Страница:
– Ого! – Аббон в досаде хлопнул себя по ляжкам. – Ты представляешь, чего требуешь?! Люди по нескольку десятков лет изучают основы магии, а ты приходишь с утра пораньше и хочешь к вечеру все знать и все понимать.
– Ну, не к вечеру, а к обеду, желательно. Есть-то хочется.
– Бог мой! – возвел маг глаза к потолку.
– Не усердствуй так, я же не прошу учить меня заклинаниям или объяснять основные принципы. Мне важно разобраться для себя, что маг может, а чего – нет. Скажем, ты умеешь превращаться в животных или птиц?
– А-а, вот ты о чем, – протянул Аббон. – Тоже задача не из легких, но более разрешимая.
– Ты сам – сильный маг? – внезапно спросил Сивард.
– Да. Очень. Но, конечно, с Ортоном не иду ни в какое сравнение.
Одноглазый споткнулся и застыл на месте, представляя из себя статую Величайшего Недоумения.
– Сейчас-сейчас, – рассмеялся Аббон. – Все растолкую, во-первых, тебе необходимо уяснить раз и навсегда: любой маг работает с энергией мысли и никогда не может сделать того, что противоречило бы основным законам природы. Скажем, я не могу превратиться в волка или кота, но могу заставить тебя поверить, что я это сделал. Чем сильнее маг, тем быстрее и легче у него это получается.
– А как же внушить подобные мысли тысяче людей?
– О! Это гораздо проще. Думаю, для тебя не секрет, что люди, собравшиеся в толпу, думают и действуют иначе, чем поодиночке. Разум и воля толпы – сами по себе серьезная магическая сила. И здесь основное умение заключается не в том, чтобы убедить толпу, а в том, чтобы несколько десятков или сотен людей, собравшихся в одном месте, превратить в это особенное существо. Но это уже ремесло, далекое от магий. Великие правители, полководцы и люди искусства владеют им в совершенстве.
– То есть маг не может обернуться птицей, перелететь океан, затем стать каким-нибудь чудовищем, чтобы уничтожить воинов…
– Что ты, что ты… Если бы все обстояло так просто, то мир принадлежал бы нескольким чародеям. Нет, у них есть только дополнительные возможности. Назовем это так.
– А черный маг?
– Он отличается только тем, какие энергии рискует использовать в своих целях, и тем, что обычно не брезгует недопустимыми, страшными средствами. Черная магия – это вопрос этики и распределения сил. Противоестественное состояние души и разума.
– Чем дальше, тем хуже, – расстроился Сивард. – Без стакана даже дышать трудно. Приворожи меня, что ли, к кому-нибудь… А чем же тогда отличаются Агилольфинги?
– Этого никто и никогда не мог понять, – честно отвечал Аббон. – Но монхиганам вообще были подвластны такие силы, о которых нормальный чародей даже мечтать не смеет. Представь себе, что ты решил столкнуть с места хребет Хоанг, каково?
– Называется, толкай себе на здоровье, – меланхолически откликнулся рыжий.
– Вот-вот. И вдруг ты видишь, что кому-то это удалось. Что ты скажешь?
– Караул!
– Правильно. Ты сам и ответил на вопрос, что из себя представляет сила монхиганов. И при этом, заметь, никакой особенной концентрации, никаких заклинаний, чтобы войти в это состояние, никакого внушения. Они сливались с окружающим пространством, что делало их чуть ли не равными богам.
– А были существа сильнее их?
– Конечно. Драконы были самыми сильными магами за всю историю Лунггара. Но ты же прекрасно знаешь, что они давным-давно исчезли.
– А чем это можно доказать?
– То есть?
– Очень просто. Кто из нас присутствовал при исчезновении драконов? Ты? Я? Кто-то другой? Может, один-единственный дракон остался жив и теперь пытается загрести в свои лапы власть над миром. Почему бы и нет? Кстати, в легендах говорится, что драконы могли превращаться. Правда, не в кого угодно, а только в человека. Не знаю уж почему. Это действительно так?
– Теоретически, – торопливо сказал Аббон. – Только теоретически. Не сходи с ума, Сивард. Не пытайся отыскать древнего ящера, злоумышляющего против Агилольфингов, – это же абсурд.
– Не меньший, чем похищение тела из старого склепа, которое зачем-то было нужно всем и каждому.
– Что значит, всем и каждому? – испуганно спросил маг.
– А то, что один его крадет, а другой охраняет, как важную персону!
– Похищение тела – дело совершенно особого рода… – начал Аббон, но Сивард его перебил:
– Хорошо, тогда скажи мне вот что, загадочный прорицатель. Когда на Совете все говорили о том, как опасно отдать силу Агилольфингов в чужие руки, я так увлекся решением проблемы, что не обратил внимания на некую несуразицу…
Он набрал в грудь побольше воздуха и спросил:
– Какого Агилольфинга?!
– Додумался все-таки, – пробормотал Аббон крайне недовольно. – И ведь никуда не денешься. Умник рыжий! И откуда ты на мою голову взялся? Шел бы себе к Аластеру и беседовал с ним в тенечке.
– Я Аластера боюсь, – неожиданно откровенно ответил одноглазый. – А дело-то делать нужно. У меня там такая каша заварилась, Аббон: три военных корабля море процеживают – что-то ищут; людей перебили столько, что кровь стынет, следователи мои до таких идей додумались, что уж и не знаю – не то им памятники воздвигать, не то врача приглашать, причем опытного. А ты глаза к потолку возводишь, как девственница в третью по счету первую брачную ночь! Скажи, может на это хватить душевных сил, если даже зла не хватает?
– Я все понимаю, – чуть ли не простонал маг. – Просто…
– Ничего не просто, – не на шутку разошелся Сивард. – Все Агилольфинги мирно покоятся в фамильном склепе под Малахитовой базиликой, и я лично сопровождаю императора, когда он один раз в году отправляется туда, чтобы поклониться предкам. Девятнадцать монхиганов, павших в войне между Роаном и Лотэром, похоронены в дубовой роще. Я как-то никогда не задумывался над тем, кому принадлежит двадцатая, да еще и выстроенная и охраняемая, как крепость. Не до того было, к тому же видел я ее издалека и всего только раз. Какой там может быть похоронен Агилольфинг? И кому его тело может понадобиться, а?!
Аббон взял тяжелый табурет и приволок его в тот угол, где метался, словно зверь в клетке, взбудораженный Сивард. Прочно утвердился напротив окна, поймал рыжего за рукав, заглянул ему в глаза.
– Видишь ли, Сивард, ты все время забываешь, что Далихаджар тоже был Агилольфингом. И что он единственный из монхиганов, кроме императора Брагана и его прямых потомков, так и не отказался от своей силы.
