- Но разве можно сравнить это с тем, что вы рассказали мне сейчас? - возразил я.
- Можно! Объясните, пожалуйста, насколько существенна разница между тем, когда вас принуждают к чему-то неприятному, и тем, когда вас принуждают к гибели? Давайте, давайте, друг мой, похоже за время своего отсутствия вы отвыкли от невероятного. Рационализм полностью завладел вами. А здесь невероятное поджидает нас на пороге чуть ли не каждое утро.
Я воспользовался возможностью переменить тему.
- Настолько невероятное, что Уиллерс, наверное, отказался от своей идеи всеобщей истерии? - спросил я.
- Он отказался от нее незадолго до своей смерти, - ответил Зеллаби.
Это известие меня ошеломило. Я собирался спросить у Бернарда о докторе, но за разговором забыл.
- Я не знал, что он умер. Ему же было чуть больше пятидесяти, верно? Как это случилось?
- Принял слишком большую дозу снотворного...
- Он... вы хотите сказать... Но Уиллерс не из таких людей!
- Согласен, - сказал Зеллаби. - В официальном заключении было сказано: "нервное расстройство". Фраза многозначительная, но ничего не объясняющая. Можно, конечно, переутомиться настолько, что результатом станет нервное расстройство, но в действительности никто ни малейшего понятия не имеет, из-за чего он это сделал. Бедная миссис Уиллерс, конечно, тоже. Поэтому пришлось удовлетвориться официальным заключением. - Он помолчал и добавил: - Только когда я понял, каким будет заключение по делу молодого Паули, я начал задумываться насчет Уиллерса.
- Неужели вы думаете, что это тоже Дети? - сказал я.
- Не знаю. Но вы сами сказали, что Уиллерс был не из таких. Выясняется, что наша жизнь здесь в значительно большей опасности, чем можно предположить. Неприятная неожиданность. Представьте себе, что вместо Джима Паули в этот трагический момент там, в машине, могла оказаться Антея, или кто-нибудь еще... Ведь и она, и я, и любой из нас может случайно причинить Детям боль или вред, в любой момент. Этот несчастный парнишка ни в чем не виноват. Он изо всех сил пытался никого из них не зацепить, но не сумел. И в приступе гнева они убили его. И значит, мы должны что-то решать. Что касается меня, то мне в любом случае не так уж долго осталось жить, а это, пожалуй, самое интересное явление, с которым я когда-либо сталкивался в жизни. Мне бы очень хотелось посмотреть, что будет дальше. Но Антея еще слишком молода, да и Майкл пока что полностью зависит от нее...
- Вы всерьез думаете о том, чтобы уехать? - вмешался Бернард.
Зеллаби нахмурился.
- Мы уже отправили Майкла, но пришло ли время уехать Антее, я еще не решил. Последние несколько лет мы живем словно на склоне действующего вулкана. Разум подсказывает, что внутри его растет огромная сила, и рано или поздно извержение произойдет. Но время идет, а ничего не происходит, кроме случайных толчков, и вы начинаете думать, что извержение, казавшееся неизбежным, может быть не случится вообще. Но я задаю себе вопрос: история с Джимом Паули - это просто более сильный толчок, или первый признак извержения? Не знаю.
Несколько минут спустя на веранде появилась Антея Зеллаби, также мало изменившаяся с тех пор, как я видел ее последний раз. Она была настолько занята своими мыслями, что лишь с видимым усилием сумела переключить внимание на нас, и после короткого обмена любезностями снова ушла в себя. Атмосферу несколько разрядило появление подноса с чаем.
- Ричард и полковник тоже были в мэрии, - сказал Зеллаби. Заключение, конечно, оказалось таким, какого и следовало ожидать. Ты уже слышала об этом?
Антея кивнула.
- Да. Я была на ферме Дакр, у миссис Паули. Мистер Паули сообщил все новости. Бедная женщина никак не может придти в себя. Она очень любила Джима. Я ее с трудом удержала - она хотела идти на дознание и публично обвинить Детей. Мы с мистером Либоди еле-еле убедили ее, что лучше этого не делать, что она только навлечет на себя и свою семью множество неприятностей и никому этим не поможет. Нам пришлось все время находиться рядом с ней.
- В мэрии был другой сын Паули, Дэвид, - сказал Зеллаби. - Помоему, он хотел выступить, но отец его удержал.
- Сейчас я уже думаю, что кто-то должен об этом сказать, произнесла Антея. - Рано или поздно это случится. Речь идет уже не о собаке или быке.
- Собаке или быке? - переспросил я.
- Собака укусила одного из них за руку; через пару минут она выбежала на дорогу перед трактором и была задавлена. Бык погнался за их компанией, потом вдруг свернул в сторону, снес две ограды и утонул в пруду у мельницы, - необычно коротко пояснил Зеллаби.
- Но, - сказала Антея, - это было убийство. Нет, я не хочу сказать, что они с т а р а л и с ь именно у б и т ь. Вполне возможно, они просто испугались или рассердились, и именно так они неосознанно реагируют, когда кто-то из них страдает. Но тем не менее, это было убийство. Весь поселок это понимает, и все видят, что они не несут никакого наказания. Мы не можем позволить этому продолжаться. Ведь они даже не испытывают никаких угрызений совести. Вообще. Вот что меня больше всего пугает. Они просто взяли и убили человека, и все. И с сегодняшнего дня они з н а ю т, что убийство ненаказуемо. Что произойдет с тем, кто попробует противостоять им всерьез?
Зеллаби задумчиво пил чай.
- Знаешь, дорогая, хотя мы и имеем прямое отношение ко всему происходящему, никакой ответственности мы не несем. Даже если когда-то мы ее и несли - что тоже под очень большим вопросом - то ее давным давно взяли на себя власти. Вот полковник представляет некоторые из них - Бог его знает, почему. А сотрудники Фермы не могут не знать того, что знает весь поселок. Они тоже направят свой отчет, так что, несмотря на заключение следствия, власти будут в курсе истинного положения дел. Подождем. Посмотрим, как они отреагируют. Кроме того, дорогая, умоляю тебя самым серьезным образом, не делай ничего, что может вызвать конфликт между тобой и Детьми.
- Не буду, - покачала головой Антея. - Я к ним испытываю трусливое уважение.
- Голубя нельзя назвать трусом за то, что он боится ястреба, сказал Зеллаби и перевел разговор на более общие темы.
Я собирался заглянуть к Либоди и еще к одному или двум знакомым, но к концу чаепития стало ясно, что все прочие визиты придется отложить на следующий раз, если мы не хотим вернуться в Лондон намного позже, чем предполагали.
