— Из-за тебя все вышло, Фрэнки, она бежала к тебе, — сказала бабушка.
— Я знаю. — Одна слезинка скатилась у папы по щеке.
— Не плачь, папа! Никто не виноват. Я просто упала. Я неуклюжая толстуха, вот и все.
— Ты совсем не толстая, малышка. Ты так сильно изменилась, просто ужас, я тебя едва узнал!
Папа крепко обнял меня, и Виту, и Максика. Он прижимал нас к себе, как будто был не в состоянии отпустить.
— Так и будем сидеть посреди площади, чтобы все на нас глазели? Хватит разыгрывать спектакль перед детьми, возьми лучше мобильник, Фрэнки, и вызови «скорую», — велела бабушка. — Нужно доставить Эм в больницу.
В итоге мы поехали не на «скорой помощи». Боб, шофер Дженны Уильямс, видел, как я упала. Он подбежал к нам.
— Моя машина стоит за магазином, у погрузочного люка. Я вас довезу до больницы за пять минут, получится быстрее, чем дожидаться, пока приедет «скорая». Ты здорово держишься, молодец, — сказал он мне и взвалил на спину мой рюкзак с книгами.
Папа и бабушка помогли мне встать. Мы обошли вокруг магазина и не поверили своим глазам, когда увидели роскошный серебристый автомобиль.
— Это «Мерседес»! — прошептала бабушка.
— Я как настоящая принцесса! — заявила Вита, подпрыгивая на кожаном сиденье.
— Я буду сидеть на коленках у папы в шикарной машине, — сказал Максик.
Папа сел сзади, с нами. Одной рукой он обнимал Виту, другой — меня, на коленях у него сидел Максик. Бабушка села впереди, рядом с Бобом.
— Большое вам спасибо, — сказала бабушка. — Прямо неловко, что из-за нас столько хлопот. Эм, у тебя кровь не идет, надеюсь? Не запачкай обивку!
Больница была не очень далеко. Я бы не прочь, чтобы Боб отвез нас куда-нибудь в Тимбукту. Мне хотелось только сидеть, прислонившись к папе, хоть целую вечность.
Я боялась, что папа уйдет, как только мы доберемся до отделения травматологии. Бабушка без конца твердила, чтобы он так сделал.
— Я остаюсь, — твердо сказал папа.
— Дай-ка сюда твой мобильный, я позвоню Джули. Эм сейчас нужна мама, а не ты, — сказала бабушка.
Папа дал ей мобильник, и она стала звонить. Мама, как услышала о том, что случилось, сказала, что уже едет. Я очень обрадовалась, но все равно не выпускала папину руку.
Я сказала:
— Мне нужны и мама, и папа.
— Мне тоже! — сказала Вита.
— Мне тоже! — сказал Максик.
Я повернула колечко с изумрудом на бедной своей руке, которую так и дергало болью, и снова загадала желание.
Папа заметил.
— Ты еще носишь свое колечко, принцесса Эсмеральда?
— Конечно, папа!
— Сними его сию же минуту! — приказала бабушка.
— Нет!
— Обязательно нужно снять. У тебя рука уже распухает. Если сейчас не снимешь, кольцо застрянет на пальце.
— Ну и пусть застрянет! Пожалуйста, бабушка, не надо его снимать! Ой!
Я хотела вырвать руку, и ее тут же пронзила жуткая боль.
— Тихо, тихо, не надо ее трогать! Успокойся, Эм. Бабушка права. Иди сюда, солнышко, я осторожно сниму твое колечко. Не расстраивайся, ты сможешь его носить всю оставшуюся жизнь, только пусть сперва твоя бедная рука заживет. — Папа осторожно покрутил кольцо и в конце концов стащил его с пальца. — У тебя есть карман?
— А можно, ты его положишь к себе в карман, папа?
— Ладно, я его поберегу для тебя, солнышко. А Балерину, Вита, мы отвезем в специальную оленью больницу, там ей поправят ее бедненькие рожки и сделают косметическую операцию — аккуратненько заштопают носик. — Папа посмотрел на Максика. — Как поживают твои фломастеры, малыш?
Максик не ответил, только уткнулся головой папе в бок, как будто хотел провертеть в нем дыру.
Я сказала:
— Они все кончились, потому что он без конца писал тебе письма.
Я думала, папе будет приятно, но у него стало такое лицо, как будто он сейчас опять заплачет.
— Да, поплачь, тебе полезно, — сказала бабушка с горечью.
Подошла медсестра и позвала меня на рентген.
Бабушка встала и начала оттаскивать Виту с Максиком от папы.
— Идите с сестрой!
— Нет, к сожалению, им туда нельзя. Только Эмили, и, может быть, папа пойдет с ней? — предложила медсестра.
— Ой, да, пожалуйста!
Так что мы пошли с папой. Он был со мной, пока мне делали рентген, а потом меня отвели в маленькую палату, и там мы стали ждать. Только папа и я.
— Ты теперь совсем взрослая, наверное, не захочешь посидеть у меня на коленях? — спросил папа.
— Никакая я не взрослая, — сказала я и забралась к нему на колени. — Только как бы мне тебя не раздавить.
— Да от тебя почти ничего не осталось, я же тебе говорю. Куда делись мои любимые пухленькие щечки? — Папа осторожно ущипнул меня за щеки большим и указательным пальцем. — Ну, хоть ямочки на щеках остались!
— Ты тоже похудел, пап.
— А-а… Это оттого, что я по тебе скучал.
Я обхватила его здоровой рукой за шею и осторожно потрогала колючие стриженые волосы на затылке.
— Давно ты остриг косу, пап?
