Угрюмова Виктория. Двойник для шута

   Сперва его понесло совсем в другую сторону, и целых два, а то и три дня я о нем ничего не знал, это уже после, как вы понимаете, вызнал его подноготную. Но, говорят, он сыпал золотом направо и налево и все толковал про какой-то спор: дескать, нужен ему лучший из лучших, а уж за ценой он не постоит. Словом, какой-то дурак и сболтнул ему про Джоя. А с другой стороны, почему — дурак? Иначе как бы Красная Борода деньги зарабатывал?
   — Но Джой в конце кту-талау уже не работает, — тихо сказал Мыш. — Он же отдыхает. И никогда не пропускает роанский турнир. С чего бы это он взялся за заказ?
   — Из-за денег? — тут же поинтересовался Коротышка. — Трудно поверить, что Джой польстился даже на самую крупную сумму, которую могут посулить за провоз контрабанды.
   — Может, вам известно, что он должен был провезти? — осторожно спросил Алмерик.
   — Да, хотя мы и не имеем права сказать, что это. И запрет этот установлен не Одноглазым.
   — Может, хоть намекнете, кем? — подмигнул хозяин. — Кем установлен запрет? Я больше стану соображать.
   — Герцогом Дембийским, — ответил Крыс.
   — Ого! Тогда ничего не спрашиваю, — сказал Алмерик. — Но отвечаю: из-за азарта. Я сам не присутствовал при разговоре, но мои ребята утверждают, что бангалорец слишком ловко повел разговор и буквально вынудил Джоя принять его условия. Намекают также на то, что они с Джоем заключили что-то вроде пари, а вы сами знаете, как трудно отказаться от выгодной сделки, да еще и обставленйой так ловко.
   — Нам нужно подробное описание этого бангалорца.
   — Ничего проще — сейчас позову одного из трактирных слуг: он присутствовал при заключении этого договора. Малый он смышленый, думаю, хорошо рассмотрел этого «нанимателя». Ах ты, драный пес! Своими бы руками шею ему свернул, если бы отыскал негодяя!
   — Ни в коем случае! — предостерегающе поднял руку Коротышка. — Теперь его поганая жизнь для нас так же дорога, как и собственная. Иначе что он нам расскажет?
   В последний день турнира должно было состояться три поединка. Первые два определялись при помощи жребия, в третьем должны были состязаться победители предыдущих.
   Случай определил, что противником унанганца Лагуамбона будет князь Элдеред Телленгит, а Бодуэн Кейденский должен был оспаривать право первенства у рамонца Амхарау.
   Казалось, амфитеатр был не способен вместить еще больше людей, чем накануне, и все же люди решили эту проблему. Чтобы посмотреть последний тур и своими глазами увидеть победителя, зрители были согласны почти на все: женщины сидели на коленях у своих кавалеров; молодежь примостилась в проходах; некоторые даже являлись со своими креслами и искали, где бы их можно было установить. Все ждали исхода первого поединка, затаив дыхание.
   Только император вел себя немного странно. Он почти не смотрел на арену, на которой два великолепных воина сейчас делали круг почета, приветственно размахивая сверкающими клинками. Публика ревела и выла, восхищаясь своими любимцами. И когда соперники склонились перед владыкой Великого Роана и его супругой в низком поклоне, государь вяло приветствовал их, даже не подняв глаз на обоих мужчин. Заметив это, Арианна постаралась загладить неловкость, ослепительно улыбнувшись и пожелав обоим воинам удачи, потому что сила, мастерство и прочие достоинства уже у них есть. Окрыленные ее любезностью воины пришпорили коней и вылетели на исходные позиции.
   Ортон устало закрыл глаза и безвольно свесил руки с подлокотников.
   — Что с вами, государь? — тревожно спросил Аббон Флерийский, глядя на уставшее лицо императора. Тот поднял на мага затуманенный взгляд.
   — Что? А ничего, ничего, добрый Аббон. Просто смертельно устал за эти три дня: крики, шум, лязг оружия. Надоело.
   Сивард осторожно тронул мага за руку и, когда тот обернулся, прошептал ему на ухо:
   — Что это с государем? По-моему, вчера ему нравился турнир.
   — По-моему, тоже.
   — Ведь это тот же самый близнец? — спросил Сивард.
   — Надо узнать у Аластера, если он, конечно, захочет открыть свои секреты.
   Герцог Дембийский будто почувствовал, что говорят о нем, — приблизился к одноглазому и его собеседнику, вопросительно поднял правую бровь.
