И вместо всего этого его просто здесь не было!
   На улыбающемся лице Мадлен не мелькнуло и тени разочарования. Она знала, что стоит ей хоть чуть-чуть нахмуриться, как Джуди и миссис Гидж тотчас же догадаются, а мужчины - те все равно ничего и не заподозрят.
   - Как я хорошо отдохнула, - сказала она. - Просто чудесно. А вы что делали?
   Джуди, оказывается, наговорилась всласть; мистер Гидж охотился за форелью в ручье; его жена с тонкой улыбочкой сообщила, что "делала кое-какие заметки", и, прибавила она с расстановкой, "наблюдения", а профессор Баулс сказал, что сыграл партию в гольф с капитаном.
   - Он проиграл? - спросила Мадлен.
   - Бил небрежно и слишком торопился, - скромно ответил профессор.
   - А потом?
   - Потом он куда-то исчез, - ответил профессор, догадавшись наконец, что ее интересует.
   Наступило короткое молчание. Потом миссис Гидж начала было:
   - Знаете... - и умолкла.
   Все вопросительно посмотрели на нее.
   - Это так странно, - прибавила она.
   Общее любопытство возросло.
   - Наверно, об этом не следует говорить, - продолжала миссис Гидж. - А впрочем, почему бы и нет?
   - Вот именно, - подтвердил профессор Баулс, и все придвинулись поближе к миссис Гидж.
   - Просто невозможно было не смеяться, - сказала она. - Это так... так необычно...
   - Вы о капитане? - спросила Мадлен.
   - Да. Понимаете, он меня не заметил.
   - Он что... пишет стихи? - Мадлен с облегчением вздохнула и развеселилась. - Так вот в чем дело! Бедняжка! Он, наверно, никак не может подыскать какую-нибудь рифму!
   Но у миссис Гидж был слишком таинственный вид, - нет, пожалуй, тут дело вовсе не в стихах.
   - Понимаете, я лежала там, в кустах, и кое-что записывала и... вдруг увидела его. Он спустился в ложбину и скрылся из виду. И что бы вы думали, он там делал? Ни за что не догадаетесь. Минут двадцать с этим возился.
   Они терялись в догадках.
   - Он играл клочками бумаги - да, да! Точно котенок опавшими листьями. Подбросит бумажку вверх, она попорхает немножко, потом спускается на землю - и тогда он на нее кидается...
   - Но ведь... - начала Мадлен. И вдруг весело воскликнула: - Пойдемте, посмотрим!
   Она была поражена. И ничего не понимала. Но скрывала свои чувства под веселостью, грозившей перейти в истерическое отчаяние. И даже когда под предводительством миссис Гидж они все осторожно подкрались к лощине, она не поверила своим глазам... Ее возлюбленный, ее верный раб стоял на заборе, широко расставив ноги и с трудом удерживая равновесие, а в его высоко поднятой руке трепетал листок бумаги. Так вот где скрывался тот, кто должен был, дрожа от волнения, ожидать ее в вестибюле гостиницы! Он выпустил маленькую модель, и она медленно заскользила вниз...
   Ничто другое, видно, не интересовало его в эту минуту! Как будто Мадлен и на свете не было!
   Но вот ухо его уловило какой-то шорох. Он быстро, с виноватым видом оглянулся по сторонам - и увидел ее, и всю компанию.
   И тут произошло самое удивительное. Огонь любви вовсе не сверкнул в его глазах, и крик радости не вырвался из груди! Вместо этого он начал судорожно хватать руками воздух и с воплем "Черт побери!" самым нелепым образом грохнулся на четвереньки.
   Он просто разозлился - разозлился на нее. Никаких сомнений, он был страшно зол.
   Так возродившиеся любовные грезы Мадлен снова столкнулись с извечным противоречием в характерах мужчины и женщины. И на этот раз трещина была куда глубже, чем при первой ссоре.
