Интереснее всего мне было читать о том, что касалось их папы. Я подумала, что эти дети были немножко туповатые, ведь с самого начала было очевидно, что их папу забрали в тюрьму. А как бы я себя чувствовала, если бы мой папа был в тюрьме? По крайней мере, я смогла бы навещать его раз в месяц, посылать ему письма, звонить по телефону.
Так ужасно, когда не знаешь, где он. Я смотрела карту Британии в школьном атласе. Шотландия показалась мне не очень большой. Я надеялась, что ее можно всю осмотреть за неделю, но когда спросила миссис Маркс, она сказала, что на самом деле там сотни миль в длину и в ширину. Может быть, папа сейчас в Эдинбургском замке, или гуляет по улице Сокихолл, или пересекает мост Тей-Роуд-Бридж, плывет на парусной лодке по озеру под названием Лох-Несс, или лазает по горам, или идет на веслах у побережья, или разглядывает шотландскую корову, или играет на волынке или примеряет клетчатую юбку — килт…
Сестры из книги «Маленькие женщины» тоже не знали, где их папа. Почти всю книгу он был далеко, сражался на войне. Я не могла даже представить нашего папу на войне. Он был убежденным пацифистом и считал, что любая война — это плохо. Но вот Мег, Джо, Бет и Эми очень гордились своим отцом и вязали ему носки — совсем как я связала для папы тот полосатый шарф! Интересно, носит ли он его еще? Наверное, нет, ведь уже стало довольно тепло. Надеюсь, он хоть его не выбросил. Если просто сунул куда-нибудь в ящик, может, он иногда вынимает шарф, прикладывает его к щеке и думает обо мне? А вспоминает ли он Виту, свою маленькую принцессу? Не задумывается, как там Максик без него?
Папа сестер Марч вернулся домой после того, как был ранен в бою. А если наш папа заболеет, он к нам вернется? Я не могла представить, чтобы Сара согласилась ухаживать за больным.
В «Маленьких женщинах» много говорилось о болезнях. Мне понравилась глава, в которой Бет чуть не умерла. Я перечитывала это место много раз. Если Вита тяжело заболеет, я буду преданно ухаживать за нею, кормить с ложечки, причесывать, и утирать ей пот со лба влажной фланелькой, и без конца рассказывать сказки про Балерину.
Потом я прочла «Маленькую принцессу». Эта книга оказалась лучше всех, только очень грустная. Мне страшно понравилось самое начало, когда отец Сары привозит ей несколько чемоданов роскошных нарядов — шелк, меха, как будто она и в самом деле маленькая принцесса. И кукла Сары — по имени Эмили! — тоже получила полный гардероб, где были уменьшенные копии каждого из платьев хозяйки. Я ужасно расстроилась, когда он оставил Сару в пансионе и она так по нему скучала, но хуже всего было, когда она узнала, что ее папа умер.
Я бы выдержала, если бы стала совсем бедной и мне пришлось бы работать служанкой и жить на чердаке, как бедная Сара, но если папа умрет, я этого просто не переживу.
Я стала настолько отождествлять себя с Сарой, что надела старую мамину черную футболку и ее черную юбку (пояс пришлось заколоть булавкой — вот ужас-то, дочка толще собственной мамы). Я расхаживала по дому в прошлогодних зимних сапогах, высоко подняв голову, и представляла себе, что я принцесса в лохмотьях. На руке я держала Балерину — это понарошку была моя ручная крыса.
— Господи, Эм, что у тебя за вид? — спросила бабушка.
Я не сказала ни слова, только посмотрела на нее с презрением. Так Сара вела себя с миссис Минчин, и директриса каждый раз терялась. А бабушка, наоборот, пришла в ярость.
— Не смей мне тут нос задирать, Эмили! Немедленно сними эти ужасные черные тряпки. И брось этого несчастного оленя! Ты уже не маленькая, чтобы постоянно держать в руках плюшевую игрушку.
— Балерина не просто игрушка, это перчаточная кукла, — возразила я.
— Между прочим, не твоя кукла, барышня!
— Вита мне разрешает ее брать. Ей нравится, когда я говорю за Балерину.
— Что-то я не видела, чтобы ты разрешала Вите брать твой рождественский подарок, — сказала бабушка.
— Она его потеряет, и ничего больше, — сказала мама. — Вита не такая аккуратная, как Эм. Перестань зудеть!
Мама обняла меня и шепнула на ухо:
— Не обращай внимания.
Я дождалась вечера и, когда мама пришла подоткнуть мне одеяло, обхватила ее за шею и заставила сесть рядом со мной на кровать.
— Осторожнее, лапуся! — сказала мама.
— Мам, почему бабушка вечно ко мне цепляется?
— Она ко всем цепляется, Эм. Я же тебе говорю, она очень устает, и притом у нее сейчас трудный возраст. Не принимай слишком близко к сердцу. Когда она начинает меня отчитывать, я просто отключаюсь и мысленно напеваю песенку. Ты тоже так попробуй при случае.
— Я знаю, что бабушка на нас на всех ругается, но меня она обижает чаще, чем Виту и Максика. Я ей постоянно действую на нервы. Можно подумать, что она меня ненавидит.
— Ах, солнышко, ну что за глупости! Бабушка любит тебя, она всех нас любит.
— Меня она любит не так сильно, как Виту и Максика. — Я пригнула мамину голову к подушке и спросила шепотом: — Это потому, что я толстая?
— Ах, Эм! — Голос у мамы сорвался, как будто она готова была заплакать. — Ты совсем не толстая, сердечко мое! Это просто подростковый щенячий жирок.
— У меня всю жизнь подростковый жирок. Помнишь мои детские снимки? Я там похожа на борца сумо!
— Ерунда!
— И сейчас я точно так же похожа на борца сумо. Это просто нечестно, вы-то все такие стройные. Особенно ты, мама.
Я взялась за ее тоненькое запястье своими здоровущими пальцами, похожими на розовые сосиски. Мне показалось, что мамины косточки могут в любую минуту переломиться у меня в руке, как та куриная дужка.
— Мама, ты так похудела… Ты не болеешь?
— Конечно нет!
— Ты уверена? Ой, мама, я так за тебя беспокоюсь!
— Милая ты моя маленькая паникерша! Не надо все время беспокоиться, Эм. Ты же просто девочка. А мама у нас в семье — я. Мне и полагается за всех беспокоиться, а совсем не тебе. Ну-ка, где у нас Балерина?
Мама надела Балерину на руку и пощекотала мне шею ее рожками.
— Не вешай носа, Эм! Улыбочку! Тебе тоже нужно иногда веселиться.
В понедельник на следующей неделе было Первое мая. У нас с Витой и Максиком не было занятий в школе. У мамы с бабушкой на работе был выходной.
— Сегодня в Кингстауне Зеленая ярмарка, — сказала мама. — Сходим посмотрим, как там и что?