— В прошлом месяце. Ханна меня без конца пилила, говорила, что это жалкое зрелище, когда старикашка вроде меня ходит патлатый, как какой-нибудь хиппи, вот я и постригся, чтобы она отстала.
— Ханна? — озадаченно повторила я.
— Моя подружка.
— Ее зовут Сара!
— А, да нет, мы с Сарой расстались почти сразу после того, как я приехал в Шотландию. Так что я вернулся на юг и в конце концов оказался с Ханной.
Я попыталась мысленно выстроить все это по порядку.
— Что, Эм? — спросил папа.
— Значит, ты давно мог прийти нас навестить? — спросила я.
— Я хотел, солнышко, я так этого хотел! Ты даже представить себе не можешь, как мне вас не хватало — и тебя, и Виты, и Максика… и мамы тоже.
— Так почему ты не пришел?
— Я знал, что меня не хотят видеть. Новый старт, помнишь? Так решила мама.
— Просто она очень обиделась на тебя, потому и сказала так. На самом деле она этого не хотела.
— Вы все на меня тогда обиделись. Я чувствовал себя ужасно. Подумал: может быть, без меня вам будет лучше. Я не хотел, чтобы все сердились и мучились. Честно, я думал, так лучше.
Я посмотрела на папу.
— Не смотри на меня так, Эм, я этого не вынесу, — сказал папа. — Ну ладно, ладно, на самом деле я так не думал. Просто не мог выдержать бесконечных скандалов, ругани и обид. Я люблю, чтобы все вокруг были счастливы, тогда и я счастлив. Вот я и постарался выкинуть вас всех из головы. Знаю, надо было хотя бы звонить иногда, надо было посылать маме деньги. Правда, я не так уж много зарабатывал. Вот и еще причина, почему я ушел, — я такой неудачник, у меня ничего не получается. Не везет мне, и все тут. Вот я и решил — новое начало, новая любовь, на этот раз у меня все получится. Только ничего не получилось.
— С Сарой и не могло получиться, она такая ужасная, — сказала я.
— Так ведь и я не подарок, — буркнул папа.
— А с Ханной как?
— Не знаю. Пока еще рано судить.
— Пап, возвращайся к нам.
— Мне этого хочется, Эм. Но все не так просто. Во-первых, твоя бабушка. Как известно, она меня на дух не переносит.
— У бабушки теперь завелся свой друг. Он живет в Испании, она думает переехать к нему насовсем. И на это Рождество поедет к нему, дома ее не будет.
— Боже, у бабушки друг сердца?! — изумился папа. — Не верю!
— Его зовут Эдди. Мы сначала думали, он хочет ухаживать за мамой, а оказалось, ему понравилась бабушка.
— Псих, наверное! — Папа помолчал. — А мама? У нее есть приятель?
— Ох, папа, маме не нужны никакие приятели. Ей нужен ты.
— Каким я был идиотом, а, принцесса Эсмеральда? Как бы это так устроить, чтобы все кончилось хорошо и все были счастливы? Как нам вернуть глупого короля Франческо к бедной, несчастной королеве Джулиане?
Он пустился рассказывать длинную-предлинную историю. Мне было трудно сосредоточиться, очень болела рука. И все остальное тоже болело — плечи, шея, голова. Как будто меня долго трясли в шейкере.
Я изо всех сил старалась верить папе, но не могла понять, всерьез он говорит или просто придумывает сказку. Я уже вообще не понимала, что настоящее, а что нет. Стоило мне закрыть глаза, оказывалось, что все мечты сбылись, папа обнимает меня, рассказывает чудесную историю, и все будет хорошо. А как посмотрю на него — он совсем другой, непохожий на нашего папу. Просто худой бледный человек с черными стрижеными волосами и в потертой джинсовой куртке рассказывает разные нелепости.
С закрытыми глазами было легче. Меня так измучили все эти невероятные события, что я начала помаленьку клевать носом.
— Правильно, солнышко, подремли, — тихо сказал папа.
Наверное, я и правда уснула, потому что мне приснилось, что я снова бегу за папой, а когда я бросилась к нему, он отступил в сторону, и я провалилась в какую-то дыру и полетела вниз, вниз, в черноту, и закричала.
— Эм, солнышко! Все хорошо, я здесь, с тобой. Рука очень сильно болит? — спросил папа. — Только что приходила медсестра, сейчас тебе наложат гипс.
Я уцепилась за папу — перепугалась, что будет больно. И правда, еще как больно было, когда мне мягко, но решительно выправляли руку.
— Вот так. Мы тебя мигом приведем в порядок, — улыбнулся молодой доктор. — Никаких осложнений, хороший чистый перелом. Скоро срастется, рука будет как новенькая. Считай, новый старт.
Я дернулась от этих слов. Доктор меня неправильно понял.
— Извини, малышка, почти уже все. Так, теперь тебе нужно принять важное решение. Какого цвета гипс ты хочешь? Можно сделать миленький розовый оттенок или красивый голубой… А может, лучше яркий, изумрудно-зеленый?
— Видишь, Эм, я тебе говорил! — с торжеством воскликнул папа. — Теперь ты будешь настоящая принцесса Эсмеральда.
Я нервно засмеялась — мне вдруг стало неловко, что папа говорит о принцессах прямо при докторе.
Папа еще что-то говорил о принцессе Эсмеральде, пока мне обматывали руку бинтом и нашлепывали сверху жидкий гипс. Я знала, что он просто хочет меня отвлечь, но почему-то это не действовало.
— Эм была моей принцессой Эсмеральдой с самого раннего детства, — рассказывал он медсестре. — Посмотрите, она и сегодня одета в зеленое. У нее даже волосы роскошного изумрудного оттенка!
— Это потому, что я ходила на встречу с Дженной Уильямс, папа, а у нее как раз вышла новая книжка, «Изумрудные сестры», понимаешь?
