Лорд Чикни, естественно, пришел к выводу, что мальчик попал в беду из-за своей несчастной страсти к Мадлен Филипс, и был польщен доверием юноши. Он решил проявить деликатность, но в то же время и мудрую осмотрительность, быть благородным, - конечно же благородным! - но терпеливо и твердо попытаться их разлучить. Он даже позабыл о своей обычной утренней работе и, шагая взад и вперед по просторному кабинету, повторял про себя коротенькие изречения, которые могут пригодиться в предстоящем разговоре. Наверно, мальчик будет очень волноваться. Сам немного взволнованный, он потреплет племянника по плечу и скажет: "Я понимаю, мой мальчик, я все понимаю. Не забывай, я ведь и сам когда-то был молод".
Он будет растроган и полон сочувствия, но главное - надо всегда оставаться светским человеком. "Есть вещи совершенно невозможные, мой мальчик, вещи, которых свет никогда тебе не простит. Жена солдата должна быть женой солдата, и только... Твой долг - служить королю, а не... не какой-нибудь знаменитости. Конечно, она прелестна, я этого не отрицаю, но пусть уж она будет прелестна на афишах... Не кажется ли тебе... не лучше ли... Ведь есть же на свете какая-нибудь девушка, милая, чистая, нежная, как лесная фиалка, свежая, как утренняя заря... Она ждет тебя. Понимаешь, юная, скромная, робкая, а не... как бы тебе сказать... не светская женщина. Она очень хороша, это верно, но... и очень опытна. Привыкла к вниманию публики. Дорогой мой мальчик, я знал твою мать, когда она была милой, нежной девушкой, чистой, как росинка. Ах, я никогда ее не забуду. Все эти годы, мой мальчик... Нет, ничего... Это тяжко...".
И пока лорд Чикни придумывал эти фразы, его мужественные старческие голубые глаза наполнились слезами. Он шагал по комнате, бормотал их беззубым ртом сквозь длинные усы и для вящей убедительности размахивал руками.
Если уж мысль лорда Чикни начинала работать в одном определенном направлении, заставить ее переменить направление было очень трудно. Помимо путаницы, обычно царившей у него в голове, этому, без сомнения, способствовала и глухота, которую он тщательно скрывал и всячески отрицал. До некоторых голос истины доносится, даже когда она говорит шепотом, но лорд Чикни ничего не слышал без криков и тычков. А Дуглас попал к нему, когда старик уже заканчивал обед. Кроме того, капитан никогда не умел выражать свои мысли ясно и четко, на американский манер, а имел привычку ронять отрывистые фразы, да еще недостаточно громким голосом.
- Расскажи мне все, мой мальчик, - начал лорд Чикни. - Все как есть. Не извиняйся за свой костюм. Я понимаю. Мчался на мотоцикле и не успел переодеться. А ты завтракал, Эрик?
- Я Алан, дядюшка. Эрик - мой брат.
- А я называл Аланом его... Ну расскажи мне все. Что с тобой случилось? Что ты намерен делать? Изложи обстановку. Сказать по правде, меня уже давно беспокоит эта история.
- А я и не знал, что вы о ней уже слышали, дядюшка. Неужели он уже начал говорить об этом? Во всяком случае, значит, вы понимаете всю неловкость моего положения. Говорят, если старик разойдется, он может быть очень зол и мстителен, а на меня он разозлился ужасно... Просто взбесился.
Лорд Чикни почти не слушал племянника. Он в это время сам говорил:
- Я не знал, что тут замешан еще и другой мужчина. Это осложняет дело, скандал будет громче. Старик, говоришь ты? А кто такой?
Оба умолкли одновременно.
- Ты всегда так невнятно говоришь, - пожаловался лорд Чикни. - Так кто это?
- Я думал, вы поняли. Лорд Магеридж.
- Лорд... лорд Магеридж! Но, дорогой мой! Как же это?
- Я думал, вы поняли, дядюшка.
- Но ведь не думает же он на ней жениться! Вздор, не может быть! Да ему же не меньше шестидесяти!
С минуту капитан Дуглас смотрел на генерала глазами, полными отчаяния. Потом подошел ближе, возвысил голос и заговорил медленнее и отчетливей:
- Мне кажется, вы не совсем понимаете, в чем дело, дядюшка. Я говорю об этой истории в Шонтсе, в прошлое воскресенье.
- Дорогой мой мальчик, прежде всего вовсе незачем так кричать. Перестань только мямлить и проглатывать окончания слов... и постарайся объяснить мне все толком и подряд. Кто такой Шонтс? Какой-нибудь пэр из либералов? Я, кажется, где-то слышал это имя...
- Дядюшка, Шонтс - это имение Лэкстонов; ну вы же знаете - Люси...
- Крошка Люси? Помню, как же. На затылке такая масса локонов. Вышла замуж за молочника. Но при чем здесь она, Алан? Что-то уж очень все запутывается... Но в том-то и беда с этими проклятыми любовными историями - чем дальше, тем сложнее, как спутанный клубок.
Пускаясь на обман впервые,
Сплетаем сети роковые...
А теперь, значит, ты взялся за ум и хочешь из этой истории выпутаться?
Капитан Дуглас весь побагровел, он изо всех сил карался не потерять самообладание и при этом говорить предельно ясно и понятно. Его бросило в жар, волосы сбились, как пакля, и на лбу мелкими каплями выступил пот.
- В прошлую субботу и воскресенье я был в Шонтсе, - сказал он наконец. - Там был и лорд Магеридж. Он почему-то вбил себе в голову, что я над ним насмехаюсь.
- Ну и правильно, мой мальчик, раз он вздумал волочиться за девицами. В его-то годы! Чего же еще он мог ожидать?
- Он не волочился.
- Это уж тонкости. Тонкости. Ладно... продолжай.
- Он вбил себе в голову, что я избрал его мишенью для скверных шуток. Спутал меня с Эриком. В общем, получился огромный скандал. Мне пришлось уехать, другого выхода не было. Он обвинил меня во всех смертных грехах...
Капитан Дуглас вдруг умолк. Дядюшка больше не слушал, просто не обращал на него никакого внимания. Разговаривая, они подошли к окну, и теперь генерал с живейшим интересом разглядывал стоящий у крыльца мотоцикл и сидящего в прицепе Билби, и взгляд у него становился все более многозначительным и понимающим. Капитан оставил мальчишку в прицепе, и он послушно сидел там и терпеливо ждал следующего шага своего покровителя, который избавит его наконец от страшного обвинения в краже со взломом. Вид у него был усталый и потрепанный, прицеп тоже был потрепанный да еще и старый, и оба они выглядели очень странно рядом с блестящим новеньким мотоциклом. Их вид привлек внимание рослого полицейского; он остановился в сторонке и задумчиво взирал на эту картину, пытаясь понять, что значит это странное сочетание. Билби на полицейского не смотрел. Он свято верил в капитана Дугласа и был убежден, что очень скоро избавится от ужасных воспоминаний о мертвом старике и о своем коротком и невольном пребывании в преступном мире; однако пока он еще не находил в себе мужества посмотреть полицейскому прямо в глаза, чтобы заставить его отвернуться...
