Уэлш Ирвин. Trainspotting

   Один парень, тот, что с отвёрткой, изо всех сил пытается поймать мой взгляд, а я так же отчаянно пытаюсь от него увернуться. Это становится не так просто, когда они запевают: "На флаге Британии нет чёрного цвета". Мы стараемся соблюдать хладнокровие, но от этого тигра никуда не скроешься. Он выпустил когти. Он рычит на Дода.
   - Эй, черномазий! Куда ти, бляддь, смотришь?
   - Пошёл в пизду, - ухмыляется Дод. Он и раньше всегда так поступал. В отличие от меня. Это самое, тяжко.
   Я слышал, как какой-то чувак из Глазго говорил, что эти чуваки типа не настоящие оранжевые, что они нацики и всё такое, но большинство этих оранжевых ублюдков в баре, это самое, поддерживали их и натравливали.
   Они хором запели:
   - Чёрный ублюдок! Чёрный ублюдок!
   Дод встаёт и подходит к их столу. Я вижу, как меняется выражение насмешливого, перекошенного лица "Отвёртки", когда он одновременно со мной понимает, что у Дода в руке тяжёлый поднос для пивных кружек... это уже насилие... труба дело...
   ...он бац этим подносом "Отвёртку" по голове и типа как разбивает ему чердак, и чувак валится со стула на пол. Я типа как задрожал от страха, здорово перетрухал, брат, и какой-то чувак подпрыгивает к Доду, и они его хлоп на землю, так что мне пришлось вмешаться. Я беру кружку и бух по челюсти "Красной Руке Ольстера", он хватается за голову, хотя кружка, это самое, даже не разбилась, но какой-то парень бьёт меня кулаком в живот с такой силой, что мне кажется, будто меня пырнули ножом, брат...
   - Мочите этого ирландского ублюдка! - орёт какой-то чувак, и они прижимают меня типа к стенке... я начинаю махать руками и ногами и ничего не чувствую... мне, это самое, типа как это даже нравится, брат, потому что это не настоящее насилие, как если, например, кто-то вроде Бегби начинает шизовать и всё такое, а это так, какая-то комедия... это самое, я типа как не умею по-настоящему драться, но эти пацаны тоже, по-моему, ни ахти как дерутся... по-моему, они только мешают друг другу...
   Я не врублюсь, что произошло. Наверно, их оттащили от меня Дэви Рентон, Рентсов папик, и Билли, его брат, потому что следующее, что я помню, это как я типа тащу на улицу Дода, а вид у него очень помятый. Я слышу, как Билли говорит:
   - Выводи его, Картошка. Выводи его, блядь, на улицу.
   Теперь я начинаю чувствовать боль во всём теле и типа как реву от злости и страха, но больше всего от обиды...
   - Это... это самое... блядство... это, это...
   Доду нехило перепало. Я перевожу его через дорогу. Нам что-то кричат вдогонку. Я смотрю на дверь На-На и боюсь обернуться. Мы вошли. Я помогаю Доду подняться по лестнице. У него кровь на боку и на руке.
   Я вызываю скорую, а На-На причитает, качая головой:
   - Что они с тобой, блин, сделали, сынок... когда ж они оставят тебя в покое, мой мальчик... ещё когда он учился в школе, в этой грёбаной школе...
   Я страшно злой, брат, и знаешь на кого? На На-На. Имея такого сына, как Дод, ты думаешь, На-На врубается, каково тем, кто отличается от других, это самое, кто чем-нибудь выделяется? Типа как та тётка с пятном от вина... но некоторые люди просто пышут ненавистью, и к чему всё это приводит, брат? К чему это, блядь, приводит, а?
   Я отвожу Дода в больницу. Его раны оказались не такими типа серьёзными, как казались. Я вхожу в палату и вижу его на каталке, после того, как его типа как залатали.
   - Всё нормально, Денни. Бывало и похлеще. Это только цветочки. Дальше будет ещё хуже.
   - Не говори так, брат. Не говори так, понял?
