Страница:
Животные удивительно схожи с машинами, они живут инстинктом и привычкой. Люди также в значительной степени напоминают собой машины, но они помимо этого обладают сознанием, что означает, в сущности, свободу от привычки, способность творить что-то новое и оригинальное. Последнее время мною владело отчаянное в своей безысходности чувство, будто это «что-то», которое я упускаю из виду, представляет собой одну из тысяч привычек, которые нам традиционно свойственно воспринимать как нечто должное. Я стремлюсь к максимально полному овладению своим сознанием, а между тем упускаю из виду коренящиеся где-то глубоко во мне привычки, одолеть которые и значило бы этот контроль обрести.
Попытаюсь разъяснить эти слова. Мне не давали покоя мысли, связанные с тем грандиозным шквалом жизненной энергии, которым я сокрушил паразитов. Вопреки всем усилиям я никак не мог определить местонахождение ее источника. Вспомним, как в экстремальных ситуациях у многих людей обнаруживается наличие скрытых внутренних сил, о существовании которых они у себя и не подозревали. Скажем, война может превратить ипохондрика в героя. Подобное происходит потому, что жизненные проявления у большинства людей контролируются силами, присутствия которых сами люди в себе не сознают. Я же эти силы сознавал. Я мог опуститься к себе в ум подобно тому, как бортмеханик опускается в машинное отделение корабля. И все равно до источника глубинной внутренней силы я добраться не мог; вызволить ту громадную мощь наружу позволила экстремальная ситуация, возникшая в ходе схватки с паразитами. Было что-то неестественно противоречивое в самой тщетности моих попыток достичь источника тех потаенных жизненных сил.
Всю ночь я безуспешно бился над решением проблемы, пытаясь проникнуть к себе в сознание на возможно большую глубину. Бесполезно. Словно какое-то невидимое препятствие, а может, просто собственная слабость мешали мне сосредоточить усилия. Паразиты, похоже, были здесь не при чем: их присутствия не ощущалось вообще.
Наутро я чувствовал себя усталым, но отправился вместе с Райхом, Холкрофтом и братьями Грау на ракетную базу в Аннаполис проводить последнюю проверку перед стартом. По своей дотошности она ничем не уступала предыдущим. Под видом якобы дежурных вопросов мы расспросили весь персонал, готовивший ракету к пуску. Поинтересовались, как продвигалась работа; нам ответили, что все шло гладко, без срывов. И тут Холкрофт, все время молча за нами наблюдавший, неожиданно спросил:
— У вас в группе числится кто-нибудь из сотрудников, которого в данный момент здесь нет?
Полковник Мэсси, возглавляющий группу, покачал головой:
— Инженеры все здесь, в полном составе.
— А был еще кто-нибудь, — упорствовал Холкрофт, — помимо инженеров?
— Только один человек, да и то он, в принципе, почти не был задействован. Келлерман, помощник лейтенанта Косты. Он сегодня с утра на приеме у психоневролога.
В основные обязанности Косты входило программирование электронного мозга, контролирующего бортовые системы корабля: подачу топлива, температурный режим, работу воздушных фильтров.
Я, не меняя голоса, сказал:
— Я понимаю, что он не был задействован. Но нам бы хотелось его видеть. Так, для порядка.
— Но в устройстве автоматизированных систем лейтенант Коста куда более сведущ, чем Келлерман. Он, если желаете, ответит на любые ваши вопросы.
— Все равно, мы хотели бы видеть того человека. Тогда со стартовой площадки позвонили психоневрологу базы. Тот сказал, что Келлерман вот уже полчаса как от него ушел. Связались с пропускным пунктом; там ответили, что Келлерман двадцать минут назад уехал куда-то на мотоцикле.
Коста произнес, явно смущенный:
— У него в университетском городке девушка, и я иной раз разрешаю ему туда к ней отлучаться, во время обеда. Наверное, он туда сейчас и поехал.
Райх сказал обычным тоном:
— Был бы рад, если б вы кого-нибудь туда за ним послали, чтобы возвратился. А пока проверьте-ка еще раз все схемы электронного мозга.
Проверка, длившаяся час, показала, что электронный мозг полностью исправен. А вот отправленный в университетский городок посыльный возвратился без Келлермана. В городке его никто не видел.
— Ну тогда он, значит, подался в город за покупками, — предположил Коста. — Это, конечно, нарушение распорядка, но он, видно, понадеялся, что в такое хлопотное утро никто его отсутствия не заметит.
Полковник Мэсси попытался перевести разговор на другую тему, но Райх категорично заявил:
— Сожалею, полковник, но, пока у нас не состоится разговора с Келлерманом, пуска не будет. Прошу вас объявить по этому человеку розыск.
Они, вероятно, подумали, что мы совсем одурели от собственной наглости, но иного выхода, кроме как согласиться, у них не было. И вот по всем направлениям устремилось полтора десятка полицейских машин, на ноги был поднят контингент военной полиции округа. После звонка на местную вертолетную станцию стало известно, что человек с приметами Келлермана несколько часов назад сел в самолет рейсом на Вашингтон. Погоня немедленно переключилась в Вашингтон, полицейские силы там тоже были подняты по тревоге.
В конце концов Келлермана изловили в половине четвертого вечера, через час после нашего предполагаемого по графику старта. Келлерман, вылетевший из Вашингтона обратным рейсом, был опознан на вертолетном терминале неподалеку от базы. При задержании он бурно оправдывался, твердя, что ездил купить своей подруге кольцо для помолвки и думал, что его отлучки никто не заметит. Едва взглянув на этого человека, мы сразу поняли, что наша осторожность себя оправдала. Келлерман представлял из себя любопытный тип расколотой личности: часть ее была совершенно неразвита. Паразиты этим воспользовались. У них не было нужды захватывать его мозг; достаточно было просто подменить в нем некоторые второстепенные центры — все остальное довершало мальчишеское желание самоутвердиться. Механизм поступка Келлермана отчасти напоминал действия малолетних преступников, тех, что просто так, удальства ради, пускают иной раз поезда под откос из желания приобщиться к миру взрослых, совершив какое-нибудь деяние, имеющее «взрослые» последствия.