Полицейский почти совсем загородил Билби от стоявших у окна...
В простых сердцах не иссякает романтика. Ни годам, ни привычкам не истребить полета романтической фантазии. Как бы мы ни старались, фантазия, точно ракета, вырывается из сетей унылой благонамеренности, опрокидывает самые трезвые и разумные планы светского человека и с треском взмывает ввысь, прочь от покоя и безопасности. Так случилось и со старым генералом. Для него исчезло все, кроме зрелища, открывшегося его глазам за окном. Мир вдруг засверкал ошеломляющим и восхитительным предчувствием необычайного. Старик весь вспыхнул истинно романтическим волнением. Он схватил племянника за руку. Он указывал пальцем. Его землистые щеки порозовели.
- Неужели это... известная нам леди... переодетая мальчиком? - спросил он, чуть не дрожа от восторга и восхищения.
Тут капитан Дуглас ясно понял, что если он хочет все-таки сегодня попасть к лорду Магериджу, то надо сейчас же прибрать дядюшку к рукам. Уже не пытаясь делать вид, что говорит тихо, он заорал во всю глотку:
- Это мальчик! Это мой свидетель. Очень важно отвезти его к Магериджу, чтобы он рассказал, как было дело.
- Что рассказал? - изумился старый воин, пощипывая усы и все еще глядя на Билби с подозрением...
Прошло ровно полчаса, прежде чем удалось убедить лорда Чикни поднять телефонную трубку, но даже и тогда он весьма смутно представлял себе суть дела. Капитан Дуглас растолковал ему почти все, что произошло, но генерал никак не мог примириться с мыслью, что все это не имеет никакого отношения к Мадлен. Капитан снова и снова объяснял ему, что она тут совершенно ни при чем, но генерал всякий раз с самым понимающим и благожелательным видом хлопал его по плечу и повторял:
- Я понимаю, мой мальчик, я все прекрасно понимаю. Порядочный человек никогда не выдаст женщину. _Ни в коем случае_!
Наконец они двинулись в путь, как в тумане - речь идет о состоянии умов, ибо солнце в тот день ослепительно сияло; но на Порт-стрит мотор мотоцикла слегка закапризничал, и коляска генерала первой прибыла на Тенби Литл-стрит, так что у него было добрых пять минут, чтобы тактично и осторожно подготовить лорда-канцлера к появлению на сцене мотоцикла с прицепом...
В то утро Кэндлер особенно тщательно упаковывал вещи для воскресного отдыха в Талливер Эбби. После катастрофы в Шонтсе хозяин приехал усталый, явно постаревший и невероятно злой; и теперь Кэндлер надеялся, что Талливер Эбби поможет ему прийти в себя. Только бы ничего не забыть; все от начала до конца должно идти как по маслу, без сучка, без задоринки, иначе милорд, пожалуй, еще возненавидит подобные поездки, а для Кэндлера они были отличным отдыхом и приятным разнообразием, особенно в томительные дни парламентских сессий. Дом в Талливер Эбби был настолько же хорош, насколько плох Шонтс; леди Чексаммингтон железной рукой в бархатной перчатке управляла штатом на редкость вышколенной прислуги. Кроме того, там соберутся сливки общества, - может быть, мистер Ившем, чета Луперс, леди Частен, Андреас Дориа и мистер Пернамбуко - все люди великие, мягкие и обходительные, и каждый - чистейший бриллиант в своем роде: среди них лорд Магеридж будет чувствовать себя спокойно и уверенно, ум его будет бодр и деятелен, и ничто не нарушит там его душевного равновесия. И сейчас Кэндлер изо всех сил старался запихнуть необходимые хозяину книги и бумаги в чемодан или в маленький саквояж. А то лорд-канцлер привык в последнюю минуту все хватать и таскать под мышкой, и из-за этого приходится всегда быть начеку и ухитряться куда-то все-таки засунуть все вещи, а это всегда стоит и хозяину и слуге немалого напряжения и волнения.
Лорд Магеридж встал в половине одиннадцатого - накануне он поздно засиделся за оживленным спором в обществе последователей Аристотеля - и съел только легкий завтрак: отбивную котлету и кофе. Потом что-то разозлило его, что-то из утренней почты. Кэндлер не мог понять, что это было, но подозревал, что новый памфлет доктора Шиллера. Отбивная тут была ни при чем, лорду Магериджу всегда удивительно везло с отбивными. Кэндлер после завтрака просмотрел все конверты и письма, но не нашел в них никакого объяснения, а потом заметил в корзине для бумаг разорванный номер журнала "Майнд".
- Я как раз выходил из комнаты, - сказал Кэндлер, осторожно разглядывая журнал. - Наверно, это все-таки, Шиллер...
Но на сей раз Кэндлер ошибся. Лорда-канцлера взволновала грубая и неуважительная статья об Абсолюте, написанная одним из ученых мужей Кембриджа в той легкомысленно-шутливой манере, которая, как поветрие, распространилась теперь среди современных философов.
"Даже по признанию лорда Магериджа, Абсолют не что иное, как явно масленистая субстанция, равномерно распределенная в пространстве" и так далее, и тому подобное.
Отвратительно!
Лорд Магеридж с юных лет целеустремленно вырабатывал в себе незаурядное самообладание. И теперь он властно взял себя в руки и силой принудил разгоряченный мозг погрузиться в размышления об одном деле, решение по которому он отложил, хотя судебное разбирательство уже закончилось. Поезд уходил с Паддингтонгского вокзала в три тридцать пять, а в два часа он курил сигару после умеренного обеда и просматривал свои заметки по готовящемуся решению. Тут-то и раздался телефонный звонок, и вошедший Кэндлер доложил, что лорд Чикни просит позволения повидать лорда-канцлера по не очень важному делу.
- Не очень важному? - переспросил лорд Магеридж.
- По не очень важному делу, милорд.
- Не очень? Не очень важному?
- Его светлость теперь несколько шамкает, милорд, с тех пор как он лишился боковых зубов, - объяснил Кэндлер. - Но я понял его именно так.
- Ваши извинительно-утвердительные фразы всегда раздражают меня, Кэндлер, - бросил лорд Магеридж через плечо. Потом обернулся и прибавил: Дела бывают важные и неважные. Либо одно, либо другое. Пора бы вам научиться толком передавать... когда вас просят передать что-нибудь по телефону. Но, кажется, я требую от вас слишком многого... Пожалуйста, объясните ему, что мы через час уезжаем, и... спросите его все же, Кэндлер, какое у него ко мне дело.
