Страница:
Ифрит. Взмах мечом.
Никита закричал.
Никита осекся, потому что нахлынула вторая волна ужаса… Нет, тьфу, не ужаса, а самой обыкновенной воды. Холодной.
Отфыркиваясь, Никита открыл глаза и увидел перед собой седого старикашку с большими и чистыми, как у ребенка, глазами.
— Очухался? — громыхнув пустым ведром, осведомился старикашка. — Я его поливаю, поливаю…
— Зачем? — глупо спросил Никита. — Зачем поливаешь?
— А чтоб не орал, — ответил старикашка, серьезно и печально глядя на Никиту. — Орешь как резаный.
Невольно усмехнувшись, Никита скосил глаза в ту сторону, где неподвижно лежало его тело, казавшееся теперь неодушевленным, как сломанная скульптура.
— А! — понял старикашка. — Каламбурчик получился. Это еще что. Я вот одного хмыря в чувство приводил, так он…
— А ты кто вообще-то? — не дав старику договорить, спросил у него Никита.
— Я-то? — переспросил старикашка. — Я-то, вообще, Голубок.
— Кто?
— Голубок, — насупившись, повторил старикашка. — Что в этом такого? Фамилия у меня — Голубок. Ну и что — вот у одного моего знакомого латыша фамилия — Пердыш.
Несмотря на всю чудовищность положения, в которое он попал, Никита усмехнулся. Но Голубку, кажется, эта усмешка показалась очень обидной. Грохнув ведро об пол, он уперся руками в бока и смерил Никиту уничтожающим взглядом.
— И вообще, — сказал он, — те, кто знает о моей здешней профессии, никогда не усмехаются чему-либо, связанному со мной.
— А какая у тебя профессия? — поинтересовался Никита.
— Палач, — коротко ответил Голубок.
— К-как? — воскликнул Никита.
— Палач, — веско проговорил старикашка.
— Нормально, — сказал Никита и снова скосил глаза туда, где лежало его туловище. — Так, значит, это ты меня обезгла… А, нет. Это еще до тебя. Так, что же мне тебя бояться — у меня все равно голова с плеч…
— Ты чего, милок, — заулыбался вдруг Голубок. — Забыл, где находишься?
— Да, вот именно, где я нахожусь? Как очнулся, я подумал, что в больнице, но потом вспомнил…
— В больнице, — подтвердил Голубок. — В больнице Первого загробного мира. Такая травма, как у тебя, все равно что на Земле — комариный укус. Несколько стежков — и голова уже на месте. А если ты покойник свеженький, то и место сшива у тебя заживет очень скоро. И даже забудешь, что когда-то без головы щеголял. Все равно что без шапки.
— Н-да… — промычал Никита, вспомнив, как он когда-то ощутил себя в тесной клетке Смирилища, подвешенной на многокилометровой высоте. Он ведь тогда первым делом ощупал шею — ни следа не заметил, могущего доказать, что его голову снесли ифритовым ягаганом.
— Так вот я к чему, — продолжал старикашка Голубок. — Голову-то я тебе приляпаю — дело нехитрое. Но кажется мне, что совсем недолго носить тебе ее осталось.
— Это почему? — насторожился Никита.
— Потому что Аннигилятор по тебе плачет, — хихикнул старик.
Никита хотел ответить залихватским — «это мы еще посмотрим», но ничего не стал говорить, вспомнив уверения Махно о том, что ему — Никите — обязательно надо беречься во время прогулок по поверхности Первого загробного. Ведь в этом мире он преступник номер один.
— Ты у нас преступник номер один, — сказал Голубок, словно прочитав мысли Никиты. — Надо же, так недолго в Первом загробном, а уже столько напроказить успел.
— Ничего такого я не делал, — буркнул Никита.
— Как это не делал? — развел руками Голубок. — А оказал сопротивление ифритам — еще в распределителе? Это — раз!
— А что мне еще оставалось делать? — парировал Никита. — Набросились на меня трое двухголовых мужиков с кривыми ножами… Я чуть не обделался. Со страху и навставлял им…
— Удивительно, как ты еще мог ощущать себя, когда покинул пределы первой камеры, — пробормотал старикашка. — Но это бывает. Это называется — слишком много жизни в тебе было. Убили тебя нелепо, значит, и неожиданно. Ведь не умер ты своей смертью?
— Нет, — сказал Никита, вспомнив гибельный полет золотой астролябии.
— Я так и думал, — обрадовался Голубок. — Типы, подобные тебе, своей смертью редко умирают. Очень много прыти в таких… Сознание у тебя не до конца погасло, вот ты начал куролесить в распределителе. Это-то понятно. Это хоть редко, но бывает. Но скажи, как ты сумел из Смирилища убежать? Никто никогда не убегал из Смирилища! Побег оттуда просто исключен! Материал, из которого сделана клетка, не поддается никакому внешнему воздействию — хоть год прутья грызи, все равно не перегрызешь. А твоя клетка была обнаружена с напрочь снесенным полом. Объясни, как это получилось?
— Очень просто, — сказал Никита, — мне…
Тут он осекся.
«А старичок-то порядочная сволочь, — неожиданно подумал Никита. — Словоохотливым прикидывается, а сам стремится из меня побольше выпытать. Наседка, гад такой. Ну, я тебе, гнида старая, ничего не скажу».
— Очень просто, — снова проговорил Никита. — Надо волшебное слово знать.
— Какое? — немедленно осведомился Голубок.
— Пошел на хрен! — громко ответил Никита.
Голубок замолчал, почесывая обросший седой щетиной подбородок. Потом моргнул и посмотрел на Никиту своими большими печальными глазами кротко и жалостливо.
— Не понимает дурачок, куда попал, — сказал Голубок, словно обращаясь не к Никите, а к самому себе. — Тебе же прямая дорога — в Аннигилятор. И ты сам эту дорогу проложил. Самостоятельно. Ифритам в распределителе сопротивлялся — раз, — снова начал старикашка перечислять подвиги Никиты, — из Смирилища невообразимым способом удрал — два. Искалечил гражданина одного — три, несколько раз выставлял на всеобщее посмешище Городскую и Пригородную милицию — четыре. А это — четвертый пункт, кстати говоря, самое главное. Тебе менты никогда не простят того, что ты их на посмешище выставил. Уж самых что ни на есть больших начальников достала твоя деятельность… Так что — Аннигилятор и только Аннигилятор. А знаешь, что бывает с теми, кого в Аннигилятор пихают?
— Ничего, — коротко ответил Никита.
