Уэлш Ирвин. Trainspotting

   Стоит тебе признать, что они обладают этим правом, и ты мигом отправляешься вместе с ними на поиски святого Грааля - той штуковины, благодаря которой ты дышишь. Потом ты начинаешь им доверять и позволяешь им навязывать себе какую-нибудь сраную теорию поведения, которую им захотелось к тебе применить. Отныне ты в их полной власти: зависимость от наркотиков сменяется зависимостью от них.
   Общество выдумало лживую, заковыристую логику, для того чтобы порабощать и изменять людей, поведение которых отличается от общепринятого. Допустим, я знаю все "за" и "против", знаю, что рано умру, что я в здравом рассудке и т. д. и т. п., но всё равно хочу колоться? Они не дадут тебе этого делать. Они не дадут тебе этого делать только потому, что это символ их собственного поражения. Ведь ты же отказываешься от того, что они тебе предлагают. Выбирай нас. Выбирай жизнь. Выбирай закладные, выбирай стиральные машины, выбирай автомобили, садись на кушетку и смотри отупляющие разум и угнетающие дух телеигры, набивая рот ёбаным дерьмом. Выбирай разложение, обоссысь и обосрись в собственном доме и смотри в ужасе на эгоистичных, охуевших выродков, которых ты произвёл на свет. Выбирай жизнь.
   Я не хочу выбирать такую жизнь. И если этих мудаков что-то не устраивает, это их личные ёбаные проблемы. Как сказал Гарри Лодер, я просто хочу продержаться до конца пути...
   Домашний арест
   Эта кровать мне знакома, точнее, стенка напротив. Пэдди Стэнтон смотрит на меня со своими семьюдесятью сервантами. Игги Поп сидя лупит молотком-гвоздодёром по груде пластинок. Моя старая спальня, в доме папиков. Ума не приложу, как я сюда попал. Помню флэт Джонни Свона, потом ощущение, что умираю. Вспомнил: Свонни вместе с Элисон ведут меня вниз по лестнице, сажают в такси и отвозят в больницу.
   Странно, но как раз перед этим я хвастал, что у меня никогда в жизни не было передоза. Это был первый раз за все разы. А всё из-за Свонни. Обычно он подмешивает в порошок до хуя мусора, и я всегда бухаю в ложку немного больше, чем надо, для компенсации. И что же сделал этот мудила? Он уколол меня чистейшим дерьмом. У меня аж дух захватило. Этот дебил, наверно, оставил им адрес моей матушки. Я полежал пару деньков в больнице, пока нормализовалось дыхание, и вот я здесь.
   И вот я здесь, в торчковой преисподней: мне так плохо, что я не могу уснуть, и я так устал, что не могу не спать. Сумеречное состояние, где нет ничего, кроме всесокрушающего страдания и боли в мозгу и во всём теле, от которых никуда не скроешься. Я с испугом замечаю, что у кровати сидит моя матушка и смотрит на меня.
   Как только я это осознаю, я начинаю испытывать такое же гнетущее неудобство, как если бы она сидела у меня на груди.
   Она кладёт руку на мой вспотевший лоб. От её насильственного прикосновения становится дурно и бросает в дрожь.
   - У тебя жар, сынок, - говорит она тихо, покачивая головой; лицо озабочено.
   Я вытаскиваю руку из-под одеяла и отстраняю её. Неверно поняв мой жест, она хватает мою руку обеими ладонями и крепко, до боли сдавливает её. Мне хочется завопить.
   - Я помогу тебе, сынок. Я помогу тебе побороть эту болезнь. Ты останешься здесь со мной и с папой, пока тебе не станет лучше. Мы справимся с ней, сынок, мы с ней справимся!
   Она смотрит на меня напряжённым, остекленевшим взглядом, а в её голосе звучит энтузиазм крестоносцев.
   Уймись, маманя, уймись.
   - Ты выдержишь, сынок. Доктор Метьюз сказал, что это как тяжёлый грипп, эти ломки, - говорит она мне.
   Интересно, когда это старина Метьюз последний раз спрыгивал? Хотелось бы мне запереть этого опасного старого пердуна на пару недель в обитую войлоком палату и колоть его по нескольку раз в день диаморфином, а потом резко перестать. И когда он начнёт бегать за мной и просить уколоть его, покачать головой и сказать: "Не волнуйся, чувак. Какие проблемы, бля? Это ж как тяжёлый грипп".
