Страница:
Архипов уже был готов поставить крест на всех планах, когда приятный малый по фамилии Непомнящий свел его с неким Романом Борисовичем Горобцом, человеком обеспеченным, чье сердце всегда было открыто для высокого и не слишком высокого искусства. «Я помогу с деньгами, – сказал Горобец. – Это не вопрос». «Сколько? – хриплым шепотом спросил Архипов. – В смысле процентов?» «Ну, друг мой, я не ростовщик, вы меня с кем-то спутали, – он похлопал Архипова по плечу. – Платите отступные этому книжному червю. Пусть подавится. И составьте смету расходов на реконструкцию подвала и ремонт залов. Я все подпишу. Деньги получите в тот же день наличными. Вернете, когда разбогатеете. Не раньше. Да мне и не к спеху, я живу далеко отсюда, в Польше».
Ближе к Новому году ремонт закончился, открылась художественная галерея, где любой желающий мог купить приглянувшуюся ему вещь. Деньги валом не валили, но открытие «Камеи» стало первостатейным событием в жизни художественной богемы, собрало множество доброжелательных отзывов в газетах и вообще произвело эффект.
Архипов еще не искупался в первых лучах славы, когда в его кабинет явился какой-то кавказец, сказал, что он друг Горобца. И ушел, оставив два объемистых чемодана. Вскоре появился и сам Горобец. «Как художественный бизнес, процветает?» – спросил он. «Честно говоря, я ожидал большего, – признался Архипов. – Больших денег. Большего успеха. Большей шумихи». «Все придет со временем, – Горобец скинул пальто, подбитое норкой, закурил сигару. – Хочешь знать, что в чемоданах? Фальшивые акцизные марки на алкоголь. Одна бумажка стоит на черном рынке от двадцати до двадцати пяти центов, я отдаю по восемнадцать. Это так, для справки… А на тебе должок висит. Если хочешь рассчитаться поскорее, придется принимать и хранить у себя в „Камее“ такие чемоданы. Из южных республик будут приезжать парни и забирать это дерьмо. А вместо акцизных марок оставлять деньги. Ты ничем не рискуешь. Художественный салон – это же проходной двор, куда может зайти любой педик с улицы. Так сказать, богема… Менты за такими заведениями не смотрят. И вообще – это блестящая мысль открыть художественный салон. Надо отдать тебе должное, допереть до такой идеи… Молодец».
«Молодец», – как эхо повторил Архипов.
«Предлагаю тебе два цента с каждой акцизной марки. Согласен? По глазам вижу, что согласен». «Я не готов ответить сразу», – Архипов комкал в руках платок. «Если ты будешь и дальше заниматься этой сортирной мазней, что развесил по стенам в залах и в коридорах, и строить из себя целку, то вскоре окажешься на паперти, – нахмурился Горобец. – И тебе, как особо выдающемуся идиоту, никто не подаст. Кстати, мне срочно понадобились деньги. Итак, твое решение?» «Хорошо, – Архипов промокнул лоб. – Два цента с акцизной марки – это хорошо». «Тогда сам подбери себе пару толковых помощников, – сказал Горобец. – Одно условие: никаких бандитов. Иначе они приберут к рукам все наши дела, весь бизнес. А мы останемся с хреном во рту».
Фальшивые доллары пошли через год с небольшим, когда бутлегерство на Северном Кавказе перестало приносить прежние космические прибыли. «И правда, к чему производить этот мусор, паршивые наклейки, – сказал во время своего очередного наезда в Москву Горобец, – если есть возможность печатать настоящие деньги. Ну, почти настоящие». Архипов лишь молча кивнул головой. К тому времени он окончательно потерял право на собственное мнение, собственный голос.
Выбравшись из машины, Архипов вытащил из багажника спортивную сумку, набитую деньгами, повесил ее на плечо. В закусочной «Кренделек» в этот вечерний час посетителей собралось немного. В основном местные пьянчужки, водители большегрузных грузовиков и пара потаскушек, уже потерявших надежду подцепить клиента. Архипов занял столик в углу, ногой небрежно задвинул под него свою сумку. Когда из кухонного чада возник усатый официант в грязноватом заляпанном кровью фартуке, посетитель успел изучить убогое меню.
– Салат из помидоров и пиво, – сказал Архипов.
– Есть хороший шашлык, совсем свежий. Барашка сам утром резал.
– Когда я закажу себе дубовый гроб и венки с лентами, обязательно попробую твой шашлык, – Архипов снял темные очки. – Но не раньше. Слышишь? Не раньше. А пока салат и пиво.
Официант пожал плечами и растворился в дыму.
Входная дверь хлопнула, Архипов повернул голову. Горобец, изменив привычкам, оделся просто: в парусиновые штаны свободного кроя и цветную рубашку навыпуск. С маслянистыми чуть навыкате глазами, прилизанными каштановыми патлами, в узконосых ботинках, он был похож на мексиканца из телевизионного сериала про красивую жизнь на берегу океана. Он был один, видимо, телохранитель остался с другой стороны двери, на улице. При виде такого красавчика здешние шлюхи распрямили сутулые спины и покачали головами, понимая, что эта экзотическая рыбка не про них. Горобец пересек зал, опустился на стул напротив Архипова.
– А тут все по-старому, – улыбнулся Горобец. – Время течет где-то там, стороной. А здесь все остается на своих местах. Те же дряхлые столики, тот же полупьяный официант и шлюхи, кажется, те же. Я не был давно, а впечатление такое, будто только что вышел за сигаретами и вернулся обратно. Странно…
– Действительно, странно, – Архипов подумал, что Горобец находится в добром расположении духа. Пожалуй, получится выпросить у него месячную отсрочку по оплате долга. Надо очень постараться.
– Ты мне что-то принес? – Горобец потер кончиками пальцев щегольские тоненькие усики. – Или я ошибаюсь?
Архипов пнул под столом спортивную сумку.
– В ней четыреста тысяч.
– Ты принес сюда, в этот сортир, где могут выпустить кишки из-за стакана водки, такие бабки? Да… Это в твоем стиле. Узнаю Игоря Архипова.
– Место выбрал ты сам. И еще я подумал, что ты позаботишься об охране денег, – Архипов кивнул на входную дверь. – Наверняка на улице кто-то тебя дожидается.
– Хорошо. Когда я получу остальные бабки?
– Я делаю все, что могу, чтобы покрыть долг, – Архипов налил полстакана пива, пригубил его и отодвинул в сторону. – Дай мне время. Я прошу не так уж много: дай мне время. Месяц.
– Сколько? – выпучил глаза Горобец.
– Ну, две недели – это минимум. Более или менее реальный срок – месяц.
