Уильямс Тэд. Дорога ветров

   Рейчел терпеливо подбирала подходящее место для убежища. Маленькая монашеская келья, расположенная в глубине подземных помещений Хейхолта, великолепно подходила для ее целей. Благодаря непрекращающимся налетам на замковую кухню, она быстро стала кладовой, до такой степени набитой продуктами, что многие жители измученного голодом и войнами Эркинланда могли бы ей позавидовать. Кроме того, несколькими лестничными маршами выше она обнаружила еще одну пустующую комнату. Она была не так хорошо спрятана, как убежище Рейчел, но зато в ней было крошечное окошко над самой землей. Оно выходило к одной из водосточных труб Хейхолта. В кладовой Рейчел уже был бочонок с питьевой водой, а пока продолжались снег и дожди, она могла каждый день набирать по ведру воды из желоба и таким образом сохранять на будущее свой драгоценный запас.
   Помимо всего этого, она унесла несколько смен белья, пару теплых одеял, соломенный матрас и стул — роскошный стул, восхищалась Рейчел, даже со спинкой. Были и дрова для маленького очага, а уж сосудов с маринованными овощами, мяса и сухого хлеба было столько, что свободным оставался только узкий проход от двери до постели. Но игра стоила свеч. Она знала, что в этой тайной комнате, набитой продовольствием, она легко продержится большую часть года. Что произойдет, когда провизия кончится, какое событие могло бы заставить ее покинуть свою нору и выйти на солнечный свет, Рейчел не знала… но она не могла позволить себе беспокоиться об этом. Она будет жить в безопасности, держать свое гнездо в чистоте и ждать. Этот урок был вбит в нее с детства: делай, что можешь, а в остальном доверься Богу.
   В эти дни Рейчел очень много думала о своем детстве. Постоянное одиночество и необходимость все время скрываться способствовали этому, сокращая физическую активность и отбрасывая назад, в страну воспоминаний, в поисках утешения и развлечения. Она думала о таких вещах — о той Эйдонмансе, когда боялись, что отец ее заблудится и замерзнет в снегу, о соломенной кукле, что когда-то сделала для нее сестра, — которые не приходили ей в голову уже много лет. Воспоминания, как продукты, плававшие в соленой глубине собранных ею горшков, только и ждали, чтобы их снова вытащили на свет божий.
   Рейчел задвинула поглубже последнюю кринку и выровняла ряд. Пусть замок разваливается на части, но здесь, в ее райском гнездышке, всегда будет идеальный порядок. Всего один переход, думала она. Один переход, и мне не нужно будет больше бояться. Тогда я наконец смогу немного отдохнуть.
   Главная горничная поднялась по лестнице и уже подходила к двери, когда ее внезапно захлестнула ледяная волна. С другой стороны медленно приближались чьи-то шаги, тупой равномерный звук, похожий на звук капающей на камень воды. Там кто-то был. Ее обнаружили.
   Сердце Рейчел колотилось так сильно, что, казалось, оно вот-вот выскочит из груди. Словно в ночном кошмаре, она оцепенела.
   Шевелись, глупая женщина, шевелись же!
   Шаги неумолимо приближались. Она наконец отдернула руку, обнаружив, что все-таки может двигаться, и попятилась вниз по лестнице, дико озираясь. Что делать, куда деваться? Это западня!
   Она, спотыкаясь, пятилась по скользким ступенькам. Там, где лестница сворачивала, была площадка, похожая на ту, где Рейчел нашла свое убежище. Стены здесь тоже были завешаны заплесневевшими ободранными шпалерами. Главная горничная ухватилась за тяжелую ткань. Глупо было надеяться, что там окажется еще одна дверь, но она, по крайней мере, сможет прижаться к стене и замереть, надеясь, что тот, кто открывает дверь наверху, плохо видит или спешит.
   Но дверь все-таки была! У Рейчел даже промелькнула мысль, что в замке нет ни одного гобелена, который не прикрывал бы какую-нибудь потайную комнату. Она потянула за древнюю ручку.
   О Эйдон на древе, одними губами прошептала она, конечно петли заскрипят! Но петли не издали ни звука, и в то самое мгновение, когда подступавшие шаги загрохотали по лестнице, дверь тихо распахнулась. Рейчел протиснулась внутрь и попыталась закрыть дверь. Это ей почти удалось, но осталась щелка меньше чем в руку шириной.
