Страница:
Глава тридцать шестая
РАЗВИТИЕ РЕЛИГИОЗНЫХ ИДЕЙ ВО ВРЕМЕНА РИМСКОЙ ИМПЕРИИ
Людская душа в этой латинско-греческой империи первых двух веков христианской эры была удручена и разочарована. Повсюду правили принуждение и жестокость; гордыня и желание пустить пыль в глаза заменили чувство чести и долга; практически нигде нельзя было встретить постоянства в счастье и душевном состоянии. Бедные были совершенно несчастны, и ими все презирали; богатые тоже не чувствовали себя в безопасности и горячечно искали развлечений. Городская жизнь часто выплескивалась в багряной страсти цирка, где дрались с собой люди и животные не на жизнь, а на смерть, где они мучили друг друга и убивали. Цирки принадлежат к самым характерным останкам римских развалин. Городская жизнь римлян была окрашена существованием цирковых арен. Беспокойство же человеческих сердец проявлялось в глубочайшем религиозном беспокойстве.
С того момента, когда арийские орды впервые вторглись в границы древнейших цивилизаций, судьба старых богов была предрешена: им нужно было либо измениться, либо исчезнуть. На протяжении сотен поколений темноволосые земледельческие народности связывали свою жизнь и свои мысли с храмом, который был центром всей их жизни и существования. Их разум был занят обрядами и вечными опасениями того, чтобы в жертвенных обрядах или мистериях не произошли какие-то неточности. Их боги кажутся нам чудовищными и алогичными, поскольку сами мы принадлежим к миру, воспитанному на арийских принципах, но для этих древних народов их божества обладали непосредственной действительностью и жизненной способностью существ, которых видишь в интенсивных мечтаниях. Завоевание одного города другим в Шумере или раннем Египте вело за собой изменение или же переименование богов и богинь, но оставляло неизменным форму и сам дух культа. Общий характер этой религии не подвергался каким-либо переменам. Герои сна могли меняться, но сон продолжался, и всегда он был одним и тем же видом сна. Первые семитские завоеватели имели достаточно подобную шумерской мысленную структуру, чтобы принять религию завоеванной ими месопотамской цивилизации в качестве собственной, не внося в нее никаких коренных перемен. Египет никогда не познал такого завоевания, которое бы вызвало религиозную революцию. И во времена Птолемееев, и во времена Цезарей его жречество, храмы и алтари по сути своей остались египетскими.
Если победители и побежденные обладали похожими общественными и религиозными привычками, их боги могли жить друг с другом в согласии, объединяться и ассимилировать. Если два божества имели подобный характер, их тут же отождествляли друг с другом. Жрецы, а за ними и простой народ, утверждали, что это один и тот же бог, только почитаемый под различными именами. Такое объединение богов мы называем теокразией; период великих завоеваний около 1000 г. до н.э. был периодом теокразии. На громадных пространствах местные божества расплылись, чтобы предстать в виде одного всеобщего бога. Именно потому, когда иудейские пророки провозглашали в Вавилоне, что имеется только один Бог, Бог справедливости для всей земли, людские умы были готовы воспринять эту идею.
Но часто бывало и так, что боги слишком уж были непохожими друг на друга, чтобы пройти процесс ассимиляции, и тогда этих богов связывали какими-то родственными отношениями. Женское божество - а эгейский мир до прихода греков был слишком уж привязан к собственным материнским богиням отдавали замуж за мужское божество, звериное или звездное божество принимало человеческую форму, в то время как древнее его представление, животное или астрономическое (змей, солнце, звезда), с тех пор становился элементом орнамента или символом. Иногда бог покоренного народа становился ярым противником новых, светлых богов. История религий полна такими вот приспособлениями, компромиссами, рациональными взглядами на подобные местные божества.
Когда Египет развивался из городов-государств в объединенную державу, он также проходил через период теокразии. Главным богом был Осирис, почитаемый возложением жертв в период сбора урожая, и фараон был земным воплощением этого божества. Осириса представляли как бога, который периодически умирает и воскресает; но он был не только лишь семенем и урожаем, но и, путем естественного расширения понятий, образом человеческого бессмертия. Среди множества его символов выдающееся место занимал скарабей с широкими крыльями, который закапывает свои яйца, чтобы вновь возродиться из них, и лучистое солнце, которое заходит, чтобы снова взойти. Впоследствии его отождествляли с Аписом, священным быком. Спутницей Озириса была богиня Изида. Эта же богиня была одновременно и Хатор, божественной коровой, была растущей луной и морской звездой. Озирис умирает, она же рожает ребенка, Гора, бога с головой ястреба - рассвет, который преображается в нового Озириса. Изиду изображали с младенцем Гором на руках, стоящей на серпе луны. В этой истории нет логической родственной связи, человеческий разум родил ее еще до того, как научился мыслить систематически, и вследствие этого, в ней еще очень много от сонного видения. Чуть ниже этой троицы стоят другие, еще более темные египетские божества, злые божества: например, Анубис с головой шакала, черная ночь и т.д., пожиратели, искусители, враги богов и человека.
Каждая религиозная система с течением времени пытается приспособиться к форме людской души, и не следует сомневаться, что, несмотря на все эти алогичные, странные символы, египетскому народу удалось сформировать для самого себя путь истинной набожности и утешения. Египетская душа испытывала слишком сильное желание бессмертия, и вся религиозная жизнь Египта обращалась вокруг этого желания. Египетская религия была религией бессмертия в такой степени, как никакая другая. Когда Египет попал в руки чуждых завоевателей, а египетские боги утратили политическое значение, желание обретения справедливости в будущей жизни сделалось еще более сильным.