Кэндлер вскоре вернулся.
- Насколько мне удалось понять, милорд, его светлость, кажется, хочет что-то уладить, что-то вам объяснить, милорд. Он говорит, что произошло какое-то маленькое недоразумение.
- Все эти уменьшительные только убивают смысл, Кэндлер. Сказал ли он вам, какого рода... какого рода маленькое недоразумение он имеет в виду?
- Он сказал что-то... прошу прощения, милорд, но он сказал, что это насчет Шонтса, милорд.
- В таком случае я не желаю об этом слышать, - отрезал лорд Магеридж.
Наступило молчание. Лорд-канцлер демонстративно вновь погрузился в свои бумаги, но дворецкий все не уходил.
- Прошу прощения, милорд, но я не уверен, что именно мне следует ответить его светлости, милорд.
- Скажите ему... да просто скажите ему, что я никогда в жизни не желаю больше слышать о Шонтсе. Коротко и ясно.
Кэндлер еще помедлил в нерешительности и вышел, тщательно притворив за собой дверь, чтобы до ушей хозяина не донеслись нотки неуверенности в его голосе, когда он будет передавать это поручение лорду Чикни.
Лорд Магеридж, повторяю, отличался редкостным самообладанием, - он всегда умел полностью отбросить ненужные мысли, начисто выкинуть их из головы. Через несколько секунд он совершенно забыл о Шонтсе и спокойно делал серебряным карандашиком пометки на полях проекта решения по интересовавшему его делу.
Вдруг он заметил, что Кэндлер вновь появился в кабинете.
- Его светлость лорд Чикни настаивает, милорд. Он звонил уже дважды, милорд. Он говорит теперь, что дело касается лично его. Что бы там ни было, он желает поговорить с вашей светлостью хотя бы две минуты. По телефону, милорд, он не соизволил ничего больше добавить.
Лорд Магеридж задумался над окурком своей уже третьей после обеда сигары. Слуга молча следил за левой бровью хозяина, - так инженер неотрывно наблюдает за манометром. Нет, признаков близкого взрыва не было.
- Пусть приезжает, - сказал наконец его светлость. - Но вот что, Кэндлер...
- Да, милорд?
- Сложите все вещи и чемоданы в холле, на видном месте. Переоденьтесь, чтобы сразу бросалось в глаза, что вы одной ногой уже на вокзале. Словом, будьте готовы, явно готовы к отъезду.
И лорд Магеридж снова сосредоточился на бумагах.
Вскоре явился и лорд Чикни. Старый генерал дважды совершил кругосветное путешествие, повидал много диких народов, насмотрелся удивительных обычаев и нелепейших предрассудков, причем неизменно презирал их, но сам так до конца и не отделался от взглядов и убеждений провинциального дворянина, в которых он был воспитан. Он свято верил, что между людьми первого сорта такими, как он, - и выскочками из низов - вроде Магериджа, сына певчего из Экзетера, - существует непреодолимая духовная преграда. Он ничуть не сомневался, что эти люди ниоткуда питают глубочайшее уважение к настоящим дворянам - таким, как он, жаждут общения с ними и счастливы, когда их замечают; поэтому при встречах с лордом Магериджем он никак не мог скрыть легкую снисходительность...
Войдя, он приветствовал "милейшего лорда Магериджа", с чувством пожал ему руку и задал несколько любезных вопросов о его младшем брате и о семействе, словно приехал с благотворительным визитом.
- А, я вижу, вы отправляетесь на воскресный отдых, - заметил он.
На все эти любезности лорд Магеридж ответил невнятным бурчанием и едва заметным движением бровей.
- Вы, кажется, хотели посоветоваться со мной по делу? - напомнил он. По какому-то не очень важному делу?
- Да, - ответил лорд Чикни, потирая подбородок. - Да. Да, совершенно верно, безделица, небольшая неприятность...
- Не терпящая промедления?
- Да. Да, именно. Небольшое осложнение, не совсем обычный случай, знаете ли. - Старый солдат говорил почти вкрадчиво. - Один из тех трудных пустяков, когда невольно приходится помнить, что ты человек светский. Маленькое осложнение, связанное с одной леди, известной нам обоим. Но ведь нужно иногда и уступить, пойти навстречу друг другу. У юноши есть свидетель. Дело обстоит совсем не так, как вам кажется.
Что касается дамского пола, то тут у лорда-канцлера совесть была чиста; он вытащил часы... выразительно взглянул на них. И уже не выпускал из рук до конца разговора.
- Должен признаться, что совершенно не догадываюсь... Не будете ли вы добры, как-нибудь... попроще. О чем, собственно, речь?
- Видите ли, я знал еще его мать, - ответил лорд Чикни. - В сущности... - Он вдруг стал до сумасбродства откровенен. - Если бы мне тогда улыбнулось счастье - поймите меня правильно, Магеридж, я не имею в виду ничего дурного, - он бы мог быть моим сыном. И я люблю его, как сына...
Когда в комнату наконец вошел капитан Дуглас, слегка разгоряченный стычкой с мотором, - Билби он оставил в прихожей на попечение Кэндлера, он сразу увидел, что почва подготовлена из рук вон плохо.
- Еще одну минуточку, дорогой мой Алан! - воскликнул лорд Чикни.
Но лорд-канцлер, видно, был иного мнения: он сжимал в руке часы, и брови его метались, как молнии.
- У меня нет больше ни минуты, - сказал он, обращаясь к капитану. - Что означает вся эта... вся эта белиберда насчет чадолюбия? Зачем вы ко мне явились? Меня ждет карета. Все эти леди и свидетели... В чем наконец дело?
- Все очень просто, милорд. Вам кажется, что в Шонтсе я разыгрывал над вами какие-то шутки. Ничего подобного. У меня есть свидетель. Это нападение на вас внизу, шум у вас в комнате...
- Кто мне поручится, что это правда?
- Мальчик буфетчика из Шонтса. Ваш слуга его знает, он видел его в буфетной. Он натворил бед - навредил вам и мне - и убежал. Я только что его поймал. Не успел даже перекинуться с ним и двумя десятками слов. Задайте ему пяток вопросов, и все станет на свое место. И вы убедитесь - я питаю к вам одно лишь глубочайшее уважение.
Лорд Магеридж поджал губы и остался непреклонен.
- Прибавьте к этому волнение старого человека, Старого солдата, вставил лорд Чикни. - Мальчик не имел в виду ничего дурного.
С грубостью вконец измученного человека лорд-канцлер отмахнулся от старого генерала.
- Уф! - вздохнул он. - Уф! Ну, ладно, даю вам одну минуту, - сказал он капитану Дугласу. - Где ваш свидетель?
Капитан открыл дверь. И пред очами двух великих людей предстал Билби.
- Рассказывай, да поживее, - приказал капитан.
