Страница:
Мы прошли еще несколько узких каменных коридоров, напоминавших дно ущелья. Стены сходились на умопомрачительной высоте, так что потолка я так и не разглядела. Когда посреди коридора мы встретили какое-то суховатое, но все еще живое дерево, я даже не удивилась. Здесь у каждой детали была своя история и легенда, связанная с ней, – дерево звали Раучи. Его плоды в знак доверия планеты колонисты вкусили первыми. Легенда рассказывает, что дерево само протянуло плод капитану. Тот принял его с поклоном, насытился, а потом трое суток истязал себя тяжелыми тренировками под сенью Раучи, пока почва не впитала всю влагу его тела – так он отплатил за дар древа. А когда капитан свалился без сил в объятие могучих корней, океан послал самую высокую волну, которая захлестнула берег и луг, где рос Раучи. Потом волна отступила, унося с собой капитана. На закате он вышел из моря обратно к своим людям, и они увидели, что он больше не испытывает жажды и совсем не изможден. А кипящие волны больше не обжигают его кожу – именно от него и пошел род ци-шиманцев, которые были в родстве с океаном, впоследствии передавших всему народу благословение древней планеты… Я выслушала с десяток подобных легенд по поводу Холодной Стены – пласта нетающего льда, заменявшего одну из стен третьего церемониального зала, и по поводу Горы Прощаний – вулкана, в который они бросают тела умерших, вместе с дорогими им вещами, которые вмещают части их души. Легенды сопровождали практически каждую деталь, которую мы встречали. Дворец одновременно был и музеем всего Красного Мира, объясняющим суть этого народа.
Из всего этого сумасшедшего калейдоскопа мне больше всего запомнился Раучи и Сад Перерождений – наверное, потому, что это было мне ближе всего. Садом Перерождений называлась одна из стен дворца, напоминавшая грань пирамиды – ее широкие «ступени» были полностью засажены насуцзимой – изящными деревьями с тонкими стволами и ветвистой кроной, которая спускалась до самой земли, делая каждое дерево похожим на полукруглую хижину или на столик, накрытый ажурной скатертью. Молодые ветки были желто-зелеными, а старые, отмершие – тускло-белыми, словно дерево когда-то горело. Это было очень красиво – кружевные белые скорлупки с венчиком нежных зеленых веток. Мелкие плоды, больше напоминавшие ягоды, росли на отдельных ветках, расходящихся от ствола раньше, чем остальная крона. Эти ветви были мягкими и очень хрупкими – похоже, купол предназначался именно для защиты этих недотрог от крупных травоядных. Оказалось – не только. Проводник сказал, что в период цветения белые, внешние ветки заращивают все отверстия в куполе тонкой мутноватой пленкой, напоминающей папирус, но гораздо более гибкой – таким образом они защищают ломкие ветви от ветра и создают естественный парник для вызревания плода. Меня это восхитило. Я дотронулась кончиками пальцев до одной из внешних ветвей и пустила пару корней – но ветка хранила молчание. Это не была совсем отмершая ткань, но она будто спала, погруженная в анабиоз до периода цветения, когда нужно будет протягивать защитную пленку. Скорее всего, я бы узнала побольше, если бы дотянулась корнем до ствола или внутренних ветвей – но до них было слишком далеко, чтобы сделать это незаметно.
Проводник провел меня по всей верхней ступени сада – она простиралась на две сотни метров в длину и на сотню в ширину – потом подвел меня к краю, и я посмотрела вниз. Голова тут же закружилась. От ближайшей ступени нас отделял десяток метров, а за ней была видна следующая, за ней – еще одна – и эта огромная лестница шла до самой земли. С каждым шагом ступени становились все длиннее, и последняя, лежащая у основания этой гигантской трапеции, растянулась где-то на километр. Остальные стены дворца были почти отвесными, поэтому этот пологий спуск делал дворец похожим на стройную фигуру, закутанную в развевающийся на ветру плащ.
Огромная лестница была усеяна белоснежными шатрами насуцзимы, над которыми, как зеленые факелы, раскачивались на ветру гибкие молодые ветки, еще не опустившиеся к земле. Они «поклонятся» и побелеют уже через несколько лет, а их место займет новая поросль.
Проводник объяснил, что каждый такой шатер принадлежит определенному роду – мы как раз проходили мимо огромного разросшегося купола семьи Властителей, восходившей к тому самому капитану, что первым принял дарственный плод Раучи. Дерево было гораздо крупнее и древнее остальных, а пробелов в шатре его кроны почти не осталось – так плотно свисали могучие внешние ветви. На них еще были видны обрывки старой пленки, оставшейся с периода цветения. Как сказал проводник, каждая высокородная семья Ци-Шимы имеет свое дерево на этом склоне, и чем древнее их род, тем выше растет их насуцзима. По традиции, когда рождается ребенок, его приносят сюда, в Сад Перерождений. Родители входят с ним в фамильный шатер и срывают один из плодов. Его соком они выводят на теле младенца иероглифы, а последнюю каплю ребенок должен выпить. Каждый цветок соответствует своему предку и когда ребенок проглатывает последнюю каплю плода, к нему переходит душа его предка. Таким образом, род живет вечно, принимая к себе дочерей и отдавая своих другим семьям. Проводник также заметил, что число плодов всегда соответствует количеству доселе невоплощенных в новом перерождении умерших предков, а к моменту рождения ребенка один из них созревает раньше – так дерево само определяет, кому отправиться обратно под красное небо первым. Когда я вслух поразмышляла над тем, что процессы формирования завязи можно ускорять и замедлять с помощью определенных препаратов, а «лишние» плоды вовремя убирать, проводник лишь улыбнулся и предложил продолжить экскурсию по верхним этажам дворца.
Пока мы шли до Рассветной Веранды, я рассказала своему проводнику легенду о Тайном, которого выращивает цветок крови, собирая новую ДНК из пролитой на него крови всех членов рода. О своей причастности к этой истории я, правда, не упомянула. Проводник был восхищен культурой Флоры – по крайней мере, это все, что можно было вычленить из его витиеватого ответа. Но, как я уже сказала, эти люди редко говорят то, что думают.