— Вот именно! — восторженно взвизгнул Голубок, выстрелил указательным пальцем в белый потолок. — Ничего! Ничегошеньки от них не остается! Вообще ничего! Ни в одном мире ни следа твоего не появится! Вот как! Полное и бесповоротное уничтожение. А? Как тебе?
— Ничего… — повторил Никита и подумал вдруг о том, что если б у него была такая возможность, он, наверное, пожал бы плечами.
Старикашка Голубок отчего-то разволновался. Он заложил руки за спину и принялся стремительно прохаживаться по комнате, то появляясь, то исчезая из довольно-таки ограниченного поля зрения Никиты.
— Вот ведь какая штука, — возбужденно заговорил Голубок. — Ты многих влиятельных людей в этом мире задел… хе-хе-хе… за живое. Крупные милицейские начальники тебя целиком сожрут, если ты им только на глаза попадешься. А уж от Аннигилятора-то тебе не отвертеться. Никак не отвертеться. Но вот ведь… Есть один человечек, который может тебе помочь. Ты спросишь — как? — Старикашка остановился и в упор посмотрел на Никиту, словно тот и в самом деле задал ему какой-то вопрос.
— Не буду я ничего спрашивать, — неохотно проговорил Никита, смутно чувствуя в словах старикашка подвох.
— А зря! — воскликнул Голубок. — Если ты спросил бы меня так, я бы тебе ответил…
И Голубок снова замолчал, уставясь на Никиту. Несколько минут Никита выдерживал его бессмысленный взгляд, потом вдруг обозлился.
— Чего смотришь, козел?! — выкрикнул он. — Присобачь мне голову сначала на место, потом допросы веди!
Никита хотел даже плюнуть в Голубка, но во рту его было слишком сухо.
— Не ругайся, — сразу построжел Голубок. — Я бы тебе голову, конечно, присобачил — невелика проблема, но ты ведь сразу на меня кинешься, да? От тебя только этого и можно ожидать. А вот с таким с тобой разговаривать — одно удовольствие. Что ты мне можешь сделать? Укусить… Хе-хе…
«Пожалуй, что и укусил, — подумал Никита. — Если бы ты, пропадлина позорная, поближе ко мне подошел…»
— Итак, продолжим, — заговорил снова Голубок. — Потому что, кажется, не все тебе, милок, ясно.
— А ты говори прямо, — посоветовал Никита, — вот и будет тогда ясно.
— Говорю прямо, — согласился Голубок. — С тобой, судя по всему, по-другому-то и не получится. Уж очень резок, хе-хе… околичностей не понимаешь… Значит, так. Ты уже в курсе, что Аннигилятор тебе грозит вполне реально?
— Все уши прожужжал, — ответил на это Никита.
— Так вот. Аннигилятор, как ты понимаешь, это самое страшное, что может случиться с любым существом. Когда человек умирает, он попадает в Первый загробный мир. Когда истекает время пребывания в Первом загробном, человек переводится во Второй загробный — уже в другом немного качестве, чем то, в котором он был, скажем, в Первом. Ты ведь изменился с тех пор, как был живым? Вот то-то и оно-то. Так, а из Второго загробного — Третий. И так далее — по цепочке. Миров этих бесконечное множество, так что можно сказать, что человек никогда не умирает. Просто его качества изменяются вместе с изменением обстановки, в которую он попадает. Но сущность-то остается!
Старикашка взмахнул рукой, словно подвел под сказанным жирную черту.
— Сущность остается, — торжественно повторил он. — А Аннигилятор уничтожает сущность человека, а значит, и дальнейшего перевоплощения. Это хоть понятно?
— Понятно, — сказал Никита. — И нечего так разжевывать.
— Не буду разжевывать, — пообещал Голубок. — Буду краток. Кое-кто — не будем здесь называть конкретных имен — кое-кто вполне способен отвести тебя от Аннигилятора, перекинув, скажем, во Второй загробный мир. Но только при том условии, если ты честно признаешься в двух вещах. Первая… Слушаешь?
— Внимательно, — сказал Никита — он и вправду внимательно слушал.
— Первая — кто помог тебе бежать из Смирилища.
Никита хмыкнул.
— А вторая? — спросил он.
— А вторая — где ты умудрился так долго скрываться от правосудия, — проговорил старикашка и остановился перед Никитой, скрестив руки на груди. — На твои поиски посылали секретного агента Билла Контрра, но даже он пропал без вести.
— И это все?
— И это все, — кивнул Голубок.
— Проще простого, — сказал Никита. — Ответ на первый вопрос…
Голубок опустил руки вдоль туловища, весь превратившись в слух.
— Ответ на первый вопрос, — четко проговорил Никита. — Пошел на хрен.
Старикашка от неожиданности икнул.
— Ответ на второй вопрос, — закончил Никита. — Пошел в жопу. Понял?
Старикашка снова икнул и в течение довольно продолжительного времени молчал, собираясь с мыслями.
— Ага, — проговорил он наконец, — значит, решили повыпендриваться? Гонор, значит, решили показать… Ну, ладно… Значит, такие мы гордые и выдавать никого не хотим. Ну ладно…
Голубок постоял немного перед Никитой, глядя куда-то в сторону, потом криво усмехнулся.
— Ты, наверное, сгоряча мне все это наговорил, — предположил Голубок. — Так вот я на минутку отойду, а ты подумай. Аннигилятор — это единственная серьезная вещь во всей Вселенной. Она раз и навсегда обрубает чье-либо существование. А тебе предлагают жить дальше — подумай!
И старикашка исчез из поля зрения Никиты.
Громко хлопнула дверь.
— Эх, — вслух сказал Никита. — Жаль, что я даже в затылке себе почесать не могу. Всегда помогало в минуты глубоких раздумий…
И замолчал.
Разные мысли — уже совсем независимо от его воли — крутились у него в голове. Словно два совершенно отличных друг от друга Никиты спорили между собой, разрывая на части бедный Никитин череп.
— Допустим, старик не врет, — говорит Никита рассудительный и здравый, — допустим, мне и вправду даруют другую жизнь в другом мире. И, может быть, эта жизнь окажется даже лучшей, чем та, которую я прожил…
— Херня! — возмущался второй Никита — крайняя противоположность первому. — Полная херня! Мало ли что он говорит! Все равно нельзя выдавать других, если тебе сулят за это награду! А насчет той жизни, которую я прожил… Прожил, как мог. Конечно, сейчас многие поступки пересмотрел бы — особенно те, которые касались моих отношений с Анной, но… в целом все бы так и оставил. Только не стал бы тем идиотским вечером выходить на улицу. И Анну не выпустил бы.
— Зачем думать о прошлом, если важнее сейчас думать о будущем, — мягко возражал рассудительный Никита. — Зачем думать о других, если пришло самое время подумать о себе самом?