Папа все понял и печально кивнул.
— Ну-ну. Наверное, ты теперь слишком взрослая для моих сказок.
— Нет, папа, я не к тому! Прости, пожалуйста, — заторопилась я.
— Все нормально, солнышко. Кое-кому кроме тебя следовало бы попросить прощения.
И опять стало непонятно, о чем мы сейчас говорим. Трудно вникать в разные сложности, когда рука болит, и голова кружится, и ты ужасно устала. Я крепко ухватилась за папу здоровой рукой.
В дверь заглянула медсестра.
— Ну, как дела? О, почти закончили, хорошо. Эмили, твоя мама приехала.
— Мама!
Мама вбежала в кабинет, страшно бледная, с размазанным макияжем и растрепанными волосами. На папу она почти и не взглянула, сразу подошла ко мне и прижала мою голову к своей.
— Эм, солнышко мое, как ты?
Я сказала:
— Все нормально, мама. Я просто сломала руку, только и всего.
— Как это случилось? — Мама бросила взгляд на папу и снова повернулась ко мне. — Бабушка говорит, что папа сбил тебя с ног!
— Боже, что за женщина! — сказал папа.
— Я сама, мам, я увидела папу и побежала к нему, а потом упала. Папа совсем ни при чем! — сказала я.
Папа сказал:
— Джули, как ты могла подумать, что я ее ударил?
Мама покачала головой:
— На самом деле я так не думала. Я думаю, мама и сама в это не верит. Так что ты здесь делаешь, Фрэнки?
Папа как-то странно улыбнулся маме.
— Наверное, я вернулся, — сказал он. — Я по-прежнему люблю тебя, Джули. Я хочу быть с тобой и детьми. Примешь меня?
— Что? — Маму это как будто оглушило. — Давай пока будем заниматься Эм и ее сломанной рукой.
Она с извиняющимся выражением оглянулась на врача и медсестру.
— Не обращайте на нас внимания, — улыбнулась медсестра. — Мы тут ко всякому привыкли. У нас каждый вечер настоящая мыльная опера.
Она изящным жестом закрепила на перевязи мой новенький ярко-зеленый гипс.
— Готово, зеленушка! Отправляйся с мамой и папой.
Мы шли по коридору вместе — мама, папа и я. Мама обнимала меня, папа все еще держал меня за руку.
— Ну что, Эм, поехали домой, — сказала мама устало. — Только отыщем сперва нашу бедную бабушку. Надо думать, Вита с Максиком уже довели ее до ручки.
— Подожди минутку, не спеши так к ней, — сказал папа. — Давайте зайдем куда-нибудь, выпьем кофе, поговорим.
— Фрэнки, Эм совершенно вымоталась, и все мы тоже. Нам нужно домой, — сказала мама.
— Так я тоже с вами поеду.
Мама помолчала.
— Ты на самом деле этого не хочешь. Просто разволновался из-за Эм.
— Конечно, я разволновался, а что в этом плохого? Я так скучал по тебе, по тебе и детям.
— Спорим, ты о нас и не вспоминал, — сказала мама.
В ее голосе даже не было злости, одна только усталость.
— Я почти все время о вас думал!
— Ты много месяцев не давал о себе знать. Не присылал ни пенни на детей. Они могли бы умереть с голоду, тебе и горя мало, — сказала мама.
— Я понимаю, мне нет прощения, но я клянусь, я думал о них! Потому сегодня и оказался в Лондоне. Я хотел добыть экземпляр последней книжки Дженны Уильямс, с автографом, и послать его Эм по почте, как сюрприз.
— Вот уж действительно был бы сюрприз, — отозвалась мама.
— Что с тобой, Джули? Ты стала какой-то… жесткой.
— Видимо, закалилась наконец, — ответила мама. — Лучше поздно, чем никогда. Ладно, мы едем домой. Если захочешь нас навестить, это будет замечательно, особенно для детей. Но невозможно просто взмахнуть волшебной палочкой и притвориться, будто этого года не было.
— Его не было, — с силой произнес папа. — Мы прокрутим стрелки назад, вернемся в канун Рождества. Мы по-прежнему семья — ты, я и дети, мы любим друг друга, и все у нас будет просто чудесно, вот увидишь. Все получится, правда, Эм, стоит только пожелать изо всех сил?
Я заплакала.
— Не надо, Фрэнки. Не надо ее мучить. Ей и так трудно пришлось, — сказала мама. — Пойдем домой, Эм. Фрэнки, ты сейчас уйди. Пожалуйста.
Папа настоял на том, чтобы вызвать для нас такси. Сказал, не можем же мы ехать поездом. Мы все набились в машину, и папа тоже.
— Он больше не войдет в мой дом, — сказала бабушка. — Боже, что у тебя за вид, Фрэнки? Ты что, в канавах ночуешь? У тебя закончились дуры-подружки, поэтому ты снова хочешь сесть нам на шею?
— Я просто хочу убедиться, что моя семья благополучно добралась до дому, грымза ты старая, — сказал папа.
— Прекратите оба сейчас же, — яростно проговорила мама. — Подумайте о детях, пожалуйста.
Максик и Вита, полусонные, пристроились у папы на коленях. Я свернулась клубочком рядом с ним, положила голову ему на плечо. Мне так хотелось верить в чудеса, волшебство и магическое исполнение желаний. Вот бы такси превратилось в изумрудную карету и унесло нас в зачарованную страну, и мы жили бы там долго и счастливо… Но такси привезло нас к бабушкиному дому, и водитель потребовал так много денег, что папа не смог расплатиться, и бабушка снова принялась его язвить, доставая кошелек.
Мама сказала:
— Я сама заплачу за поездку.