   Рейчел посмотрела вверх, досадуя, что побоялась открыть фонарь, и благодаря Господа за то, что снаружи, на лестнице, прерывисто горел факел. Она заставила себя внимательно осмотреть дверь, хотя перед глазами плясали красные точки, а сердце бешено колотилось. Вот! Дверь защемила верхнюю часть гобелена… но это гораздо выше, чем могла дотянуться Рейчел. Она схватилась за пыльный бархат, чтобы рывком высвободить его, но шаги уже спустились на площадку. Главная горничная отпрянула от щели и затаила дыхание.
   По мере приближения шагов усиливался и холод — проникающий до костей озноб, какой бывает, когда выйдешь суровой зимой из жарко натопленной комнаты под удары ледяного ветра. Рейчел почувствовала, что дрожит. Через щель она увидела две черные фигуры. Их тихая беседа, только что доносившаяся до нее, внезапно прекратилась. Один из двоих на мгновение повернулся так, что его бледное лицо можно было разглядеть из убежища Рейчел. Она задохнулась, сердце, казалось, перестало биться. На лестнице стояла одна из этих колдовских тварей — Белых лисиц. Существо снова отвернулось, заговорив со своим спутником странным, но мелодичным голосом, потом посмотрело на ступени, по которым они только что спустились. Оттуда теперь опять доносился звук шагов.
   Кто-то еще спускается!
   Несмотря на безумный страх неосторожным движением привлечь к себе внимание тварей, Рейчел начала медленно пятиться. Не отрывая взгляда от приоткрытой двери и молясь, чтобы норны ее не заметили, она пыталась нащупать заднюю стену. Старая женщина сделала несколько шагов назад, так что теперь была видна только узкая вертикальная полоска желтоватого света, а ее рука все еще не встретила препятствия. Тогда Рейчеп остановилась и повернулась, испуганная мыслью, что она может с грохотом уронить какие-нибудь вещи, сложенные в этой комнате.
   Но это не было комнатой. Рейчел стояла в коридоре, уходившем в непроглядную тьму.
   Она попыталась задержаться и привести в порядок смятенные мысли. Не было никакого смысла оставаться здесь, особенно когда у самой двери целая толпа белокожих тварей устроила собрание. Здесь не было надежного укрытия, и Рейчел понимала, что в любой момент может издать какой-нибудь невольный звук, или, что еще хуже, потерять сознание и со стуком упасть на пол. Никто не знает, сколько эти твари могут простоять на лестнице, переговариваясь между собой, как стервятники на дереве. Когда прибудут все их товарищи, им может прийти в голову навестить именно этот коридор. А если она сейчас же тронется в путь, ей, по крайней мере, может встретиться надежное убежище или другой выход.
   Рейчел затрусила по коридору, ведя рукой по стене — и какую ужасную вековую грязь она чувствовала под пальцами! — и сжимая в другой руке прикрытый фонарь, который она очень боялась стукнуть о камень. Тонкая серебряная полоска света исчезла за поворотом, оставив ее в полной темноте. Рейчел осторожно приоткрыла фонарь, позволив только одному лучу света выбиться наружу, и быстро пошла по проходу.
   Женщина подняла фонарь повыше и прищурилась, пытаясь разглядеть однообразный коридор в крошечной лужице света. Неужели этому лабиринту не будет конца? Она всегда считала, что прекрасно знает Хейхолт, как и любой другой его обитатель, так что последние несколько недель были для нее настоящим откровением. Оказалось, что под нижними подвалами, которыми ограничивался ее прежний опыт, прятался еще целый замок. Интересно, знал ли об этом Саймон?
   Думать о мальчике как всегда было больно. Она покачала головой и с трудом двинулась дальше. Погони пока что не было слышно — так что ей даже удалось остановиться и перевести дыхание — но вряд ли имело смысл ждать, пока она появится.
   Теперь была одна проблема, которая требовала немедленного разрешения: что она будет делать, если не посмеет вернуться. Она давно уже перестала надеяться, что сможет сориентироваться в этой кроличьей норе. Что если она выберет неправильный поворот и обречена будет вечно блуждать в темноте, медленно умирая от голода…
   Глупая женщина. Если ты так боишься, не сворачивай никуда из этого коридора, или, по крайней мере, сделай пометку там, где свернешь. Тогда ты всегда сможешь найти дорогу обратно.
   Она фыркнула. Когда-то этот самодовольный звук доводил до слез многих новеньких горничных. Рейчел разбиралась в воспитании, даже если воспитывать приходилось себя.
