Уэйс Маргарет. Легион призраков

   Икс-Джей закончил разговор и оборвал связь, сердито щелкнув.
   – Двойня! – сердито повторил он. Тут же позвонил в Компьютеризованный центр по торговле продовольствием и заказал два ящика печенья.

Глава восьмая

   Три года тому назад и почти за восемнадцать лет до описываемых событий Академия пустовала. Ее построили Для детей Королевской крови, детей, – которые благодаря особым генетическим свойствам обладали талантами правителей, лидеров (или, по крайней мере, так считалось в соответствии с замыслом создания особой генетической линии). Здесь эти дети воспитывались в атмосфере, способствующей оптимальному усвоению знаний.
   Местоположение для Академии выбирали очень продуманно. Ее построили на планете, где условия жизни были почти такие же, как и на Земле еще до ее гибели в экологической катастрофе. Лучшего места авторы проекта, наверное, и не нашли бы. Академия была удалена от крупных городов, торговых путей и свободна от всех других помех и нежелательных влияний.
   Построенные среди невысоких, густо поросших лесом холмов, залы и библиотеки Академии, ее аудитории, торжественные и чинные, соединялись между собой извилистыми дорожками, проложенными в рощах высоких дубов, тополей и осин, в садах, полных цветов и плодов (которые студенты и преподаватели выращивали сами), мимо веселых ручейков и красивых озер.
   Потом, после революции, Академия пришла в упадок. Попытки в разное время использовать здания и земли для других целей – под жилье или как дом престарелых – потерпели неудачу. Ходили слухи, что эти места часто посещают призраки, не настоящие, гремящие цепями привидения, а какие-то невидимые. Слышны были чьи-то детские голоса, читавшие Шекспира, или юношеские, жарко спорившие о квантовой механике или – особенно весной – об Уолтере Уитмене или Д. Х. Лоуренсе. Может быть, это шумели на ветру деревья, но каждый, кто селился здесь, слышал странные голоса. Многие сразу же покидали эти места.
   Но теперь все изменилось.
   Одним из первых официальных актов Дайена после коронации стало восстановление Академии, открытие ее как высшего учебного заведения для творчески одаренных молодых людей, превращение ее в университет для талантливой молодежи. Старые здания были тщательно отремонтированы, построены новые, и при этом архитекторы позаботились о том, чтобы не нарушилось единство архитектурного ансамбля. Студентам платили стипендии. Лучшие из них удостаивались стипендий, носивших имена тех, кто геройски сражался и погиб в борьбе против коррумпированной республики.
   Мемориальная часовня в новом крыле здания библиотеки имени Платуса Морианны находилась несколько в стороне и была построена по приказу короля в честь павших в боях. Сегодня предстояло освящение этой часовни и всего крыла здания.
   Церемония была назначена на вечер, но прежде Дайен лично осмотрел территорию Академии. В новых зданиях уже несколько месяцев шли занятия студентов, но плотное расписание короля не позволяло ему прибыть сюда раньше. Однако накануне приезда Его величества все здания закрыли для уборки и украшения силами самих студентов.
   Декан чрезвычайно гордился ролью гида. Он неутомимо водил короля по новым постройкам и сооружениям, отмечая особо достоинства библиотеки и выказывая желание непременно показать Его величеству чуть ли не каждый новый том (если, конечно, у Его величества найдется для этого время). Король был внимателен, но стоило ему хотя бы мимоходом скользнуть взглядом по окнам, за которыми толпились студенты в надежде увидеть своего короля (а он был именно их король, их ровесник), это тотчас замечал Д'Аргент (потому что он вообще замечал все вокруг), и еще капитан Королевской гвардии (потому что был обязан следить за каждым движением короля) и, может быть, ректор, спокойный и скромный человек, напоминавший Дайену его наставника Платуса.
   – Вы прекрасно справились со своей работой, господа, – сказал Дайен, когда их экскурсия уже подходила к концу. – Здесь все так, как мы себе и представляли.
   – Спасибо, Ваше величество, – со спокойной гордостью улыбнулся ректор. – Работа над этим проектом была настоящим наслаждением для меня и для всего нашего персонала. Мы весьма высоко ценим поддержку, оказанную нам Вашим величеством.
   Они вышли из новой консерватории и остановились в конце коридора на первом этаже.
   – А где мемориальная часовня? – спросил Дайен.