   - Он оставил мне темазепан? - спрашиваю.
   - Нет! Я сказала ему, чтоб больше никакой гадости. Тебе после неё было ещё хуже, чем после героина. Судороги, тошнота, понос... ты был в чудовищном состоянии. Больше никаких лекарств.
   - А может, мне вернуться в клинику, ма? - с надеждой предлагаю я.
   - Нет! Никаких клиник. Никакого метадона. Тебе от него только хуже, сынок, ты сам мне говорил. Ты лгал мне, сынок. Ты лгал своим родителям! Принимал метадон и всё равно шёл колоться. С этого момента ты не будешь принимать ничего. Ты останешься здесь, чтобы я могла за тобой следить. Одного мальчика я уже потеряла, я не хочу потерять второго! - её глаза наполнились слезами.
   Бедная мама, она до сих пор винит себя за этот ебанутый ген, из-за которого мой брат Дэви родился идиотом. Она столько лет боролась с ним и, в конце концов, сдала его в больницу. После его смерти она почувствовала себя опустошённой. Мама знает, что думают о ней соседи и все остальные. Они считают её бесстыжей и легкомысленной только потому, что она красит волосы в светлый цвет, носит не по возрасту модную одежду и любит побаловаться "карлсберг-спешл". Они думают, что мама с папой воспользовались неполноценностью Дэви, чтобы уехать из Форта и получить в жилищной ассоциации эту прекрасную квартиру в видом на реку, а потом цинично сбагрили беднягу в богадельню.
   В таком местечке, как Лейт, кишащем любопытными суками, которые везде суют свой нос, эти ёбаные факты, все эти пустяки и мелочная зависть становятся частью мифологии. Это город нищей белой швали в дрянной стране, кишащей нищей белой швалью. Кое-кто называет швалью Европы ирландцев. Брехня. Европейская шваль - это шотландцы. У ирландцев хотя бы хватило ума отвоевать свою страну, по крайней мере, большую её часть. Помню, как я взвился, когда в Лондоне брат Никси назвал шотландцев "белыми неграми". Но теперь я понимаю, что это утверждение было оскорбительным только в отношении чернокожих. А в остальном он попал в точку. Кто угодно скажет вам, что шотландцы - классные солдаты. Например, мой брат Билли.
   К старику они тоже относятся с подозрением. Его глазгоский акцент и тот факт, что, когда его уволили по сокращению из "Парсонса", он стал торговать утварью на рынках Инглистона и Ист-Форчуна, вместо того чтобы сидеть в баре "Стрэйтиз" и жаловаться на свою никчёмную жизнь...
   Они хотят добра, они хотят мне добра, но они ни за что на свете не научатся уважать мои чувства и мои потребности.
   Защитите меня от тех, кто хочет мне помочь.
   - Ма... я очень ценю твою заботу, но, чтобы спрыгнуть, мне нужна всего лишь одна доза. Одна-единственная, понимаешь? - умоляю я.
   - И думать забудь, - я не услышал, как мой старик вошёл в комнату. Он даже не дал старушке ответить. - Твой поезд ушёл, сынок. Пора тебе образумиться.
   У него непроницаемое лицо, подбородок выпячен, а руки по швам, как будто он приготовился к кулачному бою.
   - Угу... ладно, - пробормотал я жалобно из-под пухового одеяла. Мама кладёт мне руку на плечо, словно пытаясь защитить. Мы оба отодвигаемся назад.
   - Так всё пересрать, - говорит он, а затем зачитывает пункты обвинения: - Училище. Университет. Каким ты был милым мальчонкой. У тебя были все шансы, Марк, и ты их похерил.
   Старику можно было и не говорить, что у него самого никогда не было таких шансов, что он родился в Говане, ушёл из школы в пятнадцать лет и поступил в училище. Это само собой разумеется. Но когда я задумываюсь об этом, то понимаю, что между ним и мной нет такой уж большой разницы: я вырос в Лейте, ушёл из школы в шестнадцать и поступил в училище. К тому же, я родился в эпоху массовой безработицы. У меня нет сил спорить, но, если бы даже они были, с "уиджи" (7) спорить бесполезно. Я ещё не встречал ни одного "уиджи", который не считал бы себя единственным по-настоящему страдающим пролетарием в Шотландии, в Западной Европе, да и во всём мире. Пройденный ими опыт лишений - единственный и неповторимый. У меня появилась новая идея.