Папа сказал:
— Завтра я пришлю тебе деньги, Джули.
— Да, будь так добр, — сказала мама.
— Ты мне не доверяешь? Я тебя не виню. Но ты увидишь. Поверь в меня один только раз, — сказал папа.
Он поцеловал на прощание Виту, Максика и меня. И маму поцеловал тоже. Она не обняла его. Молча пошла прочь, но, когда мы уже были в доме, я увидела, что она плачет.
В ту ночь я совсем не спала. Я не могла удобно устроиться в постели из-за больной руки. Лежала на спине, вся разбитая, и смотрела в темноту. Я не знала, можно верить папе или нельзя.
Я не знала, хочет он остаться со своей новой подружкой или вернуться к нам.
Я не знала, действительно ли он собирался подарить мне книгу Дженны Уильямс.
Я не знала, правда ли он думал, что в моем кольце настоящий изумруд.
Я не знала, получу ли вообще когда-нибудь свое кольцо обратно.
Я не знала, сбылось мое желание или нет.
14
— Я знаю. — Одна слезинка скатилась у папы по щеке.
— Не плачь, папа! Никто не виноват. Я просто упала. Я неуклюжая толстуха, вот и все.
— Ты совсем не толстая, малышка. Ты так сильно изменилась, просто ужас, я тебя едва узнал!
Папа крепко обнял меня, и Виту, и Максика. Он прижимал нас к себе, как будто был не в состоянии отпустить.
— Так и будем сидеть посреди площади, чтобы все на нас глазели? Хватит разыгрывать спектакль перед детьми, возьми лучше мобильник, Фрэнки, и вызови «скорую», — велела бабушка. — Нужно доставить Эм в больницу.
В итоге мы поехали не на «скорой помощи». Боб, шофер Дженны Уильямс, видел, как я упала. Он подбежал к нам.
— Моя машина стоит за магазином, у погрузочного люка. Я вас довезу до больницы за пять минут, получится быстрее, чем дожидаться, пока приедет «скорая». Ты здорово держишься, молодец, — сказал он мне и взвалил на спину мой рюкзак с книгами.
Папа и бабушка помогли мне встать. Мы обошли вокруг магазина и не поверили своим глазам, когда увидели роскошный серебристый автомобиль.
— Это «Мерседес»! — прошептала бабушка.
— Я как настоящая принцесса! — заявила Вита, подпрыгивая на кожаном сиденье.
— Я буду сидеть на коленках у папы в шикарной машине, — сказал Максик.
Папа сел сзади, с нами. Одной рукой он обнимал Виту, другой — меня, на коленях у него сидел Максик. Бабушка села впереди, рядом с Бобом.
— Большое вам спасибо, — сказала бабушка. — Прямо неловко, что из-за нас столько хлопот. Эм, у тебя кровь не идет, надеюсь? Не запачкай обивку!
Больница была не очень далеко. Я бы не прочь, чтобы Боб отвез нас куда-нибудь в Тимбукту. Мне хотелось только сидеть, прислонившись к папе, хоть целую вечность.
Я боялась, что папа уйдет, как только мы доберемся до отделения травматологии. Бабушка без конца твердила, чтобы он так сделал.
— Я остаюсь, — твердо сказал папа.
— Дай-ка сюда твой мобильный, я позвоню Джули. Эм сейчас нужна мама, а не ты, — сказала бабушка.
Папа дал ей мобильник, и она стала звонить. Мама, как услышала о том, что случилось, сказала, что уже едет. Я очень обрадовалась, но все равно не выпускала папину руку.
Я сказала:
— Мне нужны и мама, и папа.
— Мне тоже! — сказала Вита.
— Мне тоже! — сказал Максик.
Я повернула колечко с изумрудом на бедной своей руке, которую так и дергало болью, и снова загадала желание.
Папа заметил.
— Ты еще носишь свое колечко, принцесса Эсмеральда?
— Конечно, папа!
— Сними его сию же минуту! — приказала бабушка.
— Нет!
— Обязательно нужно снять. У тебя рука уже распухает. Если сейчас не снимешь, кольцо застрянет на пальце.
— Ну и пусть застрянет! Пожалуйста, бабушка, не надо его снимать! Ой!
Я хотела вырвать руку, и ее тут же пронзила жуткая боль.
— Тихо, тихо, не надо ее трогать! Успокойся, Эм. Бабушка права. Иди сюда, солнышко, я осторожно сниму твое колечко. Не расстраивайся, ты сможешь его носить всю оставшуюся жизнь, только пусть сперва твоя бедная рука заживет. — Папа осторожно покрутил кольцо и в конце концов стащил его с пальца. — У тебя есть карман?
— А можно, ты его положишь к себе в карман, папа?
— Ладно, я его поберегу для тебя, солнышко. А Балерину, Вита, мы отвезем в специальную оленью больницу, там ей поправят ее бедненькие рожки и сделают косметическую операцию — аккуратненько заштопают носик. — Папа посмотрел на Максика. — Как поживают твои фломастеры, малыш?
Максик не ответил, только уткнулся головой папе в бок, как будто хотел провертеть в нем дыру.
Я сказала:
— Они все кончились, потому что он без конца писал тебе письма.
Я думала, папе будет приятно, но у него стало такое лицо, как будто он сейчас опять заплачет.
— Да, поплачь, тебе полезно, — сказала бабушка с горечью.
Подошла медсестра и позвала меня на рентген.
Бабушка встала и начала оттаскивать Виту с Максиком от папы.
— Идите с сестрой!
— Нет, к сожалению, им туда нельзя. Только Эмили, и, может быть, папа пойдет с ней? — предложила медсестра.
— Ой, да, пожалуйста!