— Да хули думать? — возражал Никита неистовый. — Нельзя никого предавать и все тут! Они ведь на меня надеются!
— Кто надеется? Махно, которого ты знаешь без году неделя? Или остальные Рододендроны? Полуцутик Г-гы-ы, который делал на тебя ставки, как в тотализаторе? Подумаешь, какое дело! Все равно их восстание обречено на провал, потому что любое восстание, одержавшее победу, автоматически устанавливает новую диктатуру — и так далее — вплоть до очередного переворота. Вся эта преданность лидеру, как ты выражаешься, полная херня!
— Сам ты херня! И никакой преданности лидеру тут нет. Предательство не имеет формы, оно — сама форма. Есть или нет сама по себе. Короче говоря, не буду выдавать никого и все тут.
— Ага! — вдруг проговорил Никита рассудительный. — А если тебе предложат в обмен на сведения вернуть тебя обратно в мир живых? Где Анна?
— Так не предложили же… — пискнул оппонент, стремительно уменьшаясь в размерах.
— А если предложат? Кажется, для этих товарищей нет ничего невозможного…
Никита неистовый хотел что-то ответить, но не смог, потому что уменьшился уже до размеров микроскопических, а настоящий Никита — тот самый, чье тело и чья головы были отделены друг от друга ударом обоюдоострого меча, застонал.
А если и правда предложат вернуться?
Снова хлопнула дверь.
— Ну? — проговорил старикашка Голубок, снова появляясь в поле зрения Никиты. — Чего надумал?
Никита молчал.
— Оглох, что ли? — поинтересовался Голубок. — С тобой разговариваю…
Никита молчал.
— Понятно, — вздохнул Голубок, — решаем примитивную нравственную дилемму. Кстати, забыл тебе сообщить еще вот что — тот, чье имя называть тут мы не будем, сказал, что в принципе возможно подумать о твоем возвращении назад. В мир живых. А? Как тебе такое?
Если бы Никита мог управлять сейчас своими руками, то он, несомненно, заткнул бы себе уши. Но единственное, что он мог теперь сделать с целью предотвращения доступа информации, — зажмуриться.
И Никита зажмурился.
— Все-таки ответ отрицательный, — проговорил старикашка. — Очень жаль… Очень жаль…
Голубок вздохнул совсем искренне. Немного помолчал и заорал вдруг так оглушительно, что у Никиты зазвенело в ушах:
— Мудак! Была бы дураку честь предложена! В Аннигилятор пойдешь, быдло! В Аннигилятор!
«Не надо!» — хотел завопить Никита, но почему-то не смог выговорить ни слова.
— А теперь, — внезапно успокоившись, произнес Голубок, — я присобачу тебе голову. Так как память о живых ощущениях в тебе еще свежая, будет немного больно. Не дрыгайся.
И в руках старикашки появилась откуда-то громадная стальная игла.
— Пришел в себя? — осведомился Голубок, закрыв кастрюльку крышкой. — Ну ты и орал…
Никита снова провел пальцами по шее. Пришили голову-то…
«Ну и мерзость, — внезапно подумал он. — Так и буду весь свой век не по-человечески жить… Черт, да не буду я больше жить. Существовать не буду! И все, что я знал, вместе со мной погибнет. И Анна, которую я помнил, исчезнет, потому что — для меня — ее уже не будет. А может быть, хрен с ними со всеми? Может быть, согласиться и… Вернуться назад. Ну, то есть не согласиться, а…»
— Постой, — вдруг проговорил Никита и сам удивился тому, как слабо прозвучал его голос. — Мне это… Подумать нужно.
— О-о! — обрадовался Голубок, и глаза его засияли. — Начались сдвиги в черепушке твоей. Так ты согласен или нет? Ты нам сведения, а мы тебя… обратно в мир живых, а?
«Согласен!» — хотел крикнуть Никита, но снова почему-то не крикнул.
— Мне нужно подумать, — сказал он вместо этого, — сами понимаете, вопрос не простой. Кроме того, мне нужно убедиться, что меня не обманывают.
Голубок хмыкнул.
— Проще простого, — начал он. — Сейчас мои мальчики отведут тебя… — продолжая фразу, он обернулся к ифритам и вдруг замер.
Никита сам посмотрел на ифритов и почувствовал внезапно, как в комнате запахло озоном, словно перед грозой. Голубок уронил громыхнувшую кастрюльку и отступил на шаг назад.
— Чего это? — выговорил он.
Никаких ифритов в комнате не было. На том месте, где еще секунду назад они стояли, клубился серый пар, в глубине которого уже расплывалось пятно чернильной темноты. Ничего не понимая, Никита смотрел. Старикашка шлепал губами, как полуснулая рыбка.
Чернильное пятно, окутанное серым паром, стремительно разрасталось, одновременно делясь на две непонятного рода субстанции. Потом что-то затрещало, и серый пар мгновенно заволок всю комнату. Никита несколько раз моргнул, а когда вновь обрел способность видеть, то первым делом перевел взгляд на старикашку. Голубок стоял с открытым ртом, бессильно опустив руки вдоль туловища. Никита посмотрел туда, куда смотрел он, и тоже открыл рот.
Серый пар рассеялся полностью — ифритов не было, и не было чернильной субстанции. На том месте горбато высились две нескладные фигуры, закутанные в черные плащи так, что невозможно было определить даже примерные их очертания.
— Чего это? — проговорил старикашка.
Вместо ответа со стороны черных плащей сверкнул ослепительный белый луч, и старикашка исчез, превратившись в горстку серого пепла. Одна из черных фигур спрятала под полы своего плаща бластер.
— Ловко, — проговорил Никита. — Это оружие как называется?
Ему не ответили. Черный плащ, уничтоживший Голубка, повернулся к Никите угольным провалом пустого капюшона, и металлический голос, заставивший Никиту тут же вздрогнуть, зазвучал в комнате:
— Вставай и иди за нами, — услышал Никита.
— Конечно, пойду! — радостно воскликнул Никита. — А вас Махно послал, да? Я и не знал, что у ПОПУ есть такое оружие. Здорово — раз — и только кучка пыли. А мне такое выдадут?
Он бодро соскочил с кровати.
— Иди за нами, — повторила черная фигура все тем же металлическим голосом, в котором эмоций было не больше, чем в конвейерной скульптуре мальчика с веслом.
Никита остановился вдруг.
— А вы кто такие? — спросил он подозрительно. — Если Махно вас послал, то так и скажите. А то напустили, понимаешь, туману…
— Иди за нами, — в третий раз повторила фигура.
