Угрюмова Виктория. Огненная река

   – Я вижу перед собой Рогмо сына Аэдоны, наследника Энгурры и потомка Гаронманов? – обратился к нему самый молодой эльф с прозрачными, холодными, как море, бирюзовыми глазами и белыми до голубизны волосами. Он выглядел как ровесник Рогмо, а значит, был старше последнего на какие-нибудь пятьсот-шестьсот лет. Кто их, эльфов, разберет?
   – Да, я Рогмо сын Аэдоны, князь Энгурры, – сделал тот ударение на окончании фразы.
   – Верно ли я понял тебя, сын Аэдоны? – внезапно вмешался в их разговор ослепительный эльф на белом как снег коне. Его сиреневый костюм с зеленой вышивкой являл собой чудо портновского или уже не портновского, а колдовского искусства. Впрочем, когда речь шла об эльфийских мастерицах, ошибиться было совсем нетрудно.
   – Прежде чем отвечать на вопросы, я был бы рад узнать, кто почтил меня своим прибытием, – слегка поклонился князь.
   – Я Мердок-ап-Фейдли, глава рода Морских эльфов и потомок Гаронманов, это мои сыновья – Браннар-ап-Даррах, Векдор-ду-Фаззах и Корран-ит-Натар, а также члены нашего рода.
   Полуэльф отметил про себя, что, кроме сыновей, остальных своих спутников князь ап-Фейдли не счел нужным представлять.
   – Я счастлив приветствовать тебя, славный Мердок ап-Фейдли, о котором так много хорошего рассказывал мой отец. И мне горько, что именно я принес тебе горестную весть – Аэдона мертв, и отныне я князь Энгурры.
   Прекрасное лицо Морского эльфа исказилось от боли и горя. Но уже через секунду его прозрачные глаза заполыхали гневом.
   – Ответь мне, князь. И пусть мои вопросы не покажутся тебе несправедливыми и нетактичными. Я слишком стар и слишком много прожил на свете, надеюсь, что заслужил право спросить тебя кое о чем. Во-первых, мне сообщили, что ты странствуешь в свите принцессы Коттравей. Ответь, князь, с каких пор эльфийские государи поступают на службу к людям? Ведь ты уже не простой меченосец, и поверь, что я искренне скорблю о том, что вынужден напоминать тебе о твоих обязанностях правителя. Кто заботится сейчас о жителях Энгурры, кто правит в твоих землях?
   Рогмо видел, что эльф хочет спросить еще и о том, отчего Аэдона сделал преемником именно его, сына человеческой женщины – зная, сколь непримиримо относилось к этому все его многочисленное семейство. Полуэльф кусал губы, кипя от негодования, что ему предъявили, хоть и не напрямую, обвинение в чем-то похуже преступления. Но он не считал себя вправе выдавать тайну своей госпожи. Была затронута его честь, и гордость требовала не пускать все на самотек; но честь и гордость приказывали также молчать, храня свои и чужие секреты.
   Каэтана поняла, что происходит, и выехала вперед на своем красавце Вороне, который сразу же стал скалить зубы, пугая эльфийских коней. Они заплясали, порываясь отойти в сторону от нахала.
   – Полагаю, князь, что это мне следует ответить на большинство твоих вопросов, – сказала она, обращаясь к остолбеневшему эльфу. И улыбка ее была какая-то особенная, загадочная и теплая.
   Спутники Мердока ап-Фейдли с удивлением увидели, что он смотрит на принцессу Коттравей не так, как смотрят царственные эльфы на человеческих женщин. А еще на ее мечи, хотя, конечно, нечасто женщина человеческого рода носит их за спиной. Два меча... Что же они слышали о женщине с двумя мечами? И что это за воины, похожие скорее на полубогов из древних легенд? Похожие на жителей... Запретных Земель?!
   И сыновья Морского эльфа, изумляясь тому, что одновременно пришло им в голову, воскликнули, обращаясь к отцу:
   – Это она?
   – Она, дети, – ответил Мердок ап-Фейдли и покраснел.
 

* * *

   Она стояла перед ним на весенней, усыпанной цветами, изумрудно-зеленой поляне, посреди душистых трав и кустарников с россыпью первых ягод и... грызла яблоко. Яблоко было сочное, спелое и такое пахучее, что у него во рту возник ни с чем не сравнимый вкус плода. И эльф вышел из-под сени деревьев, чтобы поближе рассмотреть ту, кто не таясь посещает земли, которые люди обычно обходят за много-много верст.
