Страница:
– Морская пехота, – ответил Бирюков. – Обычная армейская подготовка.
– Что ты решил сделать с теми фальшивками, что собрал на дороге у гаражей?
– Ты их не получишь. А я еще не принял решения, – ответил Бирюков. – Честно. Твой друг Карапетян забрал у меня тридцать штук. И свои деньги я собираюсь вернуть. Например, обменять их на фальшак. Думаю, что в скором времени кто-то из заинтересованных лиц сам выйдет на меня с этим предложением.
– Попробуй… Хотя твоя задумка вызывает у меня сомнения. Еще одна просьба. Если кто спросит, отвечай, что я попал в автомобильную аварию, а потом отлеживался на даче, – понизив голос, сказал Архипов. – Никаких серьезных травм. Несколько царапин.
– Спрашивать больше некому, – ответил Бирюков. – Через таксиста, подвозившего на дачу нашего лже-дипломата, я выяснил его адрес. Подождал немного и вчерашним вечером отправился в «Лесной городок». Хотеть взять Сахно за его куриное горло и выдавить хоть какую-то информацию. Но меня опередили. Сахно убит двумя выстрелами в живот и двумя в голову. Ни денег, ни документов я в доме нет. Ничего, даже квитанции из прачечной или чека из булочной. Кто этот Сахно? Как его настоящее имя? Нет ответа…
– Вот так дела.
За последнее время Архипов ждал только плохих известий, и был готов к ним. Но смерть Сахно… Кому понадобился этот маленький человек? Он возил партии фальшивых денег, рисковал шкурой и получал за это совсем небольшой просто грабительский процент. Архипов глотнул из стакана.
– Твои тюремщики могли держать тебя на той самой даче в «Лесном городке»?
– Исключено. «Лесной городок» – это слишком близко, рукой подать. Хотя по дороге туда и обратно моя голова торчала между колен, я точно помню, что путь занял не менее двух часов.
– Тебя возили окольными маршрутами, проселочными дорогами, чтобы ты окончательно потерял ориентировку во времени и пространстве.
– На кой это надо?
– Тогда я рассажу тебе свою версию событий.
Бирюков достал из коробки сигару, прикурив ее, зажмурил глаза от удовольствия. Вкратце вся суть истории сводилась к тому, что не Архипов контролировал своих клиентов, проживавших на съемной квартире в Сокольниках. Контролировали его. В тот момент, когда он выставил из квартиры старуху пенсионерку, чья дочь якобы пострадала в давке на дачной платформе, проник в ее квартиру, план авантюристов уже входил в завершающую стадию. Архипову настучали по голове, затащили в машину и увезли куда-то в Подмосковье. Впрочем, решить, как далеко он находится от Москвы, где именно его держат, пленник не мог. Его безвылаздно держали пристегнутым к железной кровати, а чтобы в голову не лезли шальные мысли о побеге, проводили сеансы психологического и физического давления. Избиения, издевательства, ему угрожали убийством, давали пищу, после которой Архипов едва мог передвигать ноги и так далее.
За короткий срок его довели до умственного и морального отупения, он готов подчиниться воли тюремщиков. Одновременно заставили связаться по сотовому телефону с Романом Горобцом. Под диктовку Архипов наговорил, что на примете появились очень надежные люди, которые без проблем берут три миллиона фальшивок за два миллиона четыреста тысяч. Горобец несколько раз переспросил, надежные ли парни. Архипов убеждал его, как мог, вложив в свою речь всю хитрость и темперамент, отпущенный природой. На кону стояла его жизнь. «Но ты не вернул бабки за те триста тысяч. Выходит, это уже вторая посылка», – поправил Горобец. «Бабки, вырученные от первой сделки, у меня в надежном месте, в ячейке». Но и этих, весьма поверхностных, если не сказать сомнительных объяснений, Горобцу хватило.
И потянулись бесконечные дни ожидания. Из окна, выводящего на заднюю сторону дома, можно было разглядеть лишь глухой забор, ночами, по черному небу крался молодой месяц, похожий на серп, издалека доносились гудки поездов. Однако даже приблизительно определить, в каком месте находится дача, затруднительно. И Архипов быстро оставил попытки сориентироваться на местности. За время ожидания он окончательно опустился и стал походить на старую немытую скотину, которую нельзя сдать даже на бойню, не сунув приемщику щедрый магарыч. Наконец неделю спустя пришли известия от Сахно: он выезжает, тот же вагон и место.
Но кого отравить за деньгами? Вот вопрос.
Архипов и его тюремщики отпадают по определению. Жбан прячется от ментов. Второй помощник Архипова некто Олег Сергеевич Полевой отдыхает на юге. И выбор снова пал на Бирюкова. Лже-дипломат его знает. Да и сам Бирюков – последний лох, которого можно использовать, не опасаясь последствий. Поначалу все шло гладко. Бирюков, которого, разумеется, пасли, встретил посылку. Сдав чемодан в камеру хранения, он пообедал в летнем кафе и неизвестно с какой целью отправился в публичную библиотеку. Может, решил поискать заметки о современной живописи. Короче, это дело десятое. В это время Сахно прибывает на съемную дачу в «Лесном городке», отпирает калитку своим ключом и, чтобы отдохнуть и перекусить с дороги, отправляется в летнюю кухню. Ему известно, что пленника безвылаздно держат в доме, поэтому столкнуться с Архиповым нет ни малейшего шанса. Ближе к ночи Сахно слышал, как на дворе заводят машину, гремят цепью ворот. Значит, уехали. Он перебирается в дом, меняет белье на одной из кроватей в спальне и видит сладкие сны: симпатичная проводница разносит по купе крепкий чай с его любимой пастилой.
Ближе к утру на участке снова появляется автомобиль. Вместо неразлучной троицы лже-дипломат встречает одного Панова с чемоданом, который он все никак не мог закрыть. Панов по своему обыкновению изъясняется в телеграфном стиле. «Возникли непредвиденные неприятности. Этот художник оказался не простачком». Потом они садятся за круглый стол под оранжевой лампой и начинают мусолить деньги. Недосдача – триста пятьдесят восемьдесят тысяч баксов с коротким хвостиком. Панов затевает завтрак. Ставит бутылку, крошит селедку, посыпая ее лучком и сдабривая маслицем. Садится к столу, разливает водку по рюмашкам. А потом стреляет с близкого расстояния в живот Сахно. И добивает выстрелами в голову. Чтобы наверняка. Затем упаковывает деньги в сумки, стирает пальцы полотенцем и уходит, закрыв калитку.
