Эдгар Уоллес
 
Сильнее Скотленд-Ярда

Глава 1.
Человек, не знавший жалости

   Сидя за высоким деревянным барьером, подсудимый слушал саркастическую речь прокурора и время от времени бросал ободряющие взгляды бледной молодой женщине, сидевшей во втором ряду зала.
   — Обвиняемый берет на себя… э… смелость утверждать, будто мистер Стедленд является… э… вымогателем и получил от него крупную сумму денег… э… незаконным путем. Что ж, допустим, как это ни парадоксально, что мистер Стедленд действительно… э… оказывал некоторое давление на обвиняемого… Но кто может это подтвердить? Где, хотя бы косвенные, доказательства? Мало того, уважаемая защита не в состоянии сообщить суду, какие именно аргументы выдвигал мистер Стедленд в целях… э… шантажа обвиняемого, заявление которого, мягко говоря, э-э… голословно…
   Блестящая речь прокурора точно соответствовала духу почтенных судебных традиций и произвела должное впечатление на присяжных, которые без должных колебаний вынесли обвинительный вердикт.
   По залу заседаний пробежал шумок, а судья, водрузив на нос очки в роговой оправе, принялся сосредоточенно писать.
   Решение присяжных не произвело ошеломляющего впечатления на подсудимого. Он чувствовал лишь легкое нетерпение. После вердикта он испытывал одно желание: как можно скорее покончить со всеми формальностями и избавиться от назойливого любопытства зала, от тупого равнодушия защитника и от театральной напыщенности судьи в красной мантии и в белом напудренном парике… А тут еще эти два незнакомца в первом ряду, глазеющие на него, будто на слона в зоопарке… Кто они? Иностранные журналисты, ищущие новых впечатлений? Просто зеваки?
   Оба были гладко выбриты, одеты в безукоризненные черные костюмы и на коленях держали мягкие черные шляпы с широкими полями.
   Голос судьи заставил его оторваться от размышлений о незнакомцах в черном.
   — Джеффри Сторр, — произнес судья, — я полностью согласен с вердиктом присяжных заседателей. Вы утверждаете, будто мистер Стедленд обманом лишил вас личных сбережений, и вы вторглись в его дом, имея целью вернуть отнятые у вас личные деньги и какой-то документ, о содержании которого вы предпочли умолчать. Подобные бездоказательные утверждения не могут быть приняты во внимание судом. Они скорее напоминают газетные репортажи о похождениях пресловутых «Четырех Справедливых», которые в течение ряда лет преступно присваивали себе функции карающего меча правосудия в тех случаях, когда официальное правосудие не усматривало оснований для вмешательства. Как и они, вы тем самым совершили преступление, а то обстоятельство, что при задержании у вас изъято огнестрельное оружие, лишь отягчает вашу участь. Я приговариваю вас к семи годам тюремного заключения.
   Джеффри Сторр склонил голову и, не взглянув на молодую женщину в зале, направился к двери, ведущей