Страница:
Саймон отогнал эти мысли. Предстояли действия, которые потребуют полной сосредоточенности. Это не место и не время для простаковских глупостей, вроде забытого подарка Амерасу. Приблизившись к основанию горы и потайным местам у начала дороги, отряд Саймона спешился. Тролли повели животных на место. Склон горы здесь зарос обледеневшим папоротником, который цеплялся за ноги и рвал плащи, так что прошло около получаса, прежде чем убежища наконец были выбраны, а шум и треск прекратились. Когда весь отряд был размещен, Саймон выбрался из неглубокого оврага. Он должен был видеть баррикаду из стволов деревьев, которую Слудиг и другие риммеры соорудили у поджножья горы, блокируя подход к широкой, мощеной камнями дороге. Саймон должен был передавать троллям команды принца.
За ледяным пространством, которое некогда было рвом Сесуадры, берег был покрыт черной бурлящей массой. Саймон не сразу понял, что это армия Фенгбальда остановилась у края замерзшей воды. Это было даже больше, чем армия, потому что герцог, видимо, привел с собой жителей Гадринсетта: повсюду виднелись палатки, костры и временные кузницы, наполнявшие небольшую лощину дымками и паром. Саймон знал, что там всего тысяча человек, но для того, кто не видел вдесятеро большей армии, осаждавшей Наглимунд, она казалась ткой же огромной, как легендарный Смотр Анитуллиса, закрывший холмы Наббана покрывалом копий. Холодный пот снова выступил у него на лбу. Они так близко! Не больше двух тысяч эллей отделяли силы Фенгбальда от наблюдательного поста Саймона, и он ясно видел лица закованных в броню людей. Это были люди, живые люди, и они шли, чтобы убить его. А сам Саймон и его товарищи, в свою очередь, тоже думают только о том, как бы им убить побольше солдат Фенгбальда. Много будет новых вдов и сирот, когда этот день подойдет к концу.
Звонкая трель за спиной заставила Саймона подпрыгнуть от неожиданности. Он резко повернулся и увидел, что один из троллей, подняв голову, медленно раскачивается взад и вперед, напевая тихую песню. Встревоженный внезапным движением Саймона, он вопросительно взглянул на юношу. Саймон попытался улыбнуться и махнул маленькому человеку, чтобы он продолжал. Через мгновение в морозном воздухе снова поднялся жалобный голос тролля, одинокий, как птица, сидящая на облетевшем дереве.
Я не хочу умирать, подумал Саймон. И пожалуйста. Господи, я хочу снова увидеть Мириамель — я правда-правда хочу этого.
Ее образ внезапно возник перед ним — воспоминание об их последнем горестном мгновении у Перехода, когда великан, сокрушая все вокруг, летел на них, и Саймон наконец зажег свой факел. Ее глаза, глаза Мириамели… они были испуганными, но решительными. Она была храброй, вспомнил он беспомощно, храброй и красивой. Почему у него ни разу не хватило духу сказать ей, как сильно он ее любит — принцесса она или не принцесса.
Какое-то движение возникло в нижней части склона, около баррикады из опрокинутых стволов. Джошуа, которого искалеченная правая рука делала заметным даже на расстоянии, залезал на временную стену. Трое воинов, одетых в плащи с капюшонами, тихо поднялись, чтобы встать рядом с ним.
Джошуа приложил руку ко рту.
— Где Фенгбальд? — закричал он. Его голос эхом пронесся через замерзшее озеро и раскатился по лощинам близких гор: — Фенгбальд!
После нескольких мгновений молчания маленькая группа отделилась от толпы на берегу и коротким путем вышла на лед. В середине на высоком коне ехал человек в серебристых доспехах и алом плаще. Серебряная птица распростерла крылья над его шлемом, который он снял и держал в руке. Его длинные черные волосы трепетали на ветру.
— Так ты все-таки здесь, Джошуа! — закричал всадник. — Не ожидал!
— Ты стоишь на свободной земле, Фенгбальд. Мы здесь не признаем моего брата Элиаса, потому что его преступления лишили его права управлять королевством моего отца. Если ты уйдешь сейчас, никто не станет задерживать тебя, чтобы ты мог передать ему это.
Смеясь, Фенгбальд откинул голову. Казалось, он искренне веселился.
— Очень хорошо, очень хорошо, Джошуа! — проревел он. — Нет, это тебе придется обдумать мое предложение. Если ты отдашь себя в руки королевского правосудия, я обещаю, что всем, кроме главных зачинщиков, будет разрешено вернуться домой и снова стать достойными подданными своего короля. Сдавайся, Джошуа, и я пощажу их.
Саймон подумал, какое действие это обещание может оказать на испуганную и потерявшую надежду армию Нового Гадринсетта. Фенгбальд, без сомнения, думал о том же самом.
— Ты лжешь, убийца! — — закричал кто-то неподалеку от Джошуа, но принц жестом призвал своих сторонников к молчанию.
— Разве ты не давал того же обещания торговцам шерстью в Фальшире, — отозвался он, — перед тем, как сжег их жен и детей прямо в постелях?
Фенгбальд стоял слишком далеко, и выражение его лица нельзя было разглядеть, но по тому, как он выпрямился в седле и приподнялся в стременах, встав чуть не в полный рост, Саймон мог догадаться, какая ярость охватила его.
— Ты не в том положении, чтобы беседовать со мной в таком тоне, Джошуа, — крикнул герцог. — Ты — принц деревьев и оборванных пастухов. Согласен ли ты сдаться, чтобы не проливать лишней крови?
Теперь вперед выступила одна из фигур, стоявших возле Джошуа. Это была Джулой.
— Слушай меня! — крикнула она, откинув капюшон. — Знай, что я — валада Джулой, покровительница леса, — она махнула рукой в сторону темной стены Альдхорта, который возвышался на хребте горы, словно безмолвный, но справедливый свидетель. — Ты можешь не знать меня, городской лорд. Но твои союзники из Тритингов кое-что слышали обо мне. Спроси своего наемного друга Лездраку, знает ли он мое имя!
Фенгбальд не ответил, он, казалось, разговаривает с кем-то, стоящим подле него.
— Если ты посмеешь напасть на нас, не забывай об этом, — кричала Джулой. — Это место, Сесуадра, одно из самых священных мест ситхи. Не думаю, что. им понравится, если ты опоганишь его своим появлением. Пытаясь пробиться силой, ты можешь обнаружить, что они куда более опасные враги, чем ты можешь себе представить.
