Уэйс Маргарет. Легион призраков

Маргарет Уэйс
 
Легион призраков

Предостережение Сагана

   Улыбка сошла с лица Дайена. Он взглянул на свою ладонь: пять шрамов вздулись и покраснели. Дайен быстро сжал пальцы в кулак, закрыв ими воспаленные отметины.
   – Вы видели его, – резко повторил Саган.
   – Кто он? – спросил Дайен, понизив голос.
   – Ваш кузен, сир, – сказал Саган. – Единственный сын вашего покойного дядюшки, короля.
   – Сын? – удивился Дайен, не веря своим ушам. – Мой дядюшка никогда не был женат. Он умер бездетным.
   – Женат не был. Но не был и бездетным. Оставил после себя сына.
   – Вы говорите… Так что же, мой кузен – законный наследник престола?
   – Нет, Ваше величество, – сказал Саган, – у него нет законных прав на престол. Но боюсь, сир, что это его не остановит…
 

   Всем, кто любит. И был любим.

 
   Король и его народ – что голова и тело. Там, где немощна голова, немощно и тело. Где правление короля не добродетельно, народ утрачивает добрые нравы и мораль.

Джон Гувер, « Большой Латинский словарь Джона Гувера»

 

Книга первая

 
Все, все – за короля! За жизнь, за душу,
За жен, и за детей, и за долги,
И за грехи – за все король в ответе!
Я должен все снести. О тяжкий долг,
Близнец величия, предмет злословья
Глупца любого, что способен видеть
Лишь горести свои! О, скольких благ,
Доступных каждому, лишен король!
А много ль радостей ему доступно -
Таких, каких бы каждый не имел,
Коль царственную пышность исключить?
 

