Страница:
Не буду больше ничего рассказывать, увидишь сам. Я знаю, Энни тебя отпустит, если хорошо попросишь, а Терри будет только рад от тебя отдохнуть. Приезжай, я ведь поехал с тобой в Эл-Эй, когда ты попросил. Ты мне сейчас нужен. Мне нужен хоть кто-нибудь. Я боюсь.
Не откладывай выезд.
Джейк.
Я дважды перечитал письмо, на скорую руку сообразил себе сандвичи и большую кружку кофе (если хотите надо мной поиздеваться, налейте мне кофе в кофейную чашечку. Официанты занимаются этим с такой настойчивостью, что я подозреваю: их берут на работу только по предъявлении справки о прогрессирующем садизме) и устроил себе ужин с Джейком.
Письмо лежало передо мной, и глаза бегали по нему, пока я вслух высказывал лучшему другу, каким надо быть кретином, чтобы написать такое послание. Я умничал в пустой кухне, а внутри нарастало беспокойство. Последние три предложения никак не стыковались с восторженным тоном. И этот старик-советчик… Джейк упрямее старого осла, он с профессорами в университете спорил до хрипоты. В схватке с обиженной матерью — «Неужели тебе плохо рядом с нами, дорогой?!» — одержал победу. Никогда не поверю, что он изменил заранее намеченный маршрут, поддавшись на уговоры какого-то полупьяного деда в случайной забегаловке. И почему он только один раз упомянул о Сермахлоне? Идиотское название, не буду спорить, но, если Джейку пишется, он должен об этом талдычить как нанятый. А здесь ни слова о сюжете, ни одного имени, которое надо сутки тренироваться произносить. Письмо не в стиле Джейка.
опомнившийся Джейк Риденс — это чужак, с которым я не хочу знакомиться Мне стало не по себе.
На обратной стороне листа была наскоро нарисована карта Монтаны. Даже если Джейк станет писать, как Брэдбери, художником ему не быть никогда — и картографом тоже. Я раскопал в ящике письменного стола атлас Макнелли и понял, что расстояние между Грейт Фоллсом и Биллингсом Джейк урезал больше чем на сто миль. Жирный крест, обозначающий деревню Моухей, верхним краем залез на озеро Форт Пек (спасибо, Джейк его подписал). Крест был впятеро больше кружочка, пометившего столицу штата. Рядом точка, подписанная «Джордан», за ней «Гэлтаун» — и от Гэлтауна к кресту шла толстая стрелка, а на кривой линии, пересекающей весь штат, стояли большие цифры 200. Двухсотое шоссе (пусть в атласе оно вдвое короче), а вот и Джордан. Гэлтаун даже не обозначен, как и Моухей. Мелкие городишки, я боюсь
я в таких сроду не бывал. я боюсь
Но вряд ли в этом Гэлтауне сосредоточилось много шоссеек. Оттуда, наверное, совсем нетрудно проехать в
Моухей, даже спрашивать, куда повернуть, не придется. Жми по единственной дороге, и все.
О поездке я думал, как о деле уже решенном. И собрался быстрее, чем собирался Джейк. Никаких поисков Америки или Сермахлона, максимум три дня отсутствия. Увидеть Джейка, убедиться, что с ним все в порядке, — и домой. Отпрашиваться ни у кого не буду: Терри мне не мамочка и не учительница, а Энни пусть занимается студийной работой, не отвлекать же ее от такого важного дела. Нуда, я злопамятный эгоист. Иначе пошел бы в педиатры.
Письмом Джейка я заложил нужную страницу в атласе. Искать дорожную карту поподробнее не было времени. Что-то изнутри
ты мне сейчас нужен
подталкивало выехать немедленно. Приятно было думать, что я — настоящий друг,
мне нужен хоть кто-нибудь
бросающийся на помощь по первому зову, как герои ОТенри. Правда, некоторые из них в таких случаях дожидались утра, спокойно съедали двойную порцию бобов со свининой и только потом шли седлать коней. Но я не стал тянуть. Свинины у меня в доме не было, «Шевроле» в отличие от коня отдыха не требует — а я не хотел смотреть дурные сны.
Я боюсь. Не откладывай выезд.
Я выехал через полтора часа после того, как получил письмо. Врубил радио погромче и делал вид, что не боюсь. Получалось хреново, но зрителей все равно не было.
ГЛАВА 2
Не откладывай выезд.
Джейк.
Я дважды перечитал письмо, на скорую руку сообразил себе сандвичи и большую кружку кофе (если хотите надо мной поиздеваться, налейте мне кофе в кофейную чашечку. Официанты занимаются этим с такой настойчивостью, что я подозреваю: их берут на работу только по предъявлении справки о прогрессирующем садизме) и устроил себе ужин с Джейком.
Письмо лежало передо мной, и глаза бегали по нему, пока я вслух высказывал лучшему другу, каким надо быть кретином, чтобы написать такое послание. Я умничал в пустой кухне, а внутри нарастало беспокойство. Последние три предложения никак не стыковались с восторженным тоном. И этот старик-советчик… Джейк упрямее старого осла, он с профессорами в университете спорил до хрипоты. В схватке с обиженной матерью — «Неужели тебе плохо рядом с нами, дорогой?!» — одержал победу. Никогда не поверю, что он изменил заранее намеченный маршрут, поддавшись на уговоры какого-то полупьяного деда в случайной забегаловке. И почему он только один раз упомянул о Сермахлоне? Идиотское название, не буду спорить, но, если Джейку пишется, он должен об этом талдычить как нанятый. А здесь ни слова о сюжете, ни одного имени, которое надо сутки тренироваться произносить. Письмо не в стиле Джейка.
опомнившийся Джейк Риденс — это чужак, с которым я не хочу знакомиться Мне стало не по себе.
На обратной стороне листа была наскоро нарисована карта Монтаны. Даже если Джейк станет писать, как Брэдбери, художником ему не быть никогда — и картографом тоже. Я раскопал в ящике письменного стола атлас Макнелли и понял, что расстояние между Грейт Фоллсом и Биллингсом Джейк урезал больше чем на сто миль. Жирный крест, обозначающий деревню Моухей, верхним краем залез на озеро Форт Пек (спасибо, Джейк его подписал). Крест был впятеро больше кружочка, пометившего столицу штата. Рядом точка, подписанная «Джордан», за ней «Гэлтаун» — и от Гэлтауна к кресту шла толстая стрелка, а на кривой линии, пересекающей весь штат, стояли большие цифры 200. Двухсотое шоссе (пусть в атласе оно вдвое короче), а вот и Джордан. Гэлтаун даже не обозначен, как и Моухей. Мелкие городишки, я боюсь
я в таких сроду не бывал. я боюсь
Но вряд ли в этом Гэлтауне сосредоточилось много шоссеек. Оттуда, наверное, совсем нетрудно проехать в
Моухей, даже спрашивать, куда повернуть, не придется. Жми по единственной дороге, и все.