Саймон был уверен, или, по крайней мере, думал, что уверен, что слова колдуньи — только пустая угроза, но вдруг понял, что отчаянно мечтает о появлении Джирики. Наверное, так чувствуют себя приговоренные к смерти, когда, глядя в оконную щель, они видят, как на площади строят виселицу. Саймон понимал, что он, и Джошуа, и остальные не могут победить. Армия Фенгбальда казалась уродливой опухолью на маленькой лощине за озером, чумой, которая уничтожит их всех.
— Я вижу, — внезапно закричал Фенгоальд, — что ты не только сам сошел с ума, Джошуа, но и окружил себя такими же сумасшедшими! Да будет так! Скажи старухе, пусть посторонится и зовет своих лесных духов — может быть, деревья спасут вас. Мое терпение лопнуло! — Фенгбальд взмахнул рукой и ураган стрел вылетел с берега. Они бились о баррикаду и скользили по льду. Джошуа и его товарищи сошли вниз, и Саймон снова потерял их из виду.
При следующем крике Фенгбальда что-то, похожее на огромную баржу, медленно выехало на лед. Эту военную машину тащили крепкие ломовые лошади, закутанные в ватную броню. Двигаясь по льду, телега издавала постоянный визгливый скрип. Судя по ужасному звуку, это сооружение вполне могло быть рыночным фургоном, полным проклятых душ. На телеге горой лежали туго набитые мешки.
Несмотря на внезапный страх, Саймон не мог не покачать восхищенно головой. Кто-то из лагеря Фенгбальда хорошо все продумал.
По мере того, как огромные сани двигались через лед, из лагеря защитников Сесуадры вылетели несколько стрел — их было очень мало, и Джошуа несколько раз предупреждал, чтобы стрелы не тратили зря — одни отскочили от боков телеги, не причинив ей никакого вреда, другие застряли в броне лошадей, так что животные стали напоминать сказочные изображения каких-то длинноногих дикобразов. Крестообразные полозья саней обдирали лед, из дырок в груде мешков широкой струей сыпался песок. Солдаты Фенгбальда, широкой колонной идущие за санями, имели гораздо более твердую почву под ногами, чем это могли предположить Джошуа и остальные защитники.
— Да проклянет их Эвдон! — Саймон почувствовал, как упало его сердце. Армия Фенгоальда, словно поток муравьев, медленно и неотвратимо двигалась через ров.
Один из троллей с широко раскрытыми глазами тихо сказал что-то, что Саймон понял только частично.
— Шуммук. — Впервые Саймон почувствовал, как в нем, подобно змее, сжимается настоящий страх, сокрушая надежду. Он должен придерживаться плана, хотя теперь все кажется неустойчивым и изменчивым. — Ждать. Мы будем ждать.
Далеко от Сесуадры и в то же время как-то странно близко, в сердце древнего леса Альдхорта, в глухой роще, только слегка затронутой снегами, покрывавшими лес уже много месяцев, началось какое-то движение. Из прохода между двумя огромными высокими камнями выехал всадник, и стал снова и снова разворачивать своего нетерпеливого коня в самом центре поляны.
— Выходите! — кричал он. Язык, на котором он говорил, был старейшим в Светлом Арде. На нем были доспехи, отполированные до блеска — синие с желтым и серебристо-серым. — Выходите через Ворота Ветров!
Новые всадники стали появляться между двумя камнями, и наконец поляна наполнилась туманом от их дыхания.
Первый всадник, натянув поводья, остановил коня перед собравшейся толпой. Он поднял перед собой меч так, словно тот мог пронзить тучи. Его волосы, перехваченные только повязкой из синей ткани, когда-то были бледно-лиловыми. Теперь они стали белыми, как снег, облепивший ветви деревьев.
— Следуйте за мной и следуйте за Индрейу, мечом моего деда, — крикнул Джирики. — Мы идем на помощь старым Друзьям. Впервые за пять веков скачут зидайя!
Остальные тоже подняли свое оружие к небу. Странная песня медленно возникла из тишины, глубокая, как крики болотных выпей, дикая, как вой волка. Потом запели все, и прогалина содрогнулась от мощи этой песни.
— Вперед, Дома Восхода! — Тонкое лицо Джирики было свирепым, глаза его горели, как угли. — Вперед! И пусть наши враги трепещут! Снова скачут зидайя!
Джирики и остальные — его мать Ликимейя на высокой черной лошади, Йизахи Серое Копье, храбрый Чека'исо Янтарные Локоны и даже дядя Джирики Кендрайо'аро со своим луком — все они пришпорили лошадей и с громкими криками выехали из лощины. Так велик был шум, с которым уходили они, что сами деревья, казалось, склонились перед ними, а ветер моментально стих, пристыженный их пробуждением.
5 ДОРОГА НАЗАД
За ледяным пространством, которое некогда было рвом Сесуадры, берег был покрыт черной бурлящей массой. Саймон не сразу понял, что это армия Фенгбальда остановилась у края замерзшей воды. Это было даже больше, чем армия, потому что герцог, видимо, привел с собой жителей Гадринсетта: повсюду виднелись палатки, костры и временные кузницы, наполнявшие небольшую лощину дымками и паром. Саймон знал, что там всего тысяча человек, но для того, кто не видел вдесятеро большей армии, осаждавшей Наглимунд, она казалась ткой же огромной, как легендарный Смотр Анитуллиса, закрывший холмы Наббана покрывалом копий. Холодный пот снова выступил у него на лбу. Они так близко! Не больше двух тысяч эллей отделяли силы Фенгбальда от наблюдательного поста Саймона, и он ясно видел лица закованных в броню людей. Это были люди, живые люди, и они шли, чтобы убить его. А сам Саймон и его товарищи, в свою очередь, тоже думают только о том, как бы им убить побольше солдат Фенгбальда. Много будет новых вдов и сирот, когда этот день подойдет к концу.
Звонкая трель за спиной заставила Саймона подпрыгнуть от неожиданности. Он резко повернулся и увидел, что один из троллей, подняв голову, медленно раскачивается взад и вперед, напевая тихую песню. Встревоженный внезапным движением Саймона, он вопросительно взглянул на юношу. Саймон попытался улыбнуться и махнул маленькому человеку, чтобы он продолжал. Через мгновение в морозном воздухе снова поднялся жалобный голос тролля, одинокий, как птица, сидящая на облетевшем дереве.
Я не хочу умирать, подумал Саймон. И пожалуйста. Господи, я хочу снова увидеть Мириамель — я правда-правда хочу этого.
