Страница:
Служитель был очень рассеянным и задумчивым, и память его постоянно подводила — но только в обычной жизни. Зато в бесконечных шкафах и полках он ориентировался, как птица в небе или зверь в лесу. У него можно было безо всяких затруднений получить любую справку, буде она касалась книг, когда-либо написанных людьми.
В последнее время и зрение стало ухудшаться, поэтому библиотекарь, которого, кстати, звали Олден Фейт, заказал себе огромное увеличительное стекло — еще больше знаменитого на весь Роан увеличительного стекла Аббона Флерийского — и теперь никогда с ним не расставался.
Олден был потомком старинного баронского рода, однако уже давно утратил связь со своей многочисленной родней. Еще в юности он проявил такое же равнодушие к ратным подвигам и политической карьере, какую любовь и восхищение испытывал перед литературой. В конце концов старый барон — его отец — отчаялся вразумить упрямое чадо и рассвирепел до такой степени, что лишил Олдена наследства. Похоже, что молодой баронет даже обрадовался этому обстоятельству и покинул родительский замок с твердым намерением более туда не возвращаться. Он без труда поступил в знаменитый на весь континент университет Эр-Ренка и закончил его вдвое быстрее, чем многое сверстники. В дальнейшем барон Олден Фейт держал маленькую букинистическую лавочку. Вообще считалось, что он торгует редкими книгами: то есть скупает раритеты и продает их заинтересованным лицам. Однако на самом деле Фейт был не в состоянии расстаться хотя бы с одним из приобретенных экземпляров и потому вскоре разорился, потеряв все деньги и лавочку, но оставшись обладателем бесценной библиотеки. Рассвирепевшие кредиторы хотели было пустить ее с молотка, однако в дело вмешался сам тогдашний государь Великого Роана — Морон IV. Он выкупил и бесценную коллекцию, и услуги самого Фейта.
Таким образом, вот уже шестой десяток лет барон являлся главным хранителем императорской библиотеки и был вполне доволен своим положением. В его распоряжении находилось более сотни тысяч уникальных экземпляров рукописей, свитков, а также восковых и глиняных табличек, каждая из которых стоила приблизительно столько же, сколько приличный дом в одном из крупных городов. Конечно, ему помогали многочисленные писцы, младшие библиотекари, антиквары и хранители — иначе он бы просто не справился с этим книжным морем — и все же он здесь был полновластным хозяином и чувствовал себя за своим столиком уверенней, нежели многие короли на своих тронах.
Как это ни противоречило его образу рассеянного и нелепого ученого, страдающего к тому же старческим склерозом и слабоумием, Фейт был весьма наблюдателен и сметлив. Чтение мобилизует разум, заставляя его трудиться активнее, нежели обычно. И у библиотекаря была своя точка зрения на все происходящее в императорском дворце. Поэтому визит Сиварда Ру в сопровождении Аластера, Шовелена, Аббона Флерийского и гвардейцев он воспринял всерьез.
— Долгих лет тебе, Олден, — поклонился старику одноглазый. — У нас к тебе важное дело.
— Судя по составу делегации, — улыбнулся барон, — речь пойдет не только и не столько о книгах, сколько о предметах отвлеченных.
— Ну, можно выразиться и так… — закашлялся Сивард, который всегда испытывал странную неловкость, разговаривая с библиотекарем.
— И какую справку хотели бы получить достойные господа?
— Мы бы хотели знать, не искал ли кто в последнее время сведений о монхиганах: об их одеяниях, атрибутах, знаниях, заклятиях, ядах?
Слово «яды» Сивард выделил особо.
Библиотекарь окинул вельмож, явившихся к нему, долгим и пристальным взглядом, затем вздохнул. Если бы среди собравшихся не было Аластера, вряд ли бы они услышали от Олдена Фейта то, что он собирался им сейчас рассказать. К командиру императорских гвардейцев старик испытывал ни с чем не сравнимое доверие. И ничем не объяснимое. Испытывал, и все тут.
— Недавно ко мне являлся с подобными вопросами господин императорский шут, — молвил он после недолгой паузы. — Но тут есть одна небольшая сложность. И прежде чем я расскажу подробности нашего разговора, мне необходимо обсудить это дело с его светлостью герцогом Дембийским, если он позволит, конечно.
Аластер тут же взял старика под руку и отошел с ним за книжные полки, служившие крепкой и надежной стеной, защищающей от постороннего взгляда.
— Что вы хотели сказать мне, добрый Олден? — спросил великан.
— Всем ли вы доверяете, ваша светлость? — поинтересовался библиотекарь вполголоса. — Уверены ли вы, что я могу говорить о вещах самых необычных и самых секретных в присутствии этих людей?
— Абсолютно доверяю, — кивнул головой Аластер. — Вам нет необходимости утаивать какие бы то ни было детали и подробности: все эти господа так же, как и я, заинтересованы в том, чтобы разобраться в некой запутанной истории, произошедшей недавно во дворце. Надеюсь, что это останется между нами.
Библиотекарь строго поглядел на герцога через увеличительное стекло:
— Молодой человек, я дворянин, и за восемьдесят лет жизни никто не обвинял меня в чрезмерной болтливости и вольном обращении с чужими секретами.
— Прошу простить меня, Олден, — сказал Аластер, улыбаясь неизвестно чему.
— И когда это маленькое недоразумение улажено, — как ни в чем не бывало продолжил старик, — я хотел бы изложить все, что знаю, в присутствии остальных, чтобы не повторять по многу раз.
— Конечно, это ваше неотъемлемое право.
Они вернулись в центральную часть библиотеки, где у столов, заваленных рукописными изданиями, беседовали спутники герцога Дембийского.
— Итак, господа, — сказал библиотекарь, нервно протирая свое увеличительное стекло, — как я уже имел честь сообщить вам: подобные вопросы интересовали господина императорского шута, однако спрашивал меня вовсе не он.
— Вы хотите сказать, что он присылал к вам слуг с записками или устными приказаниями? — не удержался от вопроса Сивард.
— Юноша, — обратился к нему библиотекарь, — если бы я хотел сказать это, я бы это и сказал. Я бы составил фразу приблизительно следующего содержания: «Господин императорский шут присылал ко мне посредников с просьбой подобрать литературу по названному вопросу, что и было мной сделано тогда-то и тогда-то». Но, — он поднял вверх указательный палец, высохший, сморщенный, в рыжих старческих пятнах, — дело заключается совсем в другом. Ко мне приходил сам государь, переодевшись господином императорским шутом. И он сам копался в книжном собрании, не допуская меня к своей персоне. Таким образом, предполагалось, что я не должен знать, какие именно вопросы его интересовали.