— Зеленая ярмарка? — повторила я. Мне представились изумрудно-зеленые карусели, нефритовое колесо обозрения, оливковые автомобильчики, мятного цвета сахарная вата, чипсы цвета шалфея и яблочно-зеленое мороженое. — Это что, там все-все зеленое? Bay!
— Говори по-человечески, Эм, будь добра, — сказала бабушка. — И не идиотничай; конечно, там все не зеленого цвета. Скорее серо-буро-малинового, если вас интересует мое мнение.
— Она называется зеленой, потому что посвящена проблемам экологии, — сказала мама.
— Толпы хиппи, цыган, пьяниц и наркоманов, — хмыкнула бабушка. — С ума ты, что ли, сошла — тащить туда детей. Не понимаю, что с тобой делается. Я-то старалась вырастить тебя нормальным человеком, а ты связалась с первым подвернувшимся проходимцем…
— Мама!
— Вот и посмотри, чего ты добилась: даже в колледж не смогла поступить, осталась с ребенком на руках, а потом еще втюрилась в своего шаромыжника Фрэнки, нарожала еще детей себе на голову и работаешь-то не в какой-нибудь приличной парикмахерской, а в задрипанной трущобе, в этом своем Розовом дворце!
Я сказала:
— Розовый дворец не трущоба, он замечательный!
— А можно, мы оденемся хиппи и цыганами? — спросила Вита. — Можно, я надену кучу украшений, бусы, и брошку с кроликом, и сверкающую диадему, и индийские браслеты? А ты, Эм, можешь взять Балерину, если дашь мне поносить твое колечко с изумрудом.
— Первый же обкурившийся ворюга это колечко в пять секунд снимет у тебя с пальца, — сказала бабушка.
Максик жонглировал своими плюшевыми медведями — ни одного не мог поймать, но все равно увлеченно подбрасывал их в воздух.
— Я буду кататься на спиральном спуске, — объявил он ни с того ни с сего.
— Вряд ли там есть спиральный спуск, солнышко, — сказала мама. — Но зато там будет много всякого другого, ларьки с вкусностями, и много музыки, и такие прилавки, где раскрашивают лицо. Может быть, будут даже жонглеры. Хочешь поучиться жонглировать у настоящего мастера?
— Жонглировать я и так умею, — ответил Максик. — Я хочу на спиральный спуск!
— Хочу того, не хочу этого! А где «Можно мне, пожалуйста»? — сказала бабушка. — Просто безумие — тащить детей на эту богом забытую ярмарку, особенно когда Максик в таком настроении. Нам бы нужно сходить в магазин. Всем троим пора покупать новые туфли, хотя денежки на них, скорее всего, придется выложить мне.
— Спасибо тебе большое, мама, за заботу, но я думаю, туфли могут и подождать. — Мама очень старалась говорить спокойно. — Ты пройдись по магазинам, конечно, а мы пойдем на Зеленую ярмарку.
Я сомневалась, не передумает ли мама в последнюю минуту, но она только подгоняла нас, так что мы быстро собрались. Колечко с изумрудом оставили дома, но мама разрешила взять с собой Балерину.
— Балерина должна идти с нами, она ведь тоже член семьи, — сказала мама. — Так, все скажите «до свидания» бабушке.
Мы сказали «до свидания». Бабушка хмыкнула в ответ. Она дождалась, пока мама откроет парадную дверь, и крикнула:
— Я знаю, почему ты рвешься на эту злосчастную ярмарку. Какая же ты дура, Джули!
Мама с треском захлопнула за собой дверь.
— Вот ведь вредная старушенция, везде-то ей нужно сунуть свой нос! Почему ей обязательно нужно все время нами командовать? — сказала Балерина.
Вита с Максиком расхохотались. Мама строго нахмурила брови, но и она не выдержала, засмеялась.
Когда мы пришли на ярмарку, до меня наконец дошло, на что намекала бабушка. Там толпилось множество народу в пестрой, разноцветной одежде. Многие мужчины были с длинными волосами, некоторые с дрэдами, некоторые с хвостиками… а некоторые с косичками.
Вита и Максик с криками требовали, чтобы им раскрасили лица. Вита пожелала стать феей сирени с цветочками на щеках. Максик сделался тигром в оранжевую полоску.
— А ты, Эм? — спросила мама.
Я сказала:
— Спасибо, не надо, это для маленьких.
— Ты и есть моя маленькая деточка, — сказала мама.
— А ты — моя маленькая мамочка! — Я обняла ее за тоненькую талию и не отпускала. — Мам, папа сейчас в Шотландии?
— Да. Он там. Насколько нам известно, — сказала мама.
— Ты что, все-таки надеешься встретить его здесь?
— Конечно нет, — сказала мама, но щеки у нее порозовели. — Бога ради, не говори ничего Вите и Максику! Нет, папу мы здесь не встретим, это безумная мысль. Правда, раньше О н никогда не пропускал Зеленую ярмарку, говорил даже о том, чтобы открыть здесь свой прилавок от «Волшебной страны». Ты знаешь, как он любит всякие такие штуки.
Я тоже пыталась полюбить Зеленую ярмарку, но только еда здесь была вся какая-то не ярмарочная: соевый творог «тофу», кускус, тертая морковка, а для питья странное водянистое кокосовое молоко.
И аттракционы тоже были не ярмарочные. Не было ни спирального спуска, ни колеса обозрения, ни карусели. На деревьях висели автопокрышки, вроде качелей, но нам от них было мало радости. Вита с Максиком, такие маленькие и худенькие, проваливались в дырку, а я, такая большая и толстая, побоялась, что просуну голову и плечи и там застряну на веки вечные.
Мне понравился прилавок с самоцветами. Я долго-долго около него стояла, перебирала гладкие кусочки агата, аметиста и хрусталя, а продавец тем временем рассказывал, какие из них приносят любовь, счастье и удачу. Мне хотелось скупить все.
— Зачем тебе полудрагоценные камни, Эм? — сказала мама. — У тебя дома есть свой собственный изумруд.
Я крепко сжала мамину руку и стала думать о своем изумруде, так что голова у меня наполнилась его живым зеленым светом. «Я прощу тебя, я прошу тебя, дай мне любовь, счастье и удачу», — повторяла я мысленно.
Открывая глаза, я почти верила, что прямо перед собой увижу папу. Я завертела головой, высматривая его в толпе.
Мама тоже осматривалась по сторонам. Вдруг она застыла с неподвижным взглядом и с полуоткрытым ртом.
Я затрясла ее руку:
— Мам? Мама, что с тобой? Ты увидела папу?
Я никого похожего на него не видела. Мама не сводила глаз с семьи возле палатки для самых маленьких. Отец семейства был мощный дядя в черной жилетке, его пивной живот переваливался через пояс просторных джинсов. Длинные жесткие светлые волосы свисали ниже плеч, лицо было цвета консервированной ветчины. Он усаживал своего толстенького сынишку на трехколесный велосипед, согнувшись над ним кверху жутким дряблым задом. Рядом стояла его тощая темноволосая жена. На руках у нее сидел жирный карапуз и жадно пил сок из бутылочки.
