Страница:
Шовелен во все глаза смотрел на великана Теренса, который словно и усилий не прилагал к тому, чтобы защищаться. Когда Трои налетел на него с копьем наперевес, он одной рукой легко отвел древко в сторону, а другой коснулся груди юноши как раз напротив сердца.
– Убит, – прокомментировал Аластер.
– Герцог, – спросил Шовелен тихо, – он щадит Троя по вашему приказу?
– Конечно. Не хватало еще изувечить юношу только потому, что он считает себя хорошим бойцом. Это ведь не самое худшее заблуждение, хотя одно из самых опасных.
– А что было бы?.
Граф не договорил, но Аластер прекрасно понял, что имел в виду его собеседник.
– Он бы мог разорвать его пополам. Мог бы просто раздавить, убить любым из нескольких сотен ему известных способов. И случилось бы это не за такой долгий срок, а значительно быстрее, потому что в настоящем сражении ждать и щадить невозможно.
Шовелея с нескрываемым ужасом смотрел, как гвардеец поднял его племянника вверх на вытянутой руке и затем осторожно положил на ковры. Хотя проделывал он это медленно и плавно, отчаянно брыкающийся и извивающийся Трои так и не смог освободиться. Он лежал, придавленный к земле тяжелой, мощной ладонью. Теренс все так же молча взял в руки деревянное копье за оба конца, дернул и разорвал его пополам, как рвут истлевшую ткань, травинку, волосок.
– О Господи! – выдохнул граф.
– Он щадит его, – сказал герцог у него над ухом. – Все еще щадит…
Джералдин растолкал одноглазого не совсем почтительно. Почтительно он тоже пытался, но если Сивард засыпал от усталости в своем кресле, то у него над ухом могли трубить в трубы все герольды империи – для пробуждения его особы требовались более серьезные меры. Потому молодой человек просто тряс его до тех пор, пока начальник Тайной службы не открыл глаз и не уставился на своего секретаря обиженно и печально:
– Ну, что еще?
Затем огляделся и обнаружил, что за окном стоит глухая ночь.
– Посреди ночи что могло случиться?
– Можете спать и дальше, – сказал Джералдин, – но только прежде вам стоит узнать, что нашли «Летучую мышь».
Сивард тут же сел прямо, сон с него сняло как рукой.
– Ну, ну, нашли все-таки. И что говорит Джой ан-Ноэллин по поводу своего пребывания в роанских водах?
– Ничего, – ответил молодой человек. – И на любой другой вопрос, боюсь, он вам ничего не ответит. Дело в том, что Джой Красная Борода мертв, как и все члены его команды.
– Не может быть, – шумно выдохнул одноглазый. – Где? Как? Кто?
– «Летучую мышь» нашли случайно. Ее несло ветром прямо на военную галеру, и матросы просто глотки надорвали, требуя, чтобы она сменила курс. Ну а потом поняли, что дело неладно, – ладью крутило во все стороны и весла были брошены. А такую ладью просто так не покидают. Вот капитан и приказал взять ее на абордаж, высадить туда человек десять, чтобы поглядеть, что твориться. Ну и обнаружил полный комплект трупов.
– Где капитан?
– В приемной. Я его накормил и усадил ждать вашего пробуждения. На «Летучей мыши» уже вовсю орудуют наши ребята – если там есть хоть какие-то следы, то они их найдут.
– Будем надеяться, – пробурчал Сивард. – Давай сюда этого капитана… Как его зовут-то?
Джералдин лукаво улыбнулся и ответил, стараясь четко произносить слова:
– Некто Камиллорой Нарриньерри.
– Господи! – простонал Сивард. – Кого на службу берем? Ведь не выговоришь!
– Я так и знал, маркиз, что вам понравится, – сказал молодой человек. – Ну, так я его зову.
Капитан оказался человеком немолодым, но здоровым и сильным. Его хищное, горбоносое лицо с пронзительными карими глазами было загоревшим и обветренным. Нарядный костюм сидел на его фигуре не слишком ловко и каждой своей складкой словно пытался сказать, что ему здесь не место. Капитан военной галеры явно привык ходить либо в латах, либо в свободной одежде, достоинством которой отнюдь не являлась элегантность. На указательном пальце правой руки сверкал огромный бриллиант, но и он будто по ошибке попал на эту крепкую, мозолистую руку, привыкшую держать штурвал.
Все это Сивард Ру ухватил одним-единственным коротким цепким взглядом.
– Прошу садиться, капитан, – указал своему посетителю на кресло. – И извините за то, что доставляем вам беспокойство в столь поздний час.
Знавшие одноглазого достаточно близко утверждали, что при желании он мог обаять даже ядовитую змею. Капитан был добычей гораздо более легкой: через несколько минут непринужденного общения и после первого бокала, выпитого вместе с Сивардом за здоровье его императорского величества, он был готов отвечать на вопросы не официально, а по-свойски, что предполагало выяснение деталей и подробностей, которые обычно забывают упомянуть в отчетах.
– Итак, господин Нарриньерри…
– Зовите меня просто Камилл. И на ты.
– Хорошо, Камилл. Итак, ты увидел «Летуху» – и что?.. Что ты подумал?
– Сперва я даже не понял, что это «Летуха», – искренне признался капитан. – Ты, маркиз, сам посуди: кто же поверит, что Джой в это время года рискнет показаться в наших водах так открыто? Я сперва решил, что это какие-то юнцы рискнули сыграть под Джоя, чтобы обеспечить себе полный успех. Да и шла ладья так косо-криво, что чуть было не врезалась в мою красавицу. Мы направо, они направо; мы налево, они налево. Я, разумеется, рассвирепел – поставил ребят у борта с луками наготове: думал, перестреляю паршивцев, если только сунутся. А потом гляжу, совсем странно ладья идет, вообще то есть без управления. Это меня и смутило. Ну а потом я людей туда послал…
– А сам?
– С собой во главе, это естественно. Какой же из меня капитан, ежели я за спинами своих ребят стану отсиживаться?
– Что было на «Летухе»? – спросил Сивард.
– Кровь, – ответил Камилл, содрогнувшись. – Я человек бывалый, но на море Луан таких кошмаров отродясь не творилось. У берегов империи, во всяком случае, здесь никогда подобного не видели. Вся палуба в крови, команда изрезана на кусочки, сам Джой… Я Джоя ведь знал давно-давно, почти с детства. Он тогда только из Эмдена удрал, и я тоже из дома сбежал в свое время. Ну, после нас судьба развела, и он старался мне на глаза не попадаться. Но лицо я его помню. Правда, от лица-то как раз почти ничего и не осталось… Можно еще глоточек? А то тошно… Заметь, маркиз, не мясник ведь работал, а одним ударом раскромсали так, что мать родная не признает: ума лишится раньше от этакого зрелища.
– Думаешь, это свои его так разделали?
– Ни в коем случае. Таких зверств нигде не чинят. Да ведь если бы это было нападение или же стычка между своими, ребята Джоя убили бы кого-то: у всех в руках оружие было. Их хоть и застали врасплох – это явно, – но большинство успело похватать режущие и колющие предметы.
– Ну, тела нападавшие могли забрать с собой, – заметил одноглазый.
– Дело не в телах, а в оружии, – хмуро откликнулся Камилл. – Оружие все в руках держат, а между тем лезвия чистые. И выходит, что ни одного врага они не достали
– Это вполне возможно. – начал было одноглазый.
– Это возможно, если расстрелять их из луков или нашпиговать метательными дротиками, ножами или копьями – что уже труднее. Но они убиты иначе. Страшно, но чисто.
– То есть как это, чисто?
– Твои специалисты, может, больше скажут, а по мне чисто – это так, чтобы после первого же удара твой противник уже не встал. Кровью истек, от болевого шока умер, еще как. Понятно излагаю?
– Куда понятнее.
– Их наверняка резали, а так только одни существа в мире могут.
– Убийцы Терея? – спросил Сивард.
– Кто ж еще…
– Кроме трупов, что-нибудь нашел необычное?
– Перевернуто там все вверх дном, вещи разбросаны. Причем в трюме-то как раз полный порядок, а вот в капитанской каюте и на палубе как ураган пронесся.
– Странно, – пробормотал рыжий.
В кабинете воцарилась тишина. Но не гнетущая, а спокойная, которая возникает не из отсутствия нужных слов, а из отсутствия необходимости обмениваться словами. Воспользовавшись паузой, в приоткрытые двери заглянул Джералдин, осторожно постучал по косяку – в порядке вещей было заходить просто так, но при посетителе он не рискнул демонстрировать свои права. Молодой человек более серьезно относился к репутации Сиварда, нежели сам одноглазый, и при всяком удобном случае создавал образ этакого неприступного, величественного аристократа с блестящим острым умом и оригинальными взглядами на жизнь. Что ж, это почти соответствовало действительности.
– Маркиз! – негромко молвил Джералдин, пытаясь привлечь к себе внимание.
– Угу! – откликнулся Сивард. – Чего маячишь на сквозняке? В чем дело?
– Закончили осмотр ладьи, – доложил помощник, заходя в кабинет. – Есть кое-что интересное.
Камиллорой Нарриньерри встал со своего места:
– Я, пожалуй, пойду, маркиз. Приятно было с тобой поговорить.
– Постой-ка, – вытянул этот аристократ голубых кровей свою цепкую ручищу и ухватил капитана за манжет. – Не торопись. Может, мне твой совет сгодится, кто знает.
– Ну, если ты настаиваешь…
– Наливай себе стаканчик и слушай внимательно.
– Так точно! – рявкнул бравый капитан.
Джералдин хотел было прокомментировать происходящее, но он был неизменно верен своим принципам и потому только пожал плечами. Сивард показал ему язык. Но свидетелей не было: Камилл как раз отвернулся, чтобы откупорить очередную бутылку, и потому доказать сей факт было совершенно невозможно. Так сделаем же вид, что и мы о нем ничего не знаем.
– Прямо дитя малое, – пробурчал молодой человек, отправляясь за следователями, которые буквально по щепке разобрали «Летучую мышь» и теперь были готовы докладывать начальнику Тайной службы о своих выводах.
Имперские следователи – Инниас и Селестен – оба закончили Эр-Ренкский университет и по нескольку лет успешно занимались наукой, прежде чем Сивард Ру пригласил их на работу в Тайную службу Когда-то у них были не только эти имена, но и титулы, однако ни того ни другого большая часть коллег уже не помнила. Все звали их Крыс-и-Мыш, причем именно так, одним словом, ибо Крыс-и-Мыш были неразлучны. Дело свое они знали до тонкостей и любили, что еще важнее. Инниас-Крыс был тощим, способным просочиться в любую щелку типом с серыми глазами, быстрым взглядом, вытянутым лицом и острыми мелкими зубами. Селестен-Мыш был сущим малышом рядом со своим длинным напарником, у него была пышная шевелюра редкостного белого цвета и черные глазки-бусинки. Он бы считался толстячком, если бы не удивительная грация и точность движений. Вместе Крыс-и-Мыш смотрелись весьма комично, однако внешность, как мы уже замечали, часто бывает обманчива: следователи умели постоять за себя, и только абсолютно не знакомые с ними и их бедовой репутацией люди рисковали связываться с удивительной парочкой. Рисковали обычно в первый и последний раз.
Они зашли в кабинет Сиварда, нагруженные уймой пухлых папок, коробок, свертков и списков. Лицо одноглазого вытянулось, и он недовольно заскрипел, как старое кресло. Однако Крыс-и-Мыша этим было не пронять.
– «Летуху» распотрошили, – лаконично доложил Крыс, расставляя свою часть имущества на столе начальства. При этом он не особенно церемонился, потому что Сивард Ру сейчас был для него не более чем слушателем, а сам Крыс витал в эмпиреях, стараясь удержать в голове огромное количество сведений, фактов, деталей, мелких и крупных сплетен и косвенно относящихся к делу улик. Одноглазый уже давно уяснил, что проще не заводиться и выслушать спокойно.
– Интересного много, много интересного, строго говоря, – защебетал Мыш, раскладывая папки.
– Давайте, давайте уже, – поторопил их Сивард.
– Убиты все особенным оружием с удивительно острой режущей кромкой и широким изогнутым лезвием. Судя по характеру раны, – сообщил Крыс, – выглядит оно вот так: я набросал здесь, на пергаменте. Об этом оружии, точнее, о подобном ему сведений в библиотеках Роана и Бангалора почти не найти. Гораздо больше нам мог бы помочь ученый с Ходевена, да где ж ему там взяться? Короче, ритуальные ножи убийц Терея не имеют аналогов во всем мире, и вряд ли кто-то, не имеющий отношения к этому храму, мог купить их на ярмарке.
– Итак, причастность убийц Терея к этому делу можно считать доказанной? – уточнил одноглазый.
– Несомненно, маркиз.
– Это уже хорошо. Хоть куда-то продвинулись.
– Дальше, мы обнаружили, что Джой ан-Ноэллин, видимо, хотел отправить кому-то сообщение на случай своей внезапной смерти. И скорее всего отправил его. Голову я бы не прозакладывал, но вероятность существует, и довольно высокая.
– Почему вы так решили?
– У него в каюте видны следы борьбы: убийца напал на него в тот момент, когда он писал. Чернильница перевернута, большая часть содержимого ее пролилась на ковер. Правда, исписанного листа мы не нашли. Перо же осталось на столе и было свежеочиненным, но уже со следами пользования. Хорошее перо, не из тех, что пора выбрасывать или очинять заново, но и не целехонькое.
– Тогда почему вы не сочли, что убийца и похитил написанное Джоем письмо – это же просто напрашивается? – спросил Сивард.
– Не всегда верно то, что просто напрашивается, – хмыкнул Мыш. – Джой тоже так думал, вот почему ему удалось обвести своих убийц вокруг пальца. Во всяком случае, я надеюсь, что удалось.
– Мы перевернули все вверх дном, маркиз, – сказал Крыс, внимательно разглядывая какие-то свои записи, предыдущее перо, выброшенное под стол, расщеплено на конце, и в нем застряли мельчайшие волокна. Детальный их анализ подтверждает, что писали этим пером на хорошем пергаменте, а между тем в каюте Джоя ничего подобного не найдено. Теперь, маркиз, слушайте внимательно: следы чернил на обоих перьях одинаково свежие. Ими писали приблизительно в одно и то же время, но одно использовали до конца, а второе только-только начали.
– Думаю, убийцы прихватили послание с собой.
– Нет, – подал голос Мыш. – Такие улики слуги Терея с собой не таскают. Такие улики уничтожают тут же, на месте. Сжигают. Но мы не обнаружили пепла от сгоревшего пергамента, а мы все там переворошили, будьте уверены.
– Вот капитан Камилл утверждает, что «Летуха» была перевернута вверх дном, когда он ее обнаружил.
– Фигурально выражаясь, – поспешно сказал капитан.
– Мы заметили, – откликнулся Крыс. – И даже пришли к единодушному решению: убийцы искали что-то, особенно в капитанской каюте, и не нашли.
– А это-то из чего следует?
– Очень просто, когда разбросано и распотрошено абсолютно все, а не какая-то часть, больше шансов, что искомое не найдено. Так выворачивают ящики и сундуки в последний момент, без особой надежды на успех.
– Разумный довод, – согласился Сивард. – Полный погром – признак, что ничего не нашли.
– Зато мы нашли кое-что интересное.
Крыс-и-Мыш перевели взгляд на Камиллороя: тот сидел, открыв рот и затаив дыхание – участвовать в следствии ему явно нравилось.
– Джой ан-Ноэллин был богатым человеком и вино для себя и своей команды покупал самое лучшее, дорогое и в дорогих сосудах. Их никто не выбрасывал, маркиз. Пустые склянки так и лежат в трюме, в отдельном ящике. И целые стоят. Перед этим путешествием он купил три ящика вина – мы уже наводили справки. Три ящика по десять бутылок.
– Не много, – ввернул Камилл.
– Джой не любил, когда в море пили, – пояснил Сивард непринужденно. – Для этого команде давали специальные дни, но особо пристрастившихся к крепким напиткам на «Летуху» не пускали – работа ювелирная, и питухи ему были не нужны.
– Именно, – продолжил Крыс. – Мы посчитали. На ладье сейчас есть семнадцать пустых склянок и двенадцать полных. Итого двадцать девять. Тридцатая куда-то исчезла загадочным и таинственным образом, а одна из свечей в каюте капитана почти полностью сгорела.
– А это что доказывает? – изумился капитан Нарриньерри.
– Обычно в подсвечниках свечи сгорают равномерно, – пояснил Мыш терпеливо. – И в каюте Джоя две полусгоревшие свечи стоят там, где им и положено. А вот крохотный огарок валяется между столом и стенкой, его никто не заметил. Свечу израсходовали не на освещение, в этом я уверен.
– Уф-ф-ф, – только и нашел сил сказать капитан.
Но Мыш полез в какую-то коробку и выудил оттуда неравномерно оплавленный огарок с прицепленной к нему биркой.
– Вот, – протянул его Сиварду. – Глядите, маркиз.
Тот повертел в руках остатки дорогой свечки зеленого воска и кивнул задумчиво:
– Все верно, Крыс-и Мыш, все сходится.
– Да что сходится-то? – возмутился Камилл.
– Капитаном был – капитаном и останешься, – вздохнул Сивард. – Гляди, как оплавлена. Так держат, когда запечатывают письмо. Только для письма столько воска не нужно. Таким количеством пробки заливают.
– Может, он огарком запечатывал? – не сдавался капитан.
– Такой богач, как Джой, не стал бы специально доставать огарок, чтобы запечатать конверт или свиток, он бы просто вынул свечу из подсвечника. Значит, это он целехонькую свечку довел до такого вот состояния. Крепко заливал, выходит, чтобы не отсырело. Думаете, выбросил в море посудину? – глянул в сторону Крыс-и-Мыша.
– Другого выхода у него не было, – сказал Крыс. – Команда вся на месте, никто с ладьи не уходил, лодки-долбленки на месте, как и полагается на судах такого рода. Стало быть, он вышвырнул запечатанный сосуд наугад.
– Теперь уж и не найдешь, – протянул Камиллорой. – Разве что случайно, лет этак через двадцать. Ну, обычно так случается, нечего на меня глядеть как на заговорщика!
– А теперь случится иначе, – внушительно молвил Сивард. – Искать сосуд будет твой корабль, Камилл. И еще два пошлю. Погода эти дни была идеальная: что твой котенок, никакой непогоды. А вот где они могли выбросить это послание…
– Тут как раз нет ничего сложного, – сказал Мыш, разворачивая на столе поверх всех предметов огромную карту. – Мы ведь исходим из допущения, что Джой – пусть покоится в мире – вез на корабле тех, кого мы уже ищем.
Одноглазый скроил гримасу, призванную выразить его одобрение проявленной осторожности. Не то чтобы они не доверяли Камиллорою, но секреты ведомства разглашению не подлежат.
– И если это так, то нам нужно соединить две точки на карте: вот эту – устье Алоя, – и вот эту – здесь мы нашли «Летуху». Джой наверняка двигался по кратчайшей прямой, маркиз только что отметил, что погода была идеальная и сворачивать с курса не было никакой необходимости, да и не успел бы он иначе сюда попасть… Короче, вот на этом участке ему бы удалось написать письмо и выбросить его за борт.
– А почему? – заинтересовался капитан. – Он же мог написать его и в порту, и возле устья, и по дороге. Почему вы отметили только этот крохотный отрезочек?
– Очень просто. Если бы писал в порту или возле устья Алоя, то отправил бы на берег своего человека – значит, находился слишком далеко, чтобы так поступить. Пользовался свечами, значит, писал ночью. А убили их всех уже возле берега: не смогли бы убийцы Терея вдвоем управлять такой большой ладьей – это даже им не под силу, да и смысла не было никакого нанимать судно с командой, чтобы перебить всех в открытом море.
– И рисковать с таким отчаянным и удачливым человеком, как Джой, – согласился одноглазый. – Что ж, Крыс-и-Мыш, все верно. А теперь давайте выпьем за светлую память большого мошенника, веселого храбреца и одного из самых порядочных и благородных наших противников – его светлость князя Джоя ан-Ноэллина, да будет земля ему пухом. Куда вы тело отправили?
– В Янтарную базилику, чтобы похороны были как у людей, – сказал Джералдин, бесшумно появляясь на пороге. – Я что-то сделал не так?
– Конечно, так. Иди выпей, – приказал Сивард. – Спасибо, сынок.
Аббон Флерийский не особенно удивился, когда Сивард вновь навестил его: он давно уже ждал визита одноглазого и, пожалуй, даже начал удивляться его долготерпению.
Светало, и дворец был погружен в сладкую полудрему, нарушаемую изредка неровными шагами сонных еще слуг да тихими голосами поваров, идущих на кухню. Сама птицы пели нестройно и как-то лениво. Солнце еще не встало, и в воздухе были разлиты сырость и прохлада, заставлявшие поеживаться и мечтать о теплой и уютной постели. Всему Великому Роану было доподлинно известно, что встать в такую рань для начальника Тайной службы равносильно героическому и беспримерному подвигу.
– И не предлагай мне свое ядовитое пойло, – заявил с порога Сивард, видя, что маг подходит к перегонному кубу.
Он кутался в желтый плащ, своим ярким цветом возмещавший отсутствие дневного светила, и был похож на нахохленную несчастную птицу. Но единственный глаз его был широко раскрыт и сверкал свирепо и решительно. А это всегда грозило окружающим дополнительными сложностями.
– Ну-ну, не бушуй, – примирительно пробормотал Аббон. Он был слишком старым, слишком мудрым и видавшим виды, чтобы не знать, зачем притащился к нему одноглазый ни свет ни заря, какие вопросы его мучают. А вот как на них ответить, на эти вполне, кстати, естественные вопросы, Аббон, пожалуй что, и не знал.
Сивард устроился в самом темном углу комнаты, на сундуке, куда забирался в тех редких случаях, когда чувствовал себя неуверенно. Помолчал. Вздохнул тяжко:
– Сиротливый я какой-то, неприкаянный. Заброшенный. Старею, наверное.
– Насколько я тебя знаю, сиротинушка, ты меня сейчас так огорошишь, – откликнулся печально маг. – Ты так вздыхаешь, когда намереваешься учудить что-нибудь из рук вон. Ну, признавайся, что тебя с постели подняло в рассветный час, вопреки твоим убеждениям?
– Это правда, – согласился Сивард. – Я убежден, что для нормальной жизни человеку нужно нормально спать. Нормально – значит много.
Он поерзал на своем сундуке, покашлял – словом, всячески постарался продемонстрировать, что и сам неловко себя чувствует, ставя Аббона в невозможное положение. А когда посчитал, что выполнил достаточно, чтобы совесть была чиста, спросил совершенно другим голосом, как человек, пребывающий в своем праве:
– Я не знаю, есть ли у тебя разрешение хотя бы в крайних случаях отвечать на деликатные вопросы, подобные тем, которые я сейчас собираюсь задать. И потому понимаю, что поступаю до какой-то степени нечестно по отношению к тебе. Но пойми и ты меня: долгие годы моих знаний хватало, чтобы спокойно и, надеюсь, неплохо выполнять свою работу, – я это и делал, не причиняя никому лишних хлопот. Но теперь все переменилось – как я могу защитить императора, если ничегошеньки не знаю?
– Ты прав, Сивард, – сказал Аббон. – Я даже не стану тратить время на то, чтобы обсуждать эту сторону проблемы. Сделаем так: ты объяснишь, что именно тебя интересует, а я постараюсь рассказать тебе все, что сочту возможным. Согласен?
– Можно подумать, у меня есть какой-то выбор, – буркнул одноглазый.
– Выбор всегда есть, – мягко ответил маг. – Просто все тайны, которые тебе так необходимы, – не мои. И я уже не первый век приношу клятву каждому следующему Агилольфингу свято хранить их.
Начальник Тайной службы смотрел на мага со спокойной улыбкой. Он уважал этого жизнерадостного, сильного человека и прекрасно понимал, какая ответственность лежит на нем все эти бесконечные годы. Он не стал бы просить у Аббона нарушать данное слово, но ему на самом деле не хватало множества звеньев, чтобы воссоздать всю цепь событий. Он сунул руку за пазуху и добыл оттуда неожиданно тухлую тетрадь, переплетенную в изумрудно-зеленый бархат с серебряными накладками, открыл ее посредине и пробежал глазами страницу.
– Видишь ли, Аббон, вероятно, ты станешь смеяться, но я веду нечто вроде записей о том, как прошло то или иное дело, что я успел, чего – нет.
– Только этого мне не хватало, – поскучнел маг.
– Вот-вот, я так и думал, что ты это скажешь. Но все равно: однажды мне пришла в голову совершенно естественная мысль узнать у тебя или кого-либо другого, сколько лет герцогу Дембийскому и когда он впервые появился при дворе. Думаю, я совершенно случайно занес тогда эту запись в свою тетрадь: вопрос был слишком незначительный, с одной стороны, и простой – с другой. И я был уверен, что рано или поздно вспомню о нем, хотя бы когда встречусь с Аластером. И что же? Я так и не вспомнил, хотя на провалы в памяти не жалуюсь.
Позже я пересматривал свои записи и, натолкнувшись на эту, специально перенес ее на одну из последних страниц. И опять забыл. Дальше это стало похоже на увлекательную игру. Я должен тебе сказать, что если в ней и был победитель, то на меня не рассчитывай, я не знаю, кто он. А теперь ответь, это твоих рук дело?
– Не стану притворяться, что не знаю, о чем речь, – вздохнул Аббон. – Скажем так, не только и не столько моих.
– Тогда чьих же?
– А теперь я буду делать вид, что не слышал последнего вопроса, и ты тактично переведешь разговор на другую тему.
– Опомнись, Аббон! Это я-то тактично переведу?
– Придется, – пожал плечами маг. – Это уж совсем чужие секреты.
– Ну, тогда хотя бы намекни – только герцог Дембийский представляет из себя сплошную загадку или его гравелотские сеньоры все, как один, имеют тайны?
– Ты сам и ответил, Сивард. Давай договоримся, что к нашим проблемам это не имеет никакого отношения, и потому ты вправе перестать терзать себя сомнениями по поводу Аластера и его воинов.
– Меня всерьез волнует, что такое магия, – сказал одноглазый, вставая с сундука и начиная расхаживать по лаборатории Аббона. – Я раньше не задумывался над этим вопросом: все мы в детстве достаточно сказок наслушались, чтобы считать себя настоящими экспертами. А спроси меня, что может маг и чего он не может – я не отвечу. Потому что не знаю.
– Убит, – прокомментировал Аластер.
– Герцог, – спросил Шовелен тихо, – он щадит Троя по вашему приказу?
– Конечно. Не хватало еще изувечить юношу только потому, что он считает себя хорошим бойцом. Это ведь не самое худшее заблуждение, хотя одно из самых опасных.
– А что было бы?.
Граф не договорил, но Аластер прекрасно понял, что имел в виду его собеседник.
– Он бы мог разорвать его пополам. Мог бы просто раздавить, убить любым из нескольких сотен ему известных способов. И случилось бы это не за такой долгий срок, а значительно быстрее, потому что в настоящем сражении ждать и щадить невозможно.
Шовелея с нескрываемым ужасом смотрел, как гвардеец поднял его племянника вверх на вытянутой руке и затем осторожно положил на ковры. Хотя проделывал он это медленно и плавно, отчаянно брыкающийся и извивающийся Трои так и не смог освободиться. Он лежал, придавленный к земле тяжелой, мощной ладонью. Теренс все так же молча взял в руки деревянное копье за оба конца, дернул и разорвал его пополам, как рвут истлевшую ткань, травинку, волосок.
– О Господи! – выдохнул граф.
– Он щадит его, – сказал герцог у него над ухом. – Все еще щадит…
Джералдин растолкал одноглазого не совсем почтительно. Почтительно он тоже пытался, но если Сивард засыпал от усталости в своем кресле, то у него над ухом могли трубить в трубы все герольды империи – для пробуждения его особы требовались более серьезные меры. Потому молодой человек просто тряс его до тех пор, пока начальник Тайной службы не открыл глаз и не уставился на своего секретаря обиженно и печально:
– Ну, что еще?
Затем огляделся и обнаружил, что за окном стоит глухая ночь.
– Посреди ночи что могло случиться?
– Можете спать и дальше, – сказал Джералдин, – но только прежде вам стоит узнать, что нашли «Летучую мышь».
Сивард тут же сел прямо, сон с него сняло как рукой.
– Ну, ну, нашли все-таки. И что говорит Джой ан-Ноэллин по поводу своего пребывания в роанских водах?
– Ничего, – ответил молодой человек. – И на любой другой вопрос, боюсь, он вам ничего не ответит. Дело в том, что Джой Красная Борода мертв, как и все члены его команды.
– Не может быть, – шумно выдохнул одноглазый. – Где? Как? Кто?
– «Летучую мышь» нашли случайно. Ее несло ветром прямо на военную галеру, и матросы просто глотки надорвали, требуя, чтобы она сменила курс. Ну а потом поняли, что дело неладно, – ладью крутило во все стороны и весла были брошены. А такую ладью просто так не покидают. Вот капитан и приказал взять ее на абордаж, высадить туда человек десять, чтобы поглядеть, что твориться. Ну и обнаружил полный комплект трупов.
– Где капитан?
– В приемной. Я его накормил и усадил ждать вашего пробуждения. На «Летучей мыши» уже вовсю орудуют наши ребята – если там есть хоть какие-то следы, то они их найдут.
– Будем надеяться, – пробурчал Сивард. – Давай сюда этого капитана… Как его зовут-то?
Джералдин лукаво улыбнулся и ответил, стараясь четко произносить слова:
– Некто Камиллорой Нарриньерри.
– Господи! – простонал Сивард. – Кого на службу берем? Ведь не выговоришь!
– Я так и знал, маркиз, что вам понравится, – сказал молодой человек. – Ну, так я его зову.
Капитан оказался человеком немолодым, но здоровым и сильным. Его хищное, горбоносое лицо с пронзительными карими глазами было загоревшим и обветренным. Нарядный костюм сидел на его фигуре не слишком ловко и каждой своей складкой словно пытался сказать, что ему здесь не место. Капитан военной галеры явно привык ходить либо в латах, либо в свободной одежде, достоинством которой отнюдь не являлась элегантность. На указательном пальце правой руки сверкал огромный бриллиант, но и он будто по ошибке попал на эту крепкую, мозолистую руку, привыкшую держать штурвал.
Все это Сивард Ру ухватил одним-единственным коротким цепким взглядом.
– Прошу садиться, капитан, – указал своему посетителю на кресло. – И извините за то, что доставляем вам беспокойство в столь поздний час.
Знавшие одноглазого достаточно близко утверждали, что при желании он мог обаять даже ядовитую змею. Капитан был добычей гораздо более легкой: через несколько минут непринужденного общения и после первого бокала, выпитого вместе с Сивардом за здоровье его императорского величества, он был готов отвечать на вопросы не официально, а по-свойски, что предполагало выяснение деталей и подробностей, которые обычно забывают упомянуть в отчетах.
– Итак, господин Нарриньерри…
– Зовите меня просто Камилл. И на ты.
– Хорошо, Камилл. Итак, ты увидел «Летуху» – и что?.. Что ты подумал?
– Сперва я даже не понял, что это «Летуха», – искренне признался капитан. – Ты, маркиз, сам посуди: кто же поверит, что Джой в это время года рискнет показаться в наших водах так открыто? Я сперва решил, что это какие-то юнцы рискнули сыграть под Джоя, чтобы обеспечить себе полный успех. Да и шла ладья так косо-криво, что чуть было не врезалась в мою красавицу. Мы направо, они направо; мы налево, они налево. Я, разумеется, рассвирепел – поставил ребят у борта с луками наготове: думал, перестреляю паршивцев, если только сунутся. А потом гляжу, совсем странно ладья идет, вообще то есть без управления. Это меня и смутило. Ну а потом я людей туда послал…
– А сам?
– С собой во главе, это естественно. Какой же из меня капитан, ежели я за спинами своих ребят стану отсиживаться?
– Что было на «Летухе»? – спросил Сивард.
– Кровь, – ответил Камилл, содрогнувшись. – Я человек бывалый, но на море Луан таких кошмаров отродясь не творилось. У берегов империи, во всяком случае, здесь никогда подобного не видели. Вся палуба в крови, команда изрезана на кусочки, сам Джой… Я Джоя ведь знал давно-давно, почти с детства. Он тогда только из Эмдена удрал, и я тоже из дома сбежал в свое время. Ну, после нас судьба развела, и он старался мне на глаза не попадаться. Но лицо я его помню. Правда, от лица-то как раз почти ничего и не осталось… Можно еще глоточек? А то тошно… Заметь, маркиз, не мясник ведь работал, а одним ударом раскромсали так, что мать родная не признает: ума лишится раньше от этакого зрелища.
– Думаешь, это свои его так разделали?
– Ни в коем случае. Таких зверств нигде не чинят. Да ведь если бы это было нападение или же стычка между своими, ребята Джоя убили бы кого-то: у всех в руках оружие было. Их хоть и застали врасплох – это явно, – но большинство успело похватать режущие и колющие предметы.
– Ну, тела нападавшие могли забрать с собой, – заметил одноглазый.
– Дело не в телах, а в оружии, – хмуро откликнулся Камилл. – Оружие все в руках держат, а между тем лезвия чистые. И выходит, что ни одного врага они не достали
– Это вполне возможно. – начал было одноглазый.
– Это возможно, если расстрелять их из луков или нашпиговать метательными дротиками, ножами или копьями – что уже труднее. Но они убиты иначе. Страшно, но чисто.
– То есть как это, чисто?
– Твои специалисты, может, больше скажут, а по мне чисто – это так, чтобы после первого же удара твой противник уже не встал. Кровью истек, от болевого шока умер, еще как. Понятно излагаю?
– Куда понятнее.
– Их наверняка резали, а так только одни существа в мире могут.
– Убийцы Терея? – спросил Сивард.
– Кто ж еще…
– Кроме трупов, что-нибудь нашел необычное?
– Перевернуто там все вверх дном, вещи разбросаны. Причем в трюме-то как раз полный порядок, а вот в капитанской каюте и на палубе как ураган пронесся.
– Странно, – пробормотал рыжий.
В кабинете воцарилась тишина. Но не гнетущая, а спокойная, которая возникает не из отсутствия нужных слов, а из отсутствия необходимости обмениваться словами. Воспользовавшись паузой, в приоткрытые двери заглянул Джералдин, осторожно постучал по косяку – в порядке вещей было заходить просто так, но при посетителе он не рискнул демонстрировать свои права. Молодой человек более серьезно относился к репутации Сиварда, нежели сам одноглазый, и при всяком удобном случае создавал образ этакого неприступного, величественного аристократа с блестящим острым умом и оригинальными взглядами на жизнь. Что ж, это почти соответствовало действительности.
– Маркиз! – негромко молвил Джералдин, пытаясь привлечь к себе внимание.
– Угу! – откликнулся Сивард. – Чего маячишь на сквозняке? В чем дело?
– Закончили осмотр ладьи, – доложил помощник, заходя в кабинет. – Есть кое-что интересное.
Камиллорой Нарриньерри встал со своего места:
– Я, пожалуй, пойду, маркиз. Приятно было с тобой поговорить.
– Постой-ка, – вытянул этот аристократ голубых кровей свою цепкую ручищу и ухватил капитана за манжет. – Не торопись. Может, мне твой совет сгодится, кто знает.
– Ну, если ты настаиваешь…
– Наливай себе стаканчик и слушай внимательно.
– Так точно! – рявкнул бравый капитан.
Джералдин хотел было прокомментировать происходящее, но он был неизменно верен своим принципам и потому только пожал плечами. Сивард показал ему язык. Но свидетелей не было: Камилл как раз отвернулся, чтобы откупорить очередную бутылку, и потому доказать сей факт было совершенно невозможно. Так сделаем же вид, что и мы о нем ничего не знаем.
– Прямо дитя малое, – пробурчал молодой человек, отправляясь за следователями, которые буквально по щепке разобрали «Летучую мышь» и теперь были готовы докладывать начальнику Тайной службы о своих выводах.
Имперские следователи – Инниас и Селестен – оба закончили Эр-Ренкский университет и по нескольку лет успешно занимались наукой, прежде чем Сивард Ру пригласил их на работу в Тайную службу Когда-то у них были не только эти имена, но и титулы, однако ни того ни другого большая часть коллег уже не помнила. Все звали их Крыс-и-Мыш, причем именно так, одним словом, ибо Крыс-и-Мыш были неразлучны. Дело свое они знали до тонкостей и любили, что еще важнее. Инниас-Крыс был тощим, способным просочиться в любую щелку типом с серыми глазами, быстрым взглядом, вытянутым лицом и острыми мелкими зубами. Селестен-Мыш был сущим малышом рядом со своим длинным напарником, у него была пышная шевелюра редкостного белого цвета и черные глазки-бусинки. Он бы считался толстячком, если бы не удивительная грация и точность движений. Вместе Крыс-и-Мыш смотрелись весьма комично, однако внешность, как мы уже замечали, часто бывает обманчива: следователи умели постоять за себя, и только абсолютно не знакомые с ними и их бедовой репутацией люди рисковали связываться с удивительной парочкой. Рисковали обычно в первый и последний раз.
Они зашли в кабинет Сиварда, нагруженные уймой пухлых папок, коробок, свертков и списков. Лицо одноглазого вытянулось, и он недовольно заскрипел, как старое кресло. Однако Крыс-и-Мыша этим было не пронять.
– «Летуху» распотрошили, – лаконично доложил Крыс, расставляя свою часть имущества на столе начальства. При этом он не особенно церемонился, потому что Сивард Ру сейчас был для него не более чем слушателем, а сам Крыс витал в эмпиреях, стараясь удержать в голове огромное количество сведений, фактов, деталей, мелких и крупных сплетен и косвенно относящихся к делу улик. Одноглазый уже давно уяснил, что проще не заводиться и выслушать спокойно.
– Интересного много, много интересного, строго говоря, – защебетал Мыш, раскладывая папки.
– Давайте, давайте уже, – поторопил их Сивард.
– Убиты все особенным оружием с удивительно острой режущей кромкой и широким изогнутым лезвием. Судя по характеру раны, – сообщил Крыс, – выглядит оно вот так: я набросал здесь, на пергаменте. Об этом оружии, точнее, о подобном ему сведений в библиотеках Роана и Бангалора почти не найти. Гораздо больше нам мог бы помочь ученый с Ходевена, да где ж ему там взяться? Короче, ритуальные ножи убийц Терея не имеют аналогов во всем мире, и вряд ли кто-то, не имеющий отношения к этому храму, мог купить их на ярмарке.
– Итак, причастность убийц Терея к этому делу можно считать доказанной? – уточнил одноглазый.
– Несомненно, маркиз.
– Это уже хорошо. Хоть куда-то продвинулись.
– Дальше, мы обнаружили, что Джой ан-Ноэллин, видимо, хотел отправить кому-то сообщение на случай своей внезапной смерти. И скорее всего отправил его. Голову я бы не прозакладывал, но вероятность существует, и довольно высокая.
– Почему вы так решили?
– У него в каюте видны следы борьбы: убийца напал на него в тот момент, когда он писал. Чернильница перевернута, большая часть содержимого ее пролилась на ковер. Правда, исписанного листа мы не нашли. Перо же осталось на столе и было свежеочиненным, но уже со следами пользования. Хорошее перо, не из тех, что пора выбрасывать или очинять заново, но и не целехонькое.
– Тогда почему вы не сочли, что убийца и похитил написанное Джоем письмо – это же просто напрашивается? – спросил Сивард.
– Не всегда верно то, что просто напрашивается, – хмыкнул Мыш. – Джой тоже так думал, вот почему ему удалось обвести своих убийц вокруг пальца. Во всяком случае, я надеюсь, что удалось.
– Мы перевернули все вверх дном, маркиз, – сказал Крыс, внимательно разглядывая какие-то свои записи, предыдущее перо, выброшенное под стол, расщеплено на конце, и в нем застряли мельчайшие волокна. Детальный их анализ подтверждает, что писали этим пером на хорошем пергаменте, а между тем в каюте Джоя ничего подобного не найдено. Теперь, маркиз, слушайте внимательно: следы чернил на обоих перьях одинаково свежие. Ими писали приблизительно в одно и то же время, но одно использовали до конца, а второе только-только начали.
– Думаю, убийцы прихватили послание с собой.
– Нет, – подал голос Мыш. – Такие улики слуги Терея с собой не таскают. Такие улики уничтожают тут же, на месте. Сжигают. Но мы не обнаружили пепла от сгоревшего пергамента, а мы все там переворошили, будьте уверены.
– Вот капитан Камилл утверждает, что «Летуха» была перевернута вверх дном, когда он ее обнаружил.
– Фигурально выражаясь, – поспешно сказал капитан.
– Мы заметили, – откликнулся Крыс. – И даже пришли к единодушному решению: убийцы искали что-то, особенно в капитанской каюте, и не нашли.
– А это-то из чего следует?
– Очень просто, когда разбросано и распотрошено абсолютно все, а не какая-то часть, больше шансов, что искомое не найдено. Так выворачивают ящики и сундуки в последний момент, без особой надежды на успех.
– Разумный довод, – согласился Сивард. – Полный погром – признак, что ничего не нашли.
– Зато мы нашли кое-что интересное.
Крыс-и-Мыш перевели взгляд на Камиллороя: тот сидел, открыв рот и затаив дыхание – участвовать в следствии ему явно нравилось.
– Джой ан-Ноэллин был богатым человеком и вино для себя и своей команды покупал самое лучшее, дорогое и в дорогих сосудах. Их никто не выбрасывал, маркиз. Пустые склянки так и лежат в трюме, в отдельном ящике. И целые стоят. Перед этим путешествием он купил три ящика вина – мы уже наводили справки. Три ящика по десять бутылок.
– Не много, – ввернул Камилл.
– Джой не любил, когда в море пили, – пояснил Сивард непринужденно. – Для этого команде давали специальные дни, но особо пристрастившихся к крепким напиткам на «Летуху» не пускали – работа ювелирная, и питухи ему были не нужны.
– Именно, – продолжил Крыс. – Мы посчитали. На ладье сейчас есть семнадцать пустых склянок и двенадцать полных. Итого двадцать девять. Тридцатая куда-то исчезла загадочным и таинственным образом, а одна из свечей в каюте капитана почти полностью сгорела.
– А это что доказывает? – изумился капитан Нарриньерри.
– Обычно в подсвечниках свечи сгорают равномерно, – пояснил Мыш терпеливо. – И в каюте Джоя две полусгоревшие свечи стоят там, где им и положено. А вот крохотный огарок валяется между столом и стенкой, его никто не заметил. Свечу израсходовали не на освещение, в этом я уверен.
– Уф-ф-ф, – только и нашел сил сказать капитан.
Но Мыш полез в какую-то коробку и выудил оттуда неравномерно оплавленный огарок с прицепленной к нему биркой.
– Вот, – протянул его Сиварду. – Глядите, маркиз.
Тот повертел в руках остатки дорогой свечки зеленого воска и кивнул задумчиво:
– Все верно, Крыс-и Мыш, все сходится.
– Да что сходится-то? – возмутился Камилл.
– Капитаном был – капитаном и останешься, – вздохнул Сивард. – Гляди, как оплавлена. Так держат, когда запечатывают письмо. Только для письма столько воска не нужно. Таким количеством пробки заливают.
– Может, он огарком запечатывал? – не сдавался капитан.
– Такой богач, как Джой, не стал бы специально доставать огарок, чтобы запечатать конверт или свиток, он бы просто вынул свечу из подсвечника. Значит, это он целехонькую свечку довел до такого вот состояния. Крепко заливал, выходит, чтобы не отсырело. Думаете, выбросил в море посудину? – глянул в сторону Крыс-и-Мыша.
– Другого выхода у него не было, – сказал Крыс. – Команда вся на месте, никто с ладьи не уходил, лодки-долбленки на месте, как и полагается на судах такого рода. Стало быть, он вышвырнул запечатанный сосуд наугад.
– Теперь уж и не найдешь, – протянул Камиллорой. – Разве что случайно, лет этак через двадцать. Ну, обычно так случается, нечего на меня глядеть как на заговорщика!
– А теперь случится иначе, – внушительно молвил Сивард. – Искать сосуд будет твой корабль, Камилл. И еще два пошлю. Погода эти дни была идеальная: что твой котенок, никакой непогоды. А вот где они могли выбросить это послание…
– Тут как раз нет ничего сложного, – сказал Мыш, разворачивая на столе поверх всех предметов огромную карту. – Мы ведь исходим из допущения, что Джой – пусть покоится в мире – вез на корабле тех, кого мы уже ищем.
Одноглазый скроил гримасу, призванную выразить его одобрение проявленной осторожности. Не то чтобы они не доверяли Камиллорою, но секреты ведомства разглашению не подлежат.
– И если это так, то нам нужно соединить две точки на карте: вот эту – устье Алоя, – и вот эту – здесь мы нашли «Летуху». Джой наверняка двигался по кратчайшей прямой, маркиз только что отметил, что погода была идеальная и сворачивать с курса не было никакой необходимости, да и не успел бы он иначе сюда попасть… Короче, вот на этом участке ему бы удалось написать письмо и выбросить его за борт.
– А почему? – заинтересовался капитан. – Он же мог написать его и в порту, и возле устья, и по дороге. Почему вы отметили только этот крохотный отрезочек?
– Очень просто. Если бы писал в порту или возле устья Алоя, то отправил бы на берег своего человека – значит, находился слишком далеко, чтобы так поступить. Пользовался свечами, значит, писал ночью. А убили их всех уже возле берега: не смогли бы убийцы Терея вдвоем управлять такой большой ладьей – это даже им не под силу, да и смысла не было никакого нанимать судно с командой, чтобы перебить всех в открытом море.
– И рисковать с таким отчаянным и удачливым человеком, как Джой, – согласился одноглазый. – Что ж, Крыс-и-Мыш, все верно. А теперь давайте выпьем за светлую память большого мошенника, веселого храбреца и одного из самых порядочных и благородных наших противников – его светлость князя Джоя ан-Ноэллина, да будет земля ему пухом. Куда вы тело отправили?
– В Янтарную базилику, чтобы похороны были как у людей, – сказал Джералдин, бесшумно появляясь на пороге. – Я что-то сделал не так?
– Конечно, так. Иди выпей, – приказал Сивард. – Спасибо, сынок.
Аббон Флерийский не особенно удивился, когда Сивард вновь навестил его: он давно уже ждал визита одноглазого и, пожалуй, даже начал удивляться его долготерпению.
Светало, и дворец был погружен в сладкую полудрему, нарушаемую изредка неровными шагами сонных еще слуг да тихими голосами поваров, идущих на кухню. Сама птицы пели нестройно и как-то лениво. Солнце еще не встало, и в воздухе были разлиты сырость и прохлада, заставлявшие поеживаться и мечтать о теплой и уютной постели. Всему Великому Роану было доподлинно известно, что встать в такую рань для начальника Тайной службы равносильно героическому и беспримерному подвигу.
– И не предлагай мне свое ядовитое пойло, – заявил с порога Сивард, видя, что маг подходит к перегонному кубу.
Он кутался в желтый плащ, своим ярким цветом возмещавший отсутствие дневного светила, и был похож на нахохленную несчастную птицу. Но единственный глаз его был широко раскрыт и сверкал свирепо и решительно. А это всегда грозило окружающим дополнительными сложностями.
– Ну-ну, не бушуй, – примирительно пробормотал Аббон. Он был слишком старым, слишком мудрым и видавшим виды, чтобы не знать, зачем притащился к нему одноглазый ни свет ни заря, какие вопросы его мучают. А вот как на них ответить, на эти вполне, кстати, естественные вопросы, Аббон, пожалуй что, и не знал.
Сивард устроился в самом темном углу комнаты, на сундуке, куда забирался в тех редких случаях, когда чувствовал себя неуверенно. Помолчал. Вздохнул тяжко:
– Сиротливый я какой-то, неприкаянный. Заброшенный. Старею, наверное.
– Насколько я тебя знаю, сиротинушка, ты меня сейчас так огорошишь, – откликнулся печально маг. – Ты так вздыхаешь, когда намереваешься учудить что-нибудь из рук вон. Ну, признавайся, что тебя с постели подняло в рассветный час, вопреки твоим убеждениям?
– Это правда, – согласился Сивард. – Я убежден, что для нормальной жизни человеку нужно нормально спать. Нормально – значит много.
Он поерзал на своем сундуке, покашлял – словом, всячески постарался продемонстрировать, что и сам неловко себя чувствует, ставя Аббона в невозможное положение. А когда посчитал, что выполнил достаточно, чтобы совесть была чиста, спросил совершенно другим голосом, как человек, пребывающий в своем праве:
– Я не знаю, есть ли у тебя разрешение хотя бы в крайних случаях отвечать на деликатные вопросы, подобные тем, которые я сейчас собираюсь задать. И потому понимаю, что поступаю до какой-то степени нечестно по отношению к тебе. Но пойми и ты меня: долгие годы моих знаний хватало, чтобы спокойно и, надеюсь, неплохо выполнять свою работу, – я это и делал, не причиняя никому лишних хлопот. Но теперь все переменилось – как я могу защитить императора, если ничегошеньки не знаю?
– Ты прав, Сивард, – сказал Аббон. – Я даже не стану тратить время на то, чтобы обсуждать эту сторону проблемы. Сделаем так: ты объяснишь, что именно тебя интересует, а я постараюсь рассказать тебе все, что сочту возможным. Согласен?
– Можно подумать, у меня есть какой-то выбор, – буркнул одноглазый.
– Выбор всегда есть, – мягко ответил маг. – Просто все тайны, которые тебе так необходимы, – не мои. И я уже не первый век приношу клятву каждому следующему Агилольфингу свято хранить их.
Начальник Тайной службы смотрел на мага со спокойной улыбкой. Он уважал этого жизнерадостного, сильного человека и прекрасно понимал, какая ответственность лежит на нем все эти бесконечные годы. Он не стал бы просить у Аббона нарушать данное слово, но ему на самом деле не хватало множества звеньев, чтобы воссоздать всю цепь событий. Он сунул руку за пазуху и добыл оттуда неожиданно тухлую тетрадь, переплетенную в изумрудно-зеленый бархат с серебряными накладками, открыл ее посредине и пробежал глазами страницу.
– Видишь ли, Аббон, вероятно, ты станешь смеяться, но я веду нечто вроде записей о том, как прошло то или иное дело, что я успел, чего – нет.
– Только этого мне не хватало, – поскучнел маг.
– Вот-вот, я так и думал, что ты это скажешь. Но все равно: однажды мне пришла в голову совершенно естественная мысль узнать у тебя или кого-либо другого, сколько лет герцогу Дембийскому и когда он впервые появился при дворе. Думаю, я совершенно случайно занес тогда эту запись в свою тетрадь: вопрос был слишком незначительный, с одной стороны, и простой – с другой. И я был уверен, что рано или поздно вспомню о нем, хотя бы когда встречусь с Аластером. И что же? Я так и не вспомнил, хотя на провалы в памяти не жалуюсь.
Позже я пересматривал свои записи и, натолкнувшись на эту, специально перенес ее на одну из последних страниц. И опять забыл. Дальше это стало похоже на увлекательную игру. Я должен тебе сказать, что если в ней и был победитель, то на меня не рассчитывай, я не знаю, кто он. А теперь ответь, это твоих рук дело?
– Не стану притворяться, что не знаю, о чем речь, – вздохнул Аббон. – Скажем так, не только и не столько моих.
– Тогда чьих же?
– А теперь я буду делать вид, что не слышал последнего вопроса, и ты тактично переведешь разговор на другую тему.
– Опомнись, Аббон! Это я-то тактично переведу?
– Придется, – пожал плечами маг. – Это уж совсем чужие секреты.
– Ну, тогда хотя бы намекни – только герцог Дембийский представляет из себя сплошную загадку или его гравелотские сеньоры все, как один, имеют тайны?
– Ты сам и ответил, Сивард. Давай договоримся, что к нашим проблемам это не имеет никакого отношения, и потому ты вправе перестать терзать себя сомнениями по поводу Аластера и его воинов.
– Меня всерьез волнует, что такое магия, – сказал одноглазый, вставая с сундука и начиная расхаживать по лаборатории Аббона. – Я раньше не задумывался над этим вопросом: все мы в детстве достаточно сказок наслушались, чтобы считать себя настоящими экспертами. А спроси меня, что может маг и чего он не может – я не отвечу. Потому что не знаю.