   Ее драгоценный возлюбленный, страстный поклонник и обожатель вдруг стал каким-то чужим человеком, почти врагом. Прежде чем подойти к ней, он подобрал с земли свои бумажонки, и в глазах его по-прежнему не было видно ни искорки любви. Он как ни в чем не бывало поцеловал ей руку и сказал без тени смущения:
   - Какое бесконечное утро, я вас совсем заждался! Пришлось развлекаться чем бог послал.
   Он был просто дерзок. И говорил таким тоном, словно имел какие-то права на нее, на ее чувства. Уж не вообразил ли он, что и она должна как-то к нему приноравливаться?!
   Ну и пусть! Это не помешает ей быть очаровательной!
   И во время завтрака она была так мила, что под действием ее чар он перестал топорщиться и бунтовать, от дерзости не осталось и следа, так что Мадлен даже начала сомневаться, не померещилось ли ей... Перед нею снова был ее верный раб.
   Мадлен с радостью забыла разочарование, испытанное в вестибюле, и простила Дугласа, однако вскоре с неприятным изумлением заметила, что лицо у него вновь стало упрямое. Брови странно сдвинулись, и облачко рассеянности затуманило ясность восхищенного взора. Он как-то равнодушно произносил пленительные и пленяющие слова.
   Тогда она решила сама взять быка за рога.
   - Вас что-то мучает. Малыш? - спросила она. "Малыш" была его старая школьная кличка.
   - Как вам сказать... Не то что мучает... Но... кое-что тревожит, конечно. Этот проклятый мальчишка...
   - Вы даже занялись гаданием, чтобы узнать, где он? Эти клочки бумаги...
   - Нет. Это ни при чем. Это... ну просто, совсем другое. Но, понимаете, мальчишка... Наверно, он может объяснить все неприятности с Магериджем. А ведь это и в самом деле неприятная история и может обернуться очень скверно...
   Ужасно трудно было выразить раздиравшие его чувства. Так хотелось побыть с ней, и так хотелось поскорей отправиться в путь.
   Но весь здравый смысл, все, что можно было хоть как-то высказать и что нашло выход в словах, требовало немедленно пуститься в погоню за Билби. И ей даже показалось, что он еще больше стремится от нее уехать, чем это было на самом деле.
   Да, они хотели совсем разного, и это испортило прекрасный день, холодом неловкого молчания овеяло их беседы и сковывало нежные знаки внимания. Это раздражало Мадлен. Наконец, около шести часов вечера она убедила его ехать; она вовсе не против, притом у нее много дел, ей надо писать письма; и она ушла, оставив капитана в полной уверенности, что его покинули навеки. Он еще раз тщательно проверил свой мотоцикл, но тут им опять овладел ужас при одной мысли о расставании.
   Ужин, поздний июньский закат и луна снова сблизили их. Почти разнежившись, Дуглас предложил новый план: он встанет завтра чуть свет, догонит и схватит Билби и ко второму завтраку вернется в гостиницу.
   - Вы встанете на заре! - воскликнула Мадлен. - Летние зори - это, наверно, великолепно!
   И тут ее осенило.
   - Малыш! - вскричала она. - Я тоже встану на заре и поеду с вами! Да, да. Вы говорите, что он прошел не больше тринадцати миль, вот мы и захватим его тепленьким в постельке. А какая свежесть! Свежее росистое утро!
   Она рассмеялась своим чарующим смехом и прибавила:
   - Вот будет весело!
   Ну, конечно же, она угадала все его тайные мечты и нашла чудесный способ примирения. Сначала они напьются чаю, чайник и лампу она возьмет в фургоне. Миссис Гидж одолжит ей. Мадлен даже начала напевать:
   Мы едем на охо-оту,
   На охоту едем мы.
   Но все ее усилия не могли побороть затаенное упрямство капитана. В ее устах их поездка расцветилась всеми красками увлекательного и забавного приключения; но холодный голос рассудка все время настойчиво шептал ему, что охота за мальчишкой сорвалась.