Никита повернулся на сто восемьдесят градусов и снова запрыгнул на стол.
— Не пойду, — сказал он, — пока мне не объяснят, что здесь происходит. Этот старый хрен хотел меня в Аннигилятор оттащить, а вы… Да, кстати, как вы из ифритов превратились в… черт знает во что?..
— Иди за нами.
— Может, вы заводные? — поинтересовался Никита. — Похоже, что пружинка заела где-то… Куда идти-то?
— За нами.
— Нет, меня конечная цель прогулки интересует, — сказал Никита.
— Аннигилятор, — коротко проговорила одна из черных фигур, какая именно — Никита не понял.
— Снова-здорово, — пробормотал он. — Зачем же вы Голубка замочили, если он тоже меня хотел туда отволочь?
— Ты согласился на его предложение.
— Вообще я ни на что пока не соглашался, — сказал Никита, — просто попросил у него времени на раздумье. Короче, время потянуть хотел. Думал, меня кто-нибудь спасет. А вы что — из ПОПУ? Наблюдали, наверное, как меня прессуют и гадали — ссучусь или нет? Так вот, я не ссучился, просто решил применить более гибкую тактику. Никого я выдавать не собирался. Можете так Махно и передать.
— Мы не из ПОПУ, — снова посыпались бездушные слова из скрытой капюшоном пустоты. — Ты должен быть казнен через Аннигилятор публично, чтобы резонанс, вызванный казнью, всколыхнул народные массы и подготовил ПОПУ более приемлемую для восстания почву.
— Вот это новости! — поразился Никита. — Погодите, это что получается — Махно специально слил меня властям, чтобы меня, значит, пустили в расход, так? Народ меня пожалеет, и на этой волне явится сам Нестор Иваныч и снимет проштрафившегося правителя?
Черные капюшоны переглянулись.
— Глуп и необучен, — сказал один капюшон другому, а потом проговорил, обращаясь к Никите: — Мы вынуждены снова повторить — мы не из ПОПУ. Мы не играем на руку Махно, Махно играет на руку нам. Шансов захватить власть у него нет никаких. Придворные полуцутики мгновенно разорвут на части его бойцов, но на время битвы правительственные войска, безусловно, ослабят бдительность — и тогда на сцену выступим мы.
— Кто это мы? — поинтересовался Никита.
Капюшоны снова переглянулись.
— Ему не нужно этого знать, — сказал один другому.
— Какая разница? — возразил другой. — Он все равно закончит свое существование через пару суперсглотов — в Аннигиляторе. Могу предположить, что, если он лучше будет оценивать ситуацию, он охотнее будет подчиняться нам.
— Да! — выкрикнул Никита, у которого уже начала кружиться голова от того непонятного положения, в какое он попал. — Я — вот именно — охотнее буду вам подчиняться, если все буду знать!
— Подтверждаю, — механически проскрипел первый капюшон второму. — Рассказывай.
— Рассказываю, — ответил второй капюшон и повернулся к Никите. — Значит, так. Предшественником На Вал Ляю, был За Бо Да Ю. За Бо Да Ю правил долго и счастливо. Именно он, а не цутики, как принято считать, разработал систему идентификационных номеров и обязательного лицензирования всякого рода общественной деятельности. За время правления За Бо Да Ю Первый загробный преобразился чрезвычайно — и в лучшую сторону. Когда истек срок жизни За Бо Да Ю в Первом загробном, его перевели в другой мир. И назначили правителем На Вал Ляю. Поначалу все шло хорошо. Совет На Вал Ляю был доволен, поскольку тот не делал совсем ничего, кроме аккуратного выполнения приказов свыше. Но недавно мы узнали…
— Кто это мы? — вновь спросил Никита.
— Не перебивай! — лязгнул первый капюшон.
— Молчу, молчу…
— Недавно мы узнали, — продолжал второй капюшон, — что На Вал Ляю готовит собственный свод законов. Используя связи во дворце, мы смогли проникнуть в комнату правителя и ознакомиться с его записями. А когда ознакомились, то пришли к выводу, что Первому загробному грозит величайшая опасность. Если законодательство На Вал Ляю войдет в силу, то весь мир полетит в небытие.
— А что там такого — в этом законодательстве? — поинтересовался Никита,
Капюшоны опять переглянулись.
— Глуп и необучен, — сказал первый. — Он не поймет.
— Чтобы вникать в тонкости управления государством, нужен государственный ум, — согласился второй. — Не поймет…
— Ну ладно, — наморщился Никита. — Действительно, на фига мне надо во все эти юридические тонкости вникать… Валяйте дальше.
— Рассказ почти закончен, — бесстрастно сообщил второй плащ. — В целях спасения Первого загробного мира мы послали тебя, как способного авантюриста, в ряды Махно, организация которого под нашим присмотром набирала силу…
— Как это — под вашим присмотром? — забеспокоился Никита. — Хотите сказать, что Махно — ваш подчиненный?
— Под нашим присмотром — это значит, что мы ПОПУ не трогали, — объяснили ему.
— А-а… А как это вы меня послали? Если я сам туда попал случайно?
— Случайностей не бывает. Гмырь, который помог тебе бежать от ментов, по нашей убедительной просьбе указал тебе вход в подземелье. А рассчитать то, что с Махно вы снюхаетесь, было очень просто. У вас характеры схожие.
— Гм, — сказал Никита. Последнее утверждение ему явно польстило.
— Дальнейший наш расчет был на то, что вкупе с Махно вы дадите взрывоопасную смесь, способную взбудоражить свиту правителя и тем самым облегчить нам задачу захвата власти. Но тебя схватили. Это несколько ослабило ПОПУ — опять же по нашим расчетам, — но твоя казнь через Аннигилятор, как вариант разворачивания событий, нас вполне устраивает. Причины последнего варианта тебе уже объяснены… Несколько наших бойцов размещены во дворце в замаскированном под ифритом охраны виде. Все наши вооружены бластерами военного образца. Эти бластеры давно сняты с производства и запрещены в Первом загробном, так что перевес в вооружении на нашей стороне. А фактор внезапности и суматоха, которую устроит Махно, уравняет силы. Власть захватим мы…
Никита закричал.
* * *
«А вообще, ничего страшного, — подумал он, когда первая волна ужаса схлынула, — подумаешь, голову отрубили. Мне ее уже отрубали и ничего. Потом опять с головой ходил, как все».Никита осекся, потому что нахлынула вторая волна ужаса… Нет, тьфу, не ужаса, а самой обыкновенной воды. Холодной.
Отфыркиваясь, Никита открыл глаза и увидел перед собой седого старикашку с большими и чистыми, как у ребенка, глазами.
