Она уже немного привыкла к тому, что ее считали здесь чужой мужчины джасперийцы, но почувствовать отчужденность со стороны приветливой женщины оказалось особенно неприятно.
   Доев макаронный суп и поставив тарелку на прилавок, Айя поблагодарила продавца и пошла своей дорогой. На углу ей повстречалась группа молодых джасперийцев. Парни недоброжелательно посмотрели на нее.
   — На этой территории барказиане не обслуживаются, — выразительно произнес один из них.
   «Спасибо за информацию, — мысленно поблагодарила Айя. — Это я уже поняла».
   Что ж, теперь Айя имела значительно лучшее представление об этом районе, и понятие «быть осторожнее» для нее наполнилось конкретным смыслом.


5


   Вот и наступил великий праздник — День Сенко.
   К этому времени внимание к неизвестному источнику плазмы заметно поубавилось, и Менгене согласился предоставить Айе выходной.
   В праздничный день она оделась особенно тщательно, подобрав цвета, которые шли ей больше других: черный, ярко-красный, зеленый и золотистый. Аккуратно уложила волосы большими кольцами. В другие дни ей обычно не до укладки, а теперь она уж постаралась. На руку надела браслет с маленьким желтоватым диском, подаренный ей в лучшие дни Гидом. А на шею, под блузку — дешевый металлический амулет. Оценивающе посмотрела на свое отражение в зеркале и, вполне довольная, немного погримасничала. Затем повесила на плечо сумку и вышла из дома. Батарейки прихватила с собой в надежде провернуть в ходе праздника это выгодное дельце.
   Выйдя из вагона подземки и поднявшись на поверхность, Айя обнаружила, что улицы уже полны народа. Погода стояла чудесная. Под Щитом белели всего несколько легких облачков.
   Улицы приобрели праздничный вид. На балконах стояли женщины в ярких развевающихся платьях. Ни у одного мужчины не могло возникнуть сомнение в том, что они сегодня веселы и доступны.
   Сами мужчины бродили по улицам с живописными уборами на головах, напоминающими хохолки с кисточками. Многие из них обнажили свои торсы и виртуозно расписали их красками. Главное занятие мужчин сегодня заключалось в том, чтобы петь и пить. Тем более что в музыке недостатка не ощущалось. Жители вытащили и установили на балконах, подоконниках все, что только могло издавать какие-нибудь звуки. Эти звуки, называемые сегодня музыкой, сотрясали воздух и стекла и, как ни странно, создавали у многочисленных прохожих приподнятый настрой.
   Айе казалось, что дрожал и сотрясался сам тротуар. Ее губы невольно растягивались в улыбке, а тяжелая сумка не мешала ей слегка пританцовывать.
   По случаю праздника власти закрыли улицу для движения транспорта, и пешеходы сполна воспользовались предоставленным им правом. Во всяком случае, они немедленно покрыли ее слоем мусора.
   Айя упорно пробивалась через толпу танцующих на тротуаре, наступала на ноги и получала шлепки ниже спины. Потом прошла мимо группы парней на ходулях, изображавших сказочных животных с рогами и длинными, до самой земли, хвостами из мягкого поролона.
   В небе время от времени что-то гремело и сверкало. Айя вместе с другими поднимала вверх голову и видела хорошо знакомую рекламу «Хозяев Нью-Сити». Громадное и решительное лицо Керзаки хмуро взирало сверху на ликующий народ.
   Маршрут, по которому вот-вот должны пройти праздничные колонны, пролегал мимо все тех же лесов, преображенных по случаю праздника до неузнаваемости. Сегодня леса представляли собой балконы, украшенные перилами из кованого железа.
   В одном из зданий, окна которого выходили на улицу, жила кузина Айи Элла. Ее квартира заслуживала восхищения. И все лишь потому, что ее муж Ников служил полицейским и недавно его убили при исполнении обязанностей. Выданной ведомством страховки хватило и на квартиру, и на безбедную жизнь, которую вела с тех пор Элда со своими детьми.