Рассветная Веранда представляла собой полукруглую площадку, висящую на высоте семисот метров. Голубоватый пол искрился под сантиметровым слоем воды, которая срывалась с края площадки сверкающим водопадом. Веранда была абсолютно открытой, перил не было. Рассветной она называлась потому, что выходила на восток, и с нее предписывалось наблюдать восход солнца, сидя в горячей воде, «омывающей тело и уносящей невзгоды и горести прошедших суток для свершений нового дня». Как я поняла, от бушующего ветра и разреженного воздуха нас спасало силовое поле. Это еще один повод убедиться в превосходстве их технологий – поле было абсолютно невидимым и нисколько не искажало открывающийся пейзаж. У меня возникли подозрения, не ретранслируется ли пейзаж голограммой. Я подошла к краю – и бросила вниз батарейку анализатора. Мне удалось проследить за ее полетом: если это и была голограмма, то интерактивная – она экстраполировала полет нового объекта. Если это и впрямь поле, то оно никак не повлияло ни на глиссаду, ни на скорость полета, что поразило меня еще больше. Я не удержалась и спросила проводника, используются ли вообще голограммы для украшения, как элемент обстановки и прочее. Он лишь улыбнулся и ответил, что иллюзия красоты порождает лишь иллюзию восхищения.
Еще раз посмотрев вниз, я полюбовалась, как разбивается, пролетев больше семи сотен метров, искристый водопад, омывающий мои ноги. Повернувшись к проводнику, я спросила, какая легенда связана с этим водопадом. Он на секунду замешкался и ответил, что никакой. Потом он пожал плечами и произнес это твое «для красоты», Фло. Он вообще здорово напомнил мне тебя.
Мы вошли в узкий коридор, и проводник попросил взять его за руку. Света становилось все меньше и меньше, пока мы не оказались в полной темноте. После нескольких поворотов коридор снова стал светлеть, и мы наконец вышли в одну из тех огромных галерей с высоченными потолками. Когда я узнала дверь, ведущую в зал с Холодной Стеной – сердцевиной древнейшего ледника – я поняла, что мы каким-то образом переместились обратно на нижние этажи дворца. Значит, в темном коридоре был портал, но я даже не заметила момент перехода. Ни привычного мерцания, ни секундного ощущения невесомости, ни пересохшего горла – честно говоря, мне стало жутковато. Технология не страшнее сломанного ногтя, но только до тех пор, пока ты понимаешь принципы ее работы. Телепортация, которую нельзя ощутить, казалась чем-то вроде магии. Но раз в коридоре было темно, значит, свет каким-то образом разоблачил бы телепортационный колодец – это меня успокоило.
Повернув в перпендикулярный коридор, мы впервые за всю экскурсию наткнулись на обитателей дворца. Да еще на каких – процессия из семи ци-шиманцев что-то выкрикивала на своем языке белокурой девушке, сидящей на спине огромного белого тигра. Того самого, что сказал мне «мяу». Зверь приковал мое внимание надолго – я не допускала мысли о существовании таких чудовищ на обитаемых планетах. Всех крупных хищников, способных причинить вред человеку, обычно запирали в резервациях и заповедниках, часть – возили по Империи на кораблях-зоопарках. Но жирной пятиметровой кошки я не встречала даже там. Я вздрогнула, когда ее кудлатая голова повернулась в мою сторону и зевнула. В эту пасть можно было усесться, как в кресло, вот только огромные зубы отбивали всякое желание это делать.
Тигр двинулся по коридору в нашу сторону, и голосистая процессия кинулась за ним. Тигр на секунду остановился, и все крикуны замолчали как по команде. Блестящий трехметровый хвост нервно дернулся, смахнув на пол одну из стоящих вдоль стены огромных фарфоровых ваз. Повисла тишина, только металось где-то в вышине эхо грохота бьющегося фарфора. Потом лидер процессии медленно подошел к вазе, смиренно собрал все черепки и вместе со своими людьми засеменил прочь. Когда они скрылись за поворотом, девушка оторвалась от заплетания косичек на загривке своего транспортного средства и тихо произнесла:
– Эту вазу уже не склеить… Хотя это лишь отразило реальное положение вещей. Ваза их рода в Галерее Преданных – символ нашего терпения, но не их поддержки.
Она съехала с его спины, и тигр сноровисто подставил переднюю лапу, чтобы не дать ей упасть. Девушка ловко приземлилась и подошла к нам.
– Ты кто?
Я попыталась выстроить какую-нибудь церемониальную фразу, которые здесь так ценятся, но девушка замотала головой.
– Нет, стой, сама догадаюсь.
Она прищурилась.
– Ну, то, что ты из Империи, из той комиссии, – это самая сложная часть загадки, но мы с ней справились. Что дальше? Не с Иолы, вижу. Дурацкий их загар… Ни татуировок, ни украшений – первый пояс отпадает. Окраины. Второй, третий? Не с ресурсных – иначе была бы вся дохлая от нехватки солнца. Да и кожа от скафандра шелушится… Значит, больше 500 по Шимеру – что у нас там во втором поясе?.. Ну-ка, покажи уши.
Я, ошарашенная, послушно откинула назад волосы и повернулась к ней в профиль.
– Не с Фетры, вижу. Видела их уши – у них там атмосфера бушует, акустика – кошмар, вот и ходят все с локаторами, кто коренной. Зато семьсот по Шимеру – дурацкая же система оценки, скажи? Солнце у вас не жесткое, кожа… Дай руку.
Я на секунду замешкалась, выбирая, какую руку ей подать, словно боялась, что она ее откусит. В конце концов протянула левую, настороженно следя за действиями девушки. Та пробежалась тонкими горячими пальцами по ладони, всмотрелась в рисунок линий, будто хотела нагадать мне что-нибудь, потом ее пальцы сомкнулись на запястье и задержались, высчитывая пульс, потом она закатала рукав моей куртки и бросила взгляд на еле заметную сетку вен. Затем она чиркнула ногтем по моей коже, внимательно глядя мне в глаза. Я моргнула. Девушка расслабленно улыбнулась.
– Я дура…
Она сдернула со своих прямых белых волос гронскую брошку и подбросила ее в воздух. Я привычно мотнула головой, ловя ее себе на волосы. Девушка кивнула и рассмеялась.