О поездке я думал, как о деле уже решенном. И собрался быстрее, чем собирался Джейк. Никаких поисков Америки или Сермахлона, максимум три дня отсутствия. Увидеть Джейка, убедиться, что с ним все в порядке, — и домой. Отпрашиваться ни у кого не буду: Терри мне не мамочка и не учительница, а Энни пусть занимается студийной работой, не отвлекать же ее от такого важного дела. Нуда, я злопамятный эгоист. Иначе пошел бы в педиатры.
Письмом Джейка я заложил нужную страницу в атласе. Искать дорожную карту поподробнее не было времени. Что-то изнутри
ты мне сейчас нужен
подталкивало выехать немедленно. Приятно было думать, что я — настоящий друг,
мне нужен хоть кто-нибудь
бросающийся на помощь по первому зову, как герои ОТенри. Правда, некоторые из них в таких случаях дожидались утра, спокойно съедали двойную порцию бобов со свининой и только потом шли седлать коней. Но я не стал тянуть. Свинины у меня в доме не было, «Шевроле» в отличие от коня отдыха не требует — а я не хотел смотреть дурные сны.
Я боюсь. Не откладывай выезд.
Я выехал через полтора часа после того, как получил письмо. Врубил радио погромче и делал вид, что не боюсь. Получалось хреново, но зрителей все равно не было.
ГЛАВА 2
Лучший антидепрессант — ночевка в мотеле. Рекомендую всем без исключения. Способ употребления: предварительно проехать больше трехсот миль, дважды выпить черного кофе в придорожных забегаловках и вслух доказывать себе, что все в порядке и нечего психовать — отчего психуешь еще больше. Когда почувствуешь, что вот-вот вырубишься за рулем (а через две-три минуты «поцелуешься» с деревом и узнаешь, что на самом деле значит «вырубиться»), криком пошли весь мир в то самое место, называть которое в младшей школе считалось высшим шиком — и снимай номер в первом попавшемся мотеле. Оказавшись в номере, ни за что не тяни с раздеванием. Никакого душа, о чистке зубов и не помышляй, иначе весь терапевтический эффект сойдет на нет. На ходу стаскивай шмотки, бросай их на пол и падай в кровать. Все, привет страдающим друзьям. Пусть им поможет Спайдермен, а ты крепко зажмуриваешься, подсовываешь обе руки под подушку и через секунду принимаешь лекарство.
Я проснулся и несколько минут лежал с закрытыми глазами, поочередно напрягая и расслабляя мышцы: хотелось растянуть приятное ощущение полностью восстановленных сил. Вот это выспался! Хоть вскакивай и беги штурмовать Эверест. Жаль, у меня нет гарема. Когда тело переполнено энергией и разогрелось под теплым одеялом, гарем необходим.
Комнатушку заливал солнечный свет, тонкая штора, пронизанная лучами, сияла белизной, как платье весталки-девственницы. Я перевернулся набок, хлопнул рукой по прикроватной тумбочке и вспомнил, что не снимал часы. Половина двенадцатого. К мотелю я подъехал без двадцати четыре. Кто скажет, что я — соня? Скорее Мартовский Заяц.
Не знаю, любят ли зайцы часами отлеживать бока, но я не спешил вставать. Снова вытянулся на спине, потянулся и улыбнулся, вспомнив, как мне доставалось за такое сибаритство в школьные годы. Мама считала, что человек должен вскакивать, как только открыл глаза, а то и раньше. Она будила меня изо дня в день и ругала за то, что я как последний лентяй по полчаса валя —юсь в постели без дела. В шестнадцать, считая себя взрослым, я с ухмылкой спросил, с каким делом надо валяться в постели — и оскорбленная мама как следует хлестнула меня по лицу кухонным полотенцем.
В моем втором романе описана такая же ситуация, только вместо матери герой-подросток разговаривает с бабушкой. Не слишком разительное отличие? Но мама будто не заметила эту сцену, когда читала книгу, и даже когда я спросил, ничего ли ей не напоминает утренняя стычка Хэнка с бабулей, отрицательно покачала головой. Я иногда завидую людям с плохой памятью. Поэтому не стал тревожить ее покой, напоминая, что в нашем случае полотенце было голубым, влажным (мама только что вытирала им тарелки) и нитяная петелька на его уголке порвалась.
Джейка моя манера валяться в постели не раздражала — он сам этим грешил. А добудиться его было втрое труднее.
Вспомнив о Джейке, я сжал кулак и стукнул себя костяшками по лбу. Получилось сильнее, чем хотелось. Так и надо остолопу! Знать Джейка больше десяти лет и не понять, что слова «Ты мне сейчас нужен. Мне нужен хоть кто-нибудь. Я боюсь» — всего лишь выдержка из его нового великого творения. Прекрасная инопланетянка (сермахлонка… Господи, звучит как непристойность) будет шептать эти слова мужественному капитану-землянину примерно на сто восьмидесятой странице. А я, дурак, принял все за чистую монету!
Но, с другой стороны, Джейк в самом деле звал меня в свое «райское место». Без всяких истерик, просто потому, что ему без меня так же плохо, как мне без него. И раз я уже в Юте… Джейк никак не ждет, что я появлюсь так скоро. Вот посмеется. А у меня появится новый шанс стать героем его книги: несчастный мнительный сермахлонец (тьфу, еще хуже, чем в женском роде! Почти «засранец». Надо сказать Джейку, чтобы сменил название планеты) принимает сигналы земного космического корабля за код, посланный Великим Императором Сермахлона, и спешит в императорский дворец, где его… Нет, не убивают, это слишком просто. Назна-чают Главным Хранителем Ключа, или Печати, или Левой Тапочки Императора. Лишь бы не кольца, а то беднягу Джейка обвинят в плагиате, и у кого, спаси, боже, — у самого ДРРТ! (М-да, те еще инициалы: не то старый мопед заводится, не то имечко бедняги-инопланетянина). После чего толпа фанатиков-толкиенистов разорвет моего друга на части за святотатство. Но Джейк, и стоя на костре, будет записывать план нового сюжета привязанной к столбу рукой. Если эта бумажка успеет спикировать на землю до того, как вспыхнет огонь, представляете, за какую сумму она уйдет на аукционе через пару лет?