Уильям Шекспир «Генрих V», акт IV, сцена I

Глава первая

   Каменные стены, пол и потолок тесной и темной монашеской кельи дышали холодом. Все убранство ее состояло из грубо сколоченной кровати, стола, стула и маленького алтаря, чтобы молиться, когда звон колоколов пробуждал братьев, призывая их к заутрене.
   Служба давно закончилась. Наступил предрассветный час, время, когда сон уже не приносит покоя и сновидения становятся тревожными и похожими на явь.
   В сумрачном, пугающем мире таких видений пребывал сейчас обитатель этой кельи. Его голова беспокойно ворочалась из стороны в сторону, как у слепца, бредущего на ощупь в окружающем его бескрайнем мраке. Внезапно спящий выбросил вперед правую руку и крепко сжал пальцы, как будто взявшись за рукоять меча. С исказившимся, словно от боли, лицом он застонал, прижав к груди левую руку.
   Призрачная хранительница его сна вздохнула и, приподнявшись со стула, на котором сидела, протянула руку, собираясь разбудить монаха, но так и не прикоснулась к нему. Жалость и сострадание переполняли ее, но она не плакала. Ее слезы – она знала – вызовут его гнев, но не принесут ему утешения, как не принесет ему утешения и ее прикосновение.
   Ей ничего не оставалось, как, еще раз вздохнув, снова сесть на стул – скорее инстинктивно, чем от усталости. У нее давно уже не было тела, которое тяготило бы ее своими страданиями и болью. Ее дух мог бы парить в воздухе, еще более невесомый, чем дым от мерцающего пламени лампады. Но она сидела на стуле, потому что так поступают живые, и, казалось, это снова соединяет ее с миром живых.
   Из ночи в ночь сидя на этом стуле, охраняла она сон монаха, хоть эта охрана была бессильна прогнать мучившие его ночные кошмары и избавить от страданий дневных. Но нынешней ночью, видя его мучения, хранительница чувствовала, как закипает в ней ярость. Кусая губы, помрачнев, она, казалось, на что-то решилась и, встав, шагнула к двери кельи, но тут внезапно спящий сел на своем грубом ложе, широко открыв изумленные глаза и издав хриплый возглас.
   Мейгри испугалась, что он увидит ее, и, задев по дороге стул и стол, поспешила в угол кельи. Потом она догадалась, что он не проснулся, и заметила, что его неподвижный взгляд устремлен не на нее, а куда-то в пространство, где он видит нечто, открывшееся ему одному.
   Монах спал не раздеваясь. В сутане, под старым грубошерстным одеялом – единственной защитой от холода в промозглой келье. Несколько секунд просидел он на краю своего ложа. Потом сбросил одеяло и поднялся.
   Мейгри осторожно и неслышно вышла из своего темного угла и приблизилась к монаху, остановившись рядом с ним, как в тех многочисленных сражениях, что довелось им вести при жизни. Сострадание охватило ее, сострадание, гнев и отчаяние. Она испытывала искушение нарушить тяготевший над ней запрет и заговорить с ним.
   Мейгри была близка, так близка ему, что чувствовала всю тяжесть его страданий. Она вздрогнула, ощутив, как невидимая искра промелькнула между ними, и вдруг ей открылось то, что грезилось ему… Она сразу же поняла, что видит и слышит, а он… Нет, смысл видения не доходил до него. И значит, напрасны были бы любые предостережения.
   Монах снова заговорил, вытянул вперед левую руку и проснулся. Не сразу придя в себя, он инстинктивно приготовился снова от кого-то защищаться и поднял руку, которую видел во сне держащей меч. Но вот – при слабом свете лампады – к нему вернулось ощущение реальности. Он узнал свою келью и увидел, что никакого меча в его правой руке нет.
   Дерек Саган выпрямился, нахмурился и огляделся вокруг. Его суровое недовольное лицо стало еще мрачнее. Он смахнул холодный пот, собственная ладонь мелькнула у него перед глазами в полумраке кельи. Взгляд Сагана от изумления сделался неподвижным. Упав перед алтарем на колени, Саган приблизил руку к свету лампады.
   Мейгри с мягкой укоризной покачала головой.
   – Нет, – прошептала она. – Не надо.
   На правой ладони Саган виделось пять шрамов от игл гемомеча – оружия тех, в чьих жилах текла королевская кровь.
   Три года прошло с тех пор, как ловец душ Абдиэль принудил Дерека Сагана бросить гемомеч в горящее озеро на далекой планете в галактике каразианцев. Три года прошло с тех пор, как рука Сагана последний раз касалась этого оружия. Ладони его успели покрыться мозолями, огрубели от тяжелого физического труда в монастыре и стали гладкими за те долгие часы, когда он сжимал их в страстных и безнадежных молитвах. Пусть не в душе, но на руке шрамы исчезли.
   Но этой ночью при свете огонька лампады они казались свежими, как будто Саган только что выпустил из руки меч. Темные струйки крови сочились из ран.
   Не веря своим глазам, смотрел изумленный Саган на ладонь. Потом он сжал пальцы в кулак, и, вернувшись на свое ложе, лег, отвернувшись к стене.
   Теперь он остался в келье один, хотя и не заметил этого. Безмолвная хранительница его сна исчезла.
 

