Страница:
Уэбб взялся составить сборник моих рассказов. Проделав эту работу, он передал сборник мне, и я понес его Карлтону. Я подошел к одному из продавцов, и тот с живостью перегнулся через прилавок, осведомляясь, что мне угодно, но, узнав, что я желаю продать, а не купить книгу, он сразу охладел на шестьдесят градусов, и я чуть не замерз около него. Я робко спросил, нельзя ли мне переговорить с мистером Карлтоном, и мне холодно ответили, что он у себя в кабинете. Тут оказалось много всяких затруднений и препятствий, но я все же перешагнул через этот барьер и попал во святая святых. Ах да, теперь припоминаю, как мне это удалось! Свидание с Карлтоном устроил мне Уэбб, иначе я никогда не перебрался бы через барьер. Карлтон встал и сказал резко и недружелюбно: "Ну-с, чем могу быть полезен?"
Я напомнил ему, что меня пригласили для переговоров об издании моей книги. Он начал надуваться на моих глазах, все надувался и надувался - до тех пор, пока не приобрел размеров божества второй или третьей величины. Потом забили фонтаны красноречия, и две-три минуты я не видел его за водяной завесой. Это были слова, только слова, но они лились таким потоком, что затмили дневной свет. Наконец он сделал внушительный жест правой рукой, обведя ею всю комнату, и сказал: "Взгляните на эти полки. Все они полны книг, которые ждут издания. Вы думаете, мне нужны еще книги? Простите, мне они не нужны. Будьте здоровы".
Прошел двадцать один год, прежде чем я снова увидел Карлтона. Тогда я жил с семьей в отеле Швейцергоф, в Люцерне. Он явился ко мне, дружески пожал мне руку и сказал без всяких предисловий: "Я, конечно, человек ничем не замечательный, но за мной числится такой поразительный поступок, что я, несомненно, заслуживаю бессмертия: я отказался напечатать вашу книгу и этим поставил себя вне конкуренции, как один из первых ослов девятнадцатого столетия".
Лучше нельзя было извиниться, и я ему это сказал; а еще сказал, что я долго ждал случая отомстить ему, но что такая месть для меня слаще всякой другой и что в течение двадцати одного года я убивал его по нескольку раз в год, и каждый раз по-новому, и с каждым разом все мучительнее, но что теперь я умиротворен, счастлив и доволен, даже ликую, и что с этих пор я буду считать его истинным и верным другом и больше не стану его убивать.
Я рассказал о своей неудаче Уэббу, и он мужественно ответил, что все Карлтоны в мире не помешают напечатать книгу, что он издаст ее сам и возьмет с меня только десять процентов прибыли. Так он и сделал. Он выпустил очень хорошенькую книжечку, синюю с золотом. Кажется, она у него называлась "Знаменитая скачущая лягушка округа Калаверас" и другие рассказы", цена 1 доллар 25 центов. Он заказал клише, набор и переплеты в типографии и продал ее "Америкен ньюс компани".
В июне я отплыл в путешествие на пароходе "Квакер-Сити"{246}. Вернулся я в ноябре и нашел в Вашингтоне письмо от Блисса{246} из "Америкен паблишинг компани" в Хартфорде, в котором он мне предлагал пять процентов с книги, описывающей наши приключения, или десять тысяч долларов наличными по представлении рукописи. Я посоветовался с А.Д.Ричардсоном{246}, и он сказал: "Берите проценты". Я послушался и заключил договор с Блиссом. По договору я обязан был представить рукопись в июле 1868 года. Я написал книгу в Сан-Франциско и представил рукопись в срок. Блисс приготовил множество иллюстраций к книге и на этом успокоился. Срок издания книги по договору давно истек, но я не получал по этому поводу никаких объяснений. Время шло, а объяснений все не было. Я уехал в лекционное турне по Америке и в среднем по тридцати раз в день должен был отвечать на вопрос: "Когда же выйдет ваша книга?" Мне надоело изобретать все новые ответы на этот вопрос, а в конце концов ужасно надоел и самый вопрос. Тот, кто его задавал, сразу становился моим смертельным врагом, и я обычно нисколько этого не скрывал.
Освободившись от лекций, я сейчас же поспешил в Хартфорд, узнать, в чем дело. Блисс сказал, что он тут ни при чем. Он хотел бы напечатать книгу, но директоры компании - упрямые старые чудаки; они опасаются. Они просматривали книгу, и большинство из них того мнения, что в книге имеются пассажи юмористического характера. Блисс сообщил мне, что их фирма никогда не издавала книг, внушающих подобного рода опасения, что директоры опасаются, как бы такая попытка не повредила репутации издательства, и что он связан по рукам и по ногам и не сможет выполнить нашего договора.
Один из директоров, мистер Дрейк, или остатки того, что было когда-то мистером Дрейком, пригласил меня покататься с ним в кабриолете, и я поехал. Это была трогательная старая развалина, и то, что он говорил, было тоже трогательно. Дело было весьма щекотливое, и он довольно долго собирался с духом, прежде чем приступить к разговору, но наконец все-таки собрался. Он объяснил, в каком затруднении и отчаянии находится фирма, о чем я уже слышал от Блисса. Потом он уже без всяких околичностей попросил меня пожалеть его и фирму: взять обратно "Простаков за границей" и освободить издательство от договора. Я сказал, что на это не согласен, - тем и кончились разговор и катанье в кабриолете.
Затем я предупредил Блисса, чтобы он брался за дело, иначе я подниму шум. Он внял предупреждению и пустил книгу в набор, а я прочел гранки. Потом опять долгое ожидание - и никаких объяснений. К концу июня (кажется, 1869 года) я потерял всякое терпение и телеграфировал Блиссу, что если книга не появится в продаже через двадцать четыре часа, то я взыщу с него судом за убытки. Куда девались все помехи! Около десятка экземпляров были переплетены и появились в продаже в указанный мною срок. Потом книгу начали расхватывать, спрос на нее все повышался и повышался. Через десять месяцев книга оплатила все долги фирмы, тираж ее был увеличен с двадцати пяти до двухсот тысяч, и она дала семьдесят тысяч долларов чистой прибыли. Так сказал мне Блисс, и если это была правда, то за свои шестьдесят пять лет он в первый раз сказал правду. Он родился в 1804 году.
23 мая 1906 г.