   — Близнец вчерашний? — одними губами спросил у него рыжий.
   Аластер кивнул головой в знак согласия.
   — С ним что-то странное — ты присмотрись, пожалуйста. Может, я становлюсь излишне мнительным и осторожным, но император слишком резко устал, и самочувствие у него как-то вдруг ухудшилось.
   — Спасибо, что сказали, — герцог успокаивающе похлопал огромной ладонью по колену мага. — Я буду внимателен.
   — Ну и слава Богу! — выдохнул Сивард. — Правду говоря, хотелось бы в этот день не сталкиваться с дополнительными проблемами. У нашего противника остался последний шанс. Если бы я был на его месте, попытался бы выжать максимум из заключительного дня турнира.
   — Что касается твоей позиции, то я ее уже наизусть выучил. Мне бы еще знать, что думает враг, — всплеснул руками Аббон. — Только мы предполагаем, а он еще и делает. Постоянно что-то делает! Проклятые запреты монхиганов!
   — Что ты имеешь в виду?
   — И ведь нет их, а я ничего с этой силищей поделать не могу. Только сам Ортон это одолеет… если у него получится, конечно. А что такое Аббон? Просто маг, вынужденный крутиться в замкнутом кругу, который очертил кто-то, гораздо более мудрый и могущественный. Он все предусмотрел, этот мудрец, а вот теперешнюю крайнюю нужду — нет! И что мне делать прикажете, господин начальник Тайной службы?
   — Да чего ты на меня взъелся? — опешил Сивард. — Все одурели, право слово.
   Императрица еще не заметила ничего чрезвычайного: ее действительно захватил поединок. Она всегда любила красивые вещи или тех, кто умеет красиво что-либо делать. Ее одинаково восхищали талантливые писатели и поэты, искусные кузнецы и ювелиры, портные или вот эти воины, в совершенстве владеющие оружием.
   Алейя Кадоган удобно устроилась рядом с Арианной и сказала:
   — Для обычных воинов эти двое сражаются весьма и весьма неплохо. Что думаешь, дорогая?
   На арене черно-красно-белый рыцарь в алом шлеме все еще сдерживал натиск гиганта Лагуамбона. Элдеред двигался легко и непринужденно, но было видно, что он немного уступает в силе и выносливости рыжему унанганцу. Правда, превосходит того в мастерстве. Шансы у них были практически равны, и такой поединок мог длиться часами, однако у состязающихся их было всего только два.
   — Что я думаю? — переспросила Арианна. — Хотелось бы верить, что ловкость, изящество и стиль окажутся решающими, но, если честно, унанганец представляется мне несокрушимой глыбой.
   — Вот и я о том же, — вздохнула баронесса. — Один ловок, а другой силен.
   Между тем Аббон Сгорбленный тоже обратил внимание на недомогание императора.
   Ортон был одет в синие легкие одежды, которые обычно шли к его глазам, сверкавшим как сапфиры. Но сейчас глубокий темно-синий цвет подчеркивал смертельную бледность и некоторое пожелтение кожи, на лбу выступил холодный пот, и молодой человек то и дело промокал его тонким батистовым платком.
   — Что с вами, государь?
   — Жарко, князь. Просто очень жарко.
   — А как вы себя чувствуете?
   — Усталым, но неплохо. Мне следует отдохнуть после этого турнира, но до конца дня я вполне продержусь.
   — Может, предложить Вашему величеству прохладительного? — предложил один из гвардейцев.
   — А вот это дельная мысль, — улыбнулся Ортон, но улыбка получилась вымученной и неубедительной.
   — Ты слышал? — тревожно спросил Сивард у мага. — Ему становится все хуже и хуже. Обрати внимание на этот цвет лица — в гроб краше кладут. Это может иметь какое-нибудь простое объяснение?
   — Не спрашивай. Возможно, действительно устал или вчера перегрелся — хотя как это ему удалось под балдахином? Перенервничал, перенапрягся, если глаз с арены не спускал, да и не ел ничего. Если так, то все обойдется.
   — А может, мы упустили что-то, не уберегли — и тогда это начало конца.
   — Что ты как плакальщица! — взвился одноглазый, вертя головой в разные стороны. — Ну на полет стрелы никто чужой не подходил же!
   — Я ничего, ты спросил — я ответил. А если тебе не нравится ответ, кто виноват.