   После того как Элда вышла замуж, Айя, как и многие ее родственники, поставила на ней крест. В частности, Айя не верила, что кузина сможет найти кого-то, кто мог бы сравниться с ее прежним мужем. Но, как оказалось, вместе с пеплом погибшего мужа, который теперь в крошечной цементной урне хранился глубоко под землей, из личной жизни Элды ушли и некоторые другие вещи, которые объединяли ее с мужем.
   Выйдя из лифта, Айя услышала громкие голоса и громогласный рев музыкальных инструментов. Через незапертую дверь она вошла в помещение и сразу же оказалась в объятиях многочисленных родственников. Дети тянули ее за платье и громко визжали, стараясь перекричать друг друга. Айя целовала всех по очереди, выслушивала комплименты и отвечала на вопросы. Между делом она ухитрилась пристроить сумку за диван, где та не бросалась в глаза. Айе очень не хотелось, чтобы кто-либо из присутствующих случайно заглянул в нее.
   Наконец очередь дошла до матери, Гурры. Она единственная из собравшихся во время приветствия хмурилась.
   — Ты приезжала сюда на днях, а ко мне не зашла! — начала мать с упрека, обнимая дочь с показной сдержанностью.
   Хотя Гурра прожила немало лет среди джасперийцев, но говорила с заметным барказианским акцентом.
   — Мама, я же приезжала по работе, — оправдывалась Айя. — Откуда у меня может быть время на визиты?
   Гурра сердито фыркнула.
   — По работе, говоришь? — сердито наседала она. — Ландро сказал мне, чем ты занималась. Все выискиваешь, кого бы посадить в тюрьму? И это ты называешь работой!
   — Ты неправа, мама, — старалась Айя сохранить спокойный тон. — Я выискивала незарегистрированные источники, чтобы кто-нибудь не взорвал Берсари-стрит.
   — А ты была там, когда это произошло недавно? — спросила сестра.
   Айя обрадовалась представившейся возможности прекратить разговор с матерью, зная, что никогда не сможет переубедить эту упрямую женщину. Повернувшись к сестре Хенли, Айя невольно бросила взгляд на ее живот, который красноречиво говорил о ее беременности. Но Хенли могла позволить себе это, ее муж — надежный парень. Она на год старше Айи и на голову выше ее. При своем росте Хенли двигалась с удивительной грацией, чем вызывала зависть всех подруг.
   — Да, я как раз стояла у окна, когда шла та Женщина, — ответила Айя. — Взрывом выбило стекло…
   Хенли ахнула и всплеснула руками. Пальцы у нее оказались опухшие и деформированные артритом.
   — Волосы у меня были зачесаны вверх, так что обожгло шею; — продолжала Айя. — Но, конечно, могло быть и хуже.
   Она показала сестре ожог.
   Услышав, о чем шел разговор, к дочерям подошла Гурра. Теперь она являла собой образец сострадания.
   — А почему ты мне ничего не рассказала? — плаксивым тоном спросила старуха Айю.
   Затем заставила ее наклониться и лично осмотрела место ожога. Хенли подмигнула сестре.
   Сколько Айя себя помнила, ее сестра никогда не принимала слова матери всерьез, что бы та ни говорила. Впрочем, для этого имелись основания. Гурра разыгрывала драмы нередко на пустом месте. В зависимости от обстоятельств она впадала нередко то в отчаяние, то в восторг. И все это нередко с единственной целью: привлечь к себе внимание. Ко всем семерым детям она относилась одинаково, не выделяя ни старших, ни младших. Пятая из детей, Айя познала это на себе.
   Между тем Гурра провела рукой по шее Айи и покачала головой.
   — У тебя кожа да кости, — сочувственно произнесла она. — Тебе надо больше есть.