Как это ни удивительно, но запечатанный сосуд, о существовании которого догадались Крыс-и-Мыш, все-таки нашли. Может, потому что искали терпеливо и тщательно, не ропща на судьбу – вот она и решила помочь, в виде исключения. А может, просто повезло? Многие утверждают, что это одно и то же.
Ярким солнечным утром третьего дня месяца лонг-гвая матрос, сидящий в «вороньем гнезде» на самой высокой мачте «Жемчужины моря», внезапно заорал не своим голосом, указывая рукой на что-то, невидимое пока остальным.
Надо сказать, что «Жемчужина моря» была арабаной – военным кораблем империи, – которой командовал уже знакомый нам капитан Камиллорой Нарриньерри. Его судно, которое сам он называл не иначе как «моя красавица», было выкрашено в цвет морской волны и паруса имело такие же, шелковые, расшитые яркими нитками. На этой арабане с крутыми бортами и огромным тараном, окованным железом, было не страшно встретиться с любым противником. На судне спокойно умещалось более пятисот пассажиров и около двухсот членов команды. Флаг военного флота Великого Роана – зеленое с золотым – трепетал на ветру.
Когда матрос в «вороньем гнезде» увидел по правому борту сверкающее пятнышко, он сразу подумал, что так может отражать солнечные лучи стеклянный бок бутылки. Или это позже он говорил, что подумал об этом, а закричал сразу, как только осознал, что видит нечто, – это уже не важно. Важно, что арабана моментально легла на нужный курс и через несколько минут оказалась на месте. С борта спустили лодку с двумя матросами, и те действительно выудили бутылку из-под дорогого тетумского вина «Амхара», заткнутую пробкой и залитую зеленым воском. Не прошло и десяти минут, как находка попала в руки самого Камиллороя.
Поскольку капитан присутствовал при докладе Крыс-и-Мыша, то был полностью уверен в том, что нашел предсмертное послание Джоя ан-Ноэллина, но не решился его прочитать, справедливо полагая, что вскрывать подобное письмо следует при Сиварде, иначе одноглазый не простит ему самоуправства и на всю жизнь спишет на берег. Все знали, что начальник Тайной службы пользуется неограниченным влиянием. А искушение у капитана все же было, ибо он не стал подробно распространяться во время разговора о своих отношениях с покойным контрабандистом.
Они так долго находились с Джоем по разные стороны "крепостной стены, что Камиллорой Нарриньерри и представить себе не мог, насколько его потрясет эта смерть. Он дал себе слово узнать, кто именно убил Джоя, и отомстить убийце, как мстят настоящие друзья.
Когда-то давно, когда Камиллорой был еще совсем молодым человеком и только грезил дальними странствиями и морскими просторами, он крепко сдружился с веселым и задорным отпрыском эмденского князя ан-Ноэллина. Джой тогда сбежал из дому и вовсю наслаждался свободой, он и Камиллороя заставил поверить в то, что жизнь прекрасна и что все мечты сбываются, если как следует постараться. Пути их быстро разошлись, и ничего особенного их, вроде, не связывало: жизней они друг другу не спасали, клятв не давали, а вот поди ж ты – оказалось, что капитан Нарриньерри по сей день считал Джоя своим другом. Хоть, может, и сам об этом не подозревал до тех пор, пока не ступил на забрызганную кровью палубу осиротевшей «Летучей мыши».
Арабана превосходит по скорости любые парусные суда Лунггара. Не прошло и двух с половиной суток, как запечатанная бутылка уже стояла на столе перед нахмуренным Сивардом.
Был вечер, и Джералдин зажег несколько десятков свечей, чтобы кабинет был ярко освещен. Крыс-и-Мыш тихонько шуршали бумагами в углу, ну точь-в-точь как их хвостатые тезки. Нарриньерри сидел тихо, стараясь занимать как можно меньше места, и не отрывал взгляда от пресловутого послания.
– Значит, не ошиблись, – проскрипел одноглазый. – Есть это письмо в действительности.
Крыс-и-Мыш согласно закивали головами.
– Ну что, Джералдин, доставай, что там.
Секретарь и помощник Сиварда выудил из-за пояса длинный кинжал и несколькими ловкими движениями очистил пробку от воска, а затем вытащил ее, не прилагая, казалось бы, особых усилий. Несмотря на то что нервы всех присутствующих были напряжены до предела, капитан восхитился:
– Чисто выходит!
– Это я на ашкелонском натренировался, – скромно сказал Джералдин.
Сивард слегка смутился. Для приличия. Сверток, засунутый в бутылку, оказался слишком плотным, чтобы его можно было вытащить через узкое горлышко, и Джералдину пришлось разбить посудину. На свет божий появился ровный лист пергамента, в который был замотан продолговатый предмет. Одноглазый развернул сверток, и у него в руках оказался золотой стержень с привязанными к нему шелковыми шнурками в узелках.
– И что это за штуковина? – сказал Сивард вслух. – Где я о ней мог слышать?
При виде стержня Крыс-и-Мыш подались вперед, как дети, которым показали соблазнительный торт и груду прочих сладостей.
– О-о-о-о, – простонали они хором.
– Понятно, – усмехнулся Джералдин. – И то хорошо, что мне не придется перелопачивать горы книг в поисках информации.
– Вы знаете, маркиз, что именно держите в руках? – выдавил Крыс тоскующим голосом покинутого любовника.
– Погоди! – рявкнул одноглазый. – Я сперва прочитаю письмо Джоя, а потом вы нам все объясните. Только, чур! Диссертации не защищать, а объяснять популярно, как для идиотов.
Он старался говорить насмешливо и даже грубовато, однако заметно волновался, все разглаживая и расправляя ладонью не такой уж и мятый лист. Наконец он собрался с духом и стал читать:
"Любого, кто, дай Бог, найдет мое послание, я прошу доставить его начальнику Тайной службы Великого Роана – Сиварду Одноглазому. Я, капитан ладьи «Летучая мышь», Джой по прозвищу Красная Борода, пишу его в предвидении своей скорой гибели, и времени у меня мало.
Сивард! Я везу пассажиров из Уэста с грузом – осмотри трюм. Их рекомендательное письмо ко мне прилагаю к сему посланию. Подробнее о нем спроси у Коротышки Ньоль-ньоль. Прощай, друг.
Если стоимость золота заинтересует нашедшего, то Сивард заплатит в десять раз больше в качестве вознаграждения за доставку этого письма".
– Прощай, – тихо молвил Сивард.
– Прощай, – эхом откликнулся Камилл.