   Он смотрит на меня с таким видом, как будто мне никогда в жизни этого не понять, и возможно, он прав.
   Первая палка за сто лет
   Почти весь день они курили шмаль. А сейчас сидят и бухают в занюханном хромово-неоновом гадюшнике для съёма. Бар ломится от разнообразных дорогих напитков, но здесь и в помине нет той "коктейльной" утончённости, которую он якобы подразумевает.
   Люди приходят сюда по одной-единственной причине. Впрочем, ночь только начинается, и пока ещё не так заметно, что пьянство, разговоры и музыка служат для них всего лишь удобным предлогом.
   План с алкоголем разожгли отходняковое либидо Картошки и Рентона до немыслимой степени. Все женщины в баре (и даже некоторые мужчины) казалась им невероятно сексуальными. Они не могли сосредоточить внимание на одной особе, которая могла бы стать их потенциальной мишенью, поскольку их взгляд тотчас приковывала другая. Находясь здесь, каждый из них остро ощущал, как давно уже не трахался.
   - Если не сможешь подцепить какую-нибудь Джо Макбрайд даже в этом заведении, то можно сушить сухари, - рассуждает Дохлый, покачивая головой в такт музыке. Дохлый любит пускаться в отвлеченные рассуждения, как обычно в таких случаях, говоря с позиции силы. Тёмные круги у него под глазами свидетельствуют о том, что он почти весь день трахался с теми двумя американками, что остановились в отеле "Минто". Ни у Картошки, ни у Рентона, ни у Бегби нет никаких шансов составить ему компанию. Он каждому из них даст фору. Дохлый просто удостаивает их своим присутствием.
   - У них превосходная кока, чуваки. Никогда ничего подобного не пробовал, - улыбается он.
   - Морнингсайдовский "спид", брат, - замечает Картошка.
   - Кокаин... мусор, бля. Дерьмо для яппи. - Хотя Рентон не кололся уже несколько недель, у него осталось презрение убеждённого героиниста ко всем остальным наркотикам.
   - Мои леди возвращаются. Мне придётся покинуть вас, джентльмены. Занимайтесь своими грязными делишками, - Дохлый надменно качает головой, а потом окидывает бар высокомерным, заносчивым взглядом. - В игру вступает рабочий класс, - он насмешливо фыркает. Картошка с Рентоном морщатся.
   Сексуальная зависть - неотъемлемый компонент дружбы с Дохлым.
   Они пытаются представить себе все те кокаиново-шизовые сексуальные игрища, которые он устраивает с "мандами из "Минто", как он их называет. Им остаётся только фантазировать. Дохлый никогда не рассказывает подробностей своих любовных похождений. Но его сдержанность вызвана не уважением к женщинам, с которыми он вступает в связь, а желанием помучить своих менее удачливых в сексуальном плане друзей. Картошка и Рентон понимают, что групповуха с богатыми туристками и кокаином - это удел таких сексуальных аристократов, как Дохлый. А их уровень - этот задрипанный бар.
   Рентон ёжится, наблюдая издали за Дохлым и думая о той пурге, которую он на постоянке гонит.
   Чёрт с ним, с Дохлым, чего от него ещё можно ждать. Но Рентон с Картошкой приходят в ужас, когда обнаруживают, что Бегби тоже от них откололся. Он замолаживает женщину с приятным, по мнению Картошки, личиком. "И с толстой жопой", - брюзгливо отмечает про себя Рентон. Некоторых женщин, размышляет Рентон со злобной завистью, притягивают всякие психопаты. Обычно они дорого платят за этот свой порок, и их жизнь превращается в сущий кошмар. В качестве примера Рентон самодовольно приводит Джун, подружку Бегби, которая сейчас лежит в роддоме. Гордый от того, что за примером не надо было далеко ходить, он делает большой глоток "бэка" и решает: "Нужно оставаться самим собой".