Ее образ внезапно возник перед ним — воспоминание об их последнем горестном мгновении у Перехода, когда великан, сокрушая все вокруг, летел на них, и Саймон наконец зажег свой факел. Ее глаза, глаза Мириамели… они были испуганными, но решительными. Она была храброй, вспомнил он беспомощно, храброй и красивой. Почему у него ни разу не хватило духу сказать ей, как сильно он ее любит — принцесса она или не принцесса.
Какое-то движение возникло в нижней части склона, около баррикады из опрокинутых стволов. Джошуа, которого искалеченная правая рука делала заметным даже на расстоянии, залезал на временную стену. Трое воинов, одетых в плащи с капюшонами, тихо поднялись, чтобы встать рядом с ним.
Джошуа приложил руку ко рту.
— Где Фенгбальд? — закричал он. Его голос эхом пронесся через замерзшее озеро и раскатился по лощинам близких гор: — Фенгбальд!
После нескольких мгновений молчания маленькая группа отделилась от толпы на берегу и коротким путем вышла на лед. В середине на высоком коне ехал человек в серебристых доспехах и алом плаще. Серебряная птица распростерла крылья над его шлемом, который он снял и держал в руке. Его длинные черные волосы трепетали на ветру.
— Так ты все-таки здесь, Джошуа! — закричал всадник. — Не ожидал!
— Ты стоишь на свободной земле, Фенгбальд. Мы здесь не признаем моего брата Элиаса, потому что его преступления лишили его права управлять королевством моего отца. Если ты уйдешь сейчас, никто не станет задерживать тебя, чтобы ты мог передать ему это.
Смеясь, Фенгбальд откинул голову. Казалось, он искренне веселился.
— Очень хорошо, очень хорошо, Джошуа! — проревел он. — Нет, это тебе придется обдумать мое предложение. Если ты отдашь себя в руки королевского правосудия, я обещаю, что всем, кроме главных зачинщиков, будет разрешено вернуться домой и снова стать достойными подданными своего короля. Сдавайся, Джошуа, и я пощажу их.
Саймон подумал, какое действие это обещание может оказать на испуганную и потерявшую надежду армию Нового Гадринсетта. Фенгбальд, без сомнения, думал о том же самом.
— Ты лжешь, убийца! — — закричал кто-то неподалеку от Джошуа, но принц жестом призвал своих сторонников к молчанию.
— Разве ты не давал того же обещания торговцам шерстью в Фальшире, — отозвался он, — перед тем, как сжег их жен и детей прямо в постелях?
Фенгбальд стоял слишком далеко, и выражение его лица нельзя было разглядеть, но по тому, как он выпрямился в седле и приподнялся в стременах, встав чуть не в полный рост, Саймон мог догадаться, какая ярость охватила его.
— Ты не в том положении, чтобы беседовать со мной в таком тоне, Джошуа, — крикнул герцог. — Ты — принц деревьев и оборванных пастухов. Согласен ли ты сдаться, чтобы не проливать лишней крови?
Теперь вперед выступила одна из фигур, стоявших возле Джошуа. Это была Джулой.
— Слушай меня! — крикнула она, откинув капюшон. — Знай, что я — валада Джулой, покровительница леса, — она махнула рукой в сторону темной стены Альдхорта, который возвышался на хребте горы, словно безмолвный, но справедливый свидетель. — Ты можешь не знать меня, городской лорд. Но твои союзники из Тритингов кое-что слышали обо мне. Спроси своего наемного друга Лездраку, знает ли он мое имя!
Фенгбальд не ответил, он, казалось, разговаривает с кем-то, стоящим подле него.
— Если ты посмеешь напасть на нас, не забывай об этом, — кричала Джулой. — Это место, Сесуадра, одно из самых священных мест ситхи. Не думаю, что. им понравится, если ты опоганишь его своим появлением. Пытаясь пробиться силой, ты можешь обнаружить, что они куда более опасные враги, чем ты можешь себе представить.
Саймон был уверен, или, по крайней мере, думал, что уверен, что слова колдуньи — только пустая угроза, но вдруг понял, что отчаянно мечтает о появлении Джирики. Наверное, так чувствуют себя приговоренные к смерти, когда, глядя в оконную щель, они видят, как на площади строят виселицу. Саймон понимал, что он, и Джошуа, и остальные не могут победить. Армия Фенгбальда казалась уродливой опухолью на маленькой лощине за озером, чумой, которая уничтожит их всех.
— Я вижу, — внезапно закричал Фенгоальд, — что ты не только сам сошел с ума, Джошуа, но и окружил себя такими же сумасшедшими! Да будет так! Скажи старухе, пусть посторонится и зовет своих лесных духов — может быть, деревья спасут вас. Мое терпение лопнуло! — Фенгбальд взмахнул рукой и ураган стрел вылетел с берега. Они бились о баррикаду и скользили по льду. Джошуа и его товарищи сошли вниз, и Саймон снова потерял их из виду.
При следующем крике Фенгбальда что-то, похожее на огромную баржу, медленно выехало на лед. Эту военную машину тащили крепкие ломовые лошади, закутанные в ватную броню. Двигаясь по льду, телега издавала постоянный визгливый скрип. Судя по ужасному звуку, это сооружение вполне могло быть рыночным фургоном, полным проклятых душ. На телеге горой лежали туго набитые мешки.
Несмотря на внезапный страх, Саймон не мог не покачать восхищенно головой. Кто-то из лагеря Фенгбальда хорошо все продумал.
По мере того, как огромные сани двигались через лед, из лагеря защитников Сесуадры вылетели несколько стрел — их было очень мало, и Джошуа несколько раз предупреждал, чтобы стрелы не тратили зря — одни отскочили от боков телеги, не причинив ей никакого вреда, другие застряли в броне лошадей, так что животные стали напоминать сказочные изображения каких-то длинноногих дикобразов. Крестообразные полозья саней обдирали лед, из дырок в груде мешков широкой струей сыпался песок. Солдаты Фенгбальда, широкой колонной идущие за санями, имели гораздо более твердую почву под ногами, чем это могли предположить Джошуа и остальные защитники.
— Да проклянет их Эвдон! — Саймон почувствовал, как упало его сердце. Армия Фенгоальда, словно поток муравьев, медленно и неотвратимо двигалась через ров.
Один из троллей с широко раскрытыми глазами тихо сказал что-то, что Саймон понял только частично.
— Шуммук. — Впервые Саймон почувствовал, как в нем, подобно змее, сжимается настоящий страх, сокрушая надежду. Он должен придерживаться плана, хотя теперь все кажется неустойчивым и изменчивым. — Ждать. Мы будем ждать.