[АМЕРИКЕН ПАБЛИШИНГ КОМПАНИ]
Но вернемся к Уэббу. Когда я в ноябре 1867 года вернулся из путешествия на "Квакер-Сити", Уэбб сообщил мне, что "Скачущая лягушка" принята прессой очень благосклонно и, по его мнению, раскупается довольно бойко, но что он никак не может получить отчетную ведомость от "Америкен ньюс компани". Он сказал, что эта книга для него прямо горе, так как он печатал ее на свои личные средства, а теперь не может вернуть своих денег из-за того, что "Ньюс компани" увиливает и вообще ведет себя нечестно.
Я искренне огорчился за Уэбба, огорчился тем, что он потерял свои деньги, оказав мне дружескую услугу, а до некоторой степени и тем, что он не может выплатить мне мою долю.
Я заключил договор на "Простаков за границей" с "Америкен паблишинг компани". Потом, два-три месяца спустя, мне пришло в голову, что я нарушаю контракт: в нем был один пункт, по которому мне не разрешалось в течение года печатать мои книги в других издательствах. Разумеется, это не касалось тех книг, которые вышли из печати до заключения договора. Это известно всякому. А вот Мее не было известно, ибо я не имел обыкновения знать то, что следует знать, а также не имел обыкновения спрашивать других о том, чего не знаю.
По своему невежеству, я решил, что нарушаю договор с Блиссом и что, как порядочный человек, я обязан навсегда изъять "Скачущую лягушку" из печати. С этой просьбой я и обратился к Уэббу. Он был согласен сделать по-моему на следующих условиях: 1) если я уступлю ему ту долю прибыли, которая причиталась мне; 2) если я уступлю ему безвозмездно все экземпляры "Скачущей лягушки", какие остаются на руках у "Ньюс компани", переплетенные и непереплетенные; 3) если я вручу ему восемьсот долларов наличными; а кроме того, он сам присмотрит за тем, чтобы матрицы были разбиты, и за эту услугу получит их стоимость, как за типографский лом. Металлический лом стоил десять центов фунт, а всего там набралось около сорока фунтов. Судя по этим деталям, Уэбб был не лишен коммерческих способностей.
После этого Уэбб надолго ускользнул из поля моего зрения. Тем временем случай столкнул меня с директором "Америкен ньюс компани", и я спросил его, чем кончились нелады Уэбба с издательством. Он ответил, что в первый раз слышит о каких-то неладах. Тогда я объяснил ему, что Уэбб ни разу не мог ничего получить с издательства. Он сказал, что компания в положенное время аккуратно посылала Уэббу отчеты с приложением соответствующего чека. Он пригласил меня в контору, и из книги ведомостей я убедился, что он говорил правду. Уэбб с самого начала регулярно получал свою и мою долю и клал деньги в карман. К тому времени, когда мы с Уэббом произвели расчет, он был мне должен шестьсот долларов. Переплетенные и непереплетенные экземпляры "Скачущей лягушки", которые тогда перешли к нему от меня в наследство, были впоследствии проданы, и деньги эти он тоже положил себе в карман. В эту сумму входили и остальные шестьсот долларов, которые причитались мне по условию.
Короче говоря, теперь я был писатель, и писатель не совсем безвестный, писатель, который выпустил в свет книгу, и - не разбогател от этого. Я был писатель, которому первая книга стоила тысячу двести долларов неполученных процентов, восемьсот долларов кровных денег и три доллара шестьдесят центов за разбитые матрицы, проданные на вес. С этой минуты я решил, что Уэбб больше издавать моих книг не будет, разве только если мне удастся выпросить денег взаймы на такую дорогую прихоть.
После напечатания "Простаков за границей" я приобрел, хотя и не сразу, некоторую известность, и Уэбб имел возможность уведомить публику сначала, что это он меня открыл, а потом - что это он меня создал. Было единогласно решено, что я представляю собой весьма ценное приобретение для американского народа и литературы и что за это приобретение народ и литература должны питать к Уэббу глубочайшую признательность.
Мало-помалу Уэбб и его высокие заслуги были забыты. Тогда на сцену выступил Блисс и "Америкен паблишинг компани" и установили непреложный факт, что это они меня открыли, потом - что это они меня создали, - и, следовательно, опять нужно было выражать благодарность. С течением времени нашлись и еще претенденты на эту важную заслугу. Они появлялись то в Калифорнии, то в Неваде, то в других местах, так что я наконец должен был убедиться, что меня открывали и создавали такое множество раз, как ни одно другое творение рук божиих.
Уэбб верил в то, что он литератор. Быть может, ему удалось бы заразить этим суеверием весь мир, если бы он сам не испортил дела тем, что напечатал свои произведения. Они его выдали с головой. Проза была у него умилительно младенческая, стихи - немногим лучше; однако он продолжал жевать эту жвачку, пока не умер от умственного переутомления два года тому назад. Человек он был пустой, а по натуре и воспитанию - мошенник. Как лжец он был еще туда-сюда и врал не без успеха, но и тут не выдвинулся, потому что был современником Элиша Блисса, а когда дело доходило до вранья, Блисс мог затмить и стереть с лица земли целый континент Уэббов.
Около 1872 года я написал еще одну книгу - "Налегке". С "Простаков" я получал пять процентов прибыли, что равнялось двадцати двум центам за каждый экземпляр. Теперь я получил несколько предложений от солидных фирм. Одна предлагала пятнадцать процентов, другая отдавала мне всю прибыль и довольствовалась популярностью, которую ей должна была принести моя книжка. Я послал за Блиссом, и он приехал в Элмайру. Если б тогда я смыслил в издательском деле столько, сколько смыслю теперь, я потребовал бы с него семьдесят пять или даже восемьдесят процентов чистой прибыли, и это было бы только справедливо. Но я решительно ничего не понимал в этом деле, а спросить у кого-нибудь поленился. Я сказал Блиссу, что не желаю расставаться с его фирмой и что каких-нибудь особенных условий мне не нужно. Я сказал, что, по-моему, мне следовало бы получать половину чистой прибыли, и Блисс с энтузиазмом ответил, что я совершенно прав, совершенно прав.
Он вернулся к себе в гостиницу, составил там договор и на другой день привез его ко мне на дом. В нем я наткнулся на сюрприз. Там было сказано не "половина прибыли", а "семь с половиной процентов с цены каждого проданного экземпляра". Я попросил его объяснить, в чем дело. Я сказал, что мы договаривались не так. Он ответил: "Да, не так", но он изменил редакцию и поставил семь с половиной процентов, чтобы упростить дело: семь с половиной процентов с экземпляра и составят ровно половину прибыли; впрочем, если будет продано больше ста тысяч экземпляров, то доля издательства будет чуть-чуть больше моей.