- Говори все как есть! - прикрикнул лорд-канцлер. - Да мигом!
Он так рявкнул "мигом", что Билби даже подскочил.
- Рассказывай, - вставил генерал более мягко. - Рассказывай, не бойся.
Билби чуть помолчал, собираясь с духом, и начал:
- Ну вот... Это он мне велел так сделать. Он сказал - иди-ка туда...
Капитан хотел было вмешаться, но лорд-канцлер остановил его величественным взмахом руки, сжимавшей часы.
- Он тебе велел! - сказал он. - Я так и знал. Теперь скажи: он велел тебе войти и натворить там все, что можно?
- Да, сэр, - горестно ответил Билби. - Только я не сделал старому джентльмену ничего плохого.
- Но кто же тебе велел? - завопил капитан. - Кто?
Лорд Магеридж уничтожил его одним взмахом руки и бровей. Его указующий перст словно гипнотизировал Билби.
- Изволь только отвечать на вопросы. У меня есть еще ровно полминуты. Итак, он велел тебе войти. Он заставил тебя войти. А ты при первой же возможности убежал?
- Я просто удрал.
- Довольно! А вы, сэр, как вы посмели явиться сюда, даже не придумав правдоподобной сказки? Как вы посмели после безобразного балагана в Шонтсе явиться ко мне с новым шутовством? Как вы решились на эту последнюю, дикую проделку - вы, очевидно, считаете ее веселой забавой? Да еще втянули в нее вашего доблестного и почтенного дядюшку? Вы, верно, и этого несчастного мальчика заставили выучить какую-нибудь хитроумную выдумку. Вам, видно, никогда не приходилось сталкиваться с лжесвидетелями, - они теряются при первом же вопросе. Ваш не успел даже начать свою лживую историю! Он по крайней мере сразу понял разницу между моими и вашими моральными устоями. Кэндлер! Кэндлер!
Появился Кэндлер.
- Эти... эти _джентльмены_ уходят. У вас все готово?
- Карета у дверей, милорд. Та, что обычно.
Капитан Дуглас сделал последнюю отчаянную попытку.
- Сэр! - взмолился он. - Милорд!
Лорд-канцлер повернулся к нему, стараясь придать своему лицу спокойное выражение, но брови его так и ходили ходуном, точно столбы черного дыма на ветру.
- Капитан Дуглас, - сказал он. - Вы, вероятно, не отдаете себе отчета в том, как дороги время и терпение должностного лица, занимающего такое положение, как я. Конечно, для вас весь мир - лишь огромная канва, на которой вы вышиваете узоры своих... своих милых шуточек. Но жизнь не такова. Она реальна. Она серьезна. Вы вправе посмеяться над простодушием старого человека, но то, что я говорю вам, - суровая правда. Поверьте, цель жизни - вовсе не комический эффект. А вы, сэр, вы представляетесь мне невыносимо глупым, дерзким, никчемным молодым человеком. Дерзким. Никчемным. И глупым.
Во время этой тирады Кэндлер подал ему дорожный плащ - чудо красоты и элегантности, - и последние слова лорд-канцлер произнес, выпятив грудь колесом, так как Кэндлер в это время помогал ему надеть плащ в рукава.
- Милорд! - вновь воскликнул капитан Дуглас, но решимость уже покидала его.
- Нет! - сказал лорд-канцлер и угрожающе наклонился вперед, пока Кэндлер обдергивал сзади полы его куртки и поправлял воротник плаща.
- Дядюшка! - взмолился капитан Дуглас.
- Нет, - коротко, по-солдатски отрезал генерал и отвернулся, сделав поворот точно на девяносто градусов. - Ты даже не представляешь себе, как ты меня оскорбил, Алан. Не можешь себе даже представить... Вот уж не думал, не гадал... И это потомок Дугласов! Лжесвидетельство и оскорбление... Простите, дорогой Магеридж, мне бесконечно стыдно.
- Я вполне понимаю, вы пали жертвой так же, как и я. Вполне понимаю. Очередная дурацкая выходка. Прошу извинить, но я спешу.
- Ах ты дурень! - сказал капитан и шагнул к растерянному, испуганно отпрянувшему Билби. - Ты, безмозглый врунишка! Что ж ты это выдумал?
- Ничего я не выдумал!
И тут совершенно отчаявшийся Дуглас вдруг вспомнил Мадлен, прелестную, неотразимую Мадлен. Он рисковал потерять ее, он ее унизил и оскорбил и вот совсем запутался. Он поставил себя в непостижимо дурацкое положение и чуть было не накинулся с кулаками на грязного, глупого мальчишку, да еще в присутствии дядюшки и лорда-канцлера. Мир теперь для него потерян, и потерян весьма бесславно. И она тоже потеряна. Может быть, как раз в эту минуту, когда он продолжает делать глупости, она уже пытается утешить свою оскорбленную гордость?
Нет, самое главное, самое важное в жизни - любовь. Тот, кто ставит перед собой слишком много целей, только попусту растратит себя и никогда ничего не добьется. И его охватила твердая решимость немедленно прекратить и забыть всю эту дурацкую историю с Билби. Он уже не думал о своей репутации, о приличиях, о негодовании лорда Магериджа и добрых намерениях дядюшки Чикни.
Капитан повернулся и кинулся прочь из комнаты. Он совершил чудо акробатики, чтобы не наскочить на чемодан лорда-канцлера, как на грех поставленный младшим лакеем между дверьми, пересек широкий, величественный холл и через секунду уже запустил мотор своего мотоцикла и вскочил в седло. Лицо его выражало яростную решимость. Он проскочил под самыми мордами лошадей, запряженных в коляску леди Бич-Мандарин; сделав головокружительный зигзаг, ухитрился не перевернуть тележку торговца рыбой и изрядно попортил величественную осанку мистера Помграната, пулей проскочив у него перед самым носом, когда этот великий антрепренер переходил улицу, по обыкновению не глядя по сторонам; с треском и грохотом, подпрыгивая по мостовой, мотоцикл свернул за угол, торопясь вернуть седока к очаровательной, неотразимой женщине, чье влияние оказалось так пагубно для карьеры капитана Дугласа...
Не помня себя от ярости, капитан мчался прочь из Лондона, подвергая всех встречных и поперечных серьезной опасности. Сторонний наблюдатель заметил бы только его порозовевшие щеки и сосредоточенный взгляд, но в душе капитана бушевала буря - он осыпал кощунственными проклятиями весь белый свет, не щадя и самого себя. И в довершение всех несчастий, когда он пересекал открытый прохладный луг, то у самого столба с надписью "До Лондона тринадцать миль" задний баллон мотоцикла вдруг с оглушительным треском лопнул.
