Страница:
Здесь крайне важна была поспешность. Если Гвамбе и Хазард действительно нацелились на всеобщее уничтожение, то достичь этого им будет нетрудно. Даже самый бесталанный инженер сможет переделать «чистую» водородную бомбу в кобальтовую, с кожухом из кобальта, — это можно осуществить в двадцать четыре часа. Правда, и при таком обороте событий человечество можно спасти, для этого лишь надо изыскать какой-нибудь способ очистить атмосферу от кобальта-60. Владея энергией телекинеза, такую задачу можно успешно осуществить, но это займет месяцы или даже годы. Паразиты, возможно, именно на это и делают расчет.
В Дуранго (штат Колорадо) группа ученых вела работу по созданию космической ракеты нового типа, приводимой в действие гигантскими фотонными парусами. Разговоры об этом мы слышали на Базе-91. Ракета создавалась из особо легкого сплава лития и бериллия и должна была иметь невероятные размеры — как раз чтобы нести над собой фотонные паруса.
Я составил разговор с президентом. В какой стадии находится осуществление проекта? Готов ли уже корабль к использованию? Президент связался с базой в Дуранго и возвратился с ответом — нет. Строительство корпуса уже завершено, но разработка двигателей все еще находится на стадии эксперимента.
Я сказал, что двигатели для нас не имеют значения, а также что ракету надо выкрасить в черный цвет. На базе ответили, что такое невозможно: площадь поверхности корабля составляет около трех квадратных километров. Президент, яростно сверкнув глазами, повысил голос до крика, после чего решительным жестом отключил телекран. Мне он сказал, что, когда нас ракетопланом доставят в Дуранго, краска на корабле будет уже сохнуть.
Ракета впечатляла уже одним своим видом. Возводили ее в гигантском кратере, образованном падением метеорита в 1980 году. Строительство велось в строжайшем секрете, над кратером был воздвигнут светонепроницаемый силовой барьер. Ракета под его куполом напоминала невиданных размеров пулю с усеченным оконечником. Самую обширную плоскость у корабля составлял задний конец корпуса, умещающий в себе паруса. Высота у него была шестьсот семьдесят метров.
На базу в Дуранго мы прибыли через пять часов после президентского звонка. От запаха нитрокраски невозможно было продохнуть; всюду виднелись следы работы — большущие черные пятна, оставленные машинами-пульверизаторами. Сами работники тоже были черны с головы до пят. Однако черным был и корабль, каждый сантиметр его поверхности.
Уже близилась полночь. Командиру базы генерал-майору Гейтсу мы сказали, что людей можно распустить по домам, а силовой барьер убрать. Гейтс получил прямое указание повиноваться нам во всем, и работать с ним было одно удовольствие. Но более беспросветного недоумения на человеческом лице я еще не видел. Гейтс продемонстрировал нам работу механизма, управляющего фотонными парусами. Паруса не были выкрашены в черный цвет, они сверкали серебром и чем-то напоминали крылья бабочки.
Должен сказать, мы все ощущали некоторую нелепость своего положения, стоя в непомерно просторном серебристом зале салона. Холод там был как в рефрижераторе, пахло свежей нитрокраской. Рычаги управления в корабле были уже установлены, но помимо них не было, можно сказать, вообще ничего, внутренняя отделка требовала еще год работы. Сиденья были только впереди, перед рычагами, шесть штук. Остальным пришлось разместиться на раскладных табуретках, на скорую руку расставленных для нас в помещении салона.
Но стоило взяться за подготовку к старту, как вся мнимая нелепость бесследно пропала. Трудностей со взлетом не возникло. Обшивка была чрезвычайно легка, сдвинуть ее было под силу одному человеку. Так что обеспечение движения корабля мы возложили на группу из десяти человек, возглавил которую Эбнер. Я взял на себя рулевое управление. Единственным человеком, не имеющим отношения к нашей группе, был Хейдон Рейнолдс, капитан ВВС США. Он, судя по всему, не мог взять в толк, какая от него здесь польза; какая вообще может быть польза от штурмана на корабле без двигателей. От земли мы оторвались в двадцать минут пополуночи и, набрав высоту в три тысячи метров, взяли курс на восток. Рейнолдс поначалу так опешил, что с четверть часа от него трудно было добиться сколь-либо вразумительных инструкций. Затем он освоился, и дальше полет протекал уже нормально.
Министерство обороны США было заранее предупреждено, что в половине первого ночи мы минуем передовые посты системы оповещения, так что с этим все прошло благополучно. Без четверти час с экрана бортового телевизора прозвучало сообщение, что неопознанное судно-нарушитель гигантских размеров вторглось в земную атмосферу со стороны Луны (объявление было сделано по инструкции, оставленной нами президенту).
Над Атлантическим океаном мы разогнались до скорости в тысячу шестьсот километров. Как результат, температура в салоне поднялась, что ощущать было не совсем приятно. Но важно было не упустить время. Когда мы вылетели из Дуранго, в Мариборе было уже восемь тридцать утра. Нам оставалось покрыть восемь тысяч километров, и сделать это было необходимо до того, как начнут сгущаться сумерки.
К моменту пересечения линии европейского побережья мы увеличили высоту до восьми тысяч метров. Мы отдавали себе отчет, что к этому моменту трезвон стоит уже по всем системам оповещения в Англии и Франции, и от нас требуется неусыпная бдительность. Первая ракета ударила по нам где-то в районе Бордо. Десять человек под руководством Райха поддерживали вокруг корабля силовое поле и взорвали ракету, когда той оставалось до цели три километра. К несчастью, Райх позабыл заблокировать ударную волну, из-за чего мы все вдруг разом разлетелись кто куда, как листья под порывом ветра. На несколько секунд управление было потеряно, но я сумел заблокировать волну, и мы опять благополучно двинулись вперед. После этого Райх уж позаботился, чтобы ударная волна всякий раз отводилась в сторону.
Бортовые телекраны свидетельствовали, что наше продвижение замечено повсеместно, а преждевременный взрыв пущенных в нас боеголовок не оставлял ни у кого сомнения, что мы и есть вторгшиеся с Луны инопланетяне и что мы обладаем каким-то разрушительным лучевым оружием. К часу дня по европейскому времени мы уже находились непосредственно над полем сражения у Марибора. Мы сбавили высоту до пары тысяч метров. Наш способ передвижения был абсолютно бесшумен, и мы могли явственно слышать под собой разрывы снарядов.
