Уилсон Жаклин. Вики-ангел

   — А кто будет платить за занятия? Разве они бесплатные?
   — Ну… — теряется миссис Кембридж.
   Видно, что она сомневается. Потом поворачивается ко мне:
   — Как ты думаешь, Джейд, тебе станет легче?
   — Нет! Скажи «нет»! Скажи «нет», идиотка! — подзуживает Вики. Прозрачными руками она хватает меня за голову и пытается ею покачать.
   — Нет, — покорно мямлю я.
   — Не хочешь поговорить о своих переживаниях, рассказать, что тебя беспокоит, попробовать обсудить свое состояние? Ты вся измучилась, Джейд! — восклицает миссис Кембридж и берет меня за руку.
   Я заливаюсь слезами.
   — Ну вот, видите: она расстраивается от одной мысли о консультации!
   Я цепляюсь за руку миссис Кембридж, как за соломинку.
   — Джейд, пойди возьми бумажный платок, — велит мама.
   Отпускаю руку миссис Кембридж и иду за платком.
   — Мы благодарны вам за заботу, миссис Кембридж, но Джейд не нуждается ни в консультациях, ни в лечении. Она всегда была мечтательной. Все будет хорошо, если она возьмет себя в руки. Джейд сама сказала — ей не нужны никакие консультации.
   — Ни к чему ей переливание из пустого в порожнее, — вставляет папа.
   Миссис Кембридж понимает — ей не удалось убедить родителей и преодолеть их упрямство. С ним трудно справиться — словно пытаться отковырнуть приставшую к подошве жвачку.
   Она сдается:
   — Если захочешь поговорить, Джейд, добро пожаловать в мой кабинет.
   Мама провожает миссис Кембридж до двери и горячо благодарит, но, как только учительница уходит, дает волю эмоциям:
   — За кого она нас принимает?! Вваливается ни с того ни с сего да еще воображает, будто я не знаю, как помочь собственной дочери!
   Хоть в чем-то мама с папой солидарны:
   — Ведет себя, точно наша Джейд умом тронулась! Сразу замолчала, как только мы спросили, кто будет платить! Можно подумать — у них дешевые консультации! Она считает — мы деньги печатаем? Да, кстати, мне пора на работу.
   Но он останавливается и, как в детстве, неуклюже треплет меня по голове:
   — Ты ведь справишься, правда, Джейд? Я знаю, ты расстроена. Из-за Вики мы все не можем прийти в себя. Но ведь ты не поддашься горю, да, детка?
   — Да, папа, я постараюсь.
   — Вот это другой разговор! — говорит он и, шаркая ногами, выходит из комнаты.
   Когда папа возвращается в джинсах, в которых ходит на работу, он вытаскивает из заднего кармана кошелек и протягивает мне двадцать фунтов.
   — Возьми! — Потом дает еще одну банкноту. — Купи себе что-нибудь для поднятия настроения.
   — Спасибо, папа.
   — А я думала, мы скоро по миру пойдем. Ты же сказал, у тебе нет наличных, когда я просила денег, чтобы оплатить счет за газеты.
   — Послушай, хватит меня пилить! Счастье нашей Джейд для меня гораздо важнее, чем бесконечные счета! — отвечает папа и быстро выходит из квартиры, чтобы не дать вспыхнуть ссоре.
   — Чаще всего он не замечает, дома ты или нет, — с горечью говорит мама.
   Я предлагаю ей одну банкноту.
   — Нет, нет, это твои деньги, Джейд. Не думай, мне их на тебя не жалко. Дело в твоем папе.
   Она замолкает и сидит с каменным лицом. Потом встряхивает головой и улыбается:
   — Вот что я тебе скажу: давай пойдем куда-нибудь в субботу, только ты и я!
   Не знаю, что ответить. До чего же странно! Всегда хотела куда-нибудь ходить с мамой и мечтала, чтобы папа давал мне деньги на угощения — как родители Вики. Мои никогда об этом не думали, и вот сейчас…
   — Например, съездим в Лондон, — предлагает мама. — Побродим по магазинам, попьем кофейку, съедим по пирожному. Устроим себе девичник, ладно? Ты ведь этого хочешь, да? Ты сто лет не была в Лондоне!
