Уэлч Джейн. Властелин Некронда

   Каспар с отчаянными воплями кинулся к ним.
   – Отпусти ее! Убирайся! – яростно кричал он.
   Трог, короткие, но сильные лапы которого на столь близком расстоянии обогнали даже легконогую Руну, успел туда первым и повис на загривке черного чудовища.
   Вытаскивая на бегу нож, Каспар ринулся в бой. Клинок вошел в жесткую густую шерсть, проткнул кожу и остановился, заскрежетав о кость. Черный волк взвыл и обернулся, норовя дотянуться до юноши огромной пастью. Молодой воин ударил снова, но второй волк уже ухватил его за ногу и поволок прочь от Май. Торра-альтанец изогнулся, сделал выпад и по рукоять всадил нож в глаз чудищу.
   Он снова вскочил, но не увидел Май за сплетенными в непримиримой борьбе телами волков и пса. Потом Каспар заметил слабую тонкую руку, цепляющуюся за шею черного волка. Май лежала в самом низу, придавленная этой грудой. Зверь уже тянулся к ней, разевая огромную пасть…
   Рванувшись вперед, Руна втиснулась под шею волка, впилась зубами ему в морду. Пасти их сомкнулись друг на друге, Руна исчезла из виду, придавленная тяжестью злобного хищника. Раздался жуткий хруст костей.
   Наверху кучи оказался Трог, так и не выпустивший загривка черного волка. Каспар вновь и вновь вонзал нож в бок чудовищу, пока, наконец, оно не рухнуло на землю.
   – Май! – закричал юноша. – Май, где ты?
   Трог жалобно скулил, но иного ответа не было. Над полем схватки повисла гнетущая тишина. Через некоторое время в этой тишине послышался тихий плач, и Каспар разглядел во тьме молодую женщину. Она лежала, обнимая волчицу.
   – О, Руна, Руна! – всхлипывала она.
   Выхватив из огня головню, Каспар осветил место трагедии. Гигантский черный волк лежал на земле бездыханный. Юноша пнул его ногой, чтобы убедиться, что тот окончательно мертв, но тело оказалось на удивление легким. Поднеся импровизированный факел поближе, торра-альтанец увидел, что это всего-навсего шкура и череп, пустые, не заполненные плотью. Оставив их валяться, Каспар с болью перевел взгляд на Май и Руну, инстинктивно зная, что тут уже ничем не поможешь. Всхлипывающая Май обнимала волчицу, грудь, шея и голова которой побагровели от крови.
   – Она еще дышит, – еле выговорила Май сквозь слезы.
   – Ну, значит, надежда еще не потеряна, – отозвался Каспар, опускаясь рядом с ними на колени.
   Руки у него тряслись, он сглотнул, чтобы не дать прорваться рыданиям. Хотя он не говорил этого вслух, чтобы не огорчать Май, но вид жестоко изуродованной морды и черепа волчицы яснее всяких слов говорил: надежды нет. Юноша перевел взгляд с Руны на Май и вдруг обратил внимание, что та придерживает левой рукой правую.
   – Ты же сама ранена!
   Сосредоточенная лишь на Руне, Май даже не ответила, а когда Каспар попытался осмотреть ее руку, просто оттолкнула его. Юноше не оставалось ничего, кроме как, сдерживая горе, заняться своими ранами. На счастье, они оказались не глубоки – спасибо добротной коже на сапогах.
   К утру Каспар с Май сделали уже все, что только могли, чтобы облегчить страдания Руны. Молодая женщина притихла, лицо у нее осунулось и побледнело. Она явно испытывала сильную боль. На коленях у нее лежала голова Руны. Раны на морде и шее волчицы промыли, изредка она слабо повиливала хвостом и тихонько поскуливала, но ничего не пила и не ела.
   – Она спасла меня, – пробормотала Май. – Он тянулся к моему горлу, а Руна подставила свое. – Она гладила морду волчицы и той, казалось было приятно лежать на коленях любимой хозяйки, прижимаясь к ее округлому животу. – Боюсь, у нее вдобавок еще и сильное внутреннее кровотечение. Я дала бы ей настой донника, но она все равно не пьет. Я ничего не могу сделать, ничего.