Толстый дядька тоже уставился на нашу маму. Вдруг он замахал здоровенной ручищей и двинулся к нам прямо через газон.
— Кто это, мама? Ты его знаешь? — спросила я.
Мама прочистила горло.
— Ох, Эм. Это твой папа.
Я посмотрела на маму, как на сумасшедшую. Как она могла спутать папу с этим откормленным буйволом?
И тут до меня дошло. Это был мой настоящий папа.
Я сказала:
— Мама, бежим, скорей!
Когда мы с ней бегали от него, я была еще совсем маленькая и потому не запомнила, как он выглядел. Мама потом порвала все фотографии. Но я не могла забыть его страшный, грубый голос, звук его ударов, мамины крики.
Я тянула маму за руку. Она не двигалась с места, как будто ее серебряные босоножки пустили корни и она навсегда вросла в мягкую землю газона.
— Джули! Черт возьми, это и правда ты! — орал он, шагая к нам.
— Кто этот дядя? — спросил Максик, закусив губу.
— Откуда он тебя знает, мам? — спросила Вита.
— Скорее бежим отсюда, — сказала я, но было уже поздно.
Он подошел так близко, что мы все почувствовали его запах. Он ухмылялся, уперев руки в бока, и качал головой, так что волосы задевали его по плечам.
— Глазам не верю! Ну что, Джули, сколько лет, сколько зим!
Но смотрел он не на нее, он смотрел на Виту с нарисованными цветочками на щеках, с пушистыми волосиками и в розовом с сиреневым наряде маленькой девочки.
— Эта маленькая фея — моя Эмили? — спросил он.
— Я не Эм! — возмутилась Вита. — Вот Эм! Она ткнула в меня пальцем.
Мой папа внимательно посмотрел на меня и громко заржал:
— Ну конечно, ты и есть Эмили! Как это я ошибся? Не зря говорят: яблочко от яблоньки…
Я пришла в ужас. Я ведь на самом деле не похожа на этого громадного, жирного урода? О господи, похожа, похожа, похожа! Я вся сжалась, когда его жирная отечная рука протянулась и взяла меня за плечо.
— Ну и выросла же ты, детка. Прямо не верится! Кто ж такие вот эти — фея с гномиком, а, Джули?
— Мои дети, Барри, — ответила мама дрожащим голосом.
— Я не гномик! Я тигр! Берегись, а то укушу! — пригрозил Максик.
Я схватилась за него, но толстяк только засмеялся.
— Помогите! Караул! Не ешь меня, страшный тигр! — пропищал он дурашливым голосом. Потом посмотрел на Виту. — А ты что со мной сделаешь, фея? Махнешь волшебной палочкой и исполнишь заветное желание?
— Вот еще! — Вита скрестила руки на груди. — Все заветные желания я приберегаю для себя.
Мой папа снова засмеялся и посмотрел на маму.
— Хорошие детки у тебя, Джули, все трое. Есть чем гордиться.
Он стал глупо шутить с Витой и Максиком, делал вид, что откручивает им носы, а потом выставлял из-за ладони большой палец, будто это и есть нос. Они посмеивались над ним свысока и ничуточки не боялись. Он попробовал пошутить так и со мной, но я увернулась.
— Извини, извини! — Он поднял руки. — Все понял, ты уже большая для таких шуточек. Когда это ты успела вырасти, Эмили? Боже ты мой, сколько времени мы с тобой упустили! Надо бы нам почаще встречаться, хоть познакомишься поближе со старым папочкой.
Я сказала:
— У меня уже есть папа.
Мама напряглась.
— А, ну я рад это слышать. — Папа говорил вполне дружелюбно. — Стало быть, у тебя все хорошо, Джули?
Мама кивнула, не выпуская мою руку.
— Вот и славно. У нас-то с тобой… не сложилось тогда, верно? Я тебе, может быть, попортил кровушки…
— Может быть, — сказала мама.
— Ну, теперь я в завязке. Настоящим семьянином заделался. Вон там моя новая хозяюшка и мальчишки наши, сохрани их Господь, безобразников. Подойдешь, познакомишься?
— Лучше не стоит, — сказала мама.
— Да-а, неловко как-то. Ну ладно. Приятно было повидаться. Я к тебе еще как-нибудь загляну, расскажешь про мою Эмили. Ты где живешь-то?
Мама замялась.
— У бабушки, — ляпнул Максик.
Мой папа скорчил дурацкую гримасу:
— Ой-ой! Лучше мне туда не соваться! Мы с ней никогда особо не ладили.
Он помахал нам жирными пальцами и вперевалочку направился к своей новой семье.
— Слава богу, ушел! — прошептала мама.
— Этот дядька правда папа Эм? — спросила Вита. — А я думала, он был страшный.
— Так и есть, — сказала мама. — То есть так было. Не знаю, может быть, он переменился.
— Он мне не понравился, — сказал Максик. — Он меня за нос хватал.
— Мне он тоже не понравился, — сказала я. — Давайте отойдем отсюда подальше.
— Наш папа в сто раз лучше, чем папа Эм, — заявила Вита.
— Прекрати, Вита! — строго сказала мама и обняла меня. — Не волнуйся, солнышко, — сказала она. — Он уже ушел. Больше мы его не увидим. Пошли, вон там стоит ларек с мороженым. Настоящее сливочное мороженое! Всех угощаю!
Мне достался большой рожок с клубникой, разноцветной сахарной крошкой и двумя шоколадными палочками. Я не спеша лизнула его и вдруг увидела свое отражение в окне ларька. Я увидела широкое розовое лицо, толстые пальцы-сардельки. Я перестала лизать. Когда мороженое начало таять и потекло по руке, я бросила его на землю и еще сверху притопнула.
10
Так ужасно, когда не знаешь, где он. Я смотрела карту Британии в школьном атласе. Шотландия показалась мне не очень большой. Я надеялась, что ее можно всю осмотреть за неделю, но когда спросила миссис Маркс, она сказала, что на самом деле там сотни миль в длину и в ширину. Может быть, папа сейчас в Эдинбургском замке, или гуляет по улице Сокихолл, или пересекает мост Тей-Роуд-Бридж, плывет на парусной лодке по озеру под названием Лох-Несс, или лазает по горам, или идет на веслах у побережья, или разглядывает шотландскую корову, или играет на волынке или примеряет клетчатую юбку — килт…
Сестры из книги «Маленькие женщины» тоже не знали, где их папа. Почти всю книгу он был далеко, сражался на войне. Я не могла даже представить нашего папу на войне. Он был убежденным пацифистом и считал, что любая война — это плохо. Но вот Мег, Джо, Бет и Эми очень гордились своим отцом и вязали ему носки — совсем как я связала для папы тот полосатый шарф! Интересно, носит ли он его еще? Наверное, нет, ведь уже стало довольно тепло. Надеюсь, он хоть его не выбросил. Если просто сунул куда-нибудь в ящик, может, он иногда вынимает шарф, прикладывает его к щеке и думает обо мне? А вспоминает ли он Виту, свою маленькую принцессу? Не задумывается, как там Максик без него?