   Не говорить же ей, что совсем недавно я совершила тайную прогулку по лондонским магазинам. Не думаю, что захочу снова там побывать с мамой. С другой стороны — почему бы и нет?
   Надувшись на меня, Вики улетает, и мы с мамой едем на поезде. Обе уткнулись в глянцевый журнал и смеемся над некоторыми ценами на одежду, рассматриваем новые оттенки лака для ногтей, нюхаем образцы духов. Мама критикует девушек-моделей за их худобу.
   — Ты скоро сама станешь, как они, Джейд. Только посмотри на себя! — говорит она и берет меня за запястье. — Тонкое, как спичка. Вот-вот переломится. Тебе нужно поправиться.
   Идем пить кофе и съедаем по два пирожных. Потом мама покупает коробку бельгийских шоколадных конфет. Мы жадно на них набрасываемся, и вскоре губы становятся коричневого цвета, словно их накрасили шоколадной губной помадой.
   Я трачу папины сорок фунтов на два топа — один в цветочек с пышными рукавами, а второй — укороченный, черный, обтягивающий и очень сексуальный. Казалось, мама разворчится по поводу черного, но она лишь улыбается:
   — Ты повзрослела. Подумать только — была тихоня тихоней… Скоро ты нас всех удивишь! Тебе можно ходить с открытым животом — он плоский, как оладушек, — смеется она. — Не представляю, что скажет папа. Ты же его знаешь!
   Мама медлит:
   — Джейд, мы с папой… У нас не все гладко.
   Я киваю. Мне не хочется слушать. Лучше продолжить девичник.
   — Может, не стоит все это тебе рассказывать…
   И не рассказывай!
   — У меня на работе есть отличный парень, Стив…
   Больше не надо ничего говорить! Она произносит его имя, словно смакует шоколадку.
   — Стив… — вздыхает мама. — Может, ни к чему хорошему это не приведет. Он немного младше меня… Ловелас… Ну, я хочу сказать, если… Честное слово, Джейд! Никогда раньше не испытывала ничего подобного. Если нам дадут шанс…
   — Ты уйдешь от папы?
   — Ты не будешь меня винить? У нас с папой жизнь никогда не складывалась. Я влюблялась в других мужчин, а они меня бросали. Пришлось сойтись с твоим папой — он сразу позвал меня замуж, как только узнал, что должна появиться ты. Сначала все было нормально, хотя я никогда его не любила. Потом он потерял работу, ну, а сейчас…
   — Да, но… — Мне становится страшно.
   Вдруг я узнаю такое…
   — Ты ведь никогда его сильно не любила, и он никогда тобою не занимался.
   Я пожимаю плечами, не желая признаться, что она права.
   — Тебе понравится Стив. Он очень веселый. Жду не дождусь, когда вы познакомитесь. Я ему столько о тебе рассказывала! Думаю, он решит, что ты немного моложе своих лет… В общем, пока рано волноваться. Может, ничего и не получится, но если я решу уйти от папы, то хочу, чтобы ты знала, — будешь жить с нами. Запомни: я тебя никогда не брошу.
   — Где мы будем жить?
   — Ну, это еще предстоит уладить. У Стива есть небольшая квартира-студия. Увидишь, мы что-нибудь придумаем. Понимаешь, нет смысла обсуждать детали, когда еще ничего не решено.
   Я все вижу.
   Вижу, как мама и Стив противно обнимаются в квартире-студии.
   Только меня рядом с ними нет.
   Вижу, как папа лежит на диване в нашей квартире, и с каждым днем его все больше клонит в сон.
   Меня рядом с ним тоже нет.
   Для меня нет места. Никого у меня нет. Закрываю глаза и вспоминаю наши планы на будущее — мы с Вики, окончив школу, снимаем квартиру, повсюду ходим вдвоем…
   — А мы и будем вместе…
   Я не открываю глаз. Незачем. Вики рядом. Чувствую ее призрачное дыхание. Золотисто-рыжие волосы щекочут мне плечи, а руки, точно паутиной, опутывают шею.