Так что мы пошли с папой. Он был со мной, пока мне делали рентген, а потом меня отвели в маленькую палату, и там мы стали ждать. Только папа и я.
— Ты теперь совсем взрослая, наверное, не захочешь посидеть у меня на коленях? — спросил папа.
— Никакая я не взрослая, — сказала я и забралась к нему на колени. — Только как бы мне тебя не раздавить.
— Да от тебя почти ничего не осталось, я же тебе говорю. Куда делись мои любимые пухленькие щечки? — Папа осторожно ущипнул меня за щеки большим и указательным пальцем. — Ну, хоть ямочки на щеках остались!
— Ты тоже похудел, пап.
— А-а… Это оттого, что я по тебе скучал.
Я обхватила его здоровой рукой за шею и осторожно потрогала колючие стриженые волосы на затылке.
— Давно ты остриг косу, пап?
— В прошлом месяце. Ханна меня без конца пилила, говорила, что это жалкое зрелище, когда старикашка вроде меня ходит патлатый, как какой-нибудь хиппи, вот я и постригся, чтобы она отстала.
— Ханна? — озадаченно повторила я.
— Моя подружка.
— Ее зовут Сара!
— А, да нет, мы с Сарой расстались почти сразу после того, как я приехал в Шотландию. Так что я вернулся на юг и в конце концов оказался с Ханной.
Я попыталась мысленно выстроить все это по порядку.
— Что, Эм? — спросил папа.
— Значит, ты давно мог прийти нас навестить? — спросила я.
— Я хотел, солнышко, я так этого хотел! Ты даже представить себе не можешь, как мне вас не хватало — и тебя, и Виты, и Максика… и мамы тоже.
— Так почему ты не пришел?
— Я знал, что меня не хотят видеть. Новый старт, помнишь? Так решила мама.
— Просто она очень обиделась на тебя, потому и сказала так. На самом деле она этого не хотела.
— Вы все на меня тогда обиделись. Я чувствовал себя ужасно. Подумал: может быть, без меня вам будет лучше. Я не хотел, чтобы все сердились и мучились. Честно, я думал, так лучше.
Я посмотрела на папу.
— Не смотри на меня так, Эм, я этого не вынесу, — сказал папа. — Ну ладно, ладно, на самом деле я так не думал. Просто не мог выдержать бесконечных скандалов, ругани и обид. Я люблю, чтобы все вокруг были счастливы, тогда и я счастлив. Вот я и постарался выкинуть вас всех из головы. Знаю, надо было хотя бы звонить иногда, надо было посылать маме деньги. Правда, я не так уж много зарабатывал. Вот и еще причина, почему я ушел, — я такой неудачник, у меня ничего не получается. Не везет мне, и все тут. Вот я и решил — новое начало, новая любовь, на этот раз у меня все получится. Только ничего не получилось.
— С Сарой и не могло получиться, она такая ужасная, — сказала я.
— Так ведь и я не подарок, — буркнул папа.
— А с Ханной как?
— Не знаю. Пока еще рано судить.
— Пап, возвращайся к нам.
— Мне этого хочется, Эм. Но все не так просто. Во-первых, твоя бабушка. Как известно, она меня на дух не переносит.
— У бабушки теперь завелся свой друг. Он живет в Испании, она думает переехать к нему насовсем. И на это Рождество поедет к нему, дома ее не будет.
— Боже, у бабушки друг сердца?! — изумился папа. — Не верю!
— Его зовут Эдди. Мы сначала думали, он хочет ухаживать за мамой, а оказалось, ему понравилась бабушка.
— Псих, наверное! — Папа помолчал. — А мама? У нее есть приятель?
— Ох, папа, маме не нужны никакие приятели. Ей нужен ты.
— Каким я был идиотом, а, принцесса Эсмеральда? Как бы это так устроить, чтобы все кончилось хорошо и все были счастливы? Как нам вернуть глупого короля Франческо к бедной, несчастной королеве Джулиане?
Он пустился рассказывать длинную-предлинную историю. Мне было трудно сосредоточиться, очень болела рука. И все остальное тоже болело — плечи, шея, голова. Как будто меня долго трясли в шейкере.
Я изо всех сил старалась верить папе, но не могла понять, всерьез он говорит или просто придумывает сказку. Я уже вообще не понимала, что настоящее, а что нет. Стоило мне закрыть глаза, оказывалось, что все мечты сбылись, папа обнимает меня, рассказывает чудесную историю, и все будет хорошо. А как посмотрю на него — он совсем другой, непохожий на нашего папу. Просто худой бледный человек с черными стрижеными волосами и в потертой джинсовой куртке рассказывает разные нелепости.
С закрытыми глазами было легче. Меня так измучили все эти невероятные события, что я начала помаленьку клевать носом.
— Правильно, солнышко, подремли, — тихо сказал папа.
Наверное, я и правда уснула, потому что мне приснилось, что я снова бегу за папой, а когда я бросилась к нему, он отступил в сторону, и я провалилась в какую-то дыру и полетела вниз, вниз, в черноту, и закричала.
— Эм, солнышко! Все хорошо, я здесь, с тобой. Рука очень сильно болит? — спросил папа. — Только что приходила медсестра, сейчас тебе наложат гипс.
Я уцепилась за папу — перепугалась, что будет больно. И правда, еще как больно было, когда мне мягко, но решительно выправляли руку.
— Вот так. Мы тебя мигом приведем в порядок, — улыбнулся молодой доктор. — Никаких осложнений, хороший чистый перелом. Скоро срастется, рука будет как новенькая. Считай, новый старт.
Я дернулась от этих слов. Доктор меня неправильно понял.
— Извини, малышка, почти уже все. Так, теперь тебе нужно принять важное решение. Какого цвета гипс ты хочешь? Можно сделать миленький розовый оттенок или красивый голубой… А может, лучше яркий, изумрудно-зеленый?