   – О, самое лучшее мы приберегли напоследок, Ваше величество.
   Ректор и декан, оба в длинных академических мантиях с просторными рукавами и капюшонами на шелковой подкладке (дань многовековой традиции среди ученых), и король, сопровождаемый вездесущей и бдительной охраной, а также сдержанным и ненавязчивым Д'Аргентом направились к часовне.
   В той части здания, где они сейчас находились, не было окон, стены здесь отличались мягкими, приглушенными тонами, а освещение постепенно тускнело, чем дальше они шли по коридору. Он кончался большими двойными дверями из резного дуба. На этих дверях красовалась эмблема с изображением солнца в виде львиной головы – как на королевском знамени. У этих дверей не было ни ручек, ни замков.
   – По просьбе Вашего величества эти двери остаются открытыми для всех и днем и ночью, – сказал ректор.
   И Дайен легким усилием открыл их.
   Круглая часовня рождала ощущение монастырской уединенности, но не уныния, а отрадное спокойствие нисходило на душу входящего сюда. Здесь было светло и дышалось как-то особенно легко. Мраморные стены не казались массивными. Ощущение легкости создавали ряды тонких колонн, на которые по всему внешнему периметру часовни опирались изящные арки, а на самих стенах лежали воздушно-легкие тени колонн, отбрасываемые рассеянным светом, проникавшим в часовню сквозь стеклянный купол. Такое сочетание света и тени ласкало глаз.
   Прямо под куполом находился простой и непритязательный памятник-фонтан из белого известняка. На камне было выгравировано имя «Платус Морианна».
   Дайен подошел к фонтану и, склонив голову, молча, стоял, предаваясь воспоминаниям об этом замечательном человеке, который воспитал его и отдал за него свою жизнь.
   Ректор, понимая состояние Дайена, сначала остался на месте, а потом тихо подошел к королю и встал рядом с ним.
   – Студенты очень полюбили эту часовню, Ваше величество. Уже сложились некоторые традиции, связанные с ней. Говорят, что звучание падающей воды дает успокоение мятущимся душам. Сюда часто приходят те, кто чем-то угнетен или несчастлив. Они садятся здесь, у фонтана, и многие верят, что в шуме воды им слышится чей-то нежный голос, приносящий утешение.
   Дайен стоял молча, прислушиваясь к тихому шелесту падающих струй. Ему казалось, что он ощущает прохладу и на его смятенную душу изливается благодать, что он давно уже вот так стоит здесь и смутно слышится ему голос мудрого Платуса, отечески ласковый и проникновенный.
   – Я испытал это на себе, – сказал ректор, заметив, как смягчилось выражение лица Дайена.
   – Как жаль, что Платуса нет в живых, – тихо сказал король.
   Как хорошо было бы остаться здесь одному. Он мог бы велеть остальным уйти. Они повиновались бы своему повелителю, а ректор, наверное, понял бы и не осудил его за это. Дайен едва не поддался искушению, но… Нет, он отверг такую возможность…
   Он еще не видел Камилу и не имел никакой весточки от нее. Тем не менее они должны были встретиться. Он не мог вернуться, не увидев ее. Но как бы ни ждала его Камила, он не мог отступить от своего всем хорошо известного расписания, даже если из-за этого упустил бы удобный случай отыскать ее.
   Дайен поднял голову, выпрямился и вернулся к беседе с ректором.
   Прямо напротив дверей, через которые они вошли в часовню, колонны образовали альков, позади которого виднелась мраморная стена, и на этой стене Дайен заметил два портрета.
   Это были портреты Дерека Сагана, Командующего павшей Республики, особы Королевской крови, кузена короля и леди Мейгри Морианны, объявленной вне закона роялистки, кузины короля. Сходство портретов с оригиналом пугало. Сердце Дайена болезненно сжалось. Он слышал за спиной у себя благоговейный шепот капитана своей личной охраны Като, этого сурового, дисциплинированного и казавшегося бесчувственным солдата, много лет прослужившего под началом Сагана.
   – Замечательные портреты, не правда ли? Вашему величеству не приходилось видеть их раньше? – спросил декан.
   – Я видел только наброски и акварельные эскизы. Кстати, напомните мне имя художника.
   – Джоуль, Ваше величество. Стефан Джоуль.