Хорошо, что нам достался корабль именно таких размеров. Поле сражения по площади было огромно, семнадцать километров в поперечнике. Больших скоплений войск не наблюдалось, виднелись лишь разрозненные группки людей, спешно управляющихся с передвижными орудийными установками и ракетометами. Габариты корабля гарантировали, что нас ясно должно быть видно обеим сражающимся сторонам, даром что над землей густой пеленой нависала гарь.
И вот мы приступили к основной части операции, причем к части, успех которой гарантировать было нельзя. Было бы достаточно легко уничтожить всю жизнь, копошащуюся на этом участке площадью в сто семьдесят квадратных километров, тем самым поставив окончательную точку в этой бойне. И в то же время сделать этого не смог бы никто из нас. К людям, пытающимся друг друга уничтожить, мы не питали ничего кроме презрения, но вместе с тем чувствовали, что не вправе лишать их жизни.
Первым делом необходимо было вывести из строя передвижные ракетные установки. За десять минут нашего здесь пребывания примерно дюжина из них пробовала открыть по нам огонь. Боеголовки неизменно уничтожались, сами же установки Райх со своей группой попросту растаптывали, обращая в груду покореженных обломков. Но на поле насчитывалось, возможно, до тысячи тяжелых орудий и ракетометов, и нельзя было упустить из виду ни один из них. Надо было, чтобы ничто не отвлекало нас от выполнения главной задачи. Почти час ушел на то, чтобы, блуждая на ощупь в густой пелене дыма, выявить местонахождение каждого орудия и обезопасить себя от него.
Само наше появление вызвало панику. Но, когда внизу убедились, что от нас не исходит смертоносных лучей, паника улеглась. Выбывание из строя техники смотрелось не сказать чтобы эффектно — поломку установок замечали только те, кто непосредственно их обслуживал. Так что спустя некоторое время за нами наблюдали уже скорее с любопытством, чем со страхом. Наши мозговые «датчики» улавливали это настроение и всячески его поддерживали.
Ощущать такое было необычно. Мы все сидели в полной тишине. Единственным доносящимся звуком был шум ветра; пальба внизу полностью стихла. Чувствовалось, что на нас устремлены взоры миллионного скопления людей, согнанных в две громадные армии. Я чувствовал даже, что во многих из них угнездились паразиты: у «зомби», в отличие от остальных людей, реакция на нас была холодной и лишена любопытства.
В этот момент Флейшман коснулся кнопки, управляющей фотонными парусами, и те медленно явились наружу. Судя по всему, это было впечатляющее зрелище: исполинские серебряные крылья, плавно выдвинувшись из задней части корабля, стали медленно разрастаться, пока не достигли размеров в четыре раза больших, чем сам корабль, заняв общую площадь тринадцать квадратных километров. Корабль теперь походил на сверхъестественных размеров насекомое с черным туловищем и блестящими (но при этом почти прозрачными) крыльями.
Думаю, понятно, что мы находились в тесном контакте со своей «аудиторией» — именно таком близком и сокровенном, какой бывает во время спектакля у актера со зрителем. Следовательно, мы могли отмечать реакцию изумления, с некоторой, правда, примесью страха.
Когда мы начали перемещаться по небу — медленно, очень медленно, — я уловил, что в реакции людей по отношению к нам произошел определенный сдвиг. Они все так же завороженно следили снизу за передвижением этого исполинского сияющего объекта, но следили уже машинально. Активное их внимание ослабилось, что неудивительно, ведь они смотрели на нас неотрывно вот уже более часа. Свет, дающий блики на фотонных парусах, слепил им глаза.
Для них мы были чем-то вроде невиданного большого и броского насекомого, разглядеть которое трудно из-за нестерпимо яркого света, а отвести взора опять-таки нельзя: жалко упустить.
Эффект был именно тот, на который мы рассчитывали: внимание, с каким они следили за плавным перемещением постепенно снижающегося корабля, было застывшим, оцепенелым. Это неспешное, плавное скольжение стоило группе Райха изрядных усилий: непомерный размах крыльев означал, что кораблю приходится одолевать сильное сопротивление ветра, и, ослабь они бдительность хоть на секунду, нас тотчас бы опрокинуло и понесло.
Остальные сорок членов экипажа работали теперь в параллели. Умы наблюдающих снизу были полностью подвластны нам, как зачарованные сказкой дети. Я также подметил одну интересную вещь, о которой все время догадывался. Наши «зрители» были также обобщены меж собой телепатией, возникновение которой было обусловлено интересом к нам. Вот чем можно объяснить, почему так опасны бывают людские сборища. Возбужденная толпа, электризуясь, начинает генерировать определенную телепатическую энергию, импульсы которой, будучи разрозненными и смутными, легко толкают ее на насильственные действия, давая этим выход скопившемуся напряжению.
Напряжение этого людского скопища было полностью подвластно нам. Это был словно колоссальных размеров мозг, открытый перед нами настежь. Он был полностью сосредоточен на гигантском насекомообразном предмете, находящемся теперь совсем близко от Земли. Мозг был заворожен и полностью открыт внушению.
Теперь главная часть операции находилась в моих руках. Человеческие умы уподобились множеству телекранов, на которые я, центральный спутник связи, передавал изображение. В результате каждый из людей внезапно увидел, как громадные, в тысячу саженей двери, расположенные по бокам корабля, медленно разъезжаются, а из отверзшегося их зева наружу вышагивают лунные пришельцы, тоже тысячесаженного роста. Собой пришельцы напоминали тех же насекомых: сами зеленые, ноги длинные и изогнуты как у кузнечиков. Лица были похожи на человеческие, с большими крючковатыми носами и черными глазками-бусинами. Пришельцы передвигались неравномерно, рывками, словно были непривычны к земной гравитации. Нижние конечности у них оканчивались когтями, похожими на птичьи.