Папа сестер Марч вернулся домой после того, как был ранен в бою. А если наш папа заболеет, он к нам вернется? Я не могла представить, чтобы Сара согласилась ухаживать за больным.
В «Маленьких женщинах» много говорилось о болезнях. Мне понравилась глава, в которой Бет чуть не умерла. Я перечитывала это место много раз. Если Вита тяжело заболеет, я буду преданно ухаживать за нею, кормить с ложечки, причесывать, и утирать ей пот со лба влажной фланелькой, и без конца рассказывать сказки про Балерину.
Потом я прочла «Маленькую принцессу». Эта книга оказалась лучше всех, только очень грустная. Мне страшно понравилось самое начало, когда отец Сары привозит ей несколько чемоданов роскошных нарядов — шелк, меха, как будто она и в самом деле маленькая принцесса. И кукла Сары — по имени Эмили! — тоже получила полный гардероб, где были уменьшенные копии каждого из платьев хозяйки. Я ужасно расстроилась, когда он оставил Сару в пансионе и она так по нему скучала, но хуже всего было, когда она узнала, что ее папа умер.
Я бы выдержала, если бы стала совсем бедной и мне пришлось бы работать служанкой и жить на чердаке, как бедная Сара, но если папа умрет, я этого просто не переживу.
Я стала настолько отождествлять себя с Сарой, что надела старую мамину черную футболку и ее черную юбку (пояс пришлось заколоть булавкой — вот ужас-то, дочка толще собственной мамы). Я расхаживала по дому в прошлогодних зимних сапогах, высоко подняв голову, и представляла себе, что я принцесса в лохмотьях. На руке я держала Балерину — это понарошку была моя ручная крыса.
— Господи, Эм, что у тебя за вид? — спросила бабушка.
Я не сказала ни слова, только посмотрела на нее с презрением. Так Сара вела себя с миссис Минчин, и директриса каждый раз терялась. А бабушка, наоборот, пришла в ярость.
— Не смей мне тут нос задирать, Эмили! Немедленно сними эти ужасные черные тряпки. И брось этого несчастного оленя! Ты уже не маленькая, чтобы постоянно держать в руках плюшевую игрушку.
— Балерина не просто игрушка, это перчаточная кукла, — возразила я.
— Между прочим, не твоя кукла, барышня!
— Вита мне разрешает ее брать. Ей нравится, когда я говорю за Балерину.
— Что-то я не видела, чтобы ты разрешала Вите брать твой рождественский подарок, — сказала бабушка.
— Она его потеряет, и ничего больше, — сказала мама. — Вита не такая аккуратная, как Эм. Перестань зудеть!
Мама обняла меня и шепнула на ухо:
— Не обращай внимания.
Я дождалась вечера и, когда мама пришла подоткнуть мне одеяло, обхватила ее за шею и заставила сесть рядом со мной на кровать.
— Осторожнее, лапуся! — сказала мама.
— Мам, почему бабушка вечно ко мне цепляется?
— Она ко всем цепляется, Эм. Я же тебе говорю, она очень устает, и притом у нее сейчас трудный возраст. Не принимай слишком близко к сердцу. Когда она начинает меня отчитывать, я просто отключаюсь и мысленно напеваю песенку. Ты тоже так попробуй при случае.
— Я знаю, что бабушка на нас на всех ругается, но меня она обижает чаще, чем Виту и Максика. Я ей постоянно действую на нервы. Можно подумать, что она меня ненавидит.
— Ах, солнышко, ну что за глупости! Бабушка любит тебя, она всех нас любит.
— Меня она любит не так сильно, как Виту и Максика. — Я пригнула мамину голову к подушке и спросила шепотом: — Это потому, что я толстая?
— Ах, Эм! — Голос у мамы сорвался, как будто она готова была заплакать. — Ты совсем не толстая, сердечко мое! Это просто подростковый щенячий жирок.
— У меня всю жизнь подростковый жирок. Помнишь мои детские снимки? Я там похожа на борца сумо!
— Ерунда!
— И сейчас я точно так же похожа на борца сумо. Это просто нечестно, вы-то все такие стройные. Особенно ты, мама.
Я взялась за ее тоненькое запястье своими здоровущими пальцами, похожими на розовые сосиски. Мне показалось, что мамины косточки могут в любую минуту переломиться у меня в руке, как та куриная дужка.
— Мама, ты так похудела… Ты не болеешь?
— Конечно нет!
— Ты уверена? Ой, мама, я так за тебя беспокоюсь!
— Милая ты моя маленькая паникерша! Не надо все время беспокоиться, Эм. Ты же просто девочка. А мама у нас в семье — я. Мне и полагается за всех беспокоиться, а совсем не тебе. Ну-ка, где у нас Балерина?
Мама надела Балерину на руку и пощекотала мне шею ее рожками.
— Не вешай носа, Эм! Улыбочку! Тебе тоже нужно иногда веселиться.
В понедельник на следующей неделе было Первое мая. У нас с Витой и Максиком не было занятий в школе. У мамы с бабушкой на работе был выходной.
— Сегодня в Кингстауне Зеленая ярмарка, — сказала мама. — Сходим посмотрим, как там и что?
— Зеленая ярмарка? — повторила я. Мне представились изумрудно-зеленые карусели, нефритовое колесо обозрения, оливковые автомобильчики, мятного цвета сахарная вата, чипсы цвета шалфея и яблочно-зеленое мороженое. — Это что, там все-все зеленое? Bay!
— Говори по-человечески, Эм, будь добра, — сказала бабушка. — И не идиотничай; конечно, там все не зеленого цвета. Скорее серо-буро-малинового, если вас интересует мое мнение.
— Она называется зеленой, потому что посвящена проблемам экологии, — сказала мама.
— Толпы хиппи, цыган, пьяниц и наркоманов, — хмыкнула бабушка. — С ума ты, что ли, сошла — тащить туда детей. Не понимаю, что с тобой делается. Я-то старалась вырастить тебя нормальным человеком, а ты связалась с первым подвернувшимся проходимцем…
— Мама!
— Вот и посмотри, чего ты добилась: даже в колледж не смогла поступить, осталась с ребенком на руках, а потом еще втюрилась в своего шаромыжника Фрэнки, нарожала еще детей себе на голову и работаешь-то не в какой-нибудь приличной парикмахерской, а в задрипанной трущобе, в этом своем Розовом дворце!
Я сказала:
— Розовый дворец не трущоба, он замечательный!
— А можно, мы оденемся хиппи и цыганами? — спросила Вита. — Можно, я надену кучу украшений, бусы, и брошку с кроликом, и сверкающую диадему, и индийские браслеты? А ты, Эм, можешь взять Балерину, если дашь мне поносить твое колечко с изумрудом.
— Первый же обкурившийся ворюга это колечко в пять секунд снимет у тебя с пальца, — сказала бабушка.