— Стоп! — сказал Аббон Флерийский. — Я, барон, знаю, что вы мудры и опытны, и мне вовсе не хотелось бы подвергать сомнению истинность ваших слов, но согласитесь, что вы сообщили нам слишком много неясного…
— Понимаю, понимаю, — согласился Олден, протирая увеличительное стекло шелковым пышным рукавом. — Я сам виноват, что не стал рассказывать по порядку. Во-первых, как я вижу, у вас, господа, вызывает естественное недоумение тот факт, что я отличил господина шута от государя. Я прав?
— Конечно. До сих пор предполагалось, что они неотличимы.
— Это так, — улыбнулся библиотекарь. — Но не для меня. Видите ли, господин шут — человек, кстати, весьма образованный, — листает книги иначе, чем государь. Он берет их указательным пальцем за правый верхний угол и осторожно переворачивает. А государь листает за нижний правый угол, несколько раз перебрав пальцами для удобства. Эти две манеры слишком резко отличаются друг от друга, чтобы быть присущими одному и тому же человеку.
— А как же вы узнали, какие книги интересовали государя, если он вас не пригласил с собой? — задал Сивард следующий вопрос.
— Тут еще легче. Государь отправился вон к тем шкафам, а к ним никто не притрагивался вот уже года три, с тех пор как я составлял последний каталог. Как вы знаете, ключи от этого собрания находятся у немногих, и посторонний не имеет доступа к тем полкам. Так вот, я просто посмотрел, на каких книгах этой полки не было пыли. Пять или шесть томов государь просто вынул, а затем поставил обратно, наскоро пролистав, — это тоже видно по следам пыли. А три тома изучал довольно серьезно. Он пробыл здесь около шести или семи часов. Я бы никогда не стал раскрывать секреты государя, если бы не тот факт, что он был немного не в себе — на это я обратил особое внимание.
Сивард и Аластер переглянулись. Старик явно уловил этот взгляд и, кашлянув, заметил:
— Позволю себе сказать, что это был тот государь, который интересуется историей охоты и холодным оружием.
Теперь четверо мужчин смотрели на него не отрываясь.
— Я напугал вас, господа? — спросил библиотекарь.
— Нет, — серьезно отвечал Аластер. — Но вы только что предъявили нам неопровержимые доказательства того, что вы владеете одной из самых серьезных государственных тайн. Ведь если я вас правильно понял, вы имели в виду, что государей несколько?
— Конечно, конечно. Именно это, молодой человек. Такому старому зануде, как я, видны многие мелочи, которым никто другой не придаст значения. Когда государь является ко мне несколько раз в неделю, нетрудно сделать вывод, что вкусы его разительно меняются.
Скажем, в понедельник он бегло просматривает новую книгу в коллекции и откладывает ее на потом, явно не заинтересовавшись, зато в четверг с восторгом ее читает. Так бывает, господа, и с обычными людьми, однако не с таким постоянством. Разумное объяснение может быть только одно: несколько человек, похожих как две капли воды и все же вполне самостоятельных, живут одной общей жизнью. И у них это выходит. Поверьте, что никто бы не догадался об этом секрете, если бы не разная манера читать, листать страницы. Тот, кто отвечает за вопросы безопасности, должен особо присмотреться к подобным деталям.
— Великий Боже! — выдохнул граф Шовелен, до сих пор не проронивший ни слова.
— А в чем заключалось ненормальное состояние государя? — спросил Аббон Флерийский, которого сейчас мало интересовали подробности дедуктивного метода барона-библиотекаря.
— Ну разве не достаточно того, что он переоделся другим? Я много лет служу Агилольфингам: знал и покойного императора Морона Четвертого, и нынешнего знаю с младых ногтей, но до сих пор ничего подобного не наблюдал. Ведь государи стали отличаться друг от друга не так уж и давно. Иначе я бы нашел время поговорить об этом с его светлостью.
Барон даже не скрывал, что из всех присутствующих Аластер представляется ему самым надежным и заслуживающим наибольшего доверия.
— Как давно? — быстро спросил Сивард.
— Месяцев пять или около того, — отвечал Олден, подумав. — Меньше полугода, это точно. И потом, не истолковывайте мои слова превратно: я не говорил, что все государи стали отличаться так уж разительно. Некоторая несхожесть наблюдалась мной весьма давно, но была настолько терпимой, что я и полагал большей доблестью хранить эту тайну, нежели тревожить окружающих по пустякам. И не смотрите на меня волком, юноша, — обратился он к одноглазому. — Не думайте, что если я догадался, то и другие могли увидеть различия. Другие не сидят с его величеством по три-четыре часа в замкнутом помещении и не смотрят сквозь увеличительное стекло, как он листает книги. Понимаете, если не знать, то подобная идея и в голову не придет… Да, о чем это я? Ага… Около полугода тому государь, которого интересовала охота и холодное оружие, долго не появлялся в хранилище. А когда появился, то я обратил внимание, что его обращение с книгами стало другим — не таким бережным и аккуратным. Он словно все время кипел изнутри, но ничем не выдавал себя за исключением тех моментов, когда клал книги на стол или ставил их на полку. Мелочь, скажете вы, но мелочей в моем деле не бывает. Когда человек небрежно сует не на свое место прежде любимый и бережно хранимый том, дело неладно.
— Что же вы молчали до сих пор, барон? — с досадой воскликнул рыжий.
— А кто я такой, чтобы обсуждать слова и поступки, а тем более — действия моего государя? — спросил Олден. — Я ответил вам только потому, что догадываюсь — речь идет о вещах очень серьезных.
— Нам нужно идти, барон, — сказал Аластер. — Мы признательны за то, что вы помогли нам. До свидания.
И он двинулся к выходу. За ним последовали, раскланявшись, граф Шовелен и бледный и взволнованный Аббон Флерийский. Сивард на мгновение задержался у выхода, разглядывая старика.
— Должен выразить вам свое искреннее восхищение, — сказал он. — Когда эта заваруха закончится, если вы позволите, явлюсь к вам поговорить о том о сем.
