Уилсон Жаклин. Лучшие подруги

   Мама с папой даже не взглянули в мою сторону. Такси отъехало. Я с шумом выскочила из комнаты, но на лестничной площадке меня схватил Кэллум.
   — Пусти! Мне надо к Алисе! — кричала я.
   — Нельзя, Джемма! Ты себя скомпрометировала, сама знаешь. Хватит брыкаться, сестрёнка! Ой! Не лягайся! Я же на твоей стороне!

   — Тогда отведи меня к ней! Отвези на своём велосипеде! Кэллум, ну пожалуйста!
   — Послушай, тебе не разрешат повидаться с Алисой, даже если я тебя приведу. Её родители чуть с ума не сошли, когда узнали, что вы обе пропали. Слышала бы ты, что они говорили!
   — Не понимаю, что на них нашло! Им на нас наплевать! Иначе бы они нас не разлучили! — сказала я, перестав брыкаться. — Никому нет дела до нас с Алисой! Чихать им на наши переживания! Представь, что тебе бы не разрешили встречаться с Айешей!
   — Ну, это другое…
   — А вот и нет! Вот и нет! — воскликнула я, сжав кулаки и колотя его в грудь. — Ты думаешь, мы ничего не чувствуем только потому, что мы дети!
   — Ладно, ладно, не заводись! И перестань драться!
   Он схватил меня за руки. Я прицелилась, чтобы как следует заехать ему ногой по голени, но лишь легонько стукнула носком кроссовки. Знала, что Кэллум прав. Проку от него мало, но он на моей стороне.
   Джек держался в стороне. Он терпеть не может суеты. Но когда я вернулась к себе в комнату, меня пришёл навестить Бешеный Лай. Он забрался рядом со мной на кровать и стал нежно меня облизывать. Нельзя сказать, что было очень приятно, — несмотря на то что Джек без конца его моет и чистит ему зубы, от него всё равно чем-то пахнет. Как бы то ни было, пёс изо всех сил старался меня утешить.

   Потом я услышала, как вернулось такси. Хлопнула передняя дверца. Раздались шаги, и по полу зацокали мамины высокие каблуки — цок-цок-цок. Настежь распахнув дверь и прижав к себе мятое канареечное уродство, она встала на пороге. Потом бросила платье мне на кровать.
   — Надеюсь, ты удовлетворена, юная леди! Вечеринка сорвана. Пришлось вызвать доктора, потому что у мамы Алисы не прекращалась истерика. Гости в недоумении разошлись по домам и оставили после себя пятьдесят бифштексов, пятьдесят недоеденных цыплят и пятьдесят печёных картофелин… Всё коту под хвост! Плюс пудинги, вишнёвый творожный торт, тирамису и миссисипский пирог…

   — Принесла бы чего-нибудь домой!
   Я не собиралась вредничать. Просто было жаль восхитительной еды, отправленной на помойку. Подумаешь! Жалкая мысль о голоде — лишь капля по сравнению с Ниагарским водопадом слёз, которые ещё прольются после неминуемого расставания с подругой! Мама меня не поняла.
   — Ты невероятная эгоистка и жадина, Джемма Джэксон! Не представляю, как у меня могла вырасти такая дочь! Как в такую минуту можно думать только о себе и своём маленьком толстом пузе?! — закричала мама.
   — Я и не думала о своём животе! Как он может быть одновременно маленьким и толстым? Ничего не понимаю! — закричала я в ответ.
   И зря.
   Мама заставила меня сидеть в своей комнате и не позвала к чаю. Обед я уже пропустила — да она решила меня голодом заморить! Ладно, знаю, что наелась шоколада, чипсов и зефира, которые купила Алиса, но я же только заморила червячка!
   Погружённая в горестные раздумья, я лежала на кровати, и рот наполнялся слюной от запаха еды, готовящейся внизу. Ветчина… Чудесная, скворчащая ветчина с хрустящей корочкой! В животе урчало, я сжала его руками. Теперь он не казался толстым. Меня морили голодом, собираясь превратить в скелет. Мама ещё поплачет, когда придёт утром меня будить и с трудом узнает свою дочку в девочке — кожа да кости, — вываливающейся из пижамы фирмы «Халк», которая вдруг стала ей ужасно велика.
   Я крутилась и вертелась, запуталась в канареечном платье. Потом оттолкнула его от себя, поморщившись от прикосновения к противному и скользкому материалу. Вдруг в дурацком рукаве-фонарике нащупала… что-то шуршаще-хрустящее… Записка!
   Вытащив её, я узнала аккуратный почерк Алисы. Письмо было написано её лучшей ярко-розовой гелевой ручкой и украшено наклейками, сердечками, поцелуями, синими райскими птичками и улыбающимися солнышками.