По тому, какая чушь лезла в голову, я определил свое настроение как замечательное и твердо решил продолжать путь в Монтану. Рубашка, проведя ночь на полу, опасно балансировала на грани с категорией «тряпка». Чемодан ночевал в машине, я пошел за ним в одних джинсах, и, едва спустился с крыльца, из соседнего домика высунулась курчавая дама средних лет в пе-1стром халате. Ей явно никто не говорил, что пялиться на людей неприлично. А может, у нее, как у моей мамы, была короткая память. — Отличный загар! — крикнула дама. — Каким кремом пользуешься? — Подойти и принюхаться, чтобы выяснить, чем именно она с утра взбодрилась, я не рискнул. — Сапожным светло-коричневым, — ответил с самой милой улыбкой, на какую был способен. — Хотите натереть спинку?
Дама захлопала глазами. Я вытащил чемодан и возвращался в домик, когда до нее наконец дошло. Вопль «Обманщик!» услышали, наверное, в кафе через дорогу. Я понадеялся, что леди еще не так пьяна, чтоб посчитать свой тон кокетливым. Что-то щелкнуло меня по спине и стукнулось об асфальт. Я оглянулся — на дорожке лежала крышечка от пластиковой бутылки с надписью «Спрайт».
— Не могли винную пробку бросить? — возмутился я. — Или вы ее сжевали на закуску?
— Я не пью вина, — гордо ответила дама. — «Четыре розы», милый мой, — и ничего больше.
Она с грохотом опустила раму, тут же задернув шторы, будто упоминанием о вине я оскорбил ее лучшие чувства. Потрясающий типаж. Я посмеялся, но название виски засело у меня в голове, и я только за завтраком понял, почему. Этот же сорт пил старик, который посоветовал Джейку изменить путь. Если бы я верил в мистику, я бы сейчас, пожалуй, уже стучался в домик общительной леди, чтобы выяснить, не знаком ли ей старый бродяга с библейской внешностью. Черт, надо рассказать Джейку об этом совпадении — он тут же начнет новый роман. Инопланетные разведчики заброшены на землю, им придали облик землян, поведение отработано до мелочей и речь ничем не отличается от речи ваших соседей, но пить эти суперразведчики могут только «Четыре розы». Это их «топливо», единственная подходящая им пища на нашей планете, их лекарство, любимая сласть и противозачаточное средство. Разведчики выполняют задание на «отлично», и наконец вся группа собирается в условленном месте. В таком же мотеле, как этот, но сияющая тарелка не прилетает в назначенное время, потому что вокруг бушуют ливни, синоптики в ужасе, а парни из спасательной службы уже забыли, когда видели своих жен и детишек. Инопланетяне — ребята дисциплинированные, готовы ждать, но вдруг выясняется, что в округе нет «Четырех роз». Любые другие сорта — пожалуйста, но именно этого — ни капельки, и поступлений не будет. Дороги размыты вторую неделю, а голубка даже не пытается взлететь, сколько ни выталкивай ее из клетки. Двое разведчиков, не получив любимого виски, отдают концы, и остальные принимают решение отбросить маскировку и уйти на поиски «Четырех роз» в виде огромных бирюзовых рептилий — так они выглядят на семейных фотографиях. А их засекает патрульный, который как раз спасал женщину, рискнувшую выехать в разгар потопа, чтобы отвезти больного ребенка к врачу…
Конец главы. Книга станет бестселлером, а когда до нее доберется Голливуд, в этом месте будет затемнение. Или конец серии. Блин, а бирюзовые твари будут отлично смотреться на школьных тетрадках! И на плакатах в каждом баре — с бутылкой в лапах.
На пять минут мне самому захотелось засесть за фантастику. Но это был бы самый верный шанс погибнуть от руки друга. И ты, Брут! И ты пытался работать в моем жанре, подлец!
Я двинулся на север, улыбаясь людям, деревьям и небу, отбивая на баранке ритм «Бич бойз», которые из радиоприемника напоминали мне, что любовь уходит слишком быстро, и жалея, что не купил кабриолет.
Единственной чайной ложкой дегтя в бочке меда было поначалу отсутствие телефонных звонков. Не в стиле Энни откладывать выяснение отношений. И еще пара знакомых могла бы позвонить до полудня, пригласить пообедать или на выставку — а я их огорошу… Но после короткой инспекции карманов и бардачка «Корветта» я огорошил самого себя: мобильника не было. Точно помню — положил его в холле на полку около входной двери, когда пришел домой. А когда выходил с сумкой… Задел ею за косяк, уронил ключи, потом проверил, не забыл ли Джейково послание. Ну, и решил, что мобильник уже в кармане! Сам туда прыгнул, увидев, что у хозяина в спешке ум за разум зашел.
Но так как высокие технологии не дошли еще до производства мобильных телефонов, скачущих вслед за владельцем, я проглотил неприятную пилюлю и утешил себя тем, что множество людей обходятся без сотовой связи. Вон Джейк пишет, что в облюбованном им раю вообще телефонов нет — так что моя рассеянность только поможет сохранить своеобразность деревни. А если понадобится срочно связаться с грешным миром, какой-нибудь способ обязательно найдется. В крайнем случае, буду подавать дымовые сигналы.
Когда стемнело, у меня руки ныли от непривычно долгого напряжения, еще немного — и дым от ладоней пошел бы, но усталость не победила азартное настроение. Устроившись в маленьком ресторанчике мотеля, я сообщил официантке, что буду пить «Четыре розы». Идея насчет инопланетных разведчиков и потопа слегка размылась, затушеванная массой дорожных впечатлений, но заказать именно «Четыре розы» показалось мне замечательной шуткой.
— Такого нет, — скучно ответила официантка. В ее прическе черные пряди проглядывали из-под каштановых так же настырно, как морщины из-под пудры.