   – Джоуль, конечно. Он предлагал мне взглянуть на законченные портреты, но сказал, что предпочел бы, если бы увидел их в том месте, где их подобающим образом выставят. Это… Это невероятно, – последние слова Дайен сказал как-то уже совсем не по-королевски, словно обращаясь к самому себе.
   – Необыкновенный человек этот Джоуль, – сказал ректор, глядя на портреты с такой гордостью, будто он сам написал их. – Я имел возможность встретиться с ним, когда он наблюдал за тем, как эти портреты вывешивали здесь. Он рассказывал мне тогда, что был звездным пилотом и сражался с лордом Саганом в битве против коразианцев за Вэнджелис.
   – Именно поэтому я и предложил ему написать эти портреты, – сказал Дайен. – Он служил под началом Дерека Сагана на борту старого «Феникса» и знал обоих-и Сагана, и леди Мейгри. Для всех других художников они лишь… имена. А этот человек знал их, как я сам. Это именно то, чего я хотел.
   – Выбор Вашего величества весьма удачен, – сказал ректор.
   Саган был изображен в золотых римских доспехах, огненно-красной накидке с эмблемой феникса – спорный вариант облачения. Но тогда и место, избранное для портрета Командующего, пришлось бы признать весьма спорным, потому что Дерек Саган убил многих ни в чем не повинных людей и среди них – наставника короля Платуса.
   Нельзя отрицать, что Саган искупил свою вину, героически сражаясь в последней битве против коразианцев, где, будучи отрезан от своих, в одиночестве дрался с превосходящими силами врага. Его космоплан был поврежден, а самого Сагана считали без вести пропавшим и скорее всего – погибшим, но осталось еще немало таких людей, у кого не было никаких оснований ни любить Дерека Сагана, ни чтить его память.
   – Господин декан, не возникло ли среди студентов возмущения в связи с этими портретами? – спросил Дайен, вспомнив о тех спорах, что разгорелись в его окружении, когда он объявил, что построил мемориал в память Дерека Сагана.
   – Некоторые студенты спорили, Ваше величество, был ли он павшим ангелом, искупившим свои грехи, или же мрачным демоном? Эту личность оценивали всесторонне и обстоятельно, – ответил декан. – Ведь с Саганом все гораздо сложнее, чем, например, с покойным президентом Питером Роубсом, чья связь с ловцом душ Абдиэлем стала всем известна.
   – В одном все были согласны, – вставил ректор. – Такие почести, воздаваемые покойному, принесшему вам немало вреда, делают честь Вашему величеству.
   Дайен слегка поклонился ректору в ответ. Потупленный взор и слегка склоненная голова означали признательность за комплимент и молчаливое предложение не придавать всему этому особого значения. После этого Дайен сконцентрировал свое внимание на портрете Дерека Сагана. Да, именно таким запомнилось Дайену это лицо: мрачное, суровое, бесстрастное. Незадолго до своей гибели от рук Сагана Платус сказал Дайену: «Его лицо покрыли глубокие шрамы – словно следы ударов молнии». Падший ангел, искупивший свои трехи… мрачный демон из «Потерянного рая» Мильтона. Не так-то просто было ответить на эти вопросы. Темные глаза с портрета Сагана смотрели в упор на Дайена, и король снова почувствовал себя смущенным, неловким юнцом семнадцати лет, стоящим перед Саганом и леди Мейгри. Саган как бы оценивал Дайена. Взгляд Командующего был недоверчив и выражал презрение…
   Потом Дайен взглянул на другой портрет. Художник изобразил леди Мейгри в ее серебряных доспехах, гармонирующих с доспехами Сагана. Голубую мантию украшала восьмиконечная звезда – символ Стражей. Серебристыми огнями мерцало у нее на шее украшение. В последний раз Дайен видел его, когда драгоценный камень, звезду Стражей, с благоговейным трепетом возлагали на ее тело, лежавшее в гробу. Блеск его был тусклым и золотистым, как свет далеких звезд. Дайен смотрел в ее глаза и видел их теперь такими же, какими они были, когда он впервые встретился с ней: проницательными, грустными и полными жалости.
   – Это почти сверхъестественно, как эти двое смотрят на нас со своих портретов, не правда ли, Ваше величество? – спросил ректор.
   – Да, это так, – согласился Дайен, подумав, что, может быть, заблуждается.