   Она была не одна. Двое воинов могучего телосложения, в старинных доспехах и шлемах нездешней работы, высились у нее за спиной, зорко оглядывая окрестности и охраняя покой своей госпожи. Видимо, эльф показался им не опасным, потому что они подпустили его на близкое расстояние.
   А она улыбалась и улыбалась, и ослепительное солнце ласкало лучами ее хрупкое тело и перебирало темные волосы, словно восторженный любовник, что не в силах оторваться от своей возлюбленной. И она была вовсе не похожа на простую женщину, хотя совершенно точно не была ни эльфом, ни нимфой, ни дриадой, никаким другим существом Древней расы.
   – Что ты здесь делаешь? – спросил эльф, стараясь выглядеть грозным. На всякий случай, чтобы потом можно было сменить гнев на милость. Но похоже, она его гнева не боялась, как и не нуждалась в его милости.
   – Путешествую, любуюсь красотой, смотрю на мир, – ответила дружелюбно, но без всякого страха. Как равный равному.
   Она была хороша собой. Но ведь не в том дело. Разве не хороши были эльфийские женщины и разве мало любви и ласки дарили они княжескому сыну? Но что-то такое таилось на дне ее светлых глаз, что эльф не выдержал: он был молод и потому сказал первое, что пришло ему в голову. Это позже он понял, что первые слова не всегда самые мудрые.
   – Пойдем со мной, – сказал он нетерпеливо. – Я подарю тебе любовь эльфа и – кто знает? – может быть, и бессмертие.
   – Бессмертие? – рассмеялась она. – Ты еще молод, раз предлагаешь это как награду. А что касается любви, запомни раз и навсегда: когда любовь истинная, то неважно, кто любит тебя – человек, эльф, гном или бог. Когда любви нет, то в пустоте, образованной ее отсутствием, поселяются ложь и ненависть. И ложь, и ненависть равно страшны, от кого бы ни исходили. И потому не предлагай мне любовь эльфа как нечто более прекрасное, чем любовь человека.
   – Кто ты? – спросил он потерянно.
   – Неважно, – рассмеялась она. – Та, что не ищет любви эльфа...
   Она много смеялась в тот единственный день их встречи – встречи, которую он запомнил на всю свою длинную жизнь.
   Эльфы Варда разделились на две группы: одна их часть осталась в самом сердце континента, вторая двинулась на юго-восток, к морю. В числе последних оказался и наш эльф. Он больше никогда не смог вернуться в тот лес, на ту поляну, да и зачем? Женщина давно уже умерла, но не хотели умирать вместе с ней упрямые воспоминания о том, чего не случилось, хотя могло бы стать прекрасным и неповторимым. Эльф повзрослел, а потом и постарел, хотя старость у Древней расы не так заметна. И все же она пришла по его душу – зимняя пора жизни, когда все мыслится немного иначе, чем в молодости, немного другим. Но все это случилось позже...
   А тогда она повернулась и ушла, унося с собой терпкий и душистый запах, который он принял за аромат весны и оказавшийся запахом из какого-то другого, недоступного ему мира.
   И двое воинов ушли вместе с ней, так и не сказав ему ни единого слова – ни при встрече, ни при прощании...
 

* * *

   Морской эльф Мердок ап-Фейдли, никогда в жизни ни перед кем не склонивший своей гордой головы, смотрит на свою юношескую мечту, которая, в отличие от него, так и не изменилась. Она сидит на черном коне, а за ее спиной высятся все те же воины – могучие, молчаливые, в старинных доспехах, которые ковали не люди. Воины не говорят ни слова, а она улыбается, и вместе с ее улыбкой над каналом Шамаша, в далеком Хадрамауте, проносится ветер с той, давней поляны его молодости. Мердок ап-Фейдли подъезжает к ней поближе и говорит странным голосом:
   – Я рассказывал о тебе сыновьям.
   – Зачем? – интересуется она.
   – Я предупреждал их, чтобы они не растратили по глупости и нерешительности то лучшее, что сможет предложить им судьба. Так кто ты, принцесса Коттравей? Или мне и теперь нельзя узнать твое истинное имя?
   – Меня зовут Кахатанной, если это о чем-то говорит тебе, князь.