— С удовольствием, — церемонно поклонился Олден. — Думаю, у нас найдется много тем для увлекательной беседы.
Но когда одноглазый уже повернулся, берясь за ручку двери, старик воскликнул:
— Подождите, юноша! Один вопрос, всего один. Как же вы сами их различаете?
— А никак, — ответил Сивард со странной улыбкой. — Вообще не различаю. Для этого есть Аластер и его гвардейцы: они просто знают.
Тиррон, архонт Бангалора, вернулся в свои покои после торжественного приема, на котором присутствовали послы более десяти иностранных государств. Прием длился около трех часов, и архонт был окончательно измучен их бесконечными речами. Переводчики старались вовсю, но большая часть сказанного была слишком невразумительной, чтобы хороший перевод мог спасти дело.
Жители Ходевенского континента были настоящими варварами: и те, что жили на севере, и те, что обитали на юге. Их единственным занятием являлась война. Правда, иногда они торговали, но это тоже больше было похоже на вооруженный грабеж — во всяком случае, с точки зрения цивилизованных людей. Варварские царьки очень долго делили между собой центральную часть континента, и на протяжении более чем шести или семи сотен лет история его представляла из себя сплошную цепь кровопролитных войн и бессмысленных убийств. Однако ничто не может длиться вечно, и ко времени описываемых нами событий на Ходевене установился шаткий мир.
Бангалор с его неисчислимыми богатствами и благословенным климатом всегда привлекал завоевателей с Ходевена. Однако несколько внезапных смертей подряд начисто отбили у тамошних правителей охоту выступать против небольшого островного государства с оружием в руках. Теперь они налаживали торговые и дружеские связи, утомляя и себя, и архонта бесконечными посольствами.
Тиррон едва стоял на ногах.
С огромным трудом он перенес долгую и мучительную процедуру освобождения от пышных парадных одежд и громоздкой, огромной короны-сооружения, давившей ему на плечи невыносимой тяжестью. Архонт изнывал от усталости, и его тошнило от многочисленных сверкающих одежд и украшений, которые цепляли на него во время торжественного выхода на люди. Он изумлялся своим придворным, которые каждый день носили эти драгоценные гири и радовались, если случалось перещеголять остальных так называемым великолепием.
Тиррон отказывался понимать их, таскающих на себе головные уборы из золота и серебра, украшенные рогами, выполненные в виде птичьих голов или морд свирепых хищников.
Со стороны это выглядело внушительно и даже красиво — это он признавал. Но ежедневное пребывание в этом сверкающем склепе, который нужно было таскать на себе в любую жару, — такое положение вещей было выше его понимания. Правда, придворные, в отличие от архонта, не имели права ходить с закрытым лицом, и в этом он им искренне завидовал. Его собственная корона была еще более страшной и напоминала ему клетку. Как, впрочем, и все, что его окружало.
Архонт отказался от обеда и сразу повалился в постель, приказав укрыть себя несколькими теплыми одеялами. Несмотря на это и на то, что в огромном камине разожгли огонь, отчего в небольшой комнате на вершине башни стало жарко, как на солнцепеке, его тело сотрясала крупная дрожь, и холодный пот заливал простыни. Старый слуга, находившийся при Тирроне еще в дни его молодости, несколько раз менял своему хозяину рубахи и постель.
Лекаря не звали.
Все знали, что архонта терзает страшный недуг, доставшийся ему по наследству от предков. Ни одного мужчину из рода Аберайронов не миновала эта тяжелая болезнь, и исцеления от нее не было.
Тиррон лежал пластом, укрытый одеялами до подбородка, и сходил с ума от боли и сознания собственного бессилия. Временами он терял сознание, и тогда оглушительная темнота и пустота наваливались на него, а затем вновь отступали.
Вечером, когда зажгли свечи и задернули шторы на окнах, к Тиррону явился человек в серебряной маске.
Он вошел без стука, внезапно и бесшумно, заставив архонта вздрогнуть от ужаса при своем появлении.
— Плохо? — спросил равнодушно.
Тиррон едва нашел силы, чтобы разлепить пересохшие, шелушащиеся губы и ответить:
— Да. Сегодня еще хуже.
Человек в серебряной маске протянул высохшую костлявую руку и нащупал жесткими пальцами пульс. Жилка билась и вздрагивала под кожей бешено и неровно.
— Тебе недолго осталось, архонт, — процедил Эрлтон сквозь зубы. — Тебе снова нужно принимать лекарство.
— Дай, дай скорее, — прохрипел Тиррон.
— Нет, сперва нам нужно договориться о цене.
— Чего ты хочешь? — архонт не смог произнести слова вслух, и человек в серебряной маске скорее догадался о смысле сказанного по движению его губ.
— Новой услуги.
— Я сделаю.
— Ты отдашь приказ напасть на Великий Роан!
Как бы ни было плохо архонту, как ни туманилось его сознание, как ни безразличны были ему земные дела, он оторопел.
— Ты безумен! — выдохнул он. — Это же самоубийство.
— Я все продумал, — сказал человек в серебряной маске. — Не такое уж это безумие, как кажется на первый взгляд. Да и потом, у тебя просто нет выбора.
— Выбор всегда есть, — молвил Тиррон, пытаясь взять в себя руки.
Но слабое тело отозвалось такой волной боли и слабости, что минутная вспышка воли тут же угасла.
— Нет у тебя выбора, — сказал Эрлтон. — Ты прикажешь своим воинам одеться эмденскими солдатами и горцами Рамона и нанести двойной удар по Ашкелону.
Тиррон молчал. Все его силы сейчас уходили на то, чтобы не кричать от боли. Ему казалось, что под ребрами у него поселилась змея, которая медленно выгрызает его внутренности и пускает в зияющие раны страшный яд. Перед глазами архонта плыл зеленый туман; в ушах стучали барабаны, адской болью отдаваясь в затылочной части. Тело стало ватным и более не слушалось его. Он знал, что умирает, но это было не столь страшно. Гораздо хуже было то, что Тиррону было известно, какой долгой и мучительной может стать его агония — она затянется на долгие месяцы, в течение которых он станет молить о смерти, как об избавлении.
То, что требовал от него Эрлтон, было ужасно. Но ему необходимо лекарство.
— Ты подпишешь бумагу? — насмешливо спросил человек в серебряной маске.
— Да…
— Тогда я дам тебе лекарство, как только ты это сделаешь.
