Они меня не обижали, как некоторые другие. Они были так заняты друг другом, что меня почти и не замечали. До того дня, когда Дженни подняла с пола мою фею.
— Ой, смотри! Какая хорошенькая… Откуда она у тебя, Эмили? — спросила Дженни, поставив фею себе на ладонь.
— Она из «Волшебной страны», — ответила я.
Дженни посмотрела на меня. Я страшно покраснела — вдруг она подумала, что я имею в виду настоящую Волшебную страну?
— Так называется отдел в Розовом дворце, возле рынка, — сказала я быстро. — Там мой папа работает, когда не занят в театре.
— Он такой с длинными волосами? — сказала Ивонна. — Ага, я, кажется, видела его как-то по телику. Я его видела в сериале «Полицейский». Так это твой папа, Эмили?
— Да. То есть отчим.
Ивонна сделала гримасу:
— Угу, у меня тоже отчим. Терпеть его не могу.
— Нет, мой папа замечательный, — немедленно ответила я.
— Классная у него работа. — Дженни осторожно подбросила фею и снова поймала. — Смотри, она летает!
Я сказала:
— Хочешь, возьми ее себе.
— Что, поиграть, на весь день?
— Нет, насовсем.
— Ой, Эмили! Правда? Вот здорово!
— Везет тебе, — сказала Ивонна с завистью.
— Хочешь, я тебе тоже подарю?
Я сунула руку в портфель. Мне не очень хотелось дарить фею Ивонне. Дженни мне нравилась гораздо больше, но не могла же я оставить Ивонну без подарка.
— Ой, здорово! Спасибо! Это у меня будет талисман на удачу, — сказала Ивонна.
— Эм, а ты читала книжки Дженны Уильямс? — спросила Дженни, снова подбрасывая фею.
— Еще бы, это моя самая-самая любимая писательница!
— Читала «Когда пробьет двенадцать»? Эти феи точно такие, каких мастерила Лили в этой книжке.
— Знаю, потому я их и люблю. — Я судорожно соображала, что бы еще сказать. — А какая книжка Дженны Уильямс тебе больше всего нравится, Дженни?
Мы с ней долго и увлеченно беседовали о книгах. Ивонна вздыхала, ходила вокруг нас колесом и обзывала нас нудными, скучными книжными червями. Но это она просто дразнилась, на самом деле она не хотела нас обидеть. Ивонна то и дело влезала в наш разговор, спрашивала меня про папу и как, мол, это — быть дочерью знаменитости? Ну, то есть падчерицей.
Вообще-то папа никакая не знаменитость. У него было всего несколько маленьких ролей на телевидении, да пару раз он снимался в рекламе. Ему пока не очень везет. Но все равно мне было приятно им похвастаться.
Я гадала, как девочки поведут себя на следующий день. На перемене я даже боялась выходить во двор, сердце так и колотилось. Мне ужасно хотелось подружиться с ними, но было страшно — еще подумают, что я навязываюсь. А вышло все очень хорошо! Просто замечательно! Дженни принесла свою любимую книгу Дженны Уильямс — «Друзья навек». Я ее не читала, потому что она еще не выходила в мягкой обложке.
— Я подумала, что ты захочешь ее почитать, Эмили, — сказала Дженни. — Приходи сидеть на стене со мной и с Ивонной.
После этого мы стали лучшими подругами. Я знала, что Ивонна все-таки у Дженни самая-самая лучшая подруга, ну а я была лучшей подругой после нее, это тоже было отлично.
Когда мы встретились в первый учебный день после зимних каникул, девочки вроде мне обрадовались. Дженни рассказала, как праздновали Рождество у них дома и как ее кузен Марк, которому уже двадцать лет, поцеловал ее под омелой, а все родственники стояли вокруг и улюлюкали, и Дженни чуть не умерла от смущения. Ивонна сказала, что праздновала Рождество два раза — двадцать пятого числа у себя дома, с мамой, отчимом и сестрами, у них была индейка, и подарки, и они смотрели DVD, а двадцать шестого — у своего родного папы, вместе с его подружкой и их новорожденным малышом, и у них была индейка, и подарки, и они смотрели DVD. Причем на DVD были те же самые фильмы.
Потом обе они уставились на меня.
Я сказала:
— Сначала у нас было лучшее Рождество на свете. Папа подарил мне колечко с изумрудом, с настоящим изумрудом, честное слово.
— Ах, у тебя такой замечательный папа, самый классный папа на свете, — сказала Ивонна. — Давай, Эм, показывай свое колечко!
— Мне его, конечно же, не разрешают брать в школу, но, может, вы как-нибудь придете ко мне, я вам его покажу. А еще он подарил Вите чудесную куклу в виде оленя — знаете, такую, которая надевается на руку, а Максику подарил громадный набор фломастеров, а маме — серебряные босоножки, а бабушке — модные джинсы.
— Он подарил твоей бабушке джинсы? — захихикала Дженни. — Не представляю мою бабушку в джинсах! Правда, у тебя бабушка стройная.
— Знаю. Это просто нечестно. И мама тоже стройная, а я все только толстею и толстею, — пожаловалась я и ущипнула себя за толстый живот.
— Нет, — соврала добрая Дженни, — ты совсем не толстая, просто такая.. уютная.
Я поежилась. В эту минуту мне было очень неуютно. Они мои подруги. Я должна им сказать.
— А потом все пошло наперекосяк, — сказала я. — Они поругались. А потом мой папа…
Вдруг у меня из глаз брызнули слезы. Я закрыла лицо руками, испугавшись, что девочки назовут меня плаксой. Но Дженни меня обняла, а Ивонна обняла меня с другой стороны.
— Не плачь, Эм, — сказала Дженни. — Вот у меня мама с тетей поругались из-за того, кому навещать прабабушку в доме престарелых, а папа с дядей выпили слишком много пива и не хотели идти гулять в День подарков, и мама страшно рассердилась на папу. На Рождество всегда ругаются.
— Да-да, так и есть, Эм. Моя мама узнала, что, когда мы были у папы, он позволил моей сестре выпить бокал вина, и мама та-ак разозлилась… — подхватила Ивонна. — Мама с папой каждый раз ссорятся на Рождество, хоть они и разошлись.
— По-моему, мои тоже разойдутся, — сказала я. — Папа завел себе подружку. Он уехал к ней и не вернулся.
Я заревела вовсю. Дженни обняла меня еще крепче, прижалась щекой к моей щеке. Ивонна сунула мне в руку бумажный носовой платок.
Кто-то из ребят поинтересовался, проходя мимо:
— Что это такое с Жирдяйкой?
— Прекрати обзывать Эм! — рассердилась Дженни.
— Да, не лезь, куда не просят! — поддержала ее Ивонна.
Девочки заслонили меня.
— Не обращай внимания, Эм, — сказала Дженни.
— Вы никому не расскажете? — всхлипнула я.