Сюжеты — в жизнь! Будь на моем месте Джейк, он бы завизжал от восторга. Я сдержался. Попросил принести «Джи энд Би» и за час благополучно набрался: сыграла свою роль усталость. Джейк, может, и успевал делать какие-то пометки для будущих романов, но мне не хотелось вспоминать о существовании букв. Куда приятнее думать о постели, о том, как голова проминает подушку, а комната стоит на одном месте, и пальцы напрасно сгибаются в поисках рулевого колеса. Все, до утра с колесами кончено. А заодно с романами, друзьями и поисками Америки.
Пришлось схватить его за руку и дернуть изо всех сил, чтобы увидеть лицо. Вернее, его остатки: кто-то изрезал лицо Джейка, и теперь из кровавого месива свешивались лоскуты кожи и мышц, а на лбу и скулах выпирали голые кости. Я закричал от ужаса, мы орали в унисон, хотя один бог знает, как Джейк мог орать в таком состоянии. И вдруг мне на шею легла тяжелая горячая рука и чей-то чужой голос произнес: «Хочешь шо-коладного мороженого, парень?»
Я помню, что подпрыгнул, вырываясь, — и проснулся с ощущением этого прыжка. Сердце выскакивало из груди, я обливался потом и вслух твердил: «Не хочу, не хочу, не хочу!» Темнота давила, я зажмурился, чтобы не видеть ее, но с закрытыми глазами было еще хуже. Хоть бы какие-то звуки снаружи! Пусть кто-то закричит, пусть постояльцы за стеной (стена на месте, все в порядке, она на своем месте, целая, а за ней такой же аккуратный номер, как и тот, что достался мне) поругаются или займутся любовью, да так, чтоб их вопли в соседнем городке услышали. Но было тихо. Господи, как Джейк орал! Это только сон, кошмарный сон, та— кое с каждым время от времени случается, но как же он орал!
Ноги дрожали, ощущение прыжка не уходило. Я ле-жал в постели, отбросив одеяло, и до смерти хотел вскочить, отпрыгнуть, выскользнуть наконец из хватки маньяка, который исполосовал ножом лицо моего друга и уже приготовился вонзить окровавленное лезвие мне в глаз.
Оставаться в постели я не мог. Натянул джинсы и выскочил из номера. Во дворе никого не было, свет фонарей у въезда и над офисом показался добрым и спасительным. Маяки нормального мира, отсекающие бурю кошмара. Я уже почти на берегу, я сумел ввести свой бриг в тихую бухту. Все будет хорошо, осталось всего две-три минуты — и все будет хорошо. Надо идти спокойно, не сорваться на бег ни в коем случае. От фонаря к фонарю, медленно. Сжимай и разжимай руки, Уолт, и повторяй про себя какую-нибудь ерунду. Стишок, любой детский стишок! Говорит треска улитке: «Побыстрей, дружок, иди»… Вот так. Нет, не беги! Дыши поглубже. Разожми кулаки, а то снова заколотишься от ужаса. Мне на хвост дельфин наступит… пусть наступит, зато ножа у дельфина точно нет. Держи спину ровно, шаги медленней. Говорит треска улитке…
Я почти пришел в себя, когда на крыльце офиса появилась хозяйка в длинном синем халате нараспашку поверх синей же пижамы и спросила, может ли она мне помочь. Наверное, ее спальня располагалась над офисом. Или за ним, в задней комнате. Нет, тогда она бы не услышала, как я брожу здесь бормочущим привидением.
Если я промолчу еще три секунды, мадам позовет мужа. «У нас хороший мотель, — скажет он, делая вид, что бейсбольную биту (или дробовик) прихватил совершенно случайно. — Нам не нужны неприятности, сэр». Классическая получится ситуация. Но у меня нет ни пистолета под мышкой, ни дискеты, тайно вынесенной из Пентагона подкупленным клерком, а в чемодане вместо пяти миллионов наличными — одежда, так что триллер отменяется.
— Бессонница замучила, — несчастным голосом проскулил я. — Простите, миз, но мне будто спичками веки подперли, а вертеться с боку на бок уже не могу. Обычно мне помогает маленькая прогулка, дома я хожу по собственному двору. Подумал, никого не побеспокою, если четверть часа поброжу здесь.
— Вы противник таблеток?
— Нет, что вы, — я вздохнул, невинная жертва, которую пытают, заодно обвиняя в мазохизме. — Это моя жена отрицает снотворное. Считает, что оно вредно влияет на мозг, и следит, чтобы в доме ничего такого не было. Я уже настолько привык обходиться прогулками, что не сообразил купить таблеток, когда отправлялся в дорогу. Тут ведь жены нет, а мне… — в голове у меня еще отдавались вопли Джейка, так что поморщился я очень естественно. — Мне кажется, я с ума сойду, пытаясь задремать.
Была она человеколюбивой от природы, пожалела несчастного подкаблучника или ей нравились мужчины, которые до такой степени подчиняются женам, но она попросила подождать минутку и вынесла две таблетки, уже без упаковки. Как последний идиот, я проглотил обе, даже не спросив, как они называются. Благо-дарно улыбаясь, выдал три «спасибо» подряд и поплелся в свою комнату. Голова тяжелела с каждой секундой, а кошмар, как таракан, сплющился под ногой подступающего сна, брызнув напоследок желтой жижей: как же он орал, как орал…
На сей раз снов я не видел. Провалился в пропасть без единого лучика света и выкарабкался из нее только к четырем часам дня с гудящей головой. Умывание было сушим наказанием, меня слегка пошатывало и тошнило. Но ясно вспомнить подробности ночного кошмара я уже не мог, а это искупало головную боль. Зашел в ресторанчик, где не держали «Четыре розы», заставил себя сжевать яичницу с беконом и выпил кофе, который не справился с тяжестью в висках. Придуманная ночью жена была права: искусственный сон — дрянь. Но, уезжая, я еще раз поблагодарил свою спасительницу и не сказал ей, что в синем халате она выглядит в десять раз лучше, чем в бледно-розовом платье, пусть ночью ее лицо блестело белыми пятнами не впитавшегося в кожу крема.
Сорок миль в час, аспирин куплен в первом же городишке, попавшемся по дороге, и плевать мне на красоты Скалистых Гор. Я убеждал себя, что все в порядке. Самый лучший день, самая худшая ночь. Железная логика, космическое равновесие действует, око за око, гамбургер за чизбургер, а теперь, приятель, я угошаю — эй, бармен, повтори!