   Они надулись друг на друга и замолчали. На душе у обоих было тревожно. Сивард скосил глаза в сторону Аббона Сгорбленного: он никогда не был особенно близок с князем Даджарра, однако стойкость и несгибаемая воля последнего весьма импонировали одноглазому, и он часто искал для себя поддержки и утешения, просто наблюдая за ним. Спокойное лицо Аббона Сгорбленного заставляло его поверить, что все еще исправимо.
   Но не теперь.
   Князь Даджарра о чем-то шептался с Теобальдом, то и дело бросая на императора короткие красноречивые взгляды. Сивард подавил рвущийся наружу вопль негодования. Он просто представить себе не мог, что несчастье может произойти так незаметно, обыденно и просто. Убийств он повидал на своем веку немало, и всегда это было чьим-то горем и чьей-то болью; иногда скорбел сам Сивард. Но там он хотя бы понимал, что случилось. А сейчас угасающий император, которого, возможно, уже поразила невидимая рука врага, не мог рассчитывать ни на защиту, ни даже на отмщение. Если то, что творилось с государем, было результатом чьего-то злого умысла, то одноглазый и представить себе не мог, как он был воплощен в действительность.
   Размышляя о происходящем, Сивард совершенно отвлекся от событий, которые разыгрывались на арене, прямо у него под носом. А там Лагуамбон с устрашающим ревом молотил мечом по щиту Элдереда Телленгита. Князь не мог выдерживать больше этот бешеный натиск и отступал шаг за шагом — все дальше и дальше. Наконец он споткнулся, потерял равновесие и, не удержавшись, рухнул на спину. Лагуамбон приставил острие своего огромного клинка к его груди и потребовал, чтобы альворанец признал себя побежденным. Тот попытался предпринять еще одну попытку, но с грохотом распростерся на земле, раскинув руки.
   Толпа замерла, и в наступившей тишине стало слышно, как раздосадованно вскрикнул король Лодовик Альворанский.
   — Соболезную вам, граф, и вам, Трои, — пожал плечами Аластер, обращаясь к своему другу.
   — Что вы, герцог, — усмехнулся Шовелен. — Элдеред — прекрасный воин, и я не хочу сказать о нем ничего худого, однако же мне никогда не казалось, что он может защищать славу и честь страны в турнирах такого высокого уровня.
   — В самом деле?
   — Представьте себе, герцог.
   Слуги уносили с поля тело поверженного рыцаря; Лагуамбон ушел, тяжело опираясь на плечо своего оруженосца. Его усадили в отдельную ложу под маленьким навесом, куда сбежались слуги и лекари. Унанганца разоблачили и вытерли влажными тряпками, смоченными в отваре целебных трав, поднесли ему питье и огромный кусок жареного мяса на золотом блюде. Двое пажей усердно обмахивали его опахалом.
   А толпа уже приветствовала оглушительными криками следующую пару: Бодуэна Кейденского и Амхарау Красноклювого.
   Здесь все прошло не настолько гладко, как в случае с предыдущими претендентами на корону роанского турнира.
   Ни от кого не укрылось, что Бодуэн поклонился обоим императорским величествам одинаково почтительно и с грациозностью вельможи и искушенного царедворца, а вот рамонский вождь откровенно любовался красавицей государыней. И преклонил колено прямо перед ее креслом.
   — Я добуду победу и посвящу ее вам, Ваше величество! — сказал он на роанском. И хотя говорил Амхарау с акцентом, понять его было можно.
   — Благодарю вас, храбрый воин, — ответила Арианна с неподражаемым достоинством. — Я уверена, что эта победа достойна даже императорской короны, — и было в ее тоне нечто такое, что заставило молодого вождя вспыхнуть до корней волос.
   — Браво, браво, — шепнул императрице Аластер, когда оба соперника отъехали от императорской ложи. — Вы поставили его на место твердо и весьма деликатно. Вы настоящая государыня, Ваше величество.
   — Спасибо, — лукаво улыбнулась Арианна. Тут она обратила свой взгляд на Ортона и снова встревожилась. — А что вы, супруг мой? Как вы себя чувствуете?
   — Благодарю вас, Арианна, — вяло усмехнулся Ортон. — Все хорошо, только вот одолевает сонливость. Господа, у меня к вам просьба: вдруг меня разморит, будите нещадно. Иначе гости могут обидеться.
   — Конечно, конечно, государь, — успокоил его Теобальд.
   — Не нравится мне это, — снова зашептал Сивард прямо в ухо Аббону.
   — Дай мне покой, егоза! — так и шарахнулся тот. — И так тошно, а тут еще твои комментарии.