   Но нет, он не заблуждался. Саган и леди Мейгри в упор смотрели на него – и ни на кого больше.
   – История их злополучной любви хорошо известна, и действительно, Ваше величество, этот альков уже приобрел свою собственную романтическую привлекательность.
   – В самом деле? – Дайен украдкой взглянул на часы, хотя хорошо знал, что молчаливый и наблюдательный Д'Аргент следит за временем и вежливо и даже любезно вмешается, когда возникнет необходимость напомнить королю о соблюдении регламента.
   – Часовня стала местом, где встречаются влюбленные, – продолжал ректор, – особенно те, кто в ссоре или разлуке. Они встречаются здесь и оставляют маленькие букетики цветов под этими портретами… О, Боже мой, да вот один такой уже здесь. Прошу прощения, Ваше величество, необходимо убрать его…
   Смущенный ректор в развевающейся, как парус, мантии наклонился над маленьким цветком, лежащим под портретом леди Мейгри.
   Стремительный и грациозный Д'Аргент опередил ректора и завладел цветком:
   – Позвольте, я, сэр.
   Ректор пролепетал в ответ нечто вроде слов признательности и покачал головой, несколько возмущенный этим инцидентом.
   – Забудьте об этом, – великодушно сказал Дайен.
   Д'Аргент шагнул к королю и протянул ему цветок:
   – Не будет ли угодно Вашему величеству принять этот цветок в качестве сувенира? – предложил секретарь.
   Приняв из рук Д'Аргента белую, как воск, камелию, Дайен воткнул ее в петлицу на лацкане своего форменного френча. От пьянящего, пряного аромата у короля на миг захватило дух.
   – Это действительно очень красивое место, – сказал он, еще раз оглядываясь кругом. – Действительно, очень красивое.
   Внезапно Дайену захотелось – так нестерпимо, что стало тоскливо на душе, – чтобы настала ночь. Ему стоило больших усилий вернуться к исполнению своих обязанностей.
   Ректор и декан были чрезвычайно польщены похвалами из уст Его величества. Они бы еще долго могли рассказывать о часовне и показывать королю все местные достопримечательности, если бы не Д'Аргент, от острого взгляда которого не укрылась внезапная перемена в настроении короля.
   – Распорядок дня Его величества, к сожалению, не позволяет… Его величеетву необходимо отдохнуть… учитывая, что у господина ректора еще немало других дел в связи с вечерней церемонией…
   Дайен почти не слышал того, что говорилось вокруг него. Он машинально, хотя и удачно отзывался на обращенные к нему слова. Могло показаться, что он пребывает в состоянии эйфории. К счастью, он давно уже научился сдерживать свои эмоции и тщательно скрывать раздражение или скуку. Он мог контролировать и сдерживать биение своего сердца, умел не краснеть и не бледнеть.
   Обходя вокруг фонтана, он взглянул на свое отражение в голубоватой воде. Это отражение, хотя и немного искаженное оттого, что падающие струи оставляли легкую рябь на поверхности воды, было таким же, как в том зеркале, где он видел себя сегодня утром: холодное, отчужденное, бесчувственное. Он удивился, что не слышит больше звучания фонтана, которое казалось ему так недавно, всего несколько минут назад, гимном в честь любви.
   Дайен окончательно вернулся к действительности, только когда остался совсем один в доме, отведенном королю и его свите на время их пребывания в Академии. Сославшись на усталость и необходимость восстановить силы, а также еще раз просмотреть речь, с которой ему предстояло выступить на предстоящей церемонии, король ушел в свою спальню. Едва лишь за ним закрылась дверь, как Дайен вынул камелию из петлицы и прижал цветок к губам.
   Он прикоснулся к переговорному устройству, которое носил на своем запястье. Это переговорное устройство позволяло ему сразу же соединяться с личным секретарем или капитаном личной гвардии.
   – Д'Аргент.
   Секретарь отозвался немедленно, вошел и закрыл за собою дверь.
   – Да, сэр?
   – Вы все уладили? Она будет сегодня вечером на банкете?
   – Да, сэр. Церемония освящения закончится в полночь. Принцесса Камила Олефская и ее свита прибудут в час ночи на банкет. Я сообщил соответствующую информацию «Королевскому корреспонденту», согласно вашему указанию.
   – И как они ее приняли?