После того как Келлерман оказался у нас в руках, выудить из него правду уже не составляло труда. Он специально слегка расстроил терморегулировку корабля с тем, чтобы температура его оболочки в открытом космосе постепенно увеличивалась — так медленно, что мы бы этого не замечали. Однако это автоматически повлекло бы за собой функциональные изменения в электронном мозгу и сказалось на работе тормозного механизма, так что в момент сближения со спутником скорость оказалась бы чрезмерно велика и мы, со всей силой грянувшись о него, погубили бы и себя и корабль. Естественно, обыкновенная проверка схемы открыть ничего не могла; электронный мозг, в конце концов, включает в себя миллиарды микросхем. А «проверка» — это лишь попытка удостовериться, что основные приборы «имеют контакт».
Келлермана мы оставили на милость судьбы (его скорее всего отдали под трибунал и расстреляли), и пуск был в конце концов произведен в четыре тридцать. К шести мы уже неслись со скоростью шести с половиной тысяч километров в сторону Луны. Устройство гравитации корабля было старого типа: магнитный пол и специальная, льнущая к полу, одежда для пассажиров, отчего создавалась видимость нормальной гравитации. Как следствие, первые час-два мы все испытывали небольшое головокружение, типичное при выходе в космос.
Дав поначалу людям немного освоиться, мы затем собрали всю группу в кают-компании, где Райх провел вступительную беседу о том, что представляют из себя паразиты и как можно для борьбы с ними использовать метод Гуссерля. Дальнейшие лекции решено было отложить до завтра, так как все были слегка не в себе, так что было не до «уроков».
Поскольку мы находились со стороны спутника, обращенной к Земле, у нас была возможность ловить телепередачи. Мы включили новости, выходящие в эфир в девять тридцать. И первое, что предстало передо мной на экране, было лицо Феликса Хазарда, самозабвенно ораторствующего перед многотысячной толпой.
Восемь часов назад (в семь тридцать по берлинскому времени) Хазард выступил со своей первой мюнхенской речью о славе арийской расы и призвал к отставке правящей социал-демократической партии и ее главы, канцлера доктора Шредера. На речь приветственно откликнулась вся страна. Спустя два часа Новое Националистическое Движение заявило, что его лидер Людвиг Штер добровольно уступает свой пост Феликсу Хазарду. Приводились слова Штера о том, что Хазард возродит былое могущество арийских народов и приведет нацию к победе. Много было разглагольствований о «наглых угрозах со стороны расово неполноценных народов», густо сыпались цитаты из Гобино, Хаустона Стюарта Чемберлена, из «Мифа XX века» Розенберга.
Смысл случившегося был виден как на ладони. В Африке, возбудив центры агрессии в умах людей, паразиты свою работу уже сделали. Теперь свое внимание они переключили на Европу. До сих пор мир воспринимал бесчинства Гвамбе с нарочитой невозмутимостью. Теперь паразиты думали усилить реакцию, возродив в Европе дух расизма. Говорят, для ссоры непременно нужны двое ссорящихся. Паразиты взялись за дело с твердым убеждением, что в таковых недостатка не будет.
Должен признаться, никогда еще на протяжении предыдущих месяцев я не ощущал в себе такого упадка душевных сил. Наша затея казалась теперь неосуществимой. При таком развитии событий мир, не исключено, ввергнет себя в войну, а мы к этой поре даже не успеем возвратиться на Землю. Похоже, при подобном раскладе предпринять было нечего. Тут впору гадать, уцелеет ли вообще Земля к нашему прибытию. Как сложится дальнейший ход событий, предсказать было нетрудно. Паразиты приложат усилия к тому, чтобы завладеть ключевыми умами, задействованными в министерствах обороны всего мира, и лишить каждую страну возможности защищаться. После того как тайные враги намеренно выведут из строя системы ПВО Америки и Европы, последние также потеряют свою неуязвимость.
Поспав считанные часы, в четыре я поднялся просмотреть утренний девятичасовой блок теленовостей из Лондона (наши часы, естественно, показывали американское время). Новости были неутешительны. Убит немецкий канцлер; Хазард заявил, что социал-демократическое правительство объявлено им вне закона. Как подлинный представитель германского народа, канцлером он назначал себя. Новая их штаб-квартира будет теперь располагаться не во дворце Бонна, а в берлинском Рейхстаге. Всем членам общества дозволялось тотчас по опознании расстреливать членов «правительства ренегатов» (как выяснилось позже, в том не было необходимости: социал-демократы признали себя изложенными и заявили Хазарду о своей поддержке). Хазард теперь во всеуслышание заявлял о видах белой расы на господство. Когда «расово неполноценные народы» будут поставлены на колени, их en masse «в массе (франц.)· отошлют на Венеру (это миллиард-то негров!). Эта бредовая идея, совершенно определенно, встретила шумный одобрительный отклик во многих странах мира, включая Британию и Америку (никто и словом не обмолвился, что будь Венера даже на самом деле обитаема), то и тогда имеющихся в наличии денежных средств не хватило бы, чтоб переправить миллиард человек на расстояние в сорок восемь миллионов километров).
Половинную отметку пути нам предстояло одолеть в тот день к семи часам вечера. Телевизионный контакт с Землей к той поре будет уже прерван, но радиосвязь должна быть по-прежнему устойчивой. Вопрос теперь состоял в следующем: не развернуть ли нос корабля, остановившись на расстоянии однодневного перелета от Земли? В случае если разразится мировая война, лучше будет находиться на Земле, активно противоборствуя паразитам. Так, по крайней мере, мы сможем помочь системе обороны США от их проникновения. Чтобы удержать паразитов от вторжения, достаточно будет разместить по одному нашему человеку в каждом звене американской обороны, а кому-то из нас сесть в Пентагоне для гарантии, что измена не проникает «сверху».
Разумность такого решения казалась настолько очевидной, что все мы были удивлены, когда Холкрофт вдруг воспротивился. Объяснить вразумительно причину своего негативного отношения к этой идее он не смог, просто твердя, что у него «предчувствие». Поскольку «предчувствие» Холкрофта уже единожды спасло нам жизнь, мы все сошлись на том, что его доводу следует внять. Позже я переговорил с Холкрофтом и попросил углубиться в себя — выяснить, в чем конкретно он усматривает основания для своего предчувствия. Холкрофт пошел навстречу просьбе и спустя какое-то время сообщил, что чувство ему подсказывает: чем дальше мы уйдем от Земли, тем лучше. Признаться, такой ответ меня разочаровал. Однако решение было уже принято. Мы продолжали двигаться к Луне.