   Лагуамбон стоял в стороне и внимательно следил за ходом поединка между Бодуэном и Амхарау. Симпатии зрителей поделились ровно на две половины: одним нравились молодость, красота и звериная грация рамонского вождя; другим по душе был изысканный и утонченный Бодуэн, покоривший немало женских сердец.
   Это была удивительная схватка грозного медведя с ослепительно сверкающими клыками и стремительного гордого орла с окровавленным клювом. Противники стоили друг друга, видели друг друга в деле и знали, чего можно ожидать. Клинки, скрещиваясь, звенели и высекали искры; публика рукоплескала; фанфары гремели — и Арианна почувствовала, что у нее тоже начинает кружиться голова.
   Внезапно стон разочарования пронесся над рядами зрителей: Бодуэн был повержен рамонским вождем, причем он свалился, оглушенный единственным точным и невероятно мощным ударом. Амхарау потребовалось всего двадцать минут, чтобы решить исход боя.
   Оруженосцы унесли с арены сине-белого рыцаря, бессильно распростертого у ног победителя, а герольды объявили перерыв, после которого Лагуамбон Унанганец и Амхарау Красноклювый должны будут сражаться за главную награду — корону роанского турнира.
   Ее торжественно вынесли на бархатной подушке цвета утренней зари двое гвардейцев и возложили на колоннообразную подставку, вырезанную из розового оникса и украшенную ярко-розовыми турмалинами и бледными рубинами. Сама корона была настоящим произведением искусства, не говоря уже о том, что стоила огромных денег.
   Император, похоже, чувствовал себя значительно лучше. Он больше не обливался холодным потом, и глаза его не слипались от усталости, так что его придворные немного расслабились. Но вдруг Ортон спросил тихим прерывающимся голосом:
   — Кто победил?
   — Амхарау, Ваше величество, — ответил Аббон изумленно.
   — Странно, что я не видел. Но не беда. Пусть продолжают.
   — Что он говорит? — испугалась Арианна.
   — Не знаю, — отозвалась баронесса Кадоган. — Но теперь главное — чтобы никто ничего не заметил. По-моему, он болен.
   — Его нужно увести отсюда, — сказал Сивард, — ему плохо.
   — Осталось совсем немного, — пожал плечами Теобальд. Он несколько минут молчал, оценивая обстановку, затем решился: — Что ж, если продлить перерыв перед заключительным поединком, то мы можем обернуться до дворца и обратно и доставить сюда здорового императора. Во избежание ненужных толков. Государыня, вы поедете с нами?
   — А как лучше? — спросила Арианна, обращаясь к Аластеру. — Что вы посоветуете, герцог?
   — Оставайтесь на месте, если считаете это возможным, мы с Теобальдом справимся. Ваше величество, готовы ли вы следовать вместе с нами?
   — Странный вопрос, дорогой Аластер. Можно подумать, что я когда-либо мог перечить тебе. Если ты решил уехать отсюда, то, право, я очень рад. Мне теперь же нужно отдохнуть. Вообразите, господа, какая красота — прохладные простыни, легкие напитки, тихая музыка. Здесь шумно, господа, слишком шумно. Как ваши уши выдерживают этот страшный скрежет?
   — Он бредит. Быстрее.
   По знаку командира гвардейцев телохранители окружили императора, и он, довольно бодро поднявшись с места, двинулся к поджидавшему его экипажу.
   — Алейя, — испуганно спросила молодая государыня. — Что это… с императором?
   — Надеюсь, что это обычное переутомление и результат общего перегрева. На нем слишком темные одежды, возможно, это как-то повлияло. Не беспокойтесь: во дворце им тут же займутся, а нащи молодцы быстро доставят сюда надежную замену. Ох, хоть бы меня кто заменил: я тоже ужасно устала.
   — Тебе не нравится турнир?
   — И тебе однажды разонравится, дорогая моя. Просто для этого нужно время и еще раз время. Первые десять-пятнадцать раз действительно захватывает дух, а после привыкаешь и считаешь, что три дня — это многовато для того, чтобы несколько сотен бойцовых петухов выясняли между собой отношения. И дня достаточно.
   Как Аластер и обещал, они с Теобальдом очень быстро исполнили задуманное, и уже спустя полчаса император, только облаченный в темно-красные, шитые золотом одежды, занял свое место подле супруги. Поэтому те из зрителей, кто обратил внимание на отъезд его величества, получили исчерпывающее и наглядное объяснение: императору стало жарко, и он побывал во дворце, чтобы освежиться и переодеться. Об этом незначительном факте почти сразу забыли: такое случалось довольно часто.