– Как моя идея? – спросил Бирюков. – Те же люди, которые тебя похитили, на самом деле и есть изготовители фальшивых денег. Вывод простой: ты ничего никому не должен. Ни цента.
– Твоя идея просто пшик, – покачал головой Архипов. – Не могли они держать меня в том доме в "Лесном городке. Слишком рисковано. И зачем, с какой целью они стали бы меня похищать? Меня, курицу, которую несет им золотые яйца? А потом пытались замочить на территории гаражей.
– Мочить тебя никто не пытался. Цель все та же – бабки. Твой Роман Горобец уверен на все сто, что за годы работы с ним ты скопил очень приличное состояние. Ты ведь имел до двадцати пяти процентов с выручки. И теперь он хочет прибрать все к рукам. Возможно, у него появились новые сбытчики. Когда дело коснулось тебя, простой рэкет, банальное похищение даже не рассматривали как варианты. Был нужен продуманный до мелочей план. Который они обмозговали и воплотили в жизнь.
– И все-таки мне слабо верится в эту сказку.
– Ты запомнил что-то из интерьера дома? Какую-то мелочь, деталь, которая могла бы показаться совершенно незначительной.
– Половую тряпку запомнил. Она была размером с носовой платок. Плевки в лицо тоже не забыл. Если бы ты оказался в моем состоянии, едва ли вспомнил свое имя. Еще люстра под светлым абажуром, сервант. Таких домов миллионы.
– А теперь на это посмотри.
Бирюков достал из сумки и развернул фотографию женщины с пышной косой. Женщина спиной прижалась к березе, перекинула через плечо платочек.
– Эту картинку я, кажется, видел, – Архипов пересел поближе. – Точно. Она висела над кроватью Панова.
– Немного, наверное, на дачных участках найдется таких фотографий, висящих над кроватями. Теперь вешают обнаженную натуру. Или что-то в этом роде. Короче, я хочу сказать: люди, похитившие тебя, а также изготовитель фальшивок – одна и та же команда. Все они в доле. Кто-то работает за процент, кто-то за разовые премиальные. Это не важно. И у них все получилось, если не считать некоторых шероховатостей. Ну, потеряли на дороге почти четыреста тысяч. Ну, ментов замочили. Неизбежные в таком деле издержки. Роман Горобец уже здесь. С тебя начнут тянуть бабки. Будь готов, как юный пионер.
– С пионера много не вытянешь, – за время своего заточения Архипов разучился понимать юмор. – Как думаешь, где сейчас фальшак?
Архипов плеснул водки в стакан.
– Однозначно – у Панова или у Горобца, – ответил Бирюков. – Разумеется, за вычетом четырехсот тысяч, которые спрятаны у меня. У Панова и мои тридцать тысяч. Готов обменять свои фальшивки на настоящие бабки.
– А мне что посоветуешь?
– Нужно выждать. Не соглашаться на условия Горобца. Проси время, чтобы подумать. Да я сам не в том положении, чтобы давать людям умные советы. Попытайся скрыться за границей. Уезжай на другой край земли.
– А дальше? – Архипов плеснул водки. – Меня все равно найдут, рано или поздно. И я получу пулю. Или перо Панова.
Когда Бирюков наконец ушел, Архипов вылил в мусорную корзину остатки водки из стакана, бросил пиджак на спинку стула и, повалившись на кожаный скрипучий диван, сомкнул веки. Уезжать за тридевять земель, прятаться неизвестно где, – это, пожалуй, самый глупый вариант из тех, что можно представить. Впрочем, это как посмотреть… Он перестанет быть самим собой, по подложному паспорту на имя Никиты Константиновича Звонарева, что сейчас лежит в сейфе, найдет работенку, скажем, чертежника в каком-нибудь проектном бюро, которое занимается привязкой к местности коровников и сенных сараев. Глухомань, тишина провинциального городка, где еще живы нравы и обычаи прошлого века.
После трудового дня он возвращается в убогую комнатенку, варит на электрической плитке концентрат пшенной каши. А потом сытый, разомлевший после стакана горячего молока, и почти счастливый разглядывает из своего верхнего окошка живописные окрестности. Водокачку, торчащую над крышами, словно гигантский карандаш, высокую голубятню, построенную мальчишками из негодных деревянных обрезков и проржавевших листов жести. И еще обширную помойку, которую почему-то никогда не убирают и не вывозят, а временами, когда скапливается слишком много мусора, просто поджигают. В помойке вечно копаются местные мальчишки, словно надеяться найти клад. Но в последние дни мальчишкам не до голубятни и не до помойки. Во дворе они поставили две пары козел, затащили на их толстую и длинную водопроводную трубу. И уселись на ее проржавевшем остове, как на лошади.
Мальчишки тяжелыми молотками изо всех сил молотят по металлу, выбивая из нутра тяжелые гудящие звуки. Бум-бум-бум… Этот набат слышит весь город. Архипов не включает радио, потому что известиями не интересуется, а набат во дворе заглушает все прочие звуки. Кажется, все это уже было в далеком детстве. Уже было… И комната в мезонине старого дома, и голубятня, и каша из грошового концентрата, и труба, которую мальчишки терзали до поздней ночи. Бум-бум-бум… И вот теперь, совсем скоро, предстоит возвращение в далекое детство.
Так оно и будет… Архипов будет рано ложится в кровать, накрываться пахучим ватным одеялом. Возможно, совсем скоро у него появится любовь, настоящее большое чувство, которого он ждал всю свою жизнь, но так и не нашел, так и не дождался. Наверняка она будет лаборанткой или завхозом из того же бюро, где в будние дни он восемь часов терпеливо высиживает за чертежной доской. Любовь где-то рядом, нужно сделать один шаг… Эта девочка будет нежной и чистой, такой трогательной в своей неопытности.
Ночь накрывает провинциальный городишко. Архипов лежит под ватным одеялом, слишком теплым и душным, и думает. Он словно в чем-то убеждает самого себя: «Господи, кажется, я счастлив. Кажется, я обрел то, что искал». В один прекрасный вечер, когда девушка его мечты наконец заберется под ватное одеяло, дверь распахнется настежь от тяжелого удара каблука. Бум. Вылетит хлипкий замок. Разлетится щепа. Архипов еще не успеет включить настольную лампу, как по кровати полоснет автоматная очередь. Вдоль, поперек и снова вдоль… По полу рассыплются стреляные гильзы. По комнате полетят обрывки ваты из разорванного в клочья одеяла. Запахнет кислой пороховой гарью. «Простите, я вас, случайно не побеспокоил? – спросит вежливый Панов. – Тогда прошу пардона. Дико извиняюсь. И удаляюсь». И снова ударит из автомата по кровати. Будет стрелять, пока не кончатся патроны. Бросит оружие, но не убежит, не уйдет до тех пор, пока не обшарит карманы убитых, не вывалит из шкафа постельное белье, не порежет бритвой матрас, насквозь пропитавшийся кровью. Перед отходом, разумеется, заглянет в бачок унитаза. Нет ли там тайника с деньгами.