   – Она умирает, – негромко произнес Каспар, опускаясь на колени возле Руны и поглаживая теплую гладкую спину.
   Надо всеми словно витала атмосфера тихого покоя, хотя молодые люди были объяты скорбью.
   – Руна, мне так жаль, прости меня, прости, – снова и снова повторял Каспар. Морригвэн велела ему приглядывать за молодой волчицей, чтобы та смогла отыскать новую Деву. Старая жрица умерла с этой просьбой на устах, и он поклялся исполнить ее. – Прости.
   Юноша обеспокоенно глядел на Май, которая так и не удосужилась заняться своей рукой. Наконец Каспар с трудом уговорил молодую женщину позволить ему взглянуть. Он ожидал обнаружить глубокие следы огромных волчьих клыков, но испытал настоящее потрясение при виде маленького полукруглого отпечатка, несомненно, оставленного зубами человека. Юноша в ужасе уставился на отметину и выпустил руку подруги.
   – У него не было глаз, – равнодушно сообщила Май.
   Каспар промолчал. Весь день и начало ночи они сидели с Руной. Над раздвоенной скалой взошла полная луна. В белом сиянии все кругом отбрасывало резкие тени, скалы, что часовыми застыли впереди, казались выше в этом магическом свете. Руна приподняла морду, потянулась навстречу лунному лучу. И когда он коснулся ее, она тихо вздохнула и снова уронила голову на живот Май.
   Каспар плакал так, как не оплакивал ни Морригвэн, ни Перрена. Плакал о чести и верности души волчицы, о ее мужестве и самоотверженности. И еще плакал о себе – что не сумел выполнить своей задачи и позволил Руне погибнуть.
   Май не проронила ни слезинки. Она молча глядела на луну всю ночь напролет, точно желала досыта напиться ее волшебством. Каспар не смог убедить подругу отпустить тело Руны – и Май держала волчицу на коленях до самой зари. Взошедшее солнце осветило Трога – пес сидел, склонив голову набок, в явной растерянности. Он легонько ткнул Руну носом, а не дождавшись ответа, попробовал приподнять ее голову, точно пытаясь разбудить. Когда же изувеченная морда волчицы снова безжизненно упала, терьер заскулил и принялся, как одержимый, носиться вокруг, словно силясь убежать от переполнявших его эмоций, понять которые он не мог.
   – Май, мы должны оставить ее, – сказал Каспар, когда серый пейзаж кругом начали расцвечивать розовые блики зари.
   Молодая женщина кивнула. Несмотря на печаль, к обоим на краткий миг снизошло чувство покоя. Руна прогнала человека-волка, и они более не ощущали себя затравленной дичью.
   – Если бы не она, я бы сейчас была мертва, – все твердила Май.
   Юноша поднял Руну, неожиданно оказавшуюся очень тяжелой. Голова ее свешивалась, синий язык покачивался в такт его шагам. Каспар с Май выбрали расщелину, отходившую от высокой острой скалы, и опустили туда тело волчицы. Это было укромное место – из тех, где волк сам бы предпочел отлеживаться во время жары, или, поджавшись, запрокинув голову, выть по ночам на луну.
   Они завалили тело камнями, хотя Трог возмущенно лаял. Каждый раз, как Каспар пытался опустить на нее очередной камень, офидианский змеелов отталкивал камень носом и предостерегающе рычал на руку хозяина. В конце концов юноше пришлось привязать пса к дереву.
   Пока Каспар возводил над могилой невысокий курган, пес безостановочно выл. Когда же молодой торра-альтанец уже подходил освободить его, Трог перегрыз веревку, кинулся к насыпи и принялся яростно раскапывать ее. Не успел Каспар остановить его, терьер уже высвободил лапу волчицы и потянул за нее.
   – Трог, не надо! Оставь ее! – молил юноша. – Трог, она умерла. И этого изменить ты не в силах. Оставь ее! Трог! Трог!