И тут размашистыми скачками пришельцы припустили через поле к позициям наблюдающих за ними армий. Я послал поток волн кошмарного, панического ужаса, страшной уверенности, что сейчас последует неминуемая гибель. Одновременно я снял напряжение, сковывающее людей на месте в оторопелом беспомощном созерцании. В итоге поднялось повальное бегство. Ощущать эту панику — можно сказать, постыдную в своей беспросветности — было так неприятно, что мы полностью прервали контакт, дав людям бежать. Они уносились без оглядки. Тысячи падали и были затоптаны; позднее цифры показали, что при этом погибло до пятнадцати процентов общего числа сражавшихся. Окажись на поле боя настоящие инопланетяне, жертвы и то едва ли исчислялись бы более крупными цифрами.
Впечатление от всего этого зрелища осталось крайне тягостное. Память о происшедшем не оставляла меня несколько недель, то и дело возвращаясь, словно дурной привкус во рту. Но пойти на такой шаг было необходимо: он положил войне безоговорочный конец. В последующие трое суток войскам ООН, четко координируя действия с президентом США, удалось разоружить тысячи рассеянных по огромному региону воинских подразделений. Удалось также арестовать Гвамбе и Хазарда (последний был застрелен при «попытке к бегству», Гвамбе посажен в дом умалишенных в Женеве, где через год умер).
Казалось бы, после такой победы мы могли вознамериться почить на лаврах. Ничего подобного, мы не испытывали и тени подобного желания, по двум причинам. Во-первых, победа эта была детской игрой, и некоторые ее подробности я привел лишь потому, что она может вызвать интерес у историков — в стратегическом отношении она едва ли заслуживает и пары строк. Во-вторых, теперь нам предстояла действительно интересная часть задачи: вернуть миру здравый рассудок хотя бы отчасти и подумать над тем, что можно предпринять для окончательного уничтожения паразитов.
Ничего бьющего на эффект в наших методах не было. Мы просто рассказали людям правду. На следующий день после нашей пресловутой «победы» президент Мелвилл выступил по телевидению с сообщением, что у правительства Соединенных Штатов есть все основания полагать, что «лунные пришельцы» уходят из нашей Солнечной системы, и на данный момент Земле ничто не угрожает. «Однако, — добавил он, — ввиду того, что угроза вторжения из космоса все так же неизбывно существует, Соединенные Штаты призывают к немедленному формированию Объединенного Правительства Мира, наделенного всеми полномочиями по приведению в боевую готовность сил Всемирной Обороны». Его предложение было тотчас принято в ООН. Вот когда началось осуществление грандиозного замысла, о чем так мастерски написано Вольфгангом Райхом в его «Пересотворении мира».
Конечно же, самая серьезная из проблем состояла в том, как извести паразитов. Но мы тогда решили, что не это на данный момент является делом первоначальной важности. Воздействие на Луну, главный источник дезориентации сознания, уже повлияло на то, что сила паразитов значительно поубавилась. Но была и еще одна причина, по которой к паразитам можно было пока отнестись как к проблеме второстепенной. Я уже упоминал, что паразиты в некотором смысле являлись «тенью» людской трусости и пассивности. Их сила способна была возрастать в атмосфере подавленности и страха, поскольку они питались от этих низменных чувств. А если так, то самым верным способом нанести им поражение было переменить атмосферу, привнеся в нее силу и целеустремленность. Именно это, по нашему мнению, должно было стать основной задачей на период грядущего года. Первый вопрос состоял в том, как сделать Силы Всемирной Безопасности по-настоящему действенными, способными подавить любой очаг возобновившейся деятельности паразитов. Это значило, что примерно двадцати членам нашей группы предстоит заняться организационными вопросами. Ничуть не менее важным было заставить людей понять, что существование паразитов — это реальность, для противостояния которой человечеству надлежит хранить неусыпную бдительность. А это в свою очередь означало, что численность группы надо наращивать до тех пор, пока она не будет включать в своих рядах тысячи, если не миллионы человек. По этой причине только двадцать из нас (включая Эбнера и Флейшмана) вошли в состав Сил Всемирной Безопасности. Остальные занялись проблемами обучения.
Я должен сказать об этом несколько подробнее, поскольку фактически от успеха в этой области зависело все. Подбор кандидатур для обучения «управлению сознанием» был делом ни в коей мере не простым. Какие, казалось бы, могли при этом возникнуть проблемы? Ведь если на то пошло, я освоил этот метод самостоятельно, то же можно сказать и о Райхе, и о Флейшмане. Что, казалось бы, еще от нас требовалось, кроме как известить человечество о наличии паразитов сознания — уж дальше-то люди, в конце концов, и сами обучатся?
Это кажется убедительным лишь на первый взгляд. Бесспорно, кое-чему люди действительно научились. Но это само по себе порождало проблему. Борьба с паразитами сознания требует наличия особо отточенного и активного интеллекта. Большинство людей в умственном плане настолько ленивы, что паразиты могут обставить их в два счета. Люди находятся теперь в еще более рискованном положении, потому что тешат себя чувством мнимой безопасности, которое паразиты будут всячески в них лелеять и поддерживать. Это именно тот случай, где недостаток знания особо опасен.
Уже то, что едва ли не каждый третий на Земле человек тут же счел, что «управляет» своим сознанием безупречно, ставило нас в невероятно трудное положение. Как разобраться, кто из этих миллионов действительно стоит внимания? Такая проблема поддавалась решению не сразу, приходилось действовать методом проб и ошибок. В качестве испытуемых мы, как правило, брали высоко просвещенных людей, в особенности тех, кто к своим жизненным высотам пробивался, поскольку непременным условием для нас были мужество и высокая активность. Но неудачи и здесь встречались во множестве. Свои первые победы над паразитами мы с Райхом одержали благодаря тому, что отдавали себе отчет: времени нам отпущено считанные минуты; это нас и подстегивало. Теперешние наши испытуемые не умели, а зачастую и вовсе не могли растормошить себя, осознать всю неотложность поставленной задачи. Я наглядно убедился, в какой огромной мере то, что считается у людей «успехом», обеспечивается элементарной напористостью и усидчивостью, а вовсе не деятельностью разума. Мы не могли позволять себе тратить время на несостоявшихся. Прибегни мы с целью их «растормошить» к телепатии, это только усугубило бы их леность. Так что от таких претендентов мы без промедления освобождались, а на их место поступали другие. Вскоре открылось, что даже в высшей степени интеллигентные и глубокие люди могут страдать умственной леностью, если соответствующая привычка заложена в них с детства. Поэтому мы решили, что впредь отбор кандидатов надо будет осуществлять начиная с максимально юного возраста. С этой целью несколько наших коллег сформировали обособленную группу для испытания ментальных способностей детей и подростков. Так возникла так называемая "группа Бермана «Тест-К», успехи которой превзошли все ожидания: не прошло и двух лет, как мы получили более пятисот тысяч «специалистов» по управлению сознанием в возрасте до двадцати одного года.