У меня оставались некоторые сомнения и подозрения, и я спросил: может ли он в этом поклясться? Он моментально поднял руку и поклялся, повторив слово в слово все то, что он только что сказал.
Только через девять или десять лет я догадался, что клятва эта была ложная и что семь с половиной процентов не составляли и четверти всей прибыли. За это время Блисс издал несколько моих книг и, разумеется, на каждой из них меня щедро обсчитывал.
В 1879 году я вернулся из Европы с готовой для печати книгой "Пешком по Европе". Я пригласил Блисса, и он явился ко мне на дом для переговоров об этой книге. Я сказал, что не доволен условиями, что не могу поверить, будто бы семь с половиной процентов с экземпляра составят половину прибыли, и что на этот раз он должен написать в договоре: "половина прибыли", не упоминая ни о каких процентах с экземпляра, иначе я отнесу книгу в другое издательство. Он сказал, что совершенно со мной согласен, что так и следует, что это только справедливо и что, если его директоры не согласятся и будут против, он сам уйдет из издательства и напечатает книгу на свои средства; все это было очень мило, но я знал, что он - хозяин в издательстве и что там примут всякий договор, на котором стоит его подпись. Договор лежал на бильярде, скрепленный его подписью. С тех пор как были изданы "Простаки за границей", он на своих директорах просто верхом ездил и не раз говорил мне, что заставляет их делать так, как он хочет, угрожая им, что уйдет из издательства и я уйду вместе с ним.
Не понимаю, как это взрослый человек может быть таким простодушным и наивным, как я в то время. Должно же было мне прийти в голову, что если человек говорит подобные вещи, то или он сам дурак, или меня считает за дурака. Да я и был дураком. И потому даже самые простые, элементарные истины были мне недоступны.
Я заметил ему, что едва ли компания будет возражать против договора, который уже подписан им. Тогда он, улыбнувшись своей беззубой улыбкой, указал мне на одну подробность, которую я упустил из виду: что это договор с мистером Блиссом, частным лицом, и "Америкен паблишинг компани" в нем не упоминается.
Впоследствии он говорил мне, что показал договор директорам и заявил, что передаст его компании за четверть прибыли с книги, при условии, что ему и его сыну Фрэнку повысят жалованье; но если эти условия неприемлемы, он уйдет из компании и напечатает книгу сам; тогда директоры согласились на его требования и утвердили договор. Все это я слышал от самого Блисса, чем неопровержимо доказывается, что все это враки. За полтора месяца до выхода книги из печати Блисс в первый раз в жизни сказал правду, чтобы посмотреть, что из этого получится, но не вынес этого и умер.
Через три месяца после того, как книга вышла в свет, состоялось общее собрание акционеров компании, на котором присутствовал и я как участник в прибылях. Собирались в доме моего соседа Ньютона Кейза, который был директором компании с самого ее основания. Прочитали отчет о деятельности компании, и для меня он явился откровением. Было продано шестьдесят четыре тысячи экземпляров книги, и моя половина прибыли составляла тридцать две тысячи долларов. В 1872 году Блисс высчитал, что семь с половиной процентов с экземпляра, то есть около двадцати двух центов, составляют именно половину прибыли, тогда как в то время это была не половина, а что-то около одной шестой. Теперь времена были далеко не так хороши, но и то половина прибыли составляла пятьдесят центов с экземпляра.
Итак, Блисс умер, и я не мог разделаться с ним за десятилетний обман. Теперь вот уже двадцать пять лет, как он умер. Моя злоба поблекла и испарилась. Я чувствую к нему только сострадание и, если бы можно было, послал бы ему в подарок веер.
Когда баланс разоблачил передо мной все подлости, которые я терпел от "Америкен паблишинг компани", я встал и сделал внушение Ньютону Кейзу и остальным заговорщикам - то бишь остальным директорам.
24 мая 1906 г.
[ДЖЕЙМС Р. ОСГУД{252}]
Теперь-то мне и представился удобный случай восстановить свои права и посчитаться с издательством, но я, разумеется, упустил его. Я вообще замечал удобный случай только тогда, когда он уже был упущен. Теперь я знал об издательстве все, что надо было знать, и мне следовало сохранить с ним отношения. Мне следовало взимать с прибылей налог в свою пользу до тех пор, пока разница между половиной прибыли и семью с половиной процентами не очутилась бы у меня в кармане и грабеж, учиненный фирмой, не свелся бы таким образом к нулю. Но мне, конечно, и в голову не приходила такая разумная мысль, и я этого не сделал. Я только о том и думал, как бы спасти мою репутацию, не запятнать ее об этих грязных дельцов. Я решил взять все мои книги из издательства и передать их кому-нибудь другому. Через некоторое время я отправился к Ньютону Кейзу, - опять к нему на дом, - и потребовал, чтобы компания расторгла со мной договор и вернула мне все мои книги без всякого выкупа, оставив себе в качестве вознаграждения только те деньги, которые она нажила с "Налегке", "Позолоченного века", "Новых и старых рассказов" и "Тома Сойера".
Мистер Кейз протестовал против моей манеры выражаться, но я сказал, что мягче выражаться я не в состоянии, что я совершенно уверен в том, что и остальные ученики воскресной школы знали о том, как надул меня Блисс, знали с самого начала, еще в 1872 году, и молчали в знак согласия. Ему не понравилось, что я назвал совет директоров воскресной школой. А я сказал, что в таком случае пусть не открывает каждое заседание молитвой, особенно когда собирается обставить какого-нибудь автора. Я ожидал, что мистер Кейз отвергнет обвинение в попустительстве и преступном молчании, что он будет возмущен, но этого не случилось. Тогда я убедился, что обвиняю его не напрасно, повторил свои слова и наговорил немало комплиментов его духовной семинарии. Я сказал: "Вы вложили семьдесят пять тысяч долларов в эту лавочку, и за это вас постоянно хвалят, а мою долю в этом благом деле обходят молчанием, а ведь тут есть и моя доля, потому что из каждого доллара, который вы кладете себе в карман, несколько центов украдено у меня". Он даже не поблагодарил меня за комплимент. В этом человеке не было ни капли чуткости и отзывчивости.
В конце концов я предложил выкупить свои договора, но он сказал, что мое предложение совет безусловно не утвердит, потому что компания на девять десятых живет моими книгами и если их изъять, то оборот компании будет самый ничтожный. Впоследствии судья Имярек (фамилии не помню), один из директоров, говорил мне, что я не ошибся, что совет был с самого начала отлично осведомлен о всех мошеннических проделках Блисса, о том, как он меня обсчитывает.