– Флора… Могла бы догадаться и раньше.
До меня не сразу дошло, что грон растет только на нашей планете. Мы его экспортируем, им пользуются как брошью по всей Империи – липкие листья прекрасно смотрятся из-за своих перламутровых вкраплений и к тому же действительно укрепляют волосы. А вот бросаются ими только у нас, потому что практически все носят длинные волосы, а работать, не заколов их гроном, до дикости неудобно. И все равно – скорость, с которой она меня вычислила, поражала. Я вообще не думала, что определить происхождение человека так легко. Черт, да я вообще вряд ли верила, что это возможно. Я скомканно выразила свое восхищение на ломаном «придворном витиеватом». Девушка засмеялась.
– Позволено ли будет гостье спросить, кто услаждает ее взгляд своим присутствием?
Девушка рефлекторно оглядела себя, будто ожидала обнаружить на воздушном пастельно-голубом одеянии пятна, прорехи или что-то вроде этого.
– Мы с котенком… Да так – шатаемся по дворцу, расставляем вещи по местам, что-то вроде.
Она снова улыбнулась. Потом повернулась к моему проводнику – тот, похоже задремал стоя.
– Иди, я сама закончу ее экскурсию.
Проводник хотел было возразить, но тигр мягко и бесшумно скользнул в его сторону, взял зубами за шиворот, поднял и отнес в ближайший зал. Двери закрылись, повисла тишина, в которой разыгравшееся воображение рисовало громкие чавкающие звуки.
– Пошли.
Она схватила меня за руку и потащила по коридорам. Я думала, что достаточно изучила дворец, чтобы ориентироваться хотя бы примерно, но запуталась уже через несколько поворотов. Возможно, дело было в том, что мы неслись все быстрее, и я уже не могла понять, где мы находимся.
Мы нырнули еще в пару темных коридоров и выбежали в абсолютно пустой зал, в котором не хватало одной стены – ее заменяло красное небо и заходящее солнце. К подобным фокусам я уже привыкла, поэтому не удивилась. Удивилась я, когда девушка, не сбавляя скорости, потащила меня к этому «окну». Я крикнула: «Стой», и мы затормозили на самом краю. Вид открывался прекрасный – особенно миниатюрные ступни моей безумной спутницы, наполовину висящие в воздухе на километровой высоте. Девушка бросила на меня непонимающий взгляд.
– Чего «стой»?
– Ты собиралась склонить меня к совместному самоубийству?
Она засмеялась. Мы долго смотрели в глаза друг в другу, будто играли в гляделки. Внезапно проснулся мой соно, я виновато улыбнулась и вынула его из кармана. Девушка бросила на соник насупленный взгляд.
– Ненавижу эти штуки.
Я улыбнулась еще более виновато и просмотрела сообщение. Трубили общий сбор, наш корабль отправлялся через полчаса. Соник осыпал меня ворохом топографических сердец и пропел что-то на псевдоиольском – наверное, о любви. Так Микки выражала, что соскучилась, что устала, что не выспалась, что завидует и что ей не терпится оказаться дома. Уходить казалось дико невежливым, да и не хотелось мне тащиться в порт и лететь домой, в лабораторию, к руинам нашего фиаско. Повернувшись к девушке, я вздохнула.
– Вообще-то я тоже их ненавижу. До смерти.
Она кивнула.
– Тогда чего мы ждем?
И столкнула меня вниз.
– Ну, ты же до смерти хотела избавиться от этой штуки!
Видимо, это был ответ на мой протяжный, полный отчаяния визг. Он был из тех, что можно записать и продать фильмограферам для озвучки какого-нибудь хоррора. Но записать я ничего не могла – я выронила соно, и он улетел вниз.
– Поле держит только органику. Удобно, да? Все лишнее – вон.
Слетевшие с меня туфли отправились вслед за соно. А я почему-то нет. Нас окунуло в пропасть, потом мягко замедлило и подбросило обратно. Теперь мы лежали на воздухе. Жестком и довольно холодном. Я постучала по нему и отбила костяшки. Обернувшись, я увидела тот самый зал, из которого мы выпрыгнули. Нас разделял десяток метров… чего-то. Или наоборот – ничего.
Не знаю, чего мне стоило не повторить свой боевой клич и не броситься обратно в зал. Я взяла себя в руки и негромко всхлипнула. Девушка, лежавшая на таком же жестком «ничто», повернулась ко мне и заворочалась, устраиваясь поудобнее. Внизу, всего в километре от нас, бушевал кипящий океан. Какая расслабляющая обстановка…
– У нас такая традиция – пока не посмотришь весь дворец, никуда не уйдешь. Наверное, поэтому к нам редко кто заходит.
Она улыбнулась, я попробовала ответить тем же, но дрожащие губы ни в какую не хотели слушаться, собираясь лишь в нелепый оскал.
– Что-то подсказывает мне, что это очень древняя традиция. Ей целых двести биллионов наносекунд.
Она засмеялась, переворачиваясь на спину и жмурясь от яркого закатного солнца.
– Что-то вроде, но ты ведь не хочешь улетать сегодня, так? Останься на пансионе – мы гостеприимные, просто гостей нет. Одни независимые эксперты. Будешь гостем?
– Буду.
Я сейчас на что угодно соглашусь, лишь бы снова оказаться на чем-то более материальном.
– Ну и отлично. Все, что в тебе было от независимого эксперта, мы уже утопили. Значит, задержишься на недельку. У меня самой на полный осмотр дворца ушло семь лет, но, думаю, мы сумеем ускорить процесс. А если захочешь – сможем даже замедлить… Да не таращься ты вниз – если так страшно, смотри вверх.
Вверху было небо. Это было логично, это укладывалось в привычную картину мира, а потому успокаивало. Но до неба было куда больше километра. Меня снова начало мутить, поэтому я задрала голову и уставилась в стену покинутого нами зала – она была близкой, устойчивой, золотистой и внушала доверие. Вот только шея быстро устала, поэтому я опустила голову и уперлась взглядом в свою собеседницу, пытаясь не обращать внимания на то, что она лежит на багровом облаке, напоминавшем слона, сидящего на диете из удавов.
– Поднимайся. Отдохнули и будет.