   — Я питаюсь вполне прилично, — сказала Айя, выпрямляясь и поправляя волосы.
   — Айя! — окликнул в этот момент один из племянников с лесов. — Иди сюда скорее! Смотри, Линксоиды!
   Девушка прошла на импровизированный балкон и стала смотреть вниз. Там творилось что-то невообразимое. Там Линксоиды раздавали детям пакетики со сладостями, танцевали и пели.
   А небо тем временем заполняла самая разнообразная реклама. Рекламировалось все, что только можно рекламировать: табак, вино, развлечения и прочее.
   На волосы Айе сверху упали капли воды. Она подняла голову и увидела человека, который на крыше поливал дерево. Даже не одно, а несколько шелковичных деревьев, которые он высадил там для того, чтобы разводить шелковичных червей.
   Но вот наконец начался праздничный парад. Первыми шли Воины. Раскрашенные яркими красками, украшенные плюмажами и золотыми монетами, мужчины изображали некое подобие шеренг. Многие из них в качестве оружия держали в руках игрушечные металлические копья, которые, согласно легенде барказиан, Карио передал Сенко перед битвой со Стражем Леса.
   Айя отступила на полшага от перил и незаметно наблюдала за родственниками, которые живо и непосредственно выражали свое отношение к парадной колонне. Девушка думала о том, что, возможно, кто-нибудь из них знает, где можно продать плазму. Вопрос только в том, кто именно? И как это дело провернуть без лишнего шума?
   Так кто же? Может быть, Элда? Она теперь вдова. С другой стороны, круг ее знакомых ограничивался сослуживцами ее покойного мужа. А это уже плохо, просто неприемлемо. Полицейские узнают о плазме, от них не отвертишься.
   Тогда Ландро? Когда-то имел довольно надежные контакты. Но, насколько ей известно, после выхода из тюрьмы он старался с законом не конфликтовать. К тому же его прежняя информация, надо полагать, безнадежно устарела.
   У нее еще есть брат Стони. Он уже не раз сидел в тюрьме, ему известны все ходы и выходы. Вот только на его интеллект и порядочность полагаться ни в коем случае не стоит. И вообще он — мелкая сошка в криминальном мире.
   Колонна Воинов исчезла в дальнем конце улицы, и люди вышли из домов, чтобы продолжить веселье. Самое время выпить чего-нибудь освежающего. Айя взяла стакан пива, покинула вместе с остальными балкон и уселась на диване. Родственники вели неторопливый разговор, и это позволяло ей не отвлекаться от своей главной мысли. Она все еще ломала голову над выбором партнера по сделке.
   В комнату вплыла ее бабушка Галайя в сопровождении Эсмона и Спано, которые являлись племянниками Айи. Вместе с Эсмоном оказалась незнакомая женщина в красном тюрбане. Сам он выглядел великолепно в костюме, расшитом золотыми и серебряными цехинами, и в накидке с пышными кружевами.
   — Судя по твоему виду, тебе стоило принять участие в параде Воинов, — сделала ему комплимент Айя, целуя его в щеку.
   — В следующем году я обязательно запишусь в новички, — ответил он. — А теперь познакомься. Ее зовут Корса.
   И Эсмон представил свою подругу.
   Теперь Айя получила возможность не спеша рассмотреть на тюрбане женщины драгоценные каменья в дорогой оправе, а также Триграм, Зеркало Близнецов и некоторые другие геомантические знаки.
   «Теперь ясно, кто помог Эсмону так одеться», — мысленно произнесла Айя.
   Пожав руку гостьи, она обратила внимание, что почти на всех ее пальцах — кольца и перстни из драгоценных металлов. Глаза Корса несколько неумеренно подвела краской. Ее ресницы часто вздрагивали, а зрачки то сужались, то расширялись. Вообще глаза подружки Эсмона оказались довольно живыми, и в них светилась любознательность.