   Моя любимая Джем!
   Меня наказали. Тебя, наверное, тоже. Мне так жаль, что тебе пришлось взять всю вину на себя. Я пыталась убедить маму в том, что сама все придумала, но она мне не поверила. Ты же знаешь, какая она! Мне тоже очень грустно, потому что нам не удалось как следует попрощаться. Как жаль, что придется ехать в Шотландию! Ты не представляешь, как я буду по тебе скучать! И НИКОГДА не забуду! Ты лучшая подруга в мире!
   Целую, Алиса.

   Я снова и снова перечитывала письмо, проводя пальцем по розовым строчкам и гладя каждую наклейку. Потом спрятала его между страницами своей самой любимой книжки «Заколдованный лес», принадлежавшей ещё моему дедушке, когда он был маленьким мальчиком. Давным-давно дедушка и мне её читал. Вот бы нам с Алисой найти свой заколдованный лес и забраться на самое высокое дерево, а потом по лесенке подняться в далёкую высь и никогда-никогда не спускаться на землю.
   Но меня, как преступницу, закрыли в комнате. Алису увозят за сотни километров. Она прислала мне чудесное прощальное письмо, но ответить ей нельзя. От голода в голову совсем ничего не лезло. Я перерыла всю одежду в шкафу, шаря в карманах курток и джинсов. В зимнем пуховике нашла очень старую обёртку от трюфеля. Облизнув её, почувствовала забытый вкус конфеты, и рот ещё больше наполнился слюной. Поискала в школьной сумке — вдруг там лежит шоколадный батончик или кусок сандвича… Нет, не повезло!
   Потом услышала шаги. Прыгнула на кровать — вдруг придёт мама. На лестнице — бум-бум — кто-то перескакивал через ступеньки, и я догадалась: это Кэллум. Брат ворвался в комнату и сунул мне в руку сандвич — я и поблагодарить его толком не успела, потому что он тут же выскочил.

   Сандвич был противно тёплым, к тому же к нему пристал ворс из кармана Кэллума, но я всё равно обрадовалась. Откинулась на подушки и с удовольствием проглотила всё до крошки. Никогда в жизни обычный бутерброд с ветчиной не казался таким вкусным! Почувствовала лёгкие угрызения совести: в самый грустный день жизни — и здоровый аппетит… Ничего не поделаешь! Алиса, наверное, ни к чему не притронется, а меня вот горе сделало прожорливой.
   Снова послышались шаги. Две сильные ноги и четыре резвые лапы. В комнату ввалились Джек и Бешеный Лай.
   — Ты принёс мне ещё один сандвич с ветчиной? — с надеждой спросила я.
   — Ну, я попытался сунуть его в карман, но Бешеный Лай его учуял и тут же отобрал, — ответил Джек.
   — Глупый пёс! И ты только за тем поднялся, чтобы мне об этом рассказать?!
   — Я пришёл одолжить тебе свой телефон, — сказал Джек, протягивая свой мобильник. — Можешь отправить Алисе эсэмэску.
   — Но у неё нет мобильного телефона!
   — А, ну, значит, из моей идеи ничего не вышло, — вздохнув, сказал Джек.
   — Я могла бы позвонить ей на обычный телефон.
   Джек уставился на меня.
   — Не очень удачная мысль, Джем. Мягко говоря, ты у них не в чести.
   — Мне просто хочется попрощаться с Алисой, — сказала я, набрав знакомый номер.
   — Алло?
   Сердце ушло в пятки. Трубку взяла её мама.
   Я-то надеялась, она всё ещё у себя в спальне, всё ещё бьётся в истерике. У меня не было никаких шансов. Она тут же бросит трубку, если узнает мой голос. Мой голос. Я глубоко вздохнула, закрыла рот рукой и сказала самым мерзким и воображалистым голосом:
   — Ах, добрый вечер, миссис Барлоу. Простите, что беспокою вас так поздно!
   Джек уставился на меня — бровки домиком, губы искривились в вопросительный знак… Даже Бешеный Лай перестал тяжело дышать, закрыл пасть и озадаченно на меня взглянул.
   — Кто это? — спросила тётя Карен.
   — Франческа Гилмор-Браун.