Далеко от Сесуадры и в то же время как-то странно близко, в сердце древнего леса Альдхорта, в глухой роще, только слегка затронутой снегами, покрывавшими лес уже много месяцев, началось какое-то движение. Из прохода между двумя огромными высокими камнями выехал всадник, и стал снова и снова разворачивать своего нетерпеливого коня в самом центре поляны.
— Выходите! — кричал он. Язык, на котором он говорил, был старейшим в Светлом Арде. На нем были доспехи, отполированные до блеска — синие с желтым и серебристо-серым. — Выходите через Ворота Ветров!
Новые всадники стали появляться между двумя камнями, и наконец поляна наполнилась туманом от их дыхания.
Первый всадник, натянув поводья, остановил коня перед собравшейся толпой. Он поднял перед собой меч так, словно тот мог пронзить тучи. Его волосы, перехваченные только повязкой из синей ткани, когда-то были бледно-лиловыми. Теперь они стали белыми, как снег, облепивший ветви деревьев.
— Следуйте за мной и следуйте за Индрейу, мечом моего деда, — крикнул Джирики. — Мы идем на помощь старым Друзьям. Впервые за пять веков скачут зидайя!
Остальные тоже подняли свое оружие к небу. Странная песня медленно возникла из тишины, глубокая, как крики болотных выпей, дикая, как вой волка. Потом запели все, и прогалина содрогнулась от мощи этой песни.
— Вперед, Дома Восхода! — Тонкое лицо Джирики было свирепым, глаза его горели, как угли. — Вперед! И пусть наши враги трепещут! Снова скачут зидайя!
Джирики и остальные — его мать Ликимейя на высокой черной лошади, Йизахи Серое Копье, храбрый Чека'исо Янтарные Локоны и даже дядя Джирики Кендрайо'аро со своим луком — все они пришпорили лошадей и с громкими криками выехали из лощины. Так велик был шум, с которым уходили они, что сами деревья, казалось, склонились перед ними, а ветер моментально стих, пристыженный их пробуждением.
5 ДОРОГА НАЗАД
Мириамель сжалась под своим плащом, пытаясь исчезнуть. Казалось, что каждый прохожий замедлял шаг, чтобы посмотреть на нее — худые вранны, со спокойными карими глазами и ничего не выражающими лицами, пирруинские купцы в слегка потрепанных роскошных одеяниях. Все они были заняты только внешностью этой коротко остриженной девушки в грязной монашеской одежде, и это очень волновало принцессу. Почему Кадраха так долго нет? Конечно, ей не следовало позволять ему одному идти в трактир. Когда монах наконец появился, вид у него был самодовольный, как будто ему удалось какое-то безмерно сложное дело.
— Это на Торфяной баржевой набережной, как мне следовало бы помнить. Не слишком-то респектабельный район.
— Ты пил вино. — Тон был резче, чем ей хотелось бы, но она слишком устала и изнервничалась.
— А как бы я получил от трактирщика нужные указания, ничего не купив у него? — Кадраха было не так-то легко сбить. Он, казалось, почти отошел от отчаяния, наполнявшего его на корабле, хотя Мириамель видела, как оно проглядывает сквозь оборванные края веселости, которую он, точно плащ, накинул на себя.
— Но у нас нет денег, — недовольно сказала она. — Вот почему мы прошли пешком чуть не весь этот проклятый город в поисках места, про которое ты говорил, что отлично знаешь, где оно.
— Тише, моя леди. Я заключил маленькое пари и выиграл — очень удачно, потому что мне нечем было бы расплатиться, если бы я проиграл. Но теперь все хорошо. Это путешествие пешком через город каналов немного смущало меня, но теперь, когда у нас есть указания трактирщика, проблем больше не будет.
Проблем больше не будет. Мириамели пришлось даже рассмеяться, хоть и горько. Они жили, как нищие, целых две недели — несколько дней умирали от жажды в шлюпке, потом брели через прибрежные города юго-восточного Наббана, выпрашивая еду всюду, гае только могли. Если им везло, они проезжали немного на фермерских телегах, а потом снова приходилось тащиться пешком. Так они шли, шли и шли, до тех пор пока Мириамель не почувствовала, что если бы ей каким-нибудь образом удалось отделить ноги от туловища, они продолжали бы идти без нее. Такой образ жизни был хорошо знаком Кадраху, и он, казалось, вернулся к нему не без удовольствия, но Мириамель с каждым днем все больше уставала. Она никогда бы не смогла вернуться в замок своего отца, но вот душное окружение в Наглимунде у дяди Джошуа внезапно стало казаться ей куда более привлекательным, чем несколько месяцев назад.
Она повернулась, чтобы сказать Кадраху какую-нибудь колкость — в его дыхании чувствовались винные пары — и неожиданно застала монаха не защищенным и не готовым к нападению. Он позволил жизнерадостной маске соскользнуть; его запавшие затравленные глаза и впалые щеки вызвали у Мириамели прилив какой-то болезненной любви.
— Хорошо. Тогда пойдем, — она взяла его под руку. — Но если ты быстро не разыщешь это место, я попросту столкну тебя в канал.
Поскольку денег, чтобы заплатить лодочнику, у них не было. Кадрах и Мириамель потратили почти все утро, чтобы выбраться из устрашающего лабиринта деревянных улочек Кванитупула к Торфяной баржевой набережной. Казалось, что каждый новый поворот выводит их к тупику: к заброшенной лодочной пристани, к запертой двери с ржавыми петлями или к шаткой ограде, за которой оказывался только еще один из вездесущих каналов. Расстроенные, они возвращались обратно, пробовали другой поворот, и доводящее до безумия путешествие начиналось сначала. Наконец, когда полуденное солнце осветило затянутое облаками небо, они, спотыкаясь, обогнули угол длинного, перекосившегося склада и обнаружили, что смотрят прямо на изъеденную солью деревянную вывеску, провозглашавшую, что трактир, над которым она висит, называется «Чаша Пелиппы». Как и предупреждал Кадрах, трактир действительно находился в довольно сомнительном районе.
Пока Кадрах искал дверь в однообразной стене из серого обветренного дерева, Мириамель поднялась на досчатый настил перед трактиром и стала смотреть вниз, на гирлянды желтых и белых цветов, плавающие по спокойным водам канала.
— Это гирлянды Духова Дня, — сказала она.
Кадрах, который нашел наконец дверь, удивленно кивнул.
— Что значит, с тех пор, как я покинула Наглимунд, прошло уже больше четырех месяцев, — медленно проговорила она. Монах снова кивнул, распахнул дверь и сделал приглашающий жест. Мириамель почувствовала, как дикая тоска охватила ее. — И все это было напрасно. Потому что я была упрямая дура!