В конце года стало ясно, что борьба за установление незыблемого мира на планете нами выиграна. Теперь можно было вплотную заняться Луной, что к настоящему моменту стало уже актуальной проблемой: дезориентирующие силы Луны успели приноровиться к непривычному движению своей планеты и вновь сфокусировались на Землю. Я именно так и рассчитывал, «раскрутка» Луны была лишь временной мерой.
Ни с кем о том не советуясь, наша группа числом в пятьсот человек пришла к решению: Луну необходимо вывести за пределы гравитационного поля Земли. К подготовке этой операции мы приступили в январе 1999 года, в день последнего в уходящем столетии новогоднего праздника. Это была во многом проблема, требующая технического решения. В соответствии с ней к поверхности спутника необходимо было приложить постоянное давление и в течение долгого времени его удерживать, ни на секунду не ослабляя. Осуществляться подобная процедура должна была крайне медленно. Плотность Луны в сравнении с земной очень низкая — образно выражаясь, огромный ком золы. За свою долгую жизнь ей также порядком пришлось натерпеться от бесчисленных метеоритов и комет (некоторые — поистине гигантских размеров), от чего на ней фактически живого места не осталось от трещин, как на куске битого-перебитого стекла. Поэтому резкий нажим был бы рискованным: Луна могла разлететься на куски и Земля оказалась бы окружена кольцом лунных астероидов.
В наши намерения входило не просто оградить Землю от эманаций Луны. Нам хотелось также каким-то образом определить и участь жизни, загнанной в лунные недра. Мы решили, что Луну надо будет толкнуть в сторону Солнца, где ее бестелесные обитатели смогут вновь обрести свободу.
Четыре наши группы общей численностью в сто двадцать пять человек вышли в космос над северным полушарием Земли и приступили к работе, аккуратно подталкивая Луну к выходу в открытый космос. Это фактически значило, что мы, придавая ей все больше энергии, постепенно увеличиваем скорость ее вращения вокруг Земли, что в свою очередь должно будет повлечь, отторжение спутника от нашей планеты.
(Когда-то Луна находилась от Земли на расстоянии гораздо большем, чем в двадцатом веке, но по мере того как энергия спутника оскудевала, он все ближе подходил к Земле.) За период 1999 года период обращения Луны мы сократили с двадцати восьми до четырнадцати суток. Это было нетрудно; к тому времени я уже знал о секретах мозга и его связях с материальным миром достаточно, чтобы проделать такую процедуру в одиночку. Наш спутник находился теперь в миллионе семистах километров от Земли, а это означало, что скорость его движения по орбите возросла десятикратно. Мы подсчитали: прежде чем Луна «оторвется», эту скорость надо будет увеличить вдвое (до шестидесяти восьми тысяч километров в час) — тогда Луну автоматически понесет к Солнцу. Это в конце концов произошло двадцать второго февраля 2000 года. Земля лишилась своей Луны под дружный протестующий вой сентиментальной части человечества, который мы полностью проигнорировали. У нас вышел один небольшой просчет: спустя три месяца Луна, проходя мимо орбиты Меркурия, угодила в сети его гравитации. Но так как масса этих двух планет примерно одинакова, нечего было и думать, что Меркурию удастся сделать ее своим спутником. В результате Меркурий оказался притянут к Солнцу еще на двенадцать миллионов километров, а Луна в конце концов попала на орбиту светила со средним расстоянием до него примерно в тридцать миллионов километров. Такого расстояния достаточно, чтобы скалы на лунной поверхности пребывали постоянно в полужидком состоянии. Лунной «жизни» в кои-то веки была предоставлена некоторая степень свободы.
Приближается место, где я должен остановиться — не потому, что мне больше нечего сказать; скорее потому, что оставшиеся мысли будет слишком трудно выразить в данном контексте. Обычному современному человеку может показаться, что мы, «посвященные», возвеличились до статуса богов. В каком-то смысле нам это действительно удалось, если сравнение проводить с людьми двадцатого столетия. В остальном, однако, мы так же далеки от этой цели, что и всегда. Нас больше не ограничивает невежество и отсутствие целевых ориентиров, но незнание наше по-прежнему безмерно велико. Дорога, по которой нам предстоит пройти, все также простирается в непроглядную даль. Я не в силах объяснить проблемы, которые перед нами стоят. Если бы люди способны были их понять, не было бы и нужды в объяснении. Не знаю, считать ли мне себя счастливым или несчастным. Мне посчастливилось оказаться у истоков этого грандиозного движения в человеческой эволюции. Теперь я знаю, на что нам следует направить силы. Я несчастлив в том отношении, что за несколькими важными исключениями потерял связь с остальным человечеством. Человек ленив по природе, и лень безоговорочно надлежит изжить. Это означает, что человек не любит неудобств, и цивилизацию он создал, чтобы избежать неудобства, так что леность была важным фактором в его эволюции. Но это означает также, что он предпочитает эволюционировать своим темпом, медлительным и осторожным. Борьба с паразитами переключила меня на более быстрый темп эволюции, она вызвала во мне нетерпеливое стремление продвигаться все дальше и дальше. Я не могу просто довольствоваться мыслью о том, что отныне беспредельные пространства ума открыты человеку для постижения: мне этого мало. Слишком много вопросов остается еще без ответа. Да, это истина: человека ничто теперь не отделяет от осознания цели своей эволюции, и теперь, похоже, люди будут жить века, не умирая, как прежде, в возрасте восьмидесяти лет от скуки и поражения жизнью. Но нам по-прежнему неизвестно, что происходит с человеком после смерти, или как бытие возникает из небытия. Мы сознаем наличие во Вселенной благотворного принципа Цели, но при этом так и не знаем, является ли он прямым воплощением предначертаний Творца, или проистекает откуда-то из источника еще более глубокого. Тайна Времени остается непознанной, равно как краеугольный вопрос, поставленный Хайдеггером: почему Бытие, а не Небытие? Ответ может лежать в совершенно ином измерении, столь же отличном от мира ума, как ум отличен от мира пространства и времени...