***

 
   Светлый Вестник шагал по просторным и гулким коридорам из белого мрамора и золота. Сосредоточенный, важный, погруженный в мысли о своем поручении, он не сразу заметил тень, пересекающую его путь. Светлый Вестник отвел взгляд в сторону, вместо того чтобы направить его на тень, а та приняла определенную форму и материализовалась, став похожей на живое существо, каковым когда-то была, – на худощавого мужчину в синем одеянии Звездных Стражей. Мужчина был рослый и сутулый, приятное лицо его казалось грустным и озабоченным.
   – Дитя Бога, – представился Светлый Вестник.
   – Платус, – произнес свое имя призрак, покорно и одновременно со спокойным достоинством склоняя голову.
   – Чем я могу быть вам полезен, Платус? – спросил Вестник.
   – Если бы… если бы я мог поговорить с ней… – робко высказал свою просьбу Платус.
   – Думаете, из этого вышло бы что-нибудь путное? – подумав, спросил Вестник.
   – Я хорошо знаю и понимаю ее, – сказал Платус, – и, думаю, она прислушается к тому, что я ей скажу.
   – Не знаю, сын мой, – усомнился Вестник. – Здесь очень многое поставлено на карту.
   – Да… да, конечно. Но если бы мне только попытаться…
   Вестник, поразмыслив, выразил одобрение.
   – Возможно, так будет лучше всего. Что ж, идите, и да пребудет с вами Его благословение.
   Платус продолжил путь. Вестник же направился в другую сторону, влекомый делами и обязанностями.
   Воинственный топот чьих-то сапог и приглушенное бряцание оружия нарушили мирную тишину, царившую под этими сводами. Платус пошел туда, откуда доносились эти звуки. Теперь он двигался медленно. Он мог бы достигнуть своей цели с быстротой мысли – ни время, ни место, ни расстояние не были помехой призраку. Но когда замедлялся ход его мыслей, то замедлялась и скорость движения. Платус был далеко не столь решительным существом, каким хотел казаться Вестнику.
   Когда ему стало более или менее ясно, о чем предстоит говорить, Платус сразу же оказался возле места, откуда исходил гулкий звук шагов, и увидел Мейгри, шагающую взад и вперед в пустом и ненавистном для нее зале. Фигура Мейгри, ее походка и черты лица выражали гнев и неукрощенный дух.
   Правой рукой Мейгри придерживала рукоять серебряного меча, который она носила и при жизни. Длинные, светлые волосы падали ей на плечи.
   При появлении Платуса Мейгри резко повернулась на каблуках и приблизилась к нему. Ее лицо дышало суровой решимостью. Казалось, она ждала, что вслед за Платусом появится еще кто-то.
   Но перед ней стоял только Платус, ее брат, и Мейгри остановилась в некоторой растерянности, но, быстро овладев собой, снова зашагала взад и вперед. Воинственный стук ее каблуков раздражал Платуса, казался ему слишком демонстративным.
   – Итак, они прислали ко мне тебя, – сказала Мейгри.
   – Я сам предложил им это, – мягко возразил Платус.
   Такого ответа она, кажется, не ожидала и не сразу заговорила снова:
   – Я хочу знать, зачем они так жестоко мучают его?
   – Мейгри, не наше дело задавать вопросы…
   – Наше! – вспыхнула она. – Он не хочет, чтобы его втягивали во все эти дела. Он хотел мира…
   – Мира? Он? Мейгри! – возразил Платус.
   Мейгри пришла в ярость.
   – Я знаю, что они задумали. Им мало, что они покорили и унизили его. Теперь они хотят его уничтожить!
   – Это неправда…
   – Похоже, ты с ними заодно! – бросила она в лицо Платусу горький упрек. – Ты одобряешь их замыслы.
   – Не мое это дело – одобрять или не одобрять. И они вовсе не намерены вредить ему. Он сам вредит себе… – запинаясь, сказал Платус и, помолчав, добавил: – Мейгри, что сделано – то сделано, и виноваты в этом недостатки смертных.
   – Ты с ними заодно?
   – Я боюсь, – не сразу ответил Платус. – Боюсь за Дайена. Если Саган…
   Платус умолк.
   – Если Саган погибнет, хотел ты сказать? Ты не веришь в него?
   – Трудно верить в убийцу и убийце, сестра, – грустно улыбнулся Платус.
   Мейгри гневно смотрела на брата, как на врага, пытающегося извлечь выгоду из собственного заблуждения и обратившего меч против своих. С отвращением отвернувшись от него, она снова заходила по залу.
   – Пусть вместо тебя придет кто-нибудь другой.
   Платус подавил вздох:
   – Они раздражены…
   – Мне они тоже не верят, я полагаю…
   – Ты очень близка к тому, чтобы нарушить твой договор с Богом, Мейгри, – стараясь не задеть сестру, сказал Платус.