   Пока они собирались, она все забывала и вспоминала то одно, то другое, и они выехали только в половине восьмого; он намотал это на ус, и когда она потом хлопала в ладоши или пускалась бегом - и неслась быстрее лани, или начинала петь, он напоминал ей, что идти надо ровным шагом.
   В начале второго миссис Гидж увидела, что они возвращаются. Они шли не совсем рядом, а поодаль, футах в шести друг от друга, и угрюмо молчали, точно между ними произошло какое-то решительное объяснение, и теперь им не до пустой болтовни.
   До конца дня измученная усталостью Мадлен уже не выходила из своей комнаты, и капитан Дуглас тщетно искал случая поговорить с ней. На лице его выражение растерянности и горя сменялось проблесками гневной решимости, он избегал Джуди с ее деликатными вопросами и разговаривал только с Гиджем и только о погоде. Он отказался от партии в гольф с профессором - ведь он такой невнимательный игрок.
   - Потому-то вам и необходимо тренироваться, - напомнил профессор.
   Около половины четвертого, не сказав никому ни слова, капитан укатил куда-то на своем мотоцикле.
   Мадлен не показывалась до самого ужина и появилась, сияя кружевами и улыбками; впрочем, наблюдательной миссис Гидж веселость ее показалась не совсем естественной.
   В полном смятении, обуреваемый самыми противоречивыми мыслями, капитан оседлал свой мотоцикл. Он видел слезы на глазах Мадлен. Они блеснули на один лишь миг, но все же это были слезы. Она плакала от злости. А может быть, от огорчения? (Что страшнее для влюбленного - вызвать у любимой печаль или досаду?) Но мальчишку необходимо поймать, иначе сплетня о грубых и глупых шутках, разыгранных над почтенными и влиятельными особами, разрастется и, точно раковая опухоль, разъест его карьеру. А если его карьера будет загублена, какой же из него поклонник? Не говоря уже о том, что тогда ему не придется испытывать будущие летательные аппараты для военных целей... Словом, мальчишку необходимо найти во что бы то ни стало... Но надо спешить, ибо женское сердце чувствительно и не может долго выносить тяготы жизни. Богиням свойственно некоторое безрассудство. На беду, поиски требовали осторожности и продуманности, а он думал только о том, чтобы поскорее вернуться назад. Надо взять себя в руки, надо набраться терпения. Солдат ты или нет, в конце-то концов...
   Проехав десять миль, капитан обнаружил вдобавок, что забыл свою незаменимую карту, и за ней пришлось возвращаться - это отнюдь не помогло ему держать себя в руках. А потом его снова охватили сомнения, верно ли он рассчитал, и он присел у дороги, чтобы еще раз проверить все свои расчеты. (Терпение, терпение...) Со скоростью в тридцать пять миль он подъехал к гостинице, которую на своей карте отметил как предел, - дальше Билби за два дня никак не уйдет. Это был мерзкий, тесный постоялый двор; для капитана вскипятили отвратительный чай, и никто ничего не слыхал о Билби. В соседних домишках его тоже не видели. Капитан Дуглас в третий раз проверил свои расчеты, и оказалось, что он как-то забыл про среду. А ведь после нее успел пройти еще весь четверг и добрая половина пятницы. Билби сделал уже миль тридцать, а то и больше. И мог совершенно незаметно миновать эти края.
   А вдруг он все-таки пошел по другой дороге?
   На мгновение перед ним предстал образ Мадлен с блестящими от слез глазами. "Вы бросили меня в погоне за призраком!" - слышался ему ее голос...
   Но дело прежде всего, тем более для солдата... Вспомни Балаклаву...
   Он все же решил ехать дальше по этой дороге и искать следов в домишках, где, по его расчетам, Билби должен был просить еду. Вот когда нужен немалый запас терпения и учтивости.