   - Э, а может, я вернусь в Лондон. Найду себе работу, - я почти брежу. Мне кажется, что в комнате Метти. - Метти... - по-моему, я позвал его. Начинаются ебучие боли.
   - Помечтай. Никуда ты не поедешь. Я буду следить даже за тем, как ты срёшь.
   Ну, уж насчёт этого можешь не беспокоиться. Камень, образовавшийся у меня в кишках, можно будет удалить только хирургическим путём. Чтобы сходить в туалет, мне нужно будет проглотить раствор молока с магнезией и ждать несколько дней, пока он подействует.
   Когда старик скипает, мне удаётся уговорить матушку дать мне парочку таблеток своего валиума. После смерти Дэви она сидела на нём с полгода. Теперь, когда она с него слезла, она возомнила себя экспертом по реабилитации наркоманов. Но это же ёбаный "чёрный", маманя!
   Итак, меня посадили под домашний арест.
   Утро было мерзким, но это были ещё цветочки по сравнению с вечером. Старик вернулся из разведывательной экспедиции. Он побывал в библиотеках, учреждениях здравоохранения и социальных службах. Провёл исследования, спросил совета, раздобыл брошюры.
   Он потребовал, чтобы я сдал анализ на ВИЧ. Мне ужасно не хочется снова проходить всю эту хуйню.
   Я встаю, чтобы поужинать, слабый, согнутый и хрупкий спускаюсь по лестнице. От каждого шага кровь начинает бешено пульсировать в голове. На одной ступеньке мне показалось, что она сейчас лопнет, как воздушный шарик, и забрызгает кровью, осколками черепа и серым веществом кремовый мамин передник.
   Старушка сажает меня в удобное кресло у камина перед телеком и ставит мне на колени поднос. Внутри я весь содрогаюсь, а от котлеты меня просто выворачивает.
   - Я ж говорил тебе, ма, я не ем мяса, - говорю я.
   - Но ты же всегда любил котлетки с картошечкой. Вот, до чего ты докатился, сынок. Не ешь того, что все нормальные люди едят. Ты должен есть мясо.
   Так был поставлен знак равенства между героинизмом и вегетарианством.
   - Это вкусная котлета. Съешь её, - говорит отец. Смех, да и только.
   Я подумываю о том, как бы пробраться к двери, хотя на мне только спортивный костюм и домашние тапки. Словно бы прочитав мои мысли, старик достаёт связку ключей.
   - Дверь заперта. На дверь твоей комнаты я тоже поставлю замок.
   - Но это же фашизм, блядь, - говорю я с чувством.
   - Не мели чепухи. Можешь называть это, как угодно. С тобой по-другому нельзя. И не выражаться в моём доме!
   Мама разражается страстной тирадой:
   - Мы с папой этого не хотели, сынок. Мы совсем не этого хотели. Просто мы любим тебя, сына, ты - всё, что у нас есть, ты и Билли, - папик положил ладонь сверху на её руку.
   Я не могу этого есть. Старик ещё не докатился до того, чтобы насильно запихивать еду мне в рот, и ему остаётся только смириться с тем фактом, что пропала вкусная котлета. Хотя почему же пропала? Он доедает её после меня. Тем временем я отпиваю немножко томатного супа "хайнц" - единственной пищи, которую я могу принимать во время ломок. На некоторое время я отвлекаюсь и смотрю игровое шоу по ящику. Я слышу, как старик беседует со старушкой, но не могу оторвать взгляд от мерзкого телеведущего и повернуться к своим папикам. Мне кажется, что голос отца доносится прямо из телевизора.