Максик жонглировал своими плюшевыми медведями — ни одного не мог поймать, но все равно увлеченно подбрасывал их в воздух.
— Я буду кататься на спиральном спуске, — объявил он ни с того ни с сего.
— Вряд ли там есть спиральный спуск, солнышко, — сказала мама. — Но зато там будет много всякого другого, ларьки с вкусностями, и много музыки, и такие прилавки, где раскрашивают лицо. Может быть, будут даже жонглеры. Хочешь поучиться жонглировать у настоящего мастера?
— Жонглировать я и так умею, — ответил Максик. — Я хочу на спиральный спуск!
— Хочу того, не хочу этого! А где «Можно мне, пожалуйста»? — сказала бабушка. — Просто безумие — тащить детей на эту богом забытую ярмарку, особенно когда Максик в таком настроении. Нам бы нужно сходить в магазин. Всем троим пора покупать новые туфли, хотя денежки на них, скорее всего, придется выложить мне.
— Спасибо тебе большое, мама, за заботу, но я думаю, туфли могут и подождать. — Мама очень старалась говорить спокойно. — Ты пройдись по магазинам, конечно, а мы пойдем на Зеленую ярмарку.
Я сомневалась, не передумает ли мама в последнюю минуту, но она только подгоняла нас, так что мы быстро собрались. Колечко с изумрудом оставили дома, но мама разрешила взять с собой Балерину.
— Балерина должна идти с нами, она ведь тоже член семьи, — сказала мама. — Так, все скажите «до свидания» бабушке.
Мы сказали «до свидания». Бабушка хмыкнула в ответ. Она дождалась, пока мама откроет парадную дверь, и крикнула:
— Я знаю, почему ты рвешься на эту злосчастную ярмарку. Какая же ты дура, Джули!
Мама с треском захлопнула за собой дверь.
— Вот ведь вредная старушенция, везде-то ей нужно сунуть свой нос! Почему ей обязательно нужно все время нами командовать? — сказала Балерина.
Вита с Максиком расхохотались. Мама строго нахмурила брови, но и она не выдержала, засмеялась.
Когда мы пришли на ярмарку, до меня наконец дошло, на что намекала бабушка. Там толпилось множество народу в пестрой, разноцветной одежде. Многие мужчины были с длинными волосами, некоторые с дрэдами, некоторые с хвостиками… а некоторые с косичками.
Вита и Максик с криками требовали, чтобы им раскрасили лица. Вита пожелала стать феей сирени с цветочками на щеках. Максик сделался тигром в оранжевую полоску.
— А ты, Эм? — спросила мама.
Я сказала:
— Спасибо, не надо, это для маленьких.
— Ты и есть моя маленькая деточка, — сказала мама.
— А ты — моя маленькая мамочка! — Я обняла ее за тоненькую талию и не отпускала. — Мам, папа сейчас в Шотландии?
— Да. Он там. Насколько нам известно, — сказала мама.
— Ты что, все-таки надеешься встретить его здесь?
— Конечно нет, — сказала мама, но щеки у нее порозовели. — Бога ради, не говори ничего Вите и Максику! Нет, папу мы здесь не встретим, это безумная мысль. Правда, раньше О н никогда не пропускал Зеленую ярмарку, говорил даже о том, чтобы открыть здесь свой прилавок от «Волшебной страны». Ты знаешь, как он любит всякие такие штуки.
Я тоже пыталась полюбить Зеленую ярмарку, но только еда здесь была вся какая-то не ярмарочная: соевый творог «тофу», кускус, тертая морковка, а для питья странное водянистое кокосовое молоко.
И аттракционы тоже были не ярмарочные. Не было ни спирального спуска, ни колеса обозрения, ни карусели. На деревьях висели автопокрышки, вроде качелей, но нам от них было мало радости. Вита с Максиком, такие маленькие и худенькие, проваливались в дырку, а я, такая большая и толстая, побоялась, что просуну голову и плечи и там застряну на веки вечные.
Мне понравился прилавок с самоцветами. Я долго-долго около него стояла, перебирала гладкие кусочки агата, аметиста и хрусталя, а продавец тем временем рассказывал, какие из них приносят любовь, счастье и удачу. Мне хотелось скупить все.
— Зачем тебе полудрагоценные камни, Эм? — сказала мама. — У тебя дома есть свой собственный изумруд.
Я крепко сжала мамину руку и стала думать о своем изумруде, так что голова у меня наполнилась его живым зеленым светом. «Я прощу тебя, я прошу тебя, дай мне любовь, счастье и удачу», — повторяла я мысленно.
Открывая глаза, я почти верила, что прямо перед собой увижу папу. Я завертела головой, высматривая его в толпе.
Мама тоже осматривалась по сторонам. Вдруг она застыла с неподвижным взглядом и с полуоткрытым ртом.
Я затрясла ее руку:
— Мам? Мама, что с тобой? Ты увидела папу?
Я никого похожего на него не видела. Мама не сводила глаз с семьи возле палатки для самых маленьких. Отец семейства был мощный дядя в черной жилетке, его пивной живот переваливался через пояс просторных джинсов. Длинные жесткие светлые волосы свисали ниже плеч, лицо было цвета консервированной ветчины. Он усаживал своего толстенького сынишку на трехколесный велосипед, согнувшись над ним кверху жутким дряблым задом. Рядом стояла его тощая темноволосая жена. На руках у нее сидел жирный карапуз и жадно пил сок из бутылочки.
Толстый дядька тоже уставился на нашу маму. Вдруг он замахал здоровенной ручищей и двинулся к нам прямо через газон.
— Кто это, мама? Ты его знаешь? — спросила я.
Мама прочистила горло.
— Ох, Эм. Это твой папа.
Я посмотрела на маму, как на сумасшедшую. Как она могла спутать папу с этим откормленным буйволом?
И тут до меня дошло. Это был мой настоящий папа.
Я сказала:
— Мама, бежим, скорей!
Когда мы с ней бегали от него, я была еще совсем маленькая и потому не запомнила, как он выглядел. Мама потом порвала все фотографии. Но я не могла забыть его страшный, грубый голос, звук его ударов, мамины крики.
Я тянула маму за руку. Она не двигалась с места, как будто ее серебряные босоножки пустили корни и она навсегда вросла в мягкую землю газона.
— Джули! Черт возьми, это и правда ты! — орал он, шагая к нам.
— Кто этот дядя? — спросил Максик, закусив губу.
— Откуда он тебя знает, мам? — спросила Вита.
— Скорее бежим отсюда, — сказала я, но было уже поздно.
Он подошел так близко, что мы все почувствовали его запах. Он ухмылялся, уперев руки в бока, и качал головой, так что волосы задевали его по плечам.
— Глазам не верю! Ну что, Джули, сколько лет, сколько зим!
Но смотрел он не на нее, он смотрел на Виту с нарисованными цветочками на щеках, с пушистыми волосиками и в розовом с сиреневым наряде маленькой девочки.
— Эта маленькая фея — моя Эмили? — спросил он.