Одноглазый посмотрел на него внимательно, но ничего не сказал.
Торжественная тишина воцарилась в кабинете, было слышно, как потрескивает и шипит пламя свечей, соприкасаясь с расплавленным воском.
– Итак, – сказал вдруг рыжий как ни в чем не бывало. – Кто-нибудь возьмет на себя труд объяснить мне, что это за «рекомендательное письмо» и что оно вообще означает?
На юго-западном побережье Ходевена лежало одно из самых древних государств этого континента – Аиойна.
Легенды гласили, что первые правители – токе – явились сюда в незапамятные времена и принесли в этот варварский, грубый мир письменность, ремесла, искусство и науки. Откуда они прибыли, куда намеревались пойти и почему остались здесь, в этих неприветливых и негостеприимных местах, по сей день осталось загадкой.
Токе так и не смешались с аиойнами – основным населением страны, и даже теперь, спустя тысячелетия, жители государства делились на два разительно отличающихся друг от друга типа. Токе были высокими, бледнокожими и светловолосыми людьми с изысканными чертами, предпочитавшими пастельные тона и легкие длинные одежды. Аиойны являли собою их полную противоположность: мускулистые крепыши, смуглые, с черными курчавыми волосами и плоскими лицами, раскосыми глазами и пухлыми губами. Они весьма ценили развитую мускулатуру и старались щегольнуть своими телами при каждом удобном случае. А поскольку климат здесь был жаркий, то и носили, в основном, короткие туники и легкие сандалии.
До появления в этих местах токе местные жители промышляли рыбной ловлей и охотой на. морских животных, а также обрабатывали землю, впрочем, без особого успеха. Основным их занятием были войны с соседями, в которых аиойны то выигрывали, то проигрывали.
С появлением расы правителей все изменилось. Токе обнаружили, что горы Аиойны богаты золотом и драгоценными камнями. Надо отдать им должное: они приняли все необходимые меры, чтобы защитить эту бесценную землю от захватчиков. В течение первых же двух веков на северных и северо-восточных границах были выстроены неприступные крепости, на океанском побережье – форты. Армия Аиойны стала одной из самых сильных на Ходевенском континенте и с оружием в руках доказывала свое превосходство столько раз, что многочисленные попытки захватить этот лакомый кусок постепенно сошли на нет.
В глуби Орлиных гор, на высочайшей вершине этого хребта – Чиванга, – возвышался дворец Верховного Токе. Острые шпили его куполов рвали небо в клочья, а солнце опускалось на его террасу, чтобы отдохнуть ночью. Непокорный ветер, прилетавший с океана, путался в сиреневых знаменах, усыпанных серебряными звездами, и замирал, побежденный, – так говорилось об этом удивительном месте в стихотворении эмденского поэта Гаддарна, специально совершившего путешествие в Аиойну, чтобы своими глазами увидеть чудо света.
Здесь, вдали от шумного и суетного мира, доживали свой век дети гордого и великого народа, канувшего в реку времени. Токе бережно хранили свои традиции, обычаи, письменность. И они не хотели умирать, не оставив о себе никакой памяти. Вот почему раз в году любой, кто считал себя достойным, имел право постучать в золотые ворота дворца Чиванга и стать учеником токе. У входа пришедшего встречал один из правителей, облаченный в мантию и высокий головной убор, украшенный орлиными перьями. В руках он держал посох с навершием в виде головы царя птиц с гиацинтовыми – ярко-желтыми – глазами. И задавал учитель будущему ученику три вопроса – от того, насколько верным, остроумным и неожиданным будет ответ, зависело дальнейшее.
Многие считали себя достойными, но только раз в три года пропускали золотые ворота того, кто верно ответил на первый вопрос; раз в пять-шесть лет отворялись серебряные – перед тем, кто ответил на два вопроса; и не чаще одного раза в десять лет входил в железные ворота дворца Чиванга новый ученик.
То, чему учили в этом странном месте, во внешнем мире называлось магией, но сами учителя считали, что это всего лишь умение жить в мире с окружающим, умение правильно накапливать и расходовать энергию для жизни и многие иные умения. Сами токе не верили в волшебство и подвергали сомнению истинность большинства легенд и преданий, считая их всего лишь красивой выдумкой, детской мечтой. Но весь остальной мир думал иначе. Ведь для тех, кто постиг тайны правителей Аиойны, время замедляло свой бег; прошлое открывалось, а будущее было не таким туманным, отступали перед ними болезни, и послушны были ученикам токе дикие звери и птицы. Они ведали секреты обработки металлов и обращались с оружием не хуже убийц Терея, с той лишь разницей, что раса правителей превыше всего ценила хрупкую человеческую жизнь.
Уйти из дворца Чиванга можно было на любом году обучения, на любом этапе, но редко случалось, чтобы избранные не постигли до конца науку своих мудрых учителей.
Потом, много лет спустя, они покидали это сказочное место и отправлялись в бесконечное путешествие по всему Лунггару, разыскивая тех, кто нуждался в их мудром совете, помощи и защите. Между собой они общались при помощи посланий, непонятных никому, кроме самих токе и их последователей. Тот, кто получал подобное письмо, должен был выполнить все, о чем бы его ни попросили, не задавая лишних вопросов.
Таков был закон.
Тем более что просьбы были чрезвычайно редкими, и лишь иногда кто-нибудь получал издалека весточку – золотой стержень с навязанными на нем шелковыми шнурами…
Герцог Гуммер вернулся из Ашкелона несколько потрясенный своими многочисленными открытиями. Поскольку этот вопрос мог быть рассмотрен и не на Большом Совете, и не в присутствии императора, то разбирательство перенесли в тихую и уютную обстановку апартаментов Аббона Флерийского – к немалому удивлению последнего. Впрочем, хотя он и изумлялся, но не протестовал.
Его светлость, наместник Ашкелона, был взвинчен до предела и, можно сказать, возмущен. Когда все расселись и угомонились, прекратив разговаривать, он откашлялся и вышел в центр комнаты.
– Я должен сообщить вам несколько чрезвычайных фактов, господа. Они заставили меня по-новому взглянуть на многие хорошо, казалось бы, известные вещи. Надеюсь, что я услышу и ваше мнение, и ваши толкования. Я очень боюсь ошибиться в выводах, ибо они настолько далеко идущие, что могут привести к вооруженному столкновению, к войне, в конечном итоге.
– Не волнуйтесь, ваша светлость, – сказал как всегда спокойный Аластер Дембийский. – Сообща мы что-нибудь обязательно придумаем.