— Видишь, Эм, я тебе говорил! — с торжеством воскликнул папа. — Теперь ты будешь настоящая принцесса Эсмеральда.
Я нервно засмеялась — мне вдруг стало неловко, что папа говорит о принцессах прямо при докторе.
Папа еще что-то говорил о принцессе Эсмеральде, пока мне обматывали руку бинтом и нашлепывали сверху жидкий гипс. Я знала, что он просто хочет меня отвлечь, но почему-то это не действовало.
— Эм была моей принцессой Эсмеральдой с самого раннего детства, — рассказывал он медсестре. — Посмотрите, она и сегодня одета в зеленое. У нее даже волосы роскошного изумрудного оттенка!
— Это потому, что я ходила на встречу с Дженной Уильямс, папа, а у нее как раз вышла новая книжка, «Изумрудные сестры», понимаешь?
Папа все понял и печально кивнул.
— Ну-ну. Наверное, ты теперь слишком взрослая для моих сказок.
— Нет, папа, я не к тому! Прости, пожалуйста, — заторопилась я.
— Все нормально, солнышко. Кое-кому кроме тебя следовало бы попросить прощения.
И опять стало непонятно, о чем мы сейчас говорим. Трудно вникать в разные сложности, когда рука болит, и голова кружится, и ты ужасно устала. Я крепко ухватилась за папу здоровой рукой.
В дверь заглянула медсестра.
— Ну, как дела? О, почти закончили, хорошо. Эмили, твоя мама приехала.
— Мама!
Мама вбежала в кабинет, страшно бледная, с размазанным макияжем и растрепанными волосами. На папу она почти и не взглянула, сразу подошла ко мне и прижала мою голову к своей.
— Эм, солнышко мое, как ты?
Я сказала:
— Все нормально, мама. Я просто сломала руку, только и всего.
— Как это случилось? — Мама бросила взгляд на папу и снова повернулась ко мне. — Бабушка говорит, что папа сбил тебя с ног!
— Боже, что за женщина! — сказал папа.
— Я сама, мам, я увидела папу и побежала к нему, а потом упала. Папа совсем ни при чем! — сказала я.
Папа сказал:
— Джули, как ты могла подумать, что я ее ударил?
Мама покачала головой:
— На самом деле я так не думала. Я думаю, мама и сама в это не верит. Так что ты здесь делаешь, Фрэнки?
Папа как-то странно улыбнулся маме.
— Наверное, я вернулся, — сказал он. — Я по-прежнему люблю тебя, Джули. Я хочу быть с тобой и детьми. Примешь меня?
— Что? — Маму это как будто оглушило. — Давай пока будем заниматься Эм и ее сломанной рукой.
Она с извиняющимся выражением оглянулась на врача и медсестру.
— Не обращайте на нас внимания, — улыбнулась медсестра. — Мы тут ко всякому привыкли. У нас каждый вечер настоящая мыльная опера.
Она изящным жестом закрепила на перевязи мой новенький ярко-зеленый гипс.
— Готово, зеленушка! Отправляйся с мамой и папой.
Мы шли по коридору вместе — мама, папа и я. Мама обнимала меня, папа все еще держал меня за руку.
— Ну что, Эм, поехали домой, — сказала мама устало. — Только отыщем сперва нашу бедную бабушку. Надо думать, Вита с Максиком уже довели ее до ручки.
— Подожди минутку, не спеши так к ней, — сказал папа. — Давайте зайдем куда-нибудь, выпьем кофе, поговорим.
— Фрэнки, Эм совершенно вымоталась, и все мы тоже. Нам нужно домой, — сказала мама.
— Так я тоже с вами поеду.
Мама помолчала.
— Ты на самом деле этого не хочешь. Просто разволновался из-за Эм.
— Конечно, я разволновался, а что в этом плохого? Я так скучал по тебе, по тебе и детям.
— Спорим, ты о нас и не вспоминал, — сказала мама.
В ее голосе даже не было злости, одна только усталость.
— Я почти все время о вас думал!
— Ты много месяцев не давал о себе знать. Не присылал ни пенни на детей. Они могли бы умереть с голоду, тебе и горя мало, — сказала мама.
— Я понимаю, мне нет прощения, но я клянусь, я думал о них! Потому сегодня и оказался в Лондоне. Я хотел добыть экземпляр последней книжки Дженны Уильямс, с автографом, и послать его Эм по почте, как сюрприз.
— Вот уж действительно был бы сюрприз, — отозвалась мама.
— Что с тобой, Джули? Ты стала какой-то… жесткой.
— Видимо, закалилась наконец, — ответила мама. — Лучше поздно, чем никогда. Ладно, мы едем домой. Если захочешь нас навестить, это будет замечательно, особенно для детей. Но невозможно просто взмахнуть волшебной палочкой и притвориться, будто этого года не было.
— Его не было, — с силой произнес папа. — Мы прокрутим стрелки назад, вернемся в канун Рождества. Мы по-прежнему семья — ты, я и дети, мы любим друг друга, и все у нас будет просто чудесно, вот увидишь. Все получится, правда, Эм, стоит только пожелать изо всех сил?
Я заплакала.
— Не надо, Фрэнки. Не надо ее мучить. Ей и так трудно пришлось, — сказала мама. — Пойдем домой, Эм. Фрэнки, ты сейчас уйди. Пожалуйста.
Папа настоял на том, чтобы вызвать для нас такси. Сказал, не можем же мы ехать поездом. Мы все набились в машину, и папа тоже.
— Он больше не войдет в мой дом, — сказала бабушка. — Боже, что у тебя за вид, Фрэнки? Ты что, в канавах ночуешь? У тебя закончились дуры-подружки, поэтому ты снова хочешь сесть нам на шею?