У каждого из нас бывает в жизни критическая минута, поворотный пункт; и нередко начинается он взрывом, внезапным пробуждением в ночи, вспышкой молнии на пути в Дамаск - знамением и предвестником того нового, что ждет впереди. Безудержный порыв - еще не решимость. Эта неистовая гонка вовсе не означала, что капитаном завладело одно стремление, что все его душевные силы сосредоточились на единой цели. Это была, в сущности, не жажда достичь цели, а скорее бегство, бегство от самого себя, от разлада с самим собой. И вдруг - остановка!..
Он будет растроган и полон сочувствия, но главное - надо всегда оставаться светским человеком. "Есть вещи совершенно невозможные, мой мальчик, вещи, которых свет никогда тебе не простит. Жена солдата должна быть женой солдата, и только... Твой долг - служить королю, а не... не какой-нибудь знаменитости. Конечно, она прелестна, я этого не отрицаю, но пусть уж она будет прелестна на афишах... Не кажется ли тебе... не лучше ли... Ведь есть же на свете какая-нибудь девушка, милая, чистая, нежная, как лесная фиалка, свежая, как утренняя заря... Она ждет тебя. Понимаешь, юная, скромная, робкая, а не... как бы тебе сказать... не светская женщина. Она очень хороша, это верно, но... и очень опытна. Привыкла к вниманию публики. Дорогой мой мальчик, я знал твою мать, когда она была милой, нежной девушкой, чистой, как росинка. Ах, я никогда ее не забуду. Все эти годы, мой мальчик... Нет, ничего... Это тяжко...".
И пока лорд Чикни придумывал эти фразы, его мужественные старческие голубые глаза наполнились слезами. Он шагал по комнате, бормотал их беззубым ртом сквозь длинные усы и для вящей убедительности размахивал руками.
Если уж мысль лорда Чикни начинала работать в одном определенном направлении, заставить ее переменить направление было очень трудно. Помимо путаницы, обычно царившей у него в голове, этому, без сомнения, способствовала и глухота, которую он тщательно скрывал и всячески отрицал. До некоторых голос истины доносится, даже когда она говорит шепотом, но лорд Чикни ничего не слышал без криков и тычков. А Дуглас попал к нему, когда старик уже заканчивал обед. Кроме того, капитан никогда не умел выражать свои мысли ясно и четко, на американский манер, а имел привычку ронять отрывистые фразы, да еще недостаточно громким голосом.
- Расскажи мне все, мой мальчик, - начал лорд Чикни. - Все как есть. Не извиняйся за свой костюм. Я понимаю. Мчался на мотоцикле и не успел переодеться. А ты завтракал, Эрик?
- Я Алан, дядюшка. Эрик - мой брат.
- А я называл Аланом его... Ну расскажи мне все. Что с тобой случилось? Что ты намерен делать? Изложи обстановку. Сказать по правде, меня уже давно беспокоит эта история.
- А я и не знал, что вы о ней уже слышали, дядюшка. Неужели он уже начал говорить об этом? Во всяком случае, значит, вы понимаете всю неловкость моего положения. Говорят, если старик разойдется, он может быть очень зол и мстителен, а на меня он разозлился ужасно... Просто взбесился.
Лорд Чикни почти не слушал племянника. Он в это время сам говорил:
- Я не знал, что тут замешан еще и другой мужчина. Это осложняет дело, скандал будет громче. Старик, говоришь ты? А кто такой?
Оба умолкли одновременно.
- Ты всегда так невнятно говоришь, - пожаловался лорд Чикни. - Так кто это?
- Я думал, вы поняли. Лорд Магеридж.
- Лорд... лорд Магеридж! Но, дорогой мой! Как же это?
- Я думал, вы поняли, дядюшка.
- Но ведь не думает же он на ней жениться! Вздор, не может быть! Да ему же не меньше шестидесяти!
С минуту капитан Дуглас смотрел на генерала глазами, полными отчаяния. Потом подошел ближе, возвысил голос и заговорил медленнее и отчетливей:
- Мне кажется, вы не совсем понимаете, в чем дело, дядюшка. Я говорю об этой истории в Шонтсе, в прошлое воскресенье.
- Дорогой мой мальчик, прежде всего вовсе незачем так кричать. Перестань только мямлить и проглатывать окончания слов... и постарайся объяснить мне все толком и подряд. Кто такой Шонтс? Какой-нибудь пэр из либералов? Я, кажется, где-то слышал это имя...
- Дядюшка, Шонтс - это имение Лэкстонов; ну вы же знаете - Люси...
- Крошка Люси? Помню, как же. На затылке такая масса локонов. Вышла замуж за молочника. Но при чем здесь она, Алан? Что-то уж очень все запутывается... Но в том-то и беда с этими проклятыми любовными историями - чем дальше, тем сложнее, как спутанный клубок.
Пускаясь на обман впервые,
Сплетаем сети роковые...
А теперь, значит, ты взялся за ум и хочешь из этой истории выпутаться?
Капитан Дуглас весь побагровел, он изо всех сил карался не потерять самообладание и при этом говорить предельно ясно и понятно. Его бросило в жар, волосы сбились, как пакля, и на лбу мелкими каплями выступил пот.
- В прошлую субботу и воскресенье я был в Шонтсе, - сказал он наконец. - Там был и лорд Магеридж. Он почему-то вбил себе в голову, что я над ним насмехаюсь.
- Ну и правильно, мой мальчик, раз он вздумал волочиться за девицами. В его-то годы! Чего же еще он мог ожидать?
- Он не волочился.
- Это уж тонкости. Тонкости. Ладно... продолжай.
- Он вбил себе в голову, что я избрал его мишенью для скверных шуток. Спутал меня с Эриком. В общем, получился огромный скандал. Мне пришлось уехать, другого выхода не было. Он обвинил меня во всех смертных грехах...
Капитан Дуглас вдруг умолк. Дядюшка больше не слушал, просто не обращал на него никакого внимания. Разговаривая, они подошли к окну, и теперь генерал с живейшим интересом разглядывал стоящий у крыльца мотоцикл и сидящего в прицепе Билби, и взгляд у него становился все более многозначительным и понимающим. Капитан оставил мальчишку в прицепе, и он послушно сидел там и терпеливо ждал следующего шага своего покровителя, который избавит его наконец от страшного обвинения в краже со взломом. Вид у него был усталый и потрепанный, прицеп тоже был потрепанный да еще и старый, и оба они выглядели очень странно рядом с блестящим новеньким мотоциклом. Их вид привлек внимание рослого полицейского; он остановился в сторонке и задумчиво взирал на эту картину, пытаясь понять, что значит это странное сочетание. Билби на полицейского не смотрел. Он свято верил в капитана Дугласа и был убежден, что очень скоро избавится от ужасных воспоминаний о мертвом старике и о своем коротком и невольном пребывании в преступном мире; однако пока он еще не находил в себе мужества посмотреть полицейскому прямо в глаза, чтобы заставить его отвернуться...
Полицейский почти совсем загородил Билби от стоявших у окна...