— Да не расстраивайся ты так! У многих родители разводятся. Главное, что твои мама и папа по-прежнему тебя любят, — выпалила Ивонна, точно стишок, выученный с колыбели. И, помолчав, прибавила: — Но мы никому не расскажем, честное слово.
Они весь день обращались со мной так бережно и ласково, словно я инвалид. Мне позволили выбирать, в какие игры мы будем играть, за завтраком Дженни поделилась со мной бананом, а Ивонна — виноградом, мне уступили первую очередь за компьютером и самую лучшую кисть на рисовании, а когда на занятии по драматическому искусству всем велели разделиться на пары, Дженни и Ивонна упросили, чтобы нам разрешили работать втроем.
Они были такие добрые, что я чуть ли не начала наслаждаться всем происходящим, хотя все это время у меня что-то ныло внутри. На последних уроках мне сделалось еще хуже. Я вдруг начала думать — может, зря я разоткровенничалась с Дженни и Ивонной? От этого все стало казаться еще более реальным. Может, если бы я промолчала, все как-нибудь само собой исправилось бы. Мама вот никому не рассказывает. Виолетта в «Радуге» изо всех сил старалась ее разговорить, я знаю, но мама не сказала ни слова.
А я просто не умею держать язык за зубами. Промолчи я, когда папа шептался по телефону с этой Сарой, и, может быть, вообще ничего бы не случилось.
Я думала о папе, все время о папе. Живот разболелся со страшной силой. Я сгорбилась, обхватив себя руками.
— Что с тобой, Эмили? — спросила наша учительница, миссис Маркс.
— Ничего, миссис Маркс, — промямлила я.
— В таком случае сядь прямо. И не надо делать такое трагическое лицо, дорогая моя. Я знаю, что у тебя трудности с математикой, но незачем делать вид, будто тебя пытают.
Многие засмеялись. Дженни с Ивонной сочувственно смотрели на меня и корчили рожи в адрес миссис Маркс. Дженни настрочила записку и передала ее мне: «Не слушай, что говорит старуха Маркс-и-Энгельс, ты же знаешь, какая она психопатка. Целую, Дж.».
Но боль не уходила. Я все вспоминала, как грустно посмотрел на меня папа, когда я отказалась поцеловать его на прощание. Я старалась помнить, что это он плохо поступил, когда бросил нас. Да еще притащил к этой ужасной Саре, а она ясно нам показала, что ей до нас дела нет. А папе все равно. Если он думает только о ней, почему мы должны стараться сделать ему приятное?
Я знала почему. Потому что мы его любим.
— Я люблю тебя, папа, — прошептала я. — Вернись к нам. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, вернись. Я все сделаю, если только ты вернешься. Я никогда больше не буду тебе грубить. Мне все равно, пусть ты плохо поступил. Мне обязательно нужно все время видеть тебя. Ты нам всем так нужен… Обещаю, я буду хорошо себя вести, никогда больше ни на что не буду жаловаться. Пожалуйста, только вернись!
Живот болел все сильнее и сильнее. Я испугалась, что меня вырвет прямо на уроке, а то и еще что похуже. Я ерзала на стуле и молилась, чтобы скорее прозвенел звонок. Когда он наконец зазвонил, я сорвалась с места, не теряя времени на то, чтобы попрощаться с Дженни и Ивонной.
Слава богу, я успела добежать до туалета и даже одной из первых вышла на школьный двор.
Не знаю, почему я посмотрела в сторону ворот. Я ведь не собиралась сразу идти домой. Я хотела зайти в соседний корпус на продленку для младших школьников. Я ходила туда, а не на нашу продленку для средних классов, чтобы присматривать за Витой и Максиком. Мы там оставались после уроков, а в половине шестого за нами приходила бабушка или мама после работы.
Мне нравилось возиться с малышами, не только с собственными братом и сестрой. Все малявки меня любили, потому что я рассказывала им сказки, играла с ними. Мы набивались всей толпой в домик Венди, и я лепила для них смешных зверюшек из пластилина на целый Ноев ковчег. Я хотела сделать олененка, чтобы Вита развеселилась. Может, и для Максика тоже сделаю. Я мысленно прикидывала, как вылепить рожки, как вдруг увидела человека, стоявшего у ворот. Волосы у него были заплетены в косичку.
7
— Ой, смотри! Какая хорошенькая… Откуда она у тебя, Эмили? — спросила Дженни, поставив фею себе на ладонь.
— Она из «Волшебной страны», — ответила я.
Дженни посмотрела на меня. Я страшно покраснела — вдруг она подумала, что я имею в виду настоящую Волшебную страну?
— Так называется отдел в Розовом дворце, возле рынка, — сказала я быстро. — Там мой папа работает, когда не занят в театре.
— Он такой с длинными волосами? — сказала Ивонна. — Ага, я, кажется, видела его как-то по телику. Я его видела в сериале «Полицейский». Так это твой папа, Эмили?
— Да. То есть отчим.
Ивонна сделала гримасу:
— Угу, у меня тоже отчим. Терпеть его не могу.
— Нет, мой папа замечательный, — немедленно ответила я.
— Классная у него работа. — Дженни осторожно подбросила фею и снова поймала. — Смотри, она летает!
Я сказала:
— Хочешь, возьми ее себе.
— Что, поиграть, на весь день?
— Нет, насовсем.
— Ой, Эмили! Правда? Вот здорово!
— Везет тебе, — сказала Ивонна с завистью.
— Хочешь, я тебе тоже подарю?
Я сунула руку в портфель. Мне не очень хотелось дарить фею Ивонне. Дженни мне нравилась гораздо больше, но не могла же я оставить Ивонну без подарка.
— Ой, здорово! Спасибо! Это у меня будет талисман на удачу, — сказала Ивонна.
— Эм, а ты читала книжки Дженны Уильямс? — спросила Дженни, снова подбрасывая фею.
— Еще бы, это моя самая-самая любимая писательница!
— Читала «Когда пробьет двенадцать»? Эти феи точно такие, каких мастерила Лили в этой книжке.
— Знаю, потому я их и люблю. — Я судорожно соображала, что бы еще сказать. — А какая книжка Дженны Уильямс тебе больше всего нравится, Дженни?
Мы с ней долго и увлеченно беседовали о книгах. Ивонна вздыхала, ходила вокруг нас колесом и обзывала нас нудными, скучными книжными червями. Но это она просто дразнилась, на самом деле она не хотела нас обидеть. Ивонна то и дело влезала в наш разговор, спрашивала меня про папу и как, мол, это — быть дочерью знаменитости? Ну, то есть падчерицей.
Вообще-то папа никакая не знаменитость. У него было всего несколько маленьких ролей на телевидении, да пару раз он снимался в рекламе. Ему пока не очень везет. Но все равно мне было приятно им похвастаться.