   - ...здесь сказано, что в Шотландии проживает восемь процентов населения Великобритании и шестнадцать процентов всех британских носителей ВИЧ... Какой счёт, мисс Форд?.. В Эдинбурге проживает восемь процентов населения Шотландии и свыше шестидесяти процентов шотландских носителей инфекции ВИЧ, это бесспорно самый высокий процент в Великобритании... Дафна и Джон заработали одиннадцать очков, но у Люси и Криса целых пятнадцать!.. говорят, они проверили кровь у этих пареньков из Мурхауса, которые попали к ним то ли с гепатитом, то ли ещё с чем-то, и тогда они осознали масштабы проблемы... ох-ох-ох... что ж, на сей раз вам не повезло, но не стоит отчаиваться, пожмите друг друг руки... если я б только знал имена тех подонков, которые сделали это с нашим пацаном, я бы сколотил бригаду и сам бы с ними разобрался, наверно, полиции всё равно, если она разрешает им торговать этим дерьмом прямо на улице... нет-нет, не уходите с пустыми руками... если даже у него ВИЧ, это ещё не значит, что ему вынесен смертный приговор. Это всё, что я могу сказать, Кейти, это ещё не смертный приговор... Том и Сильвия Хит из Лика в Стаффордшире... он говорит, что никогда не кололся чужой иглой, но в последнее время он нам лгал... здесь сказано, Сильвия, голубушка, что, когда вы познакомились с Томом, он заглянул вам под шляпку, ох-хо-хо... пока нам остаётся только гадать, Кейти... он ремонтировал вашу машину на станции техобслуживания, о, я понимаю... будем надеяться, что у него есть голова на плечах... первый тур нашей игры называется "Стреляем на поражение"... но ведь это ещё не смертный приговор... и кому же мы предоставим ввести нас в курс дела, как не моему старинному приятелю из Королевского общества лучников Великобритании, единственному и несравненному Лену Холмсу!.. вот всё, что я могу сказать, Кейти...
   К горлу подступила тошнота, и всё поплыло перед глазами. Я упал с кресла и выблевал томатный суп на коврик у камина. Не помню, как меня оттащили на кровать. Первая любовь, юные года...
   Моё тело выкручивало и раздавливало. Было такое ощущение, будто я упал на улице в обморок, и на меня наехал грузовик, а бригада злобных работяг принялась грузить его тяжёлыми строительными материалами и в то же время колоть меня снизу острыми прутами, пытаясь проткнуть моё тело. С парнем, которого я...
   Который час, блядь? Какого хуя часы показывают 7:25? Я не могу её забыть...
   Хэйзел
   Ты разбила мне сердце, э-ге-гей...
   Я отбрасываю тяжёлое пуховое одеяло и смотрю на Пэдди Стэнтона. Пэдди. Что мне делать? Гордон Дьюри. Музыкальный автомат. Что здесь происходит, блядь? На хуя ты оставил мне музыкальный автомат, сука? Игги... ты был здесь. Помоги мне, чувак. ПОМОГИ МНЕ.
   Что ты там сказал?
   ТЫ НЕ ДОЖДЁШЬСЯ НИКАКОЙ, НА ХУЙ, ПОМОЩИ, СУКА... НИКАКОЙ ЁБАНОЙ ПОМОЩИ...
   Кровь стекает на подушку. Я прикусил язык. От этого зрелища меня разрывает на части. Каждая клеточка моего тела хочет вырваться из него, каждая клеточка больна, ей больно плавать в этом чистом ебучем яде
   рак
   смерть
   болен болен болен
   смерть смерть смерть
   СПИД СПИД ебать вас всех ЁБАНЫЕ СУКИ ЕБАТЬ ВАС ВСЕХ
   ЛЮДИ БОЛЬНЫЕ РАКОМ КОНЧАЮТ С СОБОЙ - У НИХ НЕТ ВЫБОРА ПОДЕЛОМ
   САМИ ВИНОВАТЫ ВЫНЕСЕН СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР
   РАССТАЁШЬСЯ С ЖИЗНЬЮ НЕ НУЖНО И СМЕРТНОГО ПРИГОВОРА УНИЧТОЖАЙ
   РЕАБИЛИТАЦИЯ
   ФАШИЗМ
   ХОРОШАЯ ЖЕНА
   ХОРОШИЕ ДЕТИ
   ХОРОШИЙ ДОМ
   ХОРОШАЯ РАБОТА
   ХОРОШИЙ
   ХОРОШО ВЫГЛЯДИШЬ, ВЫГЛЯДИШЬ...