Она ловко подпрыгнула, приземлилась на ноги и, как ни в чем ни бывало, оправила свое короткое одеяние. Мой взгляд снова уткнулся в ее идеальные ножки, попирающие ничто.
– Вставай. Поле дает стабильную опору, если ты это хотела услышать… Хотя я предпочитаю верить, что нас держат на кончиках пальцев духи ждущих воплощения предков… Так интереснее. И невоплощенным предкам какое-никакое занятие. Ты встаешь?
Я встала. Мне даже хватило выдержки одернуть костюм. Правда, делать я это старалась осторожно, будто боялась сдернуть себя вниз. Потом я неразумно опустила взгляд… Вы когда-нибудь стояли на воздухе? Нет, понятно, что в невесомости болтался каждый дурак и летал с гравитатором тоже – а вот ходитьпо воздуху вы пробовали? Чтобы чувствовать под ногами прохладную, твердую и даже немного шершавую опору, но видеть, что ее там нет. Я снова подумала, что все это голограмма и подо мной на самом деле пол, но потом вспомнила тягучий прощальный полет моего соника и туфель…
– Теперь пошли.
Обрадованная, я повернулась и зашагала к залу, хваля себя за то, что даже не спотыкаюсь от первобытного ужаса.
– Эй.
Девушка по-прежнему стояла на месте.
– Нам в другую сторону.
– Ты уверена? Нам же нужно осмотреть дворец…
– Он никуда не уйдет – он обещал. А вода сейчас – самое то. Догоняй.
Она бросилась вперед, к тонущему в океане солнцу, словно пыталась вытащить его за путающиеся в облаках лучи, не дать уйти на дно… Проклиная все на свете, я бросилась за ней. Пусть у меня не такие красивые ножки, но бегают они быстрее любых других – проверено и задокументировано.
Примерно через километр мы сравнялись, еще через пару минут я вырвалась на три корпуса. В светлый момент ликования и торжества справедливости я даже плюнула на то, что мы бежим по несуществующей дорожке. Наверное, поэтому я и пропустила тот момент, когда эта дорожка кончилась.
Мы с визгом рухнули вниз. Весь ужас вернулся ко мне умноженным на плюс бесконечность. Только сейчас я поняла, что она имела в виду под «водичкой» – кипящие волны величиной с хороший домик бушевали как раз под нами. Чтобы отвлечься от всепоглощающего отчаяния, я начала умножать свой скромный вес на ускорение свободного падения при существующей гравитации, чтобы вычислить силу импульса, с которой мы поцелуемся с океанской гладью. Получившаяся цифра выглядела… большой. Страшной… Похожей на «ой, мамочки», и пахла загубленной молодостью с привкусом несбывшихся надежд. Возможно, мне все-таки стоило сбросить пару кило – сейчас собственный вес приобрел определение «критический». От определения тоже пахло гнильцой. Я принялась выбирать волну, в которую мы врежемся, стараясь сохранять невозмутимость, как при выборе особнячка на лето.
Когда я уже выбрала себе низенькую с голубыми кудряшками, как последний памятник моему слепому доверию, я снова ощутила действие поля. Вот только скорость не уменьшалась. Через пару секунд я поняла, что меняется лишь глиссада – поле подталкивало в спину, все больше обретая плотность и превращаясь в скользкую плавную горку. Вспомнился график определения равновесной цены – на данный момент мы преодолели точку баланса и продолжали дешеветь. Спрос при этом стремительно повышался – мы уже почти горизонтально скользили метрах в ста над бушующими волнами… рынок бушевал, спрос на дешевую добычу рос среди пенистых покупателей, трясущих купюрами барашков и брызг.
Встряхнув головой, я попыталась успокоиться и прекратить нервно хихикать. Моя спутница снова обогнала меня, и я закричала:
– Там же кипяток – я сварюсь.
Как ни странно, она услышала.
– Ну, тогда бойся воды.
– Это поможет?
– Понятия не имею.
Ее подбросило как на трамплине, на вершине прыжка моя губительница соединила руки над головой, прошила навылет гребень высокой волны и рыбкой вошла в следующую. Вот как раз в тот момент, Фло, я. первый раз почувствовала себя героиней тех историй, что ты мне рассказывал, – той самой маленькой девочкой, что заживо сварила в синтезаторе злая ведьма из хижины на орлиных лапах.
В тот момент, когда меня должно было швырнуть в лицо ближайшей «наезднице океана», я крепко зажмурилась и сгруппировалась. Главное – не отключиться после удара, а уж там будем надеяться, что сангре учитывал, что его могут полить кипятком. И я смогу регенерировать свое сваренное вкрутую тело за те долгие месяцы, пока меня хватятся, будут искать и вылавливать сачком для планктона… Ничего не произошло.
Подождав секунд десять, я снова сжалась, но ничего снова произошло. Открыв глаза, я обнаружила, что поле по-прежнему держит меня над водой. Более того – оно снова твердело и превращалось в тонкую корку невидимого льда, отделяющую меня от кипящей воды. Вокруг бушевали волны, но моя невидимая скорлупа не пропускала даже брызг, замерев в какой-то точке, видимо принятой за «уровень моря».
После пробежки по воздуху, прогулки по воде казались отдохновением. Я уселась на свой «пол», поджав под себя ноги, и любовалась расшибающимися о мою сферу «покупателями». Ухмыльнувшись, я показала им… свое знание техник невербального общения на конкретном примере десемантизированного жеста с четкой негативной коннотацией. На данный момент моя цена была равна нулю, а их спрос – бесконечности, но ни «купить», ни «купать» меня они не имели ни малейшей возможности. Посмотрев на подплывающую ко мне девушку, я задумалась над ее положением на рынке. Получалось, что, нырнув за «уровень моря», она ушла в минус по оси цены. Значит, в момент покупки, она должна была еще доплатить покупателю – ну, к примеру, своей сухостью. Правда, при этом спрос на нее превышал даже мой, стремящийся к бесконечности. Задумавшись над понятием «больше чем бесконечность», я даже пропустила момент, когда девчонка бросила барахтаться в воде и каким-то непонятным образом забралась на мою «льдину».