   Пес, чего еще ни разу не позволял себе прежде, щелкнул зубами на протянутую к нему руку и продолжил лихорадочные попытки освободить Руну. Май, вся в слезах, присела и обвила его руками:
   – Трог, Трог, ее больше нет. Она умерла.
   Но Трог не понимал, и в конце концов Каспару пришлось снова привязать его и утащить, воющего, прочь от кургана. Убитый горем отряд двинулся на восток.

8

   Груду дров лизали языки красного, рыжего и синего пламени. Дым клубился у ног Брид, кольцами поднимался к лицу, забивал горло. Девушка извивалась, пытаясь высвободиться, до боли напрягала мускулы, задирая голову, снова и снова уворачиваясь от удушающего дыма. Саднящими глазами она глядела на огонь, тщетно убеждая себя, что все это – лишь обман чувств, игра ее воображения.
   Жар подкрадывался к ступням, покалывал иголками пальцы. Скоро он превратится в нестерпимое жжение, заставит отчаянно биться в цепях. Именно так умерла ее мать. Брид видела ее агонию, видела, как пузырящаяся плоть обуглилась, ломкими слоями отвалилась от костей, да и те стали хрупкими почерневшими палочками и скоро рассыпались в прах.
   Ужасные воспоминания затопили девушку. Она уже не могла сдерживать безумную панику.
   – Халь! Халь! На помощь!
   – Брид! – ответил его голос.
   – Халь! Халь! Спаси меня, спаси!
   – Брид, я спасу тебя! – загремел он, и сквозь пелену дыма Брид увидела, как он скачет к ней.
   Но избавления все равно не было. Каждую ночь он пытался спасти ее – но попадал на расправу злобным хобгоблинам, мечи которых пронзали его сверкающие доспехи, точно они были из блестящей бумаги, а не из стали. Каждую ночь возлюбленного Брид рубили в куски у нее на глазах – и ничего ужаснее она себе и представить не могла.
   От удушья и боли бедняжка потеряла сознание, а очнулась опять в промозглой и сырой келье, не в силах даже пошевелиться. Но думать по крайней мере могла. И как только она оказалась такой слабой? Почему позволяет чародеям манипулировать ее воображением? Где ее сила воли? Она же Брид – Дева, Одна-из-Трех. Но они все равно без труда справились с ней. Откуда-то из глубин разума поднимался назойливый, издевательский голосок: «Но Морригвэн мертва. Ты слишком слаба. Обычная смертная, а не Одна-из-Трех. Троица распалась».
   И это была чистая правда. Брид знала – силы в ней не больше, чем в Май. Вот что самое ужасное! Пришло время взглянуть в лицо горькой правде, отринуть гордыню. Хотя Брид понимала, что так нельзя, но за все эти годы привыкла считать, будто сила, жившая в ее душе, – собственное ее достояние, а вовсе не дар Великой Матери. И что же? Какой горький урок! Чародеи поймали ее в ловушку так же легко, как Халя, заперли в клетке образов, страхов, порожденных ее же собственным воображением.
   Вот оно! И как это она не подумала об этом раньше? Если воображение работает против нее, то точно так же может работать и за. Почему бы не представить, будто на помощь ей скачет не Халь, а Кеовульф? Кеовульф – рыцарь доблестный и могучий. Более того, в него-то она не влюблена, а значит, она будет меньше бояться за него и сон выйдет не таким жутким.
   – О, Великая Мать, даруй мне силу, – взмолилась юная жрица, когда еженощный кошмар начался снова.
   Пламя лизало ноги, а перед внутренним взором, как обычно, появился Халь. Неимоверным усилием воли девушка постаралась вычеркнуть, убрать его, заменив красивые черты молодого торра-альтанца суровым лицом Кеовульфа.
   – Кеовульф! – закричала Брид и с восторгом поняла, что на сей раз к ней скачет именно он.