— Очухался? — громыхнув пустым ведром, осведомился старикашка. — Я его поливаю, поливаю…
— Зачем? — глупо спросил Никита. — Зачем поливаешь?
— А чтоб не орал, — ответил старикашка, серьезно и печально глядя на Никиту. — Орешь как резаный.
Невольно усмехнувшись, Никита скосил глаза в ту сторону, где неподвижно лежало его тело, казавшееся теперь неодушевленным, как сломанная скульптура.
— А! — понял старикашка. — Каламбурчик получился. Это еще что. Я вот одного хмыря в чувство приводил, так он…
— А ты кто вообще-то? — не дав старику договорить, спросил у него Никита.
— Я-то? — переспросил старикашка. — Я-то, вообще, Голубок.
— Кто?
— Голубок, — насупившись, повторил старикашка. — Что в этом такого? Фамилия у меня — Голубок. Ну и что — вот у одного моего знакомого латыша фамилия — Пердыш.
Несмотря на всю чудовищность положения, в которое он попал, Никита усмехнулся. Но Голубку, кажется, эта усмешка показалась очень обидной. Грохнув ведро об пол, он уперся руками в бока и смерил Никиту уничтожающим взглядом.
— И вообще, — сказал он, — те, кто знает о моей здешней профессии, никогда не усмехаются чему-либо, связанному со мной.
— А какая у тебя профессия? — поинтересовался Никита.
— Палач, — коротко ответил Голубок.
— К-как? — воскликнул Никита.
— Палач, — веско проговорил старикашка.
— Нормально, — сказал Никита и снова скосил глаза туда, где лежало его туловище. — Так, значит, это ты меня обезгла… А, нет. Это еще до тебя. Так, что же мне тебя бояться — у меня все равно голова с плеч…
— Ты чего, милок, — заулыбался вдруг Голубок. — Забыл, где находишься?
— Да, вот именно, где я нахожусь? Как очнулся, я подумал, что в больнице, но потом вспомнил…
— В больнице, — подтвердил Голубок. — В больнице Первого загробного мира. Такая травма, как у тебя, все равно что на Земле — комариный укус. Несколько стежков — и голова уже на месте. А если ты покойник свеженький, то и место сшива у тебя заживет очень скоро. И даже забудешь, что когда-то без головы щеголял. Все равно что без шапки.
— Н-да… — промычал Никита, вспомнив, как он когда-то ощутил себя в тесной клетке Смирилища, подвешенной на многокилометровой высоте. Он ведь тогда первым делом ощупал шею — ни следа не заметил, могущего доказать, что его голову снесли ифритовым ягаганом.
— Так вот я к чему, — продолжал старикашка Голубок. — Голову-то я тебе приляпаю — дело нехитрое. Но кажется мне, что совсем недолго носить тебе ее осталось.
— Это почему? — насторожился Никита.
— Потому что Аннигилятор по тебе плачет, — хихикнул старик.
Никита хотел ответить залихватским — «это мы еще посмотрим», но ничего не стал говорить, вспомнив уверения Махно о том, что ему — Никите — обязательно надо беречься во время прогулок по поверхности Первого загробного. Ведь в этом мире он преступник номер один.
— Ты у нас преступник номер один, — сказал Голубок, словно прочитав мысли Никиты. — Надо же, так недолго в Первом загробном, а уже столько напроказить успел.
— Ничего такого я не делал, — буркнул Никита.
— Как это не делал? — развел руками Голубок. — А оказал сопротивление ифритам — еще в распределителе? Это — раз!
— А что мне еще оставалось делать? — парировал Никита. — Набросились на меня трое двухголовых мужиков с кривыми ножами… Я чуть не обделался. Со страху и навставлял им…
— Удивительно, как ты еще мог ощущать себя, когда покинул пределы первой камеры, — пробормотал старикашка. — Но это бывает. Это называется — слишком много жизни в тебе было. Убили тебя нелепо, значит, и неожиданно. Ведь не умер ты своей смертью?
— Нет, — сказал Никита, вспомнив гибельный полет золотой астролябии.
— Я так и думал, — обрадовался Голубок. — Типы, подобные тебе, своей смертью редко умирают. Очень много прыти в таких… Сознание у тебя не до конца погасло, вот ты начал куролесить в распределителе. Это-то понятно. Это хоть редко, но бывает. Но скажи, как ты сумел из Смирилища убежать? Никто никогда не убегал из Смирилища! Побег оттуда просто исключен! Материал, из которого сделана клетка, не поддается никакому внешнему воздействию — хоть год прутья грызи, все равно не перегрызешь. А твоя клетка была обнаружена с напрочь снесенным полом. Объясни, как это получилось?
— Очень просто, — сказал Никита, — мне…
Тут он осекся.
«А старичок-то порядочная сволочь, — неожиданно подумал Никита. — Словоохотливым прикидывается, а сам стремится из меня побольше выпытать. Наседка, гад такой. Ну, я тебе, гнида старая, ничего не скажу».
— Очень просто, — снова проговорил Никита. — Надо волшебное слово знать.
— Какое? — немедленно осведомился Голубок.
— Пошел на хрен! — громко ответил Никита.
Голубок замолчал, почесывая обросший седой щетиной подбородок. Потом моргнул и посмотрел на Никиту своими большими печальными глазами кротко и жалостливо.
— Не понимает дурачок, куда попал, — сказал Голубок, словно обращаясь не к Никите, а к самому себе. — Тебе же прямая дорога — в Аннигилятор. И ты сам эту дорогу проложил. Самостоятельно. Ифритам в распределителе сопротивлялся — раз, — снова начал старикашка перечислять подвиги Никиты, — из Смирилища невообразимым способом удрал — два. Искалечил гражданина одного — три, несколько раз выставлял на всеобщее посмешище Городскую и Пригородную милицию — четыре. А это — четвертый пункт, кстати говоря, самое главное. Тебе менты никогда не простят того, что ты их на посмешище выставил. Уж самых что ни на есть больших начальников достала твоя деятельность… Так что — Аннигилятор и только Аннигилятор. А знаешь, что бывает с теми, кого в Аннигилятор пихают?
— Ничего, — коротко ответил Никита.
— Вот именно! — восторженно взвизгнул Голубок, выстрелил указательным пальцем в белый потолок. — Ничего! Ничегошеньки от них не остается! Вообще ничего! Ни в одном мире ни следа твоего не появится! Вот как! Полное и бесповоротное уничтожение. А? Как тебе?
— Ничего… — повторил Никита и подумал вдруг о том, что если б у него была такая возможность, он, наверное, пожал бы плечами.