Завоевание Египта греками превратило Александрию в центр египетской религиозной жизни, и даже не сколько египетской, сколько всего эллинского мира. Птолемей I основал громадный храм, Серапеум, где почитали божественную троицу: Сераписа (переименованный Озирис-Апис), Изиду и Гора. Их не считали отдельными божествами, но тремя воплощениями одного и того же бога; Сераписа идентифицировали с греческим Зевсом, римским Юпитером и персидским богом солнца. Культ Сераписа проник туда, куда достигло эллинское влияние, даже в северную Индию и западный Китай. Мир, в котором будничная жизнь была столь безнадежной, жадно воспринял идею бессмертия, провозглашавшую справедливую оценку жизни и бессмертие. Сераписа называли "спасителем" душ. "После смерти, - говорят гимны тех времен, - мы останемся под опекой его провидения". Изида также привлекала массы последователей. В ее храмах стояли изображения, представляющие ее как Царицу Небесную, с младенцем Гором на руках. Перед этими изображениями возжигали свечи, приносили жертвенные дары, обритые наголо жрецы давали обет безбрачия и бессменно сменялись у ее алтарей.
Расширение римской державы открыл западноевропейский мир воздействию нового культа. Храмы Сераписа и Изиды, гимны жрецов, вера в вечную жизнь продвигались вместе с римскими орлами в Шотландию и Голландию. Но у религии Сераписа и Изиды имелось множество соперников. Среди них главенствующее место занимал митраизм. Это была религия персидского происхождения, и центральной ее идеей были уже несколько забытые мистерии, во время которых Митра убивал жертвенного священного и добродетельного быка. Здесь мы уже имеем дело с чем-то более первобытным, чем усложненные и софистические верования в Сераписа-Изиду. Мы отступаем к кровавым жертвам гелиолитического периода развития человеческой культуры. На митраистских изображениях из раны быка обильно вытекает кровь, а уже из этой крови вырастает новая жизнь. Желающие стать посвященными в мистерии Митры принимали купель из крови жертвенного быка. С этой целью они становились под помостом, на котором быка убивали, и кровь стекали на них через отверстия в помосте.
Обе эти религии (но то же самое можно сказать о множестве других культов, которые пытались привлечь рабов и граждан во времена правления первых императоров) были религиями личностными. Их целью было личное спасение и личное бессмертие. Давние религии были не личностными, но общественными. Давние боги были, прежде всего, богами города или государства, и уж только после этого - богами отдельных личностей. Принесение им жертв было общественной, а не личной функцией. Возложения жертв относились к общественным, практическим и насущным потребностям. Тем не менее, поначалу греки, а впоследствии и римляне, убрали религию из политики. С помощью же египетской традиции, религия вообще сдвинулась в мир иной.
Эти новые религии, гласящие личное бессмертие, отвернули сердца и чувства всех людей от старых государственных религий, но еще не сумели их заменить полностью. Типичный город времен первых римских императоров имел множество святилищ богов самого разного рода. Имел свои храмы и Юпитер Капитолийский, величайший бог римлян, и правящий император. Все дело в том, что императоры научились от фараонов, как можно сделаться богом. В подобного рода храмах поддерживался холодный, политически-государственный культ; сюда приходили вознести жертву или же сжигали горстку курений, чтобы доказать свою лояльность. Зато все бремя собственных забот несли в храм Изиды, сладчайшей Царицы Небесной, каждый искал у нее совета и защиты. Еще существовали местные и довольно-таки эксцентричные божества. Севилья, например, долгое время поддерживала культ карфагенской Венеры. В гроте или подземном святилище стоял алтарь Митры, которого в особенной мере почитали легионеры и рабы. Имелась, скорее всего, и синагога, куда евреи собирались для совместного чтения Библии ( скорее всего, Пятикнижия - прим. перевод.), и где поддерживалась вера в невидимого бога всей земли. Иногда на фоне политических признаков государственной религии с евреями случались и неприятности. Дело в том, что они считали, будто Бог их ревнив и не выносит почитания богов чужих, в связи с чем отказывались принимать участие в публичных жертвоприношениях в честь Цезаря. Из за опасений в поклонении чужим богам они даже не желали отдавать честь римским штандартам.
На востоке, еще перед Буддой, существовали аскеты, женщины и мужчины, отрекшиеся от жизненных наслаждений, они отказывались от супружества и достатка, искали же исключительно духовной силы и бегства от ловушек и напастей окружающего мира, живя в одиночестве и самоотречении. Сам Будда выступил в свое время против излишнего аскетизма, но уже многие из его учеников вели слишком суровую монашескую жизнь. В некоторых греческих культах тоже поддерживались похожие мнения, вплоть до самокастрации. В первом веке до нашей эры аскеза появляется и в еврейских общинах Иудеи и Александрии. Люди массово покидали мир и предавались мистическим размышлениям, ведя жизнь, лишенную даже малейших удобств. К таким, например, принадлежала секта ессеев. В течение первых двух веков нашей эры стремление к аскезе было всеобщим, все искали "спасения" от несчастий тогдашних времен. Давнее чувство установленного порядка, доверие к жрецу и храму, к закону и традиции - исчезло. В этом мире рабства, жестокости, тревог, излишка и горячечного стремления удовлетворения своих самых извращенных желаний и родилась та самая эпидемия недовольства самим собой, внутренней обеспокоенности, мучительного поиска покоя, пускай даже и ценой самоотречений и добровольных страданий. Это вызвало, что Серапеум заполнился толпами вопящих кающихся, и это же стало причиной того, что неофиты шли в кровавый мрак митраистского грота.
Глава тридцать седьмая
УЧЕНИЕ ИИСУСА
В то время, когда в Риме правил Цезарь Август, первый из цезарей, в Иудее родился Иисус, которого христианство называет Христом. Именно он призвал к жизни религию, которая должна была сделаться официальной религией всей римской империи.
Следует отделить историю от теологии. Значительная часть христианского мира верит, что Иисус был воплощением бога всей земли, которого познали первые евреи. Историк же, если он обязан оставаться историком, не может подобной интерпретации ни принять, ни отбросить. Материально Иисус проявил себя в людском теле, поэтому историк обязан трактовать его как человека.
Иисус появился в Иудее во времена правления императора Тиберия. Был он пророком. Свое учение он проповедовал точно так же, как и древние еврейские пророки. К этому времени ему было около тридцати лет, и мы не знаем, какой была его жизнь до того, как он начал проповедовать. Нашим единственным и непосредственным источником информации о жизни и учении Христа являются четыре Евангелия. Все четыре довольно-таки согласно представляют нам описание весьма выразительной личности. Здесь следует заметить: Он был таким. Подобного придумать невозможно.