Возможно, все случится совсем по-другому. По дороге на работу к Архипову подвалят два свойских пацана, одетых как-то особенно, не по-здешнему: «Дяденька, огоньку не найдется?» Нож под жабра, под самую рукоятку. С поворотом. И в разные стороны, куда глаза глядят. А он, истекая кровью, лежит на пыльной дороге, наблюдая, как вокруг начинают собираться люди. «Граждане, что случилось?» «Кажется, человека насмерть зарезали» «Что вы говорите? Ой, беда какая. Беда… Надо бы за врачом сбегать. Кажется, у него судороги начинаются». «Поздно. Он уже не дышит. Только кровянка идет». «Откуда он?» «Вроде, из чертежной мастерской. Бедняга». «Говорят, он молоко в лавке брал, а деньги обещал с получки отдать». «Теперь отдаст, дождешься от него… А за доктором послали? Тогда надо послать». «А кто его так зацепил? Местные?» «Да кто ж теперь узнает. Нет, все-таки надо хоть кого-то за носилками снарядить. Или хоть в чертежную контору сходить. К начальнику. Это ведь их работника прирезали. Вот старуху Белобородько в самый раз отправить». «Ишь ты какой прыткий. Я уж на ноги слабая».
Люди толпятся, гомонят, подходят новые прохожие, останавливаются, разговор начинается с начала и заканчивается все теми же носилками или доктором, за которым никому не интересно ходить. Занятнее наблюдать кровавую агонию Архипова. А он лежит, глотая пыль вперемежку с густой кровью, задыхается, слушает всю эту никчемную ахинею. И не может даже выругаться, не может сказать, что он еще жив, еще не околел. Не может, потому что сил не осталось. И понимает, что до больницы его живого эти суки, проклятые зеваки, все равно не донесут. Десять раз перекурят по дороге и обсосут все сплетни.
Архипов подскочил с дивана, будто на него плеснули кипятком, и ошалело огляделся по сторонам.
– И это называется счастьем? – прокричал он, неизвестно к кому обращаясь. – Сидеть где-то у черта на рогах, закрываясь ватным одеялом? И ждать смерти. Это называется счастьем? Или паскудством?
Кажется, он жив. И относительно здоров. Его не накололи на уркаганское перо и не разрезали надвое автоматной очередью. Привидится же такое. Впрочем, не мудрено после того, что пришлось пережить Архипову за последнее время. Итак, решено окончательно и бесповоротно: ни в какие бега он не уйдет. Останется на своем месте, заведет с Горобцом долгий торг, выгадает время. А там видно будет. Телефон зазвонил так неожиданно. Два гудка, четыре… Не подходить что ли? Он метнулся к столу и сорвал трубку. Голос Горобца звучал мягко, почти дружелюбно. Видимо, только что он покончил с шикарным очень острым обедом, залив пожар в желудке своим любимым «Варвареско» пятилетней выдержки.
– Приезжай завтра на старое место к мосту, – сказал Горобец. – В десять вечера я буду ждать в закусочной.
– К мосту? – переспросил Архипов, показалось, он ослышался, в этой грязной трущобе не назначали встреч уже года три, а то и дольше.
– А что? В самый раз, – усмехнулся Горобец. – Спокойное место. Шашлык там до сих пор стряпают?
– Не имею понятия. Но можно навести справки.
– Не надо ничего наводить, просто приезжай вовремя.
Запикали короткие гудки отбоя. Архипов положил трубку.
Глава одиннадцатая
– Что ты решил сделать с теми фальшивками, что собрал на дороге у гаражей?
– Ты их не получишь. А я еще не принял решения, – ответил Бирюков. – Честно. Твой друг Карапетян забрал у меня тридцать штук. И свои деньги я собираюсь вернуть. Например, обменять их на фальшак. Думаю, что в скором времени кто-то из заинтересованных лиц сам выйдет на меня с этим предложением.
– Попробуй… Хотя твоя задумка вызывает у меня сомнения. Еще одна просьба. Если кто спросит, отвечай, что я попал в автомобильную аварию, а потом отлеживался на даче, – понизив голос, сказал Архипов. – Никаких серьезных травм. Несколько царапин.
– Спрашивать больше некому, – ответил Бирюков. – Через таксиста, подвозившего на дачу нашего лже-дипломата, я выяснил его адрес. Подождал немного и вчерашним вечером отправился в «Лесной городок». Хотеть взять Сахно за его куриное горло и выдавить хоть какую-то информацию. Но меня опередили. Сахно убит двумя выстрелами в живот и двумя в голову. Ни денег, ни документов я в доме нет. Ничего, даже квитанции из прачечной или чека из булочной. Кто этот Сахно? Как его настоящее имя? Нет ответа…
– Вот так дела.
За последнее время Архипов ждал только плохих известий, и был готов к ним. Но смерть Сахно… Кому понадобился этот маленький человек? Он возил партии фальшивых денег, рисковал шкурой и получал за это совсем небольшой просто грабительский процент. Архипов глотнул из стакана.
– Твои тюремщики могли держать тебя на той самой даче в «Лесном городке»?
– Исключено. «Лесной городок» – это слишком близко, рукой подать. Хотя по дороге туда и обратно моя голова торчала между колен, я точно помню, что путь занял не менее двух часов.
– Тебя возили окольными маршрутами, проселочными дорогами, чтобы ты окончательно потерял ориентировку во времени и пространстве.
– На кой это надо?
– Тогда я рассажу тебе свою версию событий.
***
Бирюков достал из коробки сигару, прикурив ее, зажмурил глаза от удовольствия. Вкратце вся суть истории сводилась к тому, что не Архипов контролировал своих клиентов, проживавших на съемной квартире в Сокольниках. Контролировали его. В тот момент, когда он выставил из квартиры старуху пенсионерку, чья дочь якобы пострадала в давке на дачной платформе, проник в ее квартиру, план авантюристов уже входил в завершающую стадию. Архипову настучали по голове, затащили в машину и увезли куда-то в Подмосковье. Впрочем, решить, как далеко он находится от Москвы, где именно его держат, пленник не мог. Его безвылаздно держали пристегнутым к железной кровати, а чтобы в голову не лезли шальные мысли о побеге, проводили сеансы психологического и физического давления. Избиения, издевательства, ему угрожали убийством, давали пищу, после которой Архипов едва мог передвигать ноги и так далее.