Старикашка Голубок отчего-то разволновался. Он заложил руки за спину и принялся стремительно прохаживаться по комнате, то появляясь, то исчезая из довольно-таки ограниченного поля зрения Никиты.
— Вот ведь какая штука, — возбужденно заговорил Голубок. — Ты многих влиятельных людей в этом мире задел… хе-хе-хе… за живое. Крупные милицейские начальники тебя целиком сожрут, если ты им только на глаза попадешься. А уж от Аннигилятора-то тебе не отвертеться. Никак не отвертеться. Но вот ведь… Есть один человечек, который может тебе помочь. Ты спросишь — как? — Старикашка остановился и в упор посмотрел на Никиту, словно тот и в самом деле задал ему какой-то вопрос.
— Не буду я ничего спрашивать, — неохотно проговорил Никита, смутно чувствуя в словах старикашка подвох.
— А зря! — воскликнул Голубок. — Если ты спросил бы меня так, я бы тебе ответил…
И Голубок снова замолчал, уставясь на Никиту. Несколько минут Никита выдерживал его бессмысленный взгляд, потом вдруг обозлился.
— Чего смотришь, козел?! — выкрикнул он. — Присобачь мне голову сначала на место, потом допросы веди!
Никита хотел даже плюнуть в Голубка, но во рту его было слишком сухо.
— Не ругайся, — сразу построжел Голубок. — Я бы тебе голову, конечно, присобачил — невелика проблема, но ты ведь сразу на меня кинешься, да? От тебя только этого и можно ожидать. А вот с таким с тобой разговаривать — одно удовольствие. Что ты мне можешь сделать? Укусить… Хе-хе…
«Пожалуй, что и укусил, — подумал Никита. — Если бы ты, пропадлина позорная, поближе ко мне подошел…»
— Итак, продолжим, — заговорил снова Голубок. — Потому что, кажется, не все тебе, милок, ясно.
— А ты говори прямо, — посоветовал Никита, — вот и будет тогда ясно.
— Говорю прямо, — согласился Голубок. — С тобой, судя по всему, по-другому-то и не получится. Уж очень резок, хе-хе… околичностей не понимаешь… Значит, так. Ты уже в курсе, что Аннигилятор тебе грозит вполне реально?
— Все уши прожужжал, — ответил на это Никита.
— Так вот. Аннигилятор, как ты понимаешь, это самое страшное, что может случиться с любым существом. Когда человек умирает, он попадает в Первый загробный мир. Когда истекает время пребывания в Первом загробном, человек переводится во Второй загробный — уже в другом немного качестве, чем то, в котором он был, скажем, в Первом. Ты ведь изменился с тех пор, как был живым? Вот то-то и оно-то. Так, а из Второго загробного — Третий. И так далее — по цепочке. Миров этих бесконечное множество, так что можно сказать, что человек никогда не умирает. Просто его качества изменяются вместе с изменением обстановки, в которую он попадает. Но сущность-то остается!
Старикашка взмахнул рукой, словно подвел под сказанным жирную черту.
— Сущность остается, — торжественно повторил он. — А Аннигилятор уничтожает сущность человека, а значит, и дальнейшего перевоплощения. Это хоть понятно?
— Понятно, — сказал Никита. — И нечего так разжевывать.
— Не буду разжевывать, — пообещал Голубок. — Буду краток. Кое-кто — не будем здесь называть конкретных имен — кое-кто вполне способен отвести тебя от Аннигилятора, перекинув, скажем, во Второй загробный мир. Но только при том условии, если ты честно признаешься в двух вещах. Первая… Слушаешь?
— Внимательно, — сказал Никита — он и вправду внимательно слушал.
— Первая — кто помог тебе бежать из Смирилища.
Никита хмыкнул.
— А вторая? — спросил он.
— А вторая — где ты умудрился так долго скрываться от правосудия, — проговорил старикашка и остановился перед Никитой, скрестив руки на груди. — На твои поиски посылали секретного агента Билла Контрра, но даже он пропал без вести.
— И это все?
— И это все, — кивнул Голубок.
— Проще простого, — сказал Никита. — Ответ на первый вопрос…
Голубок опустил руки вдоль туловища, весь превратившись в слух.
— Ответ на первый вопрос, — четко проговорил Никита. — Пошел на хрен.
Старикашка от неожиданности икнул.
— Ответ на второй вопрос, — закончил Никита. — Пошел в жопу. Понял?
Старикашка снова икнул и в течение довольно продолжительного времени молчал, собираясь с мыслями.
— Ага, — проговорил он наконец, — значит, решили повыпендриваться? Гонор, значит, решили показать… Ну, ладно… Значит, такие мы гордые и выдавать никого не хотим. Ну ладно…
Голубок постоял немного перед Никитой, глядя куда-то в сторону, потом криво усмехнулся.
— Ты, наверное, сгоряча мне все это наговорил, — предположил Голубок. — Так вот я на минутку отойду, а ты подумай. Аннигилятор — это единственная серьезная вещь во всей Вселенной. Она раз и навсегда обрубает чье-либо существование. А тебе предлагают жить дальше — подумай!
И старикашка исчез из поля зрения Никиты.
Громко хлопнула дверь.
* * *
Никита лежал вот уже где-то полчаса, по земным меркам, размышляя. В первые несколько минут он и думать себе запретил о том, что можно кого-то продать, выиграв на этом какие-то преимущества для себя. Но старикашка Голубок, видимо, в своем деле был дока. Через несколько минут, как обещал, он не появился, дав своей жертве больше времени для колебаний и мучительных взвешиваний вариантов предстоящего ответа.— Эх, — вслух сказал Никита. — Жаль, что я даже в затылке себе почесать не могу. Всегда помогало в минуты глубоких раздумий…
И замолчал.
Разные мысли — уже совсем независимо от его воли — крутились у него в голове. Словно два совершенно отличных друг от друга Никиты спорили между собой, разрывая на части бедный Никитин череп.
— Допустим, старик не врет, — говорит Никита рассудительный и здравый, — допустим, мне и вправду даруют другую жизнь в другом мире. И, может быть, эта жизнь окажется даже лучшей, чем та, которую я прожил…
— Херня! — возмущался второй Никита — крайняя противоположность первому. — Полная херня! Мало ли что он говорит! Все равно нельзя выдавать других, если тебе сулят за это награду! А насчет той жизни, которую я прожил… Прожил, как мог. Конечно, сейчас многие поступки пересмотрел бы — особенно те, которые касались моих отношений с Анной, но… в целом все бы так и оставил. Только не стал бы тем идиотским вечером выходить на улицу. И Анну не выпустил бы.