   Рыцарь спасет ее, разорвет чары, сковавшие ее разум. Но, увы, в следующий же миг до девушки донесся резкий запах вивьерны. Должно быть, теперь кошмар Кеовульфа вытеснил, заглушил кошмар Брид – она перенеслась в его мир. А чудище уже рвалось к ней сквозь языки пламени, открыв свой жуткий клюв. Длинный узкий язык хлестнул девушку, острые когти вонзились в грудь, и все затопила дикая боль.
   Брид очнулась все в том же сыром узилище, без звука, без проблеска света. Мысли скакали, обгоняя друг друга. Она изменила видение. И хотя исход оказался ничем не лучше, и вырваться из круга мучений не удалось, она по крайней мере сумела чего-то достичь. Все дело в том, что она, Брид, боялась вивьерны ничуть не меньше, чем Кеовульф, а потому не могла изгнать из его разума страх и тем самым покончить с иллюзиями. Надо поступить иначе. Надо присоединиться к видению кого-нибудь еще, так, чтобы самой ничего не бояться.
   Новый кошмар, как и все предыдущие, начался резко, с места в карьер. Брид не успевала опомниться, как уже стояла, прикованная к столбу, а у ног ее пылало пламя. В прошлые ночи она инстинктивно начинала звать на помощь Халя – и он неизменно являлся, хотя и не мог спасти ее. Последний же раз она воззвала к Кеовульфу и тотчас оказалась в когтях вивьерны. Отказываясь признать поражение, девушка принялась обдумывать оставшиеся варианты. Пип или Абеляр.
   Казалось бы, тут и раздумывать нечего. Конечно, Абеляр. Но что-то остановило Брид. Абеляр повидал на своем веку слишком много ужасов. Он познал боль настоящей смерти. Более всего он будет бояться бескрайнего одиночества, что следует за смертью. О нет, попасть в его кошмар она совсем не хотела! Зато Пип молод, более или менее невинен и совершенно бесшабашен. Что может придумать он такого, что напугало бы ее, Брид?
   Решившись, девушка громко воскликнула:
   – Пип, ты мне нужен! Где ты?
   Завеса дыма тут же исчезла, бушующие языки пламени истаяли до одного-единственного неровного огонька. Девушка поняла, что перенеслась из своего сна в сон Пипа, где вот-вот столкнется лицом к лицу с его страхами. Она прищурилась, выжидая, пока глаза привыкнут к полумраку. Странно: она-то думала, что окажется в самой гуще битвы, под занесенной над головой ваалаканской секирой. Однако на деле Брид обнаружила, что лежит на кровати в собственной же спальне. Чего же Пип может тут-то бояться?
   Брид уже собиралась встать и поискать его, как поняла, что совершенно обнажена и накрыта лишь тонкой прохладной простыней. Девушка огляделась по сторонам. В камине теплились полупотухшие угли. Свечи, обычно аккуратно расставленные на столе, валялись в углу, точно кто-то решил убрать все следы того, что здесь обитает не простая смертная, а высшая жрица.
   Брид села. От этого движения простыня скользнула по ее телу вниз, на миг задержалась на груди и упала к бедрам.
   – Пип, – услышала девушка собственный свой ласково-призывный голос.
   Он стоял перед ней, полураздетый, в одних лишь кожаных штанах. Хоть для своих четырнадцати лет Пип был и высок, но шириной груди, конечно, не мог равняться с взрослым мужчиной. Зато держался совершенно как взрослый, и совершенно по-взрослому решительно шагнул к ней. Брид озадаченно нахмурилась, все еще недоумевая, почему он может ее бояться. Тем временем Пип сдернул накрывавшую ее простыню. Ничуть не опасаясь зеленого юнца, Брид даже не удосужилась натянуть ее обратно. Оказалось, однако, что во сне Пипа она лежала совершенно нагая, глядела на него в упор и смеялась.
   Безудержное смущение сменилось на лице мальчика отчаянной решимостью. Он кинулся на нее, обеими руками схватив девушку за грудь и осыпая ее лицо мокрыми поцелуями. Брид попыталась оттолкнуть его, вырваться, но безуспешно. Пип оказался гораздо сильнее, чем она думала. Напуганная его жаркими поцелуями и неожиданно страстным натиском, она закричала:
   – Халь! Халь!