— Если бы вы остались со своим дядей, лучше не было бы. Было бы только хуже, — заметил Кадрах. — По крайней мере вы живы, моя леди. Теперь пойдем и посмотрим, вспомнит ли Ксорастра старого, хотя и падшего друга.
Они прошли в трактир через дворик, заваленный грудами разъеденных солью рыбацких сапог, и быстро получили два неприятных сюрприза. Первый состоял в том, что трактир был грязен и сильно пропах рыбой. Второй — что монахиня Ксорастра уже три года как умерла. Ее племянница Чаристра, могучая женщина с мощной челюстью, быстро доказала им, что она трактирщица совсем иного свойства, чем ее предшественница.
Она недоверчиво смотрела на их поношенную и перепачканную за время скитаний одежду.
— Мне не нравится ваш вид. Покажите-ка мне денежки.
— Но послушай, — сказал Кадрах, стараясь, чтобы его слова звучали как можно мягче и убедительней. — Твоя тетка была моим добрым другом. Если ты предоставишь нам постель хотя бы на одну ночь, к утру мы найдем деньги, чтобы заплатить за нее.
— Моя тетка была никчемной сумасшедшей, — сказала Чаристра не без некоторого удовлетворения. — А благодаря ее вонючей благотворительности у меня теперь нет ничего, кроме этой развалюхи. — Она обвела рукой комнату с низким потолком, которая больше напоминала грязную нору какого-то трусливого животного. — День, когда я позволю монаху с девкой остановиться у меня бесплатно, будет тем днем, когда я отправлюсь назад в Пирруин в деревянном ящике.
Мириамель не могла не приветствовать наступление этого дня, но постаралась скрыть это от трактирщицы.
— Никогда нельзя судить о людях только по их виду, — сказала она. — Этот человек — мои наставник, а я дочь благородного человека. Мой отец — барон Сеоман из Эркинланда. Меня похитили, и я была спасена только благодаря моему наставнику. Отец хорошо отблагодарит всякого, кто поможет моему возвращению домой. — Кадрах гордо выпрямился, польщенный тем, что стал героем этого, пусть мифического, но спасения. Чаристра прищурилась.
— За последнее время я вволю наслушалась таких историй. — Она пожевала губами. — Одна из этих баек и вправду подтвердилась, да только это совсем не значит, что теперь я буду всем им верить. — Лицо ее стало угрюмым. — Я должна зарабатывать себе на жизнь, и мне все равно, барон ваш отец или сам Верховный король в Хейхолте. Убирайтесь, и достаньте деньги, раз вы говорите, что это так легко. Может, ваши друзья вам помогут.
Кадрах снова начал уговаривать и улещивать трактирщицу, подхватив нити истории, начатой Мириамелью, и сплетая их в причудливо расшитый гобелен, на котором Чаристра удаляется на покой с мешками золота, преподнесенными ей благодарным отцом. Слушая, как дико развивалась эта история в изложении Кадраха, Мириамель почти пожалела Чаристру. Она уже собиралась попросить монаха сдаться, но в этот момент увидела фигуру человека, медленно спускающегося по лестнице в общую комнату. Несмотря на необычную одежду — рясу, перевязанную веревкой, похожую на одеяние Кадраха, и бороду длиной всего в палец, он был настолько узнаваем, что мгновение Мириамель не могла поверить своим глазам. Спустившись к свету масляных ламп, человек остановился и широко раскрыл глаза.
— Мириамель? — спросил он наконец. Голос его был густым и неуверенным. — Принцесса?
— Изгримнур! — закричала она. — Герцог Изгримнур! — Сердце ее, казалось, разбухло в груди, так что ей показалось, что она сейчас задохнется. Она бросилась вперед через загроможденную комнату, огибая кривоногие скамейки, и наконец, рыдая, прижалась к его обширному животу.
— О ты, несчастное создание, — проговорил он, прижимая ее к себе и тоже чуть не плача. — О моя бедная Мириамель. — Он отступил на мгновение, покрасневшими глазами глядя на нее. — Ты не ранена? Ты здорова. — Тут герцог заметил Кадраха, и глаза его сузились. — А, вот и мошенник, который украл тебя!
Кадрах, который до того вместе с Чаристрой смотрел на эту сцену разинув рот, вздрогнул и поежился.
Изгримнур отбрасывал огромную тень.
— Нет, нет, — Мириамель смеялась сквозь слезы. — Кадрах мой друг, он помогал мне. Я убежала сама, не надо его винить. — Она снова обняла герцога, уткнувшись лицом в его грудь. — О Изгримнур, я была так несчастна! Как дядя Джошуа? А Воршева, и Саймон, и тролль Бинабик?
Герцог покачал головой.
— Полагаю, я знаю не больше чем ты. — Он прерывисто вздохнул. — Это чудо. Бог услышал наконец мои молитвы! Благословенно имя Его! Иди, садись. — Изгримнур повернулся к Чаристре и нетерпеливо махнул рукой. — Ну? Что ты стоишь здесь, женщина? Принеси нам эля и какой-нибудь еды да пошевеливайся.
Совершенно выбитая из колеи Чаристра, пошатываясь, направилась к выходу.
— Подожди! — зарычал Изгримнур ей вслед. Она испуганно повернулась к нему. — Если ты хоть кому-нибудь проболтаешься о том, что здесь видела, — проревел он, — я своими руками разнесу в щепки твой проклятый сарай!
Трактирщица, уже не способная испытывать ни страха, ни удивления, вяло кивнула и отправилась к своему убежищу — на кухню.
Тиамак спешил, хотя из-за раненой ноги не мог двигаться быстрее обычного шага. Сердце его барабанило по ребрам, но он заставил себя прогнать с лица тревогу.
О, Тот Кто Всегда Ступает По Песку, молился он. Не дай никому заметить меня! Я почти пришел!
Люди, вместе с ним пробиравшиеся по узким улочкам Кванитупула, казалось, сговорились мешать ему. Один дородный сухоземелец с корзиной песчаной рыбы на голове столкнулся с Тиамаком, чуть не сбив его с ног, и к тому же выкрикнул несколько оскорблений вслед, когда вранн захромал прочь. Маленькому человеку ужасно хотелось ответить ему — в конце концов Кванитупул оставался враннским городом, сколько бы купцов-сухоземельцев ни построили на берегу лагуны Чамул дорогие свайные дома и не приводили бы сюда тяжелые грузовые баржи, на которых трудились смуглые матросы племени Тиамака — но он не смел. На скандалы не было времени, даже если они были делом справедливости.