   В тот вечер нежданный гость навестил многие здешние домишки - ему открывали большей частью женщины в возрасте, уже далекие от стремительного бега жизни с ее суетой, бабушки или древние старушки, а иногда матери, мирно поджидавшие возвращения детей из школы. Днем все они просто изнывали от скуки и радовались даже сборщикам пожертвований и торговым агентам. Правда, бродяг они не терпели. Словом, капитан Дуглас оказался самым желанным гостем. Что-то всегда влекло к нему женские сердца - может быть, светлые волосы, приятное лицо, легко вспыхивающее румянцем, умение говорить, а теперь еще и какое-то романтическое воодушевление, невольно заражавшее собеседниц. Они принимали в нем самое искреннее участие, со вкусом, не торопясь вникали в историю его злоключений. Они внимательно выслушивали капитана, и прежде чем решительно заявить, что никакого Билби и в глаза не видели, в свою очередь, засыпали его бесчисленными вопросами. Их интересовало все: кто такой сам капитан, кем приходится ему мальчик, почему он пустился на розыски - словом, им хотелось подышать воздухом этого приключения. А потом наступал черед неутешительных сведений и отрицательных ответов. Быть может, они воображали, что, узнав все подробности, и в самом деле смогут ему помочь. Его дважды приглашали пить чай - ведь этот раскрасневшийся, запыленный путник явно изнемогал от жажды; а одна старая леди сказала, что много лет назад она сама потеряла такого мальчика, как Билби: "Увы! Я потеряла его навсегда!", - и она расплакалась, бедная старушка, и успокоилась только после того, как во всех подробностях рассказала капитану три очень трогательные, но нестерпимо длинные истории из жизни навсегда ушедшего сверстника Билби... (Ведь невозможно же сбежать, не дослушав, и вот так-то он терял уйму времени...)
   А в одном домике ему попался глухой старик... Невыносимо нудный глухой старик, который сначала сказал, что видел Билби...
   В конце концов он ведь был глухой...
   Закат застиг капитана на открытом всем ветрам лугу милях в сорока от королевской гостиницы "Красное Озеро", и к этому времени он был уже научен горьким опытом и знал, что пути маленьких беглецов неисповедимы и вовсе не соответствуют самым толковым догадкам. Ему оставалось только искать и искать.
   Может быть, вернуться в "Красное Озеро" и завтра начать все снова, более тщательно?
   Соблазнительная мысль!
   Но Мадлен его больше не отпустит.
   - Нет!
   - Нет!!!
   Он прочешет всю округу вдоль и поперек, вверх и вниз по дорогам, влево от "Красного Озера" - примерно между двадцать пятой и тридцать пятой милями.
   Настала ночь, и луна поднялась уже высоко, когда капитан въехал в Крейминстер, старинный городок, расположенный в долине Крейз и выродившийся теперь в деревню. За весь день капитан так ничего и не добился, пал духом, устал, проголодался и решил здесь поужинать и переночевать.
   Прежде всего надо поесть - к этому времени аппетит был уже просто волчий, - а потом где-нибудь в трактире порасспросить о Билби.
   Непременно надо поесть, а то невыносимо слышать собственный голос, когда снова и снова повторяешь один и тот же навязший в зубах вопрос: "Вы случайно не видели, или, может, слышали, не проходил здесь вчера или сегодня мальчуган лет тринадцати? Такой крепкий, энергичный паренек, румяный, довольно смуглый, волосы короткие и торчат..."
   На постоялом дворе "Белый Олень" он после недолгих переговоров получил баранью отбивную и бутылку австралийского рейнвейна. Маленький, полутемный, но довольно сносный зал для почетных посетителей был украшен измятой бумажной бахромой, рекламой пива на глянцевой бумаге в рамке и слащавыми картинками из охотничьей жизни; сидя за столиком, капитан вдруг прислушался к разговору, который невнятно доносился из примыкающего к ресторану пивного зала. Да, там явно был пивной зал...
   Слышал он не очень отчетливо, но ему показалось, что стиль языка в Крейминстере отличается необычайным богатством красочной ругани. И тон был какой-то странный - в нем все время звучала угроза...