— Я не Эм! — возмутилась Вита. — Вот Эм! Она ткнула в меня пальцем.
Мой папа внимательно посмотрел на меня и громко заржал:
— Ну конечно, ты и есть Эмили! Как это я ошибся? Не зря говорят: яблочко от яблоньки…
Я пришла в ужас. Я ведь на самом деле не похожа на этого громадного, жирного урода? О господи, похожа, похожа, похожа! Я вся сжалась, когда его жирная отечная рука протянулась и взяла меня за плечо.
— Ну и выросла же ты, детка. Прямо не верится! Кто ж такие вот эти — фея с гномиком, а, Джули?
— Мои дети, Барри, — ответила мама дрожащим голосом.
— Я не гномик! Я тигр! Берегись, а то укушу! — пригрозил Максик.
Я схватилась за него, но толстяк только засмеялся.
— Помогите! Караул! Не ешь меня, страшный тигр! — пропищал он дурашливым голосом. Потом посмотрел на Виту. — А ты что со мной сделаешь, фея? Махнешь волшебной палочкой и исполнишь заветное желание?
— Вот еще! — Вита скрестила руки на груди. — Все заветные желания я приберегаю для себя.
Мой папа снова засмеялся и посмотрел на маму.
— Хорошие детки у тебя, Джули, все трое. Есть чем гордиться.
Он стал глупо шутить с Витой и Максиком, делал вид, что откручивает им носы, а потом выставлял из-за ладони большой палец, будто это и есть нос. Они посмеивались над ним свысока и ничуточки не боялись. Он попробовал пошутить так и со мной, но я увернулась.
— Извини, извини! — Он поднял руки. — Все понял, ты уже большая для таких шуточек. Когда это ты успела вырасти, Эмили? Боже ты мой, сколько времени мы с тобой упустили! Надо бы нам почаще встречаться, хоть познакомишься поближе со старым папочкой.
Я сказала:
— У меня уже есть папа.
Мама напряглась.
— А, ну я рад это слышать. — Папа говорил вполне дружелюбно. — Стало быть, у тебя все хорошо, Джули?
Мама кивнула, не выпуская мою руку.
— Вот и славно. У нас-то с тобой… не сложилось тогда, верно? Я тебе, может быть, попортил кровушки…
— Может быть, — сказала мама.
— Ну, теперь я в завязке. Настоящим семьянином заделался. Вон там моя новая хозяюшка и мальчишки наши, сохрани их Господь, безобразников. Подойдешь, познакомишься?
— Лучше не стоит, — сказала мама.
— Да-а, неловко как-то. Ну ладно. Приятно было повидаться. Я к тебе еще как-нибудь загляну, расскажешь про мою Эмили. Ты где живешь-то?
Мама замялась.
— У бабушки, — ляпнул Максик.
Мой папа скорчил дурацкую гримасу:
— Ой-ой! Лучше мне туда не соваться! Мы с ней никогда особо не ладили.
Он помахал нам жирными пальцами и вперевалочку направился к своей новой семье.
— Слава богу, ушел! — прошептала мама.
— Этот дядька правда папа Эм? — спросила Вита. — А я думала, он был страшный.
— Так и есть, — сказала мама. — То есть так было. Не знаю, может быть, он переменился.
— Он мне не понравился, — сказал Максик. — Он меня за нос хватал.
— Мне он тоже не понравился, — сказала я. — Давайте отойдем отсюда подальше.
— Наш папа в сто раз лучше, чем папа Эм, — заявила Вита.
— Прекрати, Вита! — строго сказала мама и обняла меня. — Не волнуйся, солнышко, — сказала она. — Он уже ушел. Больше мы его не увидим. Пошли, вон там стоит ларек с мороженым. Настоящее сливочное мороженое! Всех угощаю!
Мне достался большой рожок с клубникой, разноцветной сахарной крошкой и двумя шоколадными палочками. Я не спеша лизнула его и вдруг увидела свое отражение в окне ларька. Я увидела широкое розовое лицо, толстые пальцы-сардельки. Я перестала лизать. Когда мороженое начало таять и потекло по руке, я бросила его на землю и еще сверху притопнула.
10
— Ну что, не встретили его, конечно? — сказала бабушка, когда мы вернулись домой.
— Моего папу не встретили, зато видели папу Эм! — ответила Вита.
Бабушка сперва решила, что она выдумывает, а потом страшно рассердилась на маму.
— И ты его не прижала по поводу алиментов на содержание Эм? Господи ты боже мой, Джули, ну что ты за человек? Упустить такой случай! Почему ты позволяешь всякой дряни вытирать об тебя ноги? С паршивой овцы хоть шерсти клок! Я знаю, этой свинье плевать на родную дочь, но он ее отец, вот пусть и выкладывает денежки!
— Бабушка, не ругай маму, — попросила я. — Папе не плевать на меня, он даже хотел меня навещать, приглашал в гости! Только мне не хочется. Я ведь не обязана к нему ходить, правда, мам?
— Конечно, солнышко, — сказала мама.
— Ну конечно, правильно, все вокруг делают только то, что хочется. А я? Когда я наконец смогу жить так, как мне хочется? — сказала бабушка. — Я всю жизнь надрываюсь на работе. Сама зарабатываю на себя, и тебя вырастила одна, Джули. Думала, хоть под старость поживу по-человечески, отдохну, съезжу куда-нибудь, может быть. Так нет же, тут на меня свалились трое твоих детей и ты сама в придачу, а я, как дура, оплачиваю ваши счета.
— Мама, ты же знаешь, я стараюсь зарабатывать. Как только выплачу все кредиты, смогу больше тратить на хозяйство. — Мамино лицо сморщилось.
— Смотри, что ты наделала, бабушка, мама плачет! — рассердилась я.
— Легче всего — чуть что, опустить руки и удариться в слезы! Кто-нибудь видел, чтобы я плакала, когда этот прохиндей Фрэнки украл все мои сбережения?
— Он не украл, мама, он их просто одолжил! — всхлипнула мама.
— Да-да, а вернуть он их когда-нибудь собирается? И заплатить твои долги, между прочим? — Бабушка грозно сверкнула глазами на меня, Виту и Максика. — Вы, дети, воображаете, что ваш папа невесть какой замечательный, раз он возит вас на дурацкие прогулки и дарит подарочки — швыряется изумрудными кольцами, как же! Он за все это ни пенни не заплатил. В конечном счете на все это заработали мы с мамой!
— Бабушка, заткнись! Мой папа по правде замечательный! — заорала Вита. — На Зеленой ярмарке я его искала, искала, свинство просто, Эм встретила своего папу, а я нет…
Она выкрикивала это снова и снова, прямо как Максик, когда на него находит. Максик тоже поднял рев на всякий случай, чтобы о нем не забыли.
— Вот! Я говорила тебе, что это бредовая затея — тащиться с детьми на идиотскую Зеленую ярмарку. Теперь они перевозбудились, и ты их не успокоишь, — сказала бабушка.