   Она остановилась, в задумчивости опустив голову. Потом подняла на брата печальный взгляд.
   – Если бы ты только видел Сагана, Платус! Видел бы, как он страдает! Почему они не слышат его молитв? Почему не оставляют его в покое и не дают ему мира, который он давно уже заслужил?…
   – Они услышали его молитвы, Мейгри. Слова раскаяния произносят его уста, но сердце Сагана молчит. Он преисполнен злобы и упивается своими обидами. Сомнения и противоречия бурлят в нем и гложут его. Не смиренным грешником входит он в церковь, чтобы раскрыть свою кровоточащую душу навстречу целебному свету и утешению. Он уподобляется затравленному зверю, ищущему там убежища, чтобы спрятаться и зализывать свои раны. И оттого раны его не исцеляются, а лишь гноятся и до сих пор причиняют ему страдания.
   – А кто в этом виноват? – воскликнула Мейгри. – Когда он просил о прощении, что было ему ответом? Ничего, одно молчание. – Она снова в смятении принялась шагать взад и вперед по залу. – А что касается моего договора… Да, я хочу нарушить его. Я должна это сделать. Именно затем я и пришла, чтобы сказать им это. – Мейгри приостановилась. – Хоть я и не считаю, что это будет нарушение договора, потому что я не признаю его честным. Это был обман, да, обман, чтобы я не могла помогать Сагану. Они хотят лишь одного – мстить ему, видеть его страдания…
   – Ты не права, Мейгри, – твердо сказал Платус. – Ты знаешь, что это неправда. Он сам виноват во всем. Им горько видеть его страдания, как горько видеть и твои, сестра. И мне горько видеть, как ты привязана к нему. Иногда мне кажется, что было бы лучше, если бы ты могла освободиться от этой зависимости…
   – Я не могу, – резко повернулась к нему Мейгри, крепче стискивая пальцы на рукояти меча. – И не хочу.
   – Я знаю, что не можешь и не сделаешь этого, – вздохнул Платус. – Дерек Саган всегда стоял над пропастью. Все, что удерживало его от падения, – это твоя рука. Ты его единственная путеводная звезда, светящая ему во мраке. Но теперь, Мейгри, ты должна подумать о том, что будет с ним, если ты погибнешь.
   Она была разгневана и собиралась дать брату достойную отповедь.
   У нее были причины для гнева. Когда-то Платус тоже не сумел освободиться от зависимости.
   Мейгри колебалась, медлила и так ничего и не сказала.
   Тогда снова заговорил Платус:
   – Договор не был обманом, сестра. Заключая его, ты знала, что истинное раскаяние было его единственной надеждой. Вы вместе брели во мраке, как гласило пророчество. Теперь он должен продолжить свой путь в одиночестве, без тебя. Ты вольна освещать ему дорогу, но не можешь вести за руку. Путь к спасению он должен найти сам.
   – Или окончательно заблудиться, – сказала Мейгри, и голос ее дрогнул. – Это несправедливо! – Она сжала кулаки. – Они предлагают ему слишком трудный путь. Это подъем в гору, и они сделали все для того, чтобы он упал, не добравшись до вершины. Они расставили перед ним ловушки и заготовили соблазны. И скрыли это от меня, когда убеждали, чтобы я заключила договор. Ну а что Дайен? – спросила она вдруг, прежде чем Платус успел что-либо ответить ей. – Что ты скажешь о грозящей ему опасности? Ты не боишься за него?
   – Я верю в Дайена, Мейгри, верю, что он все преодолеет…
   – Подразумевается, что я не верю в Сагана, – насмешливо перебила она Платуса.
   – А ты веришь? – спросил он.
   – Да, – ответила Мейгри, и глаза ее были при этом мрачны, как штормовое море. – Я верю в него, а в них не верю. Так и скажи им, – продолжала она, протягивая руку в латной рукавице в сторону своего брата. – И еще скажи им, что, если он погибнет, я уйду вместе с ним.
   – Мейгри, – попытался Платус возразить ей, но она не стала его слушать.
   – Не беспокойся. Я не нарушу договора, пока он существует. Я не заговорю с Саганом и ничем не выдам ему своего присутствия. И напомни им о том, что в отношении Дайена я таких обещаний не давала. И если я сумею помочь ему…
   Резко и холодно кивнув, она отвернулась, и белые волосы ее взметнулись, словно от порыва ветра.
   … Рука – на рукояти меча, гордая поступь… Мейгри удалялась, и гулкий звук ее шагов был подобен эху ударов стального молота о наковальню, разносящемуся под бездонным небосводом.
   – Ты сумеешь помочь Дайену, – тихо проговорил, глядя ей вслед, Платус, – но кто поможет тебе?