   Однако у Рентона наступает очередной этап самоанализа, и его самодовольство мигом испаряется. На самом деле, жопа у неё не такая уж и большая, рассуждает он. Он замечает, что в нём опять сработал механизм самообмана. Дело в том, что он подсознательно считает себя самым привлекательным человеком в этом баре. И поэтому всегда находит что-нибудь отвратительное в самых потрясающих людях. Сосредоточив всё свое внимание на этой отдельной уродливой черте, он может затем мысленно уничтожить всю красоту в целом. В то же время собственные недостатки его не волнуют, поскольку он к ним привык и, во всяком случае, их не замечает.
   Как бы то ни было, сейчас он уже завидовал Фрэнку Бегби. Ну конечно, думал он, благодать обходит меня стороной. Бегби и его новоиспечённая любовница разговаривают с Дохлым и американками. Эти тёлки шикарно выглядят в своей упаковке из загара и дорогих шмоток. Рентона тошнит, когда он видит, как Бегби с Дохлым строят из себя закадычных друзей, тогда как, на самом деле, они постоянно норовят наступить другу другу на пятки. Он отмечает угнетающую поспешность, с какой люди, удачливые в сексуальной, да и в любой другой сфере, открещиваются от неудачников.
   - Остались мы с тобой, Картоха, - говорит он.
   - Это самое, э, да... похоже на то, котик.
   Рентону нравится, когда Картошка называет других "котиками", но терпеть не может, когда к нему самому так обращаются. От котиков его выворачивает.
   - Знаешь, Картошка, иногда мне хочется снова сесть на иглу, - говорит Рентон, главным образом для того, чтобы шокировать Картошку, чтобы увидеть реакцию на его отупевшем от хэша, обдолбанном фейсе. Но как только он это произносит, он понимает, что сказал правду.
   - Эх, это самое, тяжко, бля... да? - Картошка выпускает воздух сквозь плотно сжатые губы.
   Рентон просекает, что "спид", которым они закинулись в туалете и который он считал полным дерьмом, начал действовать. Проблема спрыгивающих "чернушников" заключается в том, приходит к выводу Рентон, что эти безмозглые придурки готовы закинуться всем, чем попало. Но когда ты сидишь на игле, то для всего остального дерьма просто не остаётся места.
   У него зачесался язык. "Спид" полностью перекрыл план и алкоголь.
   - Дело в том, Картошка, что если ты торчишь, то ты торчишь. И тебя больше ничего не волнует. Знаешь Билли, моего брата? Снова записался добровольцем в ёбаную армию. Этот придурок поедет в Белфаст, бля. Я всегда знал, что он припезденный. Прихвостень империализма, блядь. Знаешь, что мне сказал этот дебил? Говорит, что его, мол, на гражданке кумарит. Служить в армии - это всё равно что торчать. Разница только в том, что там не ширяются, а стреляют.
   - Ну, это самое, по-моему, ты немного, того, перебарщиваешь, чувак.
   - Да ты слушай сюда! Вдумайся. В армии за этих дебилов всё делают другие. Кормят их и поят дешёвым пивом в вонючих солдатских клубах, чтоб они только не ходили в город и не трогали местных. Когда они потом выходят на гражданку, то им приходится всё делать самим.
   - Да, но, это самое, разница есть, ведь... - Картошка пытается его перебить, но Рентон уже вошёл в раж. Он может заткнуться, только если треснуть его бутылкой по голове, да и то не надолго.
   - Угу, угу... постой, чувак. Выслушай. Послушай, что я тебе щас скажу... да, о чём это я, бля... ах, да! Вспомнил. Когда ты на системе, то думаешь только о том, где бы достать. А когда ты спрыгиваешь, то начинаешь думать о целой куче других вещей. Нет денег - не нажрёшься. Есть деньги нажрёшься, как свинья. Нет чувихи - не с кем потрахаться. Есть чувиха постоянные ссоры, шагу без неё не ступи. Можно, конечно, забить на всё, но тогда чувствуешь себя виноватым. Думаешь о бабках, о хавке, о ментах, об этих долбаных нациках, которые тебя пиздят, и обо всех остальных вещах, на которые тебе глубоко насрать, когда ты плотно сидишь на игле. Тогда ты думаешь только об одном. Всё очень просто. Врубаешься, о чём я? - Рентон замолчал и бросил в рот жвачку.