Не знаю, что чувствовал Бернард, когда мы, распрощавшись с Зеллаби, ехали по дороге назад. С тех пор, как мы приехали в Мидвич, он говорил мало, и его мнение о событиях оставалось для меня загадкой. Я же испытывал приятное ощущение от того, что возвращаюсь к нормальной жизни. В Мидвиче у меня постоянно возникало странное чувство, словно я попал в какой-то ирреальный мир и опять оказался в прошлом. И если мне приходилось с трудом снова примиряться с существованием Детей, то для Зеллаби все это было уже давно позади. Невероятное стало для них обыденным. Согласившись жить по соседству с Детьми, они взвалили на себя огромную ответственность, и теперь их должно было тревожить, не приведет ли такой modus vivendi* к краху. Напряжение, впервые возникшее у меня в напряженной атмосфере зала мэрии, не проходило.
Думаю, что Бернарда тоже проняло. Я заметил, что он с большой осторожностью ехал через поселок, особенно, мимо места, где произошла трагедия с молодым Паули. Повернув на дорогу в Оппли, он слегка увеличил скорость, и вот тут-то мы увидели четыре приближающие фигуры. Даже на расстоянии можно было безошибочно сказать, что это четверка Детей.
- Не притормозишь, Бернард? - попросил я. - Хочу на них посмотреть поближе.
Бернард сбавил скорость, и мы остановились у самого поворота на Хикхэмскую дорогу.
Дети шли в нашу сторону. В одинаковости их одежды было что-то казенное; мальчики были в голубых рубашках и серых фланелевых брюках, девочки - в коротких плиссированных юбках -------------------------
*Образ жизни (лат.). и светло-желтых блузках. До сих пор я видел только двоих Детей около мэрии и не успел как следует рассмотреть их лица.
Дети подошли ближе, и оказалось, что они еще больше похожи друг на друга, чем я ожидал. Все четверо были одинаково загорелы и хорошо сложены. Странный блеск кожи, заметный еще во младенчестве, теперь почти полностью был поглощен загаром. У них были одинаковые темнозолотистые волосы, прямые узкие носы и довольно маленькие рты. Пожалуй, больше всего говорил о их чужеродном происхождении разрез и цвет глаз, но то была абстрактная чужеродность, не вызывающая ассоциаций ни с одной из известных рас. И я бы не сумел отличить одного мальчика от другого и сомневаюсь, что отличил бы лицо мальчика от лица девочки, если бы не разные стрижки.
Вскоре я уже хорошо видел их глаза. Я успел забыть насколько удивительны они были у младенцев, помнил только их необычный желтый цвет. Но глаза были не просто желтыми, они светились золотым сиянием. Зрелище было странным и тревожным, но была в нем и особая красота. Глаза Детей больше всего походили на живые полудрагоценные камни.
Я продолжал зачарованно вглядываться в их лица, пока они с нами не поравнялись. Скользнув по машине коротким, безразличным взглядом, Дети свернули на Хикхэмскую дорогу.
Рядом с ними я ощутил неясное беспокойство. Объяснить его причину я бы не смог, но перестал удивляться тому, что во многих семьях им без всяких протестов позволили уйти и жить на Ферме.
Мы еще немного посмотрели им вслед, потом Бернард протянул руку к ключу.
Неожиданный выстрел заставил нас подскочить. Резко повернув голову, я увидел, как один из мальчиков падает на дорогу лицом вниз. Остальные трое Детей застыли на месте.
Бернард открыл дверцу машины. Неподвижно стоявший мальчик обернулся и взглянул на нас. Под тяжелым взглядом его золотых глаз я вдруг почувствовал мгновенную слабость и смятение. А потом мальчик перевел свой взгляд немного дальше.
Из-за изгороди с противоположной стороны дороги раздался второй выстрел, чуть-чуть глуше, и затем откуда-то издали послышался крик.
Бернард выскочил из машины, и я бросился за ним. Одна из девочек опустилась на колени возле упавшего мальчика. Когда она дотронулась до него, он застонал и вздрогнул, и на лице стоящего мальчика отразилось страдание. Он тоже застонал, как будто пуля попала в него. Обе девочки заплакали.
Потом откуда-то издалека, из-за деревьев, скрывавших Ферму, жутким многократным эхом отдался стон, смешанный с хором плачущих юношеских голосов.
Бернард остановился. Я почувствовал, что волосы у меня встают дыбом.
Снова раздалось многоголосое завывание, сквозь которое на высокой ноте пробивался плач, а потом мы услышали топот множества ног.
Мы с Бернардом даже не пошевелились. Сначала меня удерживал на месте страх, потом - ощущение, что я здесь абсолютно лишний и просто случайно оказался свидетелем того, чего совершенно не понимаю.
Мы стояли и смотрели, как полдюжины мальчиков, совершенно неотличимых друг от друга, подбежали к упавшему и подняли его с земли. И лишь когда они унесли его, я услышал совсем другой плачущий голос, доносившийся из-за изгороди с левой стороны дороги.
Вскарабкавшись на насыпь, я заглянул через изгородь. В нескольких ярдах от нее, закрыв лицо руками, стояла в траве на коленях девушка в летнем платье; тело ее сотрясали рыдания.
Вместе с Бернардом мы перебрались через низкий забор. Теперь я мог видеть человека, лежавшего ничком перед девушкой; из-под его тела торчал приклад ружья.
Девушка, услышав шаги, мгновенно перестала рыдать и в ужасе подняла голову. Увидев нас, она обмякла и снова беспомощно заплакала.
Я посмотрел на тело. Это было очень неприятное зрелище. Наклонившись, я попытался прикрыть пиджаком то, что осталось от головы, а Бернард поднял девушку на ноги и, осторожно поддерживая, отвел ее в сторону.
На дороге послышались голоса, и, подойдя к изгороди, мы увидели нескольких человек.
- Это вы стреляли? - спросил один из них.
Мы отрицательно покачали головами.
Стоявшая с ним рядом девушка всхлипнула.
- Кто? - спросил тот же человек.
- Это Дэвид, - выговорила девушка сквозь рыдания. - Они его убили. Они убили Джима, а теперь и Дэвида... - И она снова залилась слезами.
Один из мужчин вскарабкался на насыпь.
- О, Эльза, это ты, девочка! - воскликнул он.
- Я пыталась остановить его, Джо... Я пыталась остановить, но он меня не слушал, - плача сказала она. - Я знала, что они его убьют, но он не слушал... - речь ее стала бессвязной, и она, дрожа, прижалась к Бернарду.
- Нужно увести ее отсюда. Она в шоке, - сказал я. - Кто-нибудь знает, где она живет?
- Да, - сказал Джо и решительно взял девушку на руки, как будто она была ребенком. Он спустился с насыпи и отнес ее, плачущую и дрожащую, к своей машине. Бернард повернулся к другому мужчине.
