? Что касается меня, то я был в Америке три раза. Вот почему я так прекрасно говорю по-английски. Я бы, пожалуй, мог сойти за американца, а, как вы думаете? Я хочу сказать, с точки зрения произношения.
– О, без сомнения, – ответил Даймонд. Он уже начал понимать, как важно для таких людей, как Хел и Ле Каго, соблюдение истинного высокого стиля, настоящих манер даже в общении с врагами, и хотел показать, что и он не хуже них умеет играть в те же игры.
– Однако, разумеется, как только люди увидят ясный и чистый блеск моих глаз, услышат музыку моего голоса, в которой сокрыта вся неисчерпаемая глубина моих мыслей, тут-то они моментально прозреют! Игра окончена! Они поймут, что я никак не могу быть американцем!
Хел прижал палец к губам, скрывая улыбку.
– Вы слишком суровы по отношению к американцам, – сказал Даймонд.
– Может быть, и так, – согласился Ле Каго. – Возможно, я несправедлив. Мы ведь здесь видим только худших из худших, отбросы, прямо скажем, всякое отребье: торговцев, приезжающих сюда отдохнуть со своими наглыми, бесстыдными женушками, вояк в униформе с потрепанными, белесыми, беспрерывно жующими резинку девицами, молодых людей, жаждущих “найти себя”, и, что хуже всего, – ученых ослов, которым удается убедить снабжающие их деньгами учреждения, что мир останется несовершенным, если только они не протащатся на кораблях вокруг Европы. Я иногда начинаю думать, что основной продукт экспорта в Соединенных Штатах – это безмозглые профессора в творческом отпуске. Скажите, это правда, что в Америке каждый, кому больше двадцати пяти лет, имеет звание доктора философии?
Ле Каго уже закусил удила и начал рассказывать одну из своих приключенческих историй, основанных на реальных событиях, но расцвеченных блестками фантазии, призванной возвысить и украсить блеклую, унылую правду; блестки эти он рассыпал темобильнее, чем дальше плел нить своего повествования. Зная по опыту, что пройдет еще немало минут, прежде чем Ле Каго закончит рассказ, Хел надел на лицо маску вежливого внимания, мысленно углубившись в рассмотрение возможных вариантов расстановки сил и тех тактических ходов, которые могут быть сделаны после обеда.
Ле Каго повернулся к Даймонду:
– Я хочу пролить хоть лучик света на эту историю, специально для вас, американского гостя моего друга. Всем известно, что баски и фашисты – злейшие враги с незапамятных времен. Но мало кто знает причину этой старинной неприязни. Это, по правде говоря, наша вина. И я наконец признаюсь в этом. Много лет тому назад у басков была привычка справлять большую нужду на обочине дороги; таким образом мы лишали фалангистов их основного источника питания. Это истинная правда, клянусь Мафусаилом и его морщинистыми яй…
– Беньят! – прервала его Хана, кивком головы указывая на девушку.
– …клянусь Мафусаилом и его морщинистым лбом и ясным умом! Что с вами? – спросил баск Хану, и глаза его стали влажными от несправедливо нанесенной обиды. – Не думаете ли вы, что я забыл, как надо вести себя в обществе?
Хел отодвинул свой стул и поднялся.
– Нам с мистером Даймондом надо обсудить кое-какие вопросы. Предлагаю перейти пить коньяк на террасу. Вы, может быть, еще успеете подышать воздухом, пока не пойдет дождь.
Мужчины, миновав центральный холл, вышли в японский садик: Хел взял Даймонда под руку.
– Позвольте, я поддержу вас, здесь так темно.
– О? Мне известно о вашей мистической способности предчувствия, но я не знал, что вы можете также видеть в темноте.
– Я не вижу в темноте. Но мы на моей территории. И, пожалуй, совет не забывать об этом пришелся бы вам кстати.
Хел зажег две керосиновые лампы в Оружейной и указал Даймонду на низенький столик, где стояла бутылка коньяка и два стакана.
– Налейте себе сами. Через минуту я присоединюсь к вам.
Он взял одну из ламп и поднес ее к шкафу, сплошь заполненному выдвижными ящичками с рядами карточек – около двухсот тысяч карточек в общей сложности.
– Могу я предположить, что Даймонд – ваше настоящее имя?