Но, точно так же, как личность Гаутамы Будды исказила и затмила недвижимая сидящая фигура, позолоченный идол позднего буддизма, так и мы чувствуем, что скромная и страстная фигура Иисуса исчезла под конвенциональной фантастичностью, наложенной на нее ошибочно понятым уважением в современном христианском искусстве. Иисус был бедным учителем, который путешествовал по пыльной, жаркой Иудее, живя случайными дарами; тем не менее, его всегда изображают чистеньким, причесанным и прилизанным, на одеждах нет ни пятнышка; и одновременно в нем чувствуется какая-то недвижимость, как будто он бесшумно проплывает по воздуху. Одно это уже сделало его для многих образом неестественным и невероятным, поскольку всегда существуют люди, которые не могут отличить суть рассказа от глупых, чисто орнаментальных добавок, которыми эту суть одарила бессмысленная вера и преданность.
Но как только мы отбросим все эти аксессуары, то увидим очень живую, очень человеческую, весьма серьезную и страстную личность, человека, легко поддающегося страстям, который дарит миру новое, простое и глубокое учение, говорящее о всеобщем, любящем Боге-отце и о пришествии царства небесного. Иисус был человеком - воспользовавшись банальным выражением - с огромным личным обаянием. Он привлекал к себе сторонников и наполнял их любовью и отвагой. Слабых и страдающих излечивало само его присутствие. Скорее всего, он был человеком болезненным, как можно сделать вывод из его скорой смерти на кресте. Традиция гласит, что он даже потерял сознание, когда ему, согласно обычаю, приказали тащить свой крест до места казни.
В течение трех лет Иисус обошел всю страну, ширя свое учение, после чего пришел в Иерусалим, где его обвинили в стремлении установления какого-то странного царства в Иудее; на основании этого обвинения его судили, а затем распяли на кресте вместе с двумя преступниками. Иисус перестал страдать еще задолго до того, как те двое испустили дух.
Доктрина о царстве божьем, являющаяся центральной во всем учении Иисуса, вне всякого сомнения является самой революционной доктриной, которая когда-либо беспокоила и изменяла людскую мысль. Потому-то и не удивительно, что тогдашний мир не смог охватить всего ее значения и отступил, испугавшись, даже от половинного понимания ее лозунгов, грозящих установившимся традициям и общностям. Ведь учение о царстве божьем, как провозглашал его Иисус, не была ничем иным как смелым и не признающим никаких компромиссов требованием полнейшего изменения и очищения жизни, как внутренней, так и внешней. Это всеразрушающее учение следует искать только лишь в евангелиях; только в них еще можно почувствовать силу его удара, направленного в застывшие, давным-давно установленные понятия.
Евреи были уверены, что Бог, единственный Бог всего мира, является Богом справедливым, но и они понимали его как купца, который заключил с патриархом Авраамом договор, завет, для них самих, правда, весьма выгодный, обещающим окончательное господство над всем миром. Со страхом и ужасом глядели они на то, как Иисус сваливает в прах эти драгоценные заверения. Он говорил, что Господь не торговец; нет народа избранного, нет привилегированных в Царствии Божьем. Бог - это любящий отец всяческой жизни, столь же неспособным выделить кого-либо, как и солнце, которое всем светит одинаково. И все люди являются братьями - как грешники, так и возлюбленные сыновья этого божественного отца. В притче о добром самаритянине Иисус осудил это естественное людское стремление к возвышению собственного народа за счет других рас и верований. В притче о работниках на винограднике Господнем он отбирал у евреев их упрямое мнение, будто бы они обладают исключительным правом на Бога. Над всеми - учил он - кого Господь примет в царство свое, он распространяет свою опеку одинаково, ибо нет меры его щедрости. От всех - и в доказательство приводится притча о закопанных талантах и вдовьем гроше - он требует наибольшего, сколько кто может дать. В Царстве Небесном нет ни привилегий, ни скидок, ни кредитов.
Иисус оскорблял не только горячий племенной патриотизм евреев. Это был народ с сильно развитым семейным инстинктом, он же хотел все эти тесные и связующие семейные цепи слить в один огромный поток любви к Богу. Все Царство Божие должно было стать единой семьей его приверженцев. И вот мы слышим о том, что "Когда же Он еще говорил к народу, Матерь и братья Его стояли вне дома, желая говорить с Ним. И некто сказал Ему: вот Матерь твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобою. Он же сказал в ответ говорившему: кто матерь Моя, и кто братья Мои? ( ... ) Ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат и сестра и матерь".27
Иисус бил по патриотизму и семейным связям во имя всеобщего Божьего отцовства и человеческого братства, но учение его одновременно осуждала все неравенства в экономической системе, всяческую личную собственность и всяческие личные выгоды. Все люди принадлежат к Царствию; все, чем они обладают, принадлежит Царствию; жизнь справедлива ко всем, единственная же справедливая жизнь - это служение Господу и преданность воле Божией во всем, чем мы обладаем и чем сами являемся. Он неустанно нападал на личный достаток, на всяческие привилегии частной жизни.
"Когда выходил Он в путь, подбежал некто, пал пред Ним на колени и спросил Его: Учитель благий! Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Иисус сказал ему: чт( ты называешь меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Знаешь заповеди: не прелюбодействуй; не убивай; не кради; не лжесвидетельствуй; не обижай; почитай отца твоего и мать. Он же сказал Ему в ответ: Учитель, все это сохранил я от юности моей. Иисус, взглянув на него, полюбил его и сказал ему: одного тебе недостает: пойди, все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, последуй за мной. Он же, смутившись от сего слова, отошел с печалью, потому что у него было большое имение."