Она тщательно выжимала волосы и капала мне на штаны. Ноги она свесила и болтала ими в кипятке, но кожа даже не покраснела. Ее голубой наряд потерял свою воздушность и облепил тело еле заметной дымкой – можно было подумать, что она залезла голышом в ванну с ореничным безе. Хотя ореника не дала бы такой эффект прозрачности… Я убедилась в том, что идеальные у нее не только ноги. И не только это… И с этим та же история… Ну и черт с ним. Зато у меня самые большие… комплексы. М-да.
Девушка поднялась на ноги, стянула с себя платье, тщательно его выжала и повесила на плечо. Потом заметила мой завистливый взгляд и вздохнула.
– Я не виновата – меня такой собрали. Должность обязывает. Все пытаюсь хотя бы ожирение заработать, но больше сжигаю на тренировках. А бросить не могу – чем еще здесь развлекаться?
Из всего этого сумасшедшего калейдоскопа мне больше всего запомнился Раучи и Сад Перерождений – наверное, потому, что это было мне ближе всего. Садом Перерождений называлась одна из стен дворца, напоминавшая грань пирамиды – ее широкие «ступени» были полностью засажены насуцзимой – изящными деревьями с тонкими стволами и ветвистой кроной, которая спускалась до самой земли, делая каждое дерево похожим на полукруглую хижину или на столик, накрытый ажурной скатертью. Молодые ветки были желто-зелеными, а старые, отмершие – тускло-белыми, словно дерево когда-то горело. Это было очень красиво – кружевные белые скорлупки с венчиком нежных зеленых веток. Мелкие плоды, больше напоминавшие ягоды, росли на отдельных ветках, расходящихся от ствола раньше, чем остальная крона. Эти ветви были мягкими и очень хрупкими – похоже, купол предназначался именно для защиты этих недотрог от крупных травоядных. Оказалось – не только. Проводник сказал, что в период цветения белые, внешние ветки заращивают все отверстия в куполе тонкой мутноватой пленкой, напоминающей папирус, но гораздо более гибкой – таким образом они защищают ломкие ветви от ветра и создают естественный парник для вызревания плода. Меня это восхитило. Я дотронулась кончиками пальцев до одной из внешних ветвей и пустила пару корней – но ветка хранила молчание. Это не была совсем отмершая ткань, но она будто спала, погруженная в анабиоз до периода цветения, когда нужно будет протягивать защитную пленку. Скорее всего, я бы узнала побольше, если бы дотянулась корнем до ствола или внутренних ветвей – но до них было слишком далеко, чтобы сделать это незаметно.
Проводник провел меня по всей верхней ступени сада – она простиралась на две сотни метров в длину и на сотню в ширину – потом подвел меня к краю, и я посмотрела вниз. Голова тут же закружилась. От ближайшей ступени нас отделял десяток метров, а за ней была видна следующая, за ней – еще одна – и эта огромная лестница шла до самой земли. С каждым шагом ступени становились все длиннее, и последняя, лежащая у основания этой гигантской трапеции, растянулась где-то на километр. Остальные стены дворца были почти отвесными, поэтому этот пологий спуск делал дворец похожим на стройную фигуру, закутанную в развевающийся на ветру плащ.
Огромная лестница была усеяна белоснежными шатрами насуцзимы, над которыми, как зеленые факелы, раскачивались на ветру гибкие молодые ветки, еще не опустившиеся к земле. Они «поклонятся» и побелеют уже через несколько лет, а их место займет новая поросль.
Проводник объяснил, что каждый такой шатер принадлежит определенному роду – мы как раз проходили мимо огромного разросшегося купола семьи Властителей, восходившей к тому самому капитану, что первым принял дарственный плод Раучи. Дерево было гораздо крупнее и древнее остальных, а пробелов в шатре его кроны почти не осталось – так плотно свисали могучие внешние ветви. На них еще были видны обрывки старой пленки, оставшейся с периода цветения. Как сказал проводник, каждая высокородная семья Ци-Шимы имеет свое дерево на этом склоне, и чем древнее их род, тем выше растет их насуцзима. По традиции, когда рождается ребенок, его приносят сюда, в Сад Перерождений. Родители входят с ним в фамильный шатер и срывают один из плодов. Его соком они выводят на теле младенца иероглифы, а последнюю каплю ребенок должен выпить. Каждый цветок соответствует своему предку и когда ребенок проглатывает последнюю каплю плода, к нему переходит душа его предка. Таким образом, род живет вечно, принимая к себе дочерей и отдавая своих другим семьям. Проводник также заметил, что число плодов всегда соответствует количеству доселе невоплощенных в новом перерождении умерших предков, а к моменту рождения ребенка один из них созревает раньше – так дерево само определяет, кому отправиться обратно под красное небо первым. Когда я вслух поразмышляла над тем, что процессы формирования завязи можно ускорять и замедлять с помощью определенных препаратов, а «лишние» плоды вовремя убирать, проводник лишь улыбнулся и предложил продолжить экскурсию по верхним этажам дворца.
Пока мы шли до Рассветной Веранды, я рассказала своему проводнику легенду о Тайном, которого выращивает цветок крови, собирая новую ДНК из пролитой на него крови всех членов рода. О своей причастности к этой истории я, правда, не упомянула. Проводник был восхищен культурой Флоры – по крайней мере, это все, что можно было вычленить из его витиеватого ответа. Но, как я уже сказала, эти люди редко говорят то, что думают.
Рассветная Веранда представляла собой полукруглую площадку, висящую на высоте семисот метров. Голубоватый пол искрился под сантиметровым слоем воды, которая срывалась с края площадки сверкающим водопадом. Веранда была абсолютно открытой, перил не было. Рассветной она называлась потому, что выходила на восток, и с нее предписывалось наблюдать восход солнца, сидя в горячей воде, «омывающей тело и уносящей невзгоды и горести прошедших суток для свершений нового дня». Как я поняла, от бушующего ветра и разреженного воздуха нас спасало силовое поле. Это еще один повод убедиться в превосходстве их технологий – поле было абсолютно невидимым и нисколько не искажало открывающийся пейзаж. У меня возникли подозрения, не ретранслируется ли пейзаж голограммой. Я подошла к краю – и бросила вниз батарейку анализатора. Мне удалось проследить за ее полетом: если это и была голограмма, то интерактивная – она экстраполировала полет нового объекта. Если это и впрямь поле, то оно никак не повлияло ни на глиссаду, ни на скорость полета, что поразило меня еще больше. Я не удержалась и спросила проводника, используются ли вообще голограммы для украшения, как элемент обстановки и прочее. Он лишь улыбнулся и ответил, что иллюзия красоты порождает лишь иллюзию восхищения.