Что касается нас, то, будучи воробьями уже стреляными, мы могли отрешиться от мыслей о грозящей опасности и сосредоточиться на вопросах феноменологии. Заставить сделать то же самое других было не так-то просто. Многие оставили на Земле семьи и, естественно, о них беспокоились. В немалой степени играя на страхе своих учеников, мы заставляли их работать по десять часов в день, совершенствуясь в дисциплине овладения сознанием. Занятие это было не из легких, но по прошествии двух суток у нас уже стал появляться успех в этой особого рода борьбе. Само напряжение, неизбежно сопутствующее такой работе, оборачивалось нам на пользу: нам удавалось заставить их отвлечься от тревожных мыслей о Земле. Все это вынуждало учеников работать с постоянно высокой собранностью. Здесь не было уже таких фривольностей, какие допускали в свое время Меррил, Филипс, Лиф и Эбнер.
И вместе с тем удовлетворения я так и не чувствовал. Проведя в полете пятьдесят часов, мы находились от Луны на расстоянии шестидесяти четырех тысяч километров. А у меня было ощущение, что паразиты фактически находятся от нас близко как никогда.
Мыслями об этом мы поделились по окончании занятий с Райхом, Флейшманом и братьями Грау. Некоторые главные вопросы относительно паразитов так и оставались невыясненными. Теоретически разницы в том, находимся мы на Земле или в космосе, не было. Паразиты гнездятся у нас в уме, так что деваться от них некуда. Опять-таки, после той ночи, едва не обернувшейся для всех нас гибелью, они не атаковали нас напрямую. Им стало ясно, что покончить с нами можно опосредованно, вызвав мировую войну.
Но все же они каким-то образом находились в пространстве — вспомнить хотя бы, как я обнаружил их присутствие у себя в квартире на Перси-стрит, где они стерегли дневники Карела Вайсмана. Чем можно объяснить такой парадокс? Они находились одновременно и в пространстве, и вне его. Но на то пошло, и умы у нас тоже находятся и внутри, и за его пределами. Ум нельзя локализовать: он не занимает пространства, и вместе с тем движется в нем одновременно с телом.
У меня опять возникло ощущение, что здесь должен быть какой-то ключ, которого нам недостает. Мы сидели, медленно, шаг за шагом все это осмысливая.
— Паразиты в пространстве все-таки присутствуют, — сказал я, — поскольку в каком-то смысле обретаются на Земле. Они явились на Землю намеренно, чтобы сосать соки из человеческой цивилизации. Нам теперь известно, что ум каждого человека существует обособленно, потому как каждый из нас, опускаясь в недра своего сознания, теряет контакт с остальными. Однако мы знаем также, что в каком-то самом глубоком смысле люди составляют единый ум, нечто наподобие родового сознания. Мы все словно краны в городском водопроводе: в отдельности каждый сам по себе, а воду между тем берем из какого-то основного, общего резервуара...
Райх перебил меня (его слова я привожу буквально, по сделанной тогда магнитофонной записи):
— Но ты сказал, что отразил их, прибегнув к какому-то колоссальному источнику энергии, скрытому на глубине. Это что, и был тот самый резервуар?
— Наверное, так, — сказал я.
Но в таком случае получается, что эти создания живут в самом резервуаре, и та энергия доступна им так же, как нам. Что ты на это скажешь?
Именно, вот оно что! Смысл начал проглядывать яснее. Видимо, недра ума — место обитания паразитов — и тот резервуар жизненной энергии, которым я воспользовался, являются понятиями совершенно разнородными. Тот резервуар, возможно, и в самом деле находится в недрах моего сознания, но ни в коем случае с ними не отождествляется.
— Очень хорошо, — подал голос Флейшман. — Что же у нас тогда получается?
И тут Генрих Грау медленно произнес следующие слова:
— Мне кажется, я вижу, что именно. Получается, что мы говорим о каком-то неизмеримо огромном источнике первородной энергии — том самом, который Бернард Шоу именовал Силой Жизни. Та нагая и могучая жизнетворящая сила, что движет всеми нами.
Луи прервал брата взволнованным голосом:
— Но для чего тогда паразитам возиться с отдельными людьми, если они могут исподтишка черпать эту силу прямо из источника? Ведь очевидно...
— Очевидно, не могут, — сказал Генрих. — Они вынуждены ютиться между непосредственным источником и человеком...
Мы никак не могли вникнуть в суть этих рассуждений.
— А это означает..? — попытался вклиниться я.
— А это означает, что тот основной источник энергии им недоступен, может статься, непримиримо враждебен. Иными словами, если б мы каким-то образом смогли до этого источника добраться, у нас, возможно, появилось бы достаточно энергии, чтобы уничтожить паразитов.
Я объяснил, что такая мысль уже приходила мне в голову, хотя я и не анализировал ее так подробно. Беда в том, что я никак не могу углубиться до источника этой энергии. Всякий раз, пытаясь это сделать, я чувствую, что мне не хватает силы воли.
Райх сказал:
— Что ж, паразиты, очевидно, каким-то образом тебе препятствуют, ведь они находятся между человеком и источником.
Тут до нас стало доходить: в этих словах есть реальный смысл. Такой «обструкционистский» метод паразиты использовали против людей всегда, намеренно отвлекая ум человека, едва лишь тот начинал постигать тайну. Мы узнали, каким образом с этим можно бороться. Надо проникать на те глубинные уровни сознания, откуда паразиты обычно ведут свои действия. Они ушли на такую глубину, куда мы за ними не можем проникнуть, и, возможно, используют оттуда против нас все те же проверенные методы.