   Беловолосая голова владыки Морских эльфов низко-низко наклоняется к седлу. Некоторое время он пребывает в этом неудобном положении, пугая своих сыновей и спутников, а затем произносит:
   – Моей истинной любовью оказалась Истина. И значит, я мудрец, хоть и узнал об этом столько времени спустя. – Мердок ап-Фейдли оборачивается к Рогмо и говорит торжественно:
   – Ты служишь воплощенной Истине, и это честь для всех нас. Прими мои извинения за то, что обидел тебя невольным подозрением. Я был не прав.
   И удивляются сыновья, зная, как невероятны эта слова в устах их отца.
   – Мы приглашаем вас во дворец и с трепетом ждем решения нашей участи.
   – А мы согласны, тут и решать нечего, – улыбается Каэ.
   Капитану Лоою тоже посылают приглашение, и он спешит им воспользоваться, потому что нет такого смертного, который отказался бы посетить дворец Морских эльфов. Да только людей туда приглашают раз в несколько столетий, и тех счастливцев можно пересчитать по пальцам одной руки.
   Замок Мердока ап-Фейдли стоит на острове в соседней с портом бухте. Это изысканное, похожее на витую раковину здание выстроено в том стиле, который вообще отличает архитектуру Хадрамаута. Мощные стены, сложенные из звонкого, гладко обтесанного камня, двойным кольцом окружают его, взлетая к небу под небольшим наклоном. Пестрые флаги цвета морской волны, с бирюзовыми и лазоревыми звездами с серебряной каймой, трепещут на свежем ветру. Остроконечные башенки сияют ослепительной голубизной, и белые чайки вьются над ними, словно замысел гениального художника. Причудливые строения, мощные донжоны, изысканные и надежные одновременно, сплетаются в дивный венок строительных решений; замок является грозным укреплением, способным выдержать серьезную осаду в случае необходимости, хотя при первом взгляде, брошенном на него, такая мысль даже в голову не приходит...
   Столы накрыли на террасе, окруженной резными каменными перилами. Она была выстроена над морем, на переходе между двумя башнями, и поражала своей красотой. На колоннах висели серебряные щиты с гербом Гаронманов, напоминая о славе и доблести хозяев замка. Пол был из мраморных плит, инкрустированных перламутром и кораллами. И все увивали ползучие растения чистого и свежего изумрудного цвета. Во все стороны, куда ни кинь взгляд, простиралось море, и только на западе виднелись дворцы и храмы Шамаша.
   Обед подали изумительный: блюда и тарелки в форме перламутровых плоских раковин были наполнены такой сочной, ароматной и аппетитной снедью, что некоторое время гости были сосредоточены только на угощении. И только когда первый восторг немного утих, стало возможным продолжать беседу. Впрочем, вели ее в основном сам князь и Каэтана. А остальные старались им не мешать.
   – Можете говорить спокойно, – почтительно сказал Мердок, обращаясь к своей богине. – Замок надежно защищен от любопытных, какого бы ранга и могущества они ни были.
   – Можешь говорить мне «ты». Это приятно слышать, – выпалила она на одном дыхании. – Моя история такая грустная, что рассказывать ее даже один раз неинтересно. А мне, поверь, приходится делать это гораздо чаще, чем могут выдержать нервы. Поэтому, прости, я буду краткой. А если ты чего-то не поймешь, останавливай меня и расспрашивай подробнее.
   – Я не зря тогда влюбился в тебя, – разулыбался эльф. – Впервые вижу особу женского пола, которую надо расспрашивать о подробностях. Обычно не знаешь, как приостановить поток излияний.
   – Привыкай, со мной все наоборот. Только вот хорошо ли это, никто не может решить. – Она набрала полную грудь воздуха. – Ты должен знать, что князь Аэдона по наследству получил должность хранителя некой Вещи.
   – Да, – сказал Мердок. – Это я знаю. Вещь, как ее называли самые древние из нас. И хранилась она в Энгурре, но точное место знал только сам хранитель и передавал ее сыну-наследнику вместе с титулом и прочими регалиями власти.
   – Княжества Энгурры нет, – коротко сказала Каэ, как мечом рубанула сплеча.
   Мердок воззрился на нее с нескрываемым ужасом.
   – Ну вот. Самое страшное я тебе сказала, дальше должно быть полегче. Ты помнишь, какое у этой Вещи предназначение?
   – Как это нет Энгурры? – Эльф не смог переключиться на другую мысль, не постигнув всей чудовищности происшедшего. – Кто мог уничтожить такое княжество? Какой враг мог одолеть эльфийских воинов? Что с моим – братом Аэдоной?