Я гадала, как девочки поведут себя на следующий день. На перемене я даже боялась выходить во двор, сердце так и колотилось. Мне ужасно хотелось подружиться с ними, но было страшно — еще подумают, что я навязываюсь. А вышло все очень хорошо! Просто замечательно! Дженни принесла свою любимую книгу Дженны Уильямс — «Друзья навек». Я ее не читала, потому что она еще не выходила в мягкой обложке.
— Я подумала, что ты захочешь ее почитать, Эмили, — сказала Дженни. — Приходи сидеть на стене со мной и с Ивонной.
После этого мы стали лучшими подругами. Я знала, что Ивонна все-таки у Дженни самая-самая лучшая подруга, ну а я была лучшей подругой после нее, это тоже было отлично.
Когда мы встретились в первый учебный день после зимних каникул, девочки вроде мне обрадовались. Дженни рассказала, как праздновали Рождество у них дома и как ее кузен Марк, которому уже двадцать лет, поцеловал ее под омелой, а все родственники стояли вокруг и улюлюкали, и Дженни чуть не умерла от смущения. Ивонна сказала, что праздновала Рождество два раза — двадцать пятого числа у себя дома, с мамой, отчимом и сестрами, у них была индейка, и подарки, и они смотрели DVD, а двадцать шестого — у своего родного папы, вместе с его подружкой и их новорожденным малышом, и у них была индейка, и подарки, и они смотрели DVD. Причем на DVD были те же самые фильмы.
Потом обе они уставились на меня.
Я сказала:
— Сначала у нас было лучшее Рождество на свете. Папа подарил мне колечко с изумрудом, с настоящим изумрудом, честное слово.
— Ах, у тебя такой замечательный папа, самый классный папа на свете, — сказала Ивонна. — Давай, Эм, показывай свое колечко!
— Мне его, конечно же, не разрешают брать в школу, но, может, вы как-нибудь придете ко мне, я вам его покажу. А еще он подарил Вите чудесную куклу в виде оленя — знаете, такую, которая надевается на руку, а Максику подарил громадный набор фломастеров, а маме — серебряные босоножки, а бабушке — модные джинсы.
— Он подарил твоей бабушке джинсы? — захихикала Дженни. — Не представляю мою бабушку в джинсах! Правда, у тебя бабушка стройная.
— Знаю. Это просто нечестно. И мама тоже стройная, а я все только толстею и толстею, — пожаловалась я и ущипнула себя за толстый живот.
— Нет, — соврала добрая Дженни, — ты совсем не толстая, просто такая.. уютная.
Я поежилась. В эту минуту мне было очень неуютно. Они мои подруги. Я должна им сказать.
— А потом все пошло наперекосяк, — сказала я. — Они поругались. А потом мой папа…
Вдруг у меня из глаз брызнули слезы. Я закрыла лицо руками, испугавшись, что девочки назовут меня плаксой. Но Дженни меня обняла, а Ивонна обняла меня с другой стороны.
— Не плачь, Эм, — сказала Дженни. — Вот у меня мама с тетей поругались из-за того, кому навещать прабабушку в доме престарелых, а папа с дядей выпили слишком много пива и не хотели идти гулять в День подарков, и мама страшно рассердилась на папу. На Рождество всегда ругаются.
— Да-да, так и есть, Эм. Моя мама узнала, что, когда мы были у папы, он позволил моей сестре выпить бокал вина, и мама та-ак разозлилась… — подхватила Ивонна. — Мама с папой каждый раз ссорятся на Рождество, хоть они и разошлись.
— По-моему, мои тоже разойдутся, — сказала я. — Папа завел себе подружку. Он уехал к ней и не вернулся.
Я заревела вовсю. Дженни обняла меня еще крепче, прижалась щекой к моей щеке. Ивонна сунула мне в руку бумажный носовой платок.
Кто-то из ребят поинтересовался, проходя мимо:
— Что это такое с Жирдяйкой?
— Прекрати обзывать Эм! — рассердилась Дженни.
— Да, не лезь, куда не просят! — поддержала ее Ивонна.
Девочки заслонили меня.
— Не обращай внимания, Эм, — сказала Дженни.
— Вы никому не расскажете? — всхлипнула я.
— Да не расстраивайся ты так! У многих родители разводятся. Главное, что твои мама и папа по-прежнему тебя любят, — выпалила Ивонна, точно стишок, выученный с колыбели. И, помолчав, прибавила: — Но мы никому не расскажем, честное слово.
Они весь день обращались со мной так бережно и ласково, словно я инвалид. Мне позволили выбирать, в какие игры мы будем играть, за завтраком Дженни поделилась со мной бананом, а Ивонна — виноградом, мне уступили первую очередь за компьютером и самую лучшую кисть на рисовании, а когда на занятии по драматическому искусству всем велели разделиться на пары, Дженни и Ивонна упросили, чтобы нам разрешили работать втроем.
Они были такие добрые, что я чуть ли не начала наслаждаться всем происходящим, хотя все это время у меня что-то ныло внутри. На последних уроках мне сделалось еще хуже. Я вдруг начала думать — может, зря я разоткровенничалась с Дженни и Ивонной? От этого все стало казаться еще более реальным. Может, если бы я промолчала, все как-нибудь само собой исправилось бы. Мама вот никому не рассказывает. Виолетта в «Радуге» изо всех сил старалась ее разговорить, я знаю, но мама не сказала ни слова.
А я просто не умею держать язык за зубами. Промолчи я, когда папа шептался по телефону с этой Сарой, и, может быть, вообще ничего бы не случилось.
Я думала о папе, все время о папе. Живот разболелся со страшной силой. Я сгорбилась, обхватив себя руками.
— Что с тобой, Эмили? — спросила наша учительница, миссис Маркс.
— Ничего, миссис Маркс, — промямлила я.
— В таком случае сядь прямо. И не надо делать такое трагическое лицо, дорогая моя. Я знаю, что у тебя трудности с математикой, но незачем делать вид, будто тебя пытают.
Многие засмеялись. Дженни с Ивонной сочувственно смотрели на меня и корчили рожи в адрес миссис Маркс. Дженни настрочила записку и передала ее мне: «Не слушай, что говорит старуха Маркс-и-Энгельс, ты же знаешь, какая она психопатка. Целую, Дж.».
Но боль не уходила. Я все вспоминала, как грустно посмотрел на меня папа, когда я отказалась поцеловать его на прощание. Я старалась помнить, что это он плохо поступил, когда бросил нас. Да еще притащил к этой ужасной Саре, а она ясно нам показала, что ей до нас дела нет. А папе все равно. Если он думает только о ней, почему мы должны стараться сделать ему приятное?
Я знала почему. Потому что мы его любим.
— Я люблю тебя, папа, — прошептала я. — Вернись к нам. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, вернись. Я все сделаю, если только ты вернешься. Я никогда больше не буду тебе грубить. Мне все равно, пусть ты плохо поступил. Мне обязательно нужно все время видеть тебя. Ты нам всем так нужен… Обещаю, я буду хорошо себя вести, никогда больше ни на что не буду жаловаться. Пожалуйста, только вернись!