Он пересек общую комнату «Чаши Пелиппы», едва взглянув на трактирщицу и даже не заметив странного выражения ее лица. Чаристра раскачивалась на одном месте у края лестницы, сжимая в руках доску с хлебом, сыром и оливками, словно не в силах была понять, стоит ей подняться наверх или нет.
Тиамак обогнул ее и заковылял вверх по узкой лестнице, прошел через площадку и свернул в маленькую покосившуюся дверь в коридоре. Распахнув эту дверь, он уже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы выплеснуть свои новости, но тут же остановился, пораженный открывшейся перед ним картиной.
Изгримнур сидел на полу. В углу стоял крепкий невысокий человек, одетый, как и герцог, в костюм эйдонитского монаха. Его квадратное лицо скрывал капюшон. Старый Камарис сидел на кровати, скрестив ноги, словно бывалый моряк. Подле него сидела молодая женщина с коротко остриженными светлыми волосами. Она тоже была в монашеской одежде, а на ее миловидном остром лице застыло такое же ошеломленное выражение, как и на лице Чаристры.
Тиамак со щелчком закрыл рот, потом снова открыл его.
— Что?.. — сказал он.
— Ах, — Изгримнур казался черезвычайно веселым, почти легкомысленным. — А это Тиамак, благородный вранн, друг Динивана и Моргенса. Здесь принцесса, Тиамак. Мириамель пришла.
Мириамель даже не подняла глаз, продолжая смотреть на старика.
— Это… Камарис?
— Знаю, знаю. — Изгримнур засмеялся. — Я сам не мог в это поверить, убей меня Бог — но это он! Живой, и через столько лет! — Лицо герцога внезапно стало серьезным. — Но разум он потерял, Мириамель. Он как ребенок.
Тиамак тряхнул головой.
— Я рад, Изгримнур. Рад, что ваши друзья пришли. — Он покачал головой. — Но у меня тоже новости.
— Не сейчас, — Изгримнур сиял. — Немного позже, маленький человек. Сегодня у нас праздник. — Он повысил голос: — Чаристра! Где эта женщина?
Трактирщица приоткрыла дверь, но Тиамак повернулся и захлопнул ее перед носом у Чаристры. Он успел услышать удивленное ворчание и стук прыгающей по ступенькам буханки хлеба.
— Нет, — сказал вранн. — Это никак не может ждать, Изгримнур.
Герцог нахмурился, сведя густые брови:
— Ну?
— Люди разыскивают этот трактир. Наббанайские солдаты.
Нетерпение Изгримнура тут же испарилось. Теперь все его внимание было направлено на Тиамака.
— Откуда ты знаешь?
— Я видел их у Рыночного Дома. Они расспрашивали лодочников, очень грубо с ними обращались. По-моему, их главный отчаянно хочет найти этот трактир.
— И они узнали, где он находится? — Изгримнур прошел через всю комнату в угол, где, завернутый в ткань, стоял Квалнир.
Тиамак пожал плечами.
— Я знал, что не могу идти много быстрее солдат, хотя и знаю город гораздо лучше их. Так что мне надо было задержать их, и тогда я вышел вперед и сказал солдатам, что я буду говорить с лодочниками, поскольку они, как и я, вранны. — В первый раз с начала своего повествования Тиамак повернулся, чтобы посмотреть на молодую женщину. Ее лицо стало совсем белым, но больше не казалось изумленным. Она внимательно слушала. — На языке болот я сказал лодочникам, что эти солдаты — дурные люди и им лучше говорить только со мной и только на нашем языке. Я сказал им, что после того, как уйдут солдаты, они должны увести свои лодки и некоторое время не возвращаться к Рыночному Дому. Потом я еще немного поговорил с ними, делая вид, что отдаю распоряжения — на самом деле они просто рассказали мне, что сухоземельцы выглядели совершенно сумасшедшими — и потом я рассказал начальнику солдат, где он и его люди могут найти «Чашу Пелиппы». Не хмурьтесь так, герцог Изгримнур. Я послал их на другой конец города. Но когда я сказал это тому человеку, он весь затрясся, как будто у него все зачесалось.
— Как… Как выглядел их главный? — напряженным голосом спросила Мириамель.
— Очень странно, — Тиамак замялся. Он не знал, как следует говоритьс принцессой сухоземельцев, даже если она одета в мужское платье. — Он единственный не был одет как солдат. Высокий, на вид сильный, одежда дорогая, но лицо его было лиловым от синяков, а глаза налиты кровью, как у кабана. Похоже было, что его голова побывала в зубах у крокодила. Зубов у него тоже не хватало.
— Это на Торфяной баржевой набережной, как мне следовало бы помнить. Не слишком-то респектабельный район.
— Ты пил вино. — Тон был резче, чем ей хотелось бы, но она слишком устала и изнервничалась.
— А как бы я получил от трактирщика нужные указания, ничего не купив у него? — Кадраха было не так-то легко сбить. Он, казалось, почти отошел от отчаяния, наполнявшего его на корабле, хотя Мириамель видела, как оно проглядывает сквозь оборванные края веселости, которую он, точно плащ, накинул на себя.
— Но у нас нет денег, — недовольно сказала она. — Вот почему мы прошли пешком чуть не весь этот проклятый город в поисках места, про которое ты говорил, что отлично знаешь, где оно.
— Тише, моя леди. Я заключил маленькое пари и выиграл — очень удачно, потому что мне нечем было бы расплатиться, если бы я проиграл. Но теперь все хорошо. Это путешествие пешком через город каналов немного смущало меня, но теперь, когда у нас есть указания трактирщика, проблем больше не будет.
Проблем больше не будет. Мириамели пришлось даже рассмеяться, хоть и горько. Они жили, как нищие, целых две недели — несколько дней умирали от жажды в шлюпке, потом брели через прибрежные города юго-восточного Наббана, выпрашивая еду всюду, гае только могли. Если им везло, они проезжали немного на фермерских телегах, а потом снова приходилось тащиться пешком. Так они шли, шли и шли, до тех пор пока Мириамель не почувствовала, что если бы ей каким-нибудь образом удалось отделить ноги от туловища, они продолжали бы идти без нее. Такой образ жизни был хорошо знаком Кадраху, и он, казалось, вернулся к нему не без удовольствия, но Мириамель с каждым днем все больше уставала. Она никогда бы не смогла вернуться в замок своего отца, но вот душное окружение в Наглимунде у дяди Джошуа внезапно стало казаться ей куда более привлекательным, чем несколько месяцев назад.