   Он стряхнул с кителя какую-то крошку, закурил папиросу и вышел в коридор, готовый в сотый раз повторить свой вопрос, без всякой, впрочем, надежды на успех.
   При его появлении разговор тотчас же оборвался.
   Пивной зал был выкрашен в темные тона, куда более приятные для глаза, чем кричащие украшения зала для избранных. Стены были оклеены коричневыми обоями с бордюром из бумажных листьев хмеля, на стене висело зеркало и стеклянные полки, заставленные бутылками и флягами. В зале сидели человек шесть-семь самого разного вида. Один был в светлом костюме из твида, перепачканном мукой, лицо и волосы тоже припорошены мукой, лицо угрюмое и тревожное. Без сомнения, это был пекарь. Он сидел, весь подавшись вперед, словно под столом у него было спрятано нечто ценное. Рядом сидел почтенного вида большеголовый блондин с правильными чертами лица, а у камина курил глиняную трубку краснолицый мужчина, похожий на мясника. Еще один из присутствующих смотрел напряженно и плутовато, - вероятно, это какой-нибудь приказчик из бакалейной лавки случайно очутился в компании более почтенных сограждан.
   - Добрый вечер, - сказал капитан Дуглас.
   - Добрый вечер, - настороженно откликнулся большеголовый.
   Капитан с подчеркнутой непринужденностью подошел к камину.
   - Никто из вас случайно не видел или, может, слышал, не проходил здесь вчера или сегодня мальчуган лет тринадцати? - начал он. - Такой крепкий, энергичный паренек, румяный, довольно смуглый, волосы короткие и торчат...
   Он вдруг умолк, заметив, что трубка в зубах мясника судорожно дергается и вся остальная компания явно заволновалась.
   - Мы... да, мы его видели, - выговорил наконец большеголовый.
   - Как же, конечно, видели, - сказал чей-то голос из темного угла, куда не достигал свет лампы.
   А угрюмый пекарь добавил:
   - Хоть бы мне его больше вовсе не видать.
   - Ах вот как! - изумился капитан, так неожиданно напав на свежий след. - Очень, очень интересно. Где же вы его видели?
   - Проклятый поганец! - откликнулся мясник. - Этакий негодяй!
   - Мистер Беншоу сейчас гоняется за ним и ружье зарядил овсом, - сказал голос из темноты. - Ох, и разукрасит он его, если поймает! Уж это я ручаюсь. И поделом ему!
   Тут вмешался пекарь:
   - Боюсь, мой желудок никогда больше как следует не поправится. Ну и стукнул же он меня! Ох! Мистер Хоррокс, позвольте попросить вас, еще рюмочку бренди. Одну рюмочку. Это успокаивает боль...
   6. БИЛБИ И БРОДЯГА
   Билби ужасно не хотелось покидать компанию с фургоном даже после того, как из-за его собственной непростительной оплошности она оказалась компанией без фургона. Он печально брел по гребню холма сквозь заросли тиса и самшита, пока в его ушах не перестал звучать грохот, сопровождавший катастрофу. Потом он немного постоял, грустно прислушиваясь, потом свернул вдоль забора, ограждавшего какое-то поле, и вышел на узкую тропку, проходившую по уступу горы.
   Билби крайне смутно представлял себе, что его ожидает в ближайшем будущем. Впрочем, он готов был принять все, что придется. С тех пор как он расстался с домиком садовника, он жил по воле обстоятельств. Обстоятельства эти бывали интересные, но уж очень изменчивые. Он полагал, однако, что и в дальнейшем все станут решать обстоятельства. И вообще он знал твердо только одно: он хочет попасть к морю. И он очень проголодался.
   И еще он вдруг обнаружил, что вокруг медленно, но верно сгущаются сумерки. Извилистая горная дорога неожиданно привела его на большой серый пустырь, где вдалеке таинственно маячили кусты живых изгородей.