Еще раз посмотрев вниз, я полюбовалась, как разбивается, пролетев больше семи сотен метров, искристый водопад, омывающий мои ноги. Повернувшись к проводнику, я спросила, какая легенда связана с этим водопадом. Он на секунду замешкался и ответил, что никакой. Потом он пожал плечами и произнес это твое «для красоты», Фло. Он вообще здорово напомнил мне тебя.
Мы вошли в узкий коридор, и проводник попросил взять его за руку. Света становилось все меньше и меньше, пока мы не оказались в полной темноте. После нескольких поворотов коридор снова стал светлеть, и мы наконец вышли в одну из тех огромных галерей с высоченными потолками. Когда я узнала дверь, ведущую в зал с Холодной Стеной – сердцевиной древнейшего ледника – я поняла, что мы каким-то образом переместились обратно на нижние этажи дворца. Значит, в темном коридоре был портал, но я даже не заметила момент перехода. Ни привычного мерцания, ни секундного ощущения невесомости, ни пересохшего горла – честно говоря, мне стало жутковато. Технология не страшнее сломанного ногтя, но только до тех пор, пока ты понимаешь принципы ее работы. Телепортация, которую нельзя ощутить, казалась чем-то вроде магии. Но раз в коридоре было темно, значит, свет каким-то образом разоблачил бы телепортационный колодец – это меня успокоило.
Повернув в перпендикулярный коридор, мы впервые за всю экскурсию наткнулись на обитателей дворца. Да еще на каких – процессия из семи ци-шиманцев что-то выкрикивала на своем языке белокурой девушке, сидящей на спине огромного белого тигра. Того самого, что сказал мне «мяу». Зверь приковал мое внимание надолго – я не допускала мысли о существовании таких чудовищ на обитаемых планетах. Всех крупных хищников, способных причинить вред человеку, обычно запирали в резервациях и заповедниках, часть – возили по Империи на кораблях-зоопарках. Но жирной пятиметровой кошки я не встречала даже там. Я вздрогнула, когда ее кудлатая голова повернулась в мою сторону и зевнула. В эту пасть можно было усесться, как в кресло, вот только огромные зубы отбивали всякое желание это делать.
Тигр двинулся по коридору в нашу сторону, и голосистая процессия кинулась за ним. Тигр на секунду остановился, и все крикуны замолчали как по команде. Блестящий трехметровый хвост нервно дернулся, смахнув на пол одну из стоящих вдоль стены огромных фарфоровых ваз. Повисла тишина, только металось где-то в вышине эхо грохота бьющегося фарфора. Потом лидер процессии медленно подошел к вазе, смиренно собрал все черепки и вместе со своими людьми засеменил прочь. Когда они скрылись за поворотом, девушка оторвалась от заплетания косичек на загривке своего транспортного средства и тихо произнесла:
– Эту вазу уже не склеить… Хотя это лишь отразило реальное положение вещей. Ваза их рода в Галерее Преданных – символ нашего терпения, но не их поддержки.
Она съехала с его спины, и тигр сноровисто подставил переднюю лапу, чтобы не дать ей упасть. Девушка ловко приземлилась и подошла к нам.
– Ты кто?
Я попыталась выстроить какую-нибудь церемониальную фразу, которые здесь так ценятся, но девушка замотала головой.
– Нет, стой, сама догадаюсь.
Она прищурилась.
– Ну, то, что ты из Империи, из той комиссии, – это самая сложная часть загадки, но мы с ней справились. Что дальше? Не с Иолы, вижу. Дурацкий их загар… Ни татуировок, ни украшений – первый пояс отпадает. Окраины. Второй, третий? Не с ресурсных – иначе была бы вся дохлая от нехватки солнца. Да и кожа от скафандра шелушится… Значит, больше 500 по Шимеру – что у нас там во втором поясе?.. Ну-ка, покажи уши.
Я, ошарашенная, послушно откинула назад волосы и повернулась к ней в профиль.
– Не с Фетры, вижу. Видела их уши – у них там атмосфера бушует, акустика – кошмар, вот и ходят все с локаторами, кто коренной. Зато семьсот по Шимеру – дурацкая же система оценки, скажи? Солнце у вас не жесткое, кожа… Дай руку.
Я на секунду замешкалась, выбирая, какую руку ей подать, словно боялась, что она ее откусит. В конце концов протянула левую, настороженно следя за действиями девушки. Та пробежалась тонкими горячими пальцами по ладони, всмотрелась в рисунок линий, будто хотела нагадать мне что-нибудь, потом ее пальцы сомкнулись на запястье и задержались, высчитывая пульс, потом она закатала рукав моей куртки и бросила взгляд на еле заметную сетку вен. Затем она чиркнула ногтем по моей коже, внимательно глядя мне в глаза. Я моргнула. Девушка расслабленно улыбнулась.
– Я дура…
Она сдернула со своих прямых белых волос гронскую брошку и подбросила ее в воздух. Я привычно мотнула головой, ловя ее себе на волосы. Девушка кивнула и рассмеялась.
– Флора… Могла бы догадаться и раньше.
До меня не сразу дошло, что грон растет только на нашей планете. Мы его экспортируем, им пользуются как брошью по всей Империи – липкие листья прекрасно смотрятся из-за своих перламутровых вкраплений и к тому же действительно укрепляют волосы. А вот бросаются ими только у нас, потому что практически все носят длинные волосы, а работать, не заколов их гроном, до дикости неудобно. И все равно – скорость, с которой она меня вычислила, поражала. Я вообще не думала, что определить происхождение человека так легко. Черт, да я вообще вряд ли верила, что это возможно. Я скомканно выразила свое восхищение на ломаном «придворном витиеватом». Девушка засмеялась.
– Позволено ли будет гостье спросить, кто услаждает ее взгляд своим присутствием?