Я подумала: интересно, она хоть понимает, насколько все выворачивает наизнанку? Неужели она на самом деле считает, что всегда права? Нарочно, что ли, она нас изводит?
Я ушла наверх с Витой и Максиком и долго еще слышала, как ругаются бабушка с мамой. Я надела на руку Балерину и стала рассказывать длинную сказку о Снежно-Белых ярмарках, которые устраивают в Лапландии. Когда я наконец спустилась вниз, то увидела, что мама с бабушкой сидят рядышком на диване. Мама все еще плакала, бабушка ее обнимала.
— Иди сюда, Эм. — Бабушка протянула мне свободную руку. — Иди к нам.
— Нет, спасибо, — ответила я.
Уселась в кресло и стала листать бабушкин журнал «Хелло!», как будто мне все нипочем.
— Ох, посмотрите только на нашу барышню! На сердитых воду возят, — заметила бабушка.
Я ее проигнорировала. Я уставилась в журнал и стала представлять, будто живу в огромном доме с белыми диванами, и золотыми люстрами, и телевизорами, которые вешают на стену, как картины. Я представила, что папа на самом деле знаменитый киноактер, а у мамы собственная сеть салонов-парикмахерских, а я, их дочка, тоненькая, как струнка, сижу у их ног и очаровательно улыбаюсь прямо в объектив телекамеры.
— Что это ты ухмыляешься, Эм? — спросила бабушка.
Моя улыбка завяла и превратилась в сердитую гримасу. Я так и не проронила ни словечка. Даже не сказала «спокойной ночи», когда пошла спать.
Когда Вита с Максиком заснули, мама пришла меня проведать. Она осторожно подвинула Виту и забралась ко мне под одеяло.
— Эм, бабушка жалеет о том, что так разговаривала с тобой.
— Она не попросила у меня прощения.
— Да, конечно, она никогда не просит прощения, ты же знаешь. Но она понимает, что хватила через край.
Я сказала:
— Я ее ненавижу.
— Нет, неправда.
— Она-то меня ненавидит!
— Нет, что ты. Она тебя любит. Она нас всех любит, потому и расстраивается. На самом деле она сердится не на нас, а на папу. На обоих твоих пап! — Мама тихонько шмыгнула носом. — Так странно было снова увидеть твоего настоящего папу, Эм. Он очень изменился. Может быть, он только с нами так ужасно обращался. Кажется, он счастлив с той женщиной и мальчишками. Я уверена, их он не бьет.
Мама снова шмыгнула носом. Я потрогала ее щеку в темноте — проверить, не плачет ли она.
— Не бойся, мама. Если он придет сюда драться, мы сразу вызовем полицию.
— Да я не об этом беспокоюсь, золотце мое. Нет, я просто подумала — может быть, это со мной что-нибудь не так, потому мужчины и ведут себя со мной странно. Наверное, я не умею строить отношения в семье.
— Ты замечательно строишь отношения в семье, мам! Ты не виновата, что он вел себя по-свински. Просто он был бессовестный, ему хотелось на нас орать и запугивать нас. Он нас бил! Мне противно, что он — мой настоящий папа!
— Он был не такой уж плохой, лапуся. Может быть, если ты узнаешь его получше, он тебе и понравится.
Я не желала видеть в нем ничего хорошего. Я не хотела, чтобы он мне нравился. Я люблю своего нового папу… хоть он и ушел от нас.
Я сказала:
— Никогда в жизни не буду жить с мужчиной!
— Это глупо, лапуся. Нельзя так говорить только потому, что у меня что-то не сложилось.
— Да на мне никто и не захочет жениться.
— Конечно, захочет! Ты такая чудесная девочка!
— Мальчишки в школе считают, что я уродина. Они меня обзывают жирдяйкой и тумбой и надувают щеки, когда передразнивают меня.
— Родная моя, какой ужас!
— Да нет, ничего. Я их тоже обзываю. Только ведь я и правда жирная тумба. В своего родного папочку, да?
— Ты ничуточки не похожа на своего папу! Ты милая, добрая, нежная, заботливая девочка.
— Но по внешности я на него похожа. Если надену черный жилет и джинсы, буду как его уменьшенная копия.
— Ты ничем на него не похожа, — соврала мама. — Ни на него, ни на меня. Ты — это ты, моя замечательная Эм. Я думаю, это все ерунда, что якобы люди похожи на своих родителей. Я уж точно не хочу быть такой, как бабушка! — Помолчав, мама вдруг сказала бабушкиным высоким недовольным голосом: — Господи ты боже мой, Джули!
Мы обе покатились со смеху. Вита проснулась и сонно пожаловалась, что из-за нас вся постель трясется и чтобы мы немедленно прекратили.
— По-моему, Вита у нас как раз в бабушку, — шепнула я маме на ухо. — Уже сейчас всеми командует!
На следующее утро бабушка ворчала не меньше, чем обычно, пока мы в спешке собирались, кто в школу, кто на работу, но она приготовила нам на ужин спагетти болоньезе, а на сладкое — мороженое с клубникой. Мне она положила лишний шматок мороженого, а потом еще позволила облизать пустую коробку!
— Но завтра снова на диету, хорошо, Эм? — сказала бабушка.
А вдруг и правда есть смысл напрячься насчет диеты? Я по-прежнему брала в школьной столовой жареную картошку вместо салата, но я больше не покупала потихоньку «Кит-Кат», батончики «Марс» и разноцветные конфеты «Смартиз». Мне жутко хотелось, но я решила не тратить карманные деньги. Я их откладывала, чтобы выплатить бабушке часть нашего долга. Может, тогда она перестанет стенать.
— Моего папу не встретили, зато видели папу Эм! — ответила Вита.
Бабушка сперва решила, что она выдумывает, а потом страшно рассердилась на маму.
— И ты его не прижала по поводу алиментов на содержание Эм? Господи ты боже мой, Джули, ну что ты за человек? Упустить такой случай! Почему ты позволяешь всякой дряни вытирать об тебя ноги? С паршивой овцы хоть шерсти клок! Я знаю, этой свинье плевать на родную дочь, но он ее отец, вот пусть и выкладывает денежки!
— Бабушка, не ругай маму, — попросила я. — Папе не плевать на меня, он даже хотел меня навещать, приглашал в гости! Только мне не хочется. Я ведь не обязана к нему ходить, правда, мам?
— Конечно, солнышко, — сказала мама.
— Ну конечно, правильно, все вокруг делают только то, что хочется. А я? Когда я наконец смогу жить так, как мне хочется? — сказала бабушка. — Я всю жизнь надрываюсь на работе. Сама зарабатываю на себя, и тебя вырастила одна, Джули. Думала, хоть под старость поживу по-человечески, отдохну, съезжу куда-нибудь, может быть. Так нет же, тут на меня свалились трое твоих детей и ты сама в придачу, а я, как дура, оплачиваю ваши счета.
— Мама, ты же знаешь, я стараюсь зарабатывать. Как только выплачу все кредиты, смогу больше тратить на хозяйство. — Мамино лицо сморщилось.