Живот болел все сильнее и сильнее. Я испугалась, что меня вырвет прямо на уроке, а то и еще что похуже. Я ерзала на стуле и молилась, чтобы скорее прозвенел звонок. Когда он наконец зазвонил, я сорвалась с места, не теряя времени на то, чтобы попрощаться с Дженни и Ивонной.
Слава богу, я успела добежать до туалета и даже одной из первых вышла на школьный двор.
Не знаю, почему я посмотрела в сторону ворот. Я ведь не собиралась сразу идти домой. Я хотела зайти в соседний корпус на продленку для младших школьников. Я ходила туда, а не на нашу продленку для средних классов, чтобы присматривать за Витой и Максиком. Мы там оставались после уроков, а в половине шестого за нами приходила бабушка или мама после работы.
Мне нравилось возиться с малышами, не только с собственными братом и сестрой. Все малявки меня любили, потому что я рассказывала им сказки, играла с ними. Мы набивались всей толпой в домик Венди, и я лепила для них смешных зверюшек из пластилина на целый Ноев ковчег. Я хотела сделать олененка, чтобы Вита развеселилась. Может, и для Максика тоже сделаю. Я мысленно прикидывала, как вылепить рожки, как вдруг увидела человека, стоявшего у ворот. Волосы у него были заплетены в косичку.
7
— Папа! — закричала я. — Папа!
Он обернулся и помахал рукой. Это действительно был он. Я его не придумала. Это был он!
Я полетела через двор, выскочила в ворота и со всего маху врезалась в папу. Он пошатнулся, и мы оба чуть не упали. Мы раскачивались, держась друг за друга, и хохотали. Я вцепилась в папину джинсовую куртку, чтобы еще раз убедиться: он настоящий, он мне не мерещится.
Я сказала:
— Ой, папа! Я так мечтала, так мечтала, чтобы ты вернулся!
— И вот он я, принцесса Эсмеральда. Боже, как я по тебе скучал!
Он снова обнял меня. Я увидела, что Дженни с Ивонной стоят посреди школьного двора и обалдело таращатся на нас с папой, но на этот раз мне не было до них никакого дела.
— Я хотел сперва забрать Виту и Максика, но они не вышли вместе с другими детьми. Где они?
— Они, наверное, на продленке, папа.
— А, конечно. Ну, пойдем за ними, да? Я отведу вас, малышню, куда-нибудь поесть. Найдем для вас самое шикарное местечко.
Я-то хотела поесть дома, но, понятное дело, об этом и заикаться не приходилось.
— Куда мы пойдем, пап?
— Не спеши, принцесса, тебя ждет волшебный сюрприз. Но я обещаю вашему высочеству, что там будут чипсы, и сладкая вата, и мороженое, и пончики, и шоколадки — все, что ты любишь и что тебе обычно запрещают.
— Ты дразнишься, пап?
— Я серьезен, как на похоронах, солнышко мое. Твое желание для меня закон.
Я гордо обхватила его руку. Никогда его не отпущу! Мне не хотелось делить его с Витой и Максиком. Я хотела, чтобы он был только мой, хотя бы на пять минут, но я знала, что это нечестно, и потому повела его в малышовую продленку. Максик, едва увидел папу, кинулся к нему через всю классную комнату, роняя карандаши и кубики. Вита сперва замялась, но потом подбежала тоже, вся ярко-розовая.
— Папа! Папа!
— Привет, мои родные.
Мы повисли на папе, а он обнял нас всех сразу.
— Вот это прием! — сказала мисс Пайпер — она у нас ведет продленку.
— Любовь по расчету — я обещал повести их сегодня в кафе, — сказал папа. — Ну что, пошли, дети.
Мы побежали за папой, ни на секунду не задумываясь.
— Карета подана! — объявил он, подводя нас к сверкающему серебристому автомобилю.
Мы только рты раскрыли. Раньше у нас была машина — древняя развалюха, которая в прошлом году отдала Богу душу.
— У тебя новая машина, папа? — спросила я дрожащим голосом.
— А то! — Папа щелкнул ключиком в замке. Посмотрел на нас и засмеялся. — Только на сегодняшний день. Я взял ее напрокат, чтобы мы могли как следует погулять.
Я не совсем поняла, кого папа имел в виду, говоря «мы». В машине никто нас не ждал, но я подумала: вдруг мы сейчас поедем к Саре и захватим ее с собой.
— Поедем только мы? — спросила я дипломатично.
— Только мы, принцесса.
На одно волшебное мгновение я вообразила, Сара уже в прошлом. Но тут папа сказал:
— У Сары сегодня прослушивание. Очень жаль, ей так хотелось поехать с нами. Она хочет получше с вами познакомиться.
Мы с жалостью посмотрели на папу. Вита покосилась на меня и выразительно закатила глаза. Мы все прекрасно знали, что Сара совершенно не жаждет с нами познакомиться. Кого папа надеется обмануть?
Роскошная сверкающая машина мягко тронулась с места. Я спросила:
— А у тебя назначено где-нибудь прослушивание, пап?
Мне позволили сесть впереди, как взрослой, вместо того чтобы тесниться на заднем сиденье втроем с Витой и Максиком.
— О, у меня кое-что наклевывается, Эм, — неопределенно ответил папа.
— Я просто подумала, может, у тебя новая роль, или реклама, или еще что-нибудь, раз ты не появляешься в Розовом дворце, — объяснила я, очень стараясь говорить небрежным тоном.
— Да смысла особого нет там появляться. Сразу после Рождества в торговле затишье. Я даже подумываю совсем развязаться с этой лавкой.
Я ахнула:
— Ты не можешь закрыть «Волшебную страну»!
— Ну, может быть, не так категорично. Я еще подумаю. А пока, я уверен, ваша мама согласится за ней присмотреть.
— Папа, во дворце все по тебе скучают. Виолетта, Мэнни, Стиви, Анжелика… И мама.
— Я тоже по ним скучаю, — сказал папа, глядя прямо перед собой. И тихонько добавил: — Особенно по маме.
— Так почему ты не вернешься домой, пап? — Вита подалась вперед и просунула между нами свою мордашку.
Папа не ответил.
— Пап! — крикнула Вита прямо ему в ухо.
— Тише, моя радость! Сядь как следует и пристегни ремень. Не отвлекайте меня, я все-таки за рулем, — сказал папа.
— А куда мы едем, папа? — спросила я.
— А ты угадай, Эм, ты же у меня умница. Где можно купить мороженое, чипсы и сладкую вату? Мы едем на море!
Я так и уставилась на папу. Был сырой темный январский день. Идея казалась несколько нереалистичной. Но папа стал говорить о катании на лодке, и на осликах, и о песочных замках, и я почти поверила, что он на самом деле везет нас на волшебный пляж, где тепло, и светит солнце, и все такое золотое, и мы будем вместе играть на песке долго-долго, много бесконечных счастливых часов. Вита тоже поверила и начала строить планы насчет купить новое ведерко и лопатку и сумочку, чтобы складывать туда красивые морские раковины. Максик вдруг как-то притих. Я встревожилась: может, его опять тошнит?