12

   Теперь она никогда не оставляет меня одну. Просыпаюсь — Вики рядом. Хочу потянуться — рука проскальзывает сквозь нее. Она смеется мне в лицо, когда я чищу зубы. Пристраивается на краю ванны и болтает… Преследует меня в туалете… Смотрит, как я одеваюсь, и дразнит своими нарядами — ей-то не надо день за днем носить одну и ту же затрапезную одежду. Набрасывается на мою еду, хотя ее зубы никогда не оставляют следов. Идет со мной в школу, трещит без умолку и требует ответов на свои вопросы. Мне бы хотелось иногда обходить стороной ее цветы, но меня заставляют ими любоваться и не разрешают пользоваться задним входом. Вики обожает разглядывать свои букеты.
   Со дня ее смерти цветы постепенно превратились в темную кашу, и их пришлось убрать, но сейчас на тротуаре полно новых. Все плюшевые мишки, фотографии и письма тоже на месте, только после нескольких дождливых дней немного пожелтели и скукожились. Есть и новые подношения — огромный венок из искусственных цветов от работников школьной столовой, пластмассовая святая и коллекция глиняных горшочков из изостудии. На каждом горшочке нарисована одиноко склонившаяся маленькая анютина глазка.
   — Зачем столько анютиных глазок? — спрашивает Вики.
   — Эти цветы являются символом сердца. Ребята хотят сказать, что никогда тебя не забудут.
   — А что, скажи на милость, значат искусственные тюльпаны?
   — Не знаю. В столовой тебя оплакивают. Не злись.
   — Меня там терпеть не могли, особенно повариха. Помнишь, назвала меня мадам Зануда, когда я не захотела есть пиццу с сухими, загнувшимися краями и попросила себе другой кусок?
   — Недавно эта женщина сильно из-за тебя разволновалась и чуть не расплакалась, когда подавала мне обед.
   — Жаль, она не может метнуть в мою сторону несколько свежих кусочков пиццы, покрытых толстым слоем сыра. На небесах мне не хватает земных удовольствий. Скучно без еды! Что это за святая под накидкой? Дева Мария?
   — Богоматерь обычно изображают с розами. Возможно, одна из дев, умерших в юности, — святая Доротея, святая Варвара или святая Тереза.
   — Как мне не повезло! Несправедливо! Всегда мечтала узнать, что такое секс. Нужно было больше позволить Райану, когда мы с ним целовались на рождественской вечеринке. Ну, ладно, тебе придется все испытать вместо меня, Джейд.
   — Нет уж, спасибо! Делать мне больше нечего! Да и вряд ли я кому-нибудь понравлюсь!
   — Ну, ты всегда можешь опереться на Толстого Сэма. Только не позволяй ему опираться на себя, а то он тебя раздавит. Моя смерть, по крайней мере, была трагической, а твоя будет ужасно смешной.
   — Не понимаю, чем тебе Сэм не угодил?
   — Толстяк несчастный!
   — Он без ума от тебя.
   — Да ладно! Хочешь мне польстить?
   — Вики, кажется, он единственный человек, который понимает, кем мы были друг для друга.
   — А нам не надо, чтобы нас понимали. В следующий раз, когда увидишь, что он ковыляет в нашу сторону, гони его в шею!
   Сэма не приходится отпугивать — он и так держится на расстоянии. Даже по пятницам, когда мы занимаемся бегом.
   Скучно бежать одной. Мистер Лорример по-прежнему добр ко мне, но кажется, я ему больше не нравлюсь. Он разочаровался, когда узнал о моей вредности.
   Сама себе противна.
   В эту пятницу мистер Лорример сажает нас в школьный автобус и везет в Фэрвуд-парк. Мы бегаем сорок минут по велосипедной дорожке, потом несемся на холм, кружим вокруг ручья и возвращаемся на автостоянку.
   Ну, скажем, некоторые действительно бегают. Впереди мчатся по-настоящему спортивные парни, следом — девицы из школьной команды, за ними — середняки, потом отстающие… ну а последней… с большим разрывом… тащусь я. Лицо красное, дыхания не хватает, а за мной — на расстоянии десяти шагов — ковыляет Сэм.