   ХОРОШО ХОРОШО ХОРОШО ПСИХИЧЕСКОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ
   СЛАБОУМИЕ
   ГЕРПЕС КАНДИДОЗ ПНЕВМОНИЯ
   ВСЯ ЖИЗНЬ ВПЕРЕДИ ПОЗНАКОМЬСЯ С ХОРОШЕЙ ДЕВУШКОЙ И ВОЗЬМИСЬ ЗА УМ...
   Я до сих пор её лублу
   НАТВОРИЛ ДЕЛОВ.
   Сон.
   Опять страхи. Я сплю или нет? Хуй его знает, да и хуй с ним. Боль не проходит. Я знаю только одно. Если я пошевелюсь, то проглочу язык. Нехилый кусок языка. Мама больше не даёт мне его, как раньше. Салат из языка. Травите своих детей.
   Съешь язычок. Он такой вкусный-превкусный.
   СЪЕШЬ ЯЗЫЧОК.
   Если я не буду шевелиться, то мой язык всё равно соскользнёт в глотку. Я чувствую, как он шевелится. Меня охватывает жуткая паника, я сажусь в кровати и рыгаю, но из меня ничего не выходит. Сердце колотится в груди, а с моего изнурённого тела ручьями льётся пот.
   Это сссссооооооооонннннннн?
   Ой, бля-я. В комнате кто-то есть. Выходит из ёбаного потолка. Над кроватью.
   Это бэбик. Малютка Доун, ползёт по потолку. И ревёт. Вот она смотрит на меня.
   - Я умерла из-за тебя, сука, - говорит. Это не Доун. Какой-то другой ребёнок.
   Не, видать, я схожу с ума.
   У ребёнка острые зубы, как у вампира, и с них капает кровь. Он вымазан какой-то вонючей жёлто-зелёной слизью. А глаза у него, как у самого сумасшедшего психопата на свете.
   - Тысукаубилменя оставилнахуйумирать проторчалнахуйвсесвоимозги смотришьблядьнастены ты ёбаныйудолбанныйторчок яразорвутебянахуйначасти и съемтвоюёбануюмерзкуювонючуюсеруюторчковуюплоть начнуствоеготорчковогохуяпот омучтояумерладевственницейяникогданебудунахуйебатьсяникогданебудукраситьсяин носитьклё
   выешмоткиникогданикемнестану потомучтовыёбаныеторчкиникогдазамнойнесмот рели выоставилименянахуйумиратьнахуйзадыхаться вызнаетечтоэто такоесукипотомучтоуменятожеестьёбанаядушаятожемогучувствоватьёбануюбольавысу укивыёбаныеэгоистичныеторчкиради
   своегоёбаногочёрногоотнялиуменявсёэтоипоэтомуяотгрызутвойёбаныйбольнойх уйЯХОЧУСДЕЛАТЬТЕБЕЁБАНЫЙМИНЕТХО
   ЧУНАХУЙОТСОСАТЬУТЕБЯХОЧУНААААХХХУУУУУЙ
   Она спрыгивает с потолка и садится на меня сверху. Я разрываю пальцами мягкую, пластилиновую плоть и грязную пизду, но противный визгливый голос продолжает вопить и издеваться надо мной и я дёргаюсь и подпрыгиваю и мне кажется что кровать становится вертикально и я падаю сквозь пол...
   Это сссссооооооооооннннннннн?
   Моя первая лубоф.
   Потом я снова в кровати, с ребёнком на руках. Нежно укачиваю его. Малютка Доун. Как обидно, блядь.
   Это моя подушка. На подушке кровь. Может, из языка; а может, тут была малютка Доун.
   В жизни всякое случается.
   Снова боль, потом снова сон с болью.
   Когда я прихожу в себя, то понимаю, что прошло много времени. Хоть и не знаю точно, сколько. Часы показывают: 2:21.
   На стуле сидит Дохлый и смотрит на меня. Его лицо выражает кроткую заботу, под которой кроется ласковое и снисходительное презрение. Видя, как он попивает чаёк и жуёт шоколадку, я догадываюсь, что папики тоже в комнате.
   В чём, на хуй, дело?
   А дело, на хуй, в том, что
   - Пришёл Саймон, - объявляет мама, подтверждая, что меня не глючит, потому что этот глюк не только видимый, но и слышимый. Как Доун, или Рассвет. Каждый день на рассвете я умираю.
   Я улыбаюсь ему. Папику Доун:
   - Привет, Сай.