   Не время для глупостей.
   Все-таки было что-то странное в путешествии по этим необитаемым промежуточным пространствам. Это немного напоминало то, что говорил отец Дреозан о Месте Ожидания — сфере между раем и адом, где души умерших ждут суда и где они остаются навечно, если недостаточно хороши для первого и недостаточно плохи для второго. Рейчел нашла эту мысль беспокояще-непонятной — она любила во всем ясность и прямоту. Коли поступаешь плохо, будешь проклят и сожжен. Ведешь жизнь честного и строгого эйдонита — и можешь отправляться в рай, вечно петь и отдыхать под голубыми небесами. Это странное место, о котором говорил священник, было чересчур таинственным. Бог, которому поклонялась Рейчел, никогда не придумал бы ничего подобного.
   Свет лампы уперся в стену. Коридор оборвался в перпендикулярном проходе, а это значило, что, если она хочет идти дальше, ей придется повернуть направо или налево. Рейчел нахмурилась. Пора сворачивать с прямого пути. Ей это не нравилось. Но вопрос был в том, посмеет ли она вернуться обратно или хотя бы остаться в прямом коридоре.
   Воспоминание о бледнолицых тварях, собравшихся на лестнице, заставило ее решиться.
   Рейчел сунула палец в копоть лампы и встала на цыпочки, чтобы пометить левую стену коридора, по которому шла. Она увидит пометку на обратном пути. С тяжелым сердцем главная горничная повернула направо.
   Проход тянулся и тянулся, пересекая пустынные залы, а иногда даже целые галереи, лишенные окон и пустые, как разграбленные могилы. Рейчел педантично помечала каждый поворот. Она уже начинала беспокоиться о фонаре — если так будет продолжаться еще некоторое время, масло в нем кончится и она никогда не выберется из этого лабиринта — когда коридор внезапно привел ее к старинной двери.
   На ней не было никаких знаков и ничего похожего на запор или замок. Старое дерево было таким щербатым, покоробленным и залитым водой, что стало похожим на панцирь огромной черепахи. Петли были сделаны из грубо нарезанных кусков железа. Рейчел, щурясь, осмотрела пол, чтобы убедиться, что здесь нет никаких следов, потом начертала на груди знак древа и потянула за угловатую ручку. Дверь со скрипом приоткрылась и остановилась, удерживаемая вековыми слоями пыли и песка. За ней было темно, но эта темнота отливала красным.
   Ад, это было первое, о чем подумала Рейчел. Из Места Ожидания я прямиком угодила в Ад! Потом: Мать Элисия! Старуха, ты же даже не умерла. Будь разумнее! И она ступила внутрь.
   Коридор сильно отличался от тех, по которым она пришла. Стены были сделаны не из отесанных и подогнанных плит, а из необработанного камня. Отблески красного света, судя по всему, шли издали, откуда-то слева по коридору, словно за углом разожгли костер.
   Несмотря на легкую тревогу, связанную с этим обстоятельством, Рейчел уже собиралась потихоньку направиться к источнику света, как вдруг с противоположной стороны коридора послышался шум. Она поспешно отступила назад к двери, но та по-прежнему была заклинена и не закрывалась. Рейчел протиснулась обратно в тень и постаралась задержать дыхание.
   То, что издавало этот новый звук, двигалось не очень быстро. Рейчел съежилась, когда шорох стал громче, но со страхом теперь смешивалась жгучая ярость. Подумать только, что она, главная горничная, вынуждена в своем собственном доме прятаться от… от тварей! Пытаясь унять сердцебиение, Рейчел вспомнила момент, когда она наконец ударила Прейратса — адское возбуждение и странное удовлетворение оттого, что после всех этих недель бессмысленного страдания она наконец сделала что-то. Но теперь? Ее полный ненависти удар, казалось, никак не повлиял на красного священника — так как же ей надеяться выстоять против целой банды демонов? Нет уж, лучше оставаться в укрытии и приберечь свой гнев до лучших времен.
   Когда фигура прошла мимо заклинившейся двери, Рейчел сначала испытала огромное облегчение, увидев, что это всего лишь смертный, темноволосый мужчина, едва различимый на фоне озаренных красными отблесками камней. Через мгновение возникшее было любопытство улетучилось, уступив место той же ярости: Кто это чувствует себя таким сильным и свободным, что осмеливается бродить по этим темным закоулкам?