   – Не говори слишком громко. Иначе Рогмо придется отвечать на твои вопросы самому, а мальчика нужно пожалеть – он слишком много вынес в последнее время. Будь сильным и мудрым.
   Энгурру уничтожил, стер с лица земли тот, от кого прятали Вещь. Аэдону постигла судьба хранителя: рано или поздно эти смельчаки расплачиваются за собственную доблесть и благородство. Рогмо пришел слишком поздно и застал только дымящиеся развалины.
   – А перстень?
   – Ты даже знаешь, что это? Перстень Аэдона успел передать в надежные руки. И теперь Рогмо – единственный оставшийся в живых: сам себе князь, сам себе подданный. И хранитель, как и его отец. Он призван помочь мне: грядет новая битва с Мелькартом, и любые средства хороши, чтобы успеть первыми, пока он окончательно не одолел нас.
   Мердок молчал так долго, что Каэ решила, что где-то допустила ошибку, обидев гостеприимного хозяина. Но эльф поднял на нее светлые глаза и сказал:
   – Это страшно – все, что ты рассказала. Но я не удивлен. Я ожидал чего-то подобного, хотя изо всех сил надеялся на лучшее. Слишком много странностей происходит в последнее время. Те из нас, кто посвящен в древние знания, твердят, что так было и во времена, предшествовавшие Первой войне.
   – Не могу сказать, чтобы ты меня утешил.
   – А я и не собирался тебя утешать. Зато, зная все, что услышал от тебя, я могу угадать, что вы собираетесь делать. Вы едете на Иману – искать составную часть перстня.
   – Совершенно верно.
   – Тут тебе никто не поможет. Если справишься, то сама. Если нет, тогда миру будет безразлично, почему ты не смогла.
   – Коротко и ясно.
   – Маги затевают заговор, – сказал эльф. – У нас тоже есть глаза и уши, и все, что мне нужно знать, они сообщают.
   – О нашем прибытии тоже сообщили твои уши?
   – Вроде того.
   – Тогда я тоже хочу поработать твоим шпионом. Корс Торун, ваш верховный маг, тебе хорошо знаком?
   – Довольно хорошо. Но он сильно изменился, и я испытываю к нему необъективную неприязнь.
   – Это не человек, а онгон.
   Эльф даже позволил себе присвистнуть от удивления.
   – Откуда ты знаешь?
   – Я недавно встретилась с призраком настоящего Корс Торуна, и он сказал мне, что его место занимает оборотень.
   – Тогда это многое проясняет, но и многое усложняет.
   – Все усложнилось. Талисманы Джаганнатхи появились в мире людей, и уже многие пострадали, овладев ими. Вард готовится к войне. Мелькарт попытался даже напасть на Малаха га-Мавета, хоть и неудачно.
   – Неужели он так близко? – молвил князь. – Здесь время течет как-то иначе, а море так прекрасно, что поневоле не думаешь ни о чем другом. И вдруг, спустя тысячи лет, появляется твоя единственная в жизни любовь и объявляет, что мирное существование закончилось и грядут великие испытания. Скажи, ты видишь здесь справедливость?
   – Правду говоря, я вообще крайне редко ее вижу. В последнее время так редко, что сомневаюсь в ее существовании.
   – Я могу задать тебе нескромный вопрос? – спросил Мердок.
   – Попробуй.
   – Кто это удивительное существо в ярком наряде – толстенький и переливчатый какой-то? От него исходит власть и могущество, но выглядит он весьма забавно.
   – Это Время, Мердок. Это время, которое, отпущено мне, чтобы решить судьбу мира.
   Морской эльф в течение долгой минуты смотрел на нее сияющими, восторженными глазами.
   – Я придумал, – произнес он наконец. – Я сам сопровожу тебя до Кораллового моря или даже до океана. Не откажешься?
   – От такой помощи нормальные люди не отказываются, – обрадовалась она.
   – Ох, уж кто бы говорил о нормальных людях, а кто бы скромно и смущенно помолчал, – сварливо произнес Барнаба, на секунду отрываясь от своей тарелки.