- Вы не могли бы здесь побыть и никого сюда не подпускать, пока не приедет полиция?
- Конечно. Это был молодой Дэвид Паули? - спросил тот, поднимаясь на насыпь.
- Она сказала - Дэвид. Молодой парень, - ответил Бернард.
- Да, наверно, он. Ублюдки, - выругался мужчина, перебираясь через изгородь. - Лучше вызови копов из Трейна, начальник. У них там есть машина. - Он взглянул на тело. - Маленькие ублюдочные убийцы!
Меня высадили у поместья Кайл, и я вызвал полицию, воспользовавшись телефоном Зеллаби. Положив трубку, я обнаружил, что Зеллаби стоит рядом, протягивая бокал.
- Вы выглядите так, словно имеете к этому какое-то отношение, сказал он.
- Да, - согласился я. - Очень неожиданное. И очень неприятное.
- Как все произошло? - спросил он.
Я сообщил ему то немногое, что видел и знал. Через двадцать минут вернулся Бернард, который тоже не отказался от бокала бренди и смог рассказать несколько больше.
- Братья Паули, видимо, были очень привязаны друг к другу, начал он, и Зеллаби кивнул в знак согласия. - Похоже, что младший, Дэвид, счел это следствие последней каплей и решил, что если правосудие не намерено покарать убийц его брата, то он сделает это сам. Девушка Эльза - его подруга - пришла на ферму Дакр как раз в тот момент, когда он уходил. Увидев его с ружьем, она догадалась, в чем дело, и попыталась его остановить. Он слушать ее не стал и - чтобы не мешала - запер в сарае и ушел. Пока она выбиралась из сарая, прошло какое-то время, но она догадалась, что Дэвид, скорее всего, направился к Ферме, и через поля побежала туда. Уже оказавшись на т о м поле, она решила, что ошиблась, так как сразу его не увидела. Возможно, Дэвид лежал где-то в укрытии. Во всяком случае, она не видела его до первого выстрела, а когда заметила, он поднимался с земли с ружьем, все еще направленным на дорогу. И пока она бежала к нему, он развернул ружье и потянулся большим пальцем к спусковому крючку.
Некоторое время Зеллаби задумчиво молчал.
- С точки зрения полиции, здесь все предельно ясно. Дэвид считает Детей виновниками гибели брата, в отместку убивает одного из них и затем, чтобы избежать наказания, кончает жизнь самоубийством. Очевидно, не выдержали нервы. Что еще может подумать "здравомыслящий человек"?
- Если раньше я еще мог колебаться, - заметил я, - то теперь никаких сомнений у меня нет. Как этот мальчик на нас смотрел! Наверное, он на миг подумал, что стрелял один из нас; потом он понял, что этого не могло быть. Я не могу описать свое ощущение, но мне было просто страшно. Ты это тоже почувствовал? - повернулся я к Бернарду.
- Страшную слабость, - кивнул он. - Очень неприятно.
- Это было... - я замолчал, внезапно вспомнив. - Боже мой, я был настолько потрясен, что забыл сказать полиции о раненом мальчике! Наверное, нужно вызвать "скорую" на Ферму?
Зеллаби покачал головой.
- Там у них есть свой врач, - сказал он.
Несколько минут он молча размышлял, потом вздохнул и покачал головой.
- Присоединюсь-ка я к вам насчет выпивки. Не нравится мне все это, полковник. Совсем не нравится. Может, я и ошибаюсь, но сдается мне, что тут начинается самая настоящая кровная вражда.
18. Мидвич протестует
Обед в поместье Кайл перенесли, чтобы мы с Бернардом могли дать показания в полиции, и к тому времени, когда все это закончилось, я уже успел проголодаться. Гордон Зеллаби был также настолько любезен, что пригласил нас переночевать.
Происшествие заставило Бернарда изменить свои планы; он решил не возвращаться в Лондон, а быть ближе к событиям - если не в самом Мидвиче, то уж не дальше Трейна. Мне же был предоставлен выбор составить ему компанию или ехать назад поездом. Колебался я недолго. И кроме всего прочего, меня мучила совесть за не слишком вежливое скептическое отношение к Зеллаби, и я был рад, что предоставилась возможность исправиться.
Я потягивал шерри, с некоторым стыдом и отвращением размышляя о замечательных самозащитных свойствах разума: за прошедшие годы мои мозги настолько преуспели в рациональных объяснениях и я так тщательно постарался забыть мидвичские события, что они превратились для меня в совершенно незнакомое явление, которое я воспринимал с большим трудом. И теперь, после утреннего потрясения, я обещал себе, что отныне постараюсь лучше владеть собой и не позволю своей автоматической защитной системе помешать мне реально оценивать события.
Однако, за обедом Зеллаби приложили все усилия к тому, чтобы разговор не коснулся Мидвича и его проблем. Бернард казался погруженным в свои мысли, но я вполне оценил усилия Зеллаби и, слушая его рассуждения о пользе жестких общественных мер для обуздания разрушительной энергии молодого поколения, закончил трапезу в более ровном состоянии духа, чем начал.
Лишь когда с визитом пришел мистер Либоди, и мы перебрались в гостиную, на нас вновь навалился груз мидвичских проблем. Преподобный Хьюберт был очень озабочен и выглядел намного старше, чем можно было ожидать спустя восемь лет.
Антея Зеллаби налила ему кофе. Видно было, что викарий не знает, как начать разговор, но, когда он, наконец, отставил пустую чашку, я понял, что сдерживаться он больше не в состоянии.
- С этим надо что-то делать, - объявил мистер Либоди.
Зеллаби задумчиво посмотрел на него.
- Дорогой мой викарий, - мягко напомнил он, - об этом мы говорим уже несколько лет.
- Я хочу сказать, что надо что-то делать быстро и решительно. Мы приложили немало усилий, чтобы найти для Детей подходящее место и сохранить некоторое равновесие - и по-моему, у нас получилось не так уж плохо - но это временные меры, импровизация, дальше так продолжаться не может. Нам нужен кодекс, предусматривающий существование Детей и распространяющий на них действие законов так же, как и на всех нас. Если общепринятые нормы не распространяются на какую-то часть общества - это начало анархии. Подрывается доверие к властям, появляется неуважение к закону, и люди начинают думать, что кроме них самих никто не сможет их защитить. Именно это и произошло сегодня днем.
- Если помните, мы предвидели проблемы подобного рода, - снова сказал Зеллаби. - Мы даже послали соответствующий меморандум присутствующему здесь полковнику. И что же? Вы, полковник, передали его в высшие инстанции, на этом все и закончилось. Хотя, должен признаться, я их вполне понимаю, поскольку до сих пор не вижу способа заставить Детей подчиняться какому бы то ни было закону, если они сами этого не желают.