Глава вторая

   Крис настроил свое зрение на ночное видение. В бараке стоял непроглядный мрак. Коразианцы с их искусственными приспособлениями не нуждались в освещении. Кое-где они, правда, устанавливали его для своих рабов-людей, например, на заводах, производящих вооружение, но здесь, в бараке, свет был не нужен. «Мясу» видеть незачем, а благодарности от него вряд ли дождешься.
   Усиленный слух Криса не воспринимал никаких звуков, кроме интенсивных сигналов человеческого страдания и страха, да еще тех сигналов, которые киборг сознательно и холодно игнорировал. Он знал, что вызвал боевую тревогу, если можно так ее назвать. Каждый коразианец в отдельности был всего лишь обособленной частицей коллективного целого, подобно тому как отдельные клетки образуют единое тело. Гибель двоих коразианцев-охранников, которых Крис застрелил у входа в туннели, вызвала тревогу, породившую вибрацию, дрожь, шум – или как там еще вздумается реагировать этим бестиям – у каждого коразианца в округе.
   Крис принимал в расчет тот факт, что коразианцы постараются во что бы то ни стало организовать его розыск всеми возможными путями и средствами, и как только нападут на его след, показания приборов его тела собьют их с толку – хотелось бы надеяться – на какое-то пусть совсем недолгое, но драгоценное для него время. Рассчитывая поймать человека, они вряд ли среагируют на киборга.
   Не упуская из поля своего зрения красное зарево, предвещавшее появление коразианцев, Крис остановился перед терминалом компьютера, расположенным на узловом пересечении туннелей, и привел систему в действие. Он умел обращаться с этой аппаратурой. Не способные к самостоятельному творчеству коразианцы вынуждены были красть технологии в соседней галактике. Крис уже соприкасался с коразианской компьютерной системой, выполняя поручения покойной леди Мейгри, и знал, чего можно ожидать от этой примитивной, медленно соображающей аппаратуры. Он воспользовался ею.
   Коразианцы строго придерживались предписаний. «Мясо» было для них ценным товаром, распределяемым по необходимости на разные планеты. Людей или пускали на пропитание, или заставляли работать. Каждую «тушу» нумеровали в момент ее доставки, и этот номер сохранялся до окончательного ее использования.
   Крис ввел в компьютер номер женщины. Включив свой собственный внутренний компьютер, киборг извлек из его памяти диаграмму туннелей, изучил изображение на экране и определил, в каком отделении она находится. На один уровень выше и затем три отсека вниз и вправо. Он двинулся в этом направлении как раз в тот миг, когда красное зарево появилось в дальнем конце туннеля, позади него.
   Он нашел ее – это было легко. Трудно было то, что предстояло делать дальше. Она была не одна. Кроме нее, в камере находилось еще пятеро: мужчина, две женщины и двое детей.
   Крис замкнул силовое поле и вошел в камеру.
   Все шестеро уставились на него, тараща отупелые от ужаса глаза. Они заранее ждали от него беды! Потом она узнала его. Ее глаза расширились, и краска залила бледные щеки. Она встала на ноги.
   Остальные не знали его, но, кажется, поняли, что бояться им нечего. В глазах у них засветилась надежда. Лучшее, что он мог для них сделать, – это как можно быстрее покончить со всем этим…
   – Мне очень жаль, – сказал Крис, – но я могу взять с собой лишь одного из вас.
   И он привлек ее к себе.