Но улыбаться я не рисковал. Свернул с мемориального шоссе ветеранов на сорок первое, с него на девяностое и к вечеру остановился в небольшом мотеле на окраине Боузмена. И за ночь окончательно пришел в себя. Наверное, позавчера съел что-то испорченное, вот и промучился сутки. Кошмарные сны и головная боль — вполне обычные последствия пищевых интоксикаций.
Придя к такому выводу, я внимательно рассмотрел заказанный на завтрак бекон, обнюхал его — и когда представил, как выгляжу со стороны, расхохотался во весь голос. Оладьи подвергать исследованию не стал. Дал двойные чаевые краснощекой официантке, залил бак «Корветта» доверху, вернулся в кафе и купил бутылку «Уайлд теркл» и шоколадку — подарок для Джейка.
В университете мы постоянно покупали друг другу шоколадки: себе их покупать казалось недостойным (другое дело — презервативы и пиво), но почему бы не купить для друга, скорчив при этом снисходительную мину? Мачизм сохранялся в первозданной гордости, а мы наслаждались шоколадом, заталкивая в рот полплитки сразу. Когда стали постарше, бросили выделываться, но сегодня я вспомнил именно те давние покупки, свое небрежное: «Вот, решил сделать тебе подарок, сладкоежке несчастному!» — а на следующий день внезапный вопль Джейка: «Блин, Уолт, чуть не забыл: я же тебе, обжоре, „Кэдбери“ купил!»
Слова «вопль Джейка» промелькнул в сознании, не вызвав неприятных ассоциаций. И вообразить комнату из сна я уже не мог. Мозг отбросил кошмар в дальний закуток памяти, а там на него свалились потертые воспоминания о виденных в детстве фильмах, контрольных, которые я выполнял в начальной школе, и о том, как порвалась веревочка, за которую я, трехлетний, тянул игрушечный грузовик. Последнее воспоминание было фальшивым: мне мама об этом рассказала. Но грузовик я помнил отлично: большой, с красной кабиной и зеленым кузовом. Мне вся малышня завидовала, я же мог сесть в кузов и, отталкиваясь от земли ногами, ехать на грузовике. Только не надо качать головами, уж признаюсь: это тоже фальшак, и тут даже мама ни при чем. А кто сказал, что воспоминания нельзя придумывать? Как бы иначе люди мемуары писали?
Я рассмеялся и подумал, что здорово было бы вставить ложные воспоминания в роман об инопланетных разведчиках.
Поля по обе стороны дороги (слева какие-то невысокие зеленые стебли, наверное, это… извините, я никогда не увлекался растениеводством; справа взрыхленная земля) казались бесконечными, но впереди уже проступили из голубой пустоты дома, встали широким полукругом, красуясь, как вышедшие на парад-алле циркачи. Судя по моей дорожной карте, это был мираж. Чертеж на обороте письма уверял, что передо мной Моу-хей. Я поверил письму. Прибавил газу и попытался угадать, в каком доме обосновался Джейк. Он посчитал, что сообщать мне такие подробности излишне. За месяц так врос в деревенскую жизнь, что не пожелал тратить слова, объясняя то, что можно будет узнать у любого прохожего.
Я проснулся и несколько минут лежал с закрытыми глазами, поочередно напрягая и расслабляя мышцы: хотелось растянуть приятное ощущение полностью восстановленных сил. Вот это выспался! Хоть вскакивай и беги штурмовать Эверест. Жаль, у меня нет гарема. Когда тело переполнено энергией и разогрелось под теплым одеялом, гарем необходим.
Комнатушку заливал солнечный свет, тонкая штора, пронизанная лучами, сияла белизной, как платье весталки-девственницы. Я перевернулся набок, хлопнул рукой по прикроватной тумбочке и вспомнил, что не снимал часы. Половина двенадцатого. К мотелю я подъехал без двадцати четыре. Кто скажет, что я — соня? Скорее Мартовский Заяц.
Не знаю, любят ли зайцы часами отлеживать бока, но я не спешил вставать. Снова вытянулся на спине, потянулся и улыбнулся, вспомнив, как мне доставалось за такое сибаритство в школьные годы. Мама считала, что человек должен вскакивать, как только открыл глаза, а то и раньше. Она будила меня изо дня в день и ругала за то, что я как последний лентяй по полчаса валя —юсь в постели без дела. В шестнадцать, считая себя взрослым, я с ухмылкой спросил, с каким делом надо валяться в постели — и оскорбленная мама как следует хлестнула меня по лицу кухонным полотенцем.
В моем втором романе описана такая же ситуация, только вместо матери герой-подросток разговаривает с бабушкой. Не слишком разительное отличие? Но мама будто не заметила эту сцену, когда читала книгу, и даже когда я спросил, ничего ли ей не напоминает утренняя стычка Хэнка с бабулей, отрицательно покачала головой. Я иногда завидую людям с плохой памятью. Поэтому не стал тревожить ее покой, напоминая, что в нашем случае полотенце было голубым, влажным (мама только что вытирала им тарелки) и нитяная петелька на его уголке порвалась.
Джейка моя манера валяться в постели не раздражала — он сам этим грешил. А добудиться его было втрое труднее.
Вспомнив о Джейке, я сжал кулак и стукнул себя костяшками по лбу. Получилось сильнее, чем хотелось. Так и надо остолопу! Знать Джейка больше десяти лет и не понять, что слова «Ты мне сейчас нужен. Мне нужен хоть кто-нибудь. Я боюсь» — всего лишь выдержка из его нового великого творения. Прекрасная инопланетянка (сермахлонка… Господи, звучит как непристойность) будет шептать эти слова мужественному капитану-землянину примерно на сто восьмидесятой странице. А я, дурак, принял все за чистую монету!
Но, с другой стороны, Джейк в самом деле звал меня в свое «райское место». Без всяких истерик, просто потому, что ему без меня так же плохо, как мне без него. И раз я уже в Юте… Джейк никак не ждет, что я появлюсь так скоро. Вот посмеется. А у меня появится новый шанс стать героем его книги: несчастный мнительный сермахлонец (тьфу, еще хуже, чем в женском роде! Почти «засранец». Надо сказать Джейку, чтобы сменил название планеты) принимает сигналы земного космического корабля за код, посланный Великим Императором Сермахлона, и спешит в императорский дворец, где его… Нет, не убивают, это слишком просто. Назна-чают Главным Хранителем Ключа, или Печати, или Левой Тапочки Императора. Лишь бы не кольца, а то беднягу Джейка обвинят в плагиате, и у кого, спаси, боже, — у самого ДРРТ! (М-да, те еще инициалы: не то старый мопед заводится, не то имечко бедняги-инопланетянина). После чего толпа фанатиков-толкиенистов разорвет моего друга на части за святотатство. Но Джейк, и стоя на костре, будет записывать план нового сюжета привязанной к столбу рукой. Если эта бумажка успеет спикировать на землю до того, как вспыхнет огонь, представляете, за какую сумму она уйдет на аукционе через пару лет?