И Эрлтон показал архонту маленький пузырек со спасительным снадобьем — матового стекла с пробкой в виде змеи.
— Давай, давай я подпишу! — выкрикнул архонт, и от этого крика кровь пошла у него из ушей и носа, заливая белый шелк простыней.
Эрлтон безразлично смотрел на страдающего человека. Он развернул перед глазами измученного архонта длинный свиток, протянул ему неведомо откуда добытое перо, и Тиррон торопливо нацарапал внизу несколько слов. Только тогда маг откупорил пузырек и вручил его больному.
Выйдя из библиотеки, герцог Дембийский отправился на второй этаж дворца. По дороге к нему присоединились четверо гвардейцев. Граф Шовелен с изумлением наблюдал за слаженными действиями великанов: он все время находился рядом с Аластером и не спускал с него глаз, однако же не видел, чтобы тот подавал какие-либо знаки своим воинам, и не слышал, чтобы герцог издал хоть один звук. Но все же гвардейцы каким-то невероятным образом поняли своего командира и, не задавая вопросов, двинулись за ним.
Аббон Флерийский шел в стороне, будто сам по себе, погруженный в раздумья. Казалось, все прожитые годы внезапно обрушились на него, и он выглядел как дряхлый старец, погруженный в скорбь. А скорбь никого не красит. Он напряженно раздумывал над тем, что и когда упустил; почему близнец повел себя таким странным образом; почему он остался наедине со своими проблемами и не пришел за помощью ни к кому из своих верных друзей. Чувствовал ли он, что у него есть друзья, или тяжесть ответственности и оглушительное одиночество сломили его? Если это так, то кто станет следующей жертвой?
За все время существования династии Агилольфингов, а следовательно, и близнецов правящего государя, никогда не случалось подобных происшествий.
Сивард Ру думал приблизительно о том же. Странно, но именно этот резкий и грубоватый человек, которого никто не мог заподозрить в излишней сентиментальности и добросердечности, надеялся, что близнец сможет предоставить им простое и убедительное объяснение, которое снимет с него подозрения в убийстве.
Они еще не дошли до покоев близнеца, когда им навстречу выбежал взволнованный слуга.
— Ваша светлость! Ваша светлость! Как хорошо, что вы здесь! Господин шут умирает!!!
Аластер оглянулся на своих спутников и бросился по коридору огромными прыжками. В считанные секунды преодолев оставшееся расстояние, он скрылся за дверью. Гвардейцы метнулись за ним, и уже следом торопились Сивард, Аббон и посол Шовелен.
Когда они вошли в маленький зал, обитый голубым шелком, первое, что бросилось им в глаза, — это распростертое на ковре тело в пестрых одеждах. Колпак и бубенцы валялись рядом. Сивард подошел к шуту и опустился на ковер рядом с ним. Лицо мертвеца было спокойным и даже немного торжественным. Не было похоже, чтобы он чего-то испугался или чувствовал, что умирает.
— Ты успел? — поднял Сивард свой единственный глаз на застывшего в молчании Аластера. — Он был… жив?
— Да, — тихо ответил герцог.
— Он что-нибудь тебе сказал?
— Нечто странное. Он сказал: «Там его больше нет». Я понятия не имею, что он хотел сообщить нам.
— А где же государь? — осторожно спросил Шовелен. — Что здесь делает шут?
— Это не шут, — обернулся к нему Аластер. — Это и есть тот близнец, о котором говорил нам библиотекарь. Он снова переоделся шутом.
— Кто же убил его?
— Не знаю. Надо, чтобы Сивард здесь все хорошенько осмотрел. А нам пока делать тут нечего. Аббон, ты понимаешь, что могли значить его предсмертные слова?
— Догадываюсь. И упаси Боже, если я окажусь прав.
— У меня странное ощущение, — молвил начальник Тайной службы, оглядываясь по сторонам. — Где тот слуга, который нашел его?
— В коридоре. Его охраняют Лекс и Нарда, — ответил одноглазому один из гвардейцев.
— Мне нужно немедленно допросить его. Я почти уверен, что этого близнеца никто не убивал.
— Ты хочешь сказать, что он сам?..
— Похоже на то. Но с уверенностью я смогу говорить об этом только часа два-три спустя. Аластер, вели кому-нибудь отправиться за моими следователями: я сейчас напишу записку.
Пока Сивард торопливо писал распоряжение своим подчиненным, то и дело попадая пером мимо чернильницы и разрывая тонкую бумагу резкими движениями, Аластер отвел Аббона Флерийского и Шовелена в сторону.
— Ну, — сказал он, обращаясь к магу. — Теперь уже нельзя тянуть: рассказывай, что тебя так тревожит в последнее время.
— Извините, граф, — молвил Аббон и потянул великана за рукав. — Наклонись, дай ухо.
И торопливо прошептал всего несколько слов. Насколько Шовелен разбирался в людях, герцога эти короткие фразы потрясли до глубины души.
— Нет, не может быть. При чем тут… Я бы почувствовал.
— А если нет? — спросил маг. — Я вот тоже ничего не могу обнаружить, и, заметь, именно это меня и беспокоит. Я хочу, чтобы мы с тобой немедленно выехали. Лучше раз и навсегда уяснить себе, что происходит. Правда, еще пару дней тому назад Сивард по моей просьбе проверял целость и сохранность тайника, но береженого Бог бережет — давай убедимся лично.
— Согласен, — пророкотал великан. Он обернулся к послу Шовелену и произнес с сожалением:
— Граф, я вынужден просить вас поскучать какое-то время без общества. Вам и вашему племяннику будет предоставлено все, что вы ни пожелаете, а мы покидаем вас по неотложному делу.
— Какие могут быть разговоры? — ответил посол. — Вы и так проявляете чрезмерную любезность по отношению к моей персоне. Разумеется, я помню о взятых на себя обязательствах и буду рад хоть чем-то вам помочь.
С этими словами он коротко поклонился присутствующим и отправился к себе, чтобы отдохнуть от последних потрясений. Шовелен искренне рассчитывал погрузиться в бассейн на несколько часов, а затем выспаться в течение суток, а то и больше. Он не питал иллюзий и понимал, что находится уже в том возрасте, когда о здоровье нужно особенно заботиться, иначе оно напомнит о себе самым неприятным и недвусмысленным образом.