В Дуранго (штат Колорадо) группа ученых вела работу по созданию космической ракеты нового типа, приводимой в действие гигантскими фотонными парусами. Разговоры об этом мы слышали на Базе-91. Ракета создавалась из особо легкого сплава лития и бериллия и должна была иметь невероятные размеры — как раз чтобы нести над собой фотонные паруса.
Я составил разговор с президентом. В какой стадии находится осуществление проекта? Готов ли уже корабль к использованию? Президент связался с базой в Дуранго и возвратился с ответом — нет. Строительство корпуса уже завершено, но разработка двигателей все еще находится на стадии эксперимента.
Я сказал, что двигатели для нас не имеют значения, а также что ракету надо выкрасить в черный цвет. На базе ответили, что такое невозможно: площадь поверхности корабля составляет около трех квадратных километров. Президент, яростно сверкнув глазами, повысил голос до крика, после чего решительным жестом отключил телекран. Мне он сказал, что, когда нас ракетопланом доставят в Дуранго, краска на корабле будет уже сохнуть.
Ракета впечатляла уже одним своим видом. Возводили ее в гигантском кратере, образованном падением метеорита в 1980 году. Строительство велось в строжайшем секрете, над кратером был воздвигнут светонепроницаемый силовой барьер. Ракета под его куполом напоминала невиданных размеров пулю с усеченным оконечником. Самую обширную плоскость у корабля составлял задний конец корпуса, умещающий в себе паруса. Высота у него была шестьсот семьдесят метров.
На базу в Дуранго мы прибыли через пять часов после президентского звонка. От запаха нитрокраски невозможно было продохнуть; всюду виднелись следы работы — большущие черные пятна, оставленные машинами-пульверизаторами. Сами работники тоже были черны с головы до пят. Однако черным был и корабль, каждый сантиметр его поверхности.
Уже близилась полночь. Командиру базы генерал-майору Гейтсу мы сказали, что людей можно распустить по домам, а силовой барьер убрать. Гейтс получил прямое указание повиноваться нам во всем, и работать с ним было одно удовольствие. Но более беспросветного недоумения на человеческом лице я еще не видел. Гейтс продемонстрировал нам работу механизма, управляющего фотонными парусами. Паруса не были выкрашены в черный цвет, они сверкали серебром и чем-то напоминали крылья бабочки.
Должен сказать, мы все ощущали некоторую нелепость своего положения, стоя в непомерно просторном серебристом зале салона. Холод там был как в рефрижераторе, пахло свежей нитрокраской. Рычаги управления в корабле были уже установлены, но помимо них не было, можно сказать, вообще ничего, внутренняя отделка требовала еще год работы. Сиденья были только впереди, перед рычагами, шесть штук. Остальным пришлось разместиться на раскладных табуретках, на скорую руку расставленных для нас в помещении салона.
Но стоило взяться за подготовку к старту, как вся мнимая нелепость бесследно пропала. Трудностей со взлетом не возникло. Обшивка была чрезвычайно легка, сдвинуть ее было под силу одному человеку. Так что обеспечение движения корабля мы возложили на группу из десяти человек, возглавил которую Эбнер. Я взял на себя рулевое управление. Единственным человеком, не имеющим отношения к нашей группе, был Хейдон Рейнолдс, капитан ВВС США. Он, судя по всему, не мог взять в толк, какая от него здесь польза; какая вообще может быть польза от штурмана на корабле без двигателей. От земли мы оторвались в двадцать минут пополуночи и, набрав высоту в три тысячи метров, взяли курс на восток. Рейнолдс поначалу так опешил, что с четверть часа от него трудно было добиться сколь-либо вразумительных инструкций. Затем он освоился, и дальше полет протекал уже нормально.
Министерство обороны США было заранее предупреждено, что в половине первого ночи мы минуем передовые посты системы оповещения, так что с этим все прошло благополучно. Без четверти час с экрана бортового телевизора прозвучало сообщение, что неопознанное судно-нарушитель гигантских размеров вторглось в земную атмосферу со стороны Луны (объявление было сделано по инструкции, оставленной нами президенту).
Над Атлантическим океаном мы разогнались до скорости в тысячу шестьсот километров. Как результат, температура в салоне поднялась, что ощущать было не совсем приятно. Но важно было не упустить время. Когда мы вылетели из Дуранго, в Мариборе было уже восемь тридцать утра. Нам оставалось покрыть восемь тысяч километров, и сделать это было необходимо до того, как начнут сгущаться сумерки.
К моменту пересечения линии европейского побережья мы увеличили высоту до восьми тысяч метров. Мы отдавали себе отчет, что к этому моменту трезвон стоит уже по всем системам оповещения в Англии и Франции, и от нас требуется неусыпная бдительность. Первая ракета ударила по нам где-то в районе Бордо. Десять человек под руководством Райха поддерживали вокруг корабля силовое поле и взорвали ракету, когда той оставалось до цели три километра. К несчастью, Райх позабыл заблокировать ударную волну, из-за чего мы все вдруг разом разлетелись кто куда, как листья под порывом ветра. На несколько секунд управление было потеряно, но я сумел заблокировать волну, и мы опять благополучно двинулись вперед. После этого Райх уж позаботился, чтобы ударная волна всякий раз отводилась в сторону.
Бортовые телекраны свидетельствовали, что наше продвижение замечено повсеместно, а преждевременный взрыв пущенных в нас боеголовок не оставлял ни у кого сомнения, что мы и есть вторгшиеся с Луны инопланетяне и что мы обладаем каким-то разрушительным лучевым оружием. К часу дня по европейскому времени мы уже находились непосредственно над полем сражения у Марибора. Мы сбавили высоту до пары тысяч метров. Наш способ передвижения был абсолютно бесшумен, и мы могли явственно слышать под собой разрывы снарядов.