   – Поскольку хорошо известно, что принцесса – давний друг Вашего величества, а ее отец – один из наиболее верных и надежных ваших союзников, никто не высказал никаких возражений. Они, как обычно, расспрашивали об именах тех, кто прибудет вместе с принцессой, о том, как они будут одеты, о блюдах, винах и так далее. «Королевский корреспондент» сообщил им все подробности.
   – И вы позаботились о том, чтобы принцесса и ее друзья провели ночь здесь?
   – Да, сир. В этом доме для них приготовлено уже все необходимое.
   – Отлично, Д'Аргент, – сказал Дайен, прислушиваясь к тому, достаточно ли беспечно звучит его голос, и чувствуя в то же время, как ускоряется его сердцебиение.
   – Чем еще могу я быть вам полезен, сир?
   – Спасибо, Д'Аргент. Вы можете быть свободны. Я собираюсь еще раз просмотреть предстоящую речь.
   Личный секретарь короля снова поклонился и вышел.
   Дайен взял со стола текст своего выступления, сел в удобное кресло и принялся за чтение. Однако его руки почти сразу же опустились на подлокотники кресла, а мысли о вечерней церемонии куда-то улетучились.
   Дайен представил себе, что уже настала ночь. Наконец-то он остался наедине с женщиной, которую втайне от всех любил уже почти три года. И все это время он оставался верен своей жене, как сам сказал об этом Астарте. Верен телом, а не душой.
   От таких мыслей тускнел блеск короны, а скипетр становился слишком тяжел, чтобы нести его одному.

Глава девятая

   Дайен сидел на сцене до отказа заполненной людьми аудитории и внешне казался уверенным в себе и полным достоинства. Сейчас он еще больше напоминал свое отражение в зеркале. В то же время предчувствие томило его сладкой болью и подмывало сделать что-нибудь опрометчивое, совсем неожиданное, озорное. Что, если вскочить на ноги и сбежать со сцены, распевая ту неприличную песенку, которой когда-то научил его Таск и которую он вспомнил только сейчас? Дайен чуть не расхохотался от этой мысли, но вовремя поймал себя на том, что ухмыляется, насторожился и взял себя в руки, опять став похожим на свое отражение в зеркале.
   Ораторы между тем один за другим произносили монотонные речи. Дайена слепил яркий свет огней, и оттого он никак не мог отыскать среди присутствующих Камилу, хотя искал ее, с тех пор как вошел сюда под бурные овации. А это было почти час тому назад. Наверное, не стоило надеяться отыскать ее среди присутствующих, думал Дайен, ведь в аудитории примерно тысяча человек. Как тут увидишь в темноте ее короткие серебристые волосы и глаза с золотистым блеском? Однако он продолжал высматривать ее в публике. Это хоть как-то занимало его и отвлекало от грустных мыслей о наступающей ночи.
   И вот настало время его выступления. Ректор предоставил ему слово, и аудитория стоя приветствовала его громкими радостными возгласами. Оркестр заиграл Королевский гимн – переработку мотива Судьбы из Пятой Симфонии Чайковского, когда Дайен шел к трибуне. Потом оркестр умолк – и Дайен заговорил. Первые фразы он произнес наизусть, не вдумываясь в их содержание. Но вот он упомянул имя леди Мейгри.
   И в тот же миг увидел Камилу. Луч прожектора ярко освещал группу людей там, где происходила видеозапись этого исторического события. Она была в этой группе, это ее короткие серебристые волосы, ее платье… Эффект был потрясающий, магический. Дайен почувствовал себя очарованным странником из сказки, неожиданно повстречавшим прекрасную фею.
   Камила поняла, что он видит ее, поймала его взгляд и улыбнулась так, что он один знал, кому предназначена эта улыбка. И вдруг словно синее пламя промелькнуло между ними. Пораженный и очарованный, Дайен вздрогнул всем телом. Кто-то позади него кашлянул. Дайен спохватился, осознав, что стоит, умолкнув на полуслове и уставясь в одну точку перед собой.