— Смотри, что ты наделала, бабушка, мама плачет! — рассердилась я.
— Легче всего — чуть что, опустить руки и удариться в слезы! Кто-нибудь видел, чтобы я плакала, когда этот прохиндей Фрэнки украл все мои сбережения?
— Он не украл, мама, он их просто одолжил! — всхлипнула мама.
— Да-да, а вернуть он их когда-нибудь собирается? И заплатить твои долги, между прочим? — Бабушка грозно сверкнула глазами на меня, Виту и Максика. — Вы, дети, воображаете, что ваш папа невесть какой замечательный, раз он возит вас на дурацкие прогулки и дарит подарочки — швыряется изумрудными кольцами, как же! Он за все это ни пенни не заплатил. В конечном счете на все это заработали мы с мамой!
— Бабушка, заткнись! Мой папа по правде замечательный! — заорала Вита. — На Зеленой ярмарке я его искала, искала, свинство просто, Эм встретила своего папу, а я нет…
Она выкрикивала это снова и снова, прямо как Максик, когда на него находит. Максик тоже поднял рев на всякий случай, чтобы о нем не забыли.
— Вот! Я говорила тебе, что это бредовая затея — тащиться с детьми на идиотскую Зеленую ярмарку. Теперь они перевозбудились, и ты их не успокоишь, — сказала бабушка.
Я подумала: интересно, она хоть понимает, насколько все выворачивает наизнанку? Неужели она на самом деле считает, что всегда права? Нарочно, что ли, она нас изводит?
Я ушла наверх с Витой и Максиком и долго еще слышала, как ругаются бабушка с мамой. Я надела на руку Балерину и стала рассказывать длинную сказку о Снежно-Белых ярмарках, которые устраивают в Лапландии. Когда я наконец спустилась вниз, то увидела, что мама с бабушкой сидят рядышком на диване. Мама все еще плакала, бабушка ее обнимала.
— Иди сюда, Эм. — Бабушка протянула мне свободную руку. — Иди к нам.
— Нет, спасибо, — ответила я.
Уселась в кресло и стала листать бабушкин журнал «Хелло!», как будто мне все нипочем.
— Ох, посмотрите только на нашу барышню! На сердитых воду возят, — заметила бабушка.
Я ее проигнорировала. Я уставилась в журнал и стала представлять, будто живу в огромном доме с белыми диванами, и золотыми люстрами, и телевизорами, которые вешают на стену, как картины. Я представила, что папа на самом деле знаменитый киноактер, а у мамы собственная сеть салонов-парикмахерских, а я, их дочка, тоненькая, как струнка, сижу у их ног и очаровательно улыбаюсь прямо в объектив телекамеры.
— Что это ты ухмыляешься, Эм? — спросила бабушка.
Моя улыбка завяла и превратилась в сердитую гримасу. Я так и не проронила ни словечка. Даже не сказала «спокойной ночи», когда пошла спать.
Когда Вита с Максиком заснули, мама пришла меня проведать. Она осторожно подвинула Виту и забралась ко мне под одеяло.
— Эм, бабушка жалеет о том, что так разговаривала с тобой.
— Она не попросила у меня прощения.
— Да, конечно, она никогда не просит прощения, ты же знаешь. Но она понимает, что хватила через край.
Я сказала:
— Я ее ненавижу.
— Нет, неправда.
— Она-то меня ненавидит!
— Нет, что ты. Она тебя любит. Она нас всех любит, потому и расстраивается. На самом деле она сердится не на нас, а на папу. На обоих твоих пап! — Мама тихонько шмыгнула носом. — Так странно было снова увидеть твоего настоящего папу, Эм. Он очень изменился. Может быть, он только с нами так ужасно обращался. Кажется, он счастлив с той женщиной и мальчишками. Я уверена, их он не бьет.
Мама снова шмыгнула носом. Я потрогала ее щеку в темноте — проверить, не плачет ли она.
— Не бойся, мама. Если он придет сюда драться, мы сразу вызовем полицию.
— Да я не об этом беспокоюсь, золотце мое. Нет, я просто подумала — может быть, это со мной что-нибудь не так, потому мужчины и ведут себя со мной странно. Наверное, я не умею строить отношения в семье.
— Ты замечательно строишь отношения в семье, мам! Ты не виновата, что он вел себя по-свински. Просто он был бессовестный, ему хотелось на нас орать и запугивать нас. Он нас бил! Мне противно, что он — мой настоящий папа!
— Он был не такой уж плохой, лапуся. Может быть, если ты узнаешь его получше, он тебе и понравится.
Я не желала видеть в нем ничего хорошего. Я не хотела, чтобы он мне нравился. Я люблю своего нового папу… хоть он и ушел от нас.
Я сказала:
— Никогда в жизни не буду жить с мужчиной!
— Это глупо, лапуся. Нельзя так говорить только потому, что у меня что-то не сложилось.
— Да на мне никто и не захочет жениться.
— Конечно, захочет! Ты такая чудесная девочка!
— Мальчишки в школе считают, что я уродина. Они меня обзывают жирдяйкой и тумбой и надувают щеки, когда передразнивают меня.
— Родная моя, какой ужас!
— Да нет, ничего. Я их тоже обзываю. Только ведь я и правда жирная тумба. В своего родного папочку, да?
— Ты ничуточки не похожа на своего папу! Ты милая, добрая, нежная, заботливая девочка.
— Но по внешности я на него похожа. Если надену черный жилет и джинсы, буду как его уменьшенная копия.
— Ты ничем на него не похожа, — соврала мама. — Ни на него, ни на меня. Ты — это ты, моя замечательная Эм. Я думаю, это все ерунда, что якобы люди похожи на своих родителей. Я уж точно не хочу быть такой, как бабушка! — Помолчав, мама вдруг сказала бабушкиным высоким недовольным голосом: — Господи ты боже мой, Джули!
Мы обе покатились со смеху. Вита проснулась и сонно пожаловалась, что из-за нас вся постель трясется и чтобы мы немедленно прекратили.
— По-моему, Вита у нас как раз в бабушку, — шепнула я маме на ухо. — Уже сейчас всеми командует!
На следующее утро бабушка ворчала не меньше, чем обычно, пока мы в спешке собирались, кто в школу, кто на работу, но она приготовила нам на ужин спагетти болоньезе, а на сладкое — мороженое с клубникой. Мне она положила лишний шматок мороженого, а потом еще позволила облизать пустую коробку!
— Но завтра снова на диету, хорошо, Эм? — сказала бабушка.
А вдруг и правда есть смысл напрячься насчет диеты? Я по-прежнему брала в школьной столовой жареную картошку вместо салата, но я больше не покупала потихоньку «Кит-Кат», батончики «Марс» и разноцветные конфеты «Смартиз». Мне жутко хотелось, но я решила не тратить карманные деньги. Я их откладывала, чтобы выплатить бабушке часть нашего долга. Может, тогда она перестанет стенать.