   - Ага, но это же типа жалкое существование, бля. Разве это жизнь, а? Это самое, когда у тебя ломки... это же полный пиздец... все кости переламывает... отрава, чувак, чистая отрава... Даже не говори мне, что ты хочешь всё это повторить, потому что всё это враньё, - в его ответе было много яда, особенно, если учесть, что Картошка обычно спокойный и расслабленный. Рентон заметил, что задел его за живое.
   - Ладно. Я прогнал. Это всё Лу Рид.
   Картошка улыбнулся Рентону той подкупающей улыбкой, которая вызывает у старушек на улице желание подобрать его, как бездомного кота.
   Они видят, что Дохлый собирается отчалить вместе с американками Аннабель и Луизой. Он потратил обязательные полчаса на удовлетворение Попрошайкиного эго. В этом состоит единственная функция всех друзей Бегби, решает Рентон. Он думает над кем, какой идиотизм быть другом человека, который тебя совершенно не прикалывает. Это такой обычай или привычка. К Бегби привыкаешь, как к героину. И он не менее опасен. Согласно статистике, размышляет Рентон, у вас намного больше шансов быть убитым членом вашей же семьи или вашим близким другом, чем каким-нибудь посторонним человеком. Некоторые олухи окружают себя всякими психами, полагая, что они становятся от этого более сильными и менее уязвимыми для нашего жестокого мира, тогда как, на самом деле, верно обратное.
   На выходе Дохлый оборачивается и, глядя на Рентона, поднимает одну бровь в стиле Роджера Мура, выходящего из бара. Рентона охватывает паранойя, вызванная "спидом". Ему кажется, что причина успеха Дохлого у женщин кроется в его способности поднимать одну бровь. Рентон знает, как трудно этому научиться. Он тренировался у зеркала несколько долгих вечеров, но обе брови как на зло поднимались вместе.
   Количество выпитого и истёкшее время совместными усилиями помогают сконцентрироваться. За час до закрытия человек, которого ты даже не думал снимать, становится вполне подходящим кандидатом. А когда остаётся всего лишь полчаса, ты его определённо жаждешь.
   Блуждающий взгляд Рентона останавливается на стройной девушке с прямыми, длинными каштановыми волосами, немножко загнутыми на кончиках. У неё красивый загар и тонкие черты лица, со вкусом подчёркнутые макияжем. На ней коричневый "топ" и белые брюки. Рентон чувствует, как кровь отливает у него от живота, когда она засовывает руки в карманы и у неё просвечивают трусики. Настал его час.
   Девушку и её подружку клеит какой-то парень с круглым, отёчным лицом, одетый в рубашку без воротника, натянувшуюся на его пухлом животе. Рентон, питающий нескрываемое предубеждение против полных людей, пользуется удобным случаем, чтобы дать волю своим чувствам.
   - Картошка, глянь на этого жирного. Прожорливый ублюдок. Я никогда не поверю во всю эту херню насчёт желёз и обмена веществ. Ты видел в фильме про Эфиопию хоть одного жирного ублюдка? У них там что, желёз нет? Как бы не так, - Картошка отвечает на его возмущение удолбанной улыбкой.
   Рентон решает, что у девушки есть вкус, потому что она отшивает этого толстого парня. Ему нравится, как она это делает. Самоуверенно и с чувством собственного достоинства, не выставляя его полным идиотом, но недвусмысленно давая ему понять, что он её не интересует. Парень улыбается, разводит руками и склоняет голову набок под взрыв издевательского хохота своих друзей. Эта сцена вселяет в Рентона ещё больше решимости заговорить с девушкой.