Сивард дождался прихода двух своих помощников, подающих огромные надежды в сыскном деле, и занялся вместе с ними изучением тех мелочей, которые, собственно, и решают все в ходе следствия.
В последнее время и зрение стало ухудшаться, поэтому библиотекарь, которого, кстати, звали Олден Фейт, заказал себе огромное увеличительное стекло — еще больше знаменитого на весь Роан увеличительного стекла Аббона Флерийского — и теперь никогда с ним не расставался.
Олден был потомком старинного баронского рода, однако уже давно утратил связь со своей многочисленной родней. Еще в юности он проявил такое же равнодушие к ратным подвигам и политической карьере, какую любовь и восхищение испытывал перед литературой. В конце концов старый барон — его отец — отчаялся вразумить упрямое чадо и рассвирепел до такой степени, что лишил Олдена наследства. Похоже, что молодой баронет даже обрадовался этому обстоятельству и покинул родительский замок с твердым намерением более туда не возвращаться. Он без труда поступил в знаменитый на весь континент университет Эр-Ренка и закончил его вдвое быстрее, чем многое сверстники. В дальнейшем барон Олден Фейт держал маленькую букинистическую лавочку. Вообще считалось, что он торгует редкими книгами: то есть скупает раритеты и продает их заинтересованным лицам. Однако на самом деле Фейт был не в состоянии расстаться хотя бы с одним из приобретенных экземпляров и потому вскоре разорился, потеряв все деньги и лавочку, но оставшись обладателем бесценной библиотеки. Рассвирепевшие кредиторы хотели было пустить ее с молотка, однако в дело вмешался сам тогдашний государь Великого Роана — Морон IV. Он выкупил и бесценную коллекцию, и услуги самого Фейта.
Таким образом, вот уже шестой десяток лет барон являлся главным хранителем императорской библиотеки и был вполне доволен своим положением. В его распоряжении находилось более сотни тысяч уникальных экземпляров рукописей, свитков, а также восковых и глиняных табличек, каждая из которых стоила приблизительно столько же, сколько приличный дом в одном из крупных городов. Конечно, ему помогали многочисленные писцы, младшие библиотекари, антиквары и хранители — иначе он бы просто не справился с этим книжным морем — и все же он здесь был полновластным хозяином и чувствовал себя за своим столиком уверенней, нежели многие короли на своих тронах.
Как это ни противоречило его образу рассеянного и нелепого ученого, страдающего к тому же старческим склерозом и слабоумием, Фейт был весьма наблюдателен и сметлив. Чтение мобилизует разум, заставляя его трудиться активнее, нежели обычно. И у библиотекаря была своя точка зрения на все происходящее в императорском дворце. Поэтому визит Сиварда Ру в сопровождении Аластера, Шовелена, Аббона Флерийского и гвардейцев он воспринял всерьез.
— Долгих лет тебе, Олден, — поклонился старику одноглазый. — У нас к тебе важное дело.
— Судя по составу делегации, — улыбнулся барон, — речь пойдет не только и не столько о книгах, сколько о предметах отвлеченных.
— Ну, можно выразиться и так… — закашлялся Сивард, который всегда испытывал странную неловкость, разговаривая с библиотекарем.
— И какую справку хотели бы получить достойные господа?
— Мы бы хотели знать, не искал ли кто в последнее время сведений о монхиганах: об их одеяниях, атрибутах, знаниях, заклятиях, ядах?
Слово «яды» Сивард выделил особо.
Библиотекарь окинул вельмож, явившихся к нему, долгим и пристальным взглядом, затем вздохнул. Если бы среди собравшихся не было Аластера, вряд ли бы они услышали от Олдена Фейта то, что он собирался им сейчас рассказать. К командиру императорских гвардейцев старик испытывал ни с чем не сравнимое доверие. И ничем не объяснимое. Испытывал, и все тут.
— Недавно ко мне являлся с подобными вопросами господин императорский шут, — молвил он после недолгой паузы. — Но тут есть одна небольшая сложность. И прежде чем я расскажу подробности нашего разговора, мне необходимо обсудить это дело с его светлостью герцогом Дембийским, если он позволит, конечно.
Аластер тут же взял старика под руку и отошел с ним за книжные полки, служившие крепкой и надежной стеной, защищающей от постороннего взгляда.
— Что вы хотели сказать мне, добрый Олден? — спросил великан.
— Всем ли вы доверяете, ваша светлость? — поинтересовался библиотекарь вполголоса. — Уверены ли вы, что я могу говорить о вещах самых необычных и самых секретных в присутствии этих людей?
— Абсолютно доверяю, — кивнул головой Аластер. — Вам нет необходимости утаивать какие бы то ни было детали и подробности: все эти господа так же, как и я, заинтересованы в том, чтобы разобраться в некой запутанной истории, произошедшей недавно во дворце. Надеюсь, что это останется между нами.
Библиотекарь строго поглядел на герцога через увеличительное стекло:
— Молодой человек, я дворянин, и за восемьдесят лет жизни никто не обвинял меня в чрезмерной болтливости и вольном обращении с чужими секретами.
— Прошу простить меня, Олден, — сказал Аластер, улыбаясь неизвестно чему.
— И когда это маленькое недоразумение улажено, — как ни в чем не бывало продолжил старик, — я хотел бы изложить все, что знаю, в присутствии остальных, чтобы не повторять по многу раз.
— Конечно, это ваше неотъемлемое право.
Они вернулись в центральную часть библиотеки, где у столов, заваленных рукописными изданиями, беседовали спутники герцога Дембийского.
— Итак, господа, — сказал библиотекарь, нервно протирая свое увеличительное стекло, — как я уже имел честь сообщить вам: подобные вопросы интересовали господина императорского шута, однако спрашивал меня вовсе не он.
— Вы хотите сказать, что он присылал к вам слуг с записками или устными приказаниями? — не удержался от вопроса Сивард.
— Юноша, — обратился к нему библиотекарь, — если бы я хотел сказать это, я бы это и сказал. Я бы составил фразу приблизительно следующего содержания: «Господин императорский шут присылал ко мне посредников с просьбой подобрать литературу по названному вопросу, что и было мной сделано тогда-то и тогда-то». Но, — он поднял вверх указательный палец, высохший, сморщенный, в рыжих старческих пятнах, — дело заключается совсем в другом. Ко мне приходил сам государь, переодевшись господином императорским шутом. И он сам копался в книжном собрании, не допуская меня к своей персоне. Таким образом, предполагалось, что я не должен знать, какие именно вопросы его интересовали.