   Франческа ужасная зануда и вместе с Алисой занимается балетом. Сначала я тоже ходила, но быстро заскучала и решила немного похулиганить. Преподаватель сказала, что лучше воздержаться от занятий, пока не пойму, как к ним нужно относиться. Вот я и бросила — как можно всерьёз воспринимать ужимки и глупые прыжки? Надеялась, что и Алиса уйдёт, но ей нравилось заниматься балетом, особенно когда её отобрали для участия в финальном концерте, нарядили в блестящую розовую пачку и поручили станцевать партию леденца.
   Франческе Гилмор-Браун тоже дали роль леденца. Вела она себя соответствующе — льстиво и противно — и, конечно, действовала мне на нервы. Алису раздражали её манеры, но тётя Карен была под большим впечатлением от богатой и шикарной девочки, которая набивается в подружки к её Алисе. Не понимала, бедная, что никогда этого не дождётся! Я её подруга!
   — Ах, Франческа! — сказала тётя Карен сладким жеманным голосом. — Пожалуйста, говори громче, дорогая! Тебя плохо слышно.
   Я зажала рот рукой.
   — Я только что узнала, что Алиса переезжает в Шотландию. Можно мне с ней попрощаться?
   — Попрощаться? Ну, Алиса в своей комнате, потому что… Ах, пустяки, дорогая… Конечно, ты можешь с ней попрощаться!
   Я услышала, как она позвала Алису к телефону.
   Подождала немного, в трубке послышался далёкий голос Алисы:
   — Это Джемма?
   — Нет, не Джемма! Ты прекрасно знаешь, как я сейчас к ней отношусь! Нет, Алиса, это Франческа.
   — Кто?
   — Дорогая, — вздохнула тётя Карен, — Франческа Гилмор-Браун, милая, воспитанная девочка из балетной школы.
   — Ах, она… Не хочу с ней разговаривать!
   — Тс-с… Она услышит! Не глупи! Конечно, ты хочешь с ней поговорить!
   Я услышала позвякивание золотого браслета тёти Карен, когда она передавала Алисе трубку. Потом подруга стала разговаривать со мной.
   — Привет, Франческа! — сказала она без всякого энтузиазма.
   — Это не глупая Франческа! Это я!
   — Ах! — взвизгнула Алиса.
   — Ничего не отвечай! Пусть твоя мама ни о чём не догадывается. Ах, Ал, какой ужас! Неужели они могут быть такими жестокими?! Меня мама закрыла в комнате и собирается продержать здесь целую вечность. Она меня даже не кормит! Представляешь?! Голодом морит!
   — А меня мама, наоборот, заставляет есть. У нас осталось полно еды с вечеринки — горы тарелок, и мы завтра уезжаем, — пожаловалась Алиса.
   — Не могу смириться с твоим отъездом! Ах, вот бы нам удалось прыгнуть в тот поезд!
   — Знаю, — вздохнула подруга.