"И посмотрев вокруг, Иисус говорит ученикам своим: как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие! Ученики ужаснулись от слов Его. Но Иисус опять говорит им в ответ: дети! Как трудно надеющимся на богатство войти в Царствие Божие! Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие."28
Более того, в этих пророчествах о Царствии Божием Иисус не пощадил расчетливой справедливости, провозглашаемой формальной религией. Значительная часть его высказываний направлена против мелочных правил набожности. "Потом спрашивают Его фарисеи и книжники: зачем ученики Твои поступают не по преданию старцев, но руками без омовения едят хлеб? Он сказал им в ответ: хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исаия, как написано: "люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня; но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим"; ибо вы, оставивши заповедь Божию, держитесь предания человеческого, омовения кружек и чаш, и делаете многое другое, сему подобное. И сказал им: хорошо ли, чти вы отменяете заповедь Божию, только лишь чтобы соблюсти свое предание."29
Иисус провозглашал не только моральную, но и социальную революцию; его учение, как видно из множества намеков, имело и явный политический характер. Правда, он говорил, что царствие его не от мира сего, что оно лежит в сердцах людских, а не на троне, но было явно заметно, что как только где-либо и в какой-либо степени царство его охватит человеческие сердца, повсюду там весь внешний мир должен будет основательнейшим образом перестроиться и обновиться.
Хотя глухота и слепота его слушателей могла пропустить многое из учения Иисуса, ни для кого не тайна, что он стремился революционизировать мир. Весь смысл оппозиции к нему, обстоятельства суда над ним и казни явно указывают на то, что современники хорошо понимали, к чему он ведет: изменить, переплавить, расширить человеческую жизнь по всем направлениям.
И не удивительно поэтому, что при словах его проповедей богачи и имущие испытывали ужас, и им казалось, будто мир, их мир, уходит у них из под ног. Все, в чем их частная жизнь отклонялась от службы обществу, Иисус вытаскивал на свет безграничной религиозной жизни. Это был страшный моральный охотник, выгонявший человечество из берлог, где оно до сих пор отсиживалось. В белоснежном сиянии этого царства не должно было быть ни богатств, ни привилегий, ни гордыни, ни превосходства; ни манка, ни оплаты - одна лишь любовь. Так можно ли удивляться, что люди, ошеломленные и ослепленные, кричали против него? Даже ученики его кричали, когда он тащил их в уж слишком ослепляющее сияние. Можно ли дивиться тому, что жрецы поняли, что ним и ними нет выбора, что погибнет либо он, либо все жреческое сословие? Можно ли удивляться тому, что римские солдаты, остановившись в изумлении перед вещами, которых сами не понимали, но которые угрожали всем принципам их жизни, искали спасения в гомерическом хохоте, после чего напялили на Иисуса терновый венец и дали пурпурные одеяния, делая из него шутовского Цезаря? Ведь те, кто принимал его со всей серьезностью, тот одновременно вступал в весьма беспокойную жизнь, ему приходилось отбросить все старые привычки, ему приходилось управлять собственными инстинктами и страстями и испытывать невероятное счастье...
Глава тридцать восьмая
РАЗВИТИЕ ХРИСТИАНСКОЙ ДОКТРИНЫ
В четырех Евангелиях мы находим фигуру и учение Христа, но практически не находим догмы католической церкви. В письмах, в целом ряде писем непосредственных последователей Иисуса мы находим содержащиеся там указания христианской веры.
Главным творцом христианской доктрины был св. Павел. Он никогда не видел Иисуса, никогда не слыхал, как тот проповедует. Поначалу Павла звали Савлом, и он был известен как рьяный преследователь горстки учеников Иисуса после его казни на кресте. А потом он неожиданно обратился в христианство и даже сменил имя. Это был очень яркий и сильный ум, глубоко и страстно интересующийся тогдашними религиозными течениями. Павел прекрасно разбирался в иудаизме, митраизме и современной александрийской религии. Многие из понятий и выражений этих религий он перенес в христианство. Первоначальное учение Христа, учение о Царстве Божием, он расширил весьма незначительно. Но он же учил, что Иисус был не только обещанным Христом, предсказанным вождем евреев, но что смерть его была жертвой - подобно древним жертвам в первобытных цивилизациях - жертвой во имя спасения всего человечества.
Различные религии, существуя рядом друг с другом, перенимают одна от другой определенные моменты церемониала и многие внешние свойства. Например, буддизм в Китае в настоящее время имеет точно такие же храмы, священников, обычаи, как и таоизм, развившийся из учения Лао Цы. А ведь буддизм и таоизм по сути своей различаются чуть ли не полярным образом. Ни в коей мере не бросает тени на суть христианского учения то, что оно переняло не только такие вещи как бритых священников, вотивные жертвы, алтари, свечи, пение гимнов и изображения из александрийских и митраистских верований, или даже то, что христианство присвоило их выражения и теологические понятия. Все эти религии, не считая множества малых культов сосуществовали рядом друг с другом. Каждая из них искала приверженцев, и верующие иной раз должны были переходить из одной религии в другую. Время от времени какой-нибудь из этих религий начинало покровительствовать правительство. Только вот на христианство всегда глядели с большей подозрительностью, поскольку христиане, точно так же, как и евреи, отказывались отдавать божественную честь императору. Это и стало поводом считать христианство бунтарской религией, вне зависимости от революционного духа учения самого Христа.
Св. Павел ознакомил своих последователей с понятием, что Иисус, подобно Озирису, был богом, который умер, чтобы затем воскреснуть и подарить людям бессмертие. Довольно скоро растущую христианскую общину разделил сложный теологический спор относительно родства между богом Иисусом и богом-отцом. Ариане учили, что в Иисусе имелась божественная суть, но он отличался от Отца и был по рангу ниже его. Савелиане утверждали, что Иисус был одной из форм Отца, и что Бог был Иисусом и Отцом одновременно, как человек может быть одновременно отцом и ремесленником; тринитариане же создали весьма сложную доктрину: что Бог является и единством и троицей - Отцом, Сыном и Духом Святым. Какое-то время казалось, что арианство победит всех соперников, но, в конце концов, после множества дискуссий, насилий и войн, тринитарианскую формулу приняло все христианство. Самое полное свое выражение оно нашло в Символе Веры св. Афанасия.