– Да.
Хел перебирал карточки в поисках той, где содержались все основные данные о Даймонде.
– А ваши инициалы?
– Джек О.
Даймонд улыбнулся про себя, сравнивая примитивную карточную систему Хела с собственной, сложнейшей, усовершенствованной до предела информационной системой – “Толстяком”.
– Я решил, что нет никакого смысла называть себя вымышленным именем, поскольку вы могли бы заметить фамильное сходство между мною и моим братом.
– Вашим братом?
– Разве вы не помните моего брата?
– Так сразу не припомню, – пробормотал Хел, перебирая одну за другой карточки, стоявшие в ящичке. Поскольку в картотеке Хела содержалась информация на шести языках, заглавные буквы расположены были по фонетическому принципу: “D. D-A, D-AI дифтонг, D-AI-M…” – А, вот оно! Даймонд Джек О. Выпейте коньяку, мистер Даймонд. Моя система карточек несколько громоздка, и с тех пор. как я удалился от дел, мне ни разу не приходилось к ней обращаться.
Даймонд был удивлен, что Хел даже не помнит его брата. Желая скрыть минутное замешательство, он взял со стола бутылку и стал рассматривать этикетку.
– “Арманьяк”?
– Хм-м-м, – Хел, держа в уме перекрестные ссылки на указатели, доставал нужные карточки. – Мы тут живем совсем близко от провинции Арманьяк. Попробуйте – этот коньяк очень старый и очень хороший. Итак, вы являетесь служащим Компании? Из этого я могу сделать вывод, что, благодаря вашей компьютерной системе, вы уже в достаточной степени информированы обо мне. Дайте мне немного времени, чтобы я мог нагнать вас.
С бокалом в руке Даймонд прошелся по Оружейной, оглядывая необычное оружие, лежавшее в ящичках и на полках вдоль стен. Некоторое он узнавал: баллончики с нервно-паралитическим газом, пневматические, стреляющие осколками стекла установки, пистолеты с сухим льдом и тому подобное. Но другие предметы были ему совершенно незнакомы: простые металлические диски; устройства, по виду напоминавшие два прутика пекана, соединенные железным кольцом; небольшой конусообразный наконечник вроде наперстка, который, если его насадить на палец, впивался в него своим смертоносным острием. На столе, рядом с бутылкой “Арманьяка”, Даймонд обнаружил маленький автомат французской марки.
– На удивление банальный вид оружия среди всей этой вашей экзотики, – заметил он.
Хел оторвался от карточки, которую читал.
– О да, я заметил его, когда мы вошли. В действительности, это не мой. Он принадлежит вашему сотруднику, этому неотесанному простаку из Техаса. Я подумал, что без него он будет чувствовать себя свободнее.
– Вы заботливый хозяин.
– Благодарю вас, – Хел отложил в сторону прочитанную карточку и выдвинул другой ящичек, чтобы достать следующую.
– Этот автомат о многом может нам поведать. Само собой разумеется, что вы решили не брать с собою оружия, опасаясь неурядиц при посадке в самолет. Таким образом, ваш парень получил оружие уже здесь. Его марка говорит нам о том, что он был получен от французских полицейских властей. А это, в свою очередь, означает, что они у вас в кармане.
Даймонд пожал плечами:
– Франция, как и любая другая промышленно развитая страна, нуждается в нефти.
– Конечно. Ici on n’a pas d’huile, mats on a des idees<Здесь нет нефти, зато здесь есть идеи (франц.)>.
– Что это значит?
– Да так, ничего особенного. Просто один из лозунгов французской международной пропаганды. Так, я вижу, майор Даймонд из Токио был вашим братом. Это любопытно, во всяком случае, представляет определенный интерес.
Теперь, присмотревшись повнимательнее, Хел обнаружил некоторое сходство между братьями: узкое, заостренное книзу лицо, глубокие, слишком близко посаженные, черные глаза, загнутый крючковатый нос, тонкая верхняя губа и чрезмерно толстая бескровная нижняя, некоторая скованность, напряженность в движениях.
– Я думал, вы догадаетесь об этом сразу, как только услышите мое имя.