   Я остановлюсь — он остановится. Никогда не вырвется вперед, лишь сопит у меня за спиной да топает своими кроссовками. Неожиданно раздается сильный грохот. Слышу: рядом кто-то тяжело дышит. Делать нечего, нужно оглянуться.
   Сэм споткнулся о корень дерева и лежит на земле, как большая серая жаба: руки в боки, а ноги согнуты. Вики хохочет. Я тоже хихикаю. Сэм смотрит на меня розовыми подслеповатыми глазами — очки съехали набок и висят на одном ухе. Мне неловко. Отталкиваю Вики и подбегаю к нему:
   — Сэм, прости, я не над тобой смеялась!
   — Потешайся сколько душе угодно! — бурчит он, уткнувшись головой в траву.
   — Тебе больно?
   — Нет, я тут лежу, потому что решил вздремнуть.
   — Ой, Сэм!
   Его ноги как-то странно вывернуты и похожи на лягушачьи лапки. Может, он их сломал? Встаю на колени и осторожно растираю их через спортивный костюм. Вдруг Сэм напрягается и дрожит. Он что, плачет? Нет, хохочет!
   — Что здесь смешного?
   — Ой, щекотно! Что ты делаешь? Ты меня лапаешь?
   Я отдергиваю руки, как от раскаленной печки:
   — Конечно нет! Я проверяла, не сломал ли ты чего-нибудь.
   — Кости целы, лишь мое сердце разбито! — бурчит Сэм, встает на колени и притворно стонет.
   — Ты уверен, что у тебя все кости на месте?
   — Ага! — Он тяжело поднимается. — Вот как можно на счет «пять» сделать из себя круглого идиота. — Он гладит себя по большому животу. — К сожалению, я еще не превратился в супермена.
   — Но бег определенно пошел тебе на пользу. И мне тоже.
   — Ага! Можно подумать, тебе надо худеть, Джейд!
   — Нам обоим нужно поддерживать форму.
   — А тебе… помогает? — деликатно спрашивает Сэм.
   — Совсем нет.
   — Ну… — Сэм делает жест рукой. — Только после вас. Не волнуйся. Я не буду тебя преследовать. Если споткнусь, не обращай внимания. Но если на обратном пути застанешь меня в коматозном состоянии, ткни под ребра.
   — Нет, лучше сяду тебе на пузо и буду думать, что ты скамейка для пикника. Хватит, Сэм! Побежали вместе! Прости, что я вела себя как свинтус.
   — Ладно, кто старое помянет… Я ведь представляю…
   — Кажется, все понимают, а мне от этого еще хуже. По-моему, не одна я не могу забыть Вики. Ты ведь тоже был от нее без ума, Сэм.
   Он на меня уставился.
   — Я вовсе не по ней схожу с ума! — воскликнул он.
   Мы молчим. Никак не возьму в толк… Потом краснеем и бежим дальше. Не может быть, чтобы Сэм в меня влюбился!
   — Неужели ты ничего не замечала? — пыхтит он.
   — Это потому, что больше нет Вики — вот ты на меня и переключился.
   — Нет, Вики никогда мне не нравилась. Меня возмущало, что она тобой командует.
   — Она не командовала… Нет, командовала, но я ничего не имела против.
   Знаю, Вики следит за мной и подслушивает, и потом разозлится. Когда бегу с Сэмом, решение приходит само — не стану сильно переживать. Зато дома… Жду, когда она прилетит, и трясусь от страха. Боюсь, Вики вернется. Пугаюсь, что этого не произойдет. Она прячется, пока я не засну, а потом начинает кричать. В ужасе просыпаюсь и убеждаю себя, что это только сон. Но, к сожалению, я не сплю — Вики умерла, и в ее смерти виновата я…
   — Ты похожа на маленького призрака, Джейд, — замечает утром мама, а Вики громко хохочет.
   Наверное, я выгляжу ужасно, потому что миссис Кембридж подходит ко мне в коридоре и спрашивает, не заболела ли я.
   — Нет, все нормально, миссис Кембридж, — отвечаю я, пытаясь прошмыгнуть мимо.