По тому, какая чушь лезла в голову, я определил свое настроение как замечательное и твердо решил продолжать путь в Монтану. Рубашка, проведя ночь на полу, опасно балансировала на грани с категорией «тряпка». Чемодан ночевал в машине, я пошел за ним в одних джинсах, и, едва спустился с крыльца, из соседнего домика высунулась курчавая дама средних лет в пе-1стром халате. Ей явно никто не говорил, что пялиться на людей неприлично. А может, у нее, как у моей мамы, была короткая память. — Отличный загар! — крикнула дама. — Каким кремом пользуешься? — Подойти и принюхаться, чтобы выяснить, чем именно она с утра взбодрилась, я не рискнул. — Сапожным светло-коричневым, — ответил с самой милой улыбкой, на какую был способен. — Хотите натереть спинку?
Дама захлопала глазами. Я вытащил чемодан и возвращался в домик, когда до нее наконец дошло. Вопль «Обманщик!» услышали, наверное, в кафе через дорогу. Я понадеялся, что леди еще не так пьяна, чтоб посчитать свой тон кокетливым. Что-то щелкнуло меня по спине и стукнулось об асфальт. Я оглянулся — на дорожке лежала крышечка от пластиковой бутылки с надписью «Спрайт».
— Не могли винную пробку бросить? — возмутился я. — Или вы ее сжевали на закуску?
— Я не пью вина, — гордо ответила дама. — «Четыре розы», милый мой, — и ничего больше.
Она с грохотом опустила раму, тут же задернув шторы, будто упоминанием о вине я оскорбил ее лучшие чувства. Потрясающий типаж. Я посмеялся, но название виски засело у меня в голове, и я только за завтраком понял, почему. Этот же сорт пил старик, который посоветовал Джейку изменить путь. Если бы я верил в мистику, я бы сейчас, пожалуй, уже стучался в домик общительной леди, чтобы выяснить, не знаком ли ей старый бродяга с библейской внешностью. Черт, надо рассказать Джейку об этом совпадении — он тут же начнет новый роман. Инопланетные разведчики заброшены на землю, им придали облик землян, поведение отработано до мелочей и речь ничем не отличается от речи ваших соседей, но пить эти суперразведчики могут только «Четыре розы». Это их «топливо», единственная подходящая им пища на нашей планете, их лекарство, любимая сласть и противозачаточное средство. Разведчики выполняют задание на «отлично», и наконец вся группа собирается в условленном месте. В таком же мотеле, как этот, но сияющая тарелка не прилетает в назначенное время, потому что вокруг бушуют ливни, синоптики в ужасе, а парни из спасательной службы уже забыли, когда видели своих жен и детишек. Инопланетяне — ребята дисциплинированные, готовы ждать, но вдруг выясняется, что в округе нет «Четырех роз». Любые другие сорта — пожалуйста, но именно этого — ни капельки, и поступлений не будет. Дороги размыты вторую неделю, а голубка даже не пытается взлететь, сколько ни выталкивай ее из клетки. Двое разведчиков, не получив любимого виски, отдают концы, и остальные принимают решение отбросить маскировку и уйти на поиски «Четырех роз» в виде огромных бирюзовых рептилий — так они выглядят на семейных фотографиях. А их засекает патрульный, который как раз спасал женщину, рискнувшую выехать в разгар потопа, чтобы отвезти больного ребенка к врачу…
Конец главы. Книга станет бестселлером, а когда до нее доберется Голливуд, в этом месте будет затемнение. Или конец серии. Блин, а бирюзовые твари будут отлично смотреться на школьных тетрадках! И на плакатах в каждом баре — с бутылкой в лапах.
На пять минут мне самому захотелось засесть за фантастику. Но это был бы самый верный шанс погибнуть от руки друга. И ты, Брут! И ты пытался работать в моем жанре, подлец!
Я двинулся на север, улыбаясь людям, деревьям и небу, отбивая на баранке ритм «Бич бойз», которые из радиоприемника напоминали мне, что любовь уходит слишком быстро, и жалея, что не купил кабриолет.
* * *
Следующую ночь я провел в мотеле недалеко от границы Монтаны. Уставший и снедаемый сожалением о том, что поборол искушение задержаться в Солт-Лейк-Сити, я все же был благодарен Джейку за его бестолковое письмо. И еще сильнее благодарен Энни за ее внезапный аврал. Письмо плюс аврал, плюс паршивый вечер дали в результате один из самых лучших дней в моей жизни. Ехать целый день, слушать музыку, воображать встречу с лучшим другом и захлебываться красотой пейзажей — если кому-то это не кажется эквивалентом рая, я с таким человеком и разговаривать не стану. Какой идиот еще ищет лекарство от хронической усталости? Вот оно.Единственной чайной ложкой дегтя в бочке меда было поначалу отсутствие телефонных звонков. Не в стиле Энни откладывать выяснение отношений. И еще пара знакомых могла бы позвонить до полудня, пригласить пообедать или на выставку — а я их огорошу… Но после короткой инспекции карманов и бардачка «Корветта» я огорошил самого себя: мобильника не было. Точно помню — положил его в холле на полку около входной двери, когда пришел домой. А когда выходил с сумкой… Задел ею за косяк, уронил ключи, потом проверил, не забыл ли Джейково послание. Ну, и решил, что мобильник уже в кармане! Сам туда прыгнул, увидев, что у хозяина в спешке ум за разум зашел.
Но так как высокие технологии не дошли еще до производства мобильных телефонов, скачущих вслед за владельцем, я проглотил неприятную пилюлю и утешил себя тем, что множество людей обходятся без сотовой связи. Вон Джейк пишет, что в облюбованном им раю вообще телефонов нет — так что моя рассеянность только поможет сохранить своеобразность деревни. А если понадобится срочно связаться с грешным миром, какой-нибудь способ обязательно найдется. В крайнем случае, буду подавать дымовые сигналы.