   Она высунула голову в дверь, чтобы получше рассмотреть удаляющегося человека. Он шел очень медленно, ведя рукой по стене, но голова его была откинута назад и раскачивалась из стороны в сторону, как будто он пытался прочитать что-то на погруженном во тьму потолке тоннеля.
   Господи, да он слеп! внезапно поняла она. Эта медлительность, эти ощупывающие стену пальцы — тут не могло быть никаких сомнений. Мгновением позже она поняла, что знает этого человека, и отскочила в тень.
   Гутвульф! Это чудовище! Что он здесь делает? На секунду она содрогнулась от мысли, что самый верный соратник Элиаса до сих пор разыскивает ее, прочесывая замок, помещение за помещением. Но зачем было посылать слепого? И когда Гутвульф ослеп?
   И тогда пришло воспоминание, отрывочное, но до сих пор мучительное. Там, на балконе, с королем Элиасом и Прейратсом там ведь был Гутвульф? Это ведь граф Утаньята сцепился с алхимиком, коша Прейратс, с ножом в спине, повернулся к ней, беспомощно лежавшей на полу? Но почему он сделал это? Ведь всем известно, что Гутвупьф Утаньятский, Рука Короля — самый жестокий и беспощадный из всех фаворитов Элиаса.
   Так неужели же он спас ей жизнь?!
   У Рейчел голова шла кругом. Она снова высунулась в приоткрытую дверь, но Утаньят уже исчез за поворотом коридора, направляясь в сторону красного зарева. Крошечная тень отделилась от общей тьмы, проскочила мимо ног Рейчел и побежала следом за Гутвульфом. Кошка? Серая кошка?
   Мир замковых подземелий оказался слишком запутанным для старой Рейчел. Она снова открыла шторку фонаря и пошла назад, в том же направлении, откуда пришла, оставив приоткрытой дверь в багровый коридор. Сейчас ей не хотелось иметь никакого дела с Гутвульфом, слеп он или нет. Она пойдет назад к лестнице, руководствуясь своими пометками, и будет молиться, чтобы Белые лисицы убрались к своему повелителю — дьяволу. Надо было о многом подумать, слишком о многом. Сейчас Рейчел хотела только запереться в своей келье и заснуть.
   Гутвульф медленно двигался вперед; голова его была полна отравляющей, обольстительной музыки — музыки, которая призывала его, и говорила с ним, и в то же время пугала, как ничто и никогда не пугало графа Утаньятского.
   Долгое время в темноте своих дней и ночей он слышал эту музыку только во сне, но сегодня она наконец пришла к нему в часы бодрствования, вызывая его из глубин и изгоняя из его мозга даже шепчущие голоса, которые давно стали постоянными спутниками Гутвульфа. Это был зов серого меча. Скорбь была где-то поблизости.
   Какая-то часть графа прекрасно понимала, что меч — это просто бездушный предмет, немой кусок металла, болтающийся на поясе у короля Элиаса, и что он никогда не стал бы искать и звать Гутвульфа здесь, потому что это означало бы, что сам король спустился в подземелье. Утаньят, конечно, не хотел быть пойманным — безопасность мало заботила его, но все же графу хотелось бы умереть здесь, в подземных лабиринтах Хейхолта, не показываясь на глаза тем, кто знал его, когда он еще не был такой жалкой развалиной — и все же присутствие меча подчиняло себе его разум. Жизнь Гутвульфа теперь была только эхом и тенями, холодным камнем и призрачными голосами, которые не мог спугнуть шум его собственных шагов. А меч был живым, и его жизнь теперь каким-то образом была более могущественна, чем жизнь Графа. Гутвульф должен быть вблизи от серого меча.
   Меня не поймают, говорил себе Гутвульф. Я буду хитрым, я буду очень осторожным. Он просто подойдет поближе, чтобы как следует ощутить поющую силу Скорби.
   Мысли его были прерваны мягким прикосновением к лодыжке — кошка, его призрачный друг. Он нагнулся, чтобы погладить ее, провел рукой по костлявой спине. Она пошла вместе с ним, может быть она хочет уберечь его от беды. Граф почти улыбнулся.
   Когда он выпрямился, по его щекам стекал пот. Воздух сильно потеплел. Гутвульф вполне мог допустить, что его бесконечный путь по лестницам и подъемам наконец вывел его на поверхность, но как могло все так измениться, пока он блуждал по подземелью? Могло ли жаркое лето наконец сменить бесконечную зиму? Вряд ли могло пройти столько времени, но вечная темнота полна обманов, слепой Гутвульф усвоил это, еще когда жил в замке. Что же до погоды… ну, в такие странные и смутные времена, как нынешнее, могло случиться все что угодно.