   — Вы побывали в некоем интересном месте, да? — спросила она вдруг Айю.
   Та оставила вопрос без ответа. Ей не понравился разговор на эту тему вот так, с ходу. Айя подошла к бабушке и обняла ее.
   — Вы не хотите перейти на балкон, нана? — спросила внучка. — Я приготовлю там для вас место.
   — Нет, уж лучше я выпью вина, — ответила бабуся.
   Айя принесла ей большой кувшин с красным вином и складной стул. Старушка стала с явным удовольствием отхлебывать вино из стакана, бросая снисходительные взгляды на веселящихся. На колени ей взбирался то один, то другой правнук. Они задавали ей всевозможные вопросы и теребили ее простенькие, дешевые бусы. Придерживая детишек, бабушка Галайя выразительно посмотрела на Айю.
   — Этот твой спонсор с тобой? — спросила она.
   — Он еще в Гераде, — ответила Айя.
   Бабушка фыркнула:
   — Ну что ж, еще хорошо, что хоть работает.
   — Он очень много работает, нана.
   Айя произнесла это с опущенными глазами, теребя диск на браслете. Старушка пристально посмотрела ей в лицо и покачала головой.
   — Перекладывать бумаги с места на место — это не работа, — осуждающе заметила она.
   Айя промолчала. Она думала о том, а что вообще можно считать работой? Ходить по ресторанам и клубам, угощать разных чиновников — это работа?
   — У Эсмона, похоже, дела идут неплохо, — произнесла она вслух.
   — Эта его женщина — колдунья, — усмехнулась Галайя. — Она неплохо зарабатывает.
   — И на кого же, интересно, сейчас работают колдуньи? — многозначительно спросила внучка. — Кто им так хорошо платит?
   — Корса работает сама по себе, — просто сказала бабушка. — Точнее, вместе с сестрой. Сестра вроде как жрица.
   Бабушка Галайя еще отпила вина, почмокала губами и ловко поймала малыша, который собрался свалиться с ее колен на пол.
   — Если бы она на кого-то работала, то едва могла бы так баловать Эсмона, а? — выразительно посмотрела старушка на внучку.
   — Да, пожалуй, вы правы, — согласилась та.
   Галайя усмехнулась, показав при этом пожелтевшие редкие зубы.
   — Эсмону не стоит шутить с ней, — в раздумье произнесла она. — Ведьмы ведь знают кое-какие штучки, не правда ли?
   Айя промолчала. На языке у нее вертелся один вопрос, но она все не решалась задать его. Наконец все-таки решилась.
   — Как считаете, на нее можно положиться? — произнесла Айя, не поднимая глаз.
   Бабушка бросила на нее проницательный взгляд.
   — А что такое? — спросила она. — Хочешь сделать так, чтобы твой длинноносый вернулся домой?
   — Ничего подобного, — энергично возразила внучка. — Но всем иногда…
   Внучка замолчала, подбирая слова, которые точнее передали бы ее желание.
   — Каждому иногда кое-что нужно, — продолжила она. — А я хотела бы получить это не от какой-то пасколь.
   Барказианское словечко «пасколь» означало мошенницу или женщину, которая живет своей головой. Иногда это слово произносилось с завистью, еще чаще с восхищением. В житейских ситуациях нередко означало, что пасколь живет за счет спонсора, который при этом чувствует себя счастливым человеком.
   Галайя посмотрела на Айю так, словно перед ней сидела простушка.
   — Корса — колдунья, — подтвердила бабушка. — У нее заведение, Храм Мудрой Судьбы. Она берет денежки у несчастных и отчаявшихся и обещает им всяческие чудеса. И ты еще сомневаешься в том, что она настоящая пасколь?
   Айя кивнула. Долгие годы ее мать приобщалась к самым различным, порой противоположным, культам. Со временем Айя поняла, что именно влекло Гурру и многих других. Всех этих людей объединяло несчастье. Да, неудачники, разуверившиеся в жизни, не понимавшие действительности, причин своих бед. Им требовалось нечто волшебное, магическое, особенное. Потому что на деле они были ничем.