В простых сердцах не иссякает романтика. Ни годам, ни привычкам не истребить полета романтической фантазии. Как бы мы ни старались, фантазия, точно ракета, вырывается из сетей унылой благонамеренности, опрокидывает самые трезвые и разумные планы светского человека и с треском взмывает ввысь, прочь от покоя и безопасности. Так случилось и со старым генералом. Для него исчезло все, кроме зрелища, открывшегося его глазам за окном. Мир вдруг засверкал ошеломляющим и восхитительным предчувствием необычайного. Старик весь вспыхнул истинно романтическим волнением. Он схватил племянника за руку. Он указывал пальцем. Его землистые щеки порозовели.
- Неужели это... известная нам леди... переодетая мальчиком? - спросил он, чуть не дрожа от восторга и восхищения.
Тут капитан Дуглас ясно понял, что если он хочет все-таки сегодня попасть к лорду Магериджу, то надо сейчас же прибрать дядюшку к рукам. Уже не пытаясь делать вид, что говорит тихо, он заорал во всю глотку:
- Это мальчик! Это мой свидетель. Очень важно отвезти его к Магериджу, чтобы он рассказал, как было дело.
- Что рассказал? - изумился старый воин, пощипывая усы и все еще глядя на Билби с подозрением...
Прошло ровно полчаса, прежде чем удалось убедить лорда Чикни поднять телефонную трубку, но даже и тогда он весьма смутно представлял себе суть дела. Капитан Дуглас растолковал ему почти все, что произошло, но генерал никак не мог примириться с мыслью, что все это не имеет никакого отношения к Мадлен. Капитан снова и снова объяснял ему, что она тут совершенно ни при чем, но генерал всякий раз с самым понимающим и благожелательным видом хлопал его по плечу и повторял:
- Я понимаю, мой мальчик, я все прекрасно понимаю. Порядочный человек никогда не выдаст женщину. _Ни в коем случае_!
Наконец они двинулись в путь, как в тумане - речь идет о состоянии умов, ибо солнце в тот день ослепительно сияло; но на Порт-стрит мотор мотоцикла слегка закапризничал, и коляска генерала первой прибыла на Тенби Литл-стрит, так что у него было добрых пять минут, чтобы тактично и осторожно подготовить лорда-канцлера к появлению на сцене мотоцикла с прицепом...
В то утро Кэндлер особенно тщательно упаковывал вещи для воскресного отдыха в Талливер Эбби. После катастрофы в Шонтсе хозяин приехал усталый, явно постаревший и невероятно злой; и теперь Кэндлер надеялся, что Талливер Эбби поможет ему прийти в себя. Только бы ничего не забыть; все от начала до конца должно идти как по маслу, без сучка, без задоринки, иначе милорд, пожалуй, еще возненавидит подобные поездки, а для Кэндлера они были отличным отдыхом и приятным разнообразием, особенно в томительные дни парламентских сессий. Дом в Талливер Эбби был настолько же хорош, насколько плох Шонтс; леди Чексаммингтон железной рукой в бархатной перчатке управляла штатом на редкость вышколенной прислуги. Кроме того, там соберутся сливки общества, - может быть, мистер Ившем, чета Луперс, леди Частен, Андреас Дориа и мистер Пернамбуко - все люди великие, мягкие и обходительные, и каждый - чистейший бриллиант в своем роде: среди них лорд Магеридж будет чувствовать себя спокойно и уверенно, ум его будет бодр и деятелен, и ничто не нарушит там его душевного равновесия. И сейчас Кэндлер изо всех сил старался запихнуть необходимые хозяину книги и бумаги в чемодан или в маленький саквояж. А то лорд-канцлер привык в последнюю минуту все хватать и таскать под мышкой, и из-за этого приходится всегда быть начеку и ухитряться куда-то все-таки засунуть все вещи, а это всегда стоит и хозяину и слуге немалого напряжения и волнения.
Лорд Магеридж встал в половине одиннадцатого - накануне он поздно засиделся за оживленным спором в обществе последователей Аристотеля - и съел только легкий завтрак: отбивную котлету и кофе. Потом что-то разозлило его, что-то из утренней почты. Кэндлер не мог понять, что это было, но подозревал, что новый памфлет доктора Шиллера. Отбивная тут была ни при чем, лорду Магериджу всегда удивительно везло с отбивными. Кэндлер после завтрака просмотрел все конверты и письма, но не нашел в них никакого объяснения, а потом заметил в корзине для бумаг разорванный номер журнала "Майнд".
- Я как раз выходил из комнаты, - сказал Кэндлер, осторожно разглядывая журнал. - Наверно, это все-таки, Шиллер...
Но на сей раз Кэндлер ошибся. Лорда-канцлера взволновала грубая и неуважительная статья об Абсолюте, написанная одним из ученых мужей Кембриджа в той легкомысленно-шутливой манере, которая, как поветрие, распространилась теперь среди современных философов.
"Даже по признанию лорда Магериджа, Абсолют не что иное, как явно масленистая субстанция, равномерно распределенная в пространстве" и так далее, и тому подобное.
Отвратительно!
Лорд Магеридж с юных лет целеустремленно вырабатывал в себе незаурядное самообладание. И теперь он властно взял себя в руки и силой принудил разгоряченный мозг погрузиться в размышления об одном деле, решение по которому он отложил, хотя судебное разбирательство уже закончилось. Поезд уходил с Паддингтонгского вокзала в три тридцать пять, а в два часа он курил сигару после умеренного обеда и просматривал свои заметки по готовящемуся решению. Тут-то и раздался телефонный звонок, и вошедший Кэндлер доложил, что лорд Чикни просит позволения повидать лорда-канцлера по не очень важному делу.
- Не очень важному? - переспросил лорд Магеридж.
- По не очень важному делу, милорд.
- Не очень? Не очень важному?
- Его светлость теперь несколько шамкает, милорд, с тех пор как он лишился боковых зубов, - объяснил Кэндлер. - Но я понял его именно так.
- Ваши извинительно-утвердительные фразы всегда раздражают меня, Кэндлер, - бросил лорд Магеридж через плечо. Потом обернулся и прибавил: Дела бывают важные и неважные. Либо одно, либо другое. Пора бы вам научиться толком передавать... когда вас просят передать что-нибудь по телефону. Но, кажется, я требую от вас слишком многого... Пожалуйста, объясните ему, что мы через час уезжаем, и... спросите его все же, Кэндлер, какое у него ко мне дело.
Кэндлер вскоре вернулся.
- Насколько мне удалось понять, милорд, его светлость, кажется, хочет что-то уладить, что-то вам объяснить, милорд. Он говорит, что произошло какое-то маленькое недоразумение.
- Все эти уменьшительные только убивают смысл, Кэндлер. Сказал ли он вам, какого рода... какого рода маленькое недоразумение он имеет в виду?