– Месяц? – Горобец присвистнул. – Это нереально. Ты ведь понимаешь, что такие вопросы решаю не я, а мои компаньоны. Есть другие люди, они банкуют. Так вот, срока тебе – пять дней. Скажи спасибо и за это.
– Пять дней?
– Если человек не сможет выполнить работу в пять дней, он ее и в пять лет не сделает. Послушай, что произойдет дальше. Ты возвращаешь бабки. Какое-то время я не беспокою тебя новыми заданиями. А потом, скажем, через пару месяцев, все встанет на свои места. И ты ни в чем не будешь нуждаться.
– Это позже, но сейчас… Роман Борисович, я все отработаю, – невольно Архипов сбился на просящий жалобный тон. Деловой разговор не заладился с самого начала. Держать себя с достоинством, на равных с Горобцом, не было ни возможности, ни душевных сил. – Первый год, даже полтора я согласен работать за чисто символическую плату. И я все верну.
– Да, да, конечно, – кивнул Горобец. – Все вернешь. Не сомневаюсь.
– Я продам свои автомобили, – лепетал Архипов. – Но это коллекционные штучки, на них еще нужен покупатель. Ценитель, знаток. На квартиру наложен арест, пока не кончится судебная тяжба с женой. На «Камею» есть пара претендентов, но они не дают и половины реальной цены. Все против меня. И учтите: я пострадал в этой истории. Меня похитили, меня пытали, надо мной издевались, чуть не убили…
– Да, все против тебя, – задумчиво повторил Горобец. – Понимаю. И знаешь, почему так? Ты не научился зарабатывать деньги, зато умеешь их прожирать. Тебя похитили и пытали, потому что ты полный дебил. Ты топорно сработал, ты облажался. Откопал на помойке каких-то уркаганов. И теперь пачкаешь соплями свой платочек. Он пострадал, его обули. Хочешь, чтобы я тебя пожалел? Я это сделаю, пожалею. Даже выдам тебе путевку на лечение. Ровно через пять дней, когда ты привезешь сюда все оставшиеся деньги. Два миллиона двести тысяч. И ни одного дня, ни одного часа отсрочки.
– Но послушай…
– Нечего слушать. Я не стану объяснять тебе правила этой игры, ты их знаешь. И больше тут говорить не о чем. Или у тебе появились какие-то шальные мысли? Скажем, уехать к теплому морю, в дальние страны?
– Нет, ничего такого. Я хотел спросить про Сахно, – слова вылетели, кажется, сами собой. Архипов дал себе слово не поминать в разговоре лже-дипломата. И вот на тебе. – Как его дела?
– А почему ты спрашиваешь? – прищурился Горобец.
– Ну, я не знаю… Просто к слову.
– Просто к слову… Сахно умер, – уголки губ Горобца опустились. Он скорчил плаксивую физиономию, но в глазах плясали чертики. – Сгорел на даче. Я не знаю всех подробностей. Короче, он снимал дом где-то в Подмосковье. И там случился пожар. Похороны за счет МИДа и все такое. Такой вот прискорбный факт. Забудь о нем. Имя его больше не вспоминай. А теперь я покидаю сию прелестную обитель. Будь здоров. И не балуйся со спичками.
Горобец наклонился, вытащил из-под стола сумку. Встал и, не протянув руки, ушел. Архипов долго сидел за столиком, разглядывал через грязную витрину круги желтых фонарей и посасывал из пластикового стаканчика теплое пиво, отдающее половой тряпкой. Выхода не было. Пять дней. И больше ни часа отсрочки.
Дом, принадлежавший любовнице Максима Жбанова, дом, где он жил последние дни, находился в десяти минутах езды от Нахабино. Построенный лет тридцать назад из красного кирпича, с высокой трубой и решетками на окнах, с годами коттедж обветшал и потемнел, жестяная крыша местами проржавела. И сейчас, поздним вечером, дом казался особенно мрачным. За низким штакетником забора разрослись старые яблони и какие-то неряшливые колючие кусты. Если бы не два окна, светящиеся на первом этаже, можно было подумать, что хозяева не появляются здесь годами.
Архипов, съехав на обочину, остановил «Понтиак». Пару минут он постоял у открытой калитки, разглядывая желтые прямоугольники окон. В их свете некошеная трава казалась зеленой. Накрапывал дождик. У станции тяжело прогудел товарняк. Архипов прошел к дому по тропинке, выложенной серыми плитками. Увидев в трех шагах от себя тлеющий огонек сигаретки, остановился, непроизвольно сунул руку в карман, хотя не носил с собой оружия. Максим Жбанов вышел из тени дерева.
– Ну, что? – спросил он.
– Нужны деньги, срочно, – ответил Архипов. – Это единственное, что может меня спасти. Деньги. И ты знаешь, что мне не к кому обратиться. Кроме тебя. Мы долгие годы работали вместе, у нас был неплохой бизнес. Но все разрушилось в одну минуту.
– А ты не хочешь уехать?
– Я об этом уже думал, – Архипов покачал головой. – Не самая удачная идея. В прятки начинали играть люди куда более богатые, чем я. Но их находили. Нет, это не пойдет.
– У меня есть надежный человек в Турции.
– Максим, я же сказал: это не вариант. Помоги мне, умоляю тебя. Я соберу нужную сумму, рассчитаюсь с долгами. А потом, со временем, мы все наверстаем. У тебя же есть деньги, потому что ты не такой мот, как я.
– Понимаешь, у меня на жизнь были кое-какие планы. Я собирался жениться на Галке. Небольшое путешествие, хороший отель и все прелести семейной жизни.
Свет на веранде был погашен. Галина стояла возле раскрытой двери, прижавшись плечом к косяку, и напряженно вслушивалась в разговор мужчин. Но до нее доносились лишь отдельные слова или обрывки фраз. «Хочешь, я встану на колени?» – спросил незнакомец. «Ты должен знать, это все, что у меня есть, – отозвался Максим. – Все, что мне удалось скопить. Бабки в подвале под кучей угля. Шестьсот тридцать штукарей». Галина прижала к лицу платок, ушла в дом. Закрывшись в спальне, повалилась на кровать и расплакалась в подушку.
Накрапывал дождь, старые яблони роняли желтые листья.
– К завтрашнему утру я откопаю сумку, – сказал Жбан. – Угля много. Полторы машины завезли к осени. Раньше утра мне не управиться.
– Не будем откладывать, – ответил Архипов. – У тебя есть запасной комбинезон, чтобы я мог переодеться? И еще одна лопата? Тогда я помогу. Начнем прямо сейчас.