Прежде я считал, что проникнуть вглубь ниже определенного порога мне мешает какая-то «единственная» причина. Аквалангист может погружаться в морскую глубину лишь до определенного уровня, пока вес вытесняемой им воды компенсируется весом его тела. Чтобы погрузиться глубже, ему уже надо цеплять на себя дополнительный груз. Но мне не было известно какого-либо способа, благодаря которому можно было, утяжелив свой мозг, спуститься в него на большую глубину; и потому считал, что именно этим и объясняется тщетность моих попыток. Но этим ли? Теперь, задумавшись как следует, я понял, что проникнуть на большую глубину мне препятствует размывание целенаправленности. Мой ум словно пустел, ощущение осознанности действий делалось все более расплывчатым. Иными словами, все это выглядело очень похоже на то, что мне намеренно мешают.
Я решил сделать на этот счет повторную проверку; то же решили и остальные. Закрыв глаза, я стал совершать привычный спуск через наслоения памяти. И вдруг обнаружил, что делать это стало чрезвычайно трудно. Казалось, что все здесь пребывает в бурном, неистово вихрящемся движении — эффект такой, будто плывешь под водой после взрыва глубинной бомбы. Я вспомнил, что сны у меня прошлой ночью имели такой же вот сумбурный, мятущийся характер.
Что это? Паразитов поблизости, вроде не ощущалось. Чем могло быть вызвано такое волнение?
Я наперекор всему продолжил погружение и ценой неимоверных усилий просочился-таки до уровня «детской». Но здесь было еще хуже. Младенчески кроткая сила обрела какую-то странную нервозную порывистость. Обычно для этого слоя характерно опущение безмятежного покоя, как при глубоком дыхании, и упорядоченность, напоминающая мерное колыхание дремлющего моря. Теперь же море явно штормило.
Я знал, что этот уровень погружения для меня предельный, а потому изо всех сил толкнул себя вверх, к поверхности. Райх успел это сделать еще раньше меня. Его ощущения, как и следовало ожидать, полностью совпадали с моими. Дожидаясь остальных, мы принялись обсуждать происшедшее. Что это было? Уж не потрясение ли какое-нибудь, губительным психическим катаклизмом прокатившееся по умам всего человечества?
Обмирая от предчувствия, я подобрался к иллюминатору и глянул на простертый внизу огромный простор Луны, мреющий ровным светом. До нее оставалось каких-то восемь часов пути. Я бросил взгляд на рычаги управления, удостовериться, что они уравновешивают силу тяготения спутника. И в этот момент в голове у меня искрой промелькнула фантастическая идея. Тяготение... Луна... Я повернулся к Райху и сказал:
— Это, наверно, так, просто дурацкое предположение, но... А не могут они использовать Луну как какую-нибудь базу?
— Базу? — невозмутимо переспросил Райх. — С какой вдруг стати? Там же нет людей. К тому же, насколько нам известно, паразиты не обитают в пустом пространстве.
Я пожал плечами.
— Это так, просто предположение... Чтобы как-то объяснить, отчего у нас в головах такая сумятица.
В эту минуту вошел Холкрофт, и я вкратце рассказал ему о том, что мы сейчас обнаружили. Тот, сев на кушетку, закрыл глаза и быстро удостоверился, что нижние уровни сознания у него непривычно взбудоражены. И хотя моего предположения он слышать не мог, тем не менее, обернувшись на передний иллюминатор, указал в него на Луну:
— Это все оттуда. Она каким-то образом воздействует на нас, примерно как на приливы.
— Откуда тебе известно? — спросил я.
— Я потому так говорю, — сказал, пожав плечами, Холкрофт, — что чувствую ее тяготение. А что, возможно. Лунатики... Люди, ум у которых находится под влиянием лунного тяготения. Но почему? Отчего Луна воздействует вдруг на ум?
— Ты думаешь, паразиты находятся там?
Холкрофт покачал головой.
— Я не вижу, что им там делать. И тем не менее... Это с ними как-то связано.
Мы решили, что будет лучше, если в обсуждении примут участие остальные. При загадках подобного рода любая случайно оброненная версия может пролить свет. Поэтому я обратился ко всем с просьбой собраться. Затем я максимально коротко изложил суть проблемы.
Единственное полезное соображение высказал тогда физик-атомщик по фамилии Бергер.
— Вы знакомы с трудом философа Гурджиева? Он был твердо убежден, что люди испокон служат для Луны источником пропитания. Человечество он сравнивал с дойным стадом, которое специально для того и выгуливается...
— Ты видишь в этом смысл? — обратился я к Холкрофту.
— Думаю, да, — ответил тот без тени иронии. — Во всяком случае не вызывает сомнения, что Луна генерирует странного рода тяготение, влекущее человеческий ум, словно магнит. С гравитацией это не имеет ничего общего. Существует также гипотеза, что Луна никогда не принадлежала ни Земле, ни Солнцу, а явилась откуда-то извне. Может быть, то была комета, насильно притянутая Землей. Ее химическая структура с земной совершенно несхожа. А если предположить теперь, что Луна действительно похищает у человека энергию или каким-то образом на нее влияет...
— Ты, вероятно, хочешь сказать, что она служит для паразитов базой? — спросил Райх.
— Нет, этого я не думаю. Но предполагаю, что они Луну все равно так или иначе используют. У меня складывается ощущение, будто она испускает некую дестабилизирующую энергию — психическую энергию. Словно какой-нибудь гигантский передатчик. А земля — гигантский приемник.
Тут все наперебой пустились излагать по памяти отрывки из всевозможных мифов о Луне — я таких никогда и не слышал. Мне рассказали о культе Хербигера (его, кстати, исповедовал Гитлер), согласно которому Земля примерно раз в десять тысяч лет захватывает в плен новую Луну. Теперешняя Луна, по Хербигеру, является по счету седьмой. Предыдущие шесть заканчивали тем, что свергались на Землю, вызывая страшные катаклизмы, уничтожавшие почти все человечество. Описанный в Библии всемирный потоп был вызван падением шестой такой луны. Прочие приводили также другие «лунные теории» (в их числе гипотезы Великовского, Беллами, Сора), которые, похоже, свидетельствовали, что мысли о Луне, как о некой враждебной силе, занимали многие умы.
Большинство таких теорий звучало настолько абсурдно, что принимать их всерьез было нельзя. Одно, что я уяснил себе при этом достаточно четко, это что Луна производит определенное рассредоточивающее воздействие на подсознательные уровни мозга. Райх, помнится, говорил, что апогей силы у паразитов приходится на ночную пору. Я всегда усматривал причину этого в том, что к концу дня ум устает. Но смутно зреющее чувство уязвимости я угадывал в себе, и хорошо отоспавшись. «Как ты считаешь, — спросил я Холкрофта, — а не могут паразиты эту странную лунную энергию как-то использовать; использовать на то, чтобы вмешиваться в мыслительные процессы людей?»