   Рентон показывает Картошке, чтоб шёл за ним. Он не любит делать первый шаг и чувствует большое облегчение, когда Картошка заговаривает с её подружкой, хотя обычно Картошка никогда не берёт инициативу в свои руки. Наверное, "спид" подпирает. Впрочем, он немного смущается, услышав, как Картошка тележит про Фрэнка Заппу.
   Рентон пытается казаться расслабленным, но заинтересованным, искренним, но беззаботным.
   - Извините, что встреваю в вашу беседу. Но я просто хотел сказать вам, что восхищаюсь вашим безупречным вкусом и тем, как вы только что отшили этого толстого ублюдка. Я подумал, возможно, с вами интересно будет поговорить. Но если вы прогоните меня, как этого жирного ублюдка, то я не обижусь. Кстати, меня зовут Марк.
   Девушка улыбается ему немного смущённо и снисходительно, но Рентон думает, что это, по крайней мере, в сто раз лучше, чем "отвали". По мере разговора Рентон начинает стесняться своей внешности. "Спид" мало-помалу отпускает. Ему кажется, что его волосы, выкрашенные в чёрный цвет, выглядят по-дурацки, а оранжевые веснушки, это проклятие всех рыжих, так и бросаются в глаза. Раньше он считал себя похожим на Боуи периода Зигги Стардаста. Но пару лет назад какая-то тёлка сказала ему, что он точная копия Алека Маклиша, абердинского футболиста, играющего за сборную Шотландии. Это прозвище к нему прилипло. Когда Алек Маклиш решил бросить футбол, Рентон отправился в Абердин, чтобы выразить ему свою признательность. Он вспомнил, как однажды Дохлый печально покачал головой и заявил, что чувак, похожий на Алека Маклиша, вряд ли может претендовать на успех у женщин.
   Поэтому Рентон покрасил волосы в чёрный цвет, чтобы только не быть похожим на Маклиша. И теперь он боялся, что первая же тётка, которую он снимет, рассмеётся ему в лицо, когда он разденется, и она увидит его огненно-рыжий лобок. Он покрасил даже брови и подумывал, не покрасить ли ему заодно и волосы на лобке. По глупости он спросил совета у матери.
   - Не валяй дурака, Марк, - ответила она ему. Мать стала раздражительной из-за гормонального дисбаланса, вызванного климаксом.
   Девушку звали Дианой. Рентону кажется, будто ему кажется, что она красавица. Эта оговорка необходима, поскольку прошлый опыт научил его никогда не доверять своим суждениям в тот момент, когда в его организме и мозге плещутся химикаты. Они заговорили о музыке. Диана сообщила Рентону, что ей нравятся "Симпл Майндс", и между ними завязался первый небольшой спор. Рентон не любил "Симпл Майндс".
   Он разразился пламенной речью:
   - "Симпл Майндсы" превратились в полное говно, после того как начали играть этот новомодный ангажированный пэшн-рок в стиле "Ю-2". Я перестал доверять им с тех пор, как они отошли от корневого помп-рока и начали гнать всю эту неискреннюю, политическую в самом плохом смысле этого слова попсню. Мне нравились ранние вещи, но, начиная с "Новой золотой мечты", это полный отстой. От всей этой фигни про Манделу просто блевать хочется.
   Диана верила в то, что ребята искренне поддерживают Манделу и движение за сосуществование рас в Южной Африке.
   Рентон энергично закачал головой, стараясь соблюдать спокойствие, но в то же время выходя из себя из-за амфетамина и её несогласия:
   - У меня была их старая пластинка 1979 года, да, я её купил, но несколько лет назад я её выбросил, и я хорошо помню, как в одном интервью Керр осуждал политическую ангажированность других команд и говорил, что "Майндсов" интересует только музыка.
   - Люди меняются, - возразила Диана.
   Рентона немного ошеломила чистота и простота этого утверждения. Она нравилась ему всё больше. Пожав плечами, он согласился с ней, хотя не мог отделаться от мысли, что Керр всегда оставал на один шаг от его гуру Питера Гэйбриела, и что после "Живой помощи" среди рок-звёзд стало модно строить из себя милашек. Однако он промолчал и решил в дальнейшем быть менее категоричным в своих музыкальных пристрастиях. Если смотреть на вещи более широко, подумал он, то какая, в принципе, разница?