***
Хорошо, что нам достался корабль именно таких размеров. Поле сражения по площади было огромно, семнадцать километров в поперечнике. Больших скоплений войск не наблюдалось, виднелись лишь разрозненные группки людей, спешно управляющихся с передвижными орудийными установками и ракетометами. Габариты корабля гарантировали, что нас ясно должно быть видно обеим сражающимся сторонам, даром что над землей густой пеленой нависала гарь.
И вот мы приступили к основной части операции, причем к части, успех которой гарантировать было нельзя. Было бы достаточно легко уничтожить всю жизнь, копошащуюся на этом участке площадью в сто семьдесят квадратных километров, тем самым поставив окончательную точку в этой бойне. И в то же время сделать этого не смог бы никто из нас. К людям, пытающимся друг друга уничтожить, мы не питали ничего кроме презрения, но вместе с тем чувствовали, что не вправе лишать их жизни.
Первым делом необходимо было вывести из строя передвижные ракетные установки. За десять минут нашего здесь пребывания примерно дюжина из них пробовала открыть по нам огонь. Боеголовки неизменно уничтожались, сами же установки Райх со своей группой попросту растаптывали, обращая в груду покореженных обломков. Но на поле насчитывалось, возможно, до тысячи тяжелых орудий и ракетометов, и нельзя было упустить из виду ни один из них. Надо было, чтобы ничто не отвлекало нас от выполнения главной задачи. Почти час ушел на то, чтобы, блуждая на ощупь в густой пелене дыма, выявить местонахождение каждого орудия и обезопасить себя от него.
Само наше появление вызвало панику. Но, когда внизу убедились, что от нас не исходит смертоносных лучей, паника улеглась. Выбывание из строя техники смотрелось не сказать чтобы эффектно — поломку установок замечали только те, кто непосредственно их обслуживал. Так что спустя некоторое время за нами наблюдали уже скорее с любопытством, чем со страхом. Наши мозговые «датчики» улавливали это настроение и всячески его поддерживали.
Ощущать такое было необычно. Мы все сидели в полной тишине. Единственным доносящимся звуком был шум ветра; пальба внизу полностью стихла. Чувствовалось, что на нас устремлены взоры миллионного скопления людей, согнанных в две громадные армии. Я чувствовал даже, что во многих из них угнездились паразиты: у «зомби», в отличие от остальных людей, реакция на нас была холодной и лишена любопытства.
***
В этот момент Флейшман коснулся кнопки, управляющей фотонными парусами, и те медленно явились наружу. Судя по всему, это было впечатляющее зрелище: исполинские серебряные крылья, плавно выдвинувшись из задней части корабля, стали медленно разрастаться, пока не достигли размеров в четыре раза больших, чем сам корабль, заняв общую площадь тринадцать квадратных километров. Корабль теперь походил на сверхъестественных размеров насекомое с черным туловищем и блестящими (но при этом почти прозрачными) крыльями.
Думаю, понятно, что мы находились в тесном контакте со своей «аудиторией» — именно таком близком и сокровенном, какой бывает во время спектакля у актера со зрителем. Следовательно, мы могли отмечать реакцию изумления, с некоторой, правда, примесью страха.
Когда мы начали перемещаться по небу — медленно, очень медленно, — я уловил, что в реакции людей по отношению к нам произошел определенный сдвиг. Они все так же завороженно следили снизу за передвижением этого исполинского сияющего объекта, но следили уже машинально. Активное их внимание ослабилось, что неудивительно, ведь они смотрели на нас неотрывно вот уже более часа. Свет, дающий блики на фотонных парусах, слепил им глаза.
Для них мы были чем-то вроде невиданного большого и броского насекомого, разглядеть которое трудно из-за нестерпимо яркого света, а отвести взора опять-таки нельзя: жалко упустить.
Эффект был именно тот, на который мы рассчитывали: внимание, с каким они следили за плавным перемещением постепенно снижающегося корабля, было застывшим, оцепенелым. Это неспешное, плавное скольжение стоило группе Райха изрядных усилий: непомерный размах крыльев означал, что кораблю приходится одолевать сильное сопротивление ветра, и, ослабь они бдительность хоть на секунду, нас тотчас бы опрокинуло и понесло.
Остальные сорок членов экипажа работали теперь в параллели. Умы наблюдающих снизу были полностью подвластны нам, как зачарованные сказкой дети. Я также подметил одну интересную вещь, о которой все время догадывался. Наши «зрители» были также обобщены меж собой телепатией, возникновение которой было обусловлено интересом к нам. Вот чем можно объяснить, почему так опасны бывают людские сборища. Возбужденная толпа, электризуясь, начинает генерировать определенную телепатическую энергию, импульсы которой, будучи разрозненными и смутными, легко толкают ее на насильственные действия, давая этим выход скопившемуся напряжению.
Напряжение этого людского скопища было полностью подвластно нам. Это был словно колоссальных размеров мозг, открытый перед нами настежь. Он был полностью сосредоточен на гигантском насекомообразном предмете, находящемся теперь совсем близко от Земли. Мозг был заворожен и полностью открыт внушению.
Теперь главная часть операции находилась в моих руках. Человеческие умы уподобились множеству телекранов, на которые я, центральный спутник связи, передавал изображение. В результате каждый из людей внезапно увидел, как громадные, в тысячу саженей двери, расположенные по бокам корабля, медленно разъезжаются, а из отверзшегося их зева наружу вышагивают лунные пришельцы, тоже тысячесаженного роста. Собой пришельцы напоминали тех же насекомых: сами зеленые, ноги длинные и изогнуты как у кузнечиков. Лица были похожи на человеческие, с большими крючковатыми носами и черными глазками-бусинами. Пришельцы передвигались неравномерно, рывками, словно были непривычны к земной гравитации. Нижние конечности у них оканчивались когтями, похожими на птичьи.
И тут размашистыми скачками пришельцы припустили через поле к позициям наблюдающих за ними армий. Я послал поток волн кошмарного, панического ужаса, страшной уверенности, что сейчас последует неминуемая гибель. Одновременно я снял напряжение, сковывающее людей на месте в оторопелом беспомощном созерцании. В итоге поднялось повальное бегство. Ощущать эту панику — можно сказать, постыдную в своей беспросветности — было так неприятно, что мы полностью прервали контакт, дав людям бежать. Они уносились без оглядки. Тысячи падали и были затоптаны; позднее цифры показали, что при этом погибло до пятнадцати процентов общего числа сражавшихся. Окажись на поле боя настоящие инопланетяне, жертвы и то едва ли исчислялись бы более крупными цифрами.