Попытаюсь разъяснить эти слова. Мне не давали покоя мысли, связанные с тем грандиозным шквалом жизненной энергии, которым я сокрушил паразитов. Вопреки всем усилиям я никак не мог определить местонахождение ее источника. Вспомним, как в экстремальных ситуациях у многих людей обнаруживается наличие скрытых внутренних сил, о существовании которых они у себя и не подозревали. Скажем, война может превратить ипохондрика в героя. Подобное происходит потому, что жизненные проявления у большинства людей контролируются силами, присутствия которых сами люди в себе не сознают. Я же эти силы сознавал. Я мог опуститься к себе в ум подобно тому, как бортмеханик опускается в машинное отделение корабля. И все равно до источника глубинной внутренней силы я добраться не мог; вызволить ту громадную мощь наружу позволила экстремальная ситуация, возникшая в ходе схватки с паразитами. Было что-то неестественно противоречивое в самой тщетности моих попыток достичь источника тех потаенных жизненных сил.
Всю ночь я безуспешно бился над решением проблемы, пытаясь проникнуть к себе в сознание на возможно большую глубину. Бесполезно. Словно какое-то невидимое препятствие, а может, просто собственная слабость мешали мне сосредоточить усилия. Паразиты, похоже, были здесь не при чем: их присутствия не ощущалось вообще.
Наутро я чувствовал себя усталым, но отправился вместе с Райхом, Холкрофтом и братьями Грау на ракетную базу в Аннаполис проводить последнюю проверку перед стартом. По своей дотошности она ничем не уступала предыдущим. Под видом якобы дежурных вопросов мы расспросили весь персонал, готовивший ракету к пуску. Поинтересовались, как продвигалась работа; нам ответили, что все шло гладко, без срывов. И тут Холкрофт, все время молча за нами наблюдавший, неожиданно спросил:
— У вас в группе числится кто-нибудь из сотрудников, которого в данный момент здесь нет?
Полковник Мэсси, возглавляющий группу, покачал головой:
— Инженеры все здесь, в полном составе.
— А был еще кто-нибудь, — упорствовал Холкрофт, — помимо инженеров?
— Только один человек, да и то он, в принципе, почти не был задействован. Келлерман, помощник лейтенанта Косты. Он сегодня с утра на приеме у психоневролога.
В основные обязанности Косты входило программирование электронного мозга, контролирующего бортовые системы корабля: подачу топлива, температурный режим, работу воздушных фильтров.
Я, не меняя голоса, сказал:
— Я понимаю, что он не был задействован. Но нам бы хотелось его видеть. Так, для порядка.
— Но в устройстве автоматизированных систем лейтенант Коста куда более сведущ, чем Келлерман. Он, если желаете, ответит на любые ваши вопросы.
— Все равно, мы хотели бы видеть того человека. Тогда со стартовой площадки позвонили психоневрологу базы. Тот сказал, что Келлерман вот уже полчаса как от него ушел. Связались с пропускным пунктом; там ответили, что Келлерман двадцать минут назад уехал куда-то на мотоцикле.
Коста произнес, явно смущенный:
— У него в университетском городке девушка, и я иной раз разрешаю ему туда к ней отлучаться, во время обеда. Наверное, он туда сейчас и поехал.
Райх сказал обычным тоном:
— Был бы рад, если б вы кого-нибудь туда за ним послали, чтобы возвратился. А пока проверьте-ка еще раз все схемы электронного мозга.
***
Проверка, длившаяся час, показала, что электронный мозг полностью исправен. А вот отправленный в университетский городок посыльный возвратился без Келлермана. В городке его никто не видел.
— Ну тогда он, значит, подался в город за покупками, — предположил Коста. — Это, конечно, нарушение распорядка, но он, видно, понадеялся, что в такое хлопотное утро никто его отсутствия не заметит.
Полковник Мэсси попытался перевести разговор на другую тему, но Райх категорично заявил:
— Сожалею, полковник, но, пока у нас не состоится разговора с Келлерманом, пуска не будет. Прошу вас объявить по этому человеку розыск.
Они, вероятно, подумали, что мы совсем одурели от собственной наглости, но иного выхода, кроме как согласиться, у них не было. И вот по всем направлениям устремилось полтора десятка полицейских машин, на ноги был поднят контингент военной полиции округа. После звонка на местную вертолетную станцию стало известно, что человек с приметами Келлермана несколько часов назад сел в самолет рейсом на Вашингтон. Погоня немедленно переключилась в Вашингтон, полицейские силы там тоже были подняты по тревоге.
В конце концов Келлермана изловили в половине четвертого вечера, через час после нашего предполагаемого по графику старта. Келлерман, вылетевший из Вашингтона обратным рейсом, был опознан на вертолетном терминале неподалеку от базы. При задержании он бурно оправдывался, твердя, что ездил купить своей подруге кольцо для помолвки и думал, что его отлучки никто не заметит. Едва взглянув на этого человека, мы сразу поняли, что наша осторожность себя оправдала. Келлерман представлял из себя любопытный тип расколотой личности: часть ее была совершенно неразвита. Паразиты этим воспользовались. У них не было нужды захватывать его мозг; достаточно было просто подменить в нем некоторые второстепенные центры — все остальное довершало мальчишеское желание самоутвердиться. Механизм поступка Келлермана отчасти напоминал действия малолетних преступников, тех, что просто так, удальства ради, пускают иной раз поезда под откос из желания приобщиться к миру взрослых, совершив какое-нибудь деяние, имеющее «взрослые» последствия.
После того как Келлерман оказался у нас в руках, выудить из него правду уже не составляло труда. Он специально слегка расстроил терморегулировку корабля с тем, чтобы температура его оболочки в открытом космосе постепенно увеличивалась — так медленно, что мы бы этого не замечали. Однако это автоматически повлекло бы за собой функциональные изменения в электронном мозгу и сказалось на работе тормозного механизма, так что в момент сближения со спутником скорость оказалась бы чрезмерно велика и мы, со всей силой грянувшись о него, погубили бы и себя и корабль. Естественно, обыкновенная проверка схемы открыть ничего не могла; электронный мозг, в конце концов, включает в себя миллиарды микросхем. А «проверка» — это лишь попытка удостовериться, что основные приборы «имеют контакт».