   Теперь под его чуткими пальцами потеплели даже каменные стены. Куда же он попал? Но Гутвульф отогнал от себя эту мысль. Что бы это ни было, меч был тут. Меч, который звал его. Он будет осторожен, он сделает еще только несколько шагов…
   Мгновение, когда Скорбь пела в нем, наполняя его…
   Когда Элиас заставил его прикоснуться к Скорби, Гутвульф, казалось, стал частью меча. Он был поглощен чужой чарующей мелодией. По крайней мере в тот миг он и меч слились в единое целое.
   Скорбь зовет своих братьев. Вместе они составят музыку, еще более величественную.
   Тогда, в королевском Тронном зале, несмотря на весь свой ужас, Гутвульф тоже жаждал этого единения. Теперь, вспоминая те секунды, он снова стремился к мечу. Каков бы ни был риск, ему необходимо было соединиться с преследующей его песней. Граф знал, что это безумие, но у него не было сил противостоять ему. Напротив, понадобятся все остатки его хитрости и самообладания, чтобы подойти к Скорби как можно ближе и не быть обнаруженным. Меч был так близко…
   В узком коридоре становилось все жарче. Гутвульф остановился, чтобы ощупать стены. Маленькая кошка куда-то исчезла, очевидно, отправилась искать место, представлявшее меньшую опасность для ее лапок. Коснувшись стены, граф был вынужден почти тотчас же отдернуть руку. Теперь до него доходила еще и неясная волна звука, нечто вроде глухого ропота. Что же все это могло означать?
   Некогда под замком устроил свое логово страшный дракон — красный червь Шуракаи, чья смерть прославила короля Джона и чьи кости послужили материалом для королевского трона. Его огненное дыхание в древние времена погубило двух королей и бессчетное количество простых обитателей замка. Может ли в глубине подземелья оказаться еще один дракон, какой-нибудь детеныш Шуракаи, выросший в тишине и покое подземных лабиринтов? Если так — он может убить Гутвульфа, обратить его в пепел — такие мелочи мало беспокоили графа. Все, чего он желал, было соединение с яростной песней Скорби.
   Проход сузился и резко пошел вверх, так что Гутвульфу пришлось пригнуться, чтобы пройти. Жар стал почти невыносимым — граф представлял себе, что его кожа чернеет и съеживается, словно у рождественского поросенка. По мере того, как он с трудом преодолевал подъем, становился громче рокочущий звук, глубокий, прерывистый грохот, похожий на рев бушующего моря или на дыхание спящего дракона. Потом звук начал меняться. Спустя мгновение Гутвульф обнаружил, что проход снова расширяется. Завернув за угол, слепой почувствовал, что потолок стал выше. Горячий ветер забивал легкие. Рокот рождал причудливое эхо.
   Сделав еще несколько шагов, Гутвульф понял, в чем дело. За этим коридором было огромное помещение, напоминавшее подкупольный зал собора святого Сутрина в Эрчестере. Огненная яма? Граф чувствовал, как горячий ветер ерошит его волосы. Может быть, он теперь у Озера Суда, в чьи огненные воды сбрасывают нераскаявшихся грешников? Может быть. Суд Господен все это время тихо поджидал его здесь, на дне каменной цитадели? В последние дни, наполненные смутным безумием, Гутвульф редко вспоминал о том, как он жил, до того как ослеп, но все, что всплывало в памяти, казалось бесконечной вереницей бессмысленных грехов. Конечно, если наказание действительно существует, он заслужил его более, чем кто-либо другой. Жаль было бы только навсегда оторваться от властной магии серого меча.
   Теперь Гутвульф шел маленькими шажками, осторожно ощупывая почву. Наконец его нога встретила пустоту. Граф опустился на корточки и принялся шарить пальцами по полу прохода. Под ним был каменный выступ, простирающийся в обе стороны дальше, чем он мог дотянуться. За ним не было ничего, кроме пустоты и обжигающего ветра.
   Он стоял, переступая с ноги на ногу и чувствуя, как жар проникает через подошвы его сапог, и прислушивался к непрекращающемуся реву. Теперь в нем можно было различить и другие звуки: беспорядочный лязг, как будто сталкивались два тяжелых куска металла, и… человеческие голоса.