   В дверях вмиг вырос ее возлюбленный – в обычных кожаных штанах и просторной шерстяной рубахе. Сапоги его сияли черным огнем под стать черным, цвета воронова крыла, волосам. Двумя шагами он оказался возле кровати Брид, рывком сдернул Пипа с девушки и могучим ударом отшвырнул на голые доски пола у дальней стены. Рука уже нашаривала за поясом рукоять кинжала, но тут Халь одумался и вместо этого угрожающе сжал кулаки.
   Лицо паренька исказилось от ужаса.
   – Халь, нет! – взмолился он. – Это ошибка. Она сама меня позвала. Я просто не смог удержаться. Пожалуйста, Халь, верь мне. Я бы ни за что не стал так с тобой поступать.
   Но тот не слушал. Схватив Пипа за горло, он с размаху впечатал его головой в каменную стену, а затем что было сил ударил по подбородку. Пип беспомощной грудой сполз на пол, изо рта у него текла кровь. Мальчик закашлялся, попытался заговорить, но не смог и лишь выплюнул четыре выбитых зуба.
   Одно долгое мгновение Халь в ледяном молчании глядел в глаза своей жертвы, а затем взор его заволокло огненной яростью. Ринувшись на Пипа, он ухватил его за волосы и принялся что было сил молотить лицом об пол. Когда же наконец Халь выпустил несчастного и поднялся, лицо Пипа превратилось в кровавое месиво, из которого торчали раздробленные хрящи носа.
   Кошмар Пипа развеялся, а Брид вновь возвратилась в свою темницу, безутешно гадая, неужели они все заперты здесь навсегда и никогда не сумеют отыскать путь к спасению. Она попыталась внушить себе, что холодная пустота вокруг – лишь плод ее воображения, что на самом деле все это наваждение, порожденное чарами трех чародеев. Однако если это чары, то слишком крепкие. Сейчас девушка не чувствовала рядом даже следа чародеев. Ах, будь она сильнее, обладай еще магическим могуществом Троицы, Брид с легкостью покинула бы свое тело – но теперь она была всего-навсего обычной крестьянской девушкой. Брид знала: необходимо внушить себе, твердо поверить, что она по-прежнему находится на поляне в Троллесье. Но все равно верила собственным глазам.
   Что ж, не удается разубедить себя, надо пытаться развеять иллюзии, в плену которых находятся остальные ее спутники, товарищи по несчастью. Быть может, стряхнув колдовскую завесу хотя бы с одного из них, удастся освободить и всех прочих? Но как? Похоже, она взялась за дело не с того конца.
   Сделав глубокий вздох, чтобы успокоиться и собраться с мыслями, девушка заставила себя терпеливо ждать, пока неизбежный кошмар начнется снова.
   …Сладким голоском позвала его:
   – Пип! О, Пип!
   Она снова перенеслась в Торра-Альту и, обнаженная, лежала на резной деревянной кровати. Но сейчас Брид улыбалась, донельзя довольная своим планом, чудесной уверенностью в том, что способна изменить ход событий. Как все просто! И почему она раньше не догадалась?
   Проворно сняв со стула платье, девушка оделась, чтобы не вводить пылкого паренька в искушение. Не станет же он домогаться ее, если не сочтет, что получил приглашение! На такое Пипу не хватит наглости.
   Однако она ошибалась. Ее молчаливое сопротивление лишь распалило дерзкого юнца. Стиснув зубы, Брид сдерживала крики о помощи. Нет, она не станет звать Халя! Она сможет повлиять на ход событий, изменит исход сна Пипа! Но, увы! В пылу борьбы Пип поднял столько шума, что его хриплые возгласы очень скоро привлекли в комнату возлюбленного Брид. И Халь вновь зверски избил самонадеянного юнца.