   — Нет, подожди минутку, Джейд. Приходи в библиотеку сразу после обеда, в двенадцать тридцать.
   — Но нам не разрешают в это время ходить в библиотеку, миссис Кембридж.
   — Правильно, без специального разрешения нельзя, а я тебя приглашаю. Ровно в двенадцать тридцать, хорошо?
   Приплетаюсь в библиотеку только без двадцати час. Не потому, что меня задержали в столовой, — я забыла про обед. Просто сейчас невозможно никуда прийти вовремя. Словно время потеряло значение. Часто трудно отличить утро от вечера. Пять минут растягиваются на целую вечность, а пять часов пролетают в одно мгновение.
   Миссис Кембридж ждет в библиотеке вместе с пожилой женщиной. Интересно, это новая учительница? Седые волосы неопрятно выбиваются из-под черепаховой заколки. На ней мешковатые брюки в цветочек, которые любят носить молодящиеся бабушки, и простая серая блузка с топорщащимся белым воротником. А, поняла!
   Хочу удрать, но миссис Кембридж видит меня сквозь стеклянную дверь и вскакивает со стула. Приходится зайти в библиотеку.
   — Вот ты где, Джейд. Я уже собиралась послать за тобой отряд из службы спасения. Познакомься, это миссис Уэйнрайт.
   — Вы викарий?
   Она смеется:
   — Нет, я только учусь, Джейд. В настоящий момент у меня статус священника.
   — Может быть, ты видела миссис Уэйнрайт в торговом центре «Лейклендз», — говорит миссис Кембридж.
   Я оторопело на них смотрю. Образ миссис Уэйнрайт никак не вяжется с модными бутиками.
   — Можно сказать, я там работаю. Люди приходят в торговый центр, как в храм. В церковных приходах народу мало — какой-нибудь десяток набожных старушек. Вот я и брожу по торговому центру и ищу тех, кому нужно с кем-нибудь поговорить.
   — А сейчас миссис Уэйнрайт пришла сюда, чтобы пообщаться с тобой, Джейд. Ну, я побежала, у меня дежурство на спортивной площадке. Пока, Стиви.
   Значит, они подруги. Не могу в это поверить. Может быть, миссис Уэйнрайт собирается со мной помолиться?
   — О господи! Мне неудобно…
   — Не переживай — мне тоже не по себе, — говорит миссис Уэйнрайт. — Ты первая вспомнила о Боге, Джейд, а не я. Не ходишь в церковь?
   — Нет.
   — Расслабься — я не собираюсь обращать тебя в свою веру. Хотя, если захочешь прийти в церковь, добро пожаловать! Нет, Анна — миссис Кембридж — попросила меня зайти в школу, потому что знает, что я вела курс по реабилитации после тяжелой утраты.
   — А!
   — Бедняжка! Ты что испугалась, точно я зубной врач? Не собираюсь я сверлить тебе душу! Давай просто поговорим. Сначала будет трудно, а потом все встанет на свои места.
   — Послушайте, вы очень любезны, но…
   — Но ты чувствуешь, что это не мое дело.
   — Ну, это грубо!
   — И тебе кажется, что мне трудно разобраться в твоих проблемах. Стою я здесь, толстая бабушка-святоша в брюках в цветочек, словно нет у меня других забот… Что я понимаю? Слушай, Джейд, не знаю, что для тебя утрата, но для меня она…
   Я в изумлении на нее смотрю.
   — Я потеряла ребенка, несколько детей — у меня были выкидыши. Но потом я родила девочку, самую очаровательную на свете. Ее звали Джессика. Хочешь посмотреть ее фотографию?
   Она достает кошелек и показывает мне снимок кудрявой малышки в полосатом комбинезоне.
   — Симпатичная.
   — Очень милая. Все так думали — не только ее ненормальные мама с папой. Но вдруг она заболела. Лейкемией. Сейчас эту болезнь умеют лечить. Но никто не смог помочь нашей Джесс. Она умерла, когда ей было пять лет.
   Миссис Уэйнрайт говорит это обычным голосом, словно читает прогноз погоды, но у нее блестят глаза и по щекам катятся слезы.
   Я отвожу взгляд.