 

* * *

   Черный тоннель, представляющий собой не более чем проход в абсолютной тьме и пустоте. Но и не менее. На одном его конце стоит высокий и худой старик с пергаментно-желтой кожей и запавшими щеками. Глаза у него глубоко ввалились от старости, кожа съежилась, как у мумии. Он держит руки поднятыми над головой и читает нараспев заклинания. Странно видеть, какие сильные мускулы перекатываются под обманчиво-старческой кожей, странно слышать, как звучен и мощен его голос. Немощному старику положено задыхаться, если он так долго и громко взывает к тому, кто должен услышать его с другого края Вселенной. Но дыхание старца на удивление ровное и спокойное – слишком ровное и слишком спокойное. Поневоле начинает казаться, что в теле этого человека прячется кто-то другой – мощный, молодой и опасный. Это на самом деле так, ибо это Корс Торун – онгон, маг-оборотень – взывает к своему единственному повелителю.
   – Я слышу тебя, – откликается Мелькарт из неописуемой дали.
   – Она здесь, повелитель. Она собирается пересечь океан, чтобы попасть на Иману. Глупый слуга не сумел ее остановить, за что поплатился существованием. Но у меня еще много частей камня Шанги.
   – Побереги его, – доносится до разума онгона, – я пошлю к ней Йа Тайбрайя. Позаботься о том, чтобы на этот раз промаха не было.
   – Да, величайший. Скоро весь мир будет твоим.
   – Я и сам это знаю, – тает во тьме.
 

* * *

   Это путешествие коренным образом отличалось от предыдущего странствия Каэтаны по Варду. Изысканная красота, уют и роскошь, а также приятные мелочи постоянно сопровождали ее на всем пути. Все друзья наперебой стремились сделать ей что-нибудь приятное, и даже Барнаба разучил пару песен и подобрал к ним не лишенный мелодичности голос, так что его не раз просили повторить выступление; случалось, он и аплодисменты срывал. Но все это было слишком хорошо, чтобы длиться долго. Идиллия закончилась на подходе к Эш-Шелифу, столице Хадрамаута.
   Этот город был настолько своеобразен и красив непривычной глазу, особенной красотой, что заслуживает нескольких слов, чтобы описать его для тех, кто не видел этого дива. Если верить легендам, главным зодчим Эш-Шелифа был сам Йабарданай, в ту пору еще совсем юный и мечтательный, только-только поселившийся на Арнемвенде и полюбивший этот мир со всем пылом и страстью соучастника творения. Разоренный недавно закончившейся войной, Арнемвенд представлял собой груду живописных развалин, по которым бродили растерянные люди, лишенные прошлого, настоящего и, возможно, будущего. Древние боги пришли к людям с тем, что принесли им это грядущее, и Повелитель Водной Стихии не стал исключением.
   Хадрамаут и непоседливое его население, одержимое страстью к морю и далеким странствиям, стали его особенной любовью. Это для них он выстроил прекрасный Эш-Шелиф, который буквально висел в воздухе на многочисленных мостах, галереях и переходах над лазурным пространством каналов, бассейнов и рукотворных озер. А с дозорных башен была видна фиолетовая гладь Кораллового моря. Три храма Эш-Шелифа – храм Йабарданая, храм Йа Тайбрайя и храм Астериона, которые почитали моряки всего Арнемвенда, славились на весь цивилизованный мир.
   Нынешний правитель Хадрамаута – Великий Понтифик Дайнити Нерай, Муж Моря и Сын Великого Океана, сидел в одиночестве в смотровой башне своего дворца, когда непрерывно кланяющийся придворный объявил ему о том, что в приемной с почтительным нетерпением ожидает сам Корс Торун, верховный маг и неизменный советник государя. Дайнити Нерай тяжко вздохнул, всем своим видом иллюстрируя известную пословицу о невыносимой тяжести корон, и милостиво соизволил не швыряться чем попало в незадачливого посланца. А такая привычка у него, признаться, была.
   Еще пару минут он посидел в кресле у окна, разглядывая чаек, которые белыми снежными хлопьями носились в воздухе, однако прелесть безделья уже была нарушена грубым вторжением, да и Корс Торун не имел привычки наведываться во дворец без приглашения, если в том не возникала крайняя необходимость. Великий Понтифик был невероятно ленив, но еще больше он был труслив, и страх настолько перевешивал лень, что даже заставил его подняться с насиженного места. Дайнити Нерай повздыхал, потоптался на месте и наконец двинулся по направлению к приемному покою. Слуги торопливо распахивали перед ним двери, низко кланяясь. Капитан охраны моментально построил своих воинов, которые в это время дня привыкли расслабляться, зная, что понтифик и шагу не ступит до обеда. Привычное течение дня было нарушено, и во дворце уже говорили о том, что случилась или очень скоро случится большая беда.