Мистер Либоди беспомощно сплетал и расплетал пальцы.
- Что-то должно случиться, - сказал он. - Взрыв может произойти в любую минуту. Достаточно искры, и последствия будут чудовищными. Почти все мужчины поселка собрались сегодня в "Косе и Камне". Никто их специально не звал - они пришли туда сами. И может быть, это тот случай, которого они ждали давно.
- Случай? - спросил я. - Не понимаю...
- Кукушата, - объяснил Зеллаби. - Вы же не думаете, что мужчины когда-либо по-настоящему л ю б и л и этих Детей, верно? Большей частью они делали вид, и то - только ради своих жен. Если принять во внимание, насколько оскорбленными они должны себя чувствовать, это делает им честь.
- Это действительно нелегко, - согласился мистер Либоди. Отношения в семьях обострены. Вряд ли найдется мужчина, который относился бы к ним без неприязни.
- И вы полагаете, что эта история с Паули сыграет роль детонатора? - спросил Бернард.
- Может сыграть. Если не эта, так какая-нибудь другая, - с несчастным видом сказал Либоди. - Если бы только можно было что-нибудь сделать!
- Сделать ничего нельзя, друг мой, - решительно сказал Зеллаби. Ни вы, ни один из нас не в состоянии что-либо сделать, поскольку инициатива не в наших руках; это зависит от самих Детей. Мы даже не в состоянии предвидеть их действия, так как имеем лишь самое общее представление о том, чего они хотят и как они думают. Кстати, что с тем мальчиком, в которого стреляли?
- Им занимается доктор Эндерби на Ферме. Нужно извлечь довольно много дробин, но доктор считает, что все будет в порядке, - сказал викарий.
- Надеюсь. Иначе здесь начнется настоящая вражда, - сказал Зеллаби.
- У меня такое впечатление, что она уже началась, - грустно заметил Либоди.
- Еще нет, - сказал Зеллаби. - Для этого нужны две враждующие группы. Пока же имеет место только агрессия со стороны поселка.
- Неужели вы сомневаетесь, что именно Дети убили братьев Паули?!
- Нет, но это не было нападением. Я все-таки немного знаю Детей. В обоих случаях это была защитная реакция. Слишком мощная, согласен, но по сути это скорее н е у м ы ш- л е н н о е убийство. Оба раза они были спровоцированы, сами же они не провоцировали никого. Фактически, единственную попытку преднамеренного убийства совершил Дэвид Паули.
- Если кто-то сбивает вашего спутника машиной, а вы его в ответ убиваете, - сказал викарий, - то, я считаю, это самое н а с т о я щ е е убийство. И оно же является провокацией. По крайней мере, для Дэвида Паули это б ы л а провокация. Он ждал, что справедливость восторжествует, но ожидания не оправдались, и тогда он взял инициативу на себя. Так что это было? Преднамеренное убийство? Или справедливый приговор?
- Справедливым приговором это назвать нельзя, - твердо сказал Зеллаби. - Это месть. Он пытался убить одного из Детей, выбранного наугад, за действие, которое они совершили все вместе. Но что действительно вытекает из этих инциндентов, друг мой, так это то, что законы, изобретенные одними разумными существами, никак не применимы к существам с совершенно иными возможностями.
Викарий уныло покачал головой.
- Не знаю, Зеллаби... Не знаю... Я даже не могу с уверенностью сказать, можно ли судить этих Детей за убийство.
Зеллаби поднял брови.
- "И сказал Бог, - процитировал мистер Либоди, - создадим человека по образу Нашему, по подобию Нашему..." Очень хорошо, так что же такое эти Дети? К т о они? Внешность роли не играет, иначе любую статую можно было бы назвать человеком. Важно другое - дух, душа. Но вы мне говорили, и обстоятельства заставляют в это поверить, что Дети не обладают индивидуальными душами - у них одна общая мужская душа и одна общая женская, и они гораздо могущественнее, чем мы можем себе представить. Так что же они такое? Они выглядят как люди, но природа их совершенно иная. Убийство - по определению - это лишение жизни кого-то из с е б е п о д о б н ы х. Но если мы убьем одного из них, или они убьют одного из нас, будет ли это у б и й с т в о м? Похоже, что нет. Можно пойти и дальше. Если они принадлежат к другому виду, не имеем ли мы полное право - или даже обязанность? - бороться с ними, чтобы защитить свой собственный вид? Или мы должны относиться к ним как к себе подобным, поскольку выглядим почти одинаково? Не знаю... Я уже окончательно запутался...
- Запутались, друг мой, запутались, - согласился Зеллаби. - Всего несколько минут назад вы говорили, что Дети с о в е р ш и л и убийство обоих братьев Паули. Теперь вы утверждаете, что если мы убьем их, то это убийством не будет. Я не могу избавиться от ощущения, что любой суд, как светский, так и духовный, счел бы подобное положение неудов-летворительным с этической точки зрения.
Не могу полностью согласиться и с вашим аргументом насчет "подобия". Если Бог - Владыка одной только Земли, тогда вы правы, ибо совершенно ясно, что Дети внедрены к нам и з в н е, хотя некоторые еще в этом сомневаются. Но, насколько я понимаю, Бог не может быть Властелином единственной планеты, он - Бог Вселенной, Владыка в с е х солнц и планет; так не будет ли чрезмерным тщеславием полагать, что воля Его проявляется только з д е с ь, у нас?
Он вдруг замолчал, услышав в холле шум возбужденных голосов, и вопросительно взглянул на жену. Но прежде чем кто-то успел сдвинуться с места, дверь резко распахнулась, и на пороге появилась миссис Брант. На ходу извинившись перед Зеллаби, она направилась прямо к мистеру Либоди и схватила его за рукав.
- Идемте скорее, сэр! - проговорила она, с трудом переводя дыхание.
- Миссис Брант, дорогая... - начал викарий.
- Идемте, сэр, - повторила она. - Оди идут к Ферме. Они хотят ее сжечь. Вы должны их остановить...
Мистер Либоди пораженно уставился на нее, а она продолжала тянуть его за рукав.
- Они уже начали! - отчаянно сказала миссис Брант. - Только вы можете остановить их, вы - священник... Вы обязаны это сделать! Они хотят сжечь Детей. Скорее. Пожалуйста. Пожалуйста, скорее!
Мистер Либоди встал и повернулся к Антее Зеллаби.
- Простите. Наверное, я... - начал он, но миссис Брант уже тянула его к выходу.
- В полицию сообщили? - спросил Зеллаби.
- Да... нет. Не знаю. Они все равно не успеют. Пожалуйста, пастор, с к о р е е! - сказала миссис Брант, с силой выталкивая священника в дверь.