   И тут Билби подумал, что пора бы случиться и чему-нибудь хорошему. До сих пор, когда в окружавшем его мире становилось темно и холодно, что-нибудь или кто-нибудь всегда приходил ему на помощь. Билби кормили ужином и укладывали, либо отправляли спать. Даже когда он провел ночь в какой-то темной щели в Шонтсе, он знал, что совсем недалеко под лестницей у него есть кровать. Если б только тот громкий голос не начинал выкрикивать проклятия, едва Билби пытался шелохнуться, он бы пошел к своей кровати. Но теперь, когда он брел в сумерках по огромному пустырю, ему стало ясно, что этот приятный обычай будет нарушен. Впервые в жизни он ощутил, что в этом мире человек может вдруг оказаться бездомным...
   И к тому же вокруг стало очень тихо.
   Очень неприятная тишина, и всюду какие-то загадочные тени.
   Этот пустырь, казалось ему, не только открытое, ничем не защищенное, но и почему-то враждебное место, и Билби поспешил к калитке, видневшейся в дальнем конце пустыря. На ходу он то и дело поглядывал по сторонам. Хорошо бы поскорее добраться до этой калитки и закрыть ее за собой!
   В Англии серые волки не водятся.
   И все же иногда невольно думаешь о волках... Серые волки, серые, как сумерки, они неслышно, почти совсем неслышно бегут рядом с жертвой, долго бегут, а уж потом нападают.
   В Англии, повторяю, серые волки не водятся.
   Волков истребили еще при Эдуарде III; про это написано в учебнике истории, и с тех пор ни один вольный волк не ступал на землю Англии; только пленники зоологического сада.
   Но ведь бывают и беглые волки!
   Наконец-то калитка! Шмыгни в нее скорей и захлопни за собой! Чуть пробежать - и попадешь на поле, что тянется вниз по склону холма. Вот что-то вроде тропинки, - какая-то она незаметная, но все же, должно быть, тропинка. Господи, хоть бы это была настоящая тропинка!
   _Что это там за деревьями_?
   Оно остановилось; ну да, остановилось, когда остановился Билби. Тук! Тук! А, это стучит сердце.
   Ничего там нет! Просто показалось. Волки живут на равнинах; они вот так просто не приходят в леса. И потом волков вообще не бывает. И если закричишь, пусть даже еле слышным голосом, они уходят. Они ведь, в сущности, трусливые твари. Трусливее не сыщешь.
   А кроме того, они очень боятся человеческого взгляда. Да и как раз поэтому они подкрадываются к человеку потихоньку, и следят за ним, и прячутся, чтобы ты на них не взглянул, и тайком крадутся, крадутся по пятам...
   Ну, сразу обернись!
   Никого нет.
   Как все шуршит под ногами! В сумерках в лесу, когда меж деревьев мечутся разные совы, летучие мыши и всякие еще твари и всюду тебя подстерегают чьи-то глаза, было бы гораздо приятнее не поднимать такого шума. Скоро, очень скоро, утешал себя Билби, он выйдет на широкую дорогу и встретит людей и, проходя, скажет им "добрый вечер". Это будут милые люди, и они ответят ему "добрый вечер". Он вспотел от быстрой ходьбы. Становилось все темнее, и он то и дело спотыкался обо что-то.
   Если упадешь, волки кидаются на тебя. Хотя ведь никакие волки у нас не водятся.
   Глупо вот так все время думать про волков. Надо думать про что-нибудь другое. Например, про все, что начинается с буквы "М": мальчишки, мотыльки, медведи. Мысль застряла на медведях. А вдруг тут водятся большущие серые медведи? Огромные медведи, и ходят они неслышно...
   Совсем стемнело, и деревья стали черными. Ночь поглотила бегущего со всех ног Билби, и почему-то он был теперь совершенно уверен, что у нее есть зубы и что первым делом она вцепится ему в пятки...
   - Эй! - тихонько вскрикнул Билби, радуясь огненной искорке, мелькнувшей среди леса.