   Брид была близка к отчаянию. Что бы она ни делала, а помешать Халю напасть на Пипа была не в состоянии. На следующий раз она попробовала не вмешиваться в события, позволить им течь своим чередом. Когда же Пип вновь распростерся бесформенной грудой на полу, подбежала к нему и с мольбой заглянула в избитое лицо.
   – Пип! Пип, гляди, ты жив! Это всего лишь сон. – Она легонько встряхнула его за плечо. – Пип, это всего лишь наваждение.
   Ничего не изменилось. Девушка очутилась в гнетущем одиночестве промозглой кельи. Как же остановить этот кошмар? Она испробовала все, решительно все! Брид постаралась изгнать из разума страх и сомнения, дабы достичь полной сосредоточенности – только так возможно озарение.
   Остается одно, последнее средство! Она снова позвала Пипа, вложив в этот зов все желание выйти на свободу.
   – Я здесь, – нежно отозвался он.
   Брид искренне любила славного паренька, восхищалась его мужеством и осуждала его шальные замашки отнюдь не так строго, как, должно быть, следовало. Но даже в самых диких фантазиях ей и в голову не пришло бы взять его в любовники, пусть он сравнялся бы опытностью и обаянием хоть с самим Кеовульфом. Она любила Халя – и этим было все сказано.
   Как и прежде, она лежала в своей постели, нагая. На сей раз Брид не стала одеваться, а торопливо оглядела комнату в поисках оружия. Первой на глаза попалась груда вещей, которые Пип смел в сторону, освобождая место действия: плащи, книги, заячьи лапки, орлиные крылья, разные склянки. Все это валялось в пыли и паутине. Сзади стояли свечи. Взгляд девушки задержался было на массивных подсвечниках, но тотчас же скользнул дальше.
   Ага! Нашла! Спрыгнув с постели, Брид принялась рыться среди завалов, пока торжествующе не извлекла оттуда свой жертвенный серп. Теперь она готова. Девушка решительно сжала зубы. Пип уже стоял под сводом каменной арки в дверях. Он с каким-то слегка растерянным выражением поглядел на пустую постель и слегка нахмурился, точно недоумевая, отчего Брид не там. Однако небольшое отступление от сценария не сбило его с толку. Сорвав рубашку и небрежно швырнув ее на пол, паренек шагнул вперед.
   Держа серп за спиной наготове, Брид смерила Пипа суровым взглядом.
   – А ну, не подходи! – прикрикнула она, но все же попыталась еще раз предупредить, воззвать к его разуму: – Пип, это все не взаправду. Это лишь сон, морок.
   Не слушая, он попытался ухватить ее за грудь. Вместо того чтобы пустить в ход оружие, девушка устремилась к дверям, где уже пора было появиться Халю.
   И он там был! Безумный от ярости, молодой воин рванулся вперед, но Брид опередила его. С яростным криком она ринулась на возлюбленного, занося серп.
   – Брид! – в ужасе завопил он перед тем, как рука ее опустилась.
   Острое лезвие рассекло щеку Халя. Он вскинул руки, защищаясь, и она принялась рубить их, чувствуя, как гладко входит сталь в живую плоть, до самых костей.
   – Брид! Не надо! Брид, я люблю тебя! – стонал Халь, падая наземь.
   По щекам девушки струились слезы. Кто-то пытался оттащить ее, но она все била и била наотмашь, нанося все новые и новые страшные раны. Сердце ее разрывалось при виде страданий возлюбленного, но Брид твердила себе, что все это лишь обман зрения. Настоящего же Халя в эту самую секунду наверняка терзает какой-то совсем иной кошмар.
   – Брид, что ты делаешь? Прекрати! – кричал Пип. Сильные руки наконец оттащили ее в сторону. – Брид, это безумие. Прекрати!
   Она вихрем развернулась к нему, поднимая серп, но паренек не дрогнул. Страх исчез из его глаз. Пип больше не собирался умирать.
   – Он не напал на меня, – слабым голосом произнес он, глядя на истерзанное тело Халя. – Я цел и невредим.