   Снова донесся звон металла о металл, и тогда наконец пришло воспоминание о его прежней жизни в замке. С таким лязгом открывались и закрывались заслонки кузнечных горнов. Люди подкидывали туда топливо — множество раз он видел это, когда посещал литейную в качестве Руки Короля. Вероятно, он стоял сейчас у одного из отверстий в стене литейной над гигантским горном — не удивительно, что его волосы были готовы вспыхнуть!
   Но там был серый меч! Он знал это так же безошибочно, как вылезшая из норы мышь знает, что над ней кружит сова. Элиас был внизу, среди горнов, с мечом в ножнах.
   Гутвульф попятился от края отверстия, лихорадочно пытаясь сообразить, как незамеченным спуститься в кузницу.
   Наконец, когда жар, идущий от пола, стал почти невыносимым, графу пришлось отступить. С проклятием он сделал несколько шагов назад. Не было никакой возможности приблизиться к мечу. Он может целыми днями блуждать по тоннелям, но так и не найти пути в литейную, и уж конечно, к тому времени, как он все-таки разыщет этот путь, Элиаса там уже не будет. Но нельзя же так просто сдаться! Меч зовет его, и неважно, что стоит на пути.
   Гутвульф побрел вниз по коридору, уходя от жары, хотя меч звал его вернуться и прыгнуть вниз, в огненное забвение.
   — О немилостивый Бог, почему ты так поступаешь со мной? — закричал Гутвульф, и голос его растворился в грохоте кузницы. — Почему ты обрек меня на это проклятие?
   Слезы, выступившие у него на глазах, испарились так же быстро, как и появились.
   Инч низко склонился перед королем Элиасом. В мерцающем свете горна он напоминал огромную обезьяну из южных джунглей — жалкую пародию на человека, на которую нацепили одежду. Остальные литейщики при появлении короля бросились на пол; огромное помещение выглядело так, словно внезапная смерть при виде монарха одновременно поразила сотни людей.
   — Мы работаем, ваше величество, работаем, — протянул Инч, — но это работа медленная.
   — Работаете? — резко спросил Элиас. Начальник литейной обливался потом, но бледная кожа короля оставалась совершенно сухой. — Еще бы вы не работали. Но задание, которое я дал вам, до сих пор не выполнено, и если я немедленно не услышу объяснений, с тебя сдерут твою грязную шкуру и повесят ее сушиться над главным горном.
   Огромный человек упал на колени.
   — Мы работаем так быстро, как только можем!
   — Этого недостаточно, — отстутствующий взгляд короля блуждал по темному потолку пещеры.
   — Но это так трудно, ваше величество. Нам каждый раз дают только части плана. Иногда приходится все переделывать, когда приносят следующий чертеж. — Инч поднял голову. Его единственный глаз пристально следил за реакцией короля.
   — Что значит «части плана»? — В тоннеле над огромным горном что-то двигалось. Король прищурился, но бледное пятно, мелькнувшее там, — лицо? — трудно было различить в клубах дыма и мерцании раскаленного воздуха.
   — Ваше величество! — позвал кто-то. — Вот вы где!
   Элиас повернулся к алой фигуре. Он удивленно приподнял бровь, но ничего не сказал.
   Прейратс поспешно подошел к королю.
   — Я был удивлен и встревожен, увидев, что вас нет, — его скрипучий голос казался более сладким и рассудительным, чем обычно. — Могу я чем-нибудь помочь?
   — Я не нуждаюсь в твоей постоянной помощи, священник, — отрезал Элиас. — Есть вещи, которые я прекрасно могу сделать сам.
   — Но вы были нездоровы, ваше величество. — Прейратс поднял руку в развевающемся рукаве. Секунду можно было подумать, что он собирается взять короля за руку и увести его, но священник вместо этого поднес пальцы к собственному лысому черепу. — Только из-за вашей слабости, ваше величество, я опасался, что вы можете споткнуться на этих крутых ступеньках.
   Элиас взглянул на него, сощурив глаза так, что они превратились в узкие черные щелки.
   — Я еще не старик, священник. Со мной не надо обращаться так, как с моим отцом в его последние годы, — он сверкнул глазами на стоявшего на коленях Инча и снова повернулся к Прейратсу. — Этот олух говорит, что планы защиты замка чересчур трудны для него.
   Алхимик метнул на Инча убийственный взгляд.