За короткий срок его довели до умственного и морального отупения, он готов подчиниться воли тюремщиков. Одновременно заставили связаться по сотовому телефону с Романом Горобцом. Под диктовку Архипов наговорил, что на примете появились очень надежные люди, которые без проблем берут три миллиона фальшивок за два миллиона четыреста тысяч. Горобец несколько раз переспросил, надежные ли парни. Архипов убеждал его, как мог, вложив в свою речь всю хитрость и темперамент, отпущенный природой. На кону стояла его жизнь. «Но ты не вернул бабки за те триста тысяч. Выходит, это уже вторая посылка», – поправил Горобец. «Бабки, вырученные от первой сделки, у меня в надежном месте, в ячейке». Но и этих, весьма поверхностных, если не сказать сомнительных объяснений, Горобцу хватило.
И потянулись бесконечные дни ожидания. Из окна, выводящего на заднюю сторону дома, можно было разглядеть лишь глухой забор, ночами, по черному небу крался молодой месяц, похожий на серп, издалека доносились гудки поездов. Однако даже приблизительно определить, в каком месте находится дача, затруднительно. И Архипов быстро оставил попытки сориентироваться на местности. За время ожидания он окончательно опустился и стал походить на старую немытую скотину, которую нельзя сдать даже на бойню, не сунув приемщику щедрый магарыч. Наконец неделю спустя пришли известия от Сахно: он выезжает, тот же вагон и место.
Но кого отравить за деньгами? Вот вопрос.
Архипов и его тюремщики отпадают по определению. Жбан прячется от ментов. Второй помощник Архипова некто Олег Сергеевич Полевой отдыхает на юге. И выбор снова пал на Бирюкова. Лже-дипломат его знает. Да и сам Бирюков – последний лох, которого можно использовать, не опасаясь последствий. Поначалу все шло гладко. Бирюков, которого, разумеется, пасли, встретил посылку. Сдав чемодан в камеру хранения, он пообедал в летнем кафе и неизвестно с какой целью отправился в публичную библиотеку. Может, решил поискать заметки о современной живописи. Короче, это дело десятое. В это время Сахно прибывает на съемную дачу в «Лесном городке», отпирает калитку своим ключом и, чтобы отдохнуть и перекусить с дороги, отправляется в летнюю кухню. Ему известно, что пленника безвылаздно держат в доме, поэтому столкнуться с Архиповым нет ни малейшего шанса. Ближе к ночи Сахно слышал, как на дворе заводят машину, гремят цепью ворот. Значит, уехали. Он перебирается в дом, меняет белье на одной из кроватей в спальне и видит сладкие сны: симпатичная проводница разносит по купе крепкий чай с его любимой пастилой.
Ближе к утру на участке снова появляется автомобиль. Вместо неразлучной троицы лже-дипломат встречает одного Панова с чемоданом, который он все никак не мог закрыть. Панов по своему обыкновению изъясняется в телеграфном стиле. «Возникли непредвиденные неприятности. Этот художник оказался не простачком». Потом они садятся за круглый стол под оранжевой лампой и начинают мусолить деньги. Недосдача – триста пятьдесят восемьдесят тысяч баксов с коротким хвостиком. Панов затевает завтрак. Ставит бутылку, крошит селедку, посыпая ее лучком и сдабривая маслицем. Садится к столу, разливает водку по рюмашкам. А потом стреляет с близкого расстояния в живот Сахно. И добивает выстрелами в голову. Чтобы наверняка. Затем упаковывает деньги в сумки, стирает пальцы полотенцем и уходит, закрыв калитку.
***
– Как моя идея? – спросил Бирюков. – Те же люди, которые тебя похитили, на самом деле и есть изготовители фальшивых денег. Вывод простой: ты ничего никому не должен. Ни цента.
– Твоя идея просто пшик, – покачал головой Архипов. – Не могли они держать меня в том доме в "Лесном городке. Слишком рисковано. И зачем, с какой целью они стали бы меня похищать? Меня, курицу, которую несет им золотые яйца? А потом пытались замочить на территории гаражей.
– Мочить тебя никто не пытался. Цель все та же – бабки. Твой Роман Горобец уверен на все сто, что за годы работы с ним ты скопил очень приличное состояние. Ты ведь имел до двадцати пяти процентов с выручки. И теперь он хочет прибрать все к рукам. Возможно, у него появились новые сбытчики. Когда дело коснулось тебя, простой рэкет, банальное похищение даже не рассматривали как варианты. Был нужен продуманный до мелочей план. Который они обмозговали и воплотили в жизнь.
– И все-таки мне слабо верится в эту сказку.
– Ты запомнил что-то из интерьера дома? Какую-то мелочь, деталь, которая могла бы показаться совершенно незначительной.
– Половую тряпку запомнил. Она была размером с носовой платок. Плевки в лицо тоже не забыл. Если бы ты оказался в моем состоянии, едва ли вспомнил свое имя. Еще люстра под светлым абажуром, сервант. Таких домов миллионы.
– А теперь на это посмотри.
Бирюков достал из сумки и развернул фотографию женщины с пышной косой. Женщина спиной прижалась к березе, перекинула через плечо платочек.
– Эту картинку я, кажется, видел, – Архипов пересел поближе. – Точно. Она висела над кроватью Панова.
– Немного, наверное, на дачных участках найдется таких фотографий, висящих над кроватями. Теперь вешают обнаженную натуру. Или что-то в этом роде. Короче, я хочу сказать: люди, похитившие тебя, а также изготовитель фальшивок – одна и та же команда. Все они в доле. Кто-то работает за процент, кто-то за разовые премиальные. Это не важно. И у них все получилось, если не считать некоторых шероховатостей. Ну, потеряли на дороге почти четыреста тысяч. Ну, ментов замочили. Неизбежные в таком деле издержки. Роман Горобец уже здесь. С тебя начнут тянуть бабки. Будь готов, как юный пионер.
– С пионера много не вытянешь, – за время своего заточения Архипов разучился понимать юмор. – Как думаешь, где сейчас фальшак?
Архипов плеснул водки в стакан.