   Он засмеялся глупым смехом, глядя на свои руки, а потом перевел сияющий взгляд на Брид и тут же мучительно покраснел при виде ее наготы. Торопливо схватив платье, он протянул его девушке. Но радость возобладала над смущением, и паренек снова засмеялся, медленно отходя и осматриваясь по сторонам.
   – Все исчезло. Комната исчезла. Колодки исчезли. Гляди! Деревья!
   Брид поняла, что победила. Развеяла завесу иллюзий, что застилала глаза Пипа. Теперь чародеи не властны над ней.
   Она побила их, причем их же собственным оружием. И без всякой магии, без силы Троицы. Лишь крепость ее разума, сила воли – вот что разбило чары!
   Девушка торжествующе рассмеялась. Очертания комнаты вокруг нее начали медленно расплываться, плавно перетекая в силуэты дубов и огромной расщепленной молнией ивы, одна из могучих ветвей которой отломилась от ствола и упиралась в землю. Пахло папоротником. В листве шелестел ветер. Должно быть, недавно шел дождь: в воздухе веяло сыростью.
   Но уже в следующую секунду Брид обнаружила, что не может сдвинуться с места. Свободными оставались лишь голова да кончики пальцев. Девушка поняла, что заживо зарыта в землю. Вот какова была ее темница! Наверное, во сне Брид бессознательно пыталась выбраться из неглубокой могилы и царапала землю ногтями – они были все в грязи. Судорожно барахтаясь и извиваясь, она кое-как вытащила одну руку и первым делом вытерла забитые землей рот и нос, а потом принялась рыть вокруг шеи, пока не высвободила плечи.
   Вокруг пахло дымом. Силясь проморгаться и протирая глаза, Брид вытащила из могильного плена ноги и огляделась кругом. Чародеев нигде видно не было, но котел по-прежнему стоял посреди поляны. Над ним клубился ядовито-зеленый дым. Рядом валялись два полусгнивших лошадиных трупа. Девушка с болью узнала на них сбрую Тайны и Чернокнижника. На сердце у Брид стало еще тяжелее. Ведь лошади оставались на попечении Абеляра. Выходит, и он, и скорее всего Кимбелин, тоже в плену.
   Она осторожно принюхалась к едкому чаду. Драконий дым! Он отравляет, делает человека уязвимым перед любым внушением или мороком. Так вот почему чародеям так легко удалось одержать над ней верх!
   Интересно, где же сейчас сами чародеи? Надо думать, на то, чтобы удерживать под властью заклятий столько пленников сразу, призракам требовались неимоверная концентрация и мысленное напряжение. Брид предположила, что они лично присутствуют на поляне только в те часы, когда насылают на свои жертвы все эти ужасающие кошмары. А в долгие промежутки удаляются отдохнуть и восстановить силы, оставив пленников зарытыми в землю и одурманенными сонным зельем.
   Раздавшееся сзади сдавленное бурчание заставило ее стремительно развернуться. Это оказался Пип. Он осторожно ощупывал себе нос и скулы. Поняв, что все цело и не разбито, юноша явно удивился, но нескрываемо обрадовался. Он перевел взгляд на Брид, однако чистосердечное облегчение у него на лице тут же сменилось смущенным румянцем. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но Брид прижала палец к губам.
   – Ложись! Заройся в листья, – прошипела она.
   Покалывание в затылке предупредило ее об опасности. Должно быть, она сохранила еще какие-то остатки былых способностей – во всяком случае, сейчас она ощущала, как по воздуху расходится что-то вроде невидимой ряби – ни дать ни взять, волна перед носом тяжелого корабля. Что-то приближалось к ним, двигалось по туннелям магии.
   Чародеи возвращались.
   Девушка кинулась обратно в могилу и затаила дыхание. Почему-то запах прелой листвы действовал на нее успокаивающе. К изумлению Брид, призраки даже не удосужились проверить, как там их жертвы, а сразу же сгрудились перед котлом и затянули в дыму диковинные заклинания на непонятном языке. Звуки этих заклинаний были словно бы даже и мелодичны, но лишены красоты и гармонии, как будто ноты песен составляли какую-то сложную математическую последовательность.