- Можно! Объясните, пожалуйста, насколько существенна разница между тем, когда вас принуждают к чему-то неприятному, и тем, когда вас принуждают к гибели? Давайте, давайте, друг мой, похоже за время своего отсутствия вы отвыкли от невероятного. Рационализм полностью завладел вами. А здесь невероятное поджидает нас на пороге чуть ли не каждое утро.
Я воспользовался возможностью переменить тему.
- Настолько невероятное, что Уиллерс, наверное, отказался от своей идеи всеобщей истерии? - спросил я.
- Он отказался от нее незадолго до своей смерти, - ответил Зеллаби.
Это известие меня ошеломило. Я собирался спросить у Бернарда о докторе, но за разговором забыл.
- Я не знал, что он умер. Ему же было чуть больше пятидесяти, верно? Как это случилось?
- Принял слишком большую дозу снотворного...
- Он... вы хотите сказать... Но Уиллерс не из таких людей!
- Согласен, - сказал Зеллаби. - В официальном заключении было сказано: "нервное расстройство". Фраза многозначительная, но ничего не объясняющая. Можно, конечно, переутомиться настолько, что результатом станет нервное расстройство, но в действительности никто ни малейшего понятия не имеет, из-за чего он это сделал. Бедная миссис Уиллерс, конечно, тоже. Поэтому пришлось удовлетвориться официальным заключением. - Он помолчал и добавил: - Только когда я понял, каким будет заключение по делу молодого Паули, я начал задумываться насчет Уиллерса.
- Неужели вы думаете, что это тоже Дети? - сказал я.
- Не знаю. Но вы сами сказали, что Уиллерс был не из таких. Выясняется, что наша жизнь здесь в значительно большей опасности, чем можно предположить. Неприятная неожиданность. Представьте себе, что вместо Джима Паули в этот трагический момент там, в машине, могла оказаться Антея, или кто-нибудь еще... Ведь и она, и я, и любой из нас может случайно причинить Детям боль или вред, в любой момент. Этот несчастный парнишка ни в чем не виноват. Он изо всех сил пытался никого из них не зацепить, но не сумел. И в приступе гнева они убили его. И значит, мы должны что-то решать. Что касается меня, то мне в любом случае не так уж долго осталось жить, а это, пожалуй, самое интересное явление, с которым я когда-либо сталкивался в жизни. Мне бы очень хотелось посмотреть, что будет дальше. Но Антея еще слишком молода, да и Майкл пока что полностью зависит от нее...
- Вы всерьез думаете о том, чтобы уехать? - вмешался Бернард.
Зеллаби нахмурился.
- Мы уже отправили Майкла, но пришло ли время уехать Антее, я еще не решил. Последние несколько лет мы живем словно на склоне действующего вулкана. Разум подсказывает, что внутри его растет огромная сила, и рано или поздно извержение произойдет. Но время идет, а ничего не происходит, кроме случайных толчков, и вы начинаете думать, что извержение, казавшееся неизбежным, может быть не случится вообще. Но я задаю себе вопрос: история с Джимом Паули - это просто более сильный толчок, или первый признак извержения? Не знаю.
Несколько минут спустя на веранде появилась Антея Зеллаби, также мало изменившаяся с тех пор, как я видел ее последний раз. Она была настолько занята своими мыслями, что лишь с видимым усилием сумела переключить внимание на нас, и после короткого обмена любезностями снова ушла в себя. Атмосферу несколько разрядило появление подноса с чаем.
- Ричард и полковник тоже были в мэрии, - сказал Зеллаби. Заключение, конечно, оказалось таким, какого и следовало ожидать. Ты уже слышала об этом?
Антея кивнула.
- Да. Я была на ферме Дакр, у миссис Паули. Мистер Паули сообщил все новости. Бедная женщина никак не может придти в себя. Она очень любила Джима. Я ее с трудом удержала - она хотела идти на дознание и публично обвинить Детей. Мы с мистером Либоди еле-еле убедили ее, что лучше этого не делать, что она только навлечет на себя и свою семью множество неприятностей и никому этим не поможет. Нам пришлось все время находиться рядом с ней.
- В мэрии был другой сын Паули, Дэвид, - сказал Зеллаби. - Помоему, он хотел выступить, но отец его удержал.
- Сейчас я уже думаю, что кто-то должен об этом сказать, произнесла Антея. - Рано или поздно это случится. Речь идет уже не о собаке или быке.
- Собаке или быке? - переспросил я.
- Собака укусила одного из них за руку; через пару минут она выбежала на дорогу перед трактором и была задавлена. Бык погнался за их компанией, потом вдруг свернул в сторону, снес две ограды и утонул в пруду у мельницы, - необычно коротко пояснил Зеллаби.
- Но, - сказала Антея, - это было убийство. Нет, я не хочу сказать, что они с т а р а л и с ь именно у б и т ь. Вполне возможно, они просто испугались или рассердились, и именно так они неосознанно реагируют, когда кто-то из них страдает. Но тем не менее, это было убийство. Весь поселок это понимает, и все видят, что они не несут никакого наказания. Мы не можем позволить этому продолжаться. Ведь они даже не испытывают никаких угрызений совести. Вообще. Вот что меня больше всего пугает. Они просто взяли и убили человека, и все. И с сегодняшнего дня они з н а ю т, что убийство ненаказуемо. Что произойдет с тем, кто попробует противостоять им всерьез?
Зеллаби задумчиво пил чай.
- Знаешь, дорогая, хотя мы и имеем прямое отношение ко всему происходящему, никакой ответственности мы не несем. Даже если когда-то мы ее и несли - что тоже под очень большим вопросом - то ее давным давно взяли на себя власти. Вот полковник представляет некоторые из них - Бог его знает, почему. А сотрудники Фермы не могут не знать того, что знает весь поселок. Они тоже направят свой отчет, так что, несмотря на заключение следствия, власти будут в курсе истинного положения дел. Подождем. Посмотрим, как они отреагируют. Кроме того, дорогая, умоляю тебя самым серьезным образом, не делай ничего, что может вызвать конфликт между тобой и Детьми.
- Не буду, - покачала головой Антея. - Я к ним испытываю трусливое уважение.
- Голубя нельзя назвать трусом за то, что он боится ястреба, сказал Зеллаби и перевел разговор на более общие темы.
Я собирался заглянуть к Либоди и еще к одному или двум знакомым, но к концу чаепития стало ясно, что все прочие визиты придется отложить на следующий раз, если мы не хотим вернуться в Лондон намного позже, чем предполагали.