– Однозначно – у Панова или у Горобца, – ответил Бирюков. – Разумеется, за вычетом четырехсот тысяч, которые спрятаны у меня. У Панова и мои тридцать тысяч. Готов обменять свои фальшивки на настоящие бабки.
– А мне что посоветуешь?
– Нужно выждать. Не соглашаться на условия Горобца. Проси время, чтобы подумать. Да я сам не в том положении, чтобы давать людям умные советы. Попытайся скрыться за границей. Уезжай на другой край земли.
– А дальше? – Архипов плеснул водки. – Меня все равно найдут, рано или поздно. И я получу пулю. Или перо Панова.
***
Когда Бирюков наконец ушел, Архипов вылил в мусорную корзину остатки водки из стакана, бросил пиджак на спинку стула и, повалившись на кожаный скрипучий диван, сомкнул веки. Уезжать за тридевять земель, прятаться неизвестно где, – это, пожалуй, самый глупый вариант из тех, что можно представить. Впрочем, это как посмотреть… Он перестанет быть самим собой, по подложному паспорту на имя Никиты Константиновича Звонарева, что сейчас лежит в сейфе, найдет работенку, скажем, чертежника в каком-нибудь проектном бюро, которое занимается привязкой к местности коровников и сенных сараев. Глухомань, тишина провинциального городка, где еще живы нравы и обычаи прошлого века.
После трудового дня он возвращается в убогую комнатенку, варит на электрической плитке концентрат пшенной каши. А потом сытый, разомлевший после стакана горячего молока, и почти счастливый разглядывает из своего верхнего окошка живописные окрестности. Водокачку, торчащую над крышами, словно гигантский карандаш, высокую голубятню, построенную мальчишками из негодных деревянных обрезков и проржавевших листов жести. И еще обширную помойку, которую почему-то никогда не убирают и не вывозят, а временами, когда скапливается слишком много мусора, просто поджигают. В помойке вечно копаются местные мальчишки, словно надеяться найти клад. Но в последние дни мальчишкам не до голубятни и не до помойки. Во дворе они поставили две пары козел, затащили на их толстую и длинную водопроводную трубу. И уселись на ее проржавевшем остове, как на лошади.
Мальчишки тяжелыми молотками изо всех сил молотят по металлу, выбивая из нутра тяжелые гудящие звуки. Бум-бум-бум… Этот набат слышит весь город. Архипов не включает радио, потому что известиями не интересуется, а набат во дворе заглушает все прочие звуки. Кажется, все это уже было в далеком детстве. Уже было… И комната в мезонине старого дома, и голубятня, и каша из грошового концентрата, и труба, которую мальчишки терзали до поздней ночи. Бум-бум-бум… И вот теперь, совсем скоро, предстоит возвращение в далекое детство.
Так оно и будет… Архипов будет рано ложится в кровать, накрываться пахучим ватным одеялом. Возможно, совсем скоро у него появится любовь, настоящее большое чувство, которого он ждал всю свою жизнь, но так и не нашел, так и не дождался. Наверняка она будет лаборанткой или завхозом из того же бюро, где в будние дни он восемь часов терпеливо высиживает за чертежной доской. Любовь где-то рядом, нужно сделать один шаг… Эта девочка будет нежной и чистой, такой трогательной в своей неопытности.
Ночь накрывает провинциальный городишко. Архипов лежит под ватным одеялом, слишком теплым и душным, и думает. Он словно в чем-то убеждает самого себя: «Господи, кажется, я счастлив. Кажется, я обрел то, что искал». В один прекрасный вечер, когда девушка его мечты наконец заберется под ватное одеяло, дверь распахнется настежь от тяжелого удара каблука. Бум. Вылетит хлипкий замок. Разлетится щепа. Архипов еще не успеет включить настольную лампу, как по кровати полоснет автоматная очередь. Вдоль, поперек и снова вдоль… По полу рассыплются стреляные гильзы. По комнате полетят обрывки ваты из разорванного в клочья одеяла. Запахнет кислой пороховой гарью. «Простите, я вас, случайно не побеспокоил? – спросит вежливый Панов. – Тогда прошу пардона. Дико извиняюсь. И удаляюсь». И снова ударит из автомата по кровати. Будет стрелять, пока не кончатся патроны. Бросит оружие, но не убежит, не уйдет до тех пор, пока не обшарит карманы убитых, не вывалит из шкафа постельное белье, не порежет бритвой матрас, насквозь пропитавшийся кровью. Перед отходом, разумеется, заглянет в бачок унитаза. Нет ли там тайника с деньгами.
Возможно, все случится совсем по-другому. По дороге на работу к Архипову подвалят два свойских пацана, одетых как-то особенно, не по-здешнему: «Дяденька, огоньку не найдется?» Нож под жабра, под самую рукоятку. С поворотом. И в разные стороны, куда глаза глядят. А он, истекая кровью, лежит на пыльной дороге, наблюдая, как вокруг начинают собираться люди. «Граждане, что случилось?» «Кажется, человека насмерть зарезали» «Что вы говорите? Ой, беда какая. Беда… Надо бы за врачом сбегать. Кажется, у него судороги начинаются». «Поздно. Он уже не дышит. Только кровянка идет». «Откуда он?» «Вроде, из чертежной мастерской. Бедняга». «Говорят, он молоко в лавке брал, а деньги обещал с получки отдать». «Теперь отдаст, дождешься от него… А за доктором послали? Тогда надо послать». «А кто его так зацепил? Местные?» «Да кто ж теперь узнает. Нет, все-таки надо хоть кого-то за носилками снарядить. Или хоть в чертежную контору сходить. К начальнику. Это ведь их работника прирезали. Вот старуху Белобородько в самый раз отправить». «Ишь ты какой прыткий. Я уж на ноги слабая».
Люди толпятся, гомонят, подходят новые прохожие, останавливаются, разговор начинается с начала и заканчивается все теми же носилками или доктором, за которым никому не интересно ходить. Занятнее наблюдать кровавую агонию Архипова. А он лежит, глотая пыль вперемежку с густой кровью, задыхается, слушает всю эту никчемную ахинею. И не может даже выругаться, не может сказать, что он еще жив, еще не околел. Не может, потому что сил не осталось. И понимает, что до больницы его живого эти суки, проклятые зеваки, все равно не донесут. Десять раз перекурят по дороге и обсосут все сплетни.
***
Архипов подскочил с дивана, будто на него плеснули кипятком, и ошалело огляделся по сторонам.
– И это называется счастьем? – прокричал он, неизвестно к кому обращаясь. – Сидеть где-то у черта на рогах, закрываясь ватным одеялом? И ждать смерти. Это называется счастьем? Или паскудством?