Полуденное солнце выбелило небо, горячий ветер поднял над старыми гаражами облака пыли. Но следователь прокуратуры Олег Липатов, проводивший на месте следственный эксперимент, не обращал внимания на мелкие неудобства. Дело о фальшивых долларах зашло в тупик, когда судьба сделала щедрый подарок. На месте ночной бандитской разборки, в ходе которой погибли двое неустановленных следствием лиц и два милиционера, в одном из гаражей занимался любовью со своей подружкой бывший учащийся ветеринарного техникума Сергей Шаталов. Парнишка кое-что видел: некий человек собирает в пакет разбросанные на дороге пачки долларовых банкнот.
Дело об убийстве милиционеров было выделено в отдельное производство. На следующее утро после преступления оперативники, проводившие осмотр места происшествия, обнаружили половинку купюры в сто долларов. Бумажку не унесло ветром только потому, она залетела между каких-то железяк, и пролежала там несколько часов никем не замеченная. Липатов назначил срочную судебную экспертизу обрывка банкноты. Эксперты НИИ МВД пришли к выводу, что купюра фальшивая, выполнена на высоком профессиональном уровне типографским способом. По своим признакам половинка сотенной банкноты схожа с поддельными долларами, принадлежавшими убитому школьному сторожу Нифонтову.
Но это еще не все сюрпризы. Недоучившийся ветеринар Шаталов, когда кончилась пальба, выглянул на улицу через дырку в воротах гаража. Он гипнотическим безумным взглядом наблюдал, как человек собрал деньги в пакет, раздумывая, какую выгоду можно извлечь из всего увиденного. Получалось, никакой. Шаталов не такой дурак, чтобы выйди из гаража, потребовать свою долю за то, что станет держать язык за зубами. Попросишь денег – получишь пулю в живот. Он сидел на корточках, прилипнув к дырке в воротах, облизывал сухие губы, а потом догадался взглянуть на номер «девятки». Глазастый Шаталов разглядел две первые цифры: семерку и тройку. И передний бампер и одна фара повреждены пулями. На заднем боковом окошечке прилеплена желтая этикетка фирмы «Стар Дол». Уже на следующий день тачку объявили в розыск. Ее, несомненно, найдут, но, сколько времени займут поиски? Это вопрос…
Липатов в присутствии двух понятых, рабочих с соседней стройки, задавал вопросы Шаталову и его девчонке. Помощник следователя устроился на бетонном кубе, подложив под протокол папку, записывал вопросы и ответы. Здесь же топтались, не зная чем себя занять, два милиционера, участковый инспектор и опер из местного ОВД.
– Ты, кажется, ветеринар? – спросил Липатов.
– Без пяти минут, – усмехнулся Шаталов. – Меня отчислили из техникума, но я восстановлюсь. Если завяжу с бормотухой.
– Вот я и говорю, ты солидный человек, ветеринар, – Липатов изо всех сил старался выглядеть серьезным, но получалось плохо. При одном взгляде на Шаталова, надутого, как пузырь, с папироской, приклеившейся к губе, грудь раздирали приступы смеха. – Поэтому должен вести себе соответственно. Солиднее, умнее. А не девчонок в гаражах лапать.
– Если бы не девочки, которых я таскаю по гаражам, – Шаталов сплюнул через губу, – все ваше следствие торчало бы. Знаете где? Торчало очень даже глубоко.
За последние дни парень вырос в собственных глазах, он не просто сделался местной знаменитостью, побывал в высоких кабинетах ГУВД Москвы, дважды лично разговаривал с генералами, которые жали его руку и благодарили за помощь. А уж полканов и ментов званиями ниже он насмотрелся пачками. Во дворе уважаемые крутые мужики, которые раньше Шаталова в упор не видели, угощали его сигаретами и лезли с вопросом: что же все же произошло той ночью на территории гаражей. А этот жалкий следак из прокуратуры учит его, Шаталова, жизни. Надо вести себя солиднее… Да класть он хотел с прицепом на такие советы. Шаталов выплюнул слюнявый окурок и похлопал свою подругу по голой спине, жестом обозначая право собственности на этот экземпляр. Лиза нравилась Шаталову настолько, что вчера он отдал ей поношенную хиповую майку, которая была ему коротка. Отдал и сам неожиданно поразился широте души и глубине чувства. Шаталов еще никогда не влюблялся до такой степени, чтобы подарить лярве даже грошовый флакончик духов. Не то что фирменную майку. «А, может, это и есть любовь, мать ее? – спрашивал себя Шаталов и отвечал. – Очень даже может быть».
Девчонка наоборот смущалась, опускала взгляд и то и дело одергивала коротенькую юбочку, которую задирал ветер. Она думала о том, что для такого важного мероприятия, как следственный эксперимент, на котором присутствует много мужчин в погонах, она оделась слишком легкомысленно. Полупрозрачная ткань едва прикрывала интересные места. Но выбор был не велик, в Лизином гардеробе не оказалось юбки, длиннее той, что была на ней сейчас.
– Пройдемте в гараж, – приказал Липатов и остановил рукой участкового и мента из ОВД. – Только свидетели, понятые и мой помощник. Все мы тут не поместимся. Капитан, – он обратился к участковому милиционеру, – пока мы там занимаемся писаниной, притащите вон ту лестницу. Заберитесь на крыши гаражей и все там внимательно осмотрите.
Вздохнув, немолодой капитан Коровец, скидывая на ходу китель, поплелся за ржавой лестницей, что валялась у забора. Лестница была сварена из кривых кусков арматуры. Если навернешься, пожалуй, костей не соберешь. Уже после полудня по такой жаре и духоте, Коровец чувствовал себя ломтем пережаренного мяса. Для полноты ощущений не хватало полазать по раскаленным крышам, рискуя провалиться вниз сквозь проржавевшие металлические листы, набить шишек и, поломав ноги, надолго занять больничную койку у окна. Мысли о будущих увечьях бередили, тревожили душу.
Липатов зашел в гараж, осмотрелся. Пахло пылью и кошачьей мочой. У левой стены один на другой навалили три матраса, это Шаталов еще весной устроил ложе любви. Рядом с матрасами стояли три пластиковых ящика из-под бутылок, получилось что-то вроде столика. К стенкам кусочками жвачки были приклеены фотографии из журналов для мужчин. Все это эротическое великолепие дополняла лампочка, свисавшая с потолка на коротком шнуре. Липатов повернул выключатель, лампочка вспыхнула. Шаталов самодовольно улыбнулся. Вот он какой, даже о свет провел, а прокурор ему еще советы давал. Вот же козел.
– Твоя выставка? – Липатов показал пальцем на порнографические снимки.
Шаталов неопределенно пожал плечами, сплюнув, и ответил:
– Между прочим, это мой гараж, личный. Ну, то есть не мой. Был отцовским. И машина у отца была. Мать дура после его смерти продала тачку. Я чуть на коленях не ползал, просил: оставь мне. Как же, она оставит… А в гараже что хочу, то и вешаю.
– Это к делу не относится, – поморщился следователь.
Помощник прокурора, разложив газету, уселся на ящики, пристроил папку и листки протокола на колене, приготовившись записывать показания. Лиза стыдливо отвела глаза.
– Елизавета Николаевна, – обратился Липатов к девушке. – Покажите то место, где вы находились, когда на улице начались выстрелы?
– Я тут лежала. На матрасе.
– Что вы сделали, когда услышали мужские голоса?
– Ничего. Здесь такое случается. Ночами шлендрают всякие алкаши.
– Что вы сделали, услышав выстрелы?
– Трусы на голову натянула, – ответил за подругу Шаталов и озорно рассмеялся, надеясь, что шутка понравится всем.
– Я очень испугалась. Закрыла уши руками. И не двинулась с места. Даже когда… Даже когда он слез с меня. Смолкли выстрелы, одна машина уехала, на улице еще оставались люди. Они перебросились парой фраз, но смысла я не поняла. Я уже много раз говорила об этом. Я ничего не видела.
Глава двенадцатая
Ближе к Новому году ремонт закончился, открылась художественная галерея, где любой желающий мог купить приглянувшуюся ему вещь. Деньги валом не валили, но открытие «Камеи» стало первостатейным событием в жизни художественной богемы, собрало множество доброжелательных отзывов в газетах и вообще произвело эффект.
Архипов еще не искупался в первых лучах славы, когда в его кабинет явился какой-то кавказец, сказал, что он друг Горобца. И ушел, оставив два объемистых чемодана. Вскоре появился и сам Горобец. «Как художественный бизнес, процветает?» – спросил он. «Честно говоря, я ожидал большего, – признался Архипов. – Больших денег. Большего успеха. Большей шумихи». «Все придет со временем, – Горобец скинул пальто, подбитое норкой, закурил сигару. – Хочешь знать, что в чемоданах? Фальшивые акцизные марки на алкоголь. Одна бумажка стоит на черном рынке от двадцати до двадцати пяти центов, я отдаю по восемнадцать. Это так, для справки… А на тебе должок висит. Если хочешь рассчитаться поскорее, придется принимать и хранить у себя в „Камее“ такие чемоданы. Из южных республик будут приезжать парни и забирать это дерьмо. А вместо акцизных марок оставлять деньги. Ты ничем не рискуешь. Художественный салон – это же проходной двор, куда может зайти любой педик с улицы. Так сказать, богема… Менты за такими заведениями не смотрят. И вообще – это блестящая мысль открыть художественный салон. Надо отдать тебе должное, допереть до такой идеи… Молодец».
«Молодец», – как эхо повторил Архипов.
«Предлагаю тебе два цента с каждой акцизной марки. Согласен? По глазам вижу, что согласен». «Я не готов ответить сразу», – Архипов комкал в руках платок. «Если ты будешь и дальше заниматься этой сортирной мазней, что развесил по стенам в залах и в коридорах, и строить из себя целку, то вскоре окажешься на паперти, – нахмурился Горобец. – И тебе, как особо выдающемуся идиоту, никто не подаст. Кстати, мне срочно понадобились деньги. Итак, твое решение?» «Хорошо, – Архипов промокнул лоб. – Два цента с акцизной марки – это хорошо». «Тогда сам подбери себе пару толковых помощников, – сказал Горобец. – Одно условие: никаких бандитов. Иначе они приберут к рукам все наши дела, весь бизнес. А мы останемся с хреном во рту».
Фальшивые доллары пошли через год с небольшим, когда бутлегерство на Северном Кавказе перестало приносить прежние космические прибыли. «И правда, к чему производить этот мусор, паршивые наклейки, – сказал во время своего очередного наезда в Москву Горобец, – если есть возможность печатать настоящие деньги. Ну, почти настоящие». Архипов лишь молча кивнул головой. К тому времени он окончательно потерял право на собственное мнение, собственный голос.
***
Выбравшись из машины, Архипов вытащил из багажника спортивную сумку, набитую деньгами, повесил ее на плечо. В закусочной «Кренделек» в этот вечерний час посетителей собралось немного. В основном местные пьянчужки, водители большегрузных грузовиков и пара потаскушек, уже потерявших надежду подцепить клиента. Архипов занял столик в углу, ногой небрежно задвинул под него свою сумку. Когда из кухонного чада возник усатый официант в грязноватом заляпанном кровью фартуке, посетитель успел изучить убогое меню.
– Салат из помидоров и пиво, – сказал Архипов.
– Есть хороший шашлык, совсем свежий. Барашка сам утром резал.
– Когда я закажу себе дубовый гроб и венки с лентами, обязательно попробую твой шашлык, – Архипов снял темные очки. – Но не раньше. Слышишь? Не раньше. А пока салат и пиво.
Официант пожал плечами и растворился в дыму.
Входная дверь хлопнула, Архипов повернул голову. Горобец, изменив привычкам, оделся просто: в парусиновые штаны свободного кроя и цветную рубашку навыпуск. С маслянистыми чуть навыкате глазами, прилизанными каштановыми патлами, в узконосых ботинках, он был похож на мексиканца из телевизионного сериала про красивую жизнь на берегу океана. Он был один, видимо, телохранитель остался с другой стороны двери, на улице. При виде такого красавчика здешние шлюхи распрямили сутулые спины и покачали головами, понимая, что эта экзотическая рыбка не про них. Горобец пересек зал, опустился на стул напротив Архипова.
– А тут все по-старому, – улыбнулся Горобец. – Время течет где-то там, стороной. А здесь все остается на своих местах. Те же дряхлые столики, тот же полупьяный официант и шлюхи, кажется, те же. Я не был давно, а впечатление такое, будто только что вышел за сигаретами и вернулся обратно. Странно…
– Действительно, странно, – Архипов подумал, что Горобец находится в добром расположении духа. Пожалуй, получится выпросить у него месячную отсрочку по оплате долга. Надо очень постараться.
– Ты мне что-то принес? – Горобец потер кончиками пальцев щегольские тоненькие усики. – Или я ошибаюсь?
Архипов пнул под столом спортивную сумку.
– В ней четыреста тысяч.
– Ты принес сюда, в этот сортир, где могут выпустить кишки из-за стакана водки, такие бабки? Да… Это в твоем стиле. Узнаю Игоря Архипова.
– Место выбрал ты сам. И еще я подумал, что ты позаботишься об охране денег, – Архипов кивнул на входную дверь. – Наверняка на улице кто-то тебя дожидается.
– Хорошо. Когда я получу остальные бабки?
– Я делаю все, что могу, чтобы покрыть долг, – Архипов налил полстакана пива, пригубил его и отодвинул в сторону. – Дай мне время. Я прошу не так уж много: дай мне время. Месяц.
– Сколько? – выпучил глаза Горобец.
– Ну, две недели – это минимум. Более или менее реальный срок – месяц.
– Месяц? – Горобец присвистнул. – Это нереально. Ты ведь понимаешь, что такие вопросы решаю не я, а мои компаньоны. Есть другие люди, они банкуют. Так вот, срока тебе – пять дней. Скажи спасибо и за это.
– Пять дней?
– Если человек не сможет выполнить работу в пять дней, он ее и в пять лет не сделает. Послушай, что произойдет дальше. Ты возвращаешь бабки. Какое-то время я не беспокою тебя новыми заданиями. А потом, скажем, через пару месяцев, все встанет на свои места. И ты ни в чем не будешь нуждаться.
– Это позже, но сейчас… Роман Борисович, я все отработаю, – невольно Архипов сбился на просящий жалобный тон. Деловой разговор не заладился с самого начала. Держать себя с достоинством, на равных с Горобцом, не было ни возможности, ни душевных сил. – Первый год, даже полтора я согласен работать за чисто символическую плату. И я все верну.
– Да, да, конечно, – кивнул Горобец. – Все вернешь. Не сомневаюсь.
– Я продам свои автомобили, – лепетал Архипов. – Но это коллекционные штучки, на них еще нужен покупатель. Ценитель, знаток. На квартиру наложен арест, пока не кончится судебная тяжба с женой. На «Камею» есть пара претендентов, но они не дают и половины реальной цены. Все против меня. И учтите: я пострадал в этой истории. Меня похитили, меня пытали, надо мной издевались, чуть не убили…
– Да, все против тебя, – задумчиво повторил Горобец. – Понимаю. И знаешь, почему так? Ты не научился зарабатывать деньги, зато умеешь их прожирать. Тебя похитили и пытали, потому что ты полный дебил. Ты топорно сработал, ты облажался. Откопал на помойке каких-то уркаганов. И теперь пачкаешь соплями свой платочек. Он пострадал, его обули. Хочешь, чтобы я тебя пожалел? Я это сделаю, пожалею. Даже выдам тебе путевку на лечение. Ровно через пять дней, когда ты привезешь сюда все оставшиеся деньги. Два миллиона двести тысяч. И ни одного дня, ни одного часа отсрочки.
– Но послушай…
– Нечего слушать. Я не стану объяснять тебе правила этой игры, ты их знаешь. И больше тут говорить не о чем. Или у тебе появились какие-то шальные мысли? Скажем, уехать к теплому морю, в дальние страны?
– Нет, ничего такого. Я хотел спросить про Сахно, – слова вылетели, кажется, сами собой. Архипов дал себе слово не поминать в разговоре лже-дипломата. И вот на тебе. – Как его дела?
– А почему ты спрашиваешь? – прищурился Горобец.
– Ну, я не знаю… Просто к слову.
– Просто к слову… Сахно умер, – уголки губ Горобца опустились. Он скорчил плаксивую физиономию, но в глазах плясали чертики. – Сгорел на даче. Я не знаю всех подробностей. Короче, он снимал дом где-то в Подмосковье. И там случился пожар. Похороны за счет МИДа и все такое. Такой вот прискорбный факт. Забудь о нем. Имя его больше не вспоминай. А теперь я покидаю сию прелестную обитель. Будь здоров. И не балуйся со спичками.
Горобец наклонился, вытащил из-под стола сумку. Встал и, не протянув руки, ушел. Архипов долго сидел за столиком, разглядывал через грязную витрину круги желтых фонарей и посасывал из пластикового стаканчика теплое пиво, отдающее половой тряпкой. Выхода не было. Пять дней. И больше ни часа отсрочки.
***
Дом, принадлежавший любовнице Максима Жбанова, дом, где он жил последние дни, находился в десяти минутах езды от Нахабино. Построенный лет тридцать назад из красного кирпича, с высокой трубой и решетками на окнах, с годами коттедж обветшал и потемнел, жестяная крыша местами проржавела. И сейчас, поздним вечером, дом казался особенно мрачным. За низким штакетником забора разрослись старые яблони и какие-то неряшливые колючие кусты. Если бы не два окна, светящиеся на первом этаже, можно было подумать, что хозяева не появляются здесь годами.
Архипов, съехав на обочину, остановил «Понтиак». Пару минут он постоял у открытой калитки, разглядывая желтые прямоугольники окон. В их свете некошеная трава казалась зеленой. Накрапывал дождик. У станции тяжело прогудел товарняк. Архипов прошел к дому по тропинке, выложенной серыми плитками. Увидев в трех шагах от себя тлеющий огонек сигаретки, остановился, непроизвольно сунул руку в карман, хотя не носил с собой оружия. Максим Жбанов вышел из тени дерева.
– Ну, что? – спросил он.
– Нужны деньги, срочно, – ответил Архипов. – Это единственное, что может меня спасти. Деньги. И ты знаешь, что мне не к кому обратиться. Кроме тебя. Мы долгие годы работали вместе, у нас был неплохой бизнес. Но все разрушилось в одну минуту.
– А ты не хочешь уехать?
– Я об этом уже думал, – Архипов покачал головой. – Не самая удачная идея. В прятки начинали играть люди куда более богатые, чем я. Но их находили. Нет, это не пойдет.
– У меня есть надежный человек в Турции.
– Максим, я же сказал: это не вариант. Помоги мне, умоляю тебя. Я соберу нужную сумму, рассчитаюсь с долгами. А потом, со временем, мы все наверстаем. У тебя же есть деньги, потому что ты не такой мот, как я.
– Понимаешь, у меня на жизнь были кое-какие планы. Я собирался жениться на Галке. Небольшое путешествие, хороший отель и все прелести семейной жизни.
Свет на веранде был погашен. Галина стояла возле раскрытой двери, прижавшись плечом к косяку, и напряженно вслушивалась в разговор мужчин. Но до нее доносились лишь отдельные слова или обрывки фраз. «Хочешь, я встану на колени?» – спросил незнакомец. «Ты должен знать, это все, что у меня есть, – отозвался Максим. – Все, что мне удалось скопить. Бабки в подвале под кучей угля. Шестьсот тридцать штукарей». Галина прижала к лицу платок, ушла в дом. Закрывшись в спальне, повалилась на кровать и расплакалась в подушку.
Накрапывал дождь, старые яблони роняли желтые листья.
– К завтрашнему утру я откопаю сумку, – сказал Жбан. – Угля много. Полторы машины завезли к осени. Раньше утра мне не управиться.
– Не будем откладывать, – ответил Архипов. – У тебя есть запасной комбинезон, чтобы я мог переодеться? И еще одна лопата? Тогда я помогу. Начнем прямо сейчас.
***
Полуденное солнце выбелило небо, горячий ветер поднял над старыми гаражами облака пыли. Но следователь прокуратуры Олег Липатов, проводивший на месте следственный эксперимент, не обращал внимания на мелкие неудобства. Дело о фальшивых долларах зашло в тупик, когда судьба сделала щедрый подарок. На месте ночной бандитской разборки, в ходе которой погибли двое неустановленных следствием лиц и два милиционера, в одном из гаражей занимался любовью со своей подружкой бывший учащийся ветеринарного техникума Сергей Шаталов. Парнишка кое-что видел: некий человек собирает в пакет разбросанные на дороге пачки долларовых банкнот.
Дело об убийстве милиционеров было выделено в отдельное производство. На следующее утро после преступления оперативники, проводившие осмотр места происшествия, обнаружили половинку купюры в сто долларов. Бумажку не унесло ветром только потому, она залетела между каких-то железяк, и пролежала там несколько часов никем не замеченная. Липатов назначил срочную судебную экспертизу обрывка банкноты. Эксперты НИИ МВД пришли к выводу, что купюра фальшивая, выполнена на высоком профессиональном уровне типографским способом. По своим признакам половинка сотенной банкноты схожа с поддельными долларами, принадлежавшими убитому школьному сторожу Нифонтову.
Но это еще не все сюрпризы. Недоучившийся ветеринар Шаталов, когда кончилась пальба, выглянул на улицу через дырку в воротах гаража. Он гипнотическим безумным взглядом наблюдал, как человек собрал деньги в пакет, раздумывая, какую выгоду можно извлечь из всего увиденного. Получалось, никакой. Шаталов не такой дурак, чтобы выйди из гаража, потребовать свою долю за то, что станет держать язык за зубами. Попросишь денег – получишь пулю в живот. Он сидел на корточках, прилипнув к дырке в воротах, облизывал сухие губы, а потом догадался взглянуть на номер «девятки». Глазастый Шаталов разглядел две первые цифры: семерку и тройку. И передний бампер и одна фара повреждены пулями. На заднем боковом окошечке прилеплена желтая этикетка фирмы «Стар Дол». Уже на следующий день тачку объявили в розыск. Ее, несомненно, найдут, но, сколько времени займут поиски? Это вопрос…
Липатов в присутствии двух понятых, рабочих с соседней стройки, задавал вопросы Шаталову и его девчонке. Помощник следователя устроился на бетонном кубе, подложив под протокол папку, записывал вопросы и ответы. Здесь же топтались, не зная чем себя занять, два милиционера, участковый инспектор и опер из местного ОВД.
– Ты, кажется, ветеринар? – спросил Липатов.
– Без пяти минут, – усмехнулся Шаталов. – Меня отчислили из техникума, но я восстановлюсь. Если завяжу с бормотухой.
– Вот я и говорю, ты солидный человек, ветеринар, – Липатов изо всех сил старался выглядеть серьезным, но получалось плохо. При одном взгляде на Шаталова, надутого, как пузырь, с папироской, приклеившейся к губе, грудь раздирали приступы смеха. – Поэтому должен вести себе соответственно. Солиднее, умнее. А не девчонок в гаражах лапать.
– Если бы не девочки, которых я таскаю по гаражам, – Шаталов сплюнул через губу, – все ваше следствие торчало бы. Знаете где? Торчало очень даже глубоко.
За последние дни парень вырос в собственных глазах, он не просто сделался местной знаменитостью, побывал в высоких кабинетах ГУВД Москвы, дважды лично разговаривал с генералами, которые жали его руку и благодарили за помощь. А уж полканов и ментов званиями ниже он насмотрелся пачками. Во дворе уважаемые крутые мужики, которые раньше Шаталова в упор не видели, угощали его сигаретами и лезли с вопросом: что же все же произошло той ночью на территории гаражей. А этот жалкий следак из прокуратуры учит его, Шаталова, жизни. Надо вести себя солиднее… Да класть он хотел с прицепом на такие советы. Шаталов выплюнул слюнявый окурок и похлопал свою подругу по голой спине, жестом обозначая право собственности на этот экземпляр. Лиза нравилась Шаталову настолько, что вчера он отдал ей поношенную хиповую майку, которая была ему коротка. Отдал и сам неожиданно поразился широте души и глубине чувства. Шаталов еще никогда не влюблялся до такой степени, чтобы подарить лярве даже грошовый флакончик духов. Не то что фирменную майку. «А, может, это и есть любовь, мать ее? – спрашивал себя Шаталов и отвечал. – Очень даже может быть».
Девчонка наоборот смущалась, опускала взгляд и то и дело одергивала коротенькую юбочку, которую задирал ветер. Она думала о том, что для такого важного мероприятия, как следственный эксперимент, на котором присутствует много мужчин в погонах, она оделась слишком легкомысленно. Полупрозрачная ткань едва прикрывала интересные места. Но выбор был не велик, в Лизином гардеробе не оказалось юбки, длиннее той, что была на ней сейчас.
– Пройдемте в гараж, – приказал Липатов и остановил рукой участкового и мента из ОВД. – Только свидетели, понятые и мой помощник. Все мы тут не поместимся. Капитан, – он обратился к участковому милиционеру, – пока мы там занимаемся писаниной, притащите вон ту лестницу. Заберитесь на крыши гаражей и все там внимательно осмотрите.
Вздохнув, немолодой капитан Коровец, скидывая на ходу китель, поплелся за ржавой лестницей, что валялась у забора. Лестница была сварена из кривых кусков арматуры. Если навернешься, пожалуй, костей не соберешь. Уже после полудня по такой жаре и духоте, Коровец чувствовал себя ломтем пережаренного мяса. Для полноты ощущений не хватало полазать по раскаленным крышам, рискуя провалиться вниз сквозь проржавевшие металлические листы, набить шишек и, поломав ноги, надолго занять больничную койку у окна. Мысли о будущих увечьях бередили, тревожили душу.
Липатов зашел в гараж, осмотрелся. Пахло пылью и кошачьей мочой. У левой стены один на другой навалили три матраса, это Шаталов еще весной устроил ложе любви. Рядом с матрасами стояли три пластиковых ящика из-под бутылок, получилось что-то вроде столика. К стенкам кусочками жвачки были приклеены фотографии из журналов для мужчин. Все это эротическое великолепие дополняла лампочка, свисавшая с потолка на коротком шнуре. Липатов повернул выключатель, лампочка вспыхнула. Шаталов самодовольно улыбнулся. Вот он какой, даже о свет провел, а прокурор ему еще советы давал. Вот же козел.
– Твоя выставка? – Липатов показал пальцем на порнографические снимки.
Шаталов неопределенно пожал плечами, сплюнув, и ответил:
– Между прочим, это мой гараж, личный. Ну, то есть не мой. Был отцовским. И машина у отца была. Мать дура после его смерти продала тачку. Я чуть на коленях не ползал, просил: оставь мне. Как же, она оставит… А в гараже что хочу, то и вешаю.
– Это к делу не относится, – поморщился следователь.
Помощник прокурора, разложив газету, уселся на ящики, пристроил папку и листки протокола на колене, приготовившись записывать показания. Лиза стыдливо отвела глаза.
– Елизавета Николаевна, – обратился Липатов к девушке. – Покажите то место, где вы находились, когда на улице начались выстрелы?
– Я тут лежала. На матрасе.
– Что вы сделали, когда услышали мужские голоса?
– Ничего. Здесь такое случается. Ночами шлендрают всякие алкаши.
– Что вы сделали, услышав выстрелы?
– Трусы на голову натянула, – ответил за подругу Шаталов и озорно рассмеялся, надеясь, что шутка понравится всем.
– Я очень испугалась. Закрыла уши руками. И не двинулась с места. Даже когда… Даже когда он слез с меня. Смолкли выстрелы, одна машина уехала, на улице еще оставались люди. Они перебросились парой фраз, но смысла я не поняла. Я уже много раз говорила об этом. Я ничего не видела.
Глава двенадцатая
Липатов закрыл ворота. Было слышно, как по крышам гаражей осторожно, как сапер по минному полю, бродит капитан Коровец. Подметки башмаков ухали по жести, как раскаты далекого грома. Липатов чувствовал физические позывы тошноты. То ли на него таким манером действовали бесконечные остроты Шаталова, то ли густая вонь, пропитавшая гараж.
– Бедная Лиза, – вздохнул Липатов.
Шаталов, выпятив петушиную грудь, выскочил вперед, казалось, готовый кинуться на защиту подруги.
– Это почему это она бедная?
– «Бедная Лиза» – это повесть Николая Карамзина. Он известный писатель, историк. Впрочем, в ветеринарном техникуме до вершин сентиментализма редко поднимаются. Ты вот что, Сережа, покажи то место, откуда наблюдал за мужиком, собирающим пачки денег.
Шаталов встал на корточки у ворот, пальцем показал на дырку, сквозь которую следил за незнакомцем. Отодвинув парня в сторону, Липатов прилип к глазку. Обзор открывался узкий, при хорошем освещении увидишь метров десять дороги. Одна из фар автомобиля была разбита пулей, вторая находилась в рабочем состоянии, человек стоял спиной к машине, из такой позиции лицо разглядеть трудно.
– Вопрос Шаталову: в тот момент, когда случилась перестрелка у ворот гаражей, хозяин «девятки» лежал под машиной? Он не принимал участие в стрельбе?
– Я стал смотреть на улицу, только когда выстрелы кончились, – Шаталов уже столько раз слышал похожие вопросы, что довел технику ответов до полного автоматизма. – Кто там кого шмалял, не знаю. Видел только, что мужик вылез из-под свой помойки, когда все стихло. И стал собирать бабки. Он ни в кого не стрелял, это уж точно. Он был полумертвый от страха. И лежал под своей тачкой, как покойник в гробу, не шевелился. А потом вылез…
Шаталов, не уставая поражать присутствующих живостью ума и остроумием, добавил:
– Этот хмырь натурально наложил в штаны. Ха-ха-ха. Обделался, это факт. Потому что выполз из-под «Жигулей», когда концерт закончился, и надо было сменить подгузники.
– У него было оружие? Пистолет? Нож?
– Не знаю. Не видел. Я на бабки смотрел.
В кармане Липатова зазвонил мобильный телефон, распахнув ворота, следователь вышел на воздух, плотно прижал трубку к уху. На проводе был старший оперуполномоченной Федоренко из его бригады.
– Час назад установили вишневую «девятку», – прокричал в трубку опер. – Передний бампер на тачке новый, видно, только что поменяли. И блок-фара новая. Но машина та самая, сто раз проверили по картотеке. Совпадают две цифры номера, цвет, на окошко приклеена желтая наклейка «Стар Дол». Кроме того, есть царапина, возможно, от пули на левой передней дверце. Установили личность владельца «девятки». Свободный художник Леонид Бирюков. Сейчас наши парни наблюдают за ним, ждут указаний.
– Чем он занят?
– Из своей квартиры перетаскивает в грузовик картины, упакованные в брезентовые чехлы и оберточную бумагу. Собирается их куда-то перевозить. Какие будут указания?
– Бирюкова не трогать. Садитесь на «хвост» этого грузовика и следуйте за ним. Держи меня в курсе.
Липатов нажал кнопку отбоя, сунул телефон в брючный карман.
– Товарищ прокурор…
Участковый завершил опасную экскурсию по крышам старых гаражей, не получив ни единой царапины.
– Вот нашел, – он протянул Липатову барсетку.
Следователь повертел в руках находку. Сумочка сделана из грубой бугристой кожи, подкладка из синтетического шелка. С такой штуки эксперты вряд ли снимут пальцы, фактура кожи слишком неровная, грубоватая. Впрочем, чем черт не шутит. В барсетке какой-то бумажный мусор: прошлогодний календарик, квитанция из химчистки, незаполненное удостоверение заслуженного работника жилищно-коммунального хозяйства.
– Хорошо, капитан, – Липатов подмигнул милиционеру. – Спасибо за работу. Отдыхай пока.
Архипов поднялся лифтом на последний седьмой этаж и приложил палец к кнопке звонка. Упала цепочка, щелкнул замок и дверь распахнулась. С другой стороны порога стоял дочерна загорелый седовласый мужчина лет пятидесяти в легком халате, едва закрывавшим бедра. Халат был расписан экзотическими драконами и гейшами. Хозяин квартиры молча пропустил гостя в прихожую, закрыл дверь, накинул цепочку, поманил Архипова в комнату.
Мужчину звали Олег Сергеевич Покровский, он был вторым помощником Архипова, подбирал и проверял клиентов для покупки фальшивых долларов. Три дня назад Покровский вернулся из Крыма, известие о больших неприятностях свалилось на него, как кирпич на голову.
– Я уже все знаю, – сказал Покровский, падая в кресло и укладывая на журнальный столик загорелые ноги. – Сегодня утром я был на даче у Жбана. Мы с тобой разминулись на полчаса. Вы там за ночь перелопатили несколько тонн угля.
– Да, было дело.
– Поздравляю. С такой практикой и опытом ты легко найдешь себе денежную работу где-нибудь в Инте или в Воркуте. Будешь рубать уголек для родной страны и тихо вздыхать о московской жизни.
– Заткнись, мне эти шутки вот где, – Архипов провел ребром ладони по горлу. – Я не могу делать вид, что ничего не произошло. Не умею острить тупым концом, когда земля из-под ног уходит.
– Знаю, – кивнул Покровский. – Максим мне все рассказал. Ведь больше сообщить об этом некому. По твоему мобильнику никто не отвечает, в офисе тишина, дома тоже никто не подходит к телефону. Я что для вас шестой номер? Я должен сутками метаться по Москве, искать концы?
– Бедная Лиза, – вздохнул Липатов.
Шаталов, выпятив петушиную грудь, выскочил вперед, казалось, готовый кинуться на защиту подруги.
– Это почему это она бедная?
– «Бедная Лиза» – это повесть Николая Карамзина. Он известный писатель, историк. Впрочем, в ветеринарном техникуме до вершин сентиментализма редко поднимаются. Ты вот что, Сережа, покажи то место, откуда наблюдал за мужиком, собирающим пачки денег.
Шаталов встал на корточки у ворот, пальцем показал на дырку, сквозь которую следил за незнакомцем. Отодвинув парня в сторону, Липатов прилип к глазку. Обзор открывался узкий, при хорошем освещении увидишь метров десять дороги. Одна из фар автомобиля была разбита пулей, вторая находилась в рабочем состоянии, человек стоял спиной к машине, из такой позиции лицо разглядеть трудно.
– Вопрос Шаталову: в тот момент, когда случилась перестрелка у ворот гаражей, хозяин «девятки» лежал под машиной? Он не принимал участие в стрельбе?
– Я стал смотреть на улицу, только когда выстрелы кончились, – Шаталов уже столько раз слышал похожие вопросы, что довел технику ответов до полного автоматизма. – Кто там кого шмалял, не знаю. Видел только, что мужик вылез из-под свой помойки, когда все стихло. И стал собирать бабки. Он ни в кого не стрелял, это уж точно. Он был полумертвый от страха. И лежал под своей тачкой, как покойник в гробу, не шевелился. А потом вылез…
Шаталов, не уставая поражать присутствующих живостью ума и остроумием, добавил:
– Этот хмырь натурально наложил в штаны. Ха-ха-ха. Обделался, это факт. Потому что выполз из-под «Жигулей», когда концерт закончился, и надо было сменить подгузники.
– У него было оружие? Пистолет? Нож?
– Не знаю. Не видел. Я на бабки смотрел.
В кармане Липатова зазвонил мобильный телефон, распахнув ворота, следователь вышел на воздух, плотно прижал трубку к уху. На проводе был старший оперуполномоченной Федоренко из его бригады.
– Час назад установили вишневую «девятку», – прокричал в трубку опер. – Передний бампер на тачке новый, видно, только что поменяли. И блок-фара новая. Но машина та самая, сто раз проверили по картотеке. Совпадают две цифры номера, цвет, на окошко приклеена желтая наклейка «Стар Дол». Кроме того, есть царапина, возможно, от пули на левой передней дверце. Установили личность владельца «девятки». Свободный художник Леонид Бирюков. Сейчас наши парни наблюдают за ним, ждут указаний.
– Чем он занят?
– Из своей квартиры перетаскивает в грузовик картины, упакованные в брезентовые чехлы и оберточную бумагу. Собирается их куда-то перевозить. Какие будут указания?
– Бирюкова не трогать. Садитесь на «хвост» этого грузовика и следуйте за ним. Держи меня в курсе.
Липатов нажал кнопку отбоя, сунул телефон в брючный карман.
– Товарищ прокурор…
Участковый завершил опасную экскурсию по крышам старых гаражей, не получив ни единой царапины.
– Вот нашел, – он протянул Липатову барсетку.
Следователь повертел в руках находку. Сумочка сделана из грубой бугристой кожи, подкладка из синтетического шелка. С такой штуки эксперты вряд ли снимут пальцы, фактура кожи слишком неровная, грубоватая. Впрочем, чем черт не шутит. В барсетке какой-то бумажный мусор: прошлогодний календарик, квитанция из химчистки, незаполненное удостоверение заслуженного работника жилищно-коммунального хозяйства.
– Хорошо, капитан, – Липатов подмигнул милиционеру. – Спасибо за работу. Отдыхай пока.
***
Архипов поднялся лифтом на последний седьмой этаж и приложил палец к кнопке звонка. Упала цепочка, щелкнул замок и дверь распахнулась. С другой стороны порога стоял дочерна загорелый седовласый мужчина лет пятидесяти в легком халате, едва закрывавшим бедра. Халат был расписан экзотическими драконами и гейшами. Хозяин квартиры молча пропустил гостя в прихожую, закрыл дверь, накинул цепочку, поманил Архипова в комнату.
Мужчину звали Олег Сергеевич Покровский, он был вторым помощником Архипова, подбирал и проверял клиентов для покупки фальшивых долларов. Три дня назад Покровский вернулся из Крыма, известие о больших неприятностях свалилось на него, как кирпич на голову.
– Я уже все знаю, – сказал Покровский, падая в кресло и укладывая на журнальный столик загорелые ноги. – Сегодня утром я был на даче у Жбана. Мы с тобой разминулись на полчаса. Вы там за ночь перелопатили несколько тонн угля.
– Да, было дело.
– Поздравляю. С такой практикой и опытом ты легко найдешь себе денежную работу где-нибудь в Инте или в Воркуте. Будешь рубать уголек для родной страны и тихо вздыхать о московской жизни.
– Заткнись, мне эти шутки вот где, – Архипов провел ребром ладони по горлу. – Я не могу делать вид, что ничего не произошло. Не умею острить тупым концом, когда земля из-под ног уходит.
– Знаю, – кивнул Покровский. – Максим мне все рассказал. Ведь больше сообщить об этом некому. По твоему мобильнику никто не отвечает, в офисе тишина, дома тоже никто не подходит к телефону. Я что для вас шестой номер? Я должен сутками метаться по Москве, искать концы?