   – Если бы моя команда была со мною, я мог бы… Он умолк на полуслове. Всякие объяснения были бы тратой времени впустую.
   – Мои дети, – взмолился мужчина, подталкивая двух оборванных, сонных и пугливых детей в сторону Криса. – Мне все равно, что будет со мной, но их – их возьмите с собой. Прошу вас, сжальтесь над ними, ради Бога…
   Она присоединилась к мольбам мужчины, убеждая его забрать их всех, невзирая на опасность, которая при этом возникнет. Спорить с ней, что-то доказывать? Нет, это было бесполезно.
   Из ладони его механической руки появилась игла, пронзившая ее кожу. От внезапной острой боли она застыла, но, не теряя времени, он впрыснул ей полную дозу снотворного. Она обмякла и с закрытыми глазами повисла у него на руках.
   Он поднял ее своей механической рукой, успев подумать, что, когда в прошлый раз прикоснулся к ней этой рукой, она вздрогнула.
   – Тогда убейте нас, – сказала одна из женщин, теснее прижимая к себе детей. – По крайней мере, хоть это вы можете сделать.
   Увы, так оно и было. Это отнимет время, которого у него и так не было. Крис прицелился и застрелил их. Всех до единого.
   Потом, неся ее на руках, он двинулся в сторону выхода.
   Красное зарево заполнило туннель, блокируя дорогу. Коразианцы открыли огонь. Лазерные лучи так и сновали вокруг Криса.
   – Предумышленное убийство, – произнес синтезатор. – Двое убитых.
   – Проклятье, – пробормотал Крис.
   Он спрятал в кобуру свое лазерное оружие, проверил часы и покачал головой. Надо было быстрее выбираться отсюда, выкроить время, хотя бы сорок секунд.
   Отбросив манекен, он подошел к контрольной панели, установленной на отдаленной стене. Нажал на выключатель. Красное зарево потухло. Голографические изображения взрослых людей и детей исчезли. Сорок секунд. Где, к дьяволу, их взять?
   Над дверью замигал синий огонек.
   – Посетители, – сообщил компьютер.
   Крис глянул в смотровое окно и увидел двоих. Это пришли Рауль и Крошка. Киборг еле слышно выругался. Он не ожидал, что они так быстро вернутся, надеялся улизнуть до их возвращения.
   Крис собирался отправить их с сообщением к Гарри. Но тут киборгу пришло на ум, что, вероятно, Гарри-то и послал их сюда с сообщением к нему. Если отказать им, они что-то заподозрят, а уж чего-чего, а этого Крису хотелось меньше всего. Особенно чтобы его подозревал в чем бы то ни было Крошка. Лучше впустить их сюда и выслушать, делая вид, что ничего особенного не случилось, дать им задания и отправить выполнять их.
   Они вошли, и Крис закрыл за ними дверь.
   – Будем говорить здесь, – сказал он. – Все заблокировано.
   Рауль благодушно кивнул. Он так же благодушно кивал бы, даже если бы Крис пообещал оторвать ему голову. Рауль был адонианец – представитель человеческой породы, отличавшейся потрясающей красотой и не менее потрясающей деликатностью. Но не это главное. Он был лоти, наркоман, живущий под действием препаратов, вызывающих стойкие психологические изменения. Рауль постоянно пребывал в состоянии эйфории, никогда ничего не боялся, не знал огорчений и не впадал в уныние. Так, по крайней мере, утверждал он сам. Многое в нем удивляло Криса.