Кажется, он жив. И относительно здоров. Его не накололи на уркаганское перо и не разрезали надвое автоматной очередью. Привидится же такое. Впрочем, не мудрено после того, что пришлось пережить Архипову за последнее время. Итак, решено окончательно и бесповоротно: ни в какие бега он не уйдет. Останется на своем месте, заведет с Горобцом долгий торг, выгадает время. А там видно будет. Телефон зазвонил так неожиданно. Два гудка, четыре… Не подходить что ли? Он метнулся к столу и сорвал трубку. Голос Горобца звучал мягко, почти дружелюбно. Видимо, только что он покончил с шикарным очень острым обедом, залив пожар в желудке своим любимым «Варвареско» пятилетней выдержки.
– Приезжай завтра на старое место к мосту, – сказал Горобец. – В десять вечера я буду ждать в закусочной.
– К мосту? – переспросил Архипов, показалось, он ослышался, в этой грязной трущобе не назначали встреч уже года три, а то и дольше.
– А что? В самый раз, – усмехнулся Горобец. – Спокойное место. Шашлык там до сих пор стряпают?
– Не имею понятия. Но можно навести справки.
– Не надо ничего наводить, просто приезжай вовремя.
Запикали короткие гудки отбоя. Архипов положил трубку.
Глава одиннадцатая
Архипов остановил свой бордовый «Понтиак» на стоянке под мостом, посмотрел на часы и откинул назад сидение. Ждать встречи с Горобцом еще час с лишним. Есть время почитать газету или размять ноги, но эти действия лишены всякого смысла. Он провел тяжелую бессонную ночь, не включая света, как загробная тень, слонялся по квартире, переставляя с места на место никчемные безделушки. Лежал на софе, уставившись в темный потолок, время от времени прикладывался к стакану. Ждал, когда за окном медленно разольется рассветная муть, сумрак уйдет, из-за дальних домов вылезет полукруг солнца. И жизнь перестанет казаться безысходным кошмаром.
Утром включил свет в ванной комнате, посмотрел на свое отражение в огромном с пола до потолка зеркале и плюнул на пол. Под глазами разошлись темные круги, кожа приобрела какой-то странный мертвенный цвет, лицо сделалось одутловатым, а нос заострился. С такой внешностью без всяких там проб возьмут на роль мертвяка в фильме ужасов. И грима не потребуется. Архипов кое-как привел себя в божеский вид, влез в спортивный клетчатый пиджак, нацепил на нос очки с темными стеклами. Сев за руль, оправился в банк «Фаворит Плюс». Открыв депозитарную ячейку, выгреб в спортивную сумку пачки стодолларовых банкнот в банковской упаковке. Еще несколько часов он убил в своем рабочем кабинете, к бутылке больше не прикасался, стараясь выстроить линию поведения, схему предстоящего разговора с Горобцом.
Архипов скажет: «Ты знаешь, у меня сейчас трудные времена. Я был похищен бандой вымогателей. Перенес такие муки, которые не каждому человеку в жизни выпадают. Плюс недавний развод с женой. Раздел имущества затягивается, и конца этому аду не видно. Встречные и поперечные иски, адвокаты, которые научились только деньги сосать. Короче, не жизнь, а бочка, полная дерьма». Легко догадаться, что ответит Горобец. Скажет, что у всех разводы с женами, раздел имущества, адвокаты и бочки с дерьмом. Но при чем тут бизнес? И нечего ответить. Разумеется, ни под каким видом нельзя даже словом намекнуть, что лже-дипломат Сахно как-то связан с похитителями Архипова. Реальных доказательств нет. Есть домыслы и фантазии Бирюкова. И еще вырезка из какого-то журнала, простая бумажка, ценой в копейку.
Все логические построения рассыпались в пыль, Архипов так и не нашел нужных убедительных слов для разговора.
Теперь, когда он полулежал на переднем сиденье «Понтиака», испытывая лишь душевную пустоту и обреченность жертвенного барана, не хотелось и пальцем пошевелить, не то что устраивать променад вокруг здешних достопримечательностей. Шашлычной, похожей на курятник, отравляющей воздух запахами жареной собачатины. Или будки чистильщика обуви, старика в огромной кепке, закрывающую почти всю физиономию, сухую и маленькую, как печеное яблоко. Читать газет тоже нет смысла, гороскопы, напечатанные в них, никогда не сбываются. Там не напишут главного: проживет ли Архипов еще одну неделю, месяц, год… Или уже сегодня его труп с лицом, превращенным в месиво из мяса и костей, с переломанными руками и ногами выбросят на городскую свалку. А к утру стая бродячих собак сожрет то, что осталось от человека.
Представив себе эту душераздирающую отвратительную в своих мелких деталях картину, Архипов тихо застонал. Он подумал, что за свою жизнь совершил кучу ошибок, больших и малых. Но была среди них одна роковая ошибка, перевернувшая все его существование. Не ошибка, беда.
Все начиналось шесть лет назад, стоял такой же душный август, над городом слоились фабричные дымы, смог, серые автомобильные выхлопы, а в душе цвела весна. Все лето, простояв на Крымской набережной, оптом и в розницу сбывая лубковые московские пейзажи иностранным туристам и здешним ценителям «высокого» искусства, Архипов неожиданно для себя зашиб очень хорошую деньгу. Все барахло, что годами захламляло его студию, за одно лето разобрали, как жареные пирожки. Пришлось нанять двух рабов, учеников художественного училища, которые, не поднимая головы, выписывали арбатские переулки, старинные церквушки с горящими на солнце куполами и унылые монастыри. Тема уходящей старины, в прежние времена не пользовавшаяся спросом, вдруг пошла на ура.
После полуночи, заперевшись в студийной каморке, Архипов и его давнишняя любовница Ева Фридман пересчитывали деньги, строили грандиозные планы, повторяя вслух, что дураков не сеют и не пашут, они сами родятся. Раз лохам нравится московская старина, они ее получат. А вырученные деньги… Им найдется применение.
Идея создания собственного художественного салона современной живописи давно будоражила воображение Архипова. Объективно оценивая свои художественные способности, он пришел к выводу, что таких живописцев, как он, хоть в шеренгу станови и строем отправляй в колхоз. Живая линия до Новгорода растянется, а то и дальше. За последнее время он, позабыв амбиции юности, опустился до уличной конъюнктуры: этой псевдо старины, кривых переулков и аляповатых церквушек. Но по части финансовых талантов Бог Архипова не обделил. Ясно же, богатых людей становится все больше, живопись из кустарного ремесла превращается в большой бизнес. Кто раньше усвоит эту аксиому, тот больше заработает. Нужно хватать кусок, пока не схватили другие. Архипову за последний год удалось хорошо подмолотить на своей мазне, и дача покойных родителей в Кубинке ушла за астрономические деньги.