— Стоп! — сказал Аббон Флерийский. — Я, барон, знаю, что вы мудры и опытны, и мне вовсе не хотелось бы подвергать сомнению истинность ваших слов, но согласитесь, что вы сообщили нам слишком много неясного…
— Понимаю, понимаю, — согласился Олден, протирая увеличительное стекло шелковым пышным рукавом. — Я сам виноват, что не стал рассказывать по порядку. Во-первых, как я вижу, у вас, господа, вызывает естественное недоумение тот факт, что я отличил господина шута от государя. Я прав?
— Конечно. До сих пор предполагалось, что они неотличимы.
— Это так, — улыбнулся библиотекарь. — Но не для меня. Видите ли, господин шут — человек, кстати, весьма образованный, — листает книги иначе, чем государь. Он берет их указательным пальцем за правый верхний угол и осторожно переворачивает. А государь листает за нижний правый угол, несколько раз перебрав пальцами для удобства. Эти две манеры слишком резко отличаются друг от друга, чтобы быть присущими одному и тому же человеку.
— А как же вы узнали, какие книги интересовали государя, если он вас не пригласил с собой? — задал Сивард следующий вопрос.
— Тут еще легче. Государь отправился вон к тем шкафам, а к ним никто не притрагивался вот уже года три, с тех пор как я составлял последний каталог. Как вы знаете, ключи от этого собрания находятся у немногих, и посторонний не имеет доступа к тем полкам. Так вот, я просто посмотрел, на каких книгах этой полки не было пыли. Пять или шесть томов государь просто вынул, а затем поставил обратно, наскоро пролистав, — это тоже видно по следам пыли. А три тома изучал довольно серьезно. Он пробыл здесь около шести или семи часов. Я бы никогда не стал раскрывать секреты государя, если бы не тот факт, что он был немного не в себе — на это я обратил особое внимание.
Сивард и Аластер переглянулись. Старик явно уловил этот взгляд и, кашлянув, заметил:
— Позволю себе сказать, что это был тот государь, который интересуется историей охоты и холодным оружием.
Теперь четверо мужчин смотрели на него не отрываясь.
— Я напугал вас, господа? — спросил библиотекарь.
— Нет, — серьезно отвечал Аластер. — Но вы только что предъявили нам неопровержимые доказательства того, что вы владеете одной из самых серьезных государственных тайн. Ведь если я вас правильно понял, вы имели в виду, что государей несколько?
— Конечно, конечно. Именно это, молодой человек. Такому старому зануде, как я, видны многие мелочи, которым никто другой не придаст значения. Когда государь является ко мне несколько раз в неделю, нетрудно сделать вывод, что вкусы его разительно меняются.
Скажем, в понедельник он бегло просматривает новую книгу в коллекции и откладывает ее на потом, явно не заинтересовавшись, зато в четверг с восторгом ее читает. Так бывает, господа, и с обычными людьми, однако не с таким постоянством. Разумное объяснение может быть только одно: несколько человек, похожих как две капли воды и все же вполне самостоятельных, живут одной общей жизнью. И у них это выходит. Поверьте, что никто бы не догадался об этом секрете, если бы не разная манера читать, листать страницы. Тот, кто отвечает за вопросы безопасности, должен особо присмотреться к подобным деталям.
— Великий Боже! — выдохнул граф Шовелен, до сих пор не проронивший ни слова.
— А в чем заключалось ненормальное состояние государя? — спросил Аббон Флерийский, которого сейчас мало интересовали подробности дедуктивного метода барона-библиотекаря.
— Ну разве не достаточно того, что он переоделся другим? Я много лет служу Агилольфингам: знал и покойного императора Морона Четвертого, и нынешнего знаю с младых ногтей, но до сих пор ничего подобного не наблюдал. Ведь государи стали отличаться друг от друга не так уж и давно. Иначе я бы нашел время поговорить об этом с его светлостью.
Барон даже не скрывал, что из всех присутствующих Аластер представляется ему самым надежным и заслуживающим наибольшего доверия.
— Как давно? — быстро спросил Сивард.
— Месяцев пять или около того, — отвечал Олден, подумав. — Меньше полугода, это точно. И потом, не истолковывайте мои слова превратно: я не говорил, что все государи стали отличаться так уж разительно. Некоторая несхожесть наблюдалась мной весьма давно, но была настолько терпимой, что я и полагал большей доблестью хранить эту тайну, нежели тревожить окружающих по пустякам. И не смотрите на меня волком, юноша, — обратился он к одноглазому. — Не думайте, что если я догадался, то и другие могли увидеть различия. Другие не сидят с его величеством по три-четыре часа в замкнутом помещении и не смотрят сквозь увеличительное стекло, как он листает книги. Понимаете, если не знать, то подобная идея и в голову не придет… Да, о чем это я? Ага… Около полугода тому государь, которого интересовала охота и холодное оружие, долго не появлялся в хранилище. А когда появился, то я обратил внимание, что его обращение с книгами стало другим — не таким бережным и аккуратным. Он словно все время кипел изнутри, но ничем не выдавал себя за исключением тех моментов, когда клал книги на стол или ставил их на полку. Мелочь, скажете вы, но мелочей в моем деле не бывает. Когда человек небрежно сует не на свое место прежде любимый и бережно хранимый том, дело неладно.
— Что же вы молчали до сих пор, барон? — с досадой воскликнул рыжий.
— А кто я такой, чтобы обсуждать слова и поступки, а тем более — действия моего государя? — спросил Олден. — Я ответил вам только потому, что догадываюсь — речь идет о вещах очень серьезных.
— Нам нужно идти, барон, — сказал Аластер. — Мы признательны за то, что вы помогли нам. До свидания.
И он двинулся к выходу. За ним последовали, раскланявшись, граф Шовелен и бледный и взволнованный Аббон Флерийский. Сивард на мгновение задержался у выхода, разглядывая старика.
— Должен выразить вам свое искреннее восхищение, — сказал он. — Когда эта заваруха закончится, если вы позволите, явлюсь к вам поговорить о том о сем.
— С удовольствием, — церемонно поклонился Олден. — Думаю, у нас найдется много тем для увлекательной беседы.