Она повернулась, чтобы сказать Кадраху какую-нибудь колкость — в его дыхании чувствовались винные пары — и неожиданно застала монаха не защищенным и не готовым к нападению. Он позволил жизнерадостной маске соскользнуть; его запавшие затравленные глаза и впалые щеки вызвали у Мириамели прилив какой-то болезненной любви.
— Хорошо. Тогда пойдем, — она взяла его под руку. — Но если ты быстро не разыщешь это место, я попросту столкну тебя в канал.
Поскольку денег, чтобы заплатить лодочнику, у них не было. Кадрах и Мириамель потратили почти все утро, чтобы выбраться из устрашающего лабиринта деревянных улочек Кванитупула к Торфяной баржевой набережной. Казалось, что каждый новый поворот выводит их к тупику: к заброшенной лодочной пристани, к запертой двери с ржавыми петлями или к шаткой ограде, за которой оказывался только еще один из вездесущих каналов. Расстроенные, они возвращались обратно, пробовали другой поворот, и доводящее до безумия путешествие начиналось сначала. Наконец, когда полуденное солнце осветило затянутое облаками небо, они, спотыкаясь, обогнули угол длинного, перекосившегося склада и обнаружили, что смотрят прямо на изъеденную солью деревянную вывеску, провозглашавшую, что трактир, над которым она висит, называется «Чаша Пелиппы». Как и предупреждал Кадрах, трактир действительно находился в довольно сомнительном районе.
Пока Кадрах искал дверь в однообразной стене из серого обветренного дерева, Мириамель поднялась на досчатый настил перед трактиром и стала смотреть вниз, на гирлянды желтых и белых цветов, плавающие по спокойным водам канала.
— Это гирлянды Духова Дня, — сказала она.
Кадрах, который нашел наконец дверь, удивленно кивнул.
— Что значит, с тех пор, как я покинула Наглимунд, прошло уже больше четырех месяцев, — медленно проговорила она. Монах снова кивнул, распахнул дверь и сделал приглашающий жест. Мириамель почувствовала, как дикая тоска охватила ее. — И все это было напрасно. Потому что я была упрямая дура!
— Если бы вы остались со своим дядей, лучше не было бы. Было бы только хуже, — заметил Кадрах. — По крайней мере вы живы, моя леди. Теперь пойдем и посмотрим, вспомнит ли Ксорастра старого, хотя и падшего друга.
Они прошли в трактир через дворик, заваленный грудами разъеденных солью рыбацких сапог, и быстро получили два неприятных сюрприза. Первый состоял в том, что трактир был грязен и сильно пропах рыбой. Второй — что монахиня Ксорастра уже три года как умерла. Ее племянница Чаристра, могучая женщина с мощной челюстью, быстро доказала им, что она трактирщица совсем иного свойства, чем ее предшественница.
Она недоверчиво смотрела на их поношенную и перепачканную за время скитаний одежду.
— Мне не нравится ваш вид. Покажите-ка мне денежки.
— Но послушай, — сказал Кадрах, стараясь, чтобы его слова звучали как можно мягче и убедительней. — Твоя тетка была моим добрым другом. Если ты предоставишь нам постель хотя бы на одну ночь, к утру мы найдем деньги, чтобы заплатить за нее.
— Моя тетка была никчемной сумасшедшей, — сказала Чаристра не без некоторого удовлетворения. — А благодаря ее вонючей благотворительности у меня теперь нет ничего, кроме этой развалюхи. — Она обвела рукой комнату с низким потолком, которая больше напоминала грязную нору какого-то трусливого животного. — День, когда я позволю монаху с девкой остановиться у меня бесплатно, будет тем днем, когда я отправлюсь назад в Пирруин в деревянном ящике.
Мириамель не могла не приветствовать наступление этого дня, но постаралась скрыть это от трактирщицы.
— Никогда нельзя судить о людях только по их виду, — сказала она. — Этот человек — мои наставник, а я дочь благородного человека. Мой отец — барон Сеоман из Эркинланда. Меня похитили, и я была спасена только благодаря моему наставнику. Отец хорошо отблагодарит всякого, кто поможет моему возвращению домой. — Кадрах гордо выпрямился, польщенный тем, что стал героем этого, пусть мифического, но спасения. Чаристра прищурилась.
— За последнее время я вволю наслушалась таких историй. — Она пожевала губами. — Одна из этих баек и вправду подтвердилась, да только это совсем не значит, что теперь я буду всем им верить. — Лицо ее стало угрюмым. — Я должна зарабатывать себе на жизнь, и мне все равно, барон ваш отец или сам Верховный король в Хейхолте. Убирайтесь, и достаньте деньги, раз вы говорите, что это так легко. Может, ваши друзья вам помогут.
Кадрах снова начал уговаривать и улещивать трактирщицу, подхватив нити истории, начатой Мириамелью, и сплетая их в причудливо расшитый гобелен, на котором Чаристра удаляется на покой с мешками золота, преподнесенными ей благодарным отцом. Слушая, как дико развивалась эта история в изложении Кадраха, Мириамель почти пожалела Чаристру. Она уже собиралась попросить монаха сдаться, но в этот момент увидела фигуру человека, медленно спускающегося по лестнице в общую комнату. Несмотря на необычную одежду — рясу, перевязанную веревкой, похожую на одеяние Кадраха, и бороду длиной всего в палец, он был настолько узнаваем, что мгновение Мириамель не могла поверить своим глазам. Спустившись к свету масляных ламп, человек остановился и широко раскрыл глаза.
— Мириамель? — спросил он наконец. Голос его был густым и неуверенным. — Принцесса?
— Изгримнур! — закричала она. — Герцог Изгримнур! — Сердце ее, казалось, разбухло в груди, так что ей показалось, что она сейчас задохнется. Она бросилась вперед через загроможденную комнату, огибая кривоногие скамейки, и наконец, рыдая, прижалась к его обширному животу.
— О ты, несчастное создание, — проговорил он, прижимая ее к себе и тоже чуть не плача. — О моя бедная Мириамель. — Он отступил на мгновение, покрасневшими глазами глядя на нее. — Ты не ранена? Ты здорова. — Тут герцог заметил Кадраха, и глаза его сузились. — А, вот и мошенник, который украл тебя!
Кадрах, который до того вместе с Чаристрой смотрел на эту сцену разинув рот, вздрогнул и поежился.
Изгримнур отбрасывал огромную тень.
— Нет, нет, — Мириамель смеялась сквозь слезы. — Кадрах мой друг, он помогал мне. Я убежала сама, не надо его винить. — Она снова обняла герцога, уткнувшись лицом в его грудь. — О Изгримнур, я была так несчастна! Как дядя Джошуа? А Воршева, и Саймон, и тролль Бинабик?