   Особенно трудно в этом отношении пришлось барказианам, поскольку их, детей Карио, все другие считали немного колдунами. Сами же они до такой степени уверовали в свою необычность, что никак не хотели смириться с фактической собственной заурядностью. Хитрый Народ.
   Но что, если все считают тебя хитрым, а в тебе хитрости ни на грош? Если все превозносят твой ум, а ты им вовсе не блещешь? Если все ждут от тебя хотя бы маленьких чудес, а ты не можешь удержать возле себя любовника или мужа? То кто ты тогда? И куда ты идешь?
   Тогда одна дорога — в Храм. Например, в Храм Мудрой Судьбы.
   Или в любой другой.
   Айя посмотрела на улицу. Все равно. Бабушка Галайя, как всегда, права.
   Бабушка — осколок прошлого. После смерти митрополита Фасты, когда барказиане оказались разбиты, Галайя вывела детей из разгромленного города и пришла с ними к джасперийцам. Ее муж до конца сражался в рядах Священной Лиги Карио. Потом он шесть лет провел в тюрьме. Все эти годы Галайя одна воспитывала детей, проживая в чужом для нее районе, среди чужих людей, оставаясь для них чужой. Ее мужа в конце концов выпустили из тюрьмы. Это случилось после падения Фастани и оккупации Барказии Региональной Федерацией. Когда ее муж пришел домой, ей пришлось нянчиться с ним, как с ребенком. Это продолжалось шесть лет. Потом он умер от воспаления легких.
   В дверях появилась Элда с подносом пирожных. Это событие вызвало у детишек буйный восторг. Галайя снисходительно кивнула, и малышня набросилась на сладости. Старуха улыбнулась, отпила вина и в упор посмотрела на внучку.
   — Значит, у тебя неприятности? — прямо спросила она.
   — Не-ет, — удивленно мигая, ответила Айя.
   — Эти длинноносые на службе обращаются с тобой хорошо? — спросила старуха, не отводя взгляда.
   — Как и следовало ожидать, — уклонилась внучка от прямого ответа.
   — Ты случайно не беременна? — допытывалась старуха.
   — Конечно нет, — вскинула Айя голову. — Я даже… уже несколько месяцев…
   — Хорошо, — кивнула бабка. — На детишек времени еще хватит. Это когда у тебя будет муж барказианец.
   — Да, конечно, — улыбнулась внучка.
   Нетерпимость старухи к чужим почему-то не показалась ей такой уж неприятной. Интересно, чем это объяснить? Может быть, искренностью старухи?
   С улицы в квартиру ворвалась громкая барабанная дробь. Ей вторил плач барказианской скрипки. Кричали дети.
   Следующая парадная колонна — колонна Трансвеститов. Все высыпали на балкон посмотреть на них. Шли мужчины с немыслимо пышными грудями в широченных развевающихся юбках. И женщины с неимоверно широкими накладными плечами и с фаллосами метровой длины. Зрители на балкончиках пришли в неописуемый восторг. Леса угрожающе качались.
   У Айи от выпитого шумело в голове. Наверное, следовало хорошо поесть.
   За Трансвеститами пошли Духи Леса. Их выкрашенные в зеленый цвет волосы торчали в разные стороны. Над головами плыли гигантские воздушные шары с изображениями различных проявлений человеческой натуры. Шары проплывали совсем рядом с балконами, дразня детей близостью и недоступностью.
   Айя поймала себя на том, что смотрит вовсе не на улицу, а на Корсу. Та стояла у самых перил, держа на руках какого-то малыша. Ее глаза блестели, на щеках яркий румянец. Ребенок пытался стащить с ее головы тюрбан, и она добродушно уворачивалась от его ручонок.