   — Всегда плачу, когда говорю о ней, — объясняет она, снимая очки и вытирая их о серую блузку. — Ты много плакала, Джейд?
   — Я почти не плачу.
   — Слезы могут помочь.
   Она сморкается в бумажную салфетку, а не в блузку и снова надевает очки.
   — Слезы нужны, чтобы избавиться от токсинов. Когда переживаешь, ужасно себя чувствуешь, да? Слезы лечат. Проводилось специальное исследование. Не спрашивай, как они это делают. Вряд ли во время истерики тебе захочется подносить к глазам пробирки. Во всяком случае, химический состав слез, пролитых в период несчастья, отличается от тех, которые появляются на глазах, если в них попала соринка.
   Она внимательно на меня смотрит:
   — Тебе кажется, я несу чепуху?
   Я отрицательно мотаю головой:
   — А у вас были другие дети после Джессики?
   На этот раз она печально вздыхает и грустно говорит:
   — Нет, я пыталась, но у меня не получилось. Поэтому я решила попробовать помогать другим. И знаешь, мне самой это оказалось полезным.
   — Но Джессика не вернулась.
   — Нет, мне до сих пор очень горько. Бывают дни, когда не хочется вставать с постели, но после горячей ванны и порции мюсли я оживаю и готова встретить новый день. Не верю, что горевать нужно на пустой желудок. — Она гладит себя по цветастому холмику на животе. — Мне кажется, Джейд, тебе не повредит и целая бочка мюсли. Ты что, детка, вообще не можешь есть?
   — Не хочется.
   — А шоколадные конфеты? А мороженое? Нужно чаще баловать себя сладким. Когда тошнит при виде тарелки мяса с овощами, очень помогает еда из «Макдоналдса». Наверное, мама заставляет тебя есть, да?
   — Да, но… знаете, это может показаться странным… Мне трудно глотать, точно горло болит.
   — Ну, проблемы с глотанием никого не удивляют, моя хорошая. Разве ты не слышала выражение «ком в горле»? Когда переживаешь, многое в организме выходит из строя. Тебе не хватает дыхания, все время тошнит, иногда начинает болеть живот, колет в груди, может даже случиться сердечный приступ… Наверное, ты часто устаешь. Переживания — тяжкий труд.
   Прислоняюсь к ней — будто гора с плеч сваливается, но последние силы меня покидают.
   — Значит, и другие люди испытывают то же самое?
   — Очень часто. У меня, например, что-то с головой происходило. Я сильно сердилась. Все меня раздражали. Я даже на бедную Джесс обижалась за то, что она умерла.
   — Когда Джессика умерла…
   — Что ты хочешь спросить?
   — Вы разговаривали?..
   — Постоянно. Я до сих пор с ней болтаю, хотя в голове возникает путаница — сейчас вы почти ровесники, а я продолжаю относиться к ней, как к пятилетней малышке.
   — И вам казалось… она жива?
   — Да, особенно на первых порах. Меня постоянно мучила мысль, что, если я вовремя к ней подбегу, она будет сидеть, поджав ноги на коврике, и играть с куклами Барби. Прошли годы, прежде чем я заставила себя хоть что-то изменить в ее комнате.
   — Но вы ее не видели?
   — Думала, что вижу, — в магазинах, в автобусе, даже по телевизору. Если где-то мелькала копна кудряшек, белели худенькие локотки или бросался в глаза смешной комбинезон, сердце буквально переворачивалось, и я была уверена, что наконец-то это Джесс. Обычное явление — отчаянно ищешь того, кого потерял. Но рано или поздно понимаешь — поиски бесполезны. Ушедшие от нас никогда не вернутся.
   Миссис Уэйнрайт смотрит мне прямо в глаза:
   — Вики не воротишь, Джейд.
   Как бы не так — она изо всех сил пытается вернуться!
   — Первая задача, которую надо решить, моя хорошая, — это принять смерть Вики. Тебе очень трудно, потому что она умерла неожиданно.
   Не то что трудно — не по силам! Вики медленно входит в комнату и садится рядом с ней. Я ее так же хорошо вижу, как розы на брюках миссис Уэйнрайт.