Не знаю, что чувствовал Бернард, когда мы, распрощавшись с Зеллаби, ехали по дороге назад. С тех пор, как мы приехали в Мидвич, он говорил мало, и его мнение о событиях оставалось для меня загадкой. Я же испытывал приятное ощущение от того, что возвращаюсь к нормальной жизни. В Мидвиче у меня постоянно возникало странное чувство, словно я попал в какой-то ирреальный мир и опять оказался в прошлом. И если мне приходилось с трудом снова примиряться с существованием Детей, то для Зеллаби все это было уже давно позади. Невероятное стало для них обыденным. Согласившись жить по соседству с Детьми, они взвалили на себя огромную ответственность, и теперь их должно было тревожить, не приведет ли такой modus vivendi* к краху. Напряжение, впервые возникшее у меня в напряженной атмосфере зала мэрии, не проходило.
Думаю, что Бернарда тоже проняло. Я заметил, что он с большой осторожностью ехал через поселок, особенно, мимо места, где произошла трагедия с молодым Паули. Повернув на дорогу в Оппли, он слегка увеличил скорость, и вот тут-то мы увидели четыре приближающие фигуры. Даже на расстоянии можно было безошибочно сказать, что это четверка Детей.
- Не притормозишь, Бернард? - попросил я. - Хочу на них посмотреть поближе.
Бернард сбавил скорость, и мы остановились у самого поворота на Хикхэмскую дорогу.
Дети шли в нашу сторону. В одинаковости их одежды было что-то казенное; мальчики были в голубых рубашках и серых фланелевых брюках, девочки - в коротких плиссированных юбках -------------------------
*Образ жизни (лат.). и светло-желтых блузках. До сих пор я видел только двоих Детей около мэрии и не успел как следует рассмотреть их лица.
Дети подошли ближе, и оказалось, что они еще больше похожи друг на друга, чем я ожидал. Все четверо были одинаково загорелы и хорошо сложены. Странный блеск кожи, заметный еще во младенчестве, теперь почти полностью был поглощен загаром. У них были одинаковые темнозолотистые волосы, прямые узкие носы и довольно маленькие рты. Пожалуй, больше всего говорил о их чужеродном происхождении разрез и цвет глаз, но то была абстрактная чужеродность, не вызывающая ассоциаций ни с одной из известных рас. И я бы не сумел отличить одного мальчика от другого и сомневаюсь, что отличил бы лицо мальчика от лица девочки, если бы не разные стрижки.
Вскоре я уже хорошо видел их глаза. Я успел забыть насколько удивительны они были у младенцев, помнил только их необычный желтый цвет. Но глаза были не просто желтыми, они светились золотым сиянием. Зрелище было странным и тревожным, но была в нем и особая красота. Глаза Детей больше всего походили на живые полудрагоценные камни.
Я продолжал зачарованно вглядываться в их лица, пока они с нами не поравнялись. Скользнув по машине коротким, безразличным взглядом, Дети свернули на Хикхэмскую дорогу.
Рядом с ними я ощутил неясное беспокойство. Объяснить его причину я бы не смог, но перестал удивляться тому, что во многих семьях им без всяких протестов позволили уйти и жить на Ферме.
Мы еще немного посмотрели им вслед, потом Бернард протянул руку к ключу.
Неожиданный выстрел заставил нас подскочить. Резко повернув голову, я увидел, как один из мальчиков падает на дорогу лицом вниз. Остальные трое Детей застыли на месте.
Бернард открыл дверцу машины. Неподвижно стоявший мальчик обернулся и взглянул на нас. Под тяжелым взглядом его золотых глаз я вдруг почувствовал мгновенную слабость и смятение. А потом мальчик перевел свой взгляд немного дальше.
Из-за изгороди с противоположной стороны дороги раздался второй выстрел, чуть-чуть глуше, и затем откуда-то издали послышался крик.
Бернард выскочил из машины, и я бросился за ним. Одна из девочек опустилась на колени возле упавшего мальчика. Когда она дотронулась до него, он застонал и вздрогнул, и на лице стоящего мальчика отразилось страдание. Он тоже застонал, как будто пуля попала в него. Обе девочки заплакали.
Потом откуда-то издалека, из-за деревьев, скрывавших Ферму, жутким многократным эхом отдался стон, смешанный с хором плачущих юношеских голосов.
Бернард остановился. Я почувствовал, что волосы у меня встают дыбом.
Снова раздалось многоголосое завывание, сквозь которое на высокой ноте пробивался плач, а потом мы услышали топот множества ног.
Мы с Бернардом даже не пошевелились. Сначала меня удерживал на месте страх, потом - ощущение, что я здесь абсолютно лишний и просто случайно оказался свидетелем того, чего совершенно не понимаю.
Мы стояли и смотрели, как полдюжины мальчиков, совершенно неотличимых друг от друга, подбежали к упавшему и подняли его с земли. И лишь когда они унесли его, я услышал совсем другой плачущий голос, доносившийся из-за изгороди с левой стороны дороги.
Вскарабкавшись на насыпь, я заглянул через изгородь. В нескольких ярдах от нее, закрыв лицо руками, стояла в траве на коленях девушка в летнем платье; тело ее сотрясали рыдания.
Вместе с Бернардом мы перебрались через низкий забор. Теперь я мог видеть человека, лежавшего ничком перед девушкой; из-под его тела торчал приклад ружья.
Девушка, услышав шаги, мгновенно перестала рыдать и в ужасе подняла голову. Увидев нас, она обмякла и снова беспомощно заплакала.
Я посмотрел на тело. Это было очень неприятное зрелище. Наклонившись, я попытался прикрыть пиджаком то, что осталось от головы, а Бернард поднял девушку на ноги и, осторожно поддерживая, отвел ее в сторону.
На дороге послышались голоса, и, подойдя к изгороди, мы увидели нескольких человек.
- Это вы стреляли? - спросил один из них.
Мы отрицательно покачали головами.
Стоявшая с ним рядом девушка всхлипнула.
- Кто? - спросил тот же человек.
- Это Дэвид, - выговорила девушка сквозь рыдания. - Они его убили. Они убили Джима, а теперь и Дэвида... - И она снова залилась слезами.
Один из мужчин вскарабкался на насыпь.
- О, Эльза, это ты, девочка! - воскликнул он.
- Я пыталась остановить его, Джо... Я пыталась остановить, но он меня не слушал, - плача сказала она. - Я знала, что они его убьют, но он не слушал... - речь ее стала бессвязной, и она, дрожа, прижалась к Бернарду.
- Нужно увести ее отсюда. Она в шоке, - сказал я. - Кто-нибудь знает, где она живет?
- Да, - сказал Джо и решительно взял девушку на руки, как будто она была ребенком. Он спустился с насыпи и отнес ее, плачущую и дрожащую, к своей машине. Бернард повернулся к другому мужчине.