— Я просто хочу убедиться, что моя семья благополучно добралась до дому, грымза ты старая, — сказал папа.
— Прекратите оба сейчас же, — яростно проговорила мама. — Подумайте о детях, пожалуйста.
Максик и Вита, полусонные, пристроились у папы на коленях. Я свернулась клубочком рядом с ним, положила голову ему на плечо. Мне так хотелось верить в чудеса, волшебство и магическое исполнение желаний. Вот бы такси превратилось в изумрудную карету и унесло нас в зачарованную страну, и мы жили бы там долго и счастливо… Но такси привезло нас к бабушкиному дому, и водитель потребовал так много денег, что папа не смог расплатиться, и бабушка снова принялась его язвить, доставая кошелек.
Мама сказала:
— Я сама заплачу за поездку.
Папа сказал:
— Завтра я пришлю тебе деньги, Джули.
— Да, будь так добр, — сказала мама.
— Ты мне не доверяешь? Я тебя не виню. Но ты увидишь. Поверь в меня один только раз, — сказал папа.
Он поцеловал на прощание Виту, Максика и меня. И маму поцеловал тоже. Она не обняла его. Молча пошла прочь, но, когда мы уже были в доме, я увидела, что она плачет.
В ту ночь я совсем не спала. Я не могла удобно устроиться в постели из-за больной руки. Лежала на спине, вся разбитая, и смотрела в темноту. Я не знала, можно верить папе или нельзя.
Я не знала, хочет он остаться со своей новой подружкой или вернуться к нам.
Я не знала, действительно ли он собирался подарить мне книгу Дженны Уильямс.
Я не знала, правда ли он думал, что в моем кольце настоящий изумруд.
Я не знала, получу ли вообще когда-нибудь свое кольцо обратно.
Я не знала, сбылось мое желание или нет.
14
В рождественский сочельник мы долго-долго не ложились спать. Мы все устроились на диване: мама, Вита, Максик или жевали конфеты «Кволити-стрит» из громадной жестянки с Рождественской картинкой на крышке. Я знала, что мама купила мне в подарок шикарные модельные джинсы. Они были большого размера, но все равно я жутко радовалась, что они на меня налезли. Завтра, конечно, втиснуться будет труднее, после такой кучи шоколада, ну и ладно. Я совала за щеку одну конфету за другой, хотя в последнее время я разлюбила шоколад.
Вита с Максиком почти уже спали, свернувшись, как щенята, и пуская шоколадные слюни. Я сделала на всех маленькие бокалы из разноцветных конфетных оберток, и малыши надели их себе на пальчики.
У мамы в руке был настоящий бокал с вином. Она чуть не целую бутылку уговорила в одиночку.
— Бабушке не рассказывай! — попросила она меня, когда я налила ей последние остаточки.
Я сказала:
— Бабушка, наверное, сегодня тоже хлещет вино со своим Эдди. Знаешь, я не хочу говорить о ней гадости, но без нее Рождество намно-о-ого лучше.
— Да, нам так хорошо вчетвером, — сказала мама, но голос у нее был не совсем твердый. Наверное, от вина.
— Не вчетвером. Впятером! — Максик принялся считать на пальцах. — Раз, два, три, четыре, пять.
— Максик, заткнись, — быстро сказала я.
Сил не было смотреть, как он все еще надеется.
— Мы четверо… и Санта-Клаус, — сказала мама. — Так что ложитесь, дети, поскорее спать, не то он не сможет сегодня к вам прийти.
Вита села, потягиваясь.
— А на самом деле Санта-Клаус есть? — спросила она.
— Конечно, есть. Как ты думаешь, кто оставляет для тебя подарки возле кроватки? — сказала мама.
Личико Виты сморщилось.
— Я знаю, кто приносит нам подарки, — сказала она. — Я знаю, кто принес мне Балерину.
Я прижала палец к губам и кивнула на Максика. Мы с мамой затаили дыхание. Вита подумала и решила, что ей нравится быть взрослой девочкой наравне с нами и хранить общий секрет. Она тоже приложила палец к губам, потом прижала к себе Балерину и потерлась носом о ее мягкую бархатную шерстку.
Балерину прислали нам по почте в большом пакете, выложенном розовой папиросной бумагой. Олениха была как новенькая — рожки ей выпрямили, а на мордочку пришили идеальный розовенький носик. На ней была надета новая розовая пижама в полосочку и розовый махровый халатик с крошечным носовым платочком в кармашке. При ней был еще чемодан, а в чемодане — аккуратно уложенное нарядное платьице, фартучек и ее собственная розовая балетная пачка.
Максик тоже получил посылку с новеньким набором фломастеров, целой пачкой конвертов и специальной бумаги для писем и кляссером с замечательными марками.
Я получила ценную бандероль — мне прислали мое изумрудное колечко в шкатулке с зелеными блестками. Когда я открыла крышку, заиграла музыка и маленькая балеринка начала кружиться.
Маме папа прислал красный бисерный кошелек в форме сердечка, битком набитый деньгами.
Он не пришел нас навестить, но он нас не забыл.
Глупо надеяться на большее. Вот такие у нас рождественские подарки в этом году.
Но мы все равно надеялись.
Мы не ложились, пока не услышали, как часы бьют полночь.
— С Рождеством вас, дорогие мои, — сказала мама и поцеловала нас всех по очереди. — А теперь в постель! Помоги-ка мне, Эм, я совсем пьяненькая. Господи, я никудышная мама!
Я кинулась ее обнимать:
— Нет, ты самая лучшая мама на свете!