— Ты нормально себя чувствуешь, Максик? — спросила я, вывернув шею.
Максик судорожно дернул головой.
— Пап, останови машину. По-моему, Максика тошнит.
— Черт возьми, Максик, каждый раз, как мы встречаемся, ты начинаешь фонтанировать, — сказал папа. — Неужели тебя уже укачало? Мы едем-то всего две минуты!
— Меня не тошнит, — буркнул Максик.
— Тогда в чем дело? — спросила я.
— Не хочу кататься на лодке. Меня рыбы будут кусать за ноги.
Максик поджал ноги, весь дрожа, как будто гигантская пиранья уже цапнула его за пальцы.
Папа оглушительно расхохотался. Вита тоже.
— Чего вы смеетесь! — рассердился Максик.
— Ой, ты такой дурак! — сказала Вита. — А я буду кататься на лодке. Я буду грести, пап. Если бы у меня был с собой купальник, я бы и сама поплавала. Я не боюсь, я люблю рыбок. Пап, а ты как-нибудь возьмешь меня поплавать с дельфинами? Это так круто!
— Не будем с этим торопиться, принцесса Вита, но сегодня ты можешь плавать с треской, окунями и камбалой сколько твоей душеньке угодно.
В итоге мы так и не покатались на лодке. К тому времени, как мы добрались до побережья, уже стемнело. Было еще холоднее, чем в городе, с моря дул ледяной ветер.
— М-м-м! Дышите глубже, здесь такой свежий воздух, — сказал папа, дрожа в своей тоненькой джинсовой куртке.
Оттопыренные уши Максика стали ярко-красными, и папа обмотал ему голову моим полосатым шарфом, завязав узел на макушке.
— Ты похож на девчонку с дурацкой ленточкой в волосах, — дразнилась Вита.
Она утверждала, будто ни капельки не замерзла, но зубы у нее стучали. Я потрогала ее руку — пальцы были как сосульки.
— Пробежимся по песочку! — предложил папа.
Песочка мы не нашли, только твердую гальку. Мы взялись за руки и побежали. Под ногами громко хрустело. Максик все время спотыкался и скулил.
— Боже, какой же ты капризный, малыш, — сказал папа.
Он поднял Максика и посадил к себе на плечи.
— Меня тоже возьми на ручки, пап! — потребовала Вита.
— Помилосердствуй, солнышко, я же свалюсь! — сказал папа. — Ладно, бог с ней, с прогулкой по пляжу. Пройдемся по набережной, а потом на мол.
Мол сверкал в темноте, волшебные огоньки очерчивали контуры серебряных куполов.
— Это дворец? — спросил Максик.
— Умница, это Дворцовая Дамба. Видишь вон ту полосатую башню? Она твоя, принц Максик. Ты в ней сидишь на золотом троне и командуешь волшебным королевством.
Папа накупил нам еды во всех ларьках на пирсе — блинчики с лимоном, пончики, истекающие вареньем, солененькие чипсы, и пушистую сахарную вату, и мороженое «Девяносто девять» — все, как обещал. Вита с Максиком грызли, лизали и хрумкали, пока не перемазали вдрызг свои школьные костюмчики, а по щекам у них протянулись шрамы из сахарной ваты.
Неудобно было держать их за липкие ладошки, так что я придерживала их за плечи. Я свое угощение подъела до крошки. Уписывала за обе щеки, так что на форменной юбке чуть не разошлась молния, но все равно у меня сосало под ложечкой. Пустота внутри никуда не уходила, хоть я и повторяла про себя, что сегодня чудесный день, я гуляю с папой, мне хорошо, хорошо, хорошо. Я наколдовала его, и вот он с нами, сегодня он весь наш.
Я шла по пирсу, стараясь не наступать на щели между досками, чтобы удача нам не изменила, чтобы папа вернулся вместе с нами домой, увидел маму и остался насовсем. Я очень старалась, но настил весь покоробился от старости, трудно было каждый раз попадать ногой точно на середину доски. В щели было видно, как плещется внизу темная вода. От этого у меня закружилась голова. Я посмотрела вверх, а когда снова опустила глаза, оказалось, что мои туфли стоят враскорячку на нескольких щелях сразу.
Папа увидел, что я расстроилась.
— Что такое, Эм? Хочешь еще мороженое?
— Пап, вообще-то я на диете.
— Да не слушай ты бабушку, золотце, ешь все, что захочется. Пошли к игровым автоматам! Посмотрим, сумею ли я выиграть для вас по подарку.
В тире на полке выстроились плюшевые игрушки размером больше нашего Максика: бежевые верблюды с высунутыми розовыми язычками, толстые слоны с громадными ушами и крохотными блестящими глазками, полосатые зебры с жесткими черно-белыми гривами и густыми черными ресницами, пятнистые янтарные жирафы с длинными качающимися шеями и коротенькими хвостиками с кисточкой на конце.
Мы с Витой и Максиком восхищенно рассматривали этих роскошных зверей. Потом с надеждой посмотрели на папу.
— Ничего не выйдет, детишки. Все это сплошной обман. Мне ни за что не набрать нужное количество очков, — сказал папа.
Но он все-таки попробовал. Разменял десятифунтовую бумажку и стрелял снова и снова.
— Не везет вам сегодня, сэр, — сказала девушка за прилавком, меряя папу взглядом с головы до ног.
— Действительно, не везет. Дети просто без ума от ваших чудесных игрушек, а мне не светит выиграть хоть одну. — Папа улыбнулся девушке своей особенной улыбкой. — Слушайте, вы уже нажили на мне десять фунтов. Что, если я добавлю еще десятку, и вы осчастливите моих малышей верблюдом?
— Я бы с удовольствием. — Девушка придвинулась поближе к папе, сладко улыбаясь. — Но верблюды у нас все на счету.
— А слоника? Зебру? Как насчет того жирафа в углу, с провисшей шеей?
— Босс меня загрызет, — сказала девушка. — Не могу, честное слово, не могу если вы его честно не выиграете.
— Но мы же с вами знаем, что честно выиграть здесь невозможно, — сказал папа. — Одно сплошное надувательство.
— Такова жизнь, — пожала она плечами. — Вот маленький утешительный приз для ваших малышей, хотите? — Она бросила нам по пакетику с мармеладками. — Может, вы как-нибудь еще зайдете… без детей?
Папа засмеялся и стал шептать ей что-то на ухо.
Вита глянула на него исподлобья и потянула за руку.
— Идем, пап, — сказала она сердито.
Папа скорчил смешную рожицу:
— Прости, принцесса Вита, я просто надеялся уговорить эту барышню, чтобы она подарила тебе верблюда. Ну ничего, зато мы сейчас выиграем тебе мишку.