   — Пусть бы мы целыми днями бродили по улице и спали ночью в канаве! Мне всё равно. Только бы вместе быть!
   — Я тоже об этом думаю, — призналась Алиса.
   — Твоя мама рядом?
   — Да, — ответила подруга.
   — Вот бы она ушла! — воскликнула я.
   Алиса расхохоталась:
   — Не дождёшься!
   — Что говорит Франческа? — поинтересовалась тётя Карен.
   — Мама, она рассказывает мне анекдот, чтобы чуть-чуть развеселить, — ответила Алиса.
   — Чудесная девочка! И почему ты не захотела сделать её своей подругой?
   — Тс-с, мама! — воскликнула Алиса.
   — Если б она знала! — прошептала я. — Алиса, огромное спасибо за чудное письмо! Ты здорово придумала — запрятать его в моё уродское платье! Ещё напишешь, когда приедешь в Шотландию?
   — Конечно, напишу!
   — А я тебе… Горы писем… И буду звонить… Каждый день!
   — Только не с моего телефона, — сказал Джек. — Закругляйся! Ты уже выставила меня на кругленькую сумму!
   — Обязательно буду, Алиса! Писать, звонить… и в один прекрасный день приеду тебя навестить!
   — Ах, Джемма! — всхлипнув, сказала Алиса.
   Потом раздался пронзительный крик, звон браслета, и телефон замер. Тётя Карен нас разъединила. Точно навсегда нас разлучила!

Глава седьмая

   Неожиданно школа стала чужой. Ну, конечно, в буквальном смысле я не была одна. Рядом в классе сидело двадцать восемь других ребят и почти пятьсот во всей школе, и полно учителей с лаборантами, и мистер Мэггз… Но без Алисы здание показалось мне пустым и огромным. В нём будто поселилось эхо.
   Когда-то, взявшись за руки, мы вошли в приёмную при кабинете директора, где нас записали в школу, и с тех пор никогда не расставались — всегда сидели за одной партой. Больно было видеть рядом с собой пустое место и одинокий стул. Скукожившись, я легла лицом на парту.
   Печенюга ткнул меня в спину гигантским батончиком «Марс».
   — Эй, Джемма! С чего это ты вдруг усохла? Ты что, превратилась в девочку-с-пальчик? Ну-ка, лучше откуси от моего батончика! — прошептал он.

   Я обернулась и гневно уставилась на него. Глаза горели нехорошим лазерным огнём. Казалось, Печенюгу обожгло.
   — Что? Что случилось? Наверное, тебе надоела Алиса? Давай я сяду рядом с тобой на её место!
   — Вот ещё! Ни за что на свете! Даже если бы ты был моим лучшим другом, я никогда бы не села рядом, потому что ты меня раздавишь своим жирным телом! А теперь, когда ты мой злейший враг, я даже в одной комнате не хочу с тобой находиться! И в одной школе, на одной улице, в одном городе, в одной стране и на одной планете!
   Печенюга в изумлении на меня посмотрел. Шоколадный батончик печально повис у него в руке.
   — Не смей называть меня толстым! Слышишь, Джемма! Мы всегда были с тобой товарищами!
   — Со вчерашнего дня всё кончено!
   — Ну, я же ничего плохого вчера не сделал! — возмутился Печенюга.
   — Ты нас выдал.
   — Не было этого! Я просто сказал маме, как вас зовут, когда она меня спросила.
   — Да, а она позвонила и наябедничала нашим мамам, и тебе это прекрасно известно. Они примчались на станцию и помешали нашему побегу. Ты всё испортил. Поэтому нечего корчить из себя оскорблённую невинность! Терпеть не могу этого выражения! Лучше заткнись, пока я не заехала ногой прямо по твоим жирным окорочкам!
   — Сказал, не называй меня толстым! Что мне было делать, если мама за вас беспокоилась? Только попробуй меня стукнуть — сама получишь!
   — Правильно! — воскликнула я. — Решено! Будем драться во время большой перемены.
   — Я думал, что никогда не ударю девчонку, но придётся, если она стукнет меня первой.
   — Ага, и я стукну тебя и во второй, и в третий, и в четвёртый раз, и буду бить и бить. Подожди — сам увидишь!
   Я так разволновалась, что забыла про шёпот и чуть ли не кричала.
   — Что на тебя нашло, Джемма Джэксон? — спросила наша учительница, миссис Уотсон. — Пожалуйста, убавь громкость и займись делом. Ну же, повернись и оставь Печенюгу в покое.
   — С превеликим удовольствием! — пробормотала я и снова легла на парту.
   Казалось, у миссис Уотсон проснулся ко мне особый интерес. Она глаз не сводила с моей парты и к концу урока подошла и уставилась в мою тетрадку. У меня перехватило дыхание. Нам нужно было написать рассказ, постаравшись употребить как можно больше прилагательных. Это такие специальные описательные слова. Я решила придумать историю про Печенюгу и не пожалеть красок. В некоторых местах получилось очень даже грубо. Скорей бы зачеркнуть оскорбительные строчки!
   — Слишком поздно, Джемма! Я уже прочитала! — сказала миссис Уотсон.
   Я ждала, когда она рассвирепеет, но взрыва не последовало. Она села рядом на пустой стул Алисы.
   — Ничего-ничего, — мягко сказала она.
   Я на неё уставилась.
   — Конечно, ничего хорошего в оскорбительном наборе слов, направленных в адрес такого милого мальчика, как Печенюга, — поправила себя миссис Уотсон.
   Я понятия не имела, что такое «оскорбительный набор слов», но мне показалось, это определение вполне подходит, чтобы передать краткое содержание моего рассказа про Печенюгу.
   — Ничего в нём нет хорошего, — промямлила я.
   — Нет, он душка. Все его любят, включая тебя. Ты же не очень на него рассердилась?
   — Нет, очень!
   Миссис Уотсон наклонилась ко мне и зашептала:
   — У тебя плохое настроение из-за отъезда Алисы?
   Я попробовала ответить. Почти ничего не получилось. Будто две руки сжали мне горло, пытаясь задушить. Защипало в глазах. Я моргнула, и вдруг по щекам прокатились две слезы.