Я уже говорил, что мне надо было не порывать с компанией, а просто урегулировать наши счеты. Но я этого не сделал. Я поторопился уйти и унести мою нравственную чистоту из этой порочной атмосферы. Следующую свою книгу я отдал издательству Джеймса Р. Осгуда в Бостоне, бывшему "Филд, Осгуд и К°". Книга эта была "Жизнь на Миссисипи". Осгуд должен был напечатать книгу, выпустить ее в свет по подписке и взять известный процент с каждого экземпляра за услуги.
Осгуд был самое милое и доброе существо, какое только можно найти на нашей планете, но он ровно ничего не смыслил в издании книг по подписке и погубил все дело. Он был чрезвычайно общителен, и мы часто играли с ним на бильярде и веселились дни и ночи напролет. А тем временем его служащие работали за нас, и, кажется, ни он, ни я даже не поинтересовались, как и что они там делали. Книга готовилась очень долго, и только когда из моего кошелька был извлечен последний взнос, я сообразил, что на издание этой книги я потратил пятьдесят шесть тысяч долларов. Блисс составил бы на эти деньги целую библиотеку. Прошел год, пока пятьдесят шесть тысяч вернулись в мой карман, а после этого я вряд ли получил несколько долларов. Так эта первая попытка вести дела на свой страх и риск сказалась неудачной.
Осгуд сделал еще одну попытку. Он издал "Принца и нищего". Книга вышла прекрасная, но я получил с нее всего семнадцать тысяч долларов прибыли.
После этого Осгуд решил, что будет иметь успех, если пустит книгу в розничную продажу. Это дело он знал с детства. Его очень огорчила неудача с подписным изданием, и ему хотелось попробовать еще раз. Я дал ему сборник "Похищение белого слона", куда вошли главным образом ничего не стоящие рассказы. Я предложил пари, что за полгода ему не продать и десяти тысяч экземпляров, и он согласился на это пари: ставка была пять долларов. Он ее выиграл, но с трудом, едва-едва. А все-таки я, кажется, напрасно считаю, что это была у него третья книга. Я думаю, что это, в сущности, была первая попытка Осгуда, а не третья. Мне бы надо было не бросать Осгуда после неудачи с "Принцем и нищим", потому что он мне очень нравился, но дело у него не ладилось, и мне пришлось обратиться к другому издателю.
Тут со мной произошло следующее приключение. Один старый и очень близкий мой приятель свалился мне на голову с патентом на изобретение стоимостью в полторы тысячи долларов. Фактически этот патент ничего не стоил, и мой приятель уже второй год попусту всаживал в него деньги, но я этих подробностей не знал, потому что он забыл о них упомянуть. Он сказал только, что если я куплю патент, то он наладит мне издание и продажу. И я купил. Каждый месяц вылетало по пятисот долларов. Этот ворон вылетал из ковчега каждые тридцать дней, но возвращался ни с чем, да и голубь тоже что-то не являлся с докладом. Прошло столько-то времени, и еще полстолько, и еще столько же, и я избавил своего приятеля от трудов и передал патент Чарльзу Л. Уэбстеру{255}, который женился на моей племяннице и был, по-видимому, очень способным и энергичным юношей. За полторы тысячи жалованья в год он каждый месяц продолжал выпускать ворона с тем же самым результатом.
Наконец, потеряв на этом патенте сорок две тысячи долларов, я отдал его одному человеку, которого я давно ненавидел и чье семейство желал погубить. А потом стал искать других приключений. Тут опять подвернулся тот же приятель с новым патентом. В восемь месяцев я ухлопал на него десять тысяч. Потом опять попытался сбыть и этот патент тому человеку, чье семейство я преследовал. Он был мне очень благодарен, но тоже поумнел за это время и относился к благодетелям подозрительно. Он не захотел его взять, и патент пропал даром.
Тем временем приехал еще один старый приятель с изумительным изобретением. Это была какая-то машина или котел, что-то в этом роде; она давала девяносто девять процентов того количества пара, какое можно добыть из фунта угля. Я отправился на завод Кольта к мистеру Ричардсу и рассказал ему об этой машине. Он был специалист и знал решительно все, что касается угля и пара. Машина показалась ему сомнительной; я спросил: почему? Он сказал: потому что количество пара, содержащееся в фунте угля, известно до мельчайших дробей и мой изобретатель, очевидно, ошибся насчет своих девяноста девяти процентов. Он показал мне толстую книжку с убористыми столбцами цифр, и от этих цифр у меня голова пошла кругом, как у пьяного. Он доказал мне, что машина моего приятеля не сделает и девяноста процентов того, что ей полагается. Я ушел от него немножко обескураженный. Но я подумал, что, может быть, книжка ошиблась, и нанял изобретателя сооружать эту машину за тридцать пять долларов в неделю, - все расходы за мой счет. На сооружение машины у него ушло очень много недель. Он являлся ко мне каждые три дня докладывать о ходе дела, и я довольно скоро заметил, по запаху и походке, что на виски у него уходит тридцать шесть долларов в неделю, но так и не мог добиться, откуда он берет этот лишний доллар.
Наконец, когда я истратил на эту затею пять тысяч долларов, машина была готова, но не действовала. Она могла сэкономить один процент пара на фунт угля, но это было все равно что ничего. Столько мог бы сэкономить и чайник. Я предложил машину тому человеку, чье семейство мне хотелось разорить, но он отказался. Тогда я вышвырнул ее к черту и стал искать чего-нибудь новенького. Теперь я увлекался паром и потому купил акции Хартфордской компании, которая собиралась произвести целый переворот, пустив в производство, а потом и в продажу новый тип парового ворота. Этот паровой ворот выворотил из моего кармана за шестнадцать месяцев тридцать две тысячи долларов, а потом все предприятие пошло прахом, и я опять остался ни при чем, не зная, чем заняться. Однако я нашел себе занятие. Я изобрел альбом для вырезок, и - хотя я говорю это сам - такого рационального альбома больше нигде не было. Я взял на него патент и передал его тому старому другу, который когда-то впервые заинтересовал меня изобретениями, и тот нажил на нем порядочные деньги. Но через некоторое время, как раз тогда, когда я должен был в первый раз получить мою долю прибыли, его фирма обанкротилась. Я не знал, что ему грозит банкротство, он мне ни слова об этом не сказал. Как-то он попросил у меня для фирмы пять тысяч долларов, пообещав платить семь процентов. В обеспечение он предложил долговую расписку фирмы. Я попросил, чтобы он представил поручителя. Он очень удивился и сказал, что если бы поручителя было так легко найти, он бы не пришел за деньгами ко мне, а достал бы их где угодно. Я удовлетворился этим объяснением и дал ему пять тысяч долларов. Через три дня фирма обанкротилась, и по прошествии двух или трех лет я получил обратно две тысячи из этих денег.