Он остановился у автомата для выуживания игрушек. Плюшевые мишки всех цветов радуги, сваленные в прозрачный ящик, прижимались носами к стеклу, свернув мордочки на сторону и выпучив глазки-бусинки.
— Ого! Как тесно они там набились, мне ни за что не вытащить ни одного, — сказал папа.
— А я хочу мишку! — объявил Максик, поднимаясь на цыпочки, чтобы лучше разглядеть медвежью свалку.
— Малыш, у тебя же дома целая сотня медведей, — сказал папа.
— А полосатого нет! Я хочу вон того, мистера Полосатика! — Максик ткнул в стекло липким пальчиком.
— А я хочу ярко-розового. Он цветом точь-в-точь как нос у Балерины. Они у меня подружатся. Пожалуйста, пожалуйста, папа, вылови мне розового мишку! — взмолилась Вита, подпрыгивая от волнения.
Папа закатил глаза, потом посмотрел на меня.
— Ну а ты, принцесса Эсмеральда, небось желаешь изумрудно-зеленого мишку? — спросил он.
— Да ладно, пап, — сказал я, хотя мне действительно до смерти этого хотелось.
Я присмотрела себе совсем маленького зелененького медвежонка с ярко-синими глазками и озабоченной мордочкой.
— Вот этого, да? — Папа показал на моего синеглазого мишеньку.
— Папа, ты волшебник! — Я сказала это почти серьезно.
— Постараюсь выловить вам ваших медведей, но это будет непросто, — сказал папа.
Он разменял еще одну десятифунтовую бумажку и принялся орудовать манипулятором. Это была жутко неуклюжая, громоздкая штуковина. Металлические клешни захвата каждый раз промахивались мимо медведя. Иногда папе удавалось ухватить мишку за лапу, за ухо или за нос, но потом захват соскальзывал и пустой уезжал в сторону.
Мы неотрывно следили за ним и замирали, не дыша, всякий раз, как манипулятор зависал над очередным медведем. И после каждой неудачи мы все четверо хором выдыхали:
— О-о-о!
На последнем проходе папа все-таки выловил мелкого кособокого желтого мишку, который угрюмо уцепился лапкой за стальные клешни.
— Это мне, пап? — спросила Вита.
— Мне больше хотелось мистера Полосатика, но желтый тоже ничего, — сказал Максик не очень уверенно.
— Этот желтый мишка не для тебя, Максик. И не для тебя, Виточка.
— Для меня, да, папа? — спросила я.
— Прости, солнышко, но он уже занят, — сказал папа. — Он мой.
— Ты его назовешь мистер Желтяк? — спросил Максик.
— Нет, моего медвежонка будут звать Лучик.
— Какое-то неинтересное имя, — сказала Вита.
— Очень даже интересное, моя дорогая. Это мой маленький Солнечный Лучик. Он будет мне напоминать о том, какой счастливый день мы провели вместе с вами.
На прощание мы в последний раз с нежностью взглянули на мистера Полосатика, Розочку и крошку Синеглазку. Потом, крепко держась за руки, вышли из зала игровых автоматов и, дрожа от холода, двинулись в дальний конец пирса, к аттракционам. От картинга Максик; попятился, а при виде несущегося по кругу музыкального экспресса завопил от ужаса.
— Какой ты противный, Максик, — заворчала Вита. — Вечно трусишь. Ты вообще ничего не хочешь делать.
— Нет, хочу, — возразил Максик. — Я хочу покататься. Я хочу подняться к себе в башню.
Мы посмотрели на полосатую, розовую с красным башню, в которой размещался спиральный спуск.
— Максик, вряд ли там на самом деле стоит золотой трон, — шепнула я ему на ухо.
— Я знаю, — ответил Максик. — Это была просто сказка, правда, папа? Но все равно, это моя башня, да?
— Конечно, твоя, Максик. Ты очень щедрый и с удовольствием поделишься с Витой, Эм и со всеми этими людьми. Только там внутри темно — не испугаешься?
— Конечно, не испугаюсь, — храбро ответил Максик.
Папа купил нам всем билеты, мы вошли в башню и стали подниматься по лестнице на самый верх.
Он обернулся и помахал рукой. Это действительно был он. Я его не придумала. Это был он!
Я полетела через двор, выскочила в ворота и со всего маху врезалась в папу. Он пошатнулся, и мы оба чуть не упали. Мы раскачивались, держась друг за друга, и хохотали. Я вцепилась в папину джинсовую куртку, чтобы еще раз убедиться: он настоящий, он мне не мерещится.
Я сказала:
— Ой, папа! Я так мечтала, так мечтала, чтобы ты вернулся!
— И вот он я, принцесса Эсмеральда. Боже, как я по тебе скучал!
Он снова обнял меня. Я увидела, что Дженни с Ивонной стоят посреди школьного двора и обалдело таращатся на нас с папой, но на этот раз мне не было до них никакого дела.
— Я хотел сперва забрать Виту и Максика, но они не вышли вместе с другими детьми. Где они?
— Они, наверное, на продленке, папа.
— А, конечно. Ну, пойдем за ними, да? Я отведу вас, малышню, куда-нибудь поесть. Найдем для вас самое шикарное местечко.
Я-то хотела поесть дома, но, понятное дело, об этом и заикаться не приходилось.
— Куда мы пойдем, пап?
— Не спеши, принцесса, тебя ждет волшебный сюрприз. Но я обещаю вашему высочеству, что там будут чипсы, и сладкая вата, и мороженое, и пончики, и шоколадки — все, что ты любишь и что тебе обычно запрещают.
— Ты дразнишься, пап?
— Я серьезен, как на похоронах, солнышко мое. Твое желание для меня закон.
Я гордо обхватила его руку. Никогда его не отпущу! Мне не хотелось делить его с Витой и Максиком. Я хотела, чтобы он был только мой, хотя бы на пять минут, но я знала, что это нечестно, и потому повела его в малышовую продленку. Максик, едва увидел папу, кинулся к нему через всю классную комнату, роняя карандаши и кубики. Вита сперва замялась, но потом подбежала тоже, вся ярко-розовая.
— Папа! Папа!
— Привет, мои родные.
Мы повисли на папе, а он обнял нас всех сразу.
— Вот это прием! — сказала мисс Пайпер — она у нас ведет продленку.
— Любовь по расчету — я обещал повести их сегодня в кафе, — сказал папа. — Ну что, пошли, дети.
Мы побежали за папой, ни на секунду не задумываясь.
— Карета подана! — объявил он, подводя нас к сверкающему серебристому автомобилю.
Мы только рты раскрыли. Раньше у нас была машина — древняя развалюха, которая в прошлом году отдала Богу душу.
— У тебя новая машина, папа? — спросила я дрожащим голосом.
— А то! — Папа щелкнул ключиком в замке. Посмотрел на нас и засмеялся. — Только на сегодняшний день. Я взял ее напрокат, чтобы мы могли как следует погулять.