   Этот ублюдок - само обаяние. Ведёт шутливую, дружескую беседу о футболе с моим стариком, фанатом "Гуннов", затем, как заботливый психоаналитик и друг семьи, переходит к моей старушке.
   - Это рассчитано на дураков, миссис Рентон. Я не хочу сказать, что я сам безупречен, вовсе нет, но наступает момент, когда ты должен отказаться от этих глупостей и сказать "нет".
   Просто сказать "нет". Выбирай Жизнь. Адказысь ад ираина.
   Мои папики и мысли не допускают, что "юный Саймон" (который всего лишь на четыре месяца младше меня, но при этом меня никогда не называли "юным Марком") может иметь какое-то отношение к наркотикам, если не считать нескольких невинных юношеских экспериментов. В их глазах юный Саймон служит олицетворением блестящего успеха. У юного Саймона много подружек, у юного Саймона классные шмотки, у юного Саймона бронзовый загар, у юного Саймона квартира в центре города. Даже поездки юного Саймона в Лондон кажутся им самыми яркими страницами залётной и бесшабашной жизни очаровательного лейтского ловеласа с Бэнаннэй-Флэтс, тогда как мои вылазки на юг неизменно вызывают у них нездоровые, неприятные ассоциации. Юный Саймон невинен, как дитя. Они считают его таким себе Малышом Вулли поколения видео.
   Снится ли Дохлому Доун? Не-а.
   Хотя мама с папой никогда не говорили об этом открыто, но они подозревают, что мои проблемы с наркотиками вызваны моей дружбой с "этим пареньком Мёрфи". Дело в том, что Картошка - обломист, бездельник и тормоз по жизни, и даже когда он чист, как стёклышко, кажется, будто он под кайфом. Но Картошка не способен обидеть отвергнутую подружку тяжёлым похмельем. В то же время Бегби, этого ебанутого на всю голову шиза Попрошайку, они считают образцом настоящего шотландского мужчины. Конечно, когда Франко разойдётся, то некоторым бедным ублюдкам приходится вынимать осколки пивных кружек из глаз, но этот парень много работает, много играет и т. д. и т. п.
   Все присутствующие держат меня за дурачка на протяжении примерно часа, потом папики уходят, убедившись в том, что Дохлый никак не связан с наркотиками и не собирается подбрасывать их отпрыску никакого "эйча", даже из ёбаной жалости.
   - Как в старые добрые времена, - говорит он, рассматривая постеры на стенах.
   - Подожди, я щас достану "Саббатео" и порнуху, - в детстве мы обычно дрочили на порножурналы. Теперь, став кобелем, Дохлый не любит вспоминать о своём сексуальном становлении. Как обычно, он переводит разговор на другую тему.
   - А тебя здорово тряхнуло, - говорит он. А чего он, на хуй, хотел, в такой-то ситуации?
   - Да уж, тряхнуло, блядь. У меня ёбаные ломки, Сай. Ты должен достать мне "чёрного".
   - Никакой возможности. Я спрыгнул, Марк. Если я опять свяжусь с Картошкой, Свонни и прочими кончеными, я снова начну колоться. Не катит, Хосе, - он выпускает воздух сквозь сжатые губы и качает головой.
   - Спасибо, друг. Ты само ёбаное великодушие.
   - Только не хнычь, бля. Я знаю, что это такое. Сам не раз спрыгивал и всё хорошо помню. Тебе осталось ещё пару дней. Самое херовое уже позади. Я знаю, что тебе щас погано, но если ты опять начнёшь ширяться, то всё накроется пиздой. Принимай валлиум. На выходных я достану тебе шмали.
   - Шмали? Шмали! Ебучий ты комедиант. С таким же успехом можно победить голод в странах третьего мира с помощью пакета мороженого гороха.
   - Ты лучше слушай сюда. Как только пройдёт боль, вот тогда-то и начнётся настоящая ёбаная битва. Депрессия. Скука. Говорю тебе, чувак, тебе будет так хуёво, что захочется удавиться. Тебе надо будет чем-то себя стимулировать. Я, например, когда спрыгнул, начал ужираться до усирачки. Одно время я выдувал пузырь текилы в день. Даже Второй Призёр стремался со мной бухать! Сейчас я слез с "синьки" и встречаюсь с несколькими чувихами.