Девушка рефлекторно оглядела себя, будто ожидала обнаружить на воздушном пастельно-голубом одеянии пятна, прорехи или что-то вроде этого.
– Мы с котенком… Да так – шатаемся по дворцу, расставляем вещи по местам, что-то вроде.
Она снова улыбнулась. Потом повернулась к моему проводнику – тот, похоже задремал стоя.
– Иди, я сама закончу ее экскурсию.
Проводник хотел было возразить, но тигр мягко и бесшумно скользнул в его сторону, взял зубами за шиворот, поднял и отнес в ближайший зал. Двери закрылись, повисла тишина, в которой разыгравшееся воображение рисовало громкие чавкающие звуки.
– Пошли.
Она схватила меня за руку и потащила по коридорам. Я думала, что достаточно изучила дворец, чтобы ориентироваться хотя бы примерно, но запуталась уже через несколько поворотов. Возможно, дело было в том, что мы неслись все быстрее, и я уже не могла понять, где мы находимся.
Мы нырнули еще в пару темных коридоров и выбежали в абсолютно пустой зал, в котором не хватало одной стены – ее заменяло красное небо и заходящее солнце. К подобным фокусам я уже привыкла, поэтому не удивилась. Удивилась я, когда девушка, не сбавляя скорости, потащила меня к этому «окну». Я крикнула: «Стой», и мы затормозили на самом краю. Вид открывался прекрасный – особенно миниатюрные ступни моей безумной спутницы, наполовину висящие в воздухе на километровой высоте. Девушка бросила на меня непонимающий взгляд.
– Чего «стой»?
– Ты собиралась склонить меня к совместному самоубийству?
Она засмеялась. Мы долго смотрели в глаза друг в другу, будто играли в гляделки. Внезапно проснулся мой соно, я виновато улыбнулась и вынула его из кармана. Девушка бросила на соник насупленный взгляд.
– Ненавижу эти штуки.
Я улыбнулась еще более виновато и просмотрела сообщение. Трубили общий сбор, наш корабль отправлялся через полчаса. Соник осыпал меня ворохом топографических сердец и пропел что-то на псевдоиольском – наверное, о любви. Так Микки выражала, что соскучилась, что устала, что не выспалась, что завидует и что ей не терпится оказаться дома. Уходить казалось дико невежливым, да и не хотелось мне тащиться в порт и лететь домой, в лабораторию, к руинам нашего фиаско. Повернувшись к девушке, я вздохнула.
– Вообще-то я тоже их ненавижу. До смерти.
Она кивнула.
– Тогда чего мы ждем?
И столкнула меня вниз.
– Ну, ты же до смерти хотела избавиться от этой штуки!
Видимо, это был ответ на мой протяжный, полный отчаяния визг. Он был из тех, что можно записать и продать фильмограферам для озвучки какого-нибудь хоррора. Но записать я ничего не могла – я выронила соно, и он улетел вниз.
– Поле держит только органику. Удобно, да? Все лишнее – вон.
Слетевшие с меня туфли отправились вслед за соно. А я почему-то нет. Нас окунуло в пропасть, потом мягко замедлило и подбросило обратно. Теперь мы лежали на воздухе. Жестком и довольно холодном. Я постучала по нему и отбила костяшки. Обернувшись, я увидела тот самый зал, из которого мы выпрыгнули. Нас разделял десяток метров… чего-то. Или наоборот – ничего.
Не знаю, чего мне стоило не повторить свой боевой клич и не броситься обратно в зал. Я взяла себя в руки и негромко всхлипнула. Девушка, лежавшая на таком же жестком «ничто», повернулась ко мне и заворочалась, устраиваясь поудобнее. Внизу, всего в километре от нас, бушевал кипящий океан. Какая расслабляющая обстановка…
– У нас такая традиция – пока не посмотришь весь дворец, никуда не уйдешь. Наверное, поэтому к нам редко кто заходит.
Она улыбнулась, я попробовала ответить тем же, но дрожащие губы ни в какую не хотели слушаться, собираясь лишь в нелепый оскал.
– Что-то подсказывает мне, что это очень древняя традиция. Ей целых двести биллионов наносекунд.
Она засмеялась, переворачиваясь на спину и жмурясь от яркого закатного солнца.
– Что-то вроде, но ты ведь не хочешь улетать сегодня, так? Останься на пансионе – мы гостеприимные, просто гостей нет. Одни независимые эксперты. Будешь гостем?
– Буду.
Я сейчас на что угодно соглашусь, лишь бы снова оказаться на чем-то более материальном.
– Ну и отлично. Все, что в тебе было от независимого эксперта, мы уже утопили. Значит, задержишься на недельку. У меня самой на полный осмотр дворца ушло семь лет, но, думаю, мы сумеем ускорить процесс. А если захочешь – сможем даже замедлить… Да не таращься ты вниз – если так страшно, смотри вверх.
Вверху было небо. Это было логично, это укладывалось в привычную картину мира, а потому успокаивало. Но до неба было куда больше километра. Меня снова начало мутить, поэтому я задрала голову и уставилась в стену покинутого нами зала – она была близкой, устойчивой, золотистой и внушала доверие. Вот только шея быстро устала, поэтому я опустила голову и уперлась взглядом в свою собеседницу, пытаясь не обращать внимания на то, что она лежит на багровом облаке, напоминавшем слона, сидящего на диете из удавов.
– Поднимайся. Отдохнули и будет.
Она ловко подпрыгнула, приземлилась на ноги и, как ни в чем ни бывало, оправила свое короткое одеяние. Мой взгляд снова уткнулся в ее идеальные ножки, попирающие ничто.
– Вставай. Поле дает стабильную опору, если ты это хотела услышать… Хотя я предпочитаю верить, что нас держат на кончиках пальцев духи ждущих воплощения предков… Так интереснее. И невоплощенным предкам какое-никакое занятие. Ты встаешь?
Я встала. Мне даже хватило выдержки одернуть костюм. Правда, делать я это старалась осторожно, будто боялась сдернуть себя вниз. Потом я неразумно опустила взгляд… Вы когда-нибудь стояли на воздухе? Нет, понятно, что в невесомости болтался каждый дурак и летал с гравитатором тоже – а вот ходитьпо воздуху вы пробовали? Чтобы чувствовать под ногами прохладную, твердую и даже немного шершавую опору, но видеть, что ее там нет. Я снова подумала, что все это голограмма и подо мной на самом деле пол, но потом вспомнила тягучий прощальный полет моего соника и туфель…
– Теперь пошли.