Келлермана мы оставили на милость судьбы (его скорее всего отдали под трибунал и расстреляли), и пуск был в конце концов произведен в четыре тридцать. К шести мы уже неслись со скоростью шести с половиной тысяч километров в сторону Луны. Устройство гравитации корабля было старого типа: магнитный пол и специальная, льнущая к полу, одежда для пассажиров, отчего создавалась видимость нормальной гравитации. Как следствие, первые час-два мы все испытывали небольшое головокружение, типичное при выходе в космос.
Дав поначалу людям немного освоиться, мы затем собрали всю группу в кают-компании, где Райх провел вступительную беседу о том, что представляют из себя паразиты и как можно для борьбы с ними использовать метод Гуссерля. Дальнейшие лекции решено было отложить до завтра, так как все были слегка не в себе, так что было не до «уроков».
Поскольку мы находились со стороны спутника, обращенной к Земле, у нас была возможность ловить телепередачи. Мы включили новости, выходящие в эфир в девять тридцать. И первое, что предстало передо мной на экране, было лицо Феликса Хазарда, самозабвенно ораторствующего перед многотысячной толпой.
Восемь часов назад (в семь тридцать по берлинскому времени) Хазард выступил со своей первой мюнхенской речью о славе арийской расы и призвал к отставке правящей социал-демократической партии и ее главы, канцлера доктора Шредера. На речь приветственно откликнулась вся страна. Спустя два часа Новое Националистическое Движение заявило, что его лидер Людвиг Штер добровольно уступает свой пост Феликсу Хазарду. Приводились слова Штера о том, что Хазард возродит былое могущество арийских народов и приведет нацию к победе. Много было разглагольствований о «наглых угрозах со стороны расово неполноценных народов», густо сыпались цитаты из Гобино, Хаустона Стюарта Чемберлена, из «Мифа XX века» Розенберга.
Смысл случившегося был виден как на ладони. В Африке, возбудив центры агрессии в умах людей, паразиты свою работу уже сделали. Теперь свое внимание они переключили на Европу. До сих пор мир воспринимал бесчинства Гвамбе с нарочитой невозмутимостью. Теперь паразиты думали усилить реакцию, возродив в Европе дух расизма. Говорят, для ссоры непременно нужны двое ссорящихся. Паразиты взялись за дело с твердым убеждением, что в таковых недостатка не будет.
Должен признаться, никогда еще на протяжении предыдущих месяцев я не ощущал в себе такого упадка душевных сил. Наша затея казалась теперь неосуществимой. При таком развитии событий мир, не исключено, ввергнет себя в войну, а мы к этой поре даже не успеем возвратиться на Землю. Похоже, при подобном раскладе предпринять было нечего. Тут впору гадать, уцелеет ли вообще Земля к нашему прибытию. Как сложится дальнейший ход событий, предсказать было нетрудно. Паразиты приложат усилия к тому, чтобы завладеть ключевыми умами, задействованными в министерствах обороны всего мира, и лишить каждую страну возможности защищаться. После того как тайные враги намеренно выведут из строя системы ПВО Америки и Европы, последние также потеряют свою неуязвимость.
Поспав считанные часы, в четыре я поднялся просмотреть утренний девятичасовой блок теленовостей из Лондона (наши часы, естественно, показывали американское время). Новости были неутешительны. Убит немецкий канцлер; Хазард заявил, что социал-демократическое правительство объявлено им вне закона. Как подлинный представитель германского народа, канцлером он назначал себя. Новая их штаб-квартира будет теперь располагаться не во дворце Бонна, а в берлинском Рейхстаге. Всем членам общества дозволялось тотчас по опознании расстреливать членов «правительства ренегатов» (как выяснилось позже, в том не было необходимости: социал-демократы признали себя изложенными и заявили Хазарду о своей поддержке). Хазард теперь во всеуслышание заявлял о видах белой расы на господство. Когда «расово неполноценные народы» будут поставлены на колени, их en masse «в массе (франц.)· отошлют на Венеру (это миллиард-то негров!). Эта бредовая идея, совершенно определенно, встретила шумный одобрительный отклик во многих странах мира, включая Британию и Америку (никто и словом не обмолвился, что будь Венера даже на самом деле обитаема), то и тогда имеющихся в наличии денежных средств не хватило бы, чтоб переправить миллиард человек на расстояние в сорок восемь миллионов километров).
Половинную отметку пути нам предстояло одолеть в тот день к семи часам вечера. Телевизионный контакт с Землей к той поре будет уже прерван, но радиосвязь должна быть по-прежнему устойчивой. Вопрос теперь состоял в следующем: не развернуть ли нос корабля, остановившись на расстоянии однодневного перелета от Земли? В случае если разразится мировая война, лучше будет находиться на Земле, активно противоборствуя паразитам. Так, по крайней мере, мы сможем помочь системе обороны США от их проникновения. Чтобы удержать паразитов от вторжения, достаточно будет разместить по одному нашему человеку в каждом звене американской обороны, а кому-то из нас сесть в Пентагоне для гарантии, что измена не проникает «сверху».
Разумность такого решения казалась настолько очевидной, что все мы были удивлены, когда Холкрофт вдруг воспротивился. Объяснить вразумительно причину своего негативного отношения к этой идее он не смог, просто твердя, что у него «предчувствие». Поскольку «предчувствие» Холкрофта уже единожды спасло нам жизнь, мы все сошлись на том, что его доводу следует внять. Позже я переговорил с Холкрофтом и попросил углубиться в себя — выяснить, в чем конкретно он усматривает основания для своего предчувствия. Холкрофт пошел навстречу просьбе и спустя какое-то время сообщил, что чувство ему подсказывает: чем дальше мы уйдем от Земли, тем лучше. Признаться, такой ответ меня разочаровал. Однако решение было уже принято. Мы продолжали двигаться к Луне.