Еще в середине лета он начал переговоры с неким Сафоновым, занудливым и капризным стариком хозяином магазина «Букинист», находившимся в центре Москвы рядом с Бульварным кольцом. «Букинист» занимал часть первого этажа пятиэтажного кирпичного дома, в другой половине находился магазин «Дары моря», источавший на всю округу непередаваемое зловоние протухшей трески и запах отгоревшего пожара. Год назад здесь в подсобном помещении вспыхнуло пламя, когда кладовщица бросила на обогреватель свой рабочий халат. Пожар ликвидировали своими силами, убытки списали. Огонь тот давно отгорел, а вонь осталась. В магазин косяками валили то пожарные, то санитарные инспектора и безбожно штрафовали хозяйку. С пожилой женщиной, владевший «Дарами моря» удалось договориться и сойтись в цене, заведение приносило больше огорчений и убытков, чем прибыли.
Проблем с букинистом Сафоновым, лишенным коммерческой хватки, прогоравшим на своих лучших начинаниях, поначалу тоже не предвиделось. Сафонов быстро впадал в нищету, его магазин влачил жалкое существование, утопал в макулатуре, пропахшей несвежей рыбой. Но хозяин никак не хотел уступить в цене, вел долгий мелочный торг за каждых грош, и в сражениях за деньги одерживал победу измором.
«Этот старый педераст доведет меня до самого края, – диким голосом орала Ева Фридман, закончив пересчитывать дневную выручку. – Уже довел, сука, мразь поганая. Я просто приду в его крысиную нору с топором. И башка этого недоноска покатится под стеллажи». «Ну, что ты, дорогая, – верхняя губа Архипова начинала мелко дергаться, как у кролика. Угрозам Евы он верил. – К чему такие крайности? К чему эта мокруха, которая ничего нам не даст. Кроме срока с конфискацией». Глаза Фридман горели на бледном лице, как раскаленные угли, жесткие черные волосы вставали дыбом, как у ведьмы на шабаше. В такие минуты Архипову казалось, что девушка под складками длинной юбки прячет мясной топор, изъеденный кровавой ржавчиной, и хоть сейчас готова перейти от угроз к действиям. Значит, жизнь несчастного букиниста повисла на волоске. Когда Архипов заглядывал в глаза своей любовницы, начинало казаться что и его собственная жизнь болтается на тонкой веревочке, которая вот-вот перетрется. И по спине пробегала стайка муравьев.
В сентябре Ева неожиданно исчезла из его жизни, с каким-то артистом подалась в теплые края и долго не возвращалась обратно. В глубине души Архипов радовался, что это болезненная порочная связь, которой он почему-то стыдился, хотя бы на время оборвалась. Истеричной нимфоманки Евы больше не видно на горизонте.
Дело с букинистом начало медленно сдвигаться с мертвой точки, старик уступил какие-то гроши, предупредив, что это первая и последняя жертва с его стороны. Архипов набрал долгов, и уже был готов ударить по рукам. Но вовремя подготовил смету реставрации и ремонта помещения. Каким же дураком он оказался. Только на обустройство подземного хранилища уйдет вагон денег. Он век не расплатится с долгами. А картинная галерея станет не культурной меккой московской интеллигенции, превратится в место пьяных посиделок, где будут собираться всякие непризнанные гении, поливать помоями людей, которые чего-то добились в жизни, и спорить о своем месте в современном искусстве. Бездомные живописцы станут спать вповалку прямо на досках пола, а центральное место в этой тусовке займет Ева Фридман, которая станет отдаваться мужикам в порядке живой очереди. Самому трезвому, самому талантливому, самому пьяному… Или всем сразу.
Кто– нибудь из живописцев умрет от передозировки героина, другой в приступе хандры удавится в сортире… Это будет настоящий бедлам, помойка человеческих отбросов. Самого Архипова рано или поздно менты привлекут к уголовной ответственности за содержание притона. Этого он хотел?
Утром включил свет в ванной комнате, посмотрел на свое отражение в огромном с пола до потолка зеркале и плюнул на пол. Под глазами разошлись темные круги, кожа приобрела какой-то странный мертвенный цвет, лицо сделалось одутловатым, а нос заострился. С такой внешностью без всяких там проб возьмут на роль мертвяка в фильме ужасов. И грима не потребуется. Архипов кое-как привел себя в божеский вид, влез в спортивный клетчатый пиджак, нацепил на нос очки с темными стеклами. Сев за руль, оправился в банк «Фаворит Плюс». Открыв депозитарную ячейку, выгреб в спортивную сумку пачки стодолларовых банкнот в банковской упаковке. Еще несколько часов он убил в своем рабочем кабинете, к бутылке больше не прикасался, стараясь выстроить линию поведения, схему предстоящего разговора с Горобцом.
Архипов скажет: «Ты знаешь, у меня сейчас трудные времена. Я был похищен бандой вымогателей. Перенес такие муки, которые не каждому человеку в жизни выпадают. Плюс недавний развод с женой. Раздел имущества затягивается, и конца этому аду не видно. Встречные и поперечные иски, адвокаты, которые научились только деньги сосать. Короче, не жизнь, а бочка, полная дерьма». Легко догадаться, что ответит Горобец. Скажет, что у всех разводы с женами, раздел имущества, адвокаты и бочки с дерьмом. Но при чем тут бизнес? И нечего ответить. Разумеется, ни под каким видом нельзя даже словом намекнуть, что лже-дипломат Сахно как-то связан с похитителями Архипова. Реальных доказательств нет. Есть домыслы и фантазии Бирюкова. И еще вырезка из какого-то журнала, простая бумажка, ценой в копейку.
Все логические построения рассыпались в пыль, Архипов так и не нашел нужных убедительных слов для разговора.