Я напомнил ему, что меня пригласили для переговоров об издании моей книги. Он начал надуваться на моих глазах, все надувался и надувался - до тех пор, пока не приобрел размеров божества второй или третьей величины. Потом забили фонтаны красноречия, и две-три минуты я не видел его за водяной завесой. Это были слова, только слова, но они лились таким потоком, что затмили дневной свет. Наконец он сделал внушительный жест правой рукой, обведя ею всю комнату, и сказал: "Взгляните на эти полки. Все они полны книг, которые ждут издания. Вы думаете, мне нужны еще книги? Простите, мне они не нужны. Будьте здоровы".
Прошел двадцать один год, прежде чем я снова увидел Карлтона. Тогда я жил с семьей в отеле Швейцергоф, в Люцерне. Он явился ко мне, дружески пожал мне руку и сказал без всяких предисловий: "Я, конечно, человек ничем не замечательный, но за мной числится такой поразительный поступок, что я, несомненно, заслуживаю бессмертия: я отказался напечатать вашу книгу и этим поставил себя вне конкуренции, как один из первых ослов девятнадцатого столетия".
Лучше нельзя было извиниться, и я ему это сказал; а еще сказал, что я долго ждал случая отомстить ему, но что такая месть для меня слаще всякой другой и что в течение двадцати одного года я убивал его по нескольку раз в год, и каждый раз по-новому, и с каждым разом все мучительнее, но что теперь я умиротворен, счастлив и доволен, даже ликую, и что с этих пор я буду считать его истинным и верным другом и больше не стану его убивать.
Я рассказал о своей неудаче Уэббу, и он мужественно ответил, что все Карлтоны в мире не помешают напечатать книгу, что он издаст ее сам и возьмет с меня только десять процентов прибыли. Так он и сделал. Он выпустил очень хорошенькую книжечку, синюю с золотом. Кажется, она у него называлась "Знаменитая скачущая лягушка округа Калаверас" и другие рассказы", цена 1 доллар 25 центов. Он заказал клише, набор и переплеты в типографии и продал ее "Америкен ньюс компани".
В июне я отплыл в путешествие на пароходе "Квакер-Сити"{246}. Вернулся я в ноябре и нашел в Вашингтоне письмо от Блисса{246} из "Америкен паблишинг компани" в Хартфорде, в котором он мне предлагал пять процентов с книги, описывающей наши приключения, или десять тысяч долларов наличными по представлении рукописи. Я посоветовался с А.Д.Ричардсоном{246}, и он сказал: "Берите проценты". Я послушался и заключил договор с Блиссом. По договору я обязан был представить рукопись в июле 1868 года. Я написал книгу в Сан-Франциско и представил рукопись в срок. Блисс приготовил множество иллюстраций к книге и на этом успокоился. Срок издания книги по договору давно истек, но я не получал по этому поводу никаких объяснений. Время шло, а объяснений все не было. Я уехал в лекционное турне по Америке и в среднем по тридцати раз в день должен был отвечать на вопрос: "Когда же выйдет ваша книга?" Мне надоело изобретать все новые ответы на этот вопрос, а в конце концов ужасно надоел и самый вопрос. Тот, кто его задавал, сразу становился моим смертельным врагом, и я обычно нисколько этого не скрывал.
Освободившись от лекций, я сейчас же поспешил в Хартфорд, узнать, в чем дело. Блисс сказал, что он тут ни при чем. Он хотел бы напечатать книгу, но директоры компании - упрямые старые чудаки; они опасаются. Они просматривали книгу, и большинство из них того мнения, что в книге имеются пассажи юмористического характера. Блисс сообщил мне, что их фирма никогда не издавала книг, внушающих подобного рода опасения, что директоры опасаются, как бы такая попытка не повредила репутации издательства, и что он связан по рукам и по ногам и не сможет выполнить нашего договора.
Один из директоров, мистер Дрейк, или остатки того, что было когда-то мистером Дрейком, пригласил меня покататься с ним в кабриолете, и я поехал. Это была трогательная старая развалина, и то, что он говорил, было тоже трогательно. Дело было весьма щекотливое, и он довольно долго собирался с духом, прежде чем приступить к разговору, но наконец все-таки собрался. Он объяснил, в каком затруднении и отчаянии находится фирма, о чем я уже слышал от Блисса. Потом он уже без всяких околичностей попросил меня пожалеть его и фирму: взять обратно "Простаков за границей" и освободить издательство от договора. Я сказал, что на это не согласен, - тем и кончились разговор и катанье в кабриолете.
Затем я предупредил Блисса, чтобы он брался за дело, иначе я подниму шум. Он внял предупреждению и пустил книгу в набор, а я прочел гранки. Потом опять долгое ожидание - и никаких объяснений. К концу июня (кажется, 1869 года) я потерял всякое терпение и телеграфировал Блиссу, что если книга не появится в продаже через двадцать четыре часа, то я взыщу с него судом за убытки. Куда девались все помехи! Около десятка экземпляров были переплетены и появились в продаже в указанный мною срок. Потом книгу начали расхватывать, спрос на нее все повышался и повышался. Через десять месяцев книга оплатила все долги фирмы, тираж ее был увеличен с двадцати пяти до двухсот тысяч, и она дала семьдесят тысяч долларов чистой прибыли. Так сказал мне Блисс, и если это была правда, то за свои шестьдесят пять лет он в первый раз сказал правду. Он родился в 1804 году.
23 мая 1906 г.
[АМЕРИКЕН ПАБЛИШИНГ КОМПАНИ]
Но вернемся к Уэббу. Когда я в ноябре 1867 года вернулся из путешествия на "Квакер-Сити", Уэбб сообщил мне, что "Скачущая лягушка" принята прессой очень благосклонно и, по его мнению, раскупается довольно бойко, но что он никак не может получить отчетную ведомость от "Америкен ньюс компани". Он сказал, что эта книга для него прямо горе, так как он печатал ее на свои личные средства, а теперь не может вернуть своих денег из-за того, что "Ньюс компани" увиливает и вообще ведет себя нечестно.