   «Ну что ж, по крайней мере, в ней нет злости», — мысленно произнесла Айя.
   Конечно, Корса не то что эти из полиции с их тупыми деревянными физиономиями и калькуляторами вместо мозгов. Впрочем, большинство колдуний ничуть не лучше. Стоит только послушать, как они обещают снять заклятия или вызвать духа давно умершего предка за несколько сотен далдеров и без всякой плазмы.
   Между тем парадное шествие на улице заканчивалось. Айя направилась было к Эсмону, но того окружили восхищенные родственники, и поговорить с ним наедине просто не представлялось возможным. А к холодильнику пробивалась за пивом Корса. Айя подошла к ней и взяла стакан. Корса улыбнулась ей.
   — Эсмон, похоже, счастлив, — произнесла Айя.
   И тут же мысленно сама отчитала себя. Хорошенькое начало, будто ничего лучшего не могла придумать. Ну да ладно.
   — Надеюсь, что так, — сказала Корса.
   — Вы… как это… жрица? — выдавила из себя Айя.
   — Жрица — это моя сестра, — спокойно ответила женщина. — А я геоматерга. И занимаюсь магией.
   — Для этого надо где-то учиться? — заглянула ей в глаза Айя.
   Корса взяла ее под руку и улыбнулась.
   — Нет. Это у нас наследственное и передается из поколения в поколение. Вот и мы с сестрой унаследовали от матери.
   — Управление безопасности вам не очень надоедает?
   — Почему вы спрашиваете об этом?
   Создалось впечатление, что Корса прикрылась маской: губы изображали улыбку, но в глазах стояла стеклянная стена. Айя уже сама сообразила, что сказала не то.
   — Не знаю, просто пришлось к слову, — ответила Айя, чтобы снять ненужную напряженность.
   Для себя она уже решила, что продавать этой женщине плазму нельзя.
   Корса между тем бросила на девушку проницательный, острый взгляд и нахмурилась.
   — Мы стараемся не иметь с ними никаких дел, — покачала она головой. — Стоит только раз купить нелицензированную плазму, и не отвяжешься потом до конца.
   Она попробовала пива и подняла глаза на Айю.
   — Их жертвы нередко обращаются к нам, — произнесла она серьезным тоном. — Хотят одного, чтобы мы смягчили каменные сердца этих людей. Но у них нет сердца.
   И Корса покачала головой.
   — Нет, — согласилась Айя, вспомнив Хенли.
   Колдунья задумчиво посмотрела на нее.
   — А почему вас это заинтересовало? — вернулась она к вопросу, который уже задавала. — Ведь вам нет никакого дела до религиозных учений, верно?
   — Сегодня, наверное, нет, — пожала девушка плечами.
   С улицы снова донесся барабанный бой, послышались звуки приветствий.
   — Странно, — заметила гостья. — Вовсю идет гулянье, веселье… А ведь мы празднуем величайшую трагедию в истории человечества.
   — Да? — невольно вскинула Айя брови.
   — Конечно, — подтвердила Корса. — Ведь Сенко потерпел неудачу. Он разбил Стража Лесов и Принца Океанов, и что же он сделал после этого? Он бросил вызов Восшедшим. И они наказали его. А затем установили над нашими головами Щит, чтобы мы больше не смели беспокоить их… Так чему же мы радуемся? Почему не плачем?
   — Может быть, потому, что у нас выходной, — усмехнулась Айя.
   — Может быть, так оно и есть, — расхохоталась Корса.
   — Извините, мне нужно помочь на кухне, — нашла подходящий предлог Айя и отошла.

 

 
   Кабина лифта в этом доме маленькая, а желающих спуститься оказалось много. Айе все никак не удавалось втиснуться в кабину. После четвертой неудачной попытки она решила пойти пешком. В конце концов, двенадцатый этаж это не так уж и высоко. К тому же — вниз, а не вверх. Выйдя на улицу, направилась к магазинчику на углу. Там продавали спиртное и сигареты, как раз то, что ей нужно.