Но когда одноглазый уже повернулся, берясь за ручку двери, старик воскликнул:
— Подождите, юноша! Один вопрос, всего один. Как же вы сами их различаете?
— А никак, — ответил Сивард со странной улыбкой. — Вообще не различаю. Для этого есть Аластер и его гвардейцы: они просто знают.
Тиррон, архонт Бангалора, вернулся в свои покои после торжественного приема, на котором присутствовали послы более десяти иностранных государств. Прием длился около трех часов, и архонт был окончательно измучен их бесконечными речами. Переводчики старались вовсю, но большая часть сказанного была слишком невразумительной, чтобы хороший перевод мог спасти дело.
Жители Ходевенского континента были настоящими варварами: и те, что жили на севере, и те, что обитали на юге. Их единственным занятием являлась война. Правда, иногда они торговали, но это тоже больше было похоже на вооруженный грабеж — во всяком случае, с точки зрения цивилизованных людей. Варварские царьки очень долго делили между собой центральную часть континента, и на протяжении более чем шести или семи сотен лет история его представляла из себя сплошную цепь кровопролитных войн и бессмысленных убийств. Однако ничто не может длиться вечно, и ко времени описываемых нами событий на Ходевене установился шаткий мир.
Бангалор с его неисчислимыми богатствами и благословенным климатом всегда привлекал завоевателей с Ходевена. Однако несколько внезапных смертей подряд начисто отбили у тамошних правителей охоту выступать против небольшого островного государства с оружием в руках. Теперь они налаживали торговые и дружеские связи, утомляя и себя, и архонта бесконечными посольствами.
Тиррон едва стоял на ногах.
С огромным трудом он перенес долгую и мучительную процедуру освобождения от пышных парадных одежд и громоздкой, огромной короны-сооружения, давившей ему на плечи невыносимой тяжестью. Архонт изнывал от усталости, и его тошнило от многочисленных сверкающих одежд и украшений, которые цепляли на него во время торжественного выхода на люди. Он изумлялся своим придворным, которые каждый день носили эти драгоценные гири и радовались, если случалось перещеголять остальных так называемым великолепием.
Тиррон отказывался понимать их, таскающих на себе головные уборы из золота и серебра, украшенные рогами, выполненные в виде птичьих голов или морд свирепых хищников.
Со стороны это выглядело внушительно и даже красиво — это он признавал. Но ежедневное пребывание в этом сверкающем склепе, который нужно было таскать на себе в любую жару, — такое положение вещей было выше его понимания. Правда, придворные, в отличие от архонта, не имели права ходить с закрытым лицом, и в этом он им искренне завидовал. Его собственная корона была еще более страшной и напоминала ему клетку. Как, впрочем, и все, что его окружало.
Архонт отказался от обеда и сразу повалился в постель, приказав укрыть себя несколькими теплыми одеялами. Несмотря на это и на то, что в огромном камине разожгли огонь, отчего в небольшой комнате на вершине башни стало жарко, как на солнцепеке, его тело сотрясала крупная дрожь, и холодный пот заливал простыни. Старый слуга, находившийся при Тирроне еще в дни его молодости, несколько раз менял своему хозяину рубахи и постель.
Лекаря не звали.
Все знали, что архонта терзает страшный недуг, доставшийся ему по наследству от предков. Ни одного мужчину из рода Аберайронов не миновала эта тяжелая болезнь, и исцеления от нее не было.
Тиррон лежал пластом, укрытый одеялами до подбородка, и сходил с ума от боли и сознания собственного бессилия. Временами он терял сознание, и тогда оглушительная темнота и пустота наваливались на него, а затем вновь отступали.
Вечером, когда зажгли свечи и задернули шторы на окнах, к Тиррону явился человек в серебряной маске.
Он вошел без стука, внезапно и бесшумно, заставив архонта вздрогнуть от ужаса при своем появлении.
— Плохо? — спросил равнодушно.
Тиррон едва нашел силы, чтобы разлепить пересохшие, шелушащиеся губы и ответить:
— Да. Сегодня еще хуже.
Человек в серебряной маске протянул высохшую костлявую руку и нащупал жесткими пальцами пульс. Жилка билась и вздрагивала под кожей бешено и неровно.
— Тебе недолго осталось, архонт, — процедил Эрлтон сквозь зубы. — Тебе снова нужно принимать лекарство.
— Дай, дай скорее, — прохрипел Тиррон.
— Нет, сперва нам нужно договориться о цене.
— Чего ты хочешь? — архонт не смог произнести слова вслух, и человек в серебряной маске скорее догадался о смысле сказанного по движению его губ.
— Новой услуги.
— Я сделаю.
— Ты отдашь приказ напасть на Великий Роан!
Как бы ни было плохо архонту, как ни туманилось его сознание, как ни безразличны были ему земные дела, он оторопел.
— Ты безумен! — выдохнул он. — Это же самоубийство.
— Я все продумал, — сказал человек в серебряной маске. — Не такое уж это безумие, как кажется на первый взгляд. Да и потом, у тебя просто нет выбора.
— Выбор всегда есть, — молвил Тиррон, пытаясь взять в себя руки.
Но слабое тело отозвалось такой волной боли и слабости, что минутная вспышка воли тут же угасла.
— Нет у тебя выбора, — сказал Эрлтон. — Ты прикажешь своим воинам одеться эмденскими солдатами и горцами Рамона и нанести двойной удар по Ашкелону.
Тиррон молчал. Все его силы сейчас уходили на то, чтобы не кричать от боли. Ему казалось, что под ребрами у него поселилась змея, которая медленно выгрызает его внутренности и пускает в зияющие раны страшный яд. Перед глазами архонта плыл зеленый туман; в ушах стучали барабаны, адской болью отдаваясь в затылочной части. Тело стало ватным и более не слушалось его. Он знал, что умирает, но это было не столь страшно. Гораздо хуже было то, что Тиррону было известно, какой долгой и мучительной может стать его агония — она затянется на долгие месяцы, в течение которых он станет молить о смерти, как об избавлении.
То, что требовал от него Эрлтон, было ужасно. Но ему необходимо лекарство.
— Ты подпишешь бумагу? — насмешливо спросил человек в серебряной маске.
— Да…
— Тогда я дам тебе лекарство, как только ты это сделаешь.
И Эрлтон показал архонту маленький пузырек со спасительным снадобьем — матового стекла с пробкой в виде змеи.