Я искренне огорчился за Уэбба, огорчился тем, что он потерял свои деньги, оказав мне дружескую услугу, а до некоторой степени и тем, что он не может выплатить мне мою долю.
Я заключил договор на "Простаков за границей" с "Америкен паблишинг компани". Потом, два-три месяца спустя, мне пришло в голову, что я нарушаю контракт: в нем был один пункт, по которому мне не разрешалось в течение года печатать мои книги в других издательствах. Разумеется, это не касалось тех книг, которые вышли из печати до заключения договора. Это известно всякому. А вот Мее не было известно, ибо я не имел обыкновения знать то, что следует знать, а также не имел обыкновения спрашивать других о том, чего не знаю.
По своему невежеству, я решил, что нарушаю договор с Блиссом и что, как порядочный человек, я обязан навсегда изъять "Скачущую лягушку" из печати. С этой просьбой я и обратился к Уэббу. Он был согласен сделать по-моему на следующих условиях: 1) если я уступлю ему ту долю прибыли, которая причиталась мне; 2) если я уступлю ему безвозмездно все экземпляры "Скачущей лягушки", какие остаются на руках у "Ньюс компани", переплетенные и непереплетенные; 3) если я вручу ему восемьсот долларов наличными; а кроме того, он сам присмотрит за тем, чтобы матрицы были разбиты, и за эту услугу получит их стоимость, как за типографский лом. Металлический лом стоил десять центов фунт, а всего там набралось около сорока фунтов. Судя по этим деталям, Уэбб был не лишен коммерческих способностей.
После этого Уэбб надолго ускользнул из поля моего зрения. Тем временем случай столкнул меня с директором "Америкен ньюс компани", и я спросил его, чем кончились нелады Уэбба с издательством. Он ответил, что в первый раз слышит о каких-то неладах. Тогда я объяснил ему, что Уэбб ни разу не мог ничего получить с издательства. Он сказал, что компания в положенное время аккуратно посылала Уэббу отчеты с приложением соответствующего чека. Он пригласил меня в контору, и из книги ведомостей я убедился, что он говорил правду. Уэбб с самого начала регулярно получал свою и мою долю и клал деньги в карман. К тому времени, когда мы с Уэббом произвели расчет, он был мне должен шестьсот долларов. Переплетенные и непереплетенные экземпляры "Скачущей лягушки", которые тогда перешли к нему от меня в наследство, были впоследствии проданы, и деньги эти он тоже положил себе в карман. В эту сумму входили и остальные шестьсот долларов, которые причитались мне по условию.
Короче говоря, теперь я был писатель, и писатель не совсем безвестный, писатель, который выпустил в свет книгу, и - не разбогател от этого. Я был писатель, которому первая книга стоила тысячу двести долларов неполученных процентов, восемьсот долларов кровных денег и три доллара шестьдесят центов за разбитые матрицы, проданные на вес. С этой минуты я решил, что Уэбб больше издавать моих книг не будет, разве только если мне удастся выпросить денег взаймы на такую дорогую прихоть.
После напечатания "Простаков за границей" я приобрел, хотя и не сразу, некоторую известность, и Уэбб имел возможность уведомить публику сначала, что это он меня открыл, а потом - что это он меня создал. Было единогласно решено, что я представляю собой весьма ценное приобретение для американского народа и литературы и что за это приобретение народ и литература должны питать к Уэббу глубочайшую признательность.
Мало-помалу Уэбб и его высокие заслуги были забыты. Тогда на сцену выступил Блисс и "Америкен паблишинг компани" и установили непреложный факт, что это они меня открыли, потом - что это они меня создали, - и, следовательно, опять нужно было выражать благодарность. С течением времени нашлись и еще претенденты на эту важную заслугу. Они появлялись то в Калифорнии, то в Неваде, то в других местах, так что я наконец должен был убедиться, что меня открывали и создавали такое множество раз, как ни одно другое творение рук божиих.
Уэбб верил в то, что он литератор. Быть может, ему удалось бы заразить этим суеверием весь мир, если бы он сам не испортил дела тем, что напечатал свои произведения. Они его выдали с головой. Проза была у него умилительно младенческая, стихи - немногим лучше; однако он продолжал жевать эту жвачку, пока не умер от умственного переутомления два года тому назад. Человек он был пустой, а по натуре и воспитанию - мошенник. Как лжец он был еще туда-сюда и врал не без успеха, но и тут не выдвинулся, потому что был современником Элиша Блисса, а когда дело доходило до вранья, Блисс мог затмить и стереть с лица земли целый континент Уэббов.
Около 1872 года я написал еще одну книгу - "Налегке". С "Простаков" я получал пять процентов прибыли, что равнялось двадцати двум центам за каждый экземпляр. Теперь я получил несколько предложений от солидных фирм. Одна предлагала пятнадцать процентов, другая отдавала мне всю прибыль и довольствовалась популярностью, которую ей должна была принести моя книжка. Я послал за Блиссом, и он приехал в Элмайру. Если б тогда я смыслил в издательском деле столько, сколько смыслю теперь, я потребовал бы с него семьдесят пять или даже восемьдесят процентов чистой прибыли, и это было бы только справедливо. Но я решительно ничего не понимал в этом деле, а спросить у кого-нибудь поленился. Я сказал Блиссу, что не желаю расставаться с его фирмой и что каких-нибудь особенных условий мне не нужно. Я сказал, что, по-моему, мне следовало бы получать половину чистой прибыли, и Блисс с энтузиазмом ответил, что я совершенно прав, совершенно прав.
Он вернулся к себе в гостиницу, составил там договор и на другой день привез его ко мне на дом. В нем я наткнулся на сюрприз. Там было сказано не "половина прибыли", а "семь с половиной процентов с цены каждого проданного экземпляра". Я попросил его объяснить, в чем дело. Я сказал, что мы договаривались не так. Он ответил: "Да, не так", но он изменил редакцию и поставил семь с половиной процентов, чтобы упростить дело: семь с половиной процентов с экземпляра и составят ровно половину прибыли; впрочем, если будет продано больше ста тысяч экземпляров, то доля издательства будет чуть-чуть больше моей.
У меня оставались некоторые сомнения и подозрения, и я спросил: может ли он в этом поклясться? Он моментально поднял руку и поклялся, повторив слово в слово все то, что он только что сказал.
Только через девять или десять лет я догадался, что клятва эта была ложная и что семь с половиной процентов не составляли и четверти всей прибыли. За это время Блисс издал несколько моих книг и, разумеется, на каждой из них меня щедро обсчитывал.