   Спустя некоторое время Диана с подружкой пошли в туалет, чтобы обсудить Рентона и Картошку. Диана никак не могла определиться насчёт Рентона. Он, конечно, мудак, но здесь таких полно, а он от них несколько отличается. Хотя и не настолько, чтобы придти в восторг. Однако, уже поздно...
   Картошка поворачивается и говорит что-то Рентону, но он его не слышит из-за песни "Ферма", которую, как и все их песни, по мнению Рентона, можно служать только под "экстази", а если ты под "экстази", то нет никакого смысла слушать "Ферму", лучше уж оттянуться под какой-нибудь рейв, переходящий в тяжёлое техно. Но даже если бы он слышал Картошку, то всё равно его мозги были сейчас настолько задрочены, что он не смог бы ничего ответить, а потому заслуженно отдыхал от напряжения во время разговора с Дианой.
   Потом Рентон начинает изливать душу парню из Ливерпуля, приехавшему сюда на каникулы, из-за его акцента и манер приняв его за своего друга Дэйво. Потом Рентон понимает, что этот парень - совсем не Дэйво и зря он так перед ним разоткровенничался. Он пытается вернуться обратно к стойке, теряет Картошку, и только тут осознаёт, что ужрался, как скотина. Диана становится для него лишь воспоминанием, смутной целью в тумане его наркотического ступора.
   Он выходит на улицу и видит, что Диана садится одна в такси. Изнывая от ревности, он задаёт себе вопрос, означает ли это, что Картошка снял её подружку? Его ужасает перспектива остаться единственным парнем, который так никого и не снял, и полное отчаяние вынуждает его без стеснения подойти к ней.
   - Диана, ты не против, если я сяду вместе с тобой?
   Диана колеблется:
   - Я еду в Форрестер-Парк.
   - Класс. Мне тоже в эту сторону, - врёт Рентон и добавляет про себя: "По крайней мере, сегодня."
   В такси они разговорились. Диана поccорилась с Лизой, своей подружкой, и решила уехать домой. Она думает, что Лиза до сих пор пляшет на танцплощадке с Картошкой и ещё одним кретином, натравливая их друг на друга. Капуста Рентона осталась у этого второго кретина.
   Лицо Дианы приняло кислое мультяшное выражение, когда она рассказывала Рентону, какой ужасный человек эта Лиза, перечисляя все её проступки, показавшиеся ему довольно незначительными, со злобой, которая его немного встревожила. Он во всём ей поддакивал и согласился, что Лиза - самая страшная эгоистка на свете. У неё испортилось настроение, а поскольку Рентона это не устраивало, то он сменил тему. Он травил ей анекдоты про Картошку и Бегби, умело их приукрашивая. Рентон ни разу не упомянул Дохлого, потому что Дохлый нравился женщинам, и он старался держать женщин, с которыми знакомился, как можно дальше от Дохлого, даже в разговоре.
   Когда она немного повеселела, он спросил её, не станет ли она возражать, если он её поцелует. Она пожала плечами, предоставив ему самому решать, означало ли это, что ей всё равно или что она ещё не решила. Он рассудил, однако, что безразличие намного лучше категорического отказа.
   Они немного полизались. Его возбудил аромат её духов. Она подумала, что он слишком худой и костлявый, но целуется классно.
   Когда они вышли из машины, Рентон признался, что живёт не в Форрестер-Парке и солгал лишь для того, чтобы подольше с ней побыть. Злясь на самоё себя, Диана почувствовала себя польщённой.
   - Не хочешь зайти ко мне на чашку кофе? - спросила она.
   - Было бы классно, - Рентон пытался сделать вид, что ему просто приятно, и не выдать того, что он в восторге.