— Зачем думать о прошлом, если важнее сейчас думать о будущем, — мягко возражал рассудительный Никита. — Зачем думать о других, если пришло самое время подумать о себе самом?
— Да хули думать? — возражал Никита неистовый. — Нельзя никого предавать и все тут! Они ведь на меня надеются!
— Кто надеется? Махно, которого ты знаешь без году неделя? Или остальные Рододендроны? Полуцутик Г-гы-ы, который делал на тебя ставки, как в тотализаторе? Подумаешь, какое дело! Все равно их восстание обречено на провал, потому что любое восстание, одержавшее победу, автоматически устанавливает новую диктатуру — и так далее — вплоть до очередного переворота. Вся эта преданность лидеру, как ты выражаешься, полная херня!
— Сам ты херня! И никакой преданности лидеру тут нет. Предательство не имеет формы, оно — сама форма. Есть или нет сама по себе. Короче говоря, не буду выдавать никого и все тут.
— Ага! — вдруг проговорил Никита рассудительный. — А если тебе предложат в обмен на сведения вернуть тебя обратно в мир живых? Где Анна?
— Так не предложили же… — пискнул оппонент, стремительно уменьшаясь в размерах.
— А если предложат? Кажется, для этих товарищей нет ничего невозможного…
Никита неистовый хотел что-то ответить, но не смог, потому что уменьшился уже до размеров микроскопических, а настоящий Никита — тот самый, чье тело и чья головы были отделены друг от друга ударом обоюдоострого меча, застонал.
А если и правда предложат вернуться?
Снова хлопнула дверь.
— Ну? — проговорил старикашка Голубок, снова появляясь в поле зрения Никиты. — Чего надумал?
Никита молчал.
— Оглох, что ли? — поинтересовался Голубок. — С тобой разговариваю…
Никита молчал.
— Понятно, — вздохнул Голубок, — решаем примитивную нравственную дилемму. Кстати, забыл тебе сообщить еще вот что — тот, чье имя называть тут мы не будем, сказал, что в принципе возможно подумать о твоем возвращении назад. В мир живых. А? Как тебе такое?
Если бы Никита мог управлять сейчас своими руками, то он, несомненно, заткнул бы себе уши. Но единственное, что он мог теперь сделать с целью предотвращения доступа информации, — зажмуриться.
И Никита зажмурился.
— Все-таки ответ отрицательный, — проговорил старикашка. — Очень жаль… Очень жаль…
Голубок вздохнул совсем искренне. Немного помолчал и заорал вдруг так оглушительно, что у Никиты зазвенело в ушах:
— Мудак! Была бы дураку честь предложена! В Аннигилятор пойдешь, быдло! В Аннигилятор!
«Не надо!» — хотел завопить Никита, но почему-то не смог выговорить ни слова.
— А теперь, — внезапно успокоившись, произнес Голубок, — я присобачу тебе голову. Так как память о живых ощущениях в тебе еще свежая, будет немного больно. Не дрыгайся.
И в руках старикашки появилась откуда-то громадная стальная игла.
* * *
Никита сидел на столе, непослушными руками ощупывая едва ощущавшийся шов, опоясывавший его шею. Старикашка Голубок укладывал в эмалированную кастрюльку иглу и моток похожих на рыболовную леску ниток. У дверей молча стояли два громадных ифрита. Как они появились в этой комнате, Никита не помнил.— Пришел в себя? — осведомился Голубок, закрыв кастрюльку крышкой. — Ну ты и орал…
Никита снова провел пальцами по шее. Пришили голову-то…
«Ну и мерзость, — внезапно подумал он. — Так и буду весь свой век не по-человечески жить… Черт, да не буду я больше жить. Существовать не буду! И все, что я знал, вместе со мной погибнет. И Анна, которую я помнил, исчезнет, потому что — для меня — ее уже не будет. А может быть, хрен с ними со всеми? Может быть, согласиться и… Вернуться назад. Ну, то есть не согласиться, а…»
— Постой, — вдруг проговорил Никита и сам удивился тому, как слабо прозвучал его голос. — Мне это… Подумать нужно.
— О-о! — обрадовался Голубок, и глаза его засияли. — Начались сдвиги в черепушке твоей. Так ты согласен или нет? Ты нам сведения, а мы тебя… обратно в мир живых, а?
«Согласен!» — хотел крикнуть Никита, но снова почему-то не крикнул.
— Мне нужно подумать, — сказал он вместо этого, — сами понимаете, вопрос не простой. Кроме того, мне нужно убедиться, что меня не обманывают.
Голубок хмыкнул.
— Проще простого, — начал он. — Сейчас мои мальчики отведут тебя… — продолжая фразу, он обернулся к ифритам и вдруг замер.
Никита сам посмотрел на ифритов и почувствовал внезапно, как в комнате запахло озоном, словно перед грозой. Голубок уронил громыхнувшую кастрюльку и отступил на шаг назад.
— Чего это? — выговорил он.
Никаких ифритов в комнате не было. На том месте, где еще секунду назад они стояли, клубился серый пар, в глубине которого уже расплывалось пятно чернильной темноты. Ничего не понимая, Никита смотрел. Старикашка шлепал губами, как полуснулая рыбка.
Чернильное пятно, окутанное серым паром, стремительно разрасталось, одновременно делясь на две непонятного рода субстанции. Потом что-то затрещало, и серый пар мгновенно заволок всю комнату. Никита несколько раз моргнул, а когда вновь обрел способность видеть, то первым делом перевел взгляд на старикашку. Голубок стоял с открытым ртом, бессильно опустив руки вдоль туловища. Никита посмотрел туда, куда смотрел он, и тоже открыл рот.
Серый пар рассеялся полностью — ифритов не было, и не было чернильной субстанции. На том месте горбато высились две нескладные фигуры, закутанные в черные плащи так, что невозможно было определить даже примерные их очертания.
— Чего это? — проговорил старикашка.
Вместо ответа со стороны черных плащей сверкнул ослепительный белый луч, и старикашка исчез, превратившись в горстку серого пепла. Одна из черных фигур спрятала под полы своего плаща бластер.
— Ловко, — проговорил Никита. — Это оружие как называется?
Ему не ответили. Черный плащ, уничтоживший Голубка, повернулся к Никите угольным провалом пустого капюшона, и металлический голос, заставивший Никиту тут же вздрогнуть, зазвучал в комнате:
— Вставай и иди за нами, — услышал Никита.
— Конечно, пойду! — радостно воскликнул Никита. — А вас Махно послал, да? Я и не знал, что у ПОПУ есть такое оружие. Здорово — раз — и только кучка пыли. А мне такое выдадут?