Впечатление от всего этого зрелища осталось крайне тягостное. Память о происшедшем не оставляла меня несколько недель, то и дело возвращаясь, словно дурной привкус во рту. Но пойти на такой шаг было необходимо: он положил войне безоговорочный конец. В последующие трое суток войскам ООН, четко координируя действия с президентом США, удалось разоружить тысячи рассеянных по огромному региону воинских подразделений. Удалось также арестовать Гвамбе и Хазарда (последний был застрелен при «попытке к бегству», Гвамбе посажен в дом умалишенных в Женеве, где через год умер).
***
Казалось бы, после такой победы мы могли вознамериться почить на лаврах. Ничего подобного, мы не испытывали и тени подобного желания, по двум причинам. Во-первых, победа эта была детской игрой, и некоторые ее подробности я привел лишь потому, что она может вызвать интерес у историков — в стратегическом отношении она едва ли заслуживает и пары строк. Во-вторых, теперь нам предстояла действительно интересная часть задачи: вернуть миру здравый рассудок хотя бы отчасти и подумать над тем, что можно предпринять для окончательного уничтожения паразитов.
Ничего бьющего на эффект в наших методах не было. Мы просто рассказали людям правду. На следующий день после нашей пресловутой «победы» президент Мелвилл выступил по телевидению с сообщением, что у правительства Соединенных Штатов есть все основания полагать, что «лунные пришельцы» уходят из нашей Солнечной системы, и на данный момент Земле ничто не угрожает. «Однако, — добавил он, — ввиду того, что угроза вторжения из космоса все так же неизбывно существует, Соединенные Штаты призывают к немедленному формированию Объединенного Правительства Мира, наделенного всеми полномочиями по приведению в боевую готовность сил Всемирной Обороны». Его предложение было тотчас принято в ООН. Вот когда началось осуществление грандиозного замысла, о чем так мастерски написано Вольфгангом Райхом в его «Пересотворении мира».
Конечно же, самая серьезная из проблем состояла в том, как извести паразитов. Но мы тогда решили, что не это на данный момент является делом первоначальной важности. Воздействие на Луну, главный источник дезориентации сознания, уже повлияло на то, что сила паразитов значительно поубавилась. Но была и еще одна причина, по которой к паразитам можно было пока отнестись как к проблеме второстепенной. Я уже упоминал, что паразиты в некотором смысле являлись «тенью» людской трусости и пассивности. Их сила способна была возрастать в атмосфере подавленности и страха, поскольку они питались от этих низменных чувств. А если так, то самым верным способом нанести им поражение было переменить атмосферу, привнеся в нее силу и целеустремленность. Именно это, по нашему мнению, должно было стать основной задачей на период грядущего года. Первый вопрос состоял в том, как сделать Силы Всемирной Безопасности по-настоящему действенными, способными подавить любой очаг возобновившейся деятельности паразитов. Это значило, что примерно двадцати членам нашей группы предстоит заняться организационными вопросами. Ничуть не менее важным было заставить людей понять, что существование паразитов — это реальность, для противостояния которой человечеству надлежит хранить неусыпную бдительность. А это в свою очередь означало, что численность группы надо наращивать до тех пор, пока она не будет включать в своих рядах тысячи, если не миллионы человек. По этой причине только двадцать из нас (включая Эбнера и Флейшмана) вошли в состав Сил Всемирной Безопасности. Остальные занялись проблемами обучения.
Я должен сказать об этом несколько подробнее, поскольку фактически от успеха в этой области зависело все. Подбор кандидатур для обучения «управлению сознанием» был делом ни в коей мере не простым. Какие, казалось бы, могли при этом возникнуть проблемы? Ведь если на то пошло, я освоил этот метод самостоятельно, то же можно сказать и о Райхе, и о Флейшмане. Что, казалось бы, еще от нас требовалось, кроме как известить человечество о наличии паразитов сознания — уж дальше-то люди, в конце концов, и сами обучатся?
Это кажется убедительным лишь на первый взгляд. Бесспорно, кое-чему люди действительно научились. Но это само по себе порождало проблему. Борьба с паразитами сознания требует наличия особо отточенного и активного интеллекта. Большинство людей в умственном плане настолько ленивы, что паразиты могут обставить их в два счета. Люди находятся теперь в еще более рискованном положении, потому что тешат себя чувством мнимой безопасности, которое паразиты будут всячески в них лелеять и поддерживать. Это именно тот случай, где недостаток знания особо опасен.
Уже то, что едва ли не каждый третий на Земле человек тут же счел, что «управляет» своим сознанием безупречно, ставило нас в невероятно трудное положение. Как разобраться, кто из этих миллионов действительно стоит внимания? Такая проблема поддавалась решению не сразу, приходилось действовать методом проб и ошибок. В качестве испытуемых мы, как правило, брали высоко просвещенных людей, в особенности тех, кто к своим жизненным высотам пробивался, поскольку непременным условием для нас были мужество и высокая активность. Но неудачи и здесь встречались во множестве. Свои первые победы над паразитами мы с Райхом одержали благодаря тому, что отдавали себе отчет: времени нам отпущено считанные минуты; это нас и подстегивало. Теперешние наши испытуемые не умели, а зачастую и вовсе не могли растормошить себя, осознать всю неотложность поставленной задачи. Я наглядно убедился, в какой огромной мере то, что считается у людей «успехом», обеспечивается элементарной напористостью и усидчивостью, а вовсе не деятельностью разума. Мы не могли позволять себе тратить время на несостоявшихся. Прибегни мы с целью их «растормошить» к телепатии, это только усугубило бы их леность. Так что от таких претендентов мы без промедления освобождались, а на их место поступали другие. Вскоре открылось, что даже в высшей степени интеллигентные и глубокие люди могут страдать умственной леностью, если соответствующая привычка заложена в них с детства. Поэтому мы решили, что впредь отбор кандидатов надо будет осуществлять начиная с максимально юного возраста. С этой целью несколько наших коллег сформировали обособленную группу для испытания ментальных способностей детей и подростков. Так возникла так называемая "группа Бермана «Тест-К», успехи которой превзошли все ожидания: не прошло и двух лет, как мы получили более пятисот тысяч «специалистов» по управлению сознанием в возрасте до двадцати одного года.