РАЗВИТИЕ РЕЛИГИОЗНЫХ ИДЕЙ ВО ВРЕМЕНА РИМСКОЙ ИМПЕРИИ
Людская душа в этой латинско-греческой империи первых двух веков христианской эры была удручена и разочарована. Повсюду правили принуждение и жестокость; гордыня и желание пустить пыль в глаза заменили чувство чести и долга; практически нигде нельзя было встретить постоянства в счастье и душевном состоянии. Бедные были совершенно несчастны, и ими все презирали; богатые тоже не чувствовали себя в безопасности и горячечно искали развлечений. Городская жизнь часто выплескивалась в багряной страсти цирка, где дрались с собой люди и животные не на жизнь, а на смерть, где они мучили друг друга и убивали. Цирки принадлежат к самым характерным останкам римских развалин. Городская жизнь римлян была окрашена существованием цирковых арен. Беспокойство же человеческих сердец проявлялось в глубочайшем религиозном беспокойстве.
С того момента, когда арийские орды впервые вторглись в границы древнейших цивилизаций, судьба старых богов была предрешена: им нужно было либо измениться, либо исчезнуть. На протяжении сотен поколений темноволосые земледельческие народности связывали свою жизнь и свои мысли с храмом, который был центром всей их жизни и существования. Их разум был занят обрядами и вечными опасениями того, чтобы в жертвенных обрядах или мистериях не произошли какие-то неточности. Их боги кажутся нам чудовищными и алогичными, поскольку сами мы принадлежим к миру, воспитанному на арийских принципах, но для этих древних народов их божества обладали непосредственной действительностью и жизненной способностью существ, которых видишь в интенсивных мечтаниях. Завоевание одного города другим в Шумере или раннем Египте вело за собой изменение или же переименование богов и богинь, но оставляло неизменным форму и сам дух культа. Общий характер этой религии не подвергался каким-либо переменам. Герои сна могли меняться, но сон продолжался, и всегда он был одним и тем же видом сна. Первые семитские завоеватели имели достаточно подобную шумерской мысленную структуру, чтобы принять религию завоеванной ими месопотамской цивилизации в качестве собственной, не внося в нее никаких коренных перемен. Египет никогда не познал такого завоевания, которое бы вызвало религиозную революцию. И во времена Птолемееев, и во времена Цезарей его жречество, храмы и алтари по сути своей остались египетскими.
Если победители и побежденные обладали похожими общественными и религиозными привычками, их боги могли жить друг с другом в согласии, объединяться и ассимилировать. Если два божества имели подобный характер, их тут же отождествляли друг с другом. Жрецы, а за ними и простой народ, утверждали, что это один и тот же бог, только почитаемый под различными именами. Такое объединение богов мы называем теокразией; период великих завоеваний около 1000 г. до н.э. был периодом теокразии. На громадных пространствах местные божества расплылись, чтобы предстать в виде одного всеобщего бога. Именно потому, когда иудейские пророки провозглашали в Вавилоне, что имеется только один Бог, Бог справедливости для всей земли, людские умы были готовы воспринять эту идею.
Но часто бывало и так, что боги слишком уж были непохожими друг на друга, чтобы пройти процесс ассимиляции, и тогда этих богов связывали какими-то родственными отношениями. Женское божество - а эгейский мир до прихода греков был слишком уж привязан к собственным материнским богиням отдавали замуж за мужское божество, звериное или звездное божество принимало человеческую форму, в то время как древнее его представление, животное или астрономическое (змей, солнце, звезда), с тех пор становился элементом орнамента или символом. Иногда бог покоренного народа становился ярым противником новых, светлых богов. История религий полна такими вот приспособлениями, компромиссами, рациональными взглядами на подобные местные божества.
Когда Египет развивался из городов-государств в объединенную державу, он также проходил через период теокразии. Главным богом был Осирис, почитаемый возложением жертв в период сбора урожая, и фараон был земным воплощением этого божества. Осириса представляли как бога, который периодически умирает и воскресает; но он был не только лишь семенем и урожаем, но и, путем естественного расширения понятий, образом человеческого бессмертия. Среди множества его символов выдающееся место занимал скарабей с широкими крыльями, который закапывает свои яйца, чтобы вновь возродиться из них, и лучистое солнце, которое заходит, чтобы снова взойти. Впоследствии его отождествляли с Аписом, священным быком. Спутницей Озириса была богиня Изида. Эта же богиня была одновременно и Хатор, божественной коровой, была растущей луной и морской звездой. Озирис умирает, она же рожает ребенка, Гора, бога с головой ястреба - рассвет, который преображается в нового Озириса. Изиду изображали с младенцем Гором на руках, стоящей на серпе луны. В этой истории нет логической родственной связи, человеческий разум родил ее еще до того, как научился мыслить систематически, и вследствие этого, в ней еще очень много от сонного видения. Чуть ниже этой троицы стоят другие, еще более темные египетские божества, злые божества: например, Анубис с головой шакала, черная ночь и т.д., пожиратели, искусители, враги богов и человека.
Каждая религиозная система с течением времени пытается приспособиться к форме людской души, и не следует сомневаться, что, несмотря на все эти алогичные, странные символы, египетскому народу удалось сформировать для самого себя путь истинной набожности и утешения. Египетская душа испытывала слишком сильное желание бессмертия, и вся религиозная жизнь Египта обращалась вокруг этого желания. Египетская религия была религией бессмертия в такой степени, как никакая другая. Когда Египет попал в руки чуждых завоевателей, а египетские боги утратили политическое значение, желание обретения справедливости в будущей жизни сделалось еще более сильным.