Он бодро соскочил с кровати.
— Иди за нами, — повторила черная фигура все тем же металлическим голосом, в котором эмоций было не больше, чем в конвейерной скульптуре мальчика с веслом.
Никита остановился вдруг.
— А вы кто такие? — спросил он подозрительно. — Если Махно вас послал, то так и скажите. А то напустили, понимаешь, туману…
— Иди за нами, — в третий раз повторила фигура.
Никита повернулся на сто восемьдесят градусов и снова запрыгнул на стол.
— Не пойду, — сказал он, — пока мне не объяснят, что здесь происходит. Этот старый хрен хотел меня в Аннигилятор оттащить, а вы… Да, кстати, как вы из ифритов превратились в… черт знает во что?..
— Иди за нами.
— Может, вы заводные? — поинтересовался Никита. — Похоже, что пружинка заела где-то… Куда идти-то?
— За нами.
— Нет, меня конечная цель прогулки интересует, — сказал Никита.
— Аннигилятор, — коротко проговорила одна из черных фигур, какая именно — Никита не понял.
— Снова-здорово, — пробормотал он. — Зачем же вы Голубка замочили, если он тоже меня хотел туда отволочь?
— Ты согласился на его предложение.
— Вообще я ни на что пока не соглашался, — сказал Никита, — просто попросил у него времени на раздумье. Короче, время потянуть хотел. Думал, меня кто-нибудь спасет. А вы что — из ПОПУ? Наблюдали, наверное, как меня прессуют и гадали — ссучусь или нет? Так вот, я не ссучился, просто решил применить более гибкую тактику. Никого я выдавать не собирался. Можете так Махно и передать.
— Мы не из ПОПУ, — снова посыпались бездушные слова из скрытой капюшоном пустоты. — Ты должен быть казнен через Аннигилятор публично, чтобы резонанс, вызванный казнью, всколыхнул народные массы и подготовил ПОПУ более приемлемую для восстания почву.
— Вот это новости! — поразился Никита. — Погодите, это что получается — Махно специально слил меня властям, чтобы меня, значит, пустили в расход, так? Народ меня пожалеет, и на этой волне явится сам Нестор Иваныч и снимет проштрафившегося правителя?
Черные капюшоны переглянулись.
— Глуп и необучен, — сказал один капюшон другому, а потом проговорил, обращаясь к Никите: — Мы вынуждены снова повторить — мы не из ПОПУ. Мы не играем на руку Махно, Махно играет на руку нам. Шансов захватить власть у него нет никаких. Придворные полуцутики мгновенно разорвут на части его бойцов, но на время битвы правительственные войска, безусловно, ослабят бдительность — и тогда на сцену выступим мы.
— Кто это мы? — поинтересовался Никита.
Капюшоны снова переглянулись.
— Ему не нужно этого знать, — сказал один другому.
— Какая разница? — возразил другой. — Он все равно закончит свое существование через пару суперсглотов — в Аннигиляторе. Могу предположить, что, если он лучше будет оценивать ситуацию, он охотнее будет подчиняться нам.
— Да! — выкрикнул Никита, у которого уже начала кружиться голова от того непонятного положения, в какое он попал. — Я — вот именно — охотнее буду вам подчиняться, если все буду знать!
— Подтверждаю, — механически проскрипел первый капюшон второму. — Рассказывай.
— Рассказываю, — ответил второй капюшон и повернулся к Никите. — Значит, так. Предшественником На Вал Ляю, был За Бо Да Ю. За Бо Да Ю правил долго и счастливо. Именно он, а не цутики, как принято считать, разработал систему идентификационных номеров и обязательного лицензирования всякого рода общественной деятельности. За время правления За Бо Да Ю Первый загробный преобразился чрезвычайно — и в лучшую сторону. Когда истек срок жизни За Бо Да Ю в Первом загробном, его перевели в другой мир. И назначили правителем На Вал Ляю. Поначалу все шло хорошо. Совет На Вал Ляю был доволен, поскольку тот не делал совсем ничего, кроме аккуратного выполнения приказов свыше. Но недавно мы узнали…
— Кто это мы? — вновь спросил Никита.
— Не перебивай! — лязгнул первый капюшон.
— Молчу, молчу…
— Недавно мы узнали, — продолжал второй капюшон, — что На Вал Ляю готовит собственный свод законов. Используя связи во дворце, мы смогли проникнуть в комнату правителя и ознакомиться с его записями. А когда ознакомились, то пришли к выводу, что Первому загробному грозит величайшая опасность. Если законодательство На Вал Ляю войдет в силу, то весь мир полетит в небытие.
— А что там такого — в этом законодательстве? — поинтересовался Никита,
Капюшоны опять переглянулись.
— Глуп и необучен, — сказал первый. — Он не поймет.
— Чтобы вникать в тонкости управления государством, нужен государственный ум, — согласился второй. — Не поймет…
— Ну ладно, — наморщился Никита. — Действительно, на фига мне надо во все эти юридические тонкости вникать… Валяйте дальше.
— Рассказ почти закончен, — бесстрастно сообщил второй плащ. — В целях спасения Первого загробного мира мы послали тебя, как способного авантюриста, в ряды Махно, организация которого под нашим присмотром набирала силу…
— Как это — под вашим присмотром? — забеспокоился Никита. — Хотите сказать, что Махно — ваш подчиненный?
— Под нашим присмотром — это значит, что мы ПОПУ не трогали, — объяснили ему.
— А-а… А как это вы меня послали? Если я сам туда попал случайно?
— Случайностей не бывает. Гмырь, который помог тебе бежать от ментов, по нашей убедительной просьбе указал тебе вход в подземелье. А рассчитать то, что с Махно вы снюхаетесь, было очень просто. У вас характеры схожие.
— Гм, — сказал Никита. Последнее утверждение ему явно польстило.
— Дальнейший наш расчет был на то, что вкупе с Махно вы дадите взрывоопасную смесь, способную взбудоражить свиту правителя и тем самым облегчить нам задачу захвата власти. Но тебя схватили. Это несколько ослабило ПОПУ — опять же по нашим расчетам, — но твоя казнь через Аннигилятор, как вариант разворачивания событий, нас вполне устраивает. Причины последнего варианта тебе уже объяснены… Несколько наших бойцов размещены во дворце в замаскированном под ифритом охраны виде. Все наши вооружены бластерами военного образца. Эти бластеры давно сняты с производства и запрещены в Первом загробном, так что перевес в вооружении на нашей стороне. А фактор внезапности и суматоха, которую устроит Махно, уравняет силы. Власть захватим мы…