Что касается нас, то, будучи воробьями уже стреляными, мы могли отрешиться от мыслей о грозящей опасности и сосредоточиться на вопросах феноменологии. Заставить сделать то же самое других было не так-то просто. Многие оставили на Земле семьи и, естественно, о них беспокоились. В немалой степени играя на страхе своих учеников, мы заставляли их работать по десять часов в день, совершенствуясь в дисциплине овладения сознанием. Занятие это было не из легких, но по прошествии двух суток у нас уже стал появляться успех в этой особого рода борьбе. Само напряжение, неизбежно сопутствующее такой работе, оборачивалось нам на пользу: нам удавалось заставить их отвлечься от тревожных мыслей о Земле. Все это вынуждало учеников работать с постоянно высокой собранностью. Здесь не было уже таких фривольностей, какие допускали в свое время Меррил, Филипс, Лиф и Эбнер.
И вместе с тем удовлетворения я так и не чувствовал. Проведя в полете пятьдесят часов, мы находились от Луны на расстоянии шестидесяти четырех тысяч километров. А у меня было ощущение, что паразиты фактически находятся от нас близко как никогда.
Мыслями об этом мы поделились по окончании занятий с Райхом, Флейшманом и братьями Грау. Некоторые главные вопросы относительно паразитов так и оставались невыясненными. Теоретически разницы в том, находимся мы на Земле или в космосе, не было. Паразиты гнездятся у нас в уме, так что деваться от них некуда. Опять-таки, после той ночи, едва не обернувшейся для всех нас гибелью, они не атаковали нас напрямую. Им стало ясно, что покончить с нами можно опосредованно, вызвав мировую войну.
Но все же они каким-то образом находились в пространстве — вспомнить хотя бы, как я обнаружил их присутствие у себя в квартире на Перси-стрит, где они стерегли дневники Карела Вайсмана. Чем можно объяснить такой парадокс? Они находились одновременно и в пространстве, и вне его. Но на то пошло, и умы у нас тоже находятся и внутри, и за его пределами. Ум нельзя локализовать: он не занимает пространства, и вместе с тем движется в нем одновременно с телом.
У меня опять возникло ощущение, что здесь должен быть какой-то ключ, которого нам недостает. Мы сидели, медленно, шаг за шагом все это осмысливая.
— Паразиты в пространстве все-таки присутствуют, — сказал я, — поскольку в каком-то смысле обретаются на Земле. Они явились на Землю намеренно, чтобы сосать соки из человеческой цивилизации. Нам теперь известно, что ум каждого человека существует обособленно, потому как каждый из нас, опускаясь в недра своего сознания, теряет контакт с остальными. Однако мы знаем также, что в каком-то самом глубоком смысле люди составляют единый ум, нечто наподобие родового сознания. Мы все словно краны в городском водопроводе: в отдельности каждый сам по себе, а воду между тем берем из какого-то основного, общего резервуара...
Райх перебил меня (его слова я привожу буквально, по сделанной тогда магнитофонной записи):
— Но ты сказал, что отразил их, прибегнув к какому-то колоссальному источнику энергии, скрытому на глубине. Это что, и был тот самый резервуар?
— Наверное, так, — сказал я.
Но в таком случае получается, что эти создания живут в самом резервуаре, и та энергия доступна им так же, как нам. Что ты на это скажешь?
Именно, вот оно что! Смысл начал проглядывать яснее. Видимо, недра ума — место обитания паразитов — и тот резервуар жизненной энергии, которым я воспользовался, являются понятиями совершенно разнородными. Тот резервуар, возможно, и в самом деле находится в недрах моего сознания, но ни в коем случае с ними не отождествляется.
— Очень хорошо, — подал голос Флейшман. — Что же у нас тогда получается?
И тут Генрих Грау медленно произнес следующие слова:
— Мне кажется, я вижу, что именно. Получается, что мы говорим о каком-то неизмеримо огромном источнике первородной энергии — том самом, который Бернард Шоу именовал Силой Жизни. Та нагая и могучая жизнетворящая сила, что движет всеми нами.
Луи прервал брата взволнованным голосом:
— Но для чего тогда паразитам возиться с отдельными людьми, если они могут исподтишка черпать эту силу прямо из источника? Ведь очевидно...
— Очевидно, не могут, — сказал Генрих. — Они вынуждены ютиться между непосредственным источником и человеком...
Мы никак не могли вникнуть в суть этих рассуждений.
— А это означает..? — попытался вклиниться я.
— А это означает, что тот основной источник энергии им недоступен, может статься, непримиримо враждебен. Иными словами, если б мы каким-то образом смогли до этого источника добраться, у нас, возможно, появилось бы достаточно энергии, чтобы уничтожить паразитов.
Я объяснил, что такая мысль уже приходила мне в голову, хотя я и не анализировал ее так подробно. Беда в том, что я никак не могу углубиться до источника этой энергии. Всякий раз, пытаясь это сделать, я чувствую, что мне не хватает силы воли.
Райх сказал:
— Что ж, паразиты, очевидно, каким-то образом тебе препятствуют, ведь они находятся между человеком и источником.
Тут до нас стало доходить: в этих словах есть реальный смысл. Такой «обструкционистский» метод паразиты использовали против людей всегда, намеренно отвлекая ум человека, едва лишь тот начинал постигать тайну. Мы узнали, каким образом с этим можно бороться. Надо проникать на те глубинные уровни сознания, откуда паразиты обычно ведут свои действия. Они ушли на такую глубину, куда мы за ними не можем проникнуть, и, возможно, используют оттуда против нас все те же проверенные методы.
Прежде я считал, что проникнуть вглубь ниже определенного порога мне мешает какая-то «единственная» причина. Аквалангист может погружаться в морскую глубину лишь до определенного уровня, пока вес вытесняемой им воды компенсируется весом его тела. Чтобы погрузиться глубже, ему уже надо цеплять на себя дополнительный груз. Но мне не было известно какого-либо способа, благодаря которому можно было, утяжелив свой мозг, спуститься в него на большую глубину; и потому считал, что именно этим и объясняется тщетность моих попыток. Но этим ли? Теперь, задумавшись как следует, я понял, что проникнуть на большую глубину мне препятствует размывание целенаправленности. Мой ум словно пустел, ощущение осознанности действий делалось все более расплывчатым. Иными словами, все это выглядело очень похоже на то, что мне намеренно мешают.