   Он протянул мне фотку. На ней Дохлый стоял с шикарным бабцом.
   - Фабьена. Типа француженка. Это мы в отпуске. У памятника Скотту. В следующем месяце еду с ней в Париж. Потом на Корсику. У её папиков там дачка. Это надо видеть, чувак. Когда ты ебёшь тётку, а она пиздит по-французски, это так прёт.
   - А что она говорит? Наверно, что-то типа: "Твуой хуй, как ето гаваррит, ест так маленьк, ти ужье вашьоль?.." Наверно, она говорит по-французски что-то вроде этого.
   Он одаряет меня терпеливой, снисходительной улыбкой "ты-уже-всё-сказал?"
   - Именно на эту тему я беседовал на прошлой неделе с Лорой Макэван. Она сказала мне, что в этой области у тебя проблемы. Последний раз, когда вы собирались перепихнуться, у тебя не встал.
   Я улыбнулся и пожал плечами. А я-то думал, этот кошмар уже позади.
   - Говорит, что своим ёбаным напёрстком, который у тебя хватает наглости называть пэнисом, ты не способен удовлетворить даже себя, не то что женщину.
   Что касается величины члена, тут я мало что мог возразить Дохлому. У него больше, это факт. Когда мы были малыми, то фотографировали свои елдаки в кабинке "Фото на паспорт" на вокзале Уэйверли. Потом мы засовывали фотки в окна старенького серого автобуса. Мы называли это публичной художественной выставкой. Понимая, что у Дохлого больше, я старался подвести свой член как можно ближе к объективу. К несчастью, этот мудак скоро меня раскусил и начал делать то же самое.
   Что же касается того, как я облажался с Лорой Макэван, то здесь и говорить не о чем. Лора - маньячка. Я всегда её боялся. После одной ночи с ней у меня на теле остаётся больше шрамов, чем от уколов. Я же перед ней извинился за тот случай. Но меня убивает то, что люди никак не могут угомониться. Дохлый, видно, решил теперь рассказывать каждому мудаку, какой я херовый ёбарь.
   - Согласен, - признаю я, - в тот раз я облажался. Но я был "синий" и уторчанный, и потом, она же сама затащила меня в кровать. Так хули она ожидала?
   Он хихикает надо мной. Этот ублюдок всегда пытается сделать вид, что у него есть ещё более отборный компромат, который он прибережёт до следующего раза.
   - Ну ладно, проехали. Но ты только подумай, чего ты себя лишаешь. Я тут на днях бродил по садам. Кругом школьницы. Закуриваешь косячок, а они слетаются, как мухи на дерьмо. Кончают на ходу. В городе полно иностраночек, многие ведутся. Да я даже в Лейте видел пару малолеток, ёб их мать. Кстати, о малолетках, в субботу в "Истер-роуд" Микки Уэйр была просто прелесть. Все пацаны за тебя спрашивают. Ты в курсе, скоро сейшена Игги Попа и "Погсов"? Пора тебе, на хуй, взять себя в руки и начать, блядь, нормальную жизнь. Ты же не собираешься ныкаться по тёмным комнатам до конца своих дней.
   Меня совершенно не интересовало, что там пиздел этот мудак.
   - Мне нужен только один маленький дознячок, Сай, чтобы слезть с иглы. Ну, хотя бы колесо метадона...
   - Если будешь хорошим мальчиком, то можешь заработать кружку разбавленного "тартан-спешл". Твоя маман сказала, что в пятницу вечером поведёт тебя в "Клуб докеров". Конечно, если будешь хорошо себя вести.
   Когда этот надменный сукин сын ушёл, я начал скучать по нему. Он словно бы унёс с собой частичку меня самого. Всё действительно было, как в старые добрые времена, но от этого становилось ещё очевиднее, насколько всё изменилось. Многое было за плечами. За плечами был "чёрный". Я знал, что независимо от того, буду ли я жить вместе с ним, умру от него или научусь жить без него, моя жизнь никогда не станет такой, как прежде. Мне нужно уехать из Лейта, уехать из Шотландии. Навсегда. Очень далеко, а не просто в Лондон на каких-то там полгода. Мне открылись убожество и уродство этого города, и он больше никогда не станет для меня таким, как прежде.