Обрадованная, я повернулась и зашагала к залу, хваля себя за то, что даже не спотыкаюсь от первобытного ужаса.
– Эй.
Девушка по-прежнему стояла на месте.
– Нам в другую сторону.
– Ты уверена? Нам же нужно осмотреть дворец…
– Он никуда не уйдет – он обещал. А вода сейчас – самое то. Догоняй.
Она бросилась вперед, к тонущему в океане солнцу, словно пыталась вытащить его за путающиеся в облаках лучи, не дать уйти на дно… Проклиная все на свете, я бросилась за ней. Пусть у меня не такие красивые ножки, но бегают они быстрее любых других – проверено и задокументировано.
Примерно через километр мы сравнялись, еще через пару минут я вырвалась на три корпуса. В светлый момент ликования и торжества справедливости я даже плюнула на то, что мы бежим по несуществующей дорожке. Наверное, поэтому я и пропустила тот момент, когда эта дорожка кончилась.
Мы с визгом рухнули вниз. Весь ужас вернулся ко мне умноженным на плюс бесконечность. Только сейчас я поняла, что она имела в виду под «водичкой» – кипящие волны величиной с хороший домик бушевали как раз под нами. Чтобы отвлечься от всепоглощающего отчаяния, я начала умножать свой скромный вес на ускорение свободного падения при существующей гравитации, чтобы вычислить силу импульса, с которой мы поцелуемся с океанской гладью. Получившаяся цифра выглядела… большой. Страшной… Похожей на «ой, мамочки», и пахла загубленной молодостью с привкусом несбывшихся надежд. Возможно, мне все-таки стоило сбросить пару кило – сейчас собственный вес приобрел определение «критический». От определения тоже пахло гнильцой. Я принялась выбирать волну, в которую мы врежемся, стараясь сохранять невозмутимость, как при выборе особнячка на лето.
Когда я уже выбрала себе низенькую с голубыми кудряшками, как последний памятник моему слепому доверию, я снова ощутила действие поля. Вот только скорость не уменьшалась. Через пару секунд я поняла, что меняется лишь глиссада – поле подталкивало в спину, все больше обретая плотность и превращаясь в скользкую плавную горку. Вспомнился график определения равновесной цены – на данный момент мы преодолели точку баланса и продолжали дешеветь. Спрос при этом стремительно повышался – мы уже почти горизонтально скользили метрах в ста над бушующими волнами… рынок бушевал, спрос на дешевую добычу рос среди пенистых покупателей, трясущих купюрами барашков и брызг.
Встряхнув головой, я попыталась успокоиться и прекратить нервно хихикать. Моя спутница снова обогнала меня, и я закричала:
– Там же кипяток – я сварюсь.
Как ни странно, она услышала.
– Ну, тогда бойся воды.
– Это поможет?
– Понятия не имею.
Ее подбросило как на трамплине, на вершине прыжка моя губительница соединила руки над головой, прошила навылет гребень высокой волны и рыбкой вошла в следующую. Вот как раз в тот момент, Фло, я. первый раз почувствовала себя героиней тех историй, что ты мне рассказывал, – той самой маленькой девочкой, что заживо сварила в синтезаторе злая ведьма из хижины на орлиных лапах.
В тот момент, когда меня должно было швырнуть в лицо ближайшей «наезднице океана», я крепко зажмурилась и сгруппировалась. Главное – не отключиться после удара, а уж там будем надеяться, что сангре учитывал, что его могут полить кипятком. И я смогу регенерировать свое сваренное вкрутую тело за те долгие месяцы, пока меня хватятся, будут искать и вылавливать сачком для планктона… Ничего не произошло.
Подождав секунд десять, я снова сжалась, но ничего снова произошло. Открыв глаза, я обнаружила, что поле по-прежнему держит меня над водой. Более того – оно снова твердело и превращалось в тонкую корку невидимого льда, отделяющую меня от кипящей воды. Вокруг бушевали волны, но моя невидимая скорлупа не пропускала даже брызг, замерев в какой-то точке, видимо принятой за «уровень моря».
После пробежки по воздуху, прогулки по воде казались отдохновением. Я уселась на свой «пол», поджав под себя ноги, и любовалась расшибающимися о мою сферу «покупателями». Ухмыльнувшись, я показала им… свое знание техник невербального общения на конкретном примере десемантизированного жеста с четкой негативной коннотацией. На данный момент моя цена была равна нулю, а их спрос – бесконечности, но ни «купить», ни «купать» меня они не имели ни малейшей возможности. Посмотрев на подплывающую ко мне девушку, я задумалась над ее положением на рынке. Получалось, что, нырнув за «уровень моря», она ушла в минус по оси цены. Значит, в момент покупки, она должна была еще доплатить покупателю – ну, к примеру, своей сухостью. Правда, при этом спрос на нее превышал даже мой, стремящийся к бесконечности. Задумавшись над понятием «больше чем бесконечность», я даже пропустила момент, когда девчонка бросила барахтаться в воде и каким-то непонятным образом забралась на мою «льдину».
Она тщательно выжимала волосы и капала мне на штаны. Ноги она свесила и болтала ими в кипятке, но кожа даже не покраснела. Ее голубой наряд потерял свою воздушность и облепил тело еле заметной дымкой – можно было подумать, что она залезла голышом в ванну с ореничным безе. Хотя ореника не дала бы такой эффект прозрачности… Я убедилась в том, что идеальные у нее не только ноги. И не только это… И с этим та же история… Ну и черт с ним. Зато у меня самые большие… комплексы. М-да.
Девушка поднялась на ноги, стянула с себя платье, тщательно его выжала и повесила на плечо. Потом заметила мой завистливый взгляд и вздохнула.
– Я не виновата – меня такой собрали. Должность обязывает. Все пытаюсь хотя бы ожирение заработать, но больше сжигаю на тренировках. А бросить не могу – чем еще здесь развлекаться?