   — Как он? — спросил Аббон Флерийский, едва исполинская фигура Аластера возникла в ложе.
   Тот сделал красноречивое движение бровями и покосился на Арианну. Затем ответил довольно внятно:
   — Уже не о чем беспокоиться. Разберешься во дворце.
   Увидев, что все титулованные особы вновь находятся на своих местах, церемониймейстер явился к Аластеру за разрешением начинать третий, решающий поединок.
   Под пение фанфар Амхарау и Лагуамбон стали медленно съезжаться друг с другом. Поскольку оба были выходцами с Ходевена, то вместо обычных копий, принятых в такого рода турнирах, воины были вооружены яхадинами — тяжелыми, в два человеческих роста длиной, снабженными многочисленными крючьями и лезвиями. И хотя сейчас эти кошмарные орудия убийства были снабжены защитными чехлами, ими все равно можно было серьезно покалечить противника.
   Уклоняясь от удара рыжего унанганца, Амхарау легко соскользнул с седла и повис у правого бока коня. Яхадин Лагуамбона пронзил воздух в том месте, где он был секунду назад. А рамонец, изогнувшись, как дикая кошка, вцепился в ногу соперника и дернул с такой силой, что унанганец был выкинут из седла. Другой бы на его месте просто грянулся оземь, но Лагуамбон сумел сделать в воздухе головокружительное сальто и приземлился на полусогнутые ноги. Конь уносил рамонского вождя прочь, но его противник долго не думал: разбежался, используя свой яхадин, как простой шест, и взвился в воздух. Он летел, словно огромный снаряд, пущенный исполинской рукой, — и изо всех сил ударил Амхарау ногами в спину. Скорость, с которой несся рамонский жеребец, спасла его господина от серьезных увечий, но и он не удержался на спине коня.
   Теперь оба воина были пешими. Они отбросили свои великанские копья и обнажили мечи.
   Унанганский меч — кривой, с расширяющимся к концу лезвием и витой гардой, полностью закрывающей кисть, столкнулся с шедевром рамонских мастеров — прямым двуручным красавцем, годившимся только для таких гигантов, как Амхарау Красноклювый. Сверкали в лучах вечернего солнца серебряные рога на шлеме Лагуамбона, злобно щерилась с черного щита голова саргонской гадюки. И свирепо глядел рубиновыми глазами царственный орел, венчавший шлем рамонца.
   Битва была долгой. Они сталкивались с грохотом и воинственными криками, рубили с плеча, использовали редкие приемы борьбы и окончательно покорили публику. Выбрать достойнейшего было почти невозможно. Но абсолютного равенства все равно не бывает, и рано или поздно, но объявляются победитель и побежденный.
   На этом турнире скорбная участь побежденного досталась Лагуамбону. Можно долго спорить о том, просто ли ему не повезло, или Амхарау Красноклювый был мощнее и ловчее, был бы исход сражения другим в следующий раз, — но только стоит ли тратить время на праздные разговоры. Победитель роанского турнира определился. Им стал Амхарау Красноклювый, и ему принадлежала корона.
   Ходевенцы визжали так, что уши закладывало.
   Рамонец подошел к императорской ложе и преклонил колени перед государем. Ортон — юный и прекрасный как никогда — поднялся со своего места и с ослепительной улыбкой возложил драгоценное украшение прямо на шлем победителя. Драгоценные камни осветили лицо Амхарау, заставив его глаза сверкать еще ярче.
   — Император! — торжественно и громко произнес рамонский вождь. — Я обещал посвятить эту победу главному украшению твоей короны — государыне Великого Роана, императрице Арианне. Но победа эта не так значительна и весома, чтобы я не краснел, прося императрицу принять корону победителя в свои руки! Я прошу милости, великий государь, и смиренно жду, что ты согласишься даровать ее мне!
   — Учтивая речь, — сказал Шовелен, обращаясь к Аластеру. — Гладкая речь, но дерзкие слова и страшный смысл. Так и возникают международные конфликты. Если рамонец говорит, что он смиренно просит, то отказывать ему нельзя: это самое страшное оскорбление. Впрочем, — усмехнулся граф, — самых страшных оскорблений в Рамоне столько, что хватит на весь остальной мир и еще останется.
   — Что ж, у императора нет выбора, — пожал плечами герцог Дембийский. — Интересно, чего попросит этот юноша.
   — Боюсь, герцог, что я догадываюсь. Ему нужна еще одна победа — гораздо более почетная.