Я не совсем поняла, кого папа имел в виду, говоря «мы». В машине никто нас не ждал, но я подумала: вдруг мы сейчас поедем к Саре и захватим ее с собой.
— Поедем только мы? — спросила я дипломатично.
— Только мы, принцесса.
На одно волшебное мгновение я вообразила, Сара уже в прошлом. Но тут папа сказал:
— У Сары сегодня прослушивание. Очень жаль, ей так хотелось поехать с нами. Она хочет получше с вами познакомиться.
Мы с жалостью посмотрели на папу. Вита покосилась на меня и выразительно закатила глаза. Мы все прекрасно знали, что Сара совершенно не жаждет с нами познакомиться. Кого папа надеется обмануть?
Роскошная сверкающая машина мягко тронулась с места. Я спросила:
— А у тебя назначено где-нибудь прослушивание, пап?
Мне позволили сесть впереди, как взрослой, вместо того чтобы тесниться на заднем сиденье втроем с Витой и Максиком.
— О, у меня кое-что наклевывается, Эм, — неопределенно ответил папа.
— Я просто подумала, может, у тебя новая роль, или реклама, или еще что-нибудь, раз ты не появляешься в Розовом дворце, — объяснила я, очень стараясь говорить небрежным тоном.
— Да смысла особого нет там появляться. Сразу после Рождества в торговле затишье. Я даже подумываю совсем развязаться с этой лавкой.
Я ахнула:
— Ты не можешь закрыть «Волшебную страну»!
— Ну, может быть, не так категорично. Я еще подумаю. А пока, я уверен, ваша мама согласится за ней присмотреть.
— Папа, во дворце все по тебе скучают. Виолетта, Мэнни, Стиви, Анжелика… И мама.
— Я тоже по ним скучаю, — сказал папа, глядя прямо перед собой. И тихонько добавил: — Особенно по маме.
— Так почему ты не вернешься домой, пап? — Вита подалась вперед и просунула между нами свою мордашку.
Папа не ответил.
— Пап! — крикнула Вита прямо ему в ухо.
— Тише, моя радость! Сядь как следует и пристегни ремень. Не отвлекайте меня, я все-таки за рулем, — сказал папа.
— А куда мы едем, папа? — спросила я.
— А ты угадай, Эм, ты же у меня умница. Где можно купить мороженое, чипсы и сладкую вату? Мы едем на море!
Я так и уставилась на папу. Был сырой темный январский день. Идея казалась несколько нереалистичной. Но папа стал говорить о катании на лодке, и на осликах, и о песочных замках, и я почти поверила, что он на самом деле везет нас на волшебный пляж, где тепло, и светит солнце, и все такое золотое, и мы будем вместе играть на песке долго-долго, много бесконечных счастливых часов. Вита тоже поверила и начала строить планы насчет купить новое ведерко и лопатку и сумочку, чтобы складывать туда красивые морские раковины. Максик вдруг как-то притих. Я встревожилась: может, его опять тошнит?
— Ты нормально себя чувствуешь, Максик? — спросила я, вывернув шею.
Максик судорожно дернул головой.
— Пап, останови машину. По-моему, Максика тошнит.
— Черт возьми, Максик, каждый раз, как мы встречаемся, ты начинаешь фонтанировать, — сказал папа. — Неужели тебя уже укачало? Мы едем-то всего две минуты!
— Меня не тошнит, — буркнул Максик.
— Тогда в чем дело? — спросила я.
— Не хочу кататься на лодке. Меня рыбы будут кусать за ноги.
Максик поджал ноги, весь дрожа, как будто гигантская пиранья уже цапнула его за пальцы.
Папа оглушительно расхохотался. Вита тоже.
— Чего вы смеетесь! — рассердился Максик.
— Ой, ты такой дурак! — сказала Вита. — А я буду кататься на лодке. Я буду грести, пап. Если бы у меня был с собой купальник, я бы и сама поплавала. Я не боюсь, я люблю рыбок. Пап, а ты как-нибудь возьмешь меня поплавать с дельфинами? Это так круто!
— Не будем с этим торопиться, принцесса Вита, но сегодня ты можешь плавать с треской, окунями и камбалой сколько твоей душеньке угодно.
В итоге мы так и не покатались на лодке. К тому времени, как мы добрались до побережья, уже стемнело. Было еще холоднее, чем в городе, с моря дул ледяной ветер.
— М-м-м! Дышите глубже, здесь такой свежий воздух, — сказал папа, дрожа в своей тоненькой джинсовой куртке.
Оттопыренные уши Максика стали ярко-красными, и папа обмотал ему голову моим полосатым шарфом, завязав узел на макушке.
— Ты похож на девчонку с дурацкой ленточкой в волосах, — дразнилась Вита.
Она утверждала, будто ни капельки не замерзла, но зубы у нее стучали. Я потрогала ее руку — пальцы были как сосульки.
— Пробежимся по песочку! — предложил папа.
Песочка мы не нашли, только твердую гальку. Мы взялись за руки и побежали. Под ногами громко хрустело. Максик все время спотыкался и скулил.
— Боже, какой же ты капризный, малыш, — сказал папа.
Он поднял Максика и посадил к себе на плечи.
— Меня тоже возьми на ручки, пап! — потребовала Вита.
— Помилосердствуй, солнышко, я же свалюсь! — сказал папа. — Ладно, бог с ней, с прогулкой по пляжу. Пройдемся по набережной, а потом на мол.
Мол сверкал в темноте, волшебные огоньки очерчивали контуры серебряных куполов.
— Это дворец? — спросил Максик.
— Умница, это Дворцовая Дамба. Видишь вон ту полосатую башню? Она твоя, принц Максик. Ты в ней сидишь на золотом троне и командуешь волшебным королевством.
Папа накупил нам еды во всех ларьках на пирсе — блинчики с лимоном, пончики, истекающие вареньем, солененькие чипсы, и пушистую сахарную вату, и мороженое «Девяносто девять» — все, как обещал. Вита с Максиком грызли, лизали и хрумкали, пока не перемазали вдрызг свои школьные костюмчики, а по щекам у них протянулись шрамы из сахарной ваты.
Неудобно было держать их за липкие ладошки, так что я придерживала их за плечи. Я свое угощение подъела до крошки. Уписывала за обе щеки, так что на форменной юбке чуть не разошлась молния, но все равно у меня сосало под ложечкой. Пустота внутри никуда не уходила, хоть я и повторяла про себя, что сегодня чудесный день, я гуляю с папой, мне хорошо, хорошо, хорошо. Я наколдовала его, и вот он с нами, сегодня он весь наш.