- Он сказал что-то... прошу прощения, милорд, но он сказал, что это насчет Шонтса, милорд.
- В таком случае я не желаю об этом слышать, - отрезал лорд Магеридж.
Наступило молчание. Лорд-канцлер демонстративно вновь погрузился в свои бумаги, но дворецкий все не уходил.
- Прошу прощения, милорд, но я не уверен, что именно мне следует ответить его светлости, милорд.
- Скажите ему... да просто скажите ему, что я никогда в жизни не желаю больше слышать о Шонтсе. Коротко и ясно.
Кэндлер еще помедлил в нерешительности и вышел, тщательно притворив за собой дверь, чтобы до ушей хозяина не донеслись нотки неуверенности в его голосе, когда он будет передавать это поручение лорду Чикни.
Лорд Магеридж, повторяю, отличался редкостным самообладанием, - он всегда умел полностью отбросить ненужные мысли, начисто выкинуть их из головы. Через несколько секунд он совершенно забыл о Шонтсе и спокойно делал серебряным карандашиком пометки на полях проекта решения по интересовавшему его делу.
Вдруг он заметил, что Кэндлер вновь появился в кабинете.
- Его светлость лорд Чикни настаивает, милорд. Он звонил уже дважды, милорд. Он говорит теперь, что дело касается лично его. Что бы там ни было, он желает поговорить с вашей светлостью хотя бы две минуты. По телефону, милорд, он не соизволил ничего больше добавить.
Лорд Магеридж задумался над окурком своей уже третьей после обеда сигары. Слуга молча следил за левой бровью хозяина, - так инженер неотрывно наблюдает за манометром. Нет, признаков близкого взрыва не было.
- Пусть приезжает, - сказал наконец его светлость. - Но вот что, Кэндлер...
- Да, милорд?
- Сложите все вещи и чемоданы в холле, на видном месте. Переоденьтесь, чтобы сразу бросалось в глаза, что вы одной ногой уже на вокзале. Словом, будьте готовы, явно готовы к отъезду.
И лорд Магеридж снова сосредоточился на бумагах.
Вскоре явился и лорд Чикни. Старый генерал дважды совершил кругосветное путешествие, повидал много диких народов, насмотрелся удивительных обычаев и нелепейших предрассудков, причем неизменно презирал их, но сам так до конца и не отделался от взглядов и убеждений провинциального дворянина, в которых он был воспитан. Он свято верил, что между людьми первого сорта такими, как он, - и выскочками из низов - вроде Магериджа, сына певчего из Экзетера, - существует непреодолимая духовная преграда. Он ничуть не сомневался, что эти люди ниоткуда питают глубочайшее уважение к настоящим дворянам - таким, как он, жаждут общения с ними и счастливы, когда их замечают; поэтому при встречах с лордом Магериджем он никак не мог скрыть легкую снисходительность...
Войдя, он приветствовал "милейшего лорда Магериджа", с чувством пожал ему руку и задал несколько любезных вопросов о его младшем брате и о семействе, словно приехал с благотворительным визитом.
- А, я вижу, вы отправляетесь на воскресный отдых, - заметил он.
На все эти любезности лорд Магеридж ответил невнятным бурчанием и едва заметным движением бровей.
- Вы, кажется, хотели посоветоваться со мной по делу? - напомнил он. По какому-то не очень важному делу?
- Да, - ответил лорд Чикни, потирая подбородок. - Да. Да, совершенно верно, безделица, небольшая неприятность...
- Не терпящая промедления?
- Да. Да, именно. Небольшое осложнение, не совсем обычный случай, знаете ли. - Старый солдат говорил почти вкрадчиво. - Один из тех трудных пустяков, когда невольно приходится помнить, что ты человек светский. Маленькое осложнение, связанное с одной леди, известной нам обоим. Но ведь нужно иногда и уступить, пойти навстречу друг другу. У юноши есть свидетель. Дело обстоит совсем не так, как вам кажется.
Что касается дамского пола, то тут у лорда-канцлера совесть была чиста; он вытащил часы... выразительно взглянул на них. И уже не выпускал из рук до конца разговора.
- Должен признаться, что совершенно не догадываюсь... Не будете ли вы добры, как-нибудь... попроще. О чем, собственно, речь?
- Видите ли, я знал еще его мать, - ответил лорд Чикни. - В сущности... - Он вдруг стал до сумасбродства откровенен. - Если бы мне тогда улыбнулось счастье - поймите меня правильно, Магеридж, я не имею в виду ничего дурного, - он бы мог быть моим сыном. И я люблю его, как сына...
Когда в комнату наконец вошел капитан Дуглас, слегка разгоряченный стычкой с мотором, - Билби он оставил в прихожей на попечение Кэндлера, он сразу увидел, что почва подготовлена из рук вон плохо.
- Еще одну минуточку, дорогой мой Алан! - воскликнул лорд Чикни.
Но лорд-канцлер, видно, был иного мнения: он сжимал в руке часы, и брови его метались, как молнии.
- У меня нет больше ни минуты, - сказал он, обращаясь к капитану. - Что означает вся эта... вся эта белиберда насчет чадолюбия? Зачем вы ко мне явились? Меня ждет карета. Все эти леди и свидетели... В чем наконец дело?
- Все очень просто, милорд. Вам кажется, что в Шонтсе я разыгрывал над вами какие-то шутки. Ничего подобного. У меня есть свидетель. Это нападение на вас внизу, шум у вас в комнате...
- Кто мне поручится, что это правда?
- Мальчик буфетчика из Шонтса. Ваш слуга его знает, он видел его в буфетной. Он натворил бед - навредил вам и мне - и убежал. Я только что его поймал. Не успел даже перекинуться с ним и двумя десятками слов. Задайте ему пяток вопросов, и все станет на свое место. И вы убедитесь - я питаю к вам одно лишь глубочайшее уважение.
Лорд Магеридж поджал губы и остался непреклонен.
- Прибавьте к этому волнение старого человека, Старого солдата, вставил лорд Чикни. - Мальчик не имел в виду ничего дурного.
С грубостью вконец измученного человека лорд-канцлер отмахнулся от старого генерала.
- Уф! - вздохнул он. - Уф! Ну, ладно, даю вам одну минуту, - сказал он капитану Дугласу. - Где ваш свидетель?
Капитан открыл дверь. И пред очами двух великих людей предстал Билби.
- Рассказывай, да поживее, - приказал капитан.
- Говори все как есть! - прикрикнул лорд-канцлер. - Да мигом!
Он так рявкнул "мигом", что Билби даже подскочил.
- Рассказывай, - вставил генерал более мягко. - Рассказывай, не бойся.
Билби чуть помолчал, собираясь с духом, и начал:
- Ну вот... Это он мне велел так сделать. Он сказал - иди-ка туда...