   Дайнити Нерай был грузным, заплывшим жиром человеком неопределенного возраста. Он относился к той странной породе людей, которые в самых шикарных нарядах и драгоценностях умудряются выглядеть нищими и неопрятными. Вечно сальные волосы, жирная пористая кожа, огромный нос, торчащий картошкой на грубом, рано обрюзгшем лице, и едва открывающийся левый глаз не делали лицо понтифика привлекательным и милым. В отличие от многих других венценосных своих собратьев он не любил ни охоту, ни вино, ни женщин. И кажется, был единственным во всем Хадрамауте человеком, равнодушным к морю. Впрочем, здесь допущено явное преувеличение: Дайнити Нерай любил смотреть на море из окна своей башни, но не любил странствовать, не любил находиться на палубе корабля больше нескольких минут и боялся наводнений, ураганов, штормов и прочих стихийных бедствий. Странно и невероятно, но именно этот человек вот уж более двадцати лет правил лучшими корабелами и мореходами Арнемвенда.
   Корс Торун, которого поддерживали под руки двое магов-учеников, терпеливо дожидался своего повелителя. Он мог стереть понтифика с лица земли одним небрежным движением, но не собирался делать ничего подобного, предпочитая терпеть лень, трусость и капризы своего государя. Ибо все эти отрицательные проявления человеческой натуры были ему только на руку. Он сам, как мог, укреплял в понтифике страх перед возможными бедствиями и катаклизмами, став таким образом абсолютно незаменимым: Дайнити Нерай полагался только на могущество мага в случае возможной опасности. И потому Корс Торун ничем не выдал степень негодования, которое переполняло его. Он томился вынужденным бездельем в душном и неуютном помещении лишь потому, что толстый боров не мог оторвать свой жирный зад от мягкого кресла. А впрочем, думать можно где угодно.
   – Ну, – брюзгливо осведомился понтифик, нависая над стариком. В данном случае это короткое «ну» заменяло и приветствие, и вопрос. Государь был ленив последовательно и лишними словами себя тоже не утруждал.
   – Я счастлив видеть моего повелителя в добром здравии. Я желал бы никогда не беспокоить Дайнити Великолепного и не отрывать его от бесценных размышлений, но обстоятельства выше меня, всего лишь слабого человека, не могущего попросить вечность повременить хоть немного...
   – Ну! – гораздо нетерпеливее сказал понтифик. Он бы и ногой в гневе притопнул, но это означало бы, что он ведет слишком активный образ жизни.
   – Мне доложили, что недавно в порт Шамаш прибыла некая принцесса Коттравей с огромной свитой и что она движется по направлению к столице...
   Тем временем слуги уже установили огромное кресло и обложили подушками тело повелителя, бережно погруженное в его бархатную глубину.
   – Так что? – уже добродушнее поинтересовался Дайнити Нерай. Жизнь показалась ему немного приятнее, и он не собирался портить нервы остальным. В сущности, он был неплохим человеком и даже считал, что с подданными нужно иногда разговаривать. Он сильно удивился, если бы узнал, что все без исключения подданные считают, что беседующий с понтификом обречен на бесконечный монолог.
   – Я видел будущее, повелитель. Приезд этой женщины, выдающей себя за принцессу Коттравей, принесет много горя нашей прекрасной стране.
   – Чем? – Дайнити Нерай втянулся в беседу настолько, что стал задавать конкретные вопросы. А хотеть большего от понтифика Хадрамаута было невозможно.
   Корс Торун был вполне удовлетворен достигнутым результатом. Он уже подготовил почву для своего сообщения, и остальное было сущей мелочью для такого искусного царедворца и интригана, как он.
   – Великий Йа Тайбрайя явился мне в видении и сообщил, что недоволен появлением принцессы Коттравей. Он грозил мне своим гневом и жестокой карой всему Хадрамауту, если мы ничего не сделаем, чтобы умилостивить его.
   – Ну?! – сердито буркнул понтифик. Он ужасно не любил всякие там разговоры о карах, катастрофах, гневающихся богах и богоравных существах.
   – Ее нужно убить, – спокойно сказал Корс Торун, будто предложил повелителю высморкаться.
   – Ну да-а! – с сомнением протянул понтифик. Он уже понял, что медждометиями не отделаешься, и откинулся на подушки, чтобы перевести дух перед теми героическими усилиями, которые ему предстояло совершить.
   – Подробнее, – приказал он Корс Торуну. – Она принцесса, а это чревато последствиями.