Я решил сделать на этот счет повторную проверку; то же решили и остальные. Закрыв глаза, я стал совершать привычный спуск через наслоения памяти. И вдруг обнаружил, что делать это стало чрезвычайно трудно. Казалось, что все здесь пребывает в бурном, неистово вихрящемся движении — эффект такой, будто плывешь под водой после взрыва глубинной бомбы. Я вспомнил, что сны у меня прошлой ночью имели такой же вот сумбурный, мятущийся характер.
***
Что это? Паразитов поблизости, вроде не ощущалось. Чем могло быть вызвано такое волнение?
Я наперекор всему продолжил погружение и ценой неимоверных усилий просочился-таки до уровня «детской». Но здесь было еще хуже. Младенчески кроткая сила обрела какую-то странную нервозную порывистость. Обычно для этого слоя характерно опущение безмятежного покоя, как при глубоком дыхании, и упорядоченность, напоминающая мерное колыхание дремлющего моря. Теперь же море явно штормило.
Я знал, что этот уровень погружения для меня предельный, а потому изо всех сил толкнул себя вверх, к поверхности. Райх успел это сделать еще раньше меня. Его ощущения, как и следовало ожидать, полностью совпадали с моими. Дожидаясь остальных, мы принялись обсуждать происшедшее. Что это было? Уж не потрясение ли какое-нибудь, губительным психическим катаклизмом прокатившееся по умам всего человечества?
Обмирая от предчувствия, я подобрался к иллюминатору и глянул на простертый внизу огромный простор Луны, мреющий ровным светом. До нее оставалось каких-то восемь часов пути. Я бросил взгляд на рычаги управления, удостовериться, что они уравновешивают силу тяготения спутника. И в этот момент в голове у меня искрой промелькнула фантастическая идея. Тяготение... Луна... Я повернулся к Райху и сказал:
— Это, наверно, так, просто дурацкое предположение, но... А не могут они использовать Луну как какую-нибудь базу?
— Базу? — невозмутимо переспросил Райх. — С какой вдруг стати? Там же нет людей. К тому же, насколько нам известно, паразиты не обитают в пустом пространстве.
Я пожал плечами.
— Это так, просто предположение... Чтобы как-то объяснить, отчего у нас в головах такая сумятица.
В эту минуту вошел Холкрофт, и я вкратце рассказал ему о том, что мы сейчас обнаружили. Тот, сев на кушетку, закрыл глаза и быстро удостоверился, что нижние уровни сознания у него непривычно взбудоражены. И хотя моего предположения он слышать не мог, тем не менее, обернувшись на передний иллюминатор, указал в него на Луну:
— Это все оттуда. Она каким-то образом воздействует на нас, примерно как на приливы.
— Откуда тебе известно? — спросил я.
— Я потому так говорю, — сказал, пожав плечами, Холкрофт, — что чувствую ее тяготение. А что, возможно. Лунатики... Люди, ум у которых находится под влиянием лунного тяготения. Но почему? Отчего Луна воздействует вдруг на ум?
— Ты думаешь, паразиты находятся там?
Холкрофт покачал головой.
— Я не вижу, что им там делать. И тем не менее... Это с ними как-то связано.
Мы решили, что будет лучше, если в обсуждении примут участие остальные. При загадках подобного рода любая случайно оброненная версия может пролить свет. Поэтому я обратился ко всем с просьбой собраться. Затем я максимально коротко изложил суть проблемы.
Единственное полезное соображение высказал тогда физик-атомщик по фамилии Бергер.
— Вы знакомы с трудом философа Гурджиева? Он был твердо убежден, что люди испокон служат для Луны источником пропитания. Человечество он сравнивал с дойным стадом, которое специально для того и выгуливается...
— Ты видишь в этом смысл? — обратился я к Холкрофту.
— Думаю, да, — ответил тот без тени иронии. — Во всяком случае не вызывает сомнения, что Луна генерирует странного рода тяготение, влекущее человеческий ум, словно магнит. С гравитацией это не имеет ничего общего. Существует также гипотеза, что Луна никогда не принадлежала ни Земле, ни Солнцу, а явилась откуда-то извне. Может быть, то была комета, насильно притянутая Землей. Ее химическая структура с земной совершенно несхожа. А если предположить теперь, что Луна действительно похищает у человека энергию или каким-то образом на нее влияет...
— Ты, вероятно, хочешь сказать, что она служит для паразитов базой? — спросил Райх.
— Нет, этого я не думаю. Но предполагаю, что они Луну все равно так или иначе используют. У меня складывается ощущение, будто она испускает некую дестабилизирующую энергию — психическую энергию. Словно какой-нибудь гигантский передатчик. А земля — гигантский приемник.
Тут все наперебой пустились излагать по памяти отрывки из всевозможных мифов о Луне — я таких никогда и не слышал. Мне рассказали о культе Хербигера (его, кстати, исповедовал Гитлер), согласно которому Земля примерно раз в десять тысяч лет захватывает в плен новую Луну. Теперешняя Луна, по Хербигеру, является по счету седьмой. Предыдущие шесть заканчивали тем, что свергались на Землю, вызывая страшные катаклизмы, уничтожавшие почти все человечество. Описанный в Библии всемирный потоп был вызван падением шестой такой луны. Прочие приводили также другие «лунные теории» (в их числе гипотезы Великовского, Беллами, Сора), которые, похоже, свидетельствовали, что мысли о Луне, как о некой враждебной силе, занимали многие умы.
Большинство таких теорий звучало настолько абсурдно, что принимать их всерьез было нельзя. Одно, что я уяснил себе при этом достаточно четко, это что Луна производит определенное рассредоточивающее воздействие на подсознательные уровни мозга. Райх, помнится, говорил, что апогей силы у паразитов приходится на ночную пору. Я всегда усматривал причину этого в том, что к концу дня ум устает. Но смутно зреющее чувство уязвимости я угадывал в себе, и хорошо отоспавшись. «Как ты считаешь, — спросил я Холкрофта, — а не могут паразиты эту странную лунную энергию как-то использовать; использовать на то, чтобы вмешиваться в мыслительные процессы людей?»