   — Ах, Джемма! — сказала миссис Уотсон.
   Она нежно, точно малышку, погладила меня по спине. Я почувствовала себя отвратительной нюней, которая в присутствии других не может сдержать слёз. Наклонилась ещё ниже и чуть не сползла под парту.
   — Понимаю, как сильно ты скучаешь без Алисы! — воскликнула учительница.
   Она ещё раз меня погладила и отошла к своему столу.
   Слово «скучаешь» абсолютно не подходило для описания моего состояния. Казалось, меня разорвали на части. Как будто я потеряла свою половинку — глаз, ухо, губу, смятенные мозги, ногу, лёгкое, почку и половину длинной-предлинной, похожей на змею кишки.
   Интересно, Алиса так же переживает? По крайней мере, ей не надо одной сидеть за партой. Мчись себе в машине по автостраде в Шотландию! Ей это покажется увлекательным путешествием, почти как дорога в отпуск.
   Впереди ждут новый дом, новые домашние любимцы и новая школа… и может быть, даже новая лучшая подруга.
   У меня никого не было.
   Я не знала, что делать во время большой перемены. Раньше я всюду ходила вместе с Алисой, не считая тех моментов, когда придумывала увлекательные проказы с Печенюгой.
   Вспомнила, что вызвала Печенюгу на дуэль, и сжала кулаки. Хоть будет чем заняться! Не думаю, что он хорошо дерётся. Да и какое это имеет значение? Пусть хоть мокрое место от меня останется!
   Отправилась на поиски Печенюги, но его нигде не оказалось. Сначала поискала там, где его всегда можно найти, — в очереди за булочкой. Обежала всю игровую площадку. Поискала в коридорах, надеясь, что он грызёт шоколадный батончик где-то в углу. Никаких следов. Оставалось только одно место, куда мне ходу не было.
   Встала на часах рядом с мальчишеским туалетом. Ждала, скрестив руки на груди и нетерпеливо постукивая ногой. Безуспешно. Мимо проносились мальчишки и говорили разные глупости. Я им грубо и кратко отвечала. Не подумаю двинуться с места, даже если они на меня налетят.
   — Кого ждёшь, Джемма?
   — Печенюгу, — ответила я.
   — Ууу, ты что, в него влюбилась?
   — Сплю и вижу, как бы поджарить его на шампуре. Пойдите скажите ему, что я хочу драться, как договаривались.
   — Только попусту потратишь время, — сказал Джек, один из его друзей. — Его здесь нет.
   — А я уверена, он здесь.
   Уже почти решилась войти в туалет и убедиться в правоте своих слов, но побоялась, что миссис Уотсон перестанет мне сочувствовать и не поймёт, если я затею драку в мальчишеском туалете. Меня снова отправят к мистеру Битону. Нет, заходить в туалет нельзя. Лучше постараться выманить злейшего врага.
   Поймала косоглазого малыша в очках, которые криво висели у него на носу.