   Человек, сидевший у костра, прищурившись, всмотрелся в темноту, откуда донесся голос - он уже давно прислушивался к неверным, спотыкающимся шагам, - и ничего не ответил.
   Еще через минуту Билби продрался через живую изгородь в освещенный мир и остановился, глядя на человека у костра. Призрачные волки удрали в неведомую даль. Но Билби был все еще бледен от ужасов погони, и вообще он казался маленьким-маленьким мальчиком.
   - Заблудился? - спросил сидевший у костра.
   - Не мог найти дорогу, - сказал Билби.
   - Ты один?
   - Да.
   Человек у костра подумал.
   - Устал?
   - Немножко.
   - Иди и садись у огня, отдохни малость. Не бойсь, я тебя не трону, прибавил он, видя, что Билби колеблется.
   За всю свою небогатую опытом жизнь Билби еще ни разу не видел человеческое лицо, освещенное сзади дрожащим красным пламенем костра. Зрелище было поразительное, но не слишком приятное: такого подвижного и изменчивого лица Билби никогда не видывал. Казалось, нос ежесекундно менялся: то он был совсем римский, то пуговкой, точно у мопса; глаза то выпучивались, то уходили глубоко в темные орбиты; почти не менялся лишь большой треугольник, который образовали подбородок и шея. Билби, пожалуй, вообразил бы, что этот бродяга и не человек вовсе, если бы его не окутывал запах какого-то варева. Пахло и луком, и репой, и перцем, у Билби потекли слюнки - один этот запах уже служил признаком добродетели. Варево кипело в старой жестянке, укрепленной на скрещенных палках над огнем, и бродяга то и дело подбрасывал в костер сухие ветки.
   - Да не трону я тебя, на черта ты мне сдался, - повторил он. - Поди сюда, садись вот здесь на ветки и рассказывай все по порядку.
   Билби покорно сел.
   - Я заблудился, - сказал он и почувствовал, что слишком устал, чтобы сочинить сколько-нибудь правдоподобную историю.
   Физиономия бродяги при ближайшем рассмотрении уже не так фантастически менялась в отблесках костра. У него был большой рот с отвислыми губами, толстый, бесформенный нос, густые и длинные светлые волосы, широкий, обросший многодневной щетиной подбородок и прыщи, уйма прыщей. Маленькие колючие глазки зорко поглядывали из глубоких глазниц. Он был худой, даже тощий. Он разговаривал с Билби и большими, длинными руками то и дело подбрасывал в огонь сучья. Раза два он наклонялся и нюхал свое варево, но его маленькие глазки все время пристально следили за Билби.
   - Воротник потерял, что ли? - спросил он.
   Билби пощупал шею.
   - Я его снял.
   - Пришел издалека?
   - Вон оттуда, - сказал Билби.
   - Откуда?
   - Оттуда.
   - Как называется то место?
   - Не знаю.
   - Так ты не там живешь?
   - Нет.
   - Значит, сбежал, - сказал бродяга.
   - Может, и так, - ответил Билби.
   - Может, и так! Почему "может"? Ясно, сбежал. Что толку врать? А когда ты сбежал?
   - В понедельник.
   Бродяга минуту подумал.
   - Что, уже надоело?
   - Не знаю, - честно признался Билби.
   - Хочешь супу?
   - Хочу.
   - Сколько?
   - Я бы съел побольше, - сказал Билби.
   - Еще бы! Только я не про то. Я говорю: сколько дашь за суп? Сколько ты заплатишь за полжестянки вкусного-превкусного супа? У меня ведь не богадельня, понятно?
   - Два пенса, - сказал Билби.
   Бродяга покачал головой, взял видавшую виды оловянную ложку, которой он мешал свое варево, и с аппетитом его попробовал. Это был отличный суп, и даже с картошкой.
   - Три пенса, - сказал Билби.
   - А сколько у тебя всего? - осведомился бродяга.
   Билби колебался, и это было заметно.