Капитан хотел было вмешаться, но лорд-канцлер остановил его величественным взмахом руки, сжимавшей часы.
- Он тебе велел! - сказал он. - Я так и знал. Теперь скажи: он велел тебе войти и натворить там все, что можно?
- Да, сэр, - горестно ответил Билби. - Только я не сделал старому джентльмену ничего плохого.
- Но кто же тебе велел? - завопил капитан. - Кто?
Лорд Магеридж уничтожил его одним взмахом руки и бровей. Его указующий перст словно гипнотизировал Билби.
- Изволь только отвечать на вопросы. У меня есть еще ровно полминуты. Итак, он велел тебе войти. Он заставил тебя войти. А ты при первой же возможности убежал?
- Я просто удрал.
- Довольно! А вы, сэр, как вы посмели явиться сюда, даже не придумав правдоподобной сказки? Как вы посмели после безобразного балагана в Шонтсе явиться ко мне с новым шутовством? Как вы решились на эту последнюю, дикую проделку - вы, очевидно, считаете ее веселой забавой? Да еще втянули в нее вашего доблестного и почтенного дядюшку? Вы, верно, и этого несчастного мальчика заставили выучить какую-нибудь хитроумную выдумку. Вам, видно, никогда не приходилось сталкиваться с лжесвидетелями, - они теряются при первом же вопросе. Ваш не успел даже начать свою лживую историю! Он по крайней мере сразу понял разницу между моими и вашими моральными устоями. Кэндлер! Кэндлер!
Появился Кэндлер.
- Эти... эти _джентльмены_ уходят. У вас все готово?
- Карета у дверей, милорд. Та, что обычно.
Капитан Дуглас сделал последнюю отчаянную попытку.
- Сэр! - взмолился он. - Милорд!
Лорд-канцлер повернулся к нему, стараясь придать своему лицу спокойное выражение, но брови его так и ходили ходуном, точно столбы черного дыма на ветру.
- Капитан Дуглас, - сказал он. - Вы, вероятно, не отдаете себе отчета в том, как дороги время и терпение должностного лица, занимающего такое положение, как я. Конечно, для вас весь мир - лишь огромная канва, на которой вы вышиваете узоры своих... своих милых шуточек. Но жизнь не такова. Она реальна. Она серьезна. Вы вправе посмеяться над простодушием старого человека, но то, что я говорю вам, - суровая правда. Поверьте, цель жизни - вовсе не комический эффект. А вы, сэр, вы представляетесь мне невыносимо глупым, дерзким, никчемным молодым человеком. Дерзким. Никчемным. И глупым.
Во время этой тирады Кэндлер подал ему дорожный плащ - чудо красоты и элегантности, - и последние слова лорд-канцлер произнес, выпятив грудь колесом, так как Кэндлер в это время помогал ему надеть плащ в рукава.
- Милорд! - вновь воскликнул капитан Дуглас, но решимость уже покидала его.
- Нет! - сказал лорд-канцлер и угрожающе наклонился вперед, пока Кэндлер обдергивал сзади полы его куртки и поправлял воротник плаща.
- Дядюшка! - взмолился капитан Дуглас.
- Нет, - коротко, по-солдатски отрезал генерал и отвернулся, сделав поворот точно на девяносто градусов. - Ты даже не представляешь себе, как ты меня оскорбил, Алан. Не можешь себе даже представить... Вот уж не думал, не гадал... И это потомок Дугласов! Лжесвидетельство и оскорбление... Простите, дорогой Магеридж, мне бесконечно стыдно.
- Я вполне понимаю, вы пали жертвой так же, как и я. Вполне понимаю. Очередная дурацкая выходка. Прошу извинить, но я спешу.
- Ах ты дурень! - сказал капитан и шагнул к растерянному, испуганно отпрянувшему Билби. - Ты, безмозглый врунишка! Что ж ты это выдумал?
- Ничего я не выдумал!
И тут совершенно отчаявшийся Дуглас вдруг вспомнил Мадлен, прелестную, неотразимую Мадлен. Он рисковал потерять ее, он ее унизил и оскорбил и вот совсем запутался. Он поставил себя в непостижимо дурацкое положение и чуть было не накинулся с кулаками на грязного, глупого мальчишку, да еще в присутствии дядюшки и лорда-канцлера. Мир теперь для него потерян, и потерян весьма бесславно. И она тоже потеряна. Может быть, как раз в эту минуту, когда он продолжает делать глупости, она уже пытается утешить свою оскорбленную гордость?
Нет, самое главное, самое важное в жизни - любовь. Тот, кто ставит перед собой слишком много целей, только попусту растратит себя и никогда ничего не добьется. И его охватила твердая решимость немедленно прекратить и забыть всю эту дурацкую историю с Билби. Он уже не думал о своей репутации, о приличиях, о негодовании лорда Магериджа и добрых намерениях дядюшки Чикни.
Капитан повернулся и кинулся прочь из комнаты. Он совершил чудо акробатики, чтобы не наскочить на чемодан лорда-канцлера, как на грех поставленный младшим лакеем между дверьми, пересек широкий, величественный холл и через секунду уже запустил мотор своего мотоцикла и вскочил в седло. Лицо его выражало яростную решимость. Он проскочил под самыми мордами лошадей, запряженных в коляску леди Бич-Мандарин; сделав головокружительный зигзаг, ухитрился не перевернуть тележку торговца рыбой и изрядно попортил величественную осанку мистера Помграната, пулей проскочив у него перед самым носом, когда этот великий антрепренер переходил улицу, по обыкновению не глядя по сторонам; с треском и грохотом, подпрыгивая по мостовой, мотоцикл свернул за угол, торопясь вернуть седока к очаровательной, неотразимой женщине, чье влияние оказалось так пагубно для карьеры капитана Дугласа...
Не помня себя от ярости, капитан мчался прочь из Лондона, подвергая всех встречных и поперечных серьезной опасности. Сторонний наблюдатель заметил бы только его порозовевшие щеки и сосредоточенный взгляд, но в душе капитана бушевала буря - он осыпал кощунственными проклятиями весь белый свет, не щадя и самого себя. И в довершение всех несчастий, когда он пересекал открытый прохладный луг, то у самого столба с надписью "До Лондона тринадцать миль" задний баллон мотоцикла вдруг с оглушительным треском лопнул.
У каждого из нас бывает в жизни критическая минута, поворотный пункт; и нередко начинается он взрывом, внезапным пробуждением в ночи, вспышкой молнии на пути в Дамаск - знамением и предвестником того нового, что ждет впереди. Безудержный порыв - еще не решимость. Эта неистовая гонка вовсе не означала, что капитаном завладело одно стремление, что все его душевные силы сосредоточились на единой цели. Это была, в сущности, не жажда достичь цели, а скорее бегство, бегство от самого себя, от разлада с самим собой. И вдруг - остановка!..