   Шовелен оказался прав. Когда император милостиво кивнул и ответил, что он исполнит просьбу победителя, ибо уверен, что рыцарская честь последнего не допустит, чтобы он возжелал чего-либо недостойного, Амхарау воскликнул:
   — Я вызываю на поединок этого могучего и славного воина, дабы победой над ним доказать, что я воистину имею право посвятить свою славу прекраснейшей из прекрасных!
   — По-моему, — заметила Алейя Кадоган вполголоса, — он объясняется тебе в любви, Арианна.
   — Не могу сказать, что мне это приятно.
   — Но он же такой красавец.
   — Алейя, не мучай меня.
   Тем временем император спросил:
   — Какого воина ты хочешь вызвать на поединок?
   — Вот этого! — молвил Амхарау, указывая на Аластера.
   — Господи! — вырвалось у Аббона Флерийского.
   — Нет! — прозвучал твердо и непреклонно голос Ортона. — Этот воин мне, своему господину, дал клятву не принимать ничьего вызова и никогда не участвовать в турнирах. Но ты можешь выбрать любого другого роанского рыцаря.
   — Ваше величество, — сказал Красноклювый. — Насколько мне известно, гвардейцы императора никогда не принимают участия в этом состязании, словно заведомо уверены в своем превосходстве. Я хочу состязаться с лучшим из них на глазах у всех, чтобы все видели, что любой воин может быть однажды побежден другим.
   — Что скажете, господа? — спросил Ортон, поворачиваясь к своей свите. — Что скажет государыня?
   — Думаю, вождь Амхарау сочтет себя оскорбленным, если его вызов никто не примет, — ответил Теобальд. — И поэтому, если позволит мой государь, я сражусь с ним здесь, на арене, при всех. Все равно мы бы предложили ему это состязание.
   — Что ж, — сказал император, — благословляю вас, господа.
   А когда Теобальд вышел из ложи, на ходу раздавая приказания своим воинам, добавил:
   — Надеюсь, это отучит молодого человека от самонадеянности.
   — Уверен, — улыбнулся граф Шовелен, вспоминая поединок, свидетелем которого он был не так давно.
   — Это правда? — спросила Арианна у Алейи Кадоган. — Правда, что герцог клятвенно обещал не принимать участия в турнирах?
   — Да, конечно.
   — Почему?
   — Дело в том, дорогая, что однажды победитель турнира оказался слишком, слишком слабым противником и по несчастливой случайности Аластер убил его.
   До сих пор Амхарау Красноклювый выглядел грозным противником, да и все рыцари, собравшиеся на турнир, производили впечатление могучего воинства, но теперь публика застыла в почтительном молчании.
   Теобальд в полном боевом облачении верхом на вороном скакуне — гораздо более мощном и высоком, чем остальные кони, выехал на арену. Шлем в виде головы дракона сверкал изумрудными глазами, высокий гребень опускался до середины лопаток. Крылатые наплечники делали его плечи — и без того невероятно широкие — еще больше, двойной ряд шипов шел по спине. А сами латы, черные, с зеленоватым отливом, были похожи на бронированную шкуру какого-нибудь чудовища. Теобальд держал в руке тяжелый топор с фигурным лезвием.
   — Может, Террил, тебе не стоит смотреть? — тревожно спросила императрица у графини Ойротской. — Теобальд — искусный воин, но нужно ли тебе волноваться?
   — Отчего же, напротив. Я давно не видела своего супруга в деле и с удовольствием полюбуюсь на него.
   Все присутствующие постоянно забывали, что юная государыня еще никогда не являлась свидетелем того, как сражаются гвардейцы, и по этой причине беспокоилась об исходе поединка. Император и члены его свиты обменялись лукавыми улыбками.
   Амхарау так и не понял, что с ним произошло. Он скакал во весь опор, нацелив острие яхадина в грудь Теобальда, и он точно видел, что граф даже на волосок не отклонился. Но в последний момент копье словно увязло в камне — с таким же результатом рамонец мог со всего размаху врезаться в гору. Теобальд схватил конец яхадина, и… скакун Красноклювого даже на задние ноги присел, остановившись перед этой несокрушимой силой, а его господин был брошен вперед силой инерции и только невероятным напряжением мускулов остался в седле. Амхарау почувствовал, как волосы начинают шевелиться у него на голове. А гвардеец рванул изо всех сил древко копья на себя, и поскольку рамонец все еще крепко держал его, то он просто был брошен на землю вместе со своим конем.