Я взяла Максика на руки и погнала перед собой Виту. Мы втроем повалились в постель, мама легла рядом с нами поверх одеяла и поцеловала нас на ночь.
— Носочки еще пустые? — сонно пробормотал Максик.
— Пока пустые, — сказала мама. — У Матушки Рождество еще будет сегодня хлопот.
— У Санта-Клауса, глупенькая, — сказал Максик.
— Без разницы, — сказала мама. — Ну, спокойной ночи, мои хорошие. Сладких вам снов.
Она встала и пошатнулась.
— Мам, ты хорошо себя чувствуешь? — Я села в постели. — Давай я тебя уложу.
— Нет, нет, все в порядке. Просто я такая дурочка. Все загадываю желания, Эм, совсем как ты. Глупо, правда?
— Желания всегда сбываются не так, как задумаешь, — сказала я.
И тут мы услышали внизу какие-то звуки. Стук в дверь. Потом хлопнула крышка почтового ящика.
— Кто там? — Мамин голос прозвучал тоньше, чем обычно.
— Хо-хо-хо! — раздалось у двери.
Мы все четверо резко сели на кровати, а потом вскочили и ринулись вниз по лестнице. Похоже, рождественские чудеса все-таки случаются. Может быть, в этом году у нас будет самое лучшее Рождество на свете.
Вита с Максиком почти уже спали, свернувшись, как щенята, и пуская шоколадные слюни. Я сделала на всех маленькие бокалы из разноцветных конфетных оберток, и малыши надели их себе на пальчики.
У мамы в руке был настоящий бокал с вином. Она чуть не целую бутылку уговорила в одиночку.
— Бабушке не рассказывай! — попросила она меня, когда я налила ей последние остаточки.
Я сказала:
— Бабушка, наверное, сегодня тоже хлещет вино со своим Эдди. Знаешь, я не хочу говорить о ней гадости, но без нее Рождество намно-о-ого лучше.
— Да, нам так хорошо вчетвером, — сказала мама, но голос у нее был не совсем твердый. Наверное, от вина.
— Не вчетвером. Впятером! — Максик принялся считать на пальцах. — Раз, два, три, четыре, пять.
— Максик, заткнись, — быстро сказала я.
Сил не было смотреть, как он все еще надеется.
— Мы четверо… и Санта-Клаус, — сказала мама. — Так что ложитесь, дети, поскорее спать, не то он не сможет сегодня к вам прийти.
Вита села, потягиваясь.
— А на самом деле Санта-Клаус есть? — спросила она.
— Конечно, есть. Как ты думаешь, кто оставляет для тебя подарки возле кроватки? — сказала мама.
Личико Виты сморщилось.
— Я знаю, кто приносит нам подарки, — сказала она. — Я знаю, кто принес мне Балерину.
Я прижала палец к губам и кивнула на Максика. Мы с мамой затаили дыхание. Вита подумала и решила, что ей нравится быть взрослой девочкой наравне с нами и хранить общий секрет. Она тоже приложила палец к губам, потом прижала к себе Балерину и потерлась носом о ее мягкую бархатную шерстку.
Балерину прислали нам по почте в большом пакете, выложенном розовой папиросной бумагой. Олениха была как новенькая — рожки ей выпрямили, а на мордочку пришили идеальный розовенький носик. На ней была надета новая розовая пижама в полосочку и розовый махровый халатик с крошечным носовым платочком в кармашке. При ней был еще чемодан, а в чемодане — аккуратно уложенное нарядное платьице, фартучек и ее собственная розовая балетная пачка.
Максик тоже получил посылку с новеньким набором фломастеров, целой пачкой конвертов и специальной бумаги для писем и кляссером с замечательными марками.
Я получила ценную бандероль — мне прислали мое изумрудное колечко в шкатулке с зелеными блестками. Когда я открыла крышку, заиграла музыка и маленькая балеринка начала кружиться.
Маме папа прислал красный бисерный кошелек в форме сердечка, битком набитый деньгами.
Он не пришел нас навестить, но он нас не забыл.
Глупо надеяться на большее. Вот такие у нас рождественские подарки в этом году.
Но мы все равно надеялись.
Мы не ложились, пока не услышали, как часы бьют полночь.
— С Рождеством вас, дорогие мои, — сказала мама и поцеловала нас всех по очереди. — А теперь в постель! Помоги-ка мне, Эм, я совсем пьяненькая. Господи, я никудышная мама!
Я кинулась ее обнимать:
— Нет, ты самая лучшая мама на свете!
Я взяла Максика на руки и погнала перед собой Виту. Мы втроем повалились в постель, мама легла рядом с нами поверх одеяла и поцеловала нас на ночь.
— Носочки еще пустые? — сонно пробормотал Максик.
— Пока пустые, — сказала мама. — У Матушки Рождество еще будет сегодня хлопот.
— У Санта-Клауса, глупенькая, — сказал Максик.
— Без разницы, — сказала мама. — Ну, спокойной ночи, мои хорошие. Сладких вам снов.
Она встала и пошатнулась.
— Мам, ты хорошо себя чувствуешь? — Я села в постели. — Давай я тебя уложу.
— Нет, нет, все в порядке. Просто я такая дурочка. Все загадываю желания, Эм, совсем как ты. Глупо, правда?
— Желания всегда сбываются не так, как задумаешь, — сказала я.
И тут мы услышали внизу какие-то звуки. Стук в дверь. Потом хлопнула крышка почтового ящика.
— Кто там? — Мамин голос прозвучал тоньше, чем обычно.
— Хо-хо-хо! — раздалось у двери.
Мы все четверо резко сели на кровати, а потом вскочили и ринулись вниз по лестнице. Похоже, рождественские чудеса все-таки случаются. Может быть, в этом году у нас будет самое лучшее Рождество на свете.