   - Но предупреждаю, только кофе, - добавила Диана с таким видом, что Рентон долго не мог понять, какой смысл она вкладывала в свои слова. С одной стороны, она лукавила, и значит, вопрос секса с повестки дня не снимался, а с другой стороны, тон у неё был достаточно самоуверенный, и следовательно, говорила она то, что думала. Он только кивнул, как сконфуженный деревенский лох.
   - Не шуми. Люди спят, - сказала Диана. "Это уже хуже", - подумал Рентон и представил себе квартиру с ребёнком и нянькой. Он вспомнил, что никогда не делал этого с теми, кто уже рожал. Эта мысль вызвала у него какое-то непривычное чувство.
   Хотя он сразу же почуял, что в комнате кто-то есть, он не услышал того характерного запаха мочи, блевотины и талька, который исходит от грудных младенцев.
   Он попытался обратиться:
   - Диа...
   - Тсс! Они спят, - оборвала она его. - Не разбуди их, а не то будут неприятности.
   - Кто "они"? - нервно прошептал он.
   - Тсс!!!
   Рентон смутился. У него в мозгу промелькнули прошлые кошмары, испытанные им самим и слышанные от друзей. Он мысленно перебрал свою жуткую "базу данных", содержавшую в себе всё на свете - от соседей-вегетарианцев до психованных сутенёров.
   Диана провела его в спальню и усадила на односпальную кровать. Потом она исчезла и возвратилась через несколько минут с двумя чашками кофе. Он почувствовал, что кофе был с сахаром; обычно он не мог его пить, но сейчас утратил вкус.
   - Будем ложиться? - прошептала она с необычным напряжением в голосе и подняла брови.
   - Э... неплохо бы... - сказал он, чуть не захлебнувшись кофе. Сердце бешено застучало, и он занервничал, как неуклюжий девственник, переживающий о том, каким образом алкогольно-наркотический коктейль скажется на его эрекции.
   - Только не шуметь, - сказала она. Он кивнул.
   Он быстро стянул с себя джемпер и футболку, потом кроссовки, носки и джинсы. Стесняясь своего рыжего лобка, он сначал запрыгнул в постель, а уж потом снял трусы.
   Наблюдая за тем, как Диана раздевается, Рентон с облегчением обнаружил, что у него встал. В отличие от него, она тянула время и, похоже, совершенно не стеснялась. Он подумал, что у неё классное тело. В голове Рентона несколько раз настойчиво прозвучала футбольная мантра "а вот и мы".
   - Я хочу быть сверху, - сказала Диана, отбросив покрывало и обнажив ярко-рыжий лобок Рентона. К счастью, она его вроде бы не заметила. Рентон был доволен своим членом. Он казался намного больше, чем обычно. Возможно, дело в том, догадался Рентон, что он отвык видеть свой член эрегированным. Но Диана была не в восторге. "Видали и похуже", - словно бы говорила она.
   Они начали ласкать друг друга. Диана наслаждалась прелюдией. Рентонов пыл выгодно отличал его от большинства других парней, с которыми она была, но почувствовав, как его пальцы тянутся к её вагине, она остановилась и оттолкнула его руку.
   - Я уже хорошо смазана, - сказала она. Рентон на миг оцепенел, это прозвучало так холодно и механично. Ему даже показалось, что его эрекция ослабла, но когда она опустилась на него, то - о, чудо из чудес! - член был по-прежнему твёрдым.
   Когда она села на него, Рентон тихо простонал. Они начали медленно двигаться, член проникал всё глубже и глубже. Он ощущал её язык у себя во рту и слегка ощупывал руками её задницу. Казалось, это длится целую вечность; ему показалось, что он сейчас кончит. Диана была возбуждена до предела. "Ещё один никчёмный хуй? Нет, только не это", - думала она.
   Рентон перестал её щупать и попытался представить себе, что трахает Маргарет Тэтчер, Пола Дэниелса, Уоллеса Мерсера, Джимми Сэвила и других страшилищ, чтобы только не кончить.