В конце года стало ясно, что борьба за установление незыблемого мира на планете нами выиграна. Теперь можно было вплотную заняться Луной, что к настоящему моменту стало уже актуальной проблемой: дезориентирующие силы Луны успели приноровиться к непривычному движению своей планеты и вновь сфокусировались на Землю. Я именно так и рассчитывал, «раскрутка» Луны была лишь временной мерой.
Ни с кем о том не советуясь, наша группа числом в пятьсот человек пришла к решению: Луну необходимо вывести за пределы гравитационного поля Земли. К подготовке этой операции мы приступили в январе 1999 года, в день последнего в уходящем столетии новогоднего праздника. Это была во многом проблема, требующая технического решения. В соответствии с ней к поверхности спутника необходимо было приложить постоянное давление и в течение долгого времени его удерживать, ни на секунду не ослабляя. Осуществляться подобная процедура должна была крайне медленно. Плотность Луны в сравнении с земной очень низкая — образно выражаясь, огромный ком золы. За свою долгую жизнь ей также порядком пришлось натерпеться от бесчисленных метеоритов и комет (некоторые — поистине гигантских размеров), от чего на ней фактически живого места не осталось от трещин, как на куске битого-перебитого стекла. Поэтому резкий нажим был бы рискованным: Луна могла разлететься на куски и Земля оказалась бы окружена кольцом лунных астероидов.
***
В наши намерения входило не просто оградить Землю от эманаций Луны. Нам хотелось также каким-то образом определить и участь жизни, загнанной в лунные недра. Мы решили, что Луну надо будет толкнуть в сторону Солнца, где ее бестелесные обитатели смогут вновь обрести свободу.
Четыре наши группы общей численностью в сто двадцать пять человек вышли в космос над северным полушарием Земли и приступили к работе, аккуратно подталкивая Луну к выходу в открытый космос. Это фактически значило, что мы, придавая ей все больше энергии, постепенно увеличиваем скорость ее вращения вокруг Земли, что в свою очередь должно будет повлечь, отторжение спутника от нашей планеты.
(Когда-то Луна находилась от Земли на расстоянии гораздо большем, чем в двадцатом веке, но по мере того как энергия спутника оскудевала, он все ближе подходил к Земле.) За период 1999 года период обращения Луны мы сократили с двадцати восьми до четырнадцати суток. Это было нетрудно; к тому времени я уже знал о секретах мозга и его связях с материальным миром достаточно, чтобы проделать такую процедуру в одиночку. Наш спутник находился теперь в миллионе семистах километров от Земли, а это означало, что скорость его движения по орбите возросла десятикратно. Мы подсчитали: прежде чем Луна «оторвется», эту скорость надо будет увеличить вдвое (до шестидесяти восьми тысяч километров в час) — тогда Луну автоматически понесет к Солнцу. Это в конце концов произошло двадцать второго февраля 2000 года. Земля лишилась своей Луны под дружный протестующий вой сентиментальной части человечества, который мы полностью проигнорировали. У нас вышел один небольшой просчет: спустя три месяца Луна, проходя мимо орбиты Меркурия, угодила в сети его гравитации. Но так как масса этих двух планет примерно одинакова, нечего было и думать, что Меркурию удастся сделать ее своим спутником. В результате Меркурий оказался притянут к Солнцу еще на двенадцать миллионов километров, а Луна в конце концов попала на орбиту светила со средним расстоянием до него примерно в тридцать миллионов километров. Такого расстояния достаточно, чтобы скалы на лунной поверхности пребывали постоянно в полужидком состоянии. Лунной «жизни» в кои-то веки была предоставлена некоторая степень свободы.
Приближается место, где я должен остановиться — не потому, что мне больше нечего сказать; скорее потому, что оставшиеся мысли будет слишком трудно выразить в данном контексте. Обычному современному человеку может показаться, что мы, «посвященные», возвеличились до статуса богов. В каком-то смысле нам это действительно удалось, если сравнение проводить с людьми двадцатого столетия. В остальном, однако, мы так же далеки от этой цели, что и всегда. Нас больше не ограничивает невежество и отсутствие целевых ориентиров, но незнание наше по-прежнему безмерно велико. Дорога, по которой нам предстоит пройти, все также простирается в непроглядную даль. Я не в силах объяснить проблемы, которые перед нами стоят. Если бы люди способны были их понять, не было бы и нужды в объяснении. Не знаю, считать ли мне себя счастливым или несчастным. Мне посчастливилось оказаться у истоков этого грандиозного движения в человеческой эволюции. Теперь я знаю, на что нам следует направить силы. Я несчастлив в том отношении, что за несколькими важными исключениями потерял связь с остальным человечеством. Человек ленив по природе, и лень безоговорочно надлежит изжить. Это означает, что человек не любит неудобств, и цивилизацию он создал, чтобы избежать неудобства, так что леность была важным фактором в его эволюции. Но это означает также, что он предпочитает эволюционировать своим темпом, медлительным и осторожным. Борьба с паразитами переключила меня на более быстрый темп эволюции, она вызвала во мне нетерпеливое стремление продвигаться все дальше и дальше. Я не могу просто довольствоваться мыслью о том, что отныне беспредельные пространства ума открыты человеку для постижения: мне этого мало. Слишком много вопросов остается еще без ответа. Да, это истина: человека ничто теперь не отделяет от осознания цели своей эволюции, и теперь, похоже, люди будут жить века, не умирая, как прежде, в возрасте восьмидесяти лет от скуки и поражения жизнью. Но нам по-прежнему неизвестно, что происходит с человеком после смерти, или как бытие возникает из небытия. Мы сознаем наличие во Вселенной благотворного принципа Цели, но при этом так и не знаем, является ли он прямым воплощением предначертаний Творца, или проистекает откуда-то из источника еще более глубокого. Тайна Времени остается непознанной, равно как краеугольный вопрос, поставленный Хайдеггером: почему Бытие, а не Небытие? Ответ может лежать в совершенно ином измерении, столь же отличном от мира ума, как ум отличен от мира пространства и времени...