   Последние три года Рауль входил в команду киборга. Эта команда выполняла некоторые особо опасные задания, и Крис имел возможность видеть Рауля в деле, наблюдать, как зорок этот лоти и какая быстрая у него реакция – даже слишком быстрая для вечно одурманенного наркомана. И при этом глаза Рауля оставались затуманенными, а с его лица не сходила самая обворожительная улыбка, какую только можно себе представить. Даже тогда, когда казалось, что их жизни висят на волоске.
   Рауль бросил вокруг зоркий взгляд и слегка поежился:
   – Коразианский «мясной» барак. В самом деле, место не из приятных.
   Темные, почти фиолетовые веки Рауля подрагивали. Он пригладил длинные черные волосы, чуть взъерошенные легким ветерком, поднятым дверью, которую сперва открыл, а потом закрыл Крис.
   – Вы находите самые что ни на есть безобразные места для своих игр, Крис.
   Киборг пожал плечами, вернее одним, человеческим. Достав сигарету, отличавшуюся особой крепостью, он небрежным жестом вставил ее в рот, зажег и закурил, выдыхая отвратительно пахнущий дым.
   – Немного тренировки на мишенях, только и всего.
   От него не укрылась внезапная перемена в настроении партнера Рауля, Крошки, о котором было известно, что он «сопереживатель» – телепат и непременный спутник эмоционального неполноценного лоти. Внимательный взгляд его шустрых, смышленых глаз сначала прошелся по ряду мишеней, а потом задержался на лице Криса.
   Если Рауля можно было назвать таинственным, то его спутника – загадочным.
   Мало кто видел Крошку, никто никогда не слышал его голоса, не знал, откуда он взялся, какой он веры и кому служит. Весь он был укутан в непромокаемый плащ, из рукавов которого выглядывали две маленькие гуманоидные ручки, а почти все личико этого крошечного существа тонуло в высоком воротнике непомерно просторного дождевика. Видны были только пронзительные глазки. Все это убожество прикрывала сверху поношенная мягкая шляпа с продольной вмятиной.
   Крис не мог бы даже с полной уверенностью сказать, он это или она, хотя Рауль говорил о нем «он». Но, учитывая собственный гермафродитизм лоти, Крис вообще не был уверен, что Рауль знал, чем отличается «он» от «нее».
   Надо сказать, Крошку тоже чертовски интересовало, что там внутри у Криса.
   Киборг делал все возможное, чтобы упорядочить свой мыслительный процесс, но это было куда труднее, чем отрегулировать как следует кибернетическую ногу или руку. Дело дрянь: его мозг может превратиться в такую же машину, как и все его тело.
   Стереть. Отключиться. Вырубиться.
   Никаких эмоций. Никакой боли. Диск вращается вхолостую.
   – Очень жаль, что ваш покойный босс не установил ряда мишеней для отравителей, – заметил Крис, затягиваясь дымом сигары.
   – Чрезвычайно интересная идея, – сказал, удивившись, Рауль. – До сих пор я даже и не представлял себе, что такое возможно, учитывая мирный характер моей профессии, – создавать эту атмосферу насилия и тревоги, которую все вы, кажется, находите столь привлекательной…
   Тут Рауль умолк и сверху вниз взглянул на Крошку, а затем снова перевел взгляд на Криса, и мерцающие от действия наркотика глаза лоти показались киборгу не такими уж пустыми, какими он привык их видеть.
   – Крошка говорит, что сегодня вы не ищете острых ощущений, Крис-киборг, – сказал Рауль, приглаживая свои черные волосы холеными руками.
   Он оглядел ряд мишеней, сложных устройств, предназначенных для точного воспроизведения «мясного» отсека, счетное табло, зарегистрировавшее два убийства коразианцев, манекен в одежде человеческого существа женского пола, как попало брошенный на пол.