Когда стемнело, у меня руки ныли от непривычно долгого напряжения, еще немного — и дым от ладоней пошел бы, но усталость не победила азартное настроение. Устроившись в маленьком ресторанчике мотеля, я сообщил официантке, что буду пить «Четыре розы». Идея насчет инопланетных разведчиков и потопа слегка размылась, затушеванная массой дорожных впечатлений, но заказать именно «Четыре розы» показалось мне замечательной шуткой.
— Такого нет, — скучно ответила официантка. В ее прическе черные пряди проглядывали из-под каштановых так же настырно, как морщины из-под пудры.
Сюжеты — в жизнь! Будь на моем месте Джейк, он бы завизжал от восторга. Я сдержался. Попросил принести «Джи энд Би» и за час благополучно набрался: сыграла свою роль усталость. Джейк, может, и успевал делать какие-то пометки для будущих романов, но мне не хотелось вспоминать о существовании букв. Куда приятнее думать о постели, о том, как голова проминает подушку, а комната стоит на одном месте, и пальцы напрасно сгибаются в поисках рулевого колеса. Все, до утра с колесами кончено. А заодно с романами, друзьями и поисками Америки.
* * *
Я вскочил с кровати, будто меня пнули. Плоские электронные часы на стене показывали пять минут третьего. Мои наручные с ними соглашались. Не знаю, как я сумел разглядеть циферблат в темноте. Не знаю, что вообще происходило. По коже струйками талого снега бежал холодок, ступни кололо иглами. Я завертел головой, выставил перед собой руки и сделал шаг вперед, теперь влево, там выключатель, сейчас включу свет и… Я ни до чего не дотронулся, как вдруг по нервам резанул звон разбитого стекла. «Уолт, быстрее! — заорал совсем рядом голос Джейка. — Вытащи меня! Быстрее!» Джейк Риденс был в соседнем номере, отделенный от меня тонкой фанерной стенкой, и я, не задумываясь, ударил кулаком по этой хилой преграде. От удара полоса выцветших обоев отклеилась и свалилась на меня. С нее свисали носовые платки паутины, толстые пауки сердито пыхтели, а самый большой, размером с фалангу моего пальца, упал мне на плечо и быстро переполз на шею. Отвратительные мохнатые лапки щекотали кожу, а за стенкой продолжал вопить Джейк. Я ударил по фанере второй раз, третий — и стена повалилась вперед, как картонка. Я не сломал ее — вышиб целиком весь оклеенный обоями прямоугольник, но гордиться неожиданно появившейся силой Геракла не было времени. Джейк сжался в комок в углу номера и прикрыл голову руками. Я не видел, от чего он прячется, но сама комнатенка была мерзкой донельзя: стены измазаны засохшей грязью и облеплены раздавленными тараканами. Над головой Джейка по обоям растеклись внутренности… воробья, что ли. Среди присохших кишок торчали маленькие коричневые перья. Такие же были разбросаны по полу вперемешку с использованными презервативами и окаменевшим человеческим дерьмом. Я зажал рот, стараясь удержать рвоту, и сквозь ладонь крикнул: «Идем отсюда, Джейк!» — но он не среагировал. Вопил, прижимая руки к голове все сильнее, терся спиной о стену, словно собирался просочиться наружу — или счистить с обоев дохлятину. Черт! «Джейк, вставай!» — я пошел к нему, не решаясь бежать: паника отступила, а наступить босой ногой на дерьмо не хотелось. Вставай, ради бога!Пришлось схватить его за руку и дернуть изо всех сил, чтобы увидеть лицо. Вернее, его остатки: кто-то изрезал лицо Джейка, и теперь из кровавого месива свешивались лоскуты кожи и мышц, а на лбу и скулах выпирали голые кости. Я закричал от ужаса, мы орали в унисон, хотя один бог знает, как Джейк мог орать в таком состоянии. И вдруг мне на шею легла тяжелая горячая рука и чей-то чужой голос произнес: «Хочешь шо-коладного мороженого, парень?»
Я помню, что подпрыгнул, вырываясь, — и проснулся с ощущением этого прыжка. Сердце выскакивало из груди, я обливался потом и вслух твердил: «Не хочу, не хочу, не хочу!» Темнота давила, я зажмурился, чтобы не видеть ее, но с закрытыми глазами было еще хуже. Хоть бы какие-то звуки снаружи! Пусть кто-то закричит, пусть постояльцы за стеной (стена на месте, все в порядке, она на своем месте, целая, а за ней такой же аккуратный номер, как и тот, что достался мне) поругаются или займутся любовью, да так, чтоб их вопли в соседнем городке услышали. Но было тихо. Господи, как Джейк орал! Это только сон, кошмарный сон, та— кое с каждым время от времени случается, но как же он орал!
Ноги дрожали, ощущение прыжка не уходило. Я ле-жал в постели, отбросив одеяло, и до смерти хотел вскочить, отпрыгнуть, выскользнуть наконец из хватки маньяка, который исполосовал ножом лицо моего друга и уже приготовился вонзить окровавленное лезвие мне в глаз.
Оставаться в постели я не мог. Натянул джинсы и выскочил из номера. Во дворе никого не было, свет фонарей у въезда и над офисом показался добрым и спасительным. Маяки нормального мира, отсекающие бурю кошмара. Я уже почти на берегу, я сумел ввести свой бриг в тихую бухту. Все будет хорошо, осталось всего две-три минуты — и все будет хорошо. Надо идти спокойно, не сорваться на бег ни в коем случае. От фонаря к фонарю, медленно. Сжимай и разжимай руки, Уолт, и повторяй про себя какую-нибудь ерунду. Стишок, любой детский стишок! Говорит треска улитке: «Побыстрей, дружок, иди»… Вот так. Нет, не беги! Дыши поглубже. Разожми кулаки, а то снова заколотишься от ужаса. Мне на хвост дельфин наступит… пусть наступит, зато ножа у дельфина точно нет. Держи спину ровно, шаги медленней. Говорит треска улитке…
Я почти пришел в себя, когда на крыльце офиса появилась хозяйка в длинном синем халате нараспашку поверх синей же пижамы и спросила, может ли она мне помочь. Наверное, ее спальня располагалась над офисом. Или за ним, в задней комнате. Нет, тогда она бы не услышала, как я брожу здесь бормочущим привидением.