   Дайен перевел взгляд на те строчки, которые ему предстояло прочесть, и вдруг они потеряли для него всякий смысл. Он больше не мог читать их, у него пересохло во рту и перехватило горло. Метнулся свет прожектора, Камилу поглотила темнота, и внезапно Дайен с необыкновенной остротой почувствовал, что из зала на него устремлены тысячи глаз, недоброжелательных, злых, ждущих его провала. Возникла боль в животе, подкашивались колени. Дайен оперся руками о трибуну, чтобы не упасть. Как долго стоит он здесь? Он потерял ощущение времени… Лицо короля горело от стыда. Ему казалось, что треснуло отражение в зеркале и вниз со звоном посыпались осколки… И тут он увидел ее. Дайен не верил своим глазам. Леди Мейгри! Это была она! Да, это ее серебряные доспехи, ее тускло поблескивающие волосы. Она стояла в центре прохода между рядами, прямо напротив Дайена, и улыбалась ему. И тогда он заговорил. Он обращался к ней, к ней одной.
   Он говорил ей о том, как высоко ценит ее советы, ее мудрость. И о ее брате, о Платусе, о том, какое влияние оказал на него Платус, этот удивительный, добрый человек. Он говорил ей о Дереке Сагане, о полученных от Сагана уроках, о неудачах, раскаянии и искуплении вины. Дайен забыл об аудитории. Он остался наедине с леди Мейгри, словно, кроме них двоих, здесь больше никого не было. И когда он умолк, его душа и сердце, казалось ему, были опустошены, и он ждал, что ответит она ему. И был изумлен и огорчен ее молчанием.
   Она удалилась.
   Над собравшимися в зале людьми пронесся луч прожектора. Проход между рядами был пуст. Дайен смотрел в безмолвную темноту и был похож на человека, неожиданно очнувшегося от сна в незнакомом ему месте. Потерянный и смущенный, он озирался вокруг.
   Сходя с трибуны, Дайен покачнулся. Весь в испарине, он дрожал, как в ознобе, ослабевший и мучимый болью. Ректор поспешил к нему и, протянув руку, помог сойти с трибуны.
   – Спасибо, сир. Какая речь! – сказал ректор прерывающимся от волнения голосом. – Я рыдал, как дитя.
   – Благодарю вас, – с трудом ответил Дайен, все еще не вполне осознавая, что происходит с ним.
   Он слышал странный шелестящий звук, и не сразу понял, откуда он исходит. В торжественном, благоговейном молчании, которое бывает порой красноречивее самых бурных аплодисментов, аудитория встала как один человек, чтя память погибших и… безмолвно выражая восхищение своим королем.
 

***

 
   Дайен вернулся с трибуны на сцену, сам не зная, как попал сюда, и надеясь, что достойно вышел из положения.
   Капитан Като поспешил ему навстречу. Король оперся с благодарностью о его теплую, крепкую руку.
   – Спасибо, Ваше величество, – тихо сказал ему Като. На лице капитана, на этом суровом солдатском лице блестели непривычные слезы. – Спасибо за то, что вы сказали о милорде.
   Дайен пытался понять, что же произошло с ним, но так и не мог вспомнить ни слова из того, что он говорил леди Мейгри.
   – Вы стояли за кулисами, Като. Вы видели ее? – спросил он капитана, понизив голос.
   – Кого, Ваше величество?
   – Леди Мейгри.
   Капитан недоуменно взглянул на Дайена.
   – Нет, Ваше величество.
   Дайен нахмурился: к чему эта ложь? Като должен был видеть ее…
   К королю, неслышно ступая, приблизился Д'Аргент:
   – Вы хорошо себя чувствуете, Ваше величество?
   Дайен прикоснулся дрожащей рукой ко лбу. Странное впечатление, наверное, производил он, когда стоял на трибуне. Скорее всего появление леди Мейгри было оптическим обманом. Эффект игры света прожекторов, не иначе… Или это была игра его собственного воображения? Неужели он так сильно волновался, когда вышел на трибуну? Но как бы там ни было, он видел ее. Он видел ее снова в своей памяти, и этого видения не изгнать ни логическими доводами, ни одним лишь отказом поверить в реальность случившегося.
   Дайен с трудом держался на ногах. Из-за кулис он еще раз взглянул вниз на центральный проход между рядами и попытался отыскать эфемерное видение в серебряных доспехах.
   – Ваше величество, – деликатно, но настойчиво напомнил королю о себе Д'Аргент.
   – Нет, Д'Аргент, не могу сказать, что со мной все в порядке, – слабо улыбнулся Дайен и покачал головой. – Я и представить себе не мог, что это будет так трудно – говорить о них… об их памяти…