- Вы не могли бы здесь побыть и никого сюда не подпускать, пока не приедет полиция?
- Конечно. Это был молодой Дэвид Паули? - спросил тот, поднимаясь на насыпь.
- Она сказала - Дэвид. Молодой парень, - ответил Бернард.
- Да, наверно, он. Ублюдки, - выругался мужчина, перебираясь через изгородь. - Лучше вызови копов из Трейна, начальник. У них там есть машина. - Он взглянул на тело. - Маленькие ублюдочные убийцы!
Меня высадили у поместья Кайл, и я вызвал полицию, воспользовавшись телефоном Зеллаби. Положив трубку, я обнаружил, что Зеллаби стоит рядом, протягивая бокал.
- Вы выглядите так, словно имеете к этому какое-то отношение, сказал он.
- Да, - согласился я. - Очень неожиданное. И очень неприятное.
- Как все произошло? - спросил он.
Я сообщил ему то немногое, что видел и знал. Через двадцать минут вернулся Бернард, который тоже не отказался от бокала бренди и смог рассказать несколько больше.
- Братья Паули, видимо, были очень привязаны друг к другу, начал он, и Зеллаби кивнул в знак согласия. - Похоже, что младший, Дэвид, счел это следствие последней каплей и решил, что если правосудие не намерено покарать убийц его брата, то он сделает это сам. Девушка Эльза - его подруга - пришла на ферму Дакр как раз в тот момент, когда он уходил. Увидев его с ружьем, она догадалась, в чем дело, и попыталась его остановить. Он слушать ее не стал и - чтобы не мешала - запер в сарае и ушел. Пока она выбиралась из сарая, прошло какое-то время, но она догадалась, что Дэвид, скорее всего, направился к Ферме, и через поля побежала туда. Уже оказавшись на т о м поле, она решила, что ошиблась, так как сразу его не увидела. Возможно, Дэвид лежал где-то в укрытии. Во всяком случае, она не видела его до первого выстрела, а когда заметила, он поднимался с земли с ружьем, все еще направленным на дорогу. И пока она бежала к нему, он развернул ружье и потянулся большим пальцем к спусковому крючку.
Некоторое время Зеллаби задумчиво молчал.
- С точки зрения полиции, здесь все предельно ясно. Дэвид считает Детей виновниками гибели брата, в отместку убивает одного из них и затем, чтобы избежать наказания, кончает жизнь самоубийством. Очевидно, не выдержали нервы. Что еще может подумать "здравомыслящий человек"?
- Если раньше я еще мог колебаться, - заметил я, - то теперь никаких сомнений у меня нет. Как этот мальчик на нас смотрел! Наверное, он на миг подумал, что стрелял один из нас; потом он понял, что этого не могло быть. Я не могу описать свое ощущение, но мне было просто страшно. Ты это тоже почувствовал? - повернулся я к Бернарду.
- Страшную слабость, - кивнул он. - Очень неприятно.
- Это было... - я замолчал, внезапно вспомнив. - Боже мой, я был настолько потрясен, что забыл сказать полиции о раненом мальчике! Наверное, нужно вызвать "скорую" на Ферму?
Зеллаби покачал головой.
- Там у них есть свой врач, - сказал он.
Несколько минут он молча размышлял, потом вздохнул и покачал головой.
- Присоединюсь-ка я к вам насчет выпивки. Не нравится мне все это, полковник. Совсем не нравится. Может, я и ошибаюсь, но сдается мне, что тут начинается самая настоящая кровная вражда.
18. Мидвич протестует
Обед в поместье Кайл перенесли, чтобы мы с Бернардом могли дать показания в полиции, и к тому времени, когда все это закончилось, я уже успел проголодаться. Гордон Зеллаби был также настолько любезен, что пригласил нас переночевать.
Происшествие заставило Бернарда изменить свои планы; он решил не возвращаться в Лондон, а быть ближе к событиям - если не в самом Мидвиче, то уж не дальше Трейна. Мне же был предоставлен выбор составить ему компанию или ехать назад поездом. Колебался я недолго. И кроме всего прочего, меня мучила совесть за не слишком вежливое скептическое отношение к Зеллаби, и я был рад, что предоставилась возможность исправиться.
Я потягивал шерри, с некоторым стыдом и отвращением размышляя о замечательных самозащитных свойствах разума: за прошедшие годы мои мозги настолько преуспели в рациональных объяснениях и я так тщательно постарался забыть мидвичские события, что они превратились для меня в совершенно незнакомое явление, которое я воспринимал с большим трудом. И теперь, после утреннего потрясения, я обещал себе, что отныне постараюсь лучше владеть собой и не позволю своей автоматической защитной системе помешать мне реально оценивать события.
Однако, за обедом Зеллаби приложили все усилия к тому, чтобы разговор не коснулся Мидвича и его проблем. Бернард казался погруженным в свои мысли, но я вполне оценил усилия Зеллаби и, слушая его рассуждения о пользе жестких общественных мер для обуздания разрушительной энергии молодого поколения, закончил трапезу в более ровном состоянии духа, чем начал.
Лишь когда с визитом пришел мистер Либоди, и мы перебрались в гостиную, на нас вновь навалился груз мидвичских проблем. Преподобный Хьюберт был очень озабочен и выглядел намного старше, чем можно было ожидать спустя восемь лет.
Антея Зеллаби налила ему кофе. Видно было, что викарий не знает, как начать разговор, но, когда он, наконец, отставил пустую чашку, я понял, что сдерживаться он больше не в состоянии.
- С этим надо что-то делать, - объявил мистер Либоди.
Зеллаби задумчиво посмотрел на него.
- Дорогой мой викарий, - мягко напомнил он, - об этом мы говорим уже несколько лет.
- Я хочу сказать, что надо что-то делать быстро и решительно. Мы приложили немало усилий, чтобы найти для Детей подходящее место и сохранить некоторое равновесие - и по-моему, у нас получилось не так уж плохо - но это временные меры, импровизация, дальше так продолжаться не может. Нам нужен кодекс, предусматривающий существование Детей и распространяющий на них действие законов так же, как и на всех нас. Если общепринятые нормы не распространяются на какую-то часть общества - это начало анархии. Подрывается доверие к властям, появляется неуважение к закону, и люди начинают думать, что кроме них самих никто не сможет их защитить. Именно это и произошло сегодня днем.
- Если помните, мы предвидели проблемы подобного рода, - снова сказал Зеллаби. - Мы даже послали соответствующий меморандум присутствующему здесь полковнику. И что же? Вы, полковник, передали его в высшие инстанции, на этом все и закончилось. Хотя, должен признаться, я их вполне понимаю, поскольку до сих пор не вижу способа заставить Детей подчиняться какому бы то ни было закону, если они сами этого не желают.