Если я промолчу еще три секунды, мадам позовет мужа. «У нас хороший мотель, — скажет он, делая вид, что бейсбольную биту (или дробовик) прихватил совершенно случайно. — Нам не нужны неприятности, сэр». Классическая получится ситуация. Но у меня нет ни пистолета под мышкой, ни дискеты, тайно вынесенной из Пентагона подкупленным клерком, а в чемодане вместо пяти миллионов наличными — одежда, так что триллер отменяется.
— Бессонница замучила, — несчастным голосом проскулил я. — Простите, миз, но мне будто спичками веки подперли, а вертеться с боку на бок уже не могу. Обычно мне помогает маленькая прогулка, дома я хожу по собственному двору. Подумал, никого не побеспокою, если четверть часа поброжу здесь.
— Вы противник таблеток?
— Нет, что вы, — я вздохнул, невинная жертва, которую пытают, заодно обвиняя в мазохизме. — Это моя жена отрицает снотворное. Считает, что оно вредно влияет на мозг, и следит, чтобы в доме ничего такого не было. Я уже настолько привык обходиться прогулками, что не сообразил купить таблеток, когда отправлялся в дорогу. Тут ведь жены нет, а мне… — в голове у меня еще отдавались вопли Джейка, так что поморщился я очень естественно. — Мне кажется, я с ума сойду, пытаясь задремать.
Была она человеколюбивой от природы, пожалела несчастного подкаблучника или ей нравились мужчины, которые до такой степени подчиняются женам, но она попросила подождать минутку и вынесла две таблетки, уже без упаковки. Как последний идиот, я проглотил обе, даже не спросив, как они называются. Благо-дарно улыбаясь, выдал три «спасибо» подряд и поплелся в свою комнату. Голова тяжелела с каждой секундой, а кошмар, как таракан, сплющился под ногой подступающего сна, брызнув напоследок желтой жижей: как же он орал, как орал…
На сей раз снов я не видел. Провалился в пропасть без единого лучика света и выкарабкался из нее только к четырем часам дня с гудящей головой. Умывание было сушим наказанием, меня слегка пошатывало и тошнило. Но ясно вспомнить подробности ночного кошмара я уже не мог, а это искупало головную боль. Зашел в ресторанчик, где не держали «Четыре розы», заставил себя сжевать яичницу с беконом и выпил кофе, который не справился с тяжестью в висках. Придуманная ночью жена была права: искусственный сон — дрянь. Но, уезжая, я еще раз поблагодарил свою спасительницу и не сказал ей, что в синем халате она выглядит в десять раз лучше, чем в бледно-розовом платье, пусть ночью ее лицо блестело белыми пятнами не впитавшегося в кожу крема.
Сорок миль в час, аспирин куплен в первом же городишке, попавшемся по дороге, и плевать мне на красоты Скалистых Гор. Я убеждал себя, что все в порядке. Самый лучший день, самая худшая ночь. Железная логика, космическое равновесие действует, око за око, гамбургер за чизбургер, а теперь, приятель, я угошаю — эй, бармен, повтори!
Но улыбаться я не рисковал. Свернул с мемориального шоссе ветеранов на сорок первое, с него на девяностое и к вечеру остановился в небольшом мотеле на окраине Боузмена. И за ночь окончательно пришел в себя. Наверное, позавчера съел что-то испорченное, вот и промучился сутки. Кошмарные сны и головная боль — вполне обычные последствия пищевых интоксикаций.
Придя к такому выводу, я внимательно рассмотрел заказанный на завтрак бекон, обнюхал его — и когда представил, как выгляжу со стороны, расхохотался во весь голос. Оладьи подвергать исследованию не стал. Дал двойные чаевые краснощекой официантке, залил бак «Корветта» доверху, вернулся в кафе и купил бутылку «Уайлд теркл» и шоколадку — подарок для Джейка.
В университете мы постоянно покупали друг другу шоколадки: себе их покупать казалось недостойным (другое дело — презервативы и пиво), но почему бы не купить для друга, скорчив при этом снисходительную мину? Мачизм сохранялся в первозданной гордости, а мы наслаждались шоколадом, заталкивая в рот полплитки сразу. Когда стали постарше, бросили выделываться, но сегодня я вспомнил именно те давние покупки, свое небрежное: «Вот, решил сделать тебе подарок, сладкоежке несчастному!» — а на следующий день внезапный вопль Джейка: «Блин, Уолт, чуть не забыл: я же тебе, обжоре, „Кэдбери“ купил!»
Слова «вопль Джейка» промелькнул в сознании, не вызвав неприятных ассоциаций. И вообразить комнату из сна я уже не мог. Мозг отбросил кошмар в дальний закуток памяти, а там на него свалились потертые воспоминания о виденных в детстве фильмах, контрольных, которые я выполнял в начальной школе, и о том, как порвалась веревочка, за которую я, трехлетний, тянул игрушечный грузовик. Последнее воспоминание было фальшивым: мне мама об этом рассказала. Но грузовик я помнил отлично: большой, с красной кабиной и зеленым кузовом. Мне вся малышня завидовала, я же мог сесть в кузов и, отталкиваясь от земли ногами, ехать на грузовике. Только не надо качать головами, уж признаюсь: это тоже фальшак, и тут даже мама ни при чем. А кто сказал, что воспоминания нельзя придумывать? Как бы иначе люди мемуары писали?
Я рассмеялся и подумал, что здорово было бы вставить ложные воспоминания в роман об инопланетных разведчиках.
* * *
Триста пятьдесят миль — и маленький городок под названием Гэлтаун остался за спиной, а мой «Корветт» поднял пыль на проселке, настолько запущенном, что мечта о кабриолете мигом превратилась в самую идиотскую прихоть из всех возможных. Перед глазами возник полноприводный джип, великолепный «Хаммер», для которого самого понятия «ухаб» в принципе не существует.Поля по обе стороны дороги (слева какие-то невысокие зеленые стебли, наверное, это… извините, я никогда не увлекался растениеводством; справа взрыхленная земля) казались бесконечными, но впереди уже проступили из голубой пустоты дома, встали широким полукругом, красуясь, как вышедшие на парад-алле циркачи. Судя по моей дорожной карте, это был мираж. Чертеж на обороте письма уверял, что передо мной Моу-хей. Я поверил письму. Прибавил газу и попытался угадать, в каком доме обосновался Джейк. Он посчитал, что сообщать мне такие подробности излишне. За месяц так врос в деревенскую жизнь, что не пожелал тратить слова, объясняя то, что можно будет узнать у любого прохожего.