13

   Мама очень добра ко мне: готовит вкусные блюда, придумывает сюрпризы, разрешает сделать новую стрижку, дарит специальный набор для ногтей, чтобы на месте моих коротких выросли искусственные с красивыми рисунками. Да еще в ноготь большого пальца мне вдели маленькое колечко.
   Мне нравится и стрижка и ногти, только я не чувствую, что они мои. Каждые пять секунд я убираю с глаз челку и без конца трогаю ногти, пока те не отваливаются.
   — Оставь в покое челку и ногти! — ругается мама.
   Потом ей становится неловко, она приносит стакан горячего шоколада и кусок бисквитного торта, покрытого сахарной глазурью. Она его сама испекла по тому же рецепту, как на мой день рождения. Перед глазами встают наши вечеринки. Сахарная глазурь прилипает к зубам, когда я вспоминаю, как Вики старалась сама погасить свечи на моем торте, чтобы я не успела загадать желание.
   — Ты что, плачешь? — спрашивает Вики. — А я нет, хотя у меня никогда не будет дня рождения.
   — Съешь еще кусочек! Будь умницей! — просит мама.
   — Придумала! — вдруг говорит Вики. — Она приставляет пальцы к голове, как рога. — Может, попробовать спуститься в преисподнюю?
   — Туда тебе и надо! — отвечаю я.
   У меня от нее одни неприятности. По-прежнему учусь кое-как. Некоторым учителям все равно. Другие смущенно читают мне нотации:
   «Принимая во внимание твои обстоятельства… Знаю, тебе сейчас нелегко. Старайся как можешь».
   Я и стараюсь — хуже некуда. Они вздыхают, но не ругают меня по-настоящему. Из всех учителей только миссис Кембридж на меня сердится:
   — Опять не сдала домашнюю работу, Джейд?
   — Да… ну… я старалась, но никак не могу сосредоточиться, — говорю я тоненьким печальным голоском.
   С другими учителями это срабатывает. Только не с миссис Кембридж.
   — Ты мне зубы не заговаривай! Даже не прикасалась к учебнику! Если бы ты сдала мне работу с ошибками или все выполнила неправильно, я бы подготовила для тебя дополнительные упражнения. Но ты палец о палец не ударила и вообще ничего не делала!
   — Вы же знаете, как мне трудно, миссис Кембридж, — ною я.
   — Ты начинаешь пользоваться своим положением. Понимаю, как ты несчастна и как скучаешь по Вики. Может быть, тебе помогут беседы со Стиви Уэйнрайт? Все равно нужно работать, а то совсем отстанешь.
   — Не знаю, для чего мне учиться.
   — Чтобы сдать экзамены, найти интересную работу, жить полной жизнью!
   — Да, а некоторые вынуждены влачить жалкое существование после смерти! — кричит Вики. — Отцепись, глупая училка! Оставь нас с Джейд в покое! Ты ничего не понимаешь!
   Я вынуждена прикрыть губы рукой, чтобы вдруг не произнести вслух слова Вики. Мне не всегда это удается. Я грубо разговариваю с бедной Мадлен и Дженни, когда слышу, что они болтают с Вики-2, только из-за того, что ту тоже зовут Вики.
   — Она Вики-2 и на всю жизнь ею останется! Всегда будет на втором! Не смейте относиться к ней, точно она моя Вики !
   Девчонки замирают от изумления. Может, у меня крыша поехала? Наверное, они правы. С каждым днем я становлюсь все противнее.
   Не хочу оставаться в школе. Не могу сидеть за партой. (В буквальном смысле.) Из-за ерзанья тощая попа покрывается синяками. Постоянно тянусь, зеваю, чешусь, не нахожу себе места и никак не дождусь пятницы, когда можно пойти побегать.
   Мне по-прежнему скучно, но понемногу я втягиваюсь, хотя нельзя сказать, что у меня талант. До сих пор бегаю хуже всех, кроме Сэма. Правда сейчас сумею пробежать гораздо больше. Иногда удается держать голову прямо, распрямить плечи и войти в ритм. Конечно, часто бывает тяжело, но не так, как раньше.