   Небо расцвечено рекламой. Какой-то парень на ходулях брел мимо и распевал песню. При этом он бил себя кулаком в грудь. За ним волочился по земле длинный поролоновый хвост.
   На углу под гремящий ритм бухающей откуда-то сверху музыки танцевала группа «искаженных». Это маленькие серые безволосые люди с гладкой кожей. Когда Айя увидела их, у нее мурашки пробежали по спине. Прежде ей не доводилось встречать людей, ставших жертвами генетических экспериментов, это ее первая встреча.
   На углу девушка купила упаковку пива и большую пластмассовую коробку соленых крилевых вафель. По случаю праздника цена на пиво подскочила очень заметно.
   В то время когда она стояла в длинной очереди к кассе, на улице раздались глухие удары, извещавшие о параде Убийц. Айя поспешила на эти звуки. Полиция уже расчищала улицу от толпы, и Айе пришлось направиться к перекрестку.
   По пути она заметила старого Чарбука Отшельника, который сидел на колонне возле института Сбережений. Его вид вызвал у девушки волну теплых чувств. Ей почему-то показалось, что он уже давно умер. Теперь она радостно помахала ему рукой.
   — Эй, Чарбук, ты помнишь меня? — выкрикнула она.
   К ней повернулось сморщенное лицо с глубоко запрятанными в череп глазами. Голова старика представляла собой сплошную лысину, зато его борода спускалась до колен. От постоянного пребывания под льющимся от Щита светом его кожа стала темно-коричневой. Этот чудак жил тем, что бросали ему люди в пластмассовое ведерко, которое он спускал с колонны на веревке. Сколько лет он сидел на колонне, Айя не знала. Ей казалось, что всегда.
   — Хе-гей, Айя! — поприветствовал ее старик. — Давненько не навещала приятеля. Где ты пряталась все это время?
   — Училась, а сейчас работаю в Службе Плазмы, — ответила Айя с улыбкой.
   — Я слышал, что ты живешь с длинноносым любовником, — сказал старик. — Он хоть богат?
   Она широко улыбнулась. Каждый проживающий в округе рано или поздно приходит к Чарбуку, так что Отшельнику известно все и обо всех. Разговор с людьми заменяет ему, кажется, беседы с богами. Поэтому он стал величайшим сплетником в мире.
   — Нет, не богат, — ответила девушка.
   — Тогда на что он тебе? — удивился старик и похлопал по колонне. — Поднимайся-ка лучше сюда, милочка. Снимай одежду и будешь жить со мной. Все эти годы я только и делал, что копил потенцию, так что осчастливлю тебя получше любого джасперийского спонсора.
   Отшельник хихикнул и изобразил неприличные, но весьма выразительные движения. Айя не смогла удержаться от смеха. Потом она взяла свое пиво и положила старику в ведерко.
   — Ты так долго сидишь там, тебе нужна девушка, — посочувствовала она ему. — Лучше обрезал бы бороду и нашел себе приличную работу.
   — Обрезать бороду? — воскликнул он. — Ни за что! Ты бы удивилась, узнав, сколько женщин желает погладить ее.
   Отшельник многозначительно подмигнул Айе и поднял ведерко с пивом наверх. Для мусора и прочих отходов у него имелось другое ведро, которое он опускал два раза в сутки. Младший клерк из института Сбережений опорожнял его и следил за тем, чтобы возле колонны не воняло.
   Айя попрощалась со стариком и нырнула в толпу.
   Колонна Убийц уже почти прошла. Они несли большие воздушные шары с карикатурами на известных политических и других деятелей. Любой желающий из толпы мог по дороге намалевать на карикатуре все, что только хотел. Одни, выражая свои чувства к героям карикатур, пронзали их стрелами, другие — кинжалами, третьи наносили удары боевыми топорами.