— Давай, давай я подпишу! — выкрикнул архонт, и от этого крика кровь пошла у него из ушей и носа, заливая белый шелк простыней.
Эрлтон безразлично смотрел на страдающего человека. Он развернул перед глазами измученного архонта длинный свиток, протянул ему неведомо откуда добытое перо, и Тиррон торопливо нацарапал внизу несколько слов. Только тогда маг откупорил пузырек и вручил его больному.
Выйдя из библиотеки, герцог Дембийский отправился на второй этаж дворца. По дороге к нему присоединились четверо гвардейцев. Граф Шовелен с изумлением наблюдал за слаженными действиями великанов: он все время находился рядом с Аластером и не спускал с него глаз, однако же не видел, чтобы тот подавал какие-либо знаки своим воинам, и не слышал, чтобы герцог издал хоть один звук. Но все же гвардейцы каким-то невероятным образом поняли своего командира и, не задавая вопросов, двинулись за ним.
Аббон Флерийский шел в стороне, будто сам по себе, погруженный в раздумья. Казалось, все прожитые годы внезапно обрушились на него, и он выглядел как дряхлый старец, погруженный в скорбь. А скорбь никого не красит. Он напряженно раздумывал над тем, что и когда упустил; почему близнец повел себя таким странным образом; почему он остался наедине со своими проблемами и не пришел за помощью ни к кому из своих верных друзей. Чувствовал ли он, что у него есть друзья, или тяжесть ответственности и оглушительное одиночество сломили его? Если это так, то кто станет следующей жертвой?
За все время существования династии Агилольфингов, а следовательно, и близнецов правящего государя, никогда не случалось подобных происшествий.
Сивард Ру думал приблизительно о том же. Странно, но именно этот резкий и грубоватый человек, которого никто не мог заподозрить в излишней сентиментальности и добросердечности, надеялся, что близнец сможет предоставить им простое и убедительное объяснение, которое снимет с него подозрения в убийстве.
Они еще не дошли до покоев близнеца, когда им навстречу выбежал взволнованный слуга.
— Ваша светлость! Ваша светлость! Как хорошо, что вы здесь! Господин шут умирает!!!
Аластер оглянулся на своих спутников и бросился по коридору огромными прыжками. В считанные секунды преодолев оставшееся расстояние, он скрылся за дверью. Гвардейцы метнулись за ним, и уже следом торопились Сивард, Аббон и посол Шовелен.
Когда они вошли в маленький зал, обитый голубым шелком, первое, что бросилось им в глаза, — это распростертое на ковре тело в пестрых одеждах. Колпак и бубенцы валялись рядом. Сивард подошел к шуту и опустился на ковер рядом с ним. Лицо мертвеца было спокойным и даже немного торжественным. Не было похоже, чтобы он чего-то испугался или чувствовал, что умирает.
— Ты успел? — поднял Сивард свой единственный глаз на застывшего в молчании Аластера. — Он был… жив?
— Да, — тихо ответил герцог.
— Он что-нибудь тебе сказал?
— Нечто странное. Он сказал: «Там его больше нет». Я понятия не имею, что он хотел сообщить нам.
— А где же государь? — осторожно спросил Шовелен. — Что здесь делает шут?
— Это не шут, — обернулся к нему Аластер. — Это и есть тот близнец, о котором говорил нам библиотекарь. Он снова переоделся шутом.
— Кто же убил его?
— Не знаю. Надо, чтобы Сивард здесь все хорошенько осмотрел. А нам пока делать тут нечего. Аббон, ты понимаешь, что могли значить его предсмертные слова?
— Догадываюсь. И упаси Боже, если я окажусь прав.
— У меня странное ощущение, — молвил начальник Тайной службы, оглядываясь по сторонам. — Где тот слуга, который нашел его?
— В коридоре. Его охраняют Лекс и Нарда, — ответил одноглазому один из гвардейцев.
— Мне нужно немедленно допросить его. Я почти уверен, что этого близнеца никто не убивал.
— Ты хочешь сказать, что он сам?..
— Похоже на то. Но с уверенностью я смогу говорить об этом только часа два-три спустя. Аластер, вели кому-нибудь отправиться за моими следователями: я сейчас напишу записку.
Пока Сивард торопливо писал распоряжение своим подчиненным, то и дело попадая пером мимо чернильницы и разрывая тонкую бумагу резкими движениями, Аластер отвел Аббона Флерийского и Шовелена в сторону.
— Ну, — сказал он, обращаясь к магу. — Теперь уже нельзя тянуть: рассказывай, что тебя так тревожит в последнее время.
— Извините, граф, — молвил Аббон и потянул великана за рукав. — Наклонись, дай ухо.
И торопливо прошептал всего несколько слов. Насколько Шовелен разбирался в людях, герцога эти короткие фразы потрясли до глубины души.
— Нет, не может быть. При чем тут… Я бы почувствовал.
— А если нет? — спросил маг. — Я вот тоже ничего не могу обнаружить, и, заметь, именно это меня и беспокоит. Я хочу, чтобы мы с тобой немедленно выехали. Лучше раз и навсегда уяснить себе, что происходит. Правда, еще пару дней тому назад Сивард по моей просьбе проверял целость и сохранность тайника, но береженого Бог бережет — давай убедимся лично.
— Согласен, — пророкотал великан. Он обернулся к послу Шовелену и произнес с сожалением:
— Граф, я вынужден просить вас поскучать какое-то время без общества. Вам и вашему племяннику будет предоставлено все, что вы ни пожелаете, а мы покидаем вас по неотложному делу.
— Какие могут быть разговоры? — ответил посол. — Вы и так проявляете чрезмерную любезность по отношению к моей персоне. Разумеется, я помню о взятых на себя обязательствах и буду рад хоть чем-то вам помочь.
С этими словами он коротко поклонился присутствующим и отправился к себе, чтобы отдохнуть от последних потрясений. Шовелен искренне рассчитывал погрузиться в бассейн на несколько часов, а затем выспаться в течение суток, а то и больше. Он не питал иллюзий и понимал, что находится уже в том возрасте, когда о здоровье нужно особенно заботиться, иначе оно напомнит о себе самым неприятным и недвусмысленным образом.
Сивард дождался прихода двух своих помощников, подающих огромные надежды в сыскном деле, и занялся вместе с ними изучением тех мелочей, которые, собственно, и решают все в ходе следствия.