В 1879 году я вернулся из Европы с готовой для печати книгой "Пешком по Европе". Я пригласил Блисса, и он явился ко мне на дом для переговоров об этой книге. Я сказал, что не доволен условиями, что не могу поверить, будто бы семь с половиной процентов с экземпляра составят половину прибыли, и что на этот раз он должен написать в договоре: "половина прибыли", не упоминая ни о каких процентах с экземпляра, иначе я отнесу книгу в другое издательство. Он сказал, что совершенно со мной согласен, что так и следует, что это только справедливо и что, если его директоры не согласятся и будут против, он сам уйдет из издательства и напечатает книгу на свои средства; все это было очень мило, но я знал, что он - хозяин в издательстве и что там примут всякий договор, на котором стоит его подпись. Договор лежал на бильярде, скрепленный его подписью. С тех пор как были изданы "Простаки за границей", он на своих директорах просто верхом ездил и не раз говорил мне, что заставляет их делать так, как он хочет, угрожая им, что уйдет из издательства и я уйду вместе с ним.
Не понимаю, как это взрослый человек может быть таким простодушным и наивным, как я в то время. Должно же было мне прийти в голову, что если человек говорит подобные вещи, то или он сам дурак, или меня считает за дурака. Да я и был дураком. И потому даже самые простые, элементарные истины были мне недоступны.
Я заметил ему, что едва ли компания будет возражать против договора, который уже подписан им. Тогда он, улыбнувшись своей беззубой улыбкой, указал мне на одну подробность, которую я упустил из виду: что это договор с мистером Блиссом, частным лицом, и "Америкен паблишинг компани" в нем не упоминается.
Впоследствии он говорил мне, что показал договор директорам и заявил, что передаст его компании за четверть прибыли с книги, при условии, что ему и его сыну Фрэнку повысят жалованье; но если эти условия неприемлемы, он уйдет из компании и напечатает книгу сам; тогда директоры согласились на его требования и утвердили договор. Все это я слышал от самого Блисса, чем неопровержимо доказывается, что все это враки. За полтора месяца до выхода книги из печати Блисс в первый раз в жизни сказал правду, чтобы посмотреть, что из этого получится, но не вынес этого и умер.
Через три месяца после того, как книга вышла в свет, состоялось общее собрание акционеров компании, на котором присутствовал и я как участник в прибылях. Собирались в доме моего соседа Ньютона Кейза, который был директором компании с самого ее основания. Прочитали отчет о деятельности компании, и для меня он явился откровением. Было продано шестьдесят четыре тысячи экземпляров книги, и моя половина прибыли составляла тридцать две тысячи долларов. В 1872 году Блисс высчитал, что семь с половиной процентов с экземпляра, то есть около двадцати двух центов, составляют именно половину прибыли, тогда как в то время это была не половина, а что-то около одной шестой. Теперь времена были далеко не так хороши, но и то половина прибыли составляла пятьдесят центов с экземпляра.
Итак, Блисс умер, и я не мог разделаться с ним за десятилетний обман. Теперь вот уже двадцать пять лет, как он умер. Моя злоба поблекла и испарилась. Я чувствую к нему только сострадание и, если бы можно было, послал бы ему в подарок веер.
Когда баланс разоблачил передо мной все подлости, которые я терпел от "Америкен паблишинг компани", я встал и сделал внушение Ньютону Кейзу и остальным заговорщикам - то бишь остальным директорам.
24 мая 1906 г.
[ДЖЕЙМС Р. ОСГУД{252}]
Теперь-то мне и представился удобный случай восстановить свои права и посчитаться с издательством, но я, разумеется, упустил его. Я вообще замечал удобный случай только тогда, когда он уже был упущен. Теперь я знал об издательстве все, что надо было знать, и мне следовало сохранить с ним отношения. Мне следовало взимать с прибылей налог в свою пользу до тех пор, пока разница между половиной прибыли и семью с половиной процентами не очутилась бы у меня в кармане и грабеж, учиненный фирмой, не свелся бы таким образом к нулю. Но мне, конечно, и в голову не приходила такая разумная мысль, и я этого не сделал. Я только о том и думал, как бы спасти мою репутацию, не запятнать ее об этих грязных дельцов. Я решил взять все мои книги из издательства и передать их кому-нибудь другому. Через некоторое время я отправился к Ньютону Кейзу, - опять к нему на дом, - и потребовал, чтобы компания расторгла со мной договор и вернула мне все мои книги без всякого выкупа, оставив себе в качестве вознаграждения только те деньги, которые она нажила с "Налегке", "Позолоченного века", "Новых и старых рассказов" и "Тома Сойера".
Мистер Кейз протестовал против моей манеры выражаться, но я сказал, что мягче выражаться я не в состоянии, что я совершенно уверен в том, что и остальные ученики воскресной школы знали о том, как надул меня Блисс, знали с самого начала, еще в 1872 году, и молчали в знак согласия. Ему не понравилось, что я назвал совет директоров воскресной школой. А я сказал, что в таком случае пусть не открывает каждое заседание молитвой, особенно когда собирается обставить какого-нибудь автора. Я ожидал, что мистер Кейз отвергнет обвинение в попустительстве и преступном молчании, что он будет возмущен, но этого не случилось. Тогда я убедился, что обвиняю его не напрасно, повторил свои слова и наговорил немало комплиментов его духовной семинарии. Я сказал: "Вы вложили семьдесят пять тысяч долларов в эту лавочку, и за это вас постоянно хвалят, а мою долю в этом благом деле обходят молчанием, а ведь тут есть и моя доля, потому что из каждого доллара, который вы кладете себе в карман, несколько центов украдено у меня". Он даже не поблагодарил меня за комплимент. В этом человеке не было ни капли чуткости и отзывчивости.
В конце концов я предложил выкупить свои договора, но он сказал, что мое предложение совет безусловно не утвердит, потому что компания на девять десятых живет моими книгами и если их изъять, то оборот компании будет самый ничтожный. Впоследствии судья Имярек (фамилии не помню), один из директоров, говорил мне, что я не ошибся, что совет был с самого начала отлично осведомлен о всех мошеннических проделках Блисса, о том, как он меня обсчитывает.
Я уже говорил, что мне надо было не порывать с компанией, а просто урегулировать наши счеты. Но я этого не сделал. Я поторопился уйти и унести мою нравственную чистоту из этой порочной атмосферы. Следующую свою книгу я отдал издательству Джеймса Р. Осгуда в Бостоне, бывшему "Филд, Осгуд и К°". Книга эта была "Жизнь на Миссисипи". Осгуд должен был напечатать книгу, выпустить ее в свет по подписке и взять известный процент с каждого экземпляра за услуги.