Герцог покачал головой.
— Полагаю, я знаю не больше чем ты. — Он прерывисто вздохнул. — Это чудо. Бог услышал наконец мои молитвы! Благословенно имя Его! Иди, садись. — Изгримнур повернулся к Чаристре и нетерпеливо махнул рукой. — Ну? Что ты стоишь здесь, женщина? Принеси нам эля и какой-нибудь еды да пошевеливайся.
Совершенно выбитая из колеи Чаристра, пошатываясь, направилась к выходу.
— Подожди! — зарычал Изгримнур ей вслед. Она испуганно повернулась к нему. — Если ты хоть кому-нибудь проболтаешься о том, что здесь видела, — проревел он, — я своими руками разнесу в щепки твой проклятый сарай!
Трактирщица, уже не способная испытывать ни страха, ни удивления, вяло кивнула и отправилась к своему убежищу — на кухню.
Тиамак спешил, хотя из-за раненой ноги не мог двигаться быстрее обычного шага. Сердце его барабанило по ребрам, но он заставил себя прогнать с лица тревогу.
О, Тот Кто Всегда Ступает По Песку, молился он. Не дай никому заметить меня! Я почти пришел!
Люди, вместе с ним пробиравшиеся по узким улочкам Кванитупула, казалось, сговорились мешать ему. Один дородный сухоземелец с корзиной песчаной рыбы на голове столкнулся с Тиамаком, чуть не сбив его с ног, и к тому же выкрикнул несколько оскорблений вслед, когда вранн захромал прочь. Маленькому человеку ужасно хотелось ответить ему — в конце концов Кванитупул оставался враннским городом, сколько бы купцов-сухоземельцев ни построили на берегу лагуны Чамул дорогие свайные дома и не приводили бы сюда тяжелые грузовые баржи, на которых трудились смуглые матросы племени Тиамака — но он не смел. На скандалы не было времени, даже если они были делом справедливости.
Он пересек общую комнату «Чаши Пелиппы», едва взглянув на трактирщицу и даже не заметив странного выражения ее лица. Чаристра раскачивалась на одном месте у края лестницы, сжимая в руках доску с хлебом, сыром и оливками, словно не в силах была понять, стоит ей подняться наверх или нет.
Тиамак обогнул ее и заковылял вверх по узкой лестнице, прошел через площадку и свернул в маленькую покосившуюся дверь в коридоре. Распахнув эту дверь, он уже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы выплеснуть свои новости, но тут же остановился, пораженный открывшейся перед ним картиной.
Изгримнур сидел на полу. В углу стоял крепкий невысокий человек, одетый, как и герцог, в костюм эйдонитского монаха. Его квадратное лицо скрывал капюшон. Старый Камарис сидел на кровати, скрестив ноги, словно бывалый моряк. Подле него сидела молодая женщина с коротко остриженными светлыми волосами. Она тоже была в монашеской одежде, а на ее миловидном остром лице застыло такое же ошеломленное выражение, как и на лице Чаристры.
Тиамак со щелчком закрыл рот, потом снова открыл его.
— Что?.. — сказал он.
— Ах, — Изгримнур казался черезвычайно веселым, почти легкомысленным. — А это Тиамак, благородный вранн, друг Динивана и Моргенса. Здесь принцесса, Тиамак. Мириамель пришла.
Мириамель даже не подняла глаз, продолжая смотреть на старика.
— Это… Камарис?
— Знаю, знаю. — Изгримнур засмеялся. — Я сам не мог в это поверить, убей меня Бог — но это он! Живой, и через столько лет! — Лицо герцога внезапно стало серьезным. — Но разум он потерял, Мириамель. Он как ребенок.
Тиамак тряхнул головой.
— Я рад, Изгримнур. Рад, что ваши друзья пришли. — Он покачал головой. — Но у меня тоже новости.
— Не сейчас, — Изгримнур сиял. — Немного позже, маленький человек. Сегодня у нас праздник. — Он повысил голос: — Чаристра! Где эта женщина?
Трактирщица приоткрыла дверь, но Тиамак повернулся и захлопнул ее перед носом у Чаристры. Он успел услышать удивленное ворчание и стук прыгающей по ступенькам буханки хлеба.
— Нет, — сказал вранн. — Это никак не может ждать, Изгримнур.
Герцог нахмурился, сведя густые брови:
— Ну?
— Люди разыскивают этот трактир. Наббанайские солдаты.
Нетерпение Изгримнура тут же испарилось. Теперь все его внимание было направлено на Тиамака.
— Откуда ты знаешь?
— Я видел их у Рыночного Дома. Они расспрашивали лодочников, очень грубо с ними обращались. По-моему, их главный отчаянно хочет найти этот трактир.
— И они узнали, где он находится? — Изгримнур прошел через всю комнату в угол, где, завернутый в ткань, стоял Квалнир.
Тиамак пожал плечами.
— Я знал, что не могу идти много быстрее солдат, хотя и знаю город гораздо лучше их. Так что мне надо было задержать их, и тогда я вышел вперед и сказал солдатам, что я буду говорить с лодочниками, поскольку они, как и я, вранны. — В первый раз с начала своего повествования Тиамак повернулся, чтобы посмотреть на молодую женщину. Ее лицо стало совсем белым, но больше не казалось изумленным. Она внимательно слушала. — На языке болот я сказал лодочникам, что эти солдаты — дурные люди и им лучше говорить только со мной и только на нашем языке. Я сказал им, что после того, как уйдут солдаты, они должны увести свои лодки и некоторое время не возвращаться к Рыночному Дому. Потом я еще немного поговорил с ними, делая вид, что отдаю распоряжения — на самом деле они просто рассказали мне, что сухоземельцы выглядели совершенно сумасшедшими — и потом я рассказал начальнику солдат, где он и его люди могут найти «Чашу Пелиппы». Не хмурьтесь так, герцог Изгримнур. Я послал их на другой конец города. Но когда я сказал это тому человеку, он весь затрясся, как будто у него все зачесалось.
— Как… Как выглядел их главный? — напряженным голосом спросила Мириамель.
— Очень странно, — Тиамак замялся. Он не знал, как следует говоритьс принцессой сухоземельцев, даже если она одета в мужское платье. — Он единственный не был одет как солдат. Высокий, на вид сильный, одежда дорогая, но лицо его было лиловым от синяков, а глаза налиты кровью, как у кабана. Похоже было, что его голова побывала в зубах у крокодила. Зубов у него тоже не хватало.