Завоевание Египта греками превратило Александрию в центр египетской религиозной жизни, и даже не сколько египетской, сколько всего эллинского мира. Птолемей I основал громадный храм, Серапеум, где почитали божественную троицу: Сераписа (переименованный Озирис-Апис), Изиду и Гора. Их не считали отдельными божествами, но тремя воплощениями одного и того же бога; Сераписа идентифицировали с греческим Зевсом, римским Юпитером и персидским богом солнца. Культ Сераписа проник туда, куда достигло эллинское влияние, даже в северную Индию и западный Китай. Мир, в котором будничная жизнь была столь безнадежной, жадно воспринял идею бессмертия, провозглашавшую справедливую оценку жизни и бессмертие. Сераписа называли "спасителем" душ. "После смерти, - говорят гимны тех времен, - мы останемся под опекой его провидения". Изида также привлекала массы последователей. В ее храмах стояли изображения, представляющие ее как Царицу Небесную, с младенцем Гором на руках. Перед этими изображениями возжигали свечи, приносили жертвенные дары, обритые наголо жрецы давали обет безбрачия и бессменно сменялись у ее алтарей.
Расширение римской державы открыл западноевропейский мир воздействию нового культа. Храмы Сераписа и Изиды, гимны жрецов, вера в вечную жизнь продвигались вместе с римскими орлами в Шотландию и Голландию. Но у религии Сераписа и Изиды имелось множество соперников. Среди них главенствующее место занимал митраизм. Это была религия персидского происхождения, и центральной ее идеей были уже несколько забытые мистерии, во время которых Митра убивал жертвенного священного и добродетельного быка. Здесь мы уже имеем дело с чем-то более первобытным, чем усложненные и софистические верования в Сераписа-Изиду. Мы отступаем к кровавым жертвам гелиолитического периода развития человеческой культуры. На митраистских изображениях из раны быка обильно вытекает кровь, а уже из этой крови вырастает новая жизнь. Желающие стать посвященными в мистерии Митры принимали купель из крови жертвенного быка. С этой целью они становились под помостом, на котором быка убивали, и кровь стекали на них через отверстия в помосте.
Обе эти религии (но то же самое можно сказать о множестве других культов, которые пытались привлечь рабов и граждан во времена правления первых императоров) были религиями личностными. Их целью было личное спасение и личное бессмертие. Давние религии были не личностными, но общественными. Давние боги были, прежде всего, богами города или государства, и уж только после этого - богами отдельных личностей. Принесение им жертв было общественной, а не личной функцией. Возложения жертв относились к общественным, практическим и насущным потребностям. Тем не менее, поначалу греки, а впоследствии и римляне, убрали религию из политики. С помощью же египетской традиции, религия вообще сдвинулась в мир иной.
Эти новые религии, гласящие личное бессмертие, отвернули сердца и чувства всех людей от старых государственных религий, но еще не сумели их заменить полностью. Типичный город времен первых римских императоров имел множество святилищ богов самого разного рода. Имел свои храмы и Юпитер Капитолийский, величайший бог римлян, и правящий император. Все дело в том, что императоры научились от фараонов, как можно сделаться богом. В подобного рода храмах поддерживался холодный, политически-государственный культ; сюда приходили вознести жертву или же сжигали горстку курений, чтобы доказать свою лояльность. Зато все бремя собственных забот несли в храм Изиды, сладчайшей Царицы Небесной, каждый искал у нее совета и защиты. Еще существовали местные и довольно-таки эксцентричные божества. Севилья, например, долгое время поддерживала культ карфагенской Венеры. В гроте или подземном святилище стоял алтарь Митры, которого в особенной мере почитали легионеры и рабы. Имелась, скорее всего, и синагога, куда евреи собирались для совместного чтения Библии ( скорее всего, Пятикнижия - прим. перевод.), и где поддерживалась вера в невидимого бога всей земли. Иногда на фоне политических признаков государственной религии с евреями случались и неприятности. Дело в том, что они считали, будто Бог их ревнив и не выносит почитания богов чужих, в связи с чем отказывались принимать участие в публичных жертвоприношениях в честь Цезаря. Из за опасений в поклонении чужим богам они даже не желали отдавать честь римским штандартам.
На востоке, еще перед Буддой, существовали аскеты, женщины и мужчины, отрекшиеся от жизненных наслаждений, они отказывались от супружества и достатка, искали же исключительно духовной силы и бегства от ловушек и напастей окружающего мира, живя в одиночестве и самоотречении. Сам Будда выступил в свое время против излишнего аскетизма, но уже многие из его учеников вели слишком суровую монашескую жизнь. В некоторых греческих культах тоже поддерживались похожие мнения, вплоть до самокастрации. В первом веке до нашей эры аскеза появляется и в еврейских общинах Иудеи и Александрии. Люди массово покидали мир и предавались мистическим размышлениям, ведя жизнь, лишенную даже малейших удобств. К таким, например, принадлежала секта ессеев. В течение первых двух веков нашей эры стремление к аскезе было всеобщим, все искали "спасения" от несчастий тогдашних времен. Давнее чувство установленного порядка, доверие к жрецу и храму, к закону и традиции - исчезло. В этом мире рабства, жестокости, тревог, излишка и горячечного стремления удовлетворения своих самых извращенных желаний и родилась та самая эпидемия недовольства самим собой, внутренней обеспокоенности, мучительного поиска покоя, пускай даже и ценой самоотречений и добровольных страданий. Это вызвало, что Серапеум заполнился толпами вопящих кающихся, и это же стало причиной того, что неофиты шли в кровавый мрак митраистского грота.
Глава тридцать седьмая
УЧЕНИЕ ИИСУСА
В то время, когда в Риме правил Цезарь Август, первый из цезарей, в Иудее родился Иисус, которого христианство называет Христом. Именно он призвал к жизни религию, которая должна была сделаться официальной религией всей римской империи.
Следует отделить историю от теологии. Значительная часть христианского мира верит, что Иисус был воплощением бога всей земли, которого познали первые евреи. Историк же, если он обязан оставаться историком, не может подобной интерпретации ни принять, ни отбросить. Материально Иисус проявил себя в людском теле, поэтому историк обязан трактовать его как человека.
Иисус появился в Иудее во времена правления императора Тиберия. Был он пророком. Свое учение он проповедовал точно так же, как и древние еврейские пророки. К этому времени ему было около тридцати лет, и мы не знаем, какой была его жизнь до того, как он начал проповедовать. Нашим единственным и непосредственным источником информации о жизни и учении Христа являются четыре Евангелия. Все четыре довольно-таки согласно представляют нам описание весьма выразительной личности. Здесь следует заметить: Он был таким. Подобного придумать невозможно.