– На самом деле я уже почти что забыл о нем. В конце концов, мы ведь с ним в расчете. Итак, вы начали свою службу в Компании с работы над “Программой раннепенсионного возраста”. Это некоторым образом перекликается с карьерой вашего брата.
Несколько лет назад Компания обнаружила, что ее служащие, достигнувшие пятидесятилетнего возраста и перешедшие за этот рубеж, начинают работать гораздо менее продуктивно, и это как раз в то время, когда Компания выплачивает им наибольшее жалованье. Проблема была представлена “Толстяку”, который в качестве решения предложил создать Комиссию по раннепенсионному возрасту, которая займется организацией аварий и несчастных случаев, с целью устранения небольшого процента этих служащих. Предполагалось, что эти случаи будут происходить в отпускное время, а безвременный конец должен наступать в результате удара или сердечного приступа. Выполнение этой программы принесло Компании значительную экономию средств. Даймонда повысили в должности, назначив начальником этого подразделения, после чего он продвинулся еще на одну ступень, получив полномочия осуществить от имени Компании контроль над ЦРУ и Агентством Национальной Безопасности.
– …Похоже на то, что вы с вашим братом нашли способ соединить свои природные садистские наклонности с получением немалой прибыли от большого бизнеса: он – служа в армии и ЦРУ, вы – работая на нефтяные концерны. Оба вы – замечательные образчики Американской Мечты, неотделимой от торгашеской деятельности, сделок и всего, что с этим связано, двое блестящих молодых людей, старавшихся подняться повыше по служебной лестнице.
– По крайней мере, ни один из нас не стал наемным убийцей.
– Чушь! Убийцы все, кто работает на Компанию, истощающую земли и заражающую воздух и воду. То, что вы и ваш никем не оплаканный брат убивали под прикрытием высоких слов о патриотизме и служении государству, совсем не означает, что вы не являетесь убийцами; это свидетельствует только о том, что вы – трусы.
– Вы считаете, что трус сунулся бы добровольно в ваше логово, как это сделал я?
– Определенная разновидность трусов – да, трус, который боится собственной трусости.
Даймонд слегка растянул губы в усмешке:
– Вы и в самом деле ненавидите меня, а?
– Ничего подобного. Вы не являетесь личностью, индивидуумом, вы – частичка организации. Вас нельзя ненавидеть как отдельного человека; вас можно ненавидеть только как одну из клеток структуры, как ее элемент. И уж, во всяком случае, вы не из тех, кто вызывает такие сильные чувства, как ненависть. Отвращение – вот это, пожалуй, более точное определение.
– И все же, несмотря на все то презрение, с которым вы смотрите с высоты вашего происхождения и воспитания на таких, как я, – людей, которых вы уничижительно называете классом лавочников и торговцев, – именно они нанимают вас и платят вам деньги за то, чтобы вы выполняли за них грязную работу.
Хел пожал плечами:
– Так было всегда. На протяжении всей истории лавочники, трусливо съежившись, укрывались за городскими стенами, в то время как рыцари сражались, защищая их; в благодарность за это лавочники лебезили перед ними, выслуживались и угодливо сгибались в поклонах. Но их нельзя по-настоящему осуждать. Они не рождены для отваги и славных дел. И, что еще важнее, храбрость ведь нельзя положить на счет в банке.
Хел быстро просмотрел записи на последней карточке и отложил ее на полку, чтобы позднее поставить на место.
– Ну что ж, Даймонд. Теперь я знаю, кто вы и что вы из себя представляете. По крайней мере, мне известно столько, сколько мне необходимо или сколько я хочу знать.
– Полагаю, вы получили эту информацию от Гнома?
– Большая часть ее получена от человека, которого вы называете Гномом.
– Мы бы многое отдали за то, чтобы узнать, как этот человек ее добывает.
– Не сомневаюсь. Разумеется, я не сказал бы вам это, даже если бы знал. Однако я на самом деле не имею об этом ни малейшего представления.
– Но вам известно, кто этот Гном и где он скрывается.
Хел рассмеялся:
– Об этом мне, само собою, известно. Однако этот джентльмен и я – старые друзья.
– Он не кто иной, как шантажист, и ничего более.
– Чепуха. Он художник, непревзойденный мастер в ремесле добывания информации. Он никогда не требует денег с человека за то, чтобы сохранить в тайне сведения, которые он собирает по всему миру.