   — Эй, ты! Знаешь Печенюгу? Мальчишку из моего класса с вечно набитым ртом?
   Малыш кивнул, пытаясь поправить очки. Все в школе знают Печенюгу.
   — Слушай, я хочу, чтобы ты вошёл в туалет и посмотрел, нет ли его там. Понял?
   Малыш снова кивнул, попятился и долго не возвращался. Когда наконец появился, его слегка покачивало. Парнишка жевал сразу несколько шоколадных ирисок. Рот у него был набит, и по подбородку текли слюни. Зрелище не из приятных!
   — Печенюги там нет, — промямлил он.
   — Нет, есть! Он тебя подкупил этими ирисками, да? — спросила я.
   — А вот и нет. Он дал мне ириски и сказал, что я его друг, — гордо сказал малыш и бросился наутёк.
   Я глубоко вздохнула.
   — Ладно, Печенюга. Знаю, что ты там! — завопила я. — Эй, выходи, выходи, жалкий трус!
   Ждала, пока не прозвенел звонок. Постояла ещё минутку. Вдруг в дверях показалась голова Печенюги.
   — Ах, вот ты где! — заорала я и бросилась к нему навстречу.
   — На помощь! — завопил Печенюга и пошёл вразвалочку по коридору.
   — А ну стой! Эй, ты, трус! Давай сразись со мной!
   — Не хочу драться! Не люблю! Я пацифист, — пробормотал Печенюга и попробовал убежать, но я рванулась к нему и ухватилась за пояс широких брюк.

   — Отстань! — вопил Печенюга. — Ты же можешь их сдернуть! Совсем спятила! Сначала хочешь поколотить, а потом снять с меня брюки! На помощь! Меня преследует сексуальная маньячка!
   — Билли Маквити! Джемма Джэксон! Вы что надумали? — завопил мистер Битон.
   Мистер Битон ужасный директор, старый и раздражительный. Он проработал в нашей школе целую вечность. Не поверите, он ещё моего папу учил! Папа говорит, что он и тогда был вспыльчивым и прятал палку в шкаф для канцелярских принадлежностей. Может, она там до сих пор хранится.
   — Марш в класс! — скомандовал мистер Битон.
   Он помахал рукой, как палкой, точно собираясь устроить нам хорошую порку.
   Я побежала со всех ног. Печенюга, хромая, тоже, потому что ему пришлось придерживать брюки, которые уже сползли на бёдра. С малиновым лицом, задыхаясь, он влетел в класс через две минуты после меня.
   Увидев нас, миссис Уотсон покачала головой и как следует отругала Печенюгу:
   — Ты почему опаздываешь? Чем это ты занимался?
   Я затаила дыхание. Печенюга с трудом переводил дух.
   — Простите… миссис… Уотсон, — прохрипел он. — Я… бегал. Чтобы… привести себя… в спортивную форму.
   — Похоже, пока безуспешно, — сказала миссис Уотсон. — Подтяни брюки, молодой человек! У тебя нелепый вид.
   Печенюга ухмыльнулся, поправил брюки и завилял бёдрами, как девушка с Гавайских островов. Класс покатился со смеху. Даже я расхохоталась. Миссис Уотсон пришлось взять себя в руки, чтобы остаться серьёзной.

   — Вечно ты паясничаешь, Печенюга! Ну, может, сегодня нам всем не помешает чуть-чуть повеселиться.
   Она взглянула на место рядом со мной, где сидела Алиса. Я тоже туда посмотрела. Интересно, почему я только что смеялась, когда на глаза наворачивались слёзы?