Но, точно так же, как личность Гаутамы Будды исказила и затмила недвижимая сидящая фигура, позолоченный идол позднего буддизма, так и мы чувствуем, что скромная и страстная фигура Иисуса исчезла под конвенциональной фантастичностью, наложенной на нее ошибочно понятым уважением в современном христианском искусстве. Иисус был бедным учителем, который путешествовал по пыльной, жаркой Иудее, живя случайными дарами; тем не менее, его всегда изображают чистеньким, причесанным и прилизанным, на одеждах нет ни пятнышка; и одновременно в нем чувствуется какая-то недвижимость, как будто он бесшумно проплывает по воздуху. Одно это уже сделало его для многих образом неестественным и невероятным, поскольку всегда существуют люди, которые не могут отличить суть рассказа от глупых, чисто орнаментальных добавок, которыми эту суть одарила бессмысленная вера и преданность.
Но как только мы отбросим все эти аксессуары, то увидим очень живую, очень человеческую, весьма серьезную и страстную личность, человека, легко поддающегося страстям, который дарит миру новое, простое и глубокое учение, говорящее о всеобщем, любящем Боге-отце и о пришествии царства небесного. Иисус был человеком - воспользовавшись банальным выражением - с огромным личным обаянием. Он привлекал к себе сторонников и наполнял их любовью и отвагой. Слабых и страдающих излечивало само его присутствие. Скорее всего, он был человеком болезненным, как можно сделать вывод из его скорой смерти на кресте. Традиция гласит, что он даже потерял сознание, когда ему, согласно обычаю, приказали тащить свой крест до места казни.
В течение трех лет Иисус обошел всю страну, ширя свое учение, после чего пришел в Иерусалим, где его обвинили в стремлении установления какого-то странного царства в Иудее; на основании этого обвинения его судили, а затем распяли на кресте вместе с двумя преступниками. Иисус перестал страдать еще задолго до того, как те двое испустили дух.
Доктрина о царстве божьем, являющаяся центральной во всем учении Иисуса, вне всякого сомнения является самой революционной доктриной, которая когда-либо беспокоила и изменяла людскую мысль. Потому-то и не удивительно, что тогдашний мир не смог охватить всего ее значения и отступил, испугавшись, даже от половинного понимания ее лозунгов, грозящих установившимся традициям и общностям. Ведь учение о царстве божьем, как провозглашал его Иисус, не была ничем иным как смелым и не признающим никаких компромиссов требованием полнейшего изменения и очищения жизни, как внутренней, так и внешней. Это всеразрушающее учение следует искать только лишь в евангелиях; только в них еще можно почувствовать силу его удара, направленного в застывшие, давным-давно установленные понятия.
Евреи были уверены, что Бог, единственный Бог всего мира, является Богом справедливым, но и они понимали его как купца, который заключил с патриархом Авраамом договор, завет, для них самих, правда, весьма выгодный, обещающим окончательное господство над всем миром. Со страхом и ужасом глядели они на то, как Иисус сваливает в прах эти драгоценные заверения. Он говорил, что Господь не торговец; нет народа избранного, нет привилегированных в Царствии Божьем. Бог - это любящий отец всяческой жизни, столь же неспособным выделить кого-либо, как и солнце, которое всем светит одинаково. И все люди являются братьями - как грешники, так и возлюбленные сыновья этого божественного отца. В притче о добром самаритянине Иисус осудил это естественное людское стремление к возвышению собственного народа за счет других рас и верований. В притче о работниках на винограднике Господнем он отбирал у евреев их упрямое мнение, будто бы они обладают исключительным правом на Бога. Над всеми - учил он - кого Господь примет в царство свое, он распространяет свою опеку одинаково, ибо нет меры его щедрости. От всех - и в доказательство приводится притча о закопанных талантах и вдовьем гроше - он требует наибольшего, сколько кто может дать. В Царстве Небесном нет ни привилегий, ни скидок, ни кредитов.
Иисус оскорблял не только горячий племенной патриотизм евреев. Это был народ с сильно развитым семейным инстинктом, он же хотел все эти тесные и связующие семейные цепи слить в один огромный поток любви к Богу. Все Царство Божие должно было стать единой семьей его приверженцев. И вот мы слышим о том, что "Когда же Он еще говорил к народу, Матерь и братья Его стояли вне дома, желая говорить с Ним. И некто сказал Ему: вот Матерь твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобою. Он же сказал в ответ говорившему: кто матерь Моя, и кто братья Мои? ( ... ) Ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат и сестра и матерь".27
Иисус бил по патриотизму и семейным связям во имя всеобщего Божьего отцовства и человеческого братства, но учение его одновременно осуждала все неравенства в экономической системе, всяческую личную собственность и всяческие личные выгоды. Все люди принадлежат к Царствию; все, чем они обладают, принадлежит Царствию; жизнь справедлива ко всем, единственная же справедливая жизнь - это служение Господу и преданность воле Божией во всем, чем мы обладаем и чем сами являемся. Он неустанно нападал на личный достаток, на всяческие привилегии частной жизни.
"Когда выходил Он в путь, подбежал некто, пал пред Ним на колени и спросил Его: Учитель благий! Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Иисус сказал ему: чт( ты называешь меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Знаешь заповеди: не прелюбодействуй; не убивай; не кради; не лжесвидетельствуй; не обижай; почитай отца твоего и мать. Он же сказал Ему в ответ: Учитель, все это сохранил я от юности моей. Иисус, взглянув на него, полюбил его и сказал ему: одного тебе недостает: пойди, все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, последуй за мной. Он же, смутившись от сего слова, отошел с печалью, потому что у него было большое имение."