– Конечно, конечно, герцог. Итак, я начинаю. Во-первых, захваченных в плен оказалось значительно меньше, чем я думал. И я позволил себе отложить допрос пленников напоследок, а сперва заняться обычным, рутинным расследованием. Вот что я выяснил. Корабли построены по типу эмденских, это правда. Однако древесина, из которой они сделаны, решительно не эмденская. Эти деревья и близко не росли на Ходевене – ни на севере, ни на юге…
– Думаю, что и запад, и восток они тоже не заселили? – весело спросил Теобальд.
– Совершенно верно. Это знаменитые бангалорские пальмы, из которых делают не менее знаменитые бангалорские кадазаны, способные выдержать любые штормы и ветры. И это, как я уже сказал, первое, что мне удалось выяснить.
Второй пункт моего расследования касался тел убитых во время этого печального инцидента. «Эмденские», с позволения сказать, воины даже близко не похожи на своих соплеменников. Насколько я знаю, на северо-западе Ходевена проживают народы с ярко выраженными признаками древней агульской расы, как-то: раскосые глаза преимущественно светлых цветов, оливковый цвет кожи, особая форма бровей и надбровных дуг…
– Да вы стали настоящим ученым, дорогой герцог! – воскликнул князь Даджарра.
– Представьте себе, я не поленился изучить два объемистых тома, посвященных исследованиям рас, наций и народностей. Кстати, рекомендую. Никогда не думал, что подобная наука может оказаться такой захватывающе интересной. Но вернемся к нашим быкам: все убитые принадлежали к народу, населяющему Бангалорский архипелаг, – это совершенно очевидно. Но я не остановился на этом. Я приказал предоставить мне все личные вещи, найденные у мертвецов…
– Простите, герцог, – полюбопытствовал Локлан Лэрдский. – А как мертвецов сохранили до вашего прибытия?
– Естественно, в меду, – пожал плечами Гуммер, который, как и все ашкелонцы, сызмальства привык именно к такому способу бальзамирования покойников.
– Спасибо, – хмыкнул министр обороны. – Весьма поучительная получилась беседа, господа. Вы не находите?
– Угу, – красноречиво заметил Сивард. Самое странное, что все его поняли.
– Так вот, – продолжил герцог, дождавшись, когда все успокоились. – И личные вещи, вроде кисетов, кошельков, мелких украшений, – также бангалорские, о чем свидетельствуют характерный узор, ткани и вышивка.
Но самым главным оказалось то обстоятельство, что на многих мертвецах были найдены татуировки, которые обычно делают солдатам регулярной армии архонта.
– Вот это поворот – присвистнул Аббон Флерийский. – Признаться, такого я не ожидал, господа. Интересно, что в таком случае дал допрос?
– Он не многое добавил, – признался герцог Гуммер, – но и не изменил моего мнения. Большинство пленных, а их и так, повторяю, было очень мало, отказались говорить. Но несколько человек признались, что служили во флоте. Как-то утром их просто подняли по тревоге и отправили к ашкелонскому побережью Жемчужного моря. Вот и все. И хотя они убивали наших соотечественников и подданных, я обвиняю их в последнюю очередь, ибо они всего-навсего выполняли приказ.
– То есть как это, в последнюю очередь? – возмутился Сивард. – Да чихать я хотел на то, чей приказ выполняли эти мясники. Они заслуживают самого серьезного наказания.
– Вовсе нет, – внезапно прервал одноглазого Аластер. – Они солдаты, а к солдатам – после их пленения, естественно, – нужно относиться снисходительно. Что было бы с мирными гражданами, если бы солдаты вдруг ни с того ни с сего отказались выполнять приказы либо начали их обсуждать? Возник бы хаос.
– А отчего вы их защищаете? – вопросил Сивард. – Мы же не воюем и войну отрицаем как таковую.
– Это просто счастье, что моим людям не нужно браться за оружие, – мягко отвечал ему герцог Дембийский. – И все же, если бы это потребовалось, они не стали бы рассуждать. Только на это уповает любой командующий. Спросите у Локлана.
– Да тут и говорить не о чем, – заявил граф Лэрдский. – Лучше обсудим другой вопрос: можем ли мы официально заявить протест архонту Бангалора?
– Боюсь, что нет, – молвил князь Даджарра. – Войну нам ведь никто не объявлял, и власти Бангалора всегда могут отречься от этих людей, объявив их вне закона. Лучше не поднимать этого вопроса до поры до времени, пока у нас не будет достаточно фактов в руках, чтобы прижать архонта к стене. Чтобы эта змея не отвертелась.
– Одного не пойму, – снова заговорил Гуммер. – Ну и что ему с этой попытки нападения? Своих людей и кораблей угробил больше, чем наших. Показал клыки и снова убрался в нору, так что ли? Неразумно и противоречит всякой логике и здравому смыслу.
– А вот этого и подавно не стоит обсуждать, – заметил Сгорбленный. – Господь непредсказуем, но люди частенько превосходят его именно в этом качестве. Ход мысли – явление настолько непостижимое, что незачем тратить время на попытки его объяснить.
– А я не понимаю, почему вы назвали архонта змеей? – спросил Аластер, размышляя о том, что ему рассказывал о последнем из Аберайронов граф Шовелен.
– Разве вы не помните, как выглядит его корона? – откликнулся князь Даджарра. – Или забыли, как выглядит государственный флаг?
– Тебя что-то тревожит? – спросил Ортон, откидываясь на подушки.
За окном уже светало, и первые, самые нетерпеливые птицы пытались убедить весь свет, что наступило утро. Белый туман медленно скользил над травой, оседая на нее крупными каплями росы. Еще час-полтора – и каждая травинка засияет в солнечных лучах, словно горсть драгоценностей.
Арианна лежала на боку и нежно перебирала пальцами волосы возлюбленного. Несмотря на прохладный воздух, тянувшийся из распахнутого окна, она была разгорячена и все еще тяжело дышала. Они с Ортоном только-только оторвались друг от друга и теперь пытались немного отдохнуть черед началом нового дня. Император окинул Арианну долгим ласкающим взглядом. За эти несколько месяцев она похорошела еще больше, ее красота расцвела и приобрела особую изысканность, как бывает всегда, когда человек испытывает настоящее, неподдельное счастье. Взгляд девушки стал еще глубже, и глаза светились тихим, ровным светом, движения были плавными, грациозными, а улыбка – непритворной и потому чарующей. Тем более странно было ему видеть, как внезапно, в моменты блаженства и радости, она замирала, затихала, уходила в себя, словно тайное горе не давало ей покоя. Долгое время Ортон не решался задать ей вопрос, надеясь, что возлюбленная сама все расскажет, когда придет срок. Но дни шли, Арианна становилась все задумчивей, но делиться с там нe желала. Вот и сейчас она вздрогнула и напряглась, услышав этот вопрос.