***
Теперь, когда он полулежал на переднем сиденье «Понтиака», испытывая лишь душевную пустоту и обреченность жертвенного барана, не хотелось и пальцем пошевелить, не то что устраивать променад вокруг здешних достопримечательностей. Шашлычной, похожей на курятник, отравляющей воздух запахами жареной собачатины. Или будки чистильщика обуви, старика в огромной кепке, закрывающую почти всю физиономию, сухую и маленькую, как печеное яблоко. Читать газет тоже нет смысла, гороскопы, напечатанные в них, никогда не сбываются. Там не напишут главного: проживет ли Архипов еще одну неделю, месяц, год… Или уже сегодня его труп с лицом, превращенным в месиво из мяса и костей, с переломанными руками и ногами выбросят на городскую свалку. А к утру стая бродячих собак сожрет то, что осталось от человека.
Представив себе эту душераздирающую отвратительную в своих мелких деталях картину, Архипов тихо застонал. Он подумал, что за свою жизнь совершил кучу ошибок, больших и малых. Но была среди них одна роковая ошибка, перевернувшая все его существование. Не ошибка, беда.
Все начиналось шесть лет назад, стоял такой же душный август, над городом слоились фабричные дымы, смог, серые автомобильные выхлопы, а в душе цвела весна. Все лето, простояв на Крымской набережной, оптом и в розницу сбывая лубковые московские пейзажи иностранным туристам и здешним ценителям «высокого» искусства, Архипов неожиданно для себя зашиб очень хорошую деньгу. Все барахло, что годами захламляло его студию, за одно лето разобрали, как жареные пирожки. Пришлось нанять двух рабов, учеников художественного училища, которые, не поднимая головы, выписывали арбатские переулки, старинные церквушки с горящими на солнце куполами и унылые монастыри. Тема уходящей старины, в прежние времена не пользовавшаяся спросом, вдруг пошла на ура.
После полуночи, заперевшись в студийной каморке, Архипов и его давнишняя любовница Ева Фридман пересчитывали деньги, строили грандиозные планы, повторяя вслух, что дураков не сеют и не пашут, они сами родятся. Раз лохам нравится московская старина, они ее получат. А вырученные деньги… Им найдется применение.
Идея создания собственного художественного салона современной живописи давно будоражила воображение Архипова. Объективно оценивая свои художественные способности, он пришел к выводу, что таких живописцев, как он, хоть в шеренгу станови и строем отправляй в колхоз. Живая линия до Новгорода растянется, а то и дальше. За последнее время он, позабыв амбиции юности, опустился до уличной конъюнктуры: этой псевдо старины, кривых переулков и аляповатых церквушек. Но по части финансовых талантов Бог Архипова не обделил. Ясно же, богатых людей становится все больше, живопись из кустарного ремесла превращается в большой бизнес. Кто раньше усвоит эту аксиому, тот больше заработает. Нужно хватать кусок, пока не схватили другие. Архипову за последний год удалось хорошо подмолотить на своей мазне, и дача покойных родителей в Кубинке ушла за астрономические деньги.
Еще в середине лета он начал переговоры с неким Сафоновым, занудливым и капризным стариком хозяином магазина «Букинист», находившимся в центре Москвы рядом с Бульварным кольцом. «Букинист» занимал часть первого этажа пятиэтажного кирпичного дома, в другой половине находился магазин «Дары моря», источавший на всю округу непередаваемое зловоние протухшей трески и запах отгоревшего пожара. Год назад здесь в подсобном помещении вспыхнуло пламя, когда кладовщица бросила на обогреватель свой рабочий халат. Пожар ликвидировали своими силами, убытки списали. Огонь тот давно отгорел, а вонь осталась. В магазин косяками валили то пожарные, то санитарные инспектора и безбожно штрафовали хозяйку. С пожилой женщиной, владевший «Дарами моря» удалось договориться и сойтись в цене, заведение приносило больше огорчений и убытков, чем прибыли.
Проблем с букинистом Сафоновым, лишенным коммерческой хватки, прогоравшим на своих лучших начинаниях, поначалу тоже не предвиделось. Сафонов быстро впадал в нищету, его магазин влачил жалкое существование, утопал в макулатуре, пропахшей несвежей рыбой. Но хозяин никак не хотел уступить в цене, вел долгий мелочный торг за каждых грош, и в сражениях за деньги одерживал победу измором.
«Этот старый педераст доведет меня до самого края, – диким голосом орала Ева Фридман, закончив пересчитывать дневную выручку. – Уже довел, сука, мразь поганая. Я просто приду в его крысиную нору с топором. И башка этого недоноска покатится под стеллажи». «Ну, что ты, дорогая, – верхняя губа Архипова начинала мелко дергаться, как у кролика. Угрозам Евы он верил. – К чему такие крайности? К чему эта мокруха, которая ничего нам не даст. Кроме срока с конфискацией». Глаза Фридман горели на бледном лице, как раскаленные угли, жесткие черные волосы вставали дыбом, как у ведьмы на шабаше. В такие минуты Архипову казалось, что девушка под складками длинной юбки прячет мясной топор, изъеденный кровавой ржавчиной, и хоть сейчас готова перейти от угроз к действиям. Значит, жизнь несчастного букиниста повисла на волоске. Когда Архипов заглядывал в глаза своей любовницы, начинало казаться что и его собственная жизнь болтается на тонкой веревочке, которая вот-вот перетрется. И по спине пробегала стайка муравьев.
В сентябре Ева неожиданно исчезла из его жизни, с каким-то артистом подалась в теплые края и долго не возвращалась обратно. В глубине души Архипов радовался, что это болезненная порочная связь, которой он почему-то стыдился, хотя бы на время оборвалась. Истеричной нимфоманки Евы больше не видно на горизонте.
Дело с букинистом начало медленно сдвигаться с мертвой точки, старик уступил какие-то гроши, предупредив, что это первая и последняя жертва с его стороны. Архипов набрал долгов, и уже был готов ударить по рукам. Но вовремя подготовил смету реставрации и ремонта помещения. Каким же дураком он оказался. Только на обустройство подземного хранилища уйдет вагон денег. Он век не расплатится с долгами. А картинная галерея станет не культурной меккой московской интеллигенции, превратится в место пьяных посиделок, где будут собираться всякие непризнанные гении, поливать помоями людей, которые чего-то добились в жизни, и спорить о своем месте в современном искусстве. Бездомные живописцы станут спать вповалку прямо на досках пола, а центральное место в этой тусовке займет Ева Фридман, которая станет отдаваться мужикам в порядке живой очереди. Самому трезвому, самому талантливому, самому пьяному… Или всем сразу.
Кто– нибудь из живописцев умрет от передозировки героина, другой в приступе хандры удавится в сортире… Это будет настоящий бедлам, помойка человеческих отбросов. Самого Архипова рано или поздно менты привлекут к уголовной ответственности за содержание притона. Этого он хотел?