"И посмотрев вокруг, Иисус говорит ученикам своим: как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие! Ученики ужаснулись от слов Его. Но Иисус опять говорит им в ответ: дети! Как трудно надеющимся на богатство войти в Царствие Божие! Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие."28
Более того, в этих пророчествах о Царствии Божием Иисус не пощадил расчетливой справедливости, провозглашаемой формальной религией. Значительная часть его высказываний направлена против мелочных правил набожности. "Потом спрашивают Его фарисеи и книжники: зачем ученики Твои поступают не по преданию старцев, но руками без омовения едят хлеб? Он сказал им в ответ: хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исаия, как написано: "люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня; но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим"; ибо вы, оставивши заповедь Божию, держитесь предания человеческого, омовения кружек и чаш, и делаете многое другое, сему подобное. И сказал им: хорошо ли, чти вы отменяете заповедь Божию, только лишь чтобы соблюсти свое предание."29
Иисус провозглашал не только моральную, но и социальную революцию; его учение, как видно из множества намеков, имело и явный политический характер. Правда, он говорил, что царствие его не от мира сего, что оно лежит в сердцах людских, а не на троне, но было явно заметно, что как только где-либо и в какой-либо степени царство его охватит человеческие сердца, повсюду там весь внешний мир должен будет основательнейшим образом перестроиться и обновиться.
Хотя глухота и слепота его слушателей могла пропустить многое из учения Иисуса, ни для кого не тайна, что он стремился революционизировать мир. Весь смысл оппозиции к нему, обстоятельства суда над ним и казни явно указывают на то, что современники хорошо понимали, к чему он ведет: изменить, переплавить, расширить человеческую жизнь по всем направлениям.
И не удивительно поэтому, что при словах его проповедей богачи и имущие испытывали ужас, и им казалось, будто мир, их мир, уходит у них из под ног. Все, в чем их частная жизнь отклонялась от службы обществу, Иисус вытаскивал на свет безграничной религиозной жизни. Это был страшный моральный охотник, выгонявший человечество из берлог, где оно до сих пор отсиживалось. В белоснежном сиянии этого царства не должно было быть ни богатств, ни привилегий, ни гордыни, ни превосходства; ни манка, ни оплаты - одна лишь любовь. Так можно ли удивляться, что люди, ошеломленные и ослепленные, кричали против него? Даже ученики его кричали, когда он тащил их в уж слишком ослепляющее сияние. Можно ли дивиться тому, что жрецы поняли, что ним и ними нет выбора, что погибнет либо он, либо все жреческое сословие? Можно ли удивляться тому, что римские солдаты, остановившись в изумлении перед вещами, которых сами не понимали, но которые угрожали всем принципам их жизни, искали спасения в гомерическом хохоте, после чего напялили на Иисуса терновый венец и дали пурпурные одеяния, делая из него шутовского Цезаря? Ведь те, кто принимал его со всей серьезностью, тот одновременно вступал в весьма беспокойную жизнь, ему приходилось отбросить все старые привычки, ему приходилось управлять собственными инстинктами и страстями и испытывать невероятное счастье...
Глава тридцать восьмая
РАЗВИТИЕ ХРИСТИАНСКОЙ ДОКТРИНЫ
В четырех Евангелиях мы находим фигуру и учение Христа, но практически не находим догмы католической церкви. В письмах, в целом ряде писем непосредственных последователей Иисуса мы находим содержащиеся там указания христианской веры.
Главным творцом христианской доктрины был св. Павел. Он никогда не видел Иисуса, никогда не слыхал, как тот проповедует. Поначалу Павла звали Савлом, и он был известен как рьяный преследователь горстки учеников Иисуса после его казни на кресте. А потом он неожиданно обратился в христианство и даже сменил имя. Это был очень яркий и сильный ум, глубоко и страстно интересующийся тогдашними религиозными течениями. Павел прекрасно разбирался в иудаизме, митраизме и современной александрийской религии. Многие из понятий и выражений этих религий он перенес в христианство. Первоначальное учение Христа, учение о Царстве Божием, он расширил весьма незначительно. Но он же учил, что Иисус был не только обещанным Христом, предсказанным вождем евреев, но что смерть его была жертвой - подобно древним жертвам в первобытных цивилизациях - жертвой во имя спасения всего человечества.
Различные религии, существуя рядом друг с другом, перенимают одна от другой определенные моменты церемониала и многие внешние свойства. Например, буддизм в Китае в настоящее время имеет точно такие же храмы, священников, обычаи, как и таоизм, развившийся из учения Лао Цы. А ведь буддизм и таоизм по сути своей различаются чуть ли не полярным образом. Ни в коей мере не бросает тени на суть христианского учения то, что оно переняло не только такие вещи как бритых священников, вотивные жертвы, алтари, свечи, пение гимнов и изображения из александрийских и митраистских верований, или даже то, что христианство присвоило их выражения и теологические понятия. Все эти религии, не считая множества малых культов сосуществовали рядом друг с другом. Каждая из них искала приверженцев, и верующие иной раз должны были переходить из одной религии в другую. Время от времени какой-нибудь из этих религий начинало покровительствовать правительство. Только вот на христианство всегда глядели с большей подозрительностью, поскольку христиане, точно так же, как и евреи, отказывались отдавать божественную честь императору. Это и стало поводом считать христианство бунтарской религией, вне зависимости от революционного духа учения самого Христа.
Св. Павел ознакомил своих последователей с понятием, что Иисус, подобно Озирису, был богом, который умер, чтобы затем воскреснуть и подарить людям бессмертие. Довольно скоро растущую христианскую общину разделил сложный теологический спор относительно родства между богом Иисусом и богом-отцом. Ариане учили, что в Иисусе имелась божественная суть, но он отличался от Отца и был по рангу ниже его. Савелиане утверждали, что Иисус был одной из форм Отца, и что Бог был Иисусом и Отцом одновременно, как человек может быть одновременно отцом и ремесленником; тринитариане же создали весьма сложную доктрину: что Бог является и единством и троицей - Отцом, Сыном и Духом Святым. Какое-то время казалось, что арианство победит всех соперников, но, в конце концов, после множества дискуссий, насилий и войн, тринитарианскую формулу приняло все христианство. Самое полное свое выражение оно нашло в Символе Веры св. Афанасия.