Глава восьмая

   — Ох, боже мой! Несчастный ребёнок! — сказал дедушка, когда пришёл меня встречать.
   Он протянул мне руку, и я, как малышка, в неё вцепилась. Говорить не хотелось, потому что боялась разрыдаться. Вокруг толклась целая куча ребят из нашей школы. Незачем им видеть, как я реву.
   Держалась до тех пор, пока мы не подошли к дому дедушки, влезли в вонючий лифт и наконец оказались у дверей квартиры, вдыхая спасительный запах тостов, книг и шоколадных конфет с мятной начинкой.
   Дедушка плюхнулся в мягкое кресло, а я уселась на колени к своему большому мягкому дедушке. Прижалась головой к его шерстяному свитеру и заревела.
   — Ну ладно, детка, — сказал дедушка, — давай, поплачь вволю!
   — От меня твой свитер промокнет! — рыдала я.
   — Ничего! Его давно пора было выстирать, — ответил дедушка.
   Пока я плакала, он качал меня на коленях. Когда наконец я поняла, что слёзы скоро иссякнут, дедушка достал свой белый платок и дал мне как следует высморкаться.

   — Плачу, как маленькая! — воскликнула я.
   — Чепуха! Слёзы никому не помешают. Я сам иногда не прочь всплакнуть, — заметил дедушка.
   — Неужели ты плачешь, дедушка?! — не поверила я.
   — Плачу.
   — Никогда не видела!
   — На людях, конечно, не плачу. В первый год, когда умерла твоя бабушка, я плакал каждую ночь, перед тем как заснуть.
   — Ах, дедушка! — воскликнула я, крепко его обняв.
   Я почти не помнила бабушку. Знала, что она была маленькая, с вьющимися седыми волосами и в изящных серебряных очках. Но это потому, что я видела фотографию, которая стояла у дедушки на телевизоре.

   — Ты помнишь бабушку? — спросил он.
   — Да, конечно, помню, — ответила я, потому что мне казалось невежливым ответить отрицательно.
   Можно забыть какую-нибудь старую тетушку, но не родную бабушку.
   — Ты маленькая славная выдумщица, — сказал дедушка и потёрся носом о мою макушку. — Тебе было всего три года, когда она умерла.
   — Нет, я её помню!
   Я напряглась — ведь бабушка оставила мне коллекционную куклу, Мелиссу! И зачем только я отдала её Алисе?!
   Я подумала и про другие куклы.
   — Бабушка играла со мной в куклы. Она умела заставить Барби танцевать канкан на одной ножке.
   — Правильно, — с воодушевлением сказал дедушка. — У неё было великолепное чувство юмора, у твоей бабушки. И она любила танцевать. Мы и познакомились на танцах. В настоящем бальном зале, хотя любили поплясать и под джазовую музыку. У нас был коронный номер — я крутил её у себя над головой. Все, бывало, аплодировали…
   — Я тоже так умею. Мне Кэллум показывал.
   — Тогда чего же мы ждём? Давай станцуем буги-вуги, — предложил дедушка и щёлкнул пальцами.
   Он снял меня с колен, поднялся на ноги, запел «Синие замшевые туфли» и начал смешно подскакивать в коричневых вельветовых тапках. Я тоже танцевала, размахивая руками. Дедушка схватил меня за руку и стал вращать. Потом попробовал покрутить у себя над головой, но не смог высоко подбросить, и мы оба свалились на пол.

   — Прости, родная! Наверное, мои танцевальные возможности подошли к концу. Придётся тебе взять в партнёры нашего Кэллума.
   — Он теперь с Айешей танцует.
   — Ну да. Это серьёзно. Не думаю, что наш Джек любит танцевать.
   — Тоже мне выдумал! Нет, моим партнёром всегда была Алиса. Только я её больше никогда не увижу.
   — Нет, увидишь, родная! Можешь пригласить её к себе на каникулы.
   — Ей мама не разрешит. Я ей не нравлюсь. Уверена, она и меня никогда не пригласит. И вообще, кто поедет в Шотландию? Билеты слишком дорогие!