Я шла по пирсу, стараясь не наступать на щели между досками, чтобы удача нам не изменила, чтобы папа вернулся вместе с нами домой, увидел маму и остался насовсем. Я очень старалась, но настил весь покоробился от старости, трудно было каждый раз попадать ногой точно на середину доски. В щели было видно, как плещется внизу темная вода. От этого у меня закружилась голова. Я посмотрела вверх, а когда снова опустила глаза, оказалось, что мои туфли стоят враскорячку на нескольких щелях сразу.
Папа увидел, что я расстроилась.
— Что такое, Эм? Хочешь еще мороженое?
— Пап, вообще-то я на диете.
— Да не слушай ты бабушку, золотце, ешь все, что захочется. Пошли к игровым автоматам! Посмотрим, сумею ли я выиграть для вас по подарку.
В тире на полке выстроились плюшевые игрушки размером больше нашего Максика: бежевые верблюды с высунутыми розовыми язычками, толстые слоны с громадными ушами и крохотными блестящими глазками, полосатые зебры с жесткими черно-белыми гривами и густыми черными ресницами, пятнистые янтарные жирафы с длинными качающимися шеями и коротенькими хвостиками с кисточкой на конце.
Мы с Витой и Максиком восхищенно рассматривали этих роскошных зверей. Потом с надеждой посмотрели на папу.
— Ничего не выйдет, детишки. Все это сплошной обман. Мне ни за что не набрать нужное количество очков, — сказал папа.
Но он все-таки попробовал. Разменял десятифунтовую бумажку и стрелял снова и снова.
— Не везет вам сегодня, сэр, — сказала девушка за прилавком, меряя папу взглядом с головы до ног.
— Действительно, не везет. Дети просто без ума от ваших чудесных игрушек, а мне не светит выиграть хоть одну. — Папа улыбнулся девушке своей особенной улыбкой. — Слушайте, вы уже нажили на мне десять фунтов. Что, если я добавлю еще десятку, и вы осчастливите моих малышей верблюдом?
— Я бы с удовольствием. — Девушка придвинулась поближе к папе, сладко улыбаясь. — Но верблюды у нас все на счету.
— А слоника? Зебру? Как насчет того жирафа в углу, с провисшей шеей?
— Босс меня загрызет, — сказала девушка. — Не могу, честное слово, не могу если вы его честно не выиграете.
— Но мы же с вами знаем, что честно выиграть здесь невозможно, — сказал папа. — Одно сплошное надувательство.
— Такова жизнь, — пожала она плечами. — Вот маленький утешительный приз для ваших малышей, хотите? — Она бросила нам по пакетику с мармеладками. — Может, вы как-нибудь еще зайдете… без детей?
Папа засмеялся и стал шептать ей что-то на ухо.
Вита глянула на него исподлобья и потянула за руку.
— Идем, пап, — сказала она сердито.
Папа скорчил смешную рожицу:
— Прости, принцесса Вита, я просто надеялся уговорить эту барышню, чтобы она подарила тебе верблюда. Ну ничего, зато мы сейчас выиграем тебе мишку.
Он остановился у автомата для выуживания игрушек. Плюшевые мишки всех цветов радуги, сваленные в прозрачный ящик, прижимались носами к стеклу, свернув мордочки на сторону и выпучив глазки-бусинки.
— Ого! Как тесно они там набились, мне ни за что не вытащить ни одного, — сказал папа.
— А я хочу мишку! — объявил Максик, поднимаясь на цыпочки, чтобы лучше разглядеть медвежью свалку.
— Малыш, у тебя же дома целая сотня медведей, — сказал папа.
— А полосатого нет! Я хочу вон того, мистера Полосатика! — Максик ткнул в стекло липким пальчиком.
— А я хочу ярко-розового. Он цветом точь-в-точь как нос у Балерины. Они у меня подружатся. Пожалуйста, пожалуйста, папа, вылови мне розового мишку! — взмолилась Вита, подпрыгивая от волнения.
Папа закатил глаза, потом посмотрел на меня.
— Ну а ты, принцесса Эсмеральда, небось желаешь изумрудно-зеленого мишку? — спросил он.
— Да ладно, пап, — сказал я, хотя мне действительно до смерти этого хотелось.
Я присмотрела себе совсем маленького зелененького медвежонка с ярко-синими глазками и озабоченной мордочкой.
— Вот этого, да? — Папа показал на моего синеглазого мишеньку.
— Папа, ты волшебник! — Я сказала это почти серьезно.
— Постараюсь выловить вам ваших медведей, но это будет непросто, — сказал папа.
Он разменял еще одну десятифунтовую бумажку и принялся орудовать манипулятором. Это была жутко неуклюжая, громоздкая штуковина. Металлические клешни захвата каждый раз промахивались мимо медведя. Иногда папе удавалось ухватить мишку за лапу, за ухо или за нос, но потом захват соскальзывал и пустой уезжал в сторону.
Мы неотрывно следили за ним и замирали, не дыша, всякий раз, как манипулятор зависал над очередным медведем. И после каждой неудачи мы все четверо хором выдыхали:
— О-о-о!
На последнем проходе папа все-таки выловил мелкого кособокого желтого мишку, который угрюмо уцепился лапкой за стальные клешни.
— Это мне, пап? — спросила Вита.
— Мне больше хотелось мистера Полосатика, но желтый тоже ничего, — сказал Максик не очень уверенно.
— Этот желтый мишка не для тебя, Максик. И не для тебя, Виточка.
— Для меня, да, папа? — спросила я.
— Прости, солнышко, но он уже занят, — сказал папа. — Он мой.
— Ты его назовешь мистер Желтяк? — спросил Максик.
— Нет, моего медвежонка будут звать Лучик.
— Какое-то неинтересное имя, — сказала Вита.
— Очень даже интересное, моя дорогая. Это мой маленький Солнечный Лучик. Он будет мне напоминать о том, какой счастливый день мы провели вместе с вами.
На прощание мы в последний раз с нежностью взглянули на мистера Полосатика, Розочку и крошку Синеглазку. Потом, крепко держась за руки, вышли из зала игровых автоматов и, дрожа от холода, двинулись в дальний конец пирса, к аттракционам. От картинга Максик; попятился, а при виде несущегося по кругу музыкального экспресса завопил от ужаса.
— Какой ты противный, Максик, — заворчала Вита. — Вечно трусишь. Ты вообще ничего не хочешь делать.
— Нет, хочу, — возразил Максик. — Я хочу покататься. Я хочу подняться к себе в башню.
Мы посмотрели на полосатую, розовую с красным башню, в которой размещался спиральный спуск.
— Максик, вряд ли там на самом деле стоит золотой трон, — шепнула я ему на ухо.
— Я знаю, — ответил Максик. — Это была просто сказка, правда, папа? Но все равно, это моя башня, да?
— Конечно, твоя, Максик. Ты очень щедрый и с удовольствием поделишься с Витой, Эм и со всеми этими людьми. Только там внутри темно — не испугаешься?
— Конечно, не испугаюсь, — храбро ответил Максик.
Папа купил нам всем билеты, мы вошли в башню и стали подниматься по лестнице на самый верх.