Осгуд был самое милое и доброе существо, какое только можно найти на нашей планете, но он ровно ничего не смыслил в издании книг по подписке и погубил все дело. Он был чрезвычайно общителен, и мы часто играли с ним на бильярде и веселились дни и ночи напролет. А тем временем его служащие работали за нас, и, кажется, ни он, ни я даже не поинтересовались, как и что они там делали. Книга готовилась очень долго, и только когда из моего кошелька был извлечен последний взнос, я сообразил, что на издание этой книги я потратил пятьдесят шесть тысяч долларов. Блисс составил бы на эти деньги целую библиотеку. Прошел год, пока пятьдесят шесть тысяч вернулись в мой карман, а после этого я вряд ли получил несколько долларов. Так эта первая попытка вести дела на свой страх и риск сказалась неудачной.
Осгуд сделал еще одну попытку. Он издал "Принца и нищего". Книга вышла прекрасная, но я получил с нее всего семнадцать тысяч долларов прибыли.
После этого Осгуд решил, что будет иметь успех, если пустит книгу в розничную продажу. Это дело он знал с детства. Его очень огорчила неудача с подписным изданием, и ему хотелось попробовать еще раз. Я дал ему сборник "Похищение белого слона", куда вошли главным образом ничего не стоящие рассказы. Я предложил пари, что за полгода ему не продать и десяти тысяч экземпляров, и он согласился на это пари: ставка была пять долларов. Он ее выиграл, но с трудом, едва-едва. А все-таки я, кажется, напрасно считаю, что это была у него третья книга. Я думаю, что это, в сущности, была первая попытка Осгуда, а не третья. Мне бы надо было не бросать Осгуда после неудачи с "Принцем и нищим", потому что он мне очень нравился, но дело у него не ладилось, и мне пришлось обратиться к другому издателю.
Тут со мной произошло следующее приключение. Один старый и очень близкий мой приятель свалился мне на голову с патентом на изобретение стоимостью в полторы тысячи долларов. Фактически этот патент ничего не стоил, и мой приятель уже второй год попусту всаживал в него деньги, но я этих подробностей не знал, потому что он забыл о них упомянуть. Он сказал только, что если я куплю патент, то он наладит мне издание и продажу. И я купил. Каждый месяц вылетало по пятисот долларов. Этот ворон вылетал из ковчега каждые тридцать дней, но возвращался ни с чем, да и голубь тоже что-то не являлся с докладом. Прошло столько-то времени, и еще полстолько, и еще столько же, и я избавил своего приятеля от трудов и передал патент Чарльзу Л. Уэбстеру{255}, который женился на моей племяннице и был, по-видимому, очень способным и энергичным юношей. За полторы тысячи жалованья в год он каждый месяц продолжал выпускать ворона с тем же самым результатом.
Наконец, потеряв на этом патенте сорок две тысячи долларов, я отдал его одному человеку, которого я давно ненавидел и чье семейство желал погубить. А потом стал искать других приключений. Тут опять подвернулся тот же приятель с новым патентом. В восемь месяцев я ухлопал на него десять тысяч. Потом опять попытался сбыть и этот патент тому человеку, чье семейство я преследовал. Он был мне очень благодарен, но тоже поумнел за это время и относился к благодетелям подозрительно. Он не захотел его взять, и патент пропал даром.
Тем временем приехал еще один старый приятель с изумительным изобретением. Это была какая-то машина или котел, что-то в этом роде; она давала девяносто девять процентов того количества пара, какое можно добыть из фунта угля. Я отправился на завод Кольта к мистеру Ричардсу и рассказал ему об этой машине. Он был специалист и знал решительно все, что касается угля и пара. Машина показалась ему сомнительной; я спросил: почему? Он сказал: потому что количество пара, содержащееся в фунте угля, известно до мельчайших дробей и мой изобретатель, очевидно, ошибся насчет своих девяноста девяти процентов. Он показал мне толстую книжку с убористыми столбцами цифр, и от этих цифр у меня голова пошла кругом, как у пьяного. Он доказал мне, что машина моего приятеля не сделает и девяноста процентов того, что ей полагается. Я ушел от него немножко обескураженный. Но я подумал, что, может быть, книжка ошиблась, и нанял изобретателя сооружать эту машину за тридцать пять долларов в неделю, - все расходы за мой счет. На сооружение машины у него ушло очень много недель. Он являлся ко мне каждые три дня докладывать о ходе дела, и я довольно скоро заметил, по запаху и походке, что на виски у него уходит тридцать шесть долларов в неделю, но так и не мог добиться, откуда он берет этот лишний доллар.
Наконец, когда я истратил на эту затею пять тысяч долларов, машина была готова, но не действовала. Она могла сэкономить один процент пара на фунт угля, но это было все равно что ничего. Столько мог бы сэкономить и чайник. Я предложил машину тому человеку, чье семейство мне хотелось разорить, но он отказался. Тогда я вышвырнул ее к черту и стал искать чего-нибудь новенького. Теперь я увлекался паром и потому купил акции Хартфордской компании, которая собиралась произвести целый переворот, пустив в производство, а потом и в продажу новый тип парового ворота. Этот паровой ворот выворотил из моего кармана за шестнадцать месяцев тридцать две тысячи долларов, а потом все предприятие пошло прахом, и я опять остался ни при чем, не зная, чем заняться. Однако я нашел себе занятие. Я изобрел альбом для вырезок, и - хотя я говорю это сам - такого рационального альбома больше нигде не было. Я взял на него патент и передал его тому старому другу, который когда-то впервые заинтересовал меня изобретениями, и тот нажил на нем порядочные деньги. Но через некоторое время, как раз тогда, когда я должен был в первый раз получить мою долю прибыли, его фирма обанкротилась. Я не знал, что ему грозит банкротство, он мне ни слова об этом не сказал. Как-то он попросил у меня для фирмы пять тысяч долларов, пообещав платить семь процентов. В обеспечение он предложил долговую расписку фирмы. Я попросил, чтобы он представил поручителя. Он очень удивился и сказал, что если бы поручителя было так легко найти, он бы не пришел за деньгами ко мне, а достал бы их где угодно. Я удовлетворился этим объяснением и дал ему пять тысяч долларов. Через три дня фирма обанкротилась, и по прошествии двух или трех лет я получил обратно две тысячи из этих денег.