Мистер Либоди беспомощно сплетал и расплетал пальцы.
- Что-то должно случиться, - сказал он. - Взрыв может произойти в любую минуту. Достаточно искры, и последствия будут чудовищными. Почти все мужчины поселка собрались сегодня в "Косе и Камне". Никто их специально не звал - они пришли туда сами. И может быть, это тот случай, которого они ждали давно.
- Случай? - спросил я. - Не понимаю...
- Кукушата, - объяснил Зеллаби. - Вы же не думаете, что мужчины когда-либо по-настоящему л ю б и л и этих Детей, верно? Большей частью они делали вид, и то - только ради своих жен. Если принять во внимание, насколько оскорбленными они должны себя чувствовать, это делает им честь.
- Это действительно нелегко, - согласился мистер Либоди. Отношения в семьях обострены. Вряд ли найдется мужчина, который относился бы к ним без неприязни.
- И вы полагаете, что эта история с Паули сыграет роль детонатора? - спросил Бернард.
- Может сыграть. Если не эта, так какая-нибудь другая, - с несчастным видом сказал Либоди. - Если бы только можно было что-нибудь сделать!
- Сделать ничего нельзя, друг мой, - решительно сказал Зеллаби. Ни вы, ни один из нас не в состоянии что-либо сделать, поскольку инициатива не в наших руках; это зависит от самих Детей. Мы даже не в состоянии предвидеть их действия, так как имеем лишь самое общее представление о том, чего они хотят и как они думают. Кстати, что с тем мальчиком, в которого стреляли?
- Им занимается доктор Эндерби на Ферме. Нужно извлечь довольно много дробин, но доктор считает, что все будет в порядке, - сказал викарий.
- Надеюсь. Иначе здесь начнется настоящая вражда, - сказал Зеллаби.
- У меня такое впечатление, что она уже началась, - грустно заметил Либоди.
- Еще нет, - сказал Зеллаби. - Для этого нужны две враждующие группы. Пока же имеет место только агрессия со стороны поселка.
- Неужели вы сомневаетесь, что именно Дети убили братьев Паули?!
- Нет, но это не было нападением. Я все-таки немного знаю Детей. В обоих случаях это была защитная реакция. Слишком мощная, согласен, но по сути это скорее н е у м ы ш- л е н н о е убийство. Оба раза они были спровоцированы, сами же они не провоцировали никого. Фактически, единственную попытку преднамеренного убийства совершил Дэвид Паули.
- Если кто-то сбивает вашего спутника машиной, а вы его в ответ убиваете, - сказал викарий, - то, я считаю, это самое н а с т о я щ е е убийство. И оно же является провокацией. По крайней мере, для Дэвида Паули это б ы л а провокация. Он ждал, что справедливость восторжествует, но ожидания не оправдались, и тогда он взял инициативу на себя. Так что это было? Преднамеренное убийство? Или справедливый приговор?
- Справедливым приговором это назвать нельзя, - твердо сказал Зеллаби. - Это месть. Он пытался убить одного из Детей, выбранного наугад, за действие, которое они совершили все вместе. Но что действительно вытекает из этих инциндентов, друг мой, так это то, что законы, изобретенные одними разумными существами, никак не применимы к существам с совершенно иными возможностями.
Викарий уныло покачал головой.
- Не знаю, Зеллаби... Не знаю... Я даже не могу с уверенностью сказать, можно ли судить этих Детей за убийство.
Зеллаби поднял брови.
- "И сказал Бог, - процитировал мистер Либоди, - создадим человека по образу Нашему, по подобию Нашему..." Очень хорошо, так что же такое эти Дети? К т о они? Внешность роли не играет, иначе любую статую можно было бы назвать человеком. Важно другое - дух, душа. Но вы мне говорили, и обстоятельства заставляют в это поверить, что Дети не обладают индивидуальными душами - у них одна общая мужская душа и одна общая женская, и они гораздо могущественнее, чем мы можем себе представить. Так что же они такое? Они выглядят как люди, но природа их совершенно иная. Убийство - по определению - это лишение жизни кого-то из с е б е п о д о б н ы х. Но если мы убьем одного из них, или они убьют одного из нас, будет ли это у б и й с т в о м? Похоже, что нет. Можно пойти и дальше. Если они принадлежат к другому виду, не имеем ли мы полное право - или даже обязанность? - бороться с ними, чтобы защитить свой собственный вид? Или мы должны относиться к ним как к себе подобным, поскольку выглядим почти одинаково? Не знаю... Я уже окончательно запутался...
- Запутались, друг мой, запутались, - согласился Зеллаби. - Всего несколько минут назад вы говорили, что Дети с о в е р ш и л и убийство обоих братьев Паули. Теперь вы утверждаете, что если мы убьем их, то это убийством не будет. Я не могу избавиться от ощущения, что любой суд, как светский, так и духовный, счел бы подобное положение неудов-летворительным с этической точки зрения.
Не могу полностью согласиться и с вашим аргументом насчет "подобия". Если Бог - Владыка одной только Земли, тогда вы правы, ибо совершенно ясно, что Дети внедрены к нам и з в н е, хотя некоторые еще в этом сомневаются. Но, насколько я понимаю, Бог не может быть Властелином единственной планеты, он - Бог Вселенной, Владыка в с е х солнц и планет; так не будет ли чрезмерным тщеславием полагать, что воля Его проявляется только з д е с ь, у нас?
Он вдруг замолчал, услышав в холле шум возбужденных голосов, и вопросительно взглянул на жену. Но прежде чем кто-то успел сдвинуться с места, дверь резко распахнулась, и на пороге появилась миссис Брант. На ходу извинившись перед Зеллаби, она направилась прямо к мистеру Либоди и схватила его за рукав.
- Идемте скорее, сэр! - проговорила она, с трудом переводя дыхание.
- Миссис Брант, дорогая... - начал викарий.
- Идемте, сэр, - повторила она. - Оди идут к Ферме. Они хотят ее сжечь. Вы должны их остановить...
Мистер Либоди пораженно уставился на нее, а она продолжала тянуть его за рукав.
- Они уже начали! - отчаянно сказала миссис Брант. - Только вы можете остановить их, вы - священник... Вы обязаны это сделать! Они хотят сжечь Детей. Скорее. Пожалуйста. Пожалуйста, скорее!
Мистер Либоди встал и повернулся к Антее Зеллаби.
- Простите. Наверное, я... - начал он, но миссис Брант уже тянула его к выходу.
- В полицию сообщили? - спросил Зеллаби.
- Да... нет. Не знаю. Они все равно не успеют. Пожалуйста, пастор, с к о р е е! - сказала миссис Брант, с силой выталкивая священника в дверь.