– Ну, не к вечеру, а к обеду, желательно. Есть-то хочется.
– Бог мой! – возвел маг глаза к потолку.
– Не усердствуй так, я же не прошу учить меня заклинаниям или объяснять основные принципы. Мне важно разобраться для себя, что маг может, а чего – нет. Скажем, ты умеешь превращаться в животных или птиц?
– А-а, вот ты о чем, – протянул Аббон. – Тоже задача не из легких, но более разрешимая.
– Ты сам – сильный маг? – внезапно спросил Сивард.
– Да. Очень. Но, конечно, с Ортоном не иду ни в какое сравнение.
Одноглазый споткнулся и застыл на месте, представляя из себя статую Величайшего Недоумения.
– Сейчас-сейчас, – рассмеялся Аббон. – Все растолкую, во-первых, тебе необходимо уяснить раз и навсегда: любой маг работает с энергией мысли и никогда не может сделать того, что противоречило бы основным законам природы. Скажем, я не могу превратиться в волка или кота, но могу заставить тебя поверить, что я это сделал. Чем сильнее маг, тем быстрее и легче у него это получается.
– А как же внушить подобные мысли тысяче людей?
– О! Это гораздо проще. Думаю, для тебя не секрет, что люди, собравшиеся в толпу, думают и действуют иначе, чем поодиночке. Разум и воля толпы – сами по себе серьезная магическая сила. И здесь основное умение заключается не в том, чтобы убедить толпу, а в том, чтобы несколько десятков или сотен людей, собравшихся в одном месте, превратить в это особенное существо. Но это уже ремесло, далекое от магий. Великие правители, полководцы и люди искусства владеют им в совершенстве.
– То есть маг не может обернуться птицей, перелететь океан, затем стать каким-нибудь чудовищем, чтобы уничтожить воинов…
– Что ты, что ты… Если бы все обстояло так просто, то мир принадлежал бы нескольким чародеям. Нет, у них есть только дополнительные возможности. Назовем это так.
– А черный маг?
– Он отличается только тем, какие энергии рискует использовать в своих целях, и тем, что обычно не брезгует недопустимыми, страшными средствами. Черная магия – это вопрос этики и распределения сил. Противоестественное состояние души и разума.
– Чем дальше, тем хуже, – расстроился Сивард. – Без стакана даже дышать трудно. Приворожи меня, что ли, к кому-нибудь… А чем же тогда отличаются Агилольфинги?
– Этого никто и никогда не мог понять, – честно отвечал Аббон. – Но монхиганам вообще были подвластны такие силы, о которых нормальный чародей даже мечтать не смеет. Представь себе, что ты решил столкнуть с места хребет Хоанг, каково?
– Называется, толкай себе на здоровье, – меланхолически откликнулся рыжий.
– Вот-вот. И вдруг ты видишь, что кому-то это удалось. Что ты скажешь?
– Караул!
– Правильно. Ты сам и ответил на вопрос, что из себя представляет сила монхиганов. И при этом, заметь, никакой особенной концентрации, никаких заклинаний, чтобы войти в это состояние, никакого внушения. Они сливались с окружающим пространством, что делало их чуть ли не равными богам.
– А были существа сильнее их?
– Конечно. Драконы были самыми сильными магами за всю историю Лунггара. Но ты же прекрасно знаешь, что они давным-давно исчезли.
– А чем это можно доказать?
– То есть?
– Очень просто. Кто из нас присутствовал при исчезновении драконов? Ты? Я? Кто-то другой? Может, один-единственный дракон остался жив и теперь пытается загрести в свои лапы власть над миром. Почему бы и нет? Кстати, в легендах говорится, что драконы могли превращаться. Правда, не в кого угодно, а только в человека. Не знаю уж почему. Это действительно так?
– Теоретически, – торопливо сказал Аббон. – Только теоретически. Не сходи с ума, Сивард. Не пытайся отыскать древнего ящера, злоумышляющего против Агилольфингов, – это же абсурд.
– Не меньший, чем похищение тела из старого склепа, которое зачем-то было нужно всем и каждому.
– Что значит, всем и каждому? – испуганно спросил маг.
– А то, что один его крадет, а другой охраняет, как важную персону!
– Похищение тела – дело совершенно особого рода… – начал Аббон, но Сивард его перебил:
– Хорошо, тогда скажи мне вот что, загадочный прорицатель. Когда на Совете все говорили о том, как опасно отдать силу Агилольфингов в чужие руки, я так увлекся решением проблемы, что не обратил внимания на некую несуразицу…
Он набрал в грудь побольше воздуха и спросил:
– Какого Агилольфинга?!
– Додумался все-таки, – пробормотал Аббон крайне недовольно. – И ведь никуда не денешься. Умник рыжий! И откуда ты на мою голову взялся? Шел бы себе к Аластеру и беседовал с ним в тенечке.
– Я Аластера боюсь, – неожиданно откровенно ответил одноглазый. – А дело-то делать нужно. У меня там такая каша заварилась, Аббон: три военных корабля море процеживают – что-то ищут; людей перебили столько, что кровь стынет, следователи мои до таких идей додумались, что уж и не знаю – не то им памятники воздвигать, не то врача приглашать, причем опытного. А ты глаза к потолку возводишь, как девственница в третью по счету первую брачную ночь! Скажи, может на это хватить душевных сил, если даже зла не хватает?
– Я все понимаю, – чуть ли не простонал маг. – Просто…
– Ничего не просто, – не на шутку разошелся Сивард. – Все Агилольфинги мирно покоятся в фамильном склепе под Малахитовой базиликой, и я лично сопровождаю императора, когда он один раз в году отправляется туда, чтобы поклониться предкам. Девятнадцать монхиганов, павших в войне между Роаном и Лотэром, похоронены в дубовой роще. Я как-то никогда не задумывался над тем, кому принадлежит двадцатая, да еще и выстроенная и охраняемая, как крепость. Не до того было, к тому же видел я ее издалека и всего только раз. Какой там может быть похоронен Агилольфинг? И кому его тело может понадобиться, а?!
Аббон взял тяжелый табурет и приволок его в тот угол, где метался, словно зверь в клетке, взбудораженный Сивард. Прочно утвердился напротив окна, поймал рыжего за рукав, заглянул ему в глаза.
– Видишь ли, Сивард, ты все время забываешь, что Далихаджар тоже был Агилольфингом. И что он единственный из монхиганов, кроме императора Брагана и его прямых потомков, так и не отказался от своей силы.
Как это ни удивительно, но запечатанный сосуд, о существовании которого догадались Крыс-и-Мыш, все-таки нашли. Может, потому что искали терпеливо и тщательно, не ропща на судьбу – вот она и решила помочь, в виде исключения. А может, просто повезло? Многие утверждают, что это одно и то же.
Ярким солнечным утром третьего дня месяца лонг-гвая матрос, сидящий в «вороньем гнезде» на самой высокой мачте «Жемчужины моря», внезапно заорал не своим голосом, указывая рукой на что-то, невидимое пока остальным.
Надо сказать, что «Жемчужина моря» была арабаной – военным кораблем империи, – которой командовал уже знакомый нам капитан Камиллорой Нарриньерри. Его судно, которое сам он называл не иначе как «моя красавица», было выкрашено в цвет морской волны и паруса имело такие же, шелковые, расшитые яркими нитками. На этой арабане с крутыми бортами и огромным тараном, окованным железом, было не страшно встретиться с любым противником. На судне спокойно умещалось более пятисот пассажиров и около двухсот членов команды. Флаг военного флота Великого Роана – зеленое с золотым – трепетал на ветру.
Когда матрос в «вороньем гнезде» увидел по правому борту сверкающее пятнышко, он сразу подумал, что так может отражать солнечные лучи стеклянный бок бутылки. Или это позже он говорил, что подумал об этом, а закричал сразу, как только осознал, что видит нечто, – это уже не важно. Важно, что арабана моментально легла на нужный курс и через несколько минут оказалась на месте. С борта спустили лодку с двумя матросами, и те действительно выудили бутылку из-под дорогого тетумского вина «Амхара», заткнутую пробкой и залитую зеленым воском. Не прошло и десяти минут, как находка попала в руки самого Камиллороя.
Поскольку капитан присутствовал при докладе Крыс-и-Мыша, то был полностью уверен в том, что нашел предсмертное послание Джоя ан-Ноэллина, но не решился его прочитать, справедливо полагая, что вскрывать подобное письмо следует при Сиварде, иначе одноглазый не простит ему самоуправства и на всю жизнь спишет на берег. Все знали, что начальник Тайной службы пользуется неограниченным влиянием. А искушение у капитана все же было, ибо он не стал подробно распространяться во время разговора о своих отношениях с покойным контрабандистом.
Они так долго находились с Джоем по разные стороны "крепостной стены, что Камиллорой Нарриньерри и представить себе не мог, насколько его потрясет эта смерть. Он дал себе слово узнать, кто именно убил Джоя, и отомстить убийце, как мстят настоящие друзья.
Когда-то давно, когда Камиллорой был еще совсем молодым человеком и только грезил дальними странствиями и морскими просторами, он крепко сдружился с веселым и задорным отпрыском эмденского князя ан-Ноэллина. Джой тогда сбежал из дому и вовсю наслаждался свободой, он и Камиллороя заставил поверить в то, что жизнь прекрасна и что все мечты сбываются, если как следует постараться. Пути их быстро разошлись, и ничего особенного их, вроде, не связывало: жизней они друг другу не спасали, клятв не давали, а вот поди ж ты – оказалось, что капитан Нарриньерри по сей день считал Джоя своим другом. Хоть, может, и сам об этом не подозревал до тех пор, пока не ступил на забрызганную кровью палубу осиротевшей «Летучей мыши».
Арабана превосходит по скорости любые парусные суда Лунггара. Не прошло и двух с половиной суток, как запечатанная бутылка уже стояла на столе перед нахмуренным Сивардом.
Был вечер, и Джералдин зажег несколько десятков свечей, чтобы кабинет был ярко освещен. Крыс-и-Мыш тихонько шуршали бумагами в углу, ну точь-в-точь как их хвостатые тезки. Нарриньерри сидел тихо, стараясь занимать как можно меньше места, и не отрывал взгляда от пресловутого послания.
– Значит, не ошиблись, – проскрипел одноглазый. – Есть это письмо в действительности.
Крыс-и-Мыш согласно закивали головами.
– Ну что, Джералдин, доставай, что там.
Секретарь и помощник Сиварда выудил из-за пояса длинный кинжал и несколькими ловкими движениями очистил пробку от воска, а затем вытащил ее, не прилагая, казалось бы, особых усилий. Несмотря на то что нервы всех присутствующих были напряжены до предела, капитан восхитился:
– Чисто выходит!
– Это я на ашкелонском натренировался, – скромно сказал Джералдин.
Сивард слегка смутился. Для приличия. Сверток, засунутый в бутылку, оказался слишком плотным, чтобы его можно было вытащить через узкое горлышко, и Джералдину пришлось разбить посудину. На свет божий появился ровный лист пергамента, в который был замотан продолговатый предмет. Одноглазый развернул сверток, и у него в руках оказался золотой стержень с привязанными к нему шелковыми шнурками в узелках.
– И что это за штуковина? – сказал Сивард вслух. – Где я о ней мог слышать?
При виде стержня Крыс-и-Мыш подались вперед, как дети, которым показали соблазнительный торт и груду прочих сладостей.
– О-о-о-о, – простонали они хором.
– Понятно, – усмехнулся Джералдин. – И то хорошо, что мне не придется перелопачивать горы книг в поисках информации.
– Вы знаете, маркиз, что именно держите в руках? – выдавил Крыс тоскующим голосом покинутого любовника.
– Погоди! – рявкнул одноглазый. – Я сперва прочитаю письмо Джоя, а потом вы нам все объясните. Только, чур! Диссертации не защищать, а объяснять популярно, как для идиотов.
Он старался говорить насмешливо и даже грубовато, однако заметно волновался, все разглаживая и расправляя ладонью не такой уж и мятый лист. Наконец он собрался с духом и стал читать:
"Любого, кто, дай Бог, найдет мое послание, я прошу доставить его начальнику Тайной службы Великого Роана – Сиварду Одноглазому. Я, капитан ладьи «Летучая мышь», Джой по прозвищу Красная Борода, пишу его в предвидении своей скорой гибели, и времени у меня мало.
Сивард! Я везу пассажиров из Уэста с грузом – осмотри трюм. Их рекомендательное письмо ко мне прилагаю к сему посланию. Подробнее о нем спроси у Коротышки Ньоль-ньоль. Прощай, друг.
Если стоимость золота заинтересует нашедшего, то Сивард заплатит в десять раз больше в качестве вознаграждения за доставку этого письма".
– Прощай, – тихо молвил Сивард.
– Прощай, – эхом откликнулся Камилл.
Одноглазый посмотрел на него внимательно, но ничего не сказал.
Торжественная тишина воцарилась в кабинете, было слышно, как потрескивает и шипит пламя свечей, соприкасаясь с расплавленным воском.
– Итак, – сказал вдруг рыжий как ни в чем не бывало. – Кто-нибудь возьмет на себя труд объяснить мне, что это за «рекомендательное письмо» и что оно вообще означает?
На юго-западном побережье Ходевена лежало одно из самых древних государств этого континента – Аиойна.
Легенды гласили, что первые правители – токе – явились сюда в незапамятные времена и принесли в этот варварский, грубый мир письменность, ремесла, искусство и науки. Откуда они прибыли, куда намеревались пойти и почему остались здесь, в этих неприветливых и негостеприимных местах, по сей день осталось загадкой.
Токе так и не смешались с аиойнами – основным населением страны, и даже теперь, спустя тысячелетия, жители государства делились на два разительно отличающихся друг от друга типа. Токе были высокими, бледнокожими и светловолосыми людьми с изысканными чертами, предпочитавшими пастельные тона и легкие длинные одежды. Аиойны являли собою их полную противоположность: мускулистые крепыши, смуглые, с черными курчавыми волосами и плоскими лицами, раскосыми глазами и пухлыми губами. Они весьма ценили развитую мускулатуру и старались щегольнуть своими телами при каждом удобном случае. А поскольку климат здесь был жаркий, то и носили, в основном, короткие туники и легкие сандалии.
До появления в этих местах токе местные жители промышляли рыбной ловлей и охотой на. морских животных, а также обрабатывали землю, впрочем, без особого успеха. Основным их занятием были войны с соседями, в которых аиойны то выигрывали, то проигрывали.
С появлением расы правителей все изменилось. Токе обнаружили, что горы Аиойны богаты золотом и драгоценными камнями. Надо отдать им должное: они приняли все необходимые меры, чтобы защитить эту бесценную землю от захватчиков. В течение первых же двух веков на северных и северо-восточных границах были выстроены неприступные крепости, на океанском побережье – форты. Армия Аиойны стала одной из самых сильных на Ходевенском континенте и с оружием в руках доказывала свое превосходство столько раз, что многочисленные попытки захватить этот лакомый кусок постепенно сошли на нет.
В глуби Орлиных гор, на высочайшей вершине этого хребта – Чиванга, – возвышался дворец Верховного Токе. Острые шпили его куполов рвали небо в клочья, а солнце опускалось на его террасу, чтобы отдохнуть ночью. Непокорный ветер, прилетавший с океана, путался в сиреневых знаменах, усыпанных серебряными звездами, и замирал, побежденный, – так говорилось об этом удивительном месте в стихотворении эмденского поэта Гаддарна, специально совершившего путешествие в Аиойну, чтобы своими глазами увидеть чудо света.
Здесь, вдали от шумного и суетного мира, доживали свой век дети гордого и великого народа, канувшего в реку времени. Токе бережно хранили свои традиции, обычаи, письменность. И они не хотели умирать, не оставив о себе никакой памяти. Вот почему раз в году любой, кто считал себя достойным, имел право постучать в золотые ворота дворца Чиванга и стать учеником токе. У входа пришедшего встречал один из правителей, облаченный в мантию и высокий головной убор, украшенный орлиными перьями. В руках он держал посох с навершием в виде головы царя птиц с гиацинтовыми – ярко-желтыми – глазами. И задавал учитель будущему ученику три вопроса – от того, насколько верным, остроумным и неожиданным будет ответ, зависело дальнейшее.
Многие считали себя достойными, но только раз в три года пропускали золотые ворота того, кто верно ответил на первый вопрос; раз в пять-шесть лет отворялись серебряные – перед тем, кто ответил на два вопроса; и не чаще одного раза в десять лет входил в железные ворота дворца Чиванга новый ученик.
То, чему учили в этом странном месте, во внешнем мире называлось магией, но сами учителя считали, что это всего лишь умение жить в мире с окружающим, умение правильно накапливать и расходовать энергию для жизни и многие иные умения. Сами токе не верили в волшебство и подвергали сомнению истинность большинства легенд и преданий, считая их всего лишь красивой выдумкой, детской мечтой. Но весь остальной мир думал иначе. Ведь для тех, кто постиг тайны правителей Аиойны, время замедляло свой бег; прошлое открывалось, а будущее было не таким туманным, отступали перед ними болезни, и послушны были ученикам токе дикие звери и птицы. Они ведали секреты обработки металлов и обращались с оружием не хуже убийц Терея, с той лишь разницей, что раса правителей превыше всего ценила хрупкую человеческую жизнь.
Уйти из дворца Чиванга можно было на любом году обучения, на любом этапе, но редко случалось, чтобы избранные не постигли до конца науку своих мудрых учителей.
Потом, много лет спустя, они покидали это сказочное место и отправлялись в бесконечное путешествие по всему Лунггару, разыскивая тех, кто нуждался в их мудром совете, помощи и защите. Между собой они общались при помощи посланий, непонятных никому, кроме самих токе и их последователей. Тот, кто получал подобное письмо, должен был выполнить все, о чем бы его ни попросили, не задавая лишних вопросов.
Таков был закон.
Тем более что просьбы были чрезвычайно редкими, и лишь иногда кто-нибудь получал издалека весточку – золотой стержень с навязанными на нем шелковыми шнурами…
Герцог Гуммер вернулся из Ашкелона несколько потрясенный своими многочисленными открытиями. Поскольку этот вопрос мог быть рассмотрен и не на Большом Совете, и не в присутствии императора, то разбирательство перенесли в тихую и уютную обстановку апартаментов Аббона Флерийского – к немалому удивлению последнего. Впрочем, хотя он и изумлялся, но не протестовал.
Его светлость, наместник Ашкелона, был взвинчен до предела и, можно сказать, возмущен. Когда все расселись и угомонились, прекратив разговаривать, он откашлялся и вышел в центр комнаты.
– Я должен сообщить вам несколько чрезвычайных фактов, господа. Они заставили меня по-новому взглянуть на многие хорошо, казалось бы, известные вещи. Надеюсь, что я услышу и ваше мнение, и ваши толкования. Я очень боюсь ошибиться в выводах, ибо они настолько далеко идущие, что могут привести к вооруженному столкновению, к войне, в конечном итоге.
– Не волнуйтесь, ваша светлость, – сказал как всегда спокойный Аластер Дембийский. – Сообща мы что-нибудь обязательно придумаем.
– Конечно, конечно, герцог. Итак, я начинаю. Во-первых, захваченных в плен оказалось значительно меньше, чем я думал. И я позволил себе отложить допрос пленников напоследок, а сперва заняться обычным, рутинным расследованием. Вот что я выяснил. Корабли построены по типу эмденских, это правда. Однако древесина, из которой они сделаны, решительно не эмденская. Эти деревья и близко не росли на Ходевене – ни на севере, ни на юге…
– Думаю, что и запад, и восток они тоже не заселили? – весело спросил Теобальд.
– Совершенно верно. Это знаменитые бангалорские пальмы, из которых делают не менее знаменитые бангалорские кадазаны, способные выдержать любые штормы и ветры. И это, как я уже сказал, первое, что мне удалось выяснить.
Второй пункт моего расследования касался тел убитых во время этого печального инцидента. «Эмденские», с позволения сказать, воины даже близко не похожи на своих соплеменников. Насколько я знаю, на северо-западе Ходевена проживают народы с ярко выраженными признаками древней агульской расы, как-то: раскосые глаза преимущественно светлых цветов, оливковый цвет кожи, особая форма бровей и надбровных дуг…
– Да вы стали настоящим ученым, дорогой герцог! – воскликнул князь Даджарра.
– Представьте себе, я не поленился изучить два объемистых тома, посвященных исследованиям рас, наций и народностей. Кстати, рекомендую. Никогда не думал, что подобная наука может оказаться такой захватывающе интересной. Но вернемся к нашим быкам: все убитые принадлежали к народу, населяющему Бангалорский архипелаг, – это совершенно очевидно. Но я не остановился на этом. Я приказал предоставить мне все личные вещи, найденные у мертвецов…
– Простите, герцог, – полюбопытствовал Локлан Лэрдский. – А как мертвецов сохранили до вашего прибытия?
– Естественно, в меду, – пожал плечами Гуммер, который, как и все ашкелонцы, сызмальства привык именно к такому способу бальзамирования покойников.
– Спасибо, – хмыкнул министр обороны. – Весьма поучительная получилась беседа, господа. Вы не находите?
– Угу, – красноречиво заметил Сивард. Самое странное, что все его поняли.
– Так вот, – продолжил герцог, дождавшись, когда все успокоились. – И личные вещи, вроде кисетов, кошельков, мелких украшений, – также бангалорские, о чем свидетельствуют характерный узор, ткани и вышивка.
Но самым главным оказалось то обстоятельство, что на многих мертвецах были найдены татуировки, которые обычно делают солдатам регулярной армии архонта.
– Вот это поворот – присвистнул Аббон Флерийский. – Признаться, такого я не ожидал, господа. Интересно, что в таком случае дал допрос?
– Он не многое добавил, – признался герцог Гуммер, – но и не изменил моего мнения. Большинство пленных, а их и так, повторяю, было очень мало, отказались говорить. Но несколько человек признались, что служили во флоте. Как-то утром их просто подняли по тревоге и отправили к ашкелонскому побережью Жемчужного моря. Вот и все. И хотя они убивали наших соотечественников и подданных, я обвиняю их в последнюю очередь, ибо они всего-навсего выполняли приказ.
– То есть как это, в последнюю очередь? – возмутился Сивард. – Да чихать я хотел на то, чей приказ выполняли эти мясники. Они заслуживают самого серьезного наказания.
– Вовсе нет, – внезапно прервал одноглазого Аластер. – Они солдаты, а к солдатам – после их пленения, естественно, – нужно относиться снисходительно. Что было бы с мирными гражданами, если бы солдаты вдруг ни с того ни с сего отказались выполнять приказы либо начали их обсуждать? Возник бы хаос.
– А отчего вы их защищаете? – вопросил Сивард. – Мы же не воюем и войну отрицаем как таковую.
– Это просто счастье, что моим людям не нужно браться за оружие, – мягко отвечал ему герцог Дембийский. – И все же, если бы это потребовалось, они не стали бы рассуждать. Только на это уповает любой командующий. Спросите у Локлана.
– Да тут и говорить не о чем, – заявил граф Лэрдский. – Лучше обсудим другой вопрос: можем ли мы официально заявить протест архонту Бангалора?
– Боюсь, что нет, – молвил князь Даджарра. – Войну нам ведь никто не объявлял, и власти Бангалора всегда могут отречься от этих людей, объявив их вне закона. Лучше не поднимать этого вопроса до поры до времени, пока у нас не будет достаточно фактов в руках, чтобы прижать архонта к стене. Чтобы эта змея не отвертелась.
– Одного не пойму, – снова заговорил Гуммер. – Ну и что ему с этой попытки нападения? Своих людей и кораблей угробил больше, чем наших. Показал клыки и снова убрался в нору, так что ли? Неразумно и противоречит всякой логике и здравому смыслу.
– А вот этого и подавно не стоит обсуждать, – заметил Сгорбленный. – Господь непредсказуем, но люди частенько превосходят его именно в этом качестве. Ход мысли – явление настолько непостижимое, что незачем тратить время на попытки его объяснить.
– А я не понимаю, почему вы назвали архонта змеей? – спросил Аластер, размышляя о том, что ему рассказывал о последнем из Аберайронов граф Шовелен.
– Разве вы не помните, как выглядит его корона? – откликнулся князь Даджарра. – Или забыли, как выглядит государственный флаг?
– Тебя что-то тревожит? – спросил Ортон, откидываясь на подушки.
За окном уже светало, и первые, самые нетерпеливые птицы пытались убедить весь свет, что наступило утро. Белый туман медленно скользил над травой, оседая на нее крупными каплями росы. Еще час-полтора – и каждая травинка засияет в солнечных лучах, словно горсть драгоценностей.
Арианна лежала на боку и нежно перебирала пальцами волосы возлюбленного. Несмотря на прохладный воздух, тянувшийся из распахнутого окна, она была разгорячена и все еще тяжело дышала. Они с Ортоном только-только оторвались друг от друга и теперь пытались немного отдохнуть черед началом нового дня. Император окинул Арианну долгим ласкающим взглядом. За эти несколько месяцев она похорошела еще больше, ее красота расцвела и приобрела особую изысканность, как бывает всегда, когда человек испытывает настоящее, неподдельное счастье. Взгляд девушки стал еще глубже, и глаза светились тихим, ровным светом, движения были плавными, грациозными, а улыбка – непритворной и потому чарующей. Тем более странно было ему видеть, как внезапно, в моменты блаженства и радости, она замирала, затихала, уходила в себя, словно тайное горе не давало ей покоя. Долгое время Ортон не решался задать ей вопрос, надеясь, что возлюбленная сама все расскажет, когда придет срок. Но дни шли, Арианна становилась все задумчивей, но делиться с там нe желала. Вот и сейчас она вздрогнула и напряглась, услышав этот вопрос.