Тропов Иван. Каратель

   Лежала на шерстяном покрывале, свесившись ногами на пол и изогнувшись так, что я бы ни за что не смог уснуть. Присела передохнуть, да и сморило?
   Бретелька платья сползла на руку, почти открыв грудь. Тонкий карминовый шелк облегал тело, переливаясь в отсветах от камина.
   Я постоял в дверях, глядя на нее и чувствуя, как теплый воздух струится по коже. Как же здесь тепло и хорошо…
   Хорошо бы развести такой огонь и у себя в комнате. Но это надо туда дрова таскать, потом с растопкой возиться… Как раз под утро, когда уже вставать пора, он и разгорится.
   Хотелось спать, но и уходить отсюда не хотелось. Вот подтащить бы то кресло совсем к камину, плюхнуться в него, и уснуть до утра. Даже в плед закутываться не надо, так здесь тепло…
   Но спать рядом с чертовой сукой может выйти себе дороже.
   Я прикрыл дверь и поплелся в дальний угол второго этажа, в темную и вымерзшую комнату.

+++

   Проснулся я мутный и разбитый. Не выспался, но и уснуть больше не мог. Ночью я несколько раз просыпался. Все не мог удачно лечь: как ни ложился, через какое-то время просыпался – затекала рука.
   Вот и сейчас… На этот раз так затекла, что когда я сел на кровати, рука повисла плетью, онемелая и непослушная.
   В комнате было темно, за окном едва брезжил рассвет. Серый и мутный. Опять все в облаках.
   Крутя онемевшим плечом, я поднялся. Потихоньку отходило плечо, отходил локоть. Я уже мог им двигать. Мог шевельнуть и запястьем. Но господи, как же холодно-то… За ночь, под одной простыней, я продрог. Не только рука, все тело стало медленным и одеревенелым. И в голове не лучше…
   Свет. Мне нужно море света! И тепло. Жар!
   Я закутался в простыню и, дрожа от холода, побрел на первый этаж. Там все это было. В той ванной комнате, которая на современный лад.
   Небесно-голубые кафельный пол и персиковый махровый коврик, белоснежные ванна с раковиной, с подвесного потолка бьет дюжина ярких светильников, зеркальные стены превращают дюжину в сотню.
   Но это – тепло для глаз. Нужен горячий душ, чтобы согреться и прийти в себя. Я раздвинул пластиковые створки кабинки, сунулся внутрь…
   И встал обратно на коврик. Поглядел на правую руку. Вроде бы, отошла, еще когда по коридору шел – а все ж было какое-то странное, непривычное ощущение.
   Плечо – нормально, локоть – нормально. Кисть…
   Даже не кисть, пальцы. Какое-то странное ощущение слабости. Не во всех. В большом. Самая нижняя фаланга, и ладонь вокруг, и запястье с этой стороны.
   Я покрутил пальцем. Он слушался, но вращался как-то медленно, неохотно. Что-то с ним было не так. Только вот что…
   Я попробовал так же покрутить левым пальцем. Он вращался свободно и быстрее. Как надо.
   Подняв перед собой обе руки, я шевелил пальцами, пытаясь понять, в чем же дело. Наконец, понял.
   Вот что надо было сделать: руки вытянуть перед собой, ладони вниз, параллельно земле, а пальцы растопырить. Не просто развести, а растопырить до напряжения. Так, чтобы под кожей проступили жилки.
   А теперь – потянуть кончики больших пальцев вверх.
   Левый задрался на вершок. Под кожей, от пальца к запястью, еще четче проступила одна из жилок, натянулось в тугой тросик. Под ней была еще одна крупная жилка, а под той еще одна, потоньше – теперь эти две жилки чуть смягчились, ушли внутрь, уступив тяге верхней.
   Это на левой руке. А вот на правой…
   Большой палец как лежал в плоскости ладони, так и лежал. Две нижние жилки как были натянуты, так никуда не уходили. Их не перетягивала верхняя жилка – она вообще не проступала под кожей.
   Наверно, с минуту я пытался напрячь ее. Задрать кончик большого пальца вверх.
   Но ничего не менялось. Я мог отвести большой палец назад, вниз, обратно к ладони, под нее, но вверх над ладонью – никак не получалось. Мышца просто не напрягалась. Вот откуда было странное ощущение пустоты в руке.
   Я стоял, голый, залитый ярким светом, и тупо пялился на свои руки. Надо же, как отлежал… Никак не шевельнется… Никогда так не отлеживал.
   Чтобы даже через несколько минут, когда и проснулся, и встал, и рукой уже крутил, и все остальные пальцы отошли – а какая-то мышца все еще не отошла. Совершенно не шевелится…
   Причем не вся кисть, не все пальцы в равной мере – а всего один мускул одного пальца. И именно на том пальце, до которого…
   Я помотал головой, отгоняя воспоминание. Нет! Но под ложечкой стало пусто.
   Я стиснул руку в кулак, разжал, и, не переставая стискивать и разжимать, чтобы кровь веселее шла по жилам, залез в душ.
   Просто отлежал. И замерз. Из-за этого. Только из-за этого!
   Я выкрутил ручку крана влево и пустил воду. Сначала холодноватая, быстро потеплела. Стала обжигающей. Я стоял и терпел. Мне надо согреться. Чтобы кровь побежала по жилам, чтобы мышца ожила. Потому что если эта жилка не зашевелится, то это значит, что…
   Нет! Нет! Просто отлежал! И замерз. Отлежал и замерз, в этом все дело. Только в этом!
   Я крутился под обжигающими струями и, не переставая, сжимал и разжимал кулак. Тело прогревалось, но под ложечкой засел холодок. Потому что если эта жилка…
   Но она отходила. Странная слабость и пустота в руке уходили. Мало-помалу палец двигался живее, а верхняя жилка стала натягиваться. Я крутил большим пальцем, пока он не стал подниматься вверх над ладонью на вершок, как и левый.
   В самом деле, всего лишь отлежал. Просто отлежал.
   Я криво усмехнулся. Ну да. Конечно. Просто отлежал. Что еще это могло быть? Все так, как и должно было быть. Согрелся, размял руку – и все прошло. Потому что просто отлежал… А как испугался-то. Как сердечко-то стучало, как поджилки тряслись. Какой же трус. Маленький жалкий трус.
   Трус. Но теперь под ложечкой отпустило. Я успокоился. И вдруг понял, что уже давно согрелся. Мне уже давно жарко, а в герметичной колбе не воздух, а душный пар.
   Я приоткрыл одну створку, глотнул свежего воздуха, и вывернул кран вправо – и до предела вверх. Сверху ударили тугие ледяные струи.
   Дыхание перехватило. Открыв рот, я судорожно глотал посвежевший воздух, стоял так минуту, две, пока не задрожал от холода. Потом перебросил рукоять резко влево, и вода неохотно стала теплеть, пока не стала обжигающе горячей, но я терпел, терпел, пока кабинка не заполнилась паром. И лишь когда стало трудно дышать, опять переключил на холодную.
   Так я играл минут десять, пока после нескольких накатов жара и холода кожу не стало приятно покалывать – словно звенела.
   Тогда я выключил воду и выбрался на махровый коврик. И стал растираться полотенцем. До сухости, до жжения.
   Ну вот. Теперь я чувствовал себя человеком. В голове посвежело. Тело наполнились желанием двигаться.
   Это хорошо. Дел сегодня предстоит много.

+++

   Когда я зашел в ее комнату, она так и спала – в платье, клубочком свернувшись на кровати. Просыпаться она не хотела, но встать ей пришлось. Мне нужна была тренировка.
   Во-первых, уроки надо закреплять. Без этого они забываются. А во-вторых… Чертовы суки, не сидящие на цепи, не будут со мной сюсюкаться. Они будут бить в полную силу. Пора от осьмушек перейти хотя бы к четверти.
   – Сегодня попробуйте сильнее, Диана, – разрешил я.
   – Хорошо… – пробормотала Диана.
   И она честно атаковала – пыталась. Ее ледяные щупальца были такие слабые и вялые, словно она всю ночь жернова таскала. Исключительно силой мысли.
   Не знаю, как ей, а мне это надоело через пару минут.
   – Это что?
   Диана вздохнула и потерла бровь.
   – Боюсь, на большее я сейчас не способна…
   Только почему-то мне казалось, что она этим вовсе не расстроена.
   – Диана, вы меня пугаете. Успокойте меня, скажите, что у вашего слуги была заныкана пара бутылок вина в его комнате.
   – Нет… А жаль. Может быть, тогда бы я лучше спала…
   Хм… Я внимательно разглядывал ее. И правда. Глаза у нее красные, словно всю ночь не спала. Но…
   – Разве вы не могли уснуть?
   Диана взглянула на меня и нахмурилась. Не спешила отвечать. Какой-то миг мне казалось, что она думает не только и не столько о разговоре со мной, а одновременно занята еще каким-то делом.
   – Диана?
   – Н-нет… – наконец сказал она. – Спала я крепко… Сны были тяжелые.
   – После пары бокалов вина?.. Хорошенького же качества было это ваше дорогое вино…
   – Я не знаю, насколько то вино было дорогое, – раздраженно ответила Диана. – Я уже очень давно не интересуюсь подобными вещами. Но вино было хорошее.
   – Тогда что с вами?
   Она потерла виски. Глаза у нее слипались. Мне показалось, что она сейчас просто рухнет на стол, да так и заснет с головой на руках.
   – Влад, не мучьте бедную женщину. Я очень, просто ужасно хочу спать.
   – Я вижу. Но почему? Ведь вы спали всю ночь.
   – Возможно, это из-за занятий с вами. Думаете, я часто вот так вот, неотрывно, занимаюсь с кем-нибудь?..
   Я внимательно разглядывал ее. Если вчера вечером она и казалась несколько обеспокоенной и раздраженной, то уж никак не усталой. И уж точно не до такой степени.
   – Будьте добры, отпустите меня… Обещаю, вечером мы все наверстаем.
   – Постарайтесь выспаться, пока меня не будет.
   Она ушла, гремя цепью.
   А я сидел и пытался понять, что же во всем этом мне не нравится больше всего.
   То, что я пропустил занятие? Жаль, но поправимо. Наверстаю. В этом, пожалуй, нет ничего страшного. Но было еще что-то…
   Почему-то я чувствовал себя не в своей тарелке. Что-то было не так.
   Но что…
   Может быть, дело в Диане?
   И даже не в ее странной сонливости. Не только в этом дело. Что-то в ней изменилось…
   Но вот что именно? Будто ушло какое-то напряжение, что сидело в ней. Страх – вот что ушло из нее.
   Или – кажется?
   Может быть, я себя накручиваю? И совершенно зря. У меня реальных проблем полно, чтобы еще за призраками гоняться.
   Но что – если не кажется? Может быть, она в самом деле что-то сделала? Что-то, что избавило ее от страха…
   Я взял фонарь и спустился в подвал.
   Фонарь мог бы и не брать. Здесь пахло жженым жиром, ярко светили свечи, налепленные на камни алтаря. Диана следила за тем, чтобы горела каждая шестая, меняла прогоревшие. За колонной, на которой висела морда, стояли два огромных ящика этих странных черных свечей. Еще надолго хватит.
   Козлиная морда глядела на меня как на старого приятеля. В рубиновых глазах играл свет свечей – и почти добродушная ухмылка: пришел поиграть, мальчик? Ну, давай поиграем…
   Надо бы вырвать эти глазки, и запретить Диане жечь свечи под алтарем. Но сейчас не до них.
   Я присел у трубы, вмурованной в пол. Повел фонарем по бетону вокруг. Не долбила она его? Не скребла, пытаясь подкопать трубу? Я-то знаю, что ее не вырвать, там внизу в ней тоже есть дырки, в них пропущены железные пруты, уходят под соседние плиты. Если вырывать трубу, то только вместе с прутьями, свежей кирпичной кладкой и плитами вокруг, центнеров пять сразу. Но сверху-то этого не видно.
   Следов не было. Даже намека.
   И все-таки я подергал трубу – не шатается? Подергал двумя руками. Труба сидела как влитая. Я снова взял фонарь, внимательно осмотрел соединение трубы с цепью.
   Пошел дальше по цепи, внимательно осматривая каждое звено. Цепь равнодушно позвякивала.
   Я уже проверял цепь – в первую ночь, перед тем, как прицепить ее к трубе. С тех пор ничего не изменилось. Ни одного подозрительного звена. Ни одного надпила, даже царапинок нет.
   Шагая вдоль цепи, я поднялся по лестнице. Вслед за цепью дошел до комнаты Дианы. Она лежала на кровати, свернувшись клубочком. Дыхание медленное и такое тихое, словно вообще не дышит.
   Но когда я повернул ее на бок, тут же проснулась. Со смущенной улыбкой уставилась на меня.
   – Мой господин?..
   Не обращая на нее внимания, я внимательно осмотрел соединение цепи с ошейником. Потом осмотрел сам ошейник – обе скобы, оба скрепления.
   От ее волос сладко пахло какими-то духами. Ее кожа пахла тоньше, но еще слаще – это была не косметика…
   Диана, лениво моргая, наблюдала за мной. Улыбка осталась, но уже не смущенная.
   – О! Прошу простить меня, мой господин… Чем я вызвала ваше неудовольствие? Отчего мой господин подозревает меня?.. Разве я не готова на все – для моего господина?..
   Она потерлась щекой о мою руку.
   Я отвел руку. Вышел из комнаты и прикрыл дверь, насколько позволила цепь.
   С цепью все в порядке. А вот с Дианой…
   Ч-черт. Не понимаю. Не понимаю, и даже не понимаю, чего именно не понимаю… Ч-черт!
   А может быть, сам себя накручиваю.
   А может быть, она специально валяет дурака – чтобы сбить меня с толку… Но зачем ей это нужно? Для чего?..
   Черт бы ее побрал! Я накинул плащ и вышел из дома, под обложные тучи и накрапывающий дождик. Постоял на ступенях, хохлясь от дождя и глядя на «козленка». Надо было выйти через черный ход, вот что. Там до гаража два шага. Ехать в город мне лучше не на моем верном «козленке».
   Но заходить обратно в дом не хотелось. В этот сумрак, эхо огромных пустых комнат, в неподвижный воздух, пахнущий ее духами – и пронизанный ее присутствием… Даже когда она не касалась меня, все равно. Рядом с ней я будто весь в клочьях старой паутины, от которой никак не избавиться… Нет уж, лучше обойти под дождем, чем возвращаться в дом.
   Шансы, правда, все равно близки к нулю…
   Я тряхнул головой. Нет! Не нулю! Надо верить. Если не верить – то лучше сразу застрелиться.
   Что я могу – один? Я даже своим ощущениям верить не могу, один. Один на один с ней – я точно тронусь. И очень скоро.
   Даже с ней мне нужны помощники… И уж точно, помощники потребуются против других чертовых сук. Которые не на цепи, а со слугами…
   Может быть, кто-то из наших все же спасся?
   Что было в ту ночь у дома Старика, я видел. У Гоша тоже… Но Борис? Виктор? Вдруг успели уйти?
   К ним пурпурные тоже должны были нагрянуть. И уйти от тех пурпурных, если уж Гош не смог… Но вдруг?!
   Я спустился и пошел вокруг дома.

+++

   На въезде в Вязьму я притормозил, а на перекрестке свернул к центральным магазинам. Сегодня одна машина меня не спасет. Надо бы и переодеться. Это у дома Старика пустырь во все стороны, а у Виктора и Бориса…
   Возле нового торгового комплекса я остановился. Внутри, как я и надеялся, оказалось множество разных магазинчиков, от крупных до совсем мелких. Отлично. Есть, из чего выбрать.
   Но чем дольше я бродил по залам, тем сложнее было решить – а что же мне надо-то? Мне ведь нужно не просто сменить плащ и кожаные штаны на что-то другое. Если одеться по-другому, но в моем вкусе, это мало поможет. Те ребята должны были прошерстить мою квартиру. Просмотрели все мои вещи. Знают, как одеваюсь.
   Нужно что-то такое, во что я бы никогда не оделся.
   Я гулял по магазину, глазел на шелковые рубашки, приталенные пиджачки и плащики, ботинки с плоскими квадратными мысками… На все то, что притягивало мой взгляд. Вот оно что!
   Я огляделся, нашел самый большой – и дешевый – отдел одежды. Вот куда мне надо сейчас.
   Для начала я выбрал голубые джинсы, на пару размеров больше. Так, чтобы едва держались на самых бедрах, а штанины у ног топорщились складками. Затем белую футболку, которая была велика еще больше. Байковую рубаху в красно-сине-зеленую клетку. «Пилотскую» курточку до пояса из кожзама. Теперь все это надеть, рубаху застегнуть, но не заправлять. Чтобы из-под куртки торчала рубаха, а из-под нее белоснежный край футболки.
   В соседнем отделе я купил огромные белые кроссовки, пухлые и на такой толстой подошве, что даже штанины спадающих джинсов не волочились по полу. Финальный штрих – черная вязаная шапочка. Я заправил под нее свои рыжие лохмы и пошел смотреть на результат.
   Из зеркала на меня пялился опасный звереныш, лет пятнадцати-шестнадцати от силы, одетый по моде американских тюрем для малолеток. От одного взгляда тошнит.
   Замечательно. Результат достигнут, и даже более чем: скинуть пару годиков, при моем-то перебитом носе, я даже не надеялся, а вот поди ж ты.
   Малолетний уличный шакал… Единственное, что мне нравилось в этом звереныше – это его взгляд. Разноцветный, но правильный. Таким взглядом можно стенки буравить.
   Переодеваться обратно я не стал. Нормальную одежду распихал по пакетам и двинулся к выходу, потихоньку меняя походку. Когда я миновал раздвижные двери, я уже шел вразвалочку, подседая на каждом шаге.
   Со ступеней я свернул к стоянке, и охранник тут же выбрался из будочки и выразительно уставился на меня, предупреждая. Я лишь хмыкнул и направился к своему черному «мерину».
   Краем глаза я видел, как охранник засеменил следом. Остановиться его заставило только то, что я открыл машину без долгой возни. Хмурый и удивленный он провожал меня взглядом, пока я отъезжал от магазина. Не узнал. Отлично.

+++

   В Смоленске я поставил машину там же, где и вчера. Но вылез не сразу. Посидел, решая, с кого начать.
   Решаясь.
   За домом Старика они следят. Значит, и за остальными квартирами тоже. Ждут.
   И на этот раз не будет огромного пустыря, где ни одного фонаря. И Борис, и Виктор живут в обычных многоквартирных домах… жили.
   Или все-таки… Кого ждут те пурпурные у дома Старика? Только меня? Или еще кого-то?
   Надеюсь. Надеюсь!
   Одному мне не выследить, откуда они приезжают. Нужен помощник. Хотя бы один помощник. Не уверен, что и вдвоем можно отследить этих пурпурных – но одному-то уж точно никак…
   А через неделю-другую они снимут слежку, уберутся из города – и все. Я их уже не найду. Ни их, ни ту чертову суку, что сделала это. Я вылез из машины и от души хлопнул дверцей.
   Уже темнело, включились фонари, и снова зарядил мелкий дождик. Я постоял, соображая, в какую же сторону будет короче. И зашлепал по лужам, дробя отражения фонарей.

+++

   В квартире Бориса свет не горел.
   Иного я и не ждал. Интересовало меня другое. Я обошел прилегающие дворы, потихоньку разглядывая машины, что стояли вокруг его дома. Отыскивая – и боясь найти его машину.
   Если она здесь, можно ставить крест. Не успел убежать.
   А вот если ее нет…
   Сердце молотилось, но я заставлял себя шагать ленивой развалочкой, подсаживаясь в коленях при каждом шаге. Чуть сутулясь. Опасная малолетка – так опасная малолетка. Играем роль. Здесь не пустырь, здесь много скрытых мест. Пурпурные могут сидеть не в квартире Бориса, а в соседнем доме. Тогда просматривают и двери подъезда, и все подходы к дому.
   Кажется, нет его машины…
   Но надо еще раз проверить. Ошибки быть не должно.
   Я прошелся до ближайшего магазина, вернулся обратно и сделал еще один круг по прилегающим дворам, исподволь разглядывая машины.
   Точно – нет ее тут. Нет!
   Сердце билось все быстрее, мелко задрожали кончики пальцев. Нет машины! А это значит…
   Я с трудом удерживался, чтобы не заплясать от радости. Как-то спасся Борис!
   Как? Может быть, Гош успел ему отзвонить. Когда понял, что сам уйти не успеет, постарался хоть других предупредить.
   Спасся! Теперь надо сообразить, как его найти…
   И тут я как споткнулся. Ч-черт… У него же еще гараж есть… Он мне даже показывал, где у него запасной ключ лежит. Мне и Гошу…
   Машина может быть и там.
   Я огляделся, где те гаражи. Вон они, в просвете между домами, коробки из рифленого железа.
   Хотя не думаю, что он мог поставить машину в гараж. Чтобы плестись оттуда к дому, еще триста метров пешком – после прогулочки на тысячу верст, что была у них с Гошем? Не верю.
   Сам-то я ставил машину в гараж после поездок с Гошем – но только из-за Виктора. Он за мной приглядывал, по поручению Старика. Но это за мной. За Борисом никто не присматривал. Мог оставить машину там, где удобнее. Я бы на его месте бросил машину прямо у дома.
   Если Гош успел предупредить его, то, может быть, он и Виктору успел позвонить?!
   Пальцы дрожали, когда под грудой хлама у стены гаража я нащупывал запасной ключ. Со второго раза попал в замочную скважину, потом нетерпеливо рвал неподатливую дужку замка из скоб. Распахнул створку.
   Машина была здесь.

+++

   К гаражам, где держал машины Виктор – их у него две, – я шел как не свой. Будто не я брел под дождем, а кто-то другой, а я лишь глядел на все вокруг его глазами. Из-за его глаз…
   Одна машина Виктора была в гараже.
   Вторая стояла возле дома. Мне даже не пришлось кружить, Виктор всегда ставит… ставил машину в одном и том же месте. Слева от подъезда, метрах в десяти.
   Его машина. Никаких сомнений, она. И все-таки я прошелся мимо дома, чтобы разглядеть ее номер.
   Номер, конечно же, совпал.

+++

   Дождь усилился, я хохлился уже не ради роли, а по-настоящему. За воротником было сыро, на душе мерзко.
   Дорога к моему гаражу казалась вечной.
   Ничего, ничего… Ничего!
   И один выслежу. Все получится. Должно получиться!
   Перед рядом гаражей я остановился и огляделся. Никого. Замечательно.
   Я разобрался с замками, приоткрыл дверцу, юркнул внутрь и закрылся. Нащупал выключатель. Щелчок, и гараж залило светом.
   Пусто, но на этот раз я не расстроился. Где моя машина, я и без того знаю. Здесь мне нужно другое.
   Я сдвинул вбок деревянный стеллаж с барахлом. Открылась выемка в полу. Я достал оттуда увесистый кулек из промасленной ветоши, развернул. Восемь пачек патронов для Курносого, одна пачка початая, и еще сверток в масляной тряпочке – тонкие жестяные пластинки обойм. Похожи на кусочки стального кружева: пять круглых вырезов по краям, дырка в центре. Стальные снежинки. Full moon clips, как обзывает их наш дорогой пижон. Виктор говорит, у американцев бывают и half moon clips – половинкой снежинки, всего на три пули для промежуточной перезарядки. И даже смешные third moon – всего для двух пуль, по виду похоже на восьмерку, надкусанную с концов…
   Говорил.
   Все это я запихнул в сумку. Туда же пенал с пилочками.
   Для паучихи подпиливать пули особо не нужно, умирает она легко, как самый обычный человек – но только если это простая паучиха. Одинокая. А у этой чертовой суки – прирученными ходят не только взвод-другой мужиков, но и пара жаб. Как минимум пара. Те молоденькие жабки, которых я видел у морга в компании той опытной. Но кто знает, сколько их у нее всего?
   Надеюсь, я все-таки достану ее…
   Я застегнул сумку.
   Ну вот и все. Я вздохнул. Оглядел гараж – такой знакомый и родной. Может быть, в последний раз.
   Ну, все. Я повесил сумку на плечо, шагнул к выходу…
   И замер.
   Сердце судорожно забилось в груди, трепыхаясь у самого горла. Сумка соскользнула с плеча и тяжело бухнулась на бетонный пол.
   На коврике у входной дверцы лежала записка.
   И только один человек оставлял записки вот так – в гараже, подсовывая в щель под воротами.
   Руки тряслись, пока я разворачивал листок бумаги, сложенный вчетверо. Строчки прыгали перед глазами – аккуратно выведенные таким знакомым почерком! Гош!
   Выжил, вернулся и оставил мне записку! Все-таки не зря я…
   Я разглядел дату.
   Сердце все еще прыгало в груди, не желая успокаиваться, – но вместо радости теперь была тяжесть в висках и плыло перед глазами.
   Дата. И время. Гош всегда проставлял дату и время.
   Он написал эту записку в тот проклятый день, когда я вернулся в город после ночной охоты на жабу – охоты, затянувшейся на сутки. Сутки, вместившие ночь боли, белое утро – и то, что я обнаружил в городе. Он подсунул записку в гараж за два часа до того, как я подъехал к его дому, – темному и затихшему…
   …глаза – как у снулых рыб, движения ленивые, заторможенные, словно сквозь воду… тетя Вера, не похожая на себя, не похожие на себя Сонька и Сашка… через дорогу прямо под машину, не замечая ничего вокруг…
   Я оторвал глаза от даты.
   «Борису кажется, его заметили. Никуда не суйся. Отзвонись». Ниже размашисто приписано: «Сразу!» и трижды подчеркнуто.
   Обычно Гош не разменивался на восклицательные знаки, да и подчеркиваний в его записках я не видел…
   Гош и Борис…
   Если уж они вдвоем не смогли… Вдвоем с Гошем не смогли отследить тех ребят – а засветились и привели их уже по своему следу прямо в город…
   Я вдруг почувствовал, насколько устал. Записка тяготила руку, как кирпич. Руки опустились.
   На что я надеюсь?
   На что?
   За воротами гаража зашуршали шины, подъехала и встала слева от ворот машина. Почти тут же прошуршали шины и справа.
   Я перевел взгляд с ворот на записку.
   Никуда не суйся.
   Снаружи почти одновременно щелкнули две дверцы.
   Никуда не суйся…
   Поздно.
   Дурак. Идиоту же было ясно, что соваться сюда нельзя. Эти ребята выследили Гоша, куда уж тебе было с ними тягаться…
   Словно во сне я сунул руку в карман за Курносым… попытался сунуть. Вместо кармана плаща, рука наткнулась на кожзаменитель, а потом на непривычную подкладку в кармане «пилотской» курточки. Плащ остался в машине в двух верстах отсюда, Курносый там же, втиснутый сбоку под правое сиденье.
   Дурак!
   Я все-таки проверил, что дверца в воротах заперта на задвижку.
   Хотя это едва ли надолго задержит их. Сами ворота тоже заперты длинным прутом, но и это едва ли поможет.
   Я пятился вглубь гаража, слишком поздно вспомнив, что не погасил свет. Есть ли щели в дверях? Видно ли снаружи, что здесь свет?
   Да при чем здесь свет… Если они приехали сюда именно сейчас…
   Револьвер не помог бы мне справиться с ними – но спас бы меня. Хорошо, если убьют сразу – а если повезут к паучихе?..
   Как во сне я пятился назад, сжимая в руках записку Гоша, ожидая – и страшась услышать стук в ворота. Издевательское негромкое постукивание костяшками пальцев. Дынь-дынь-дынь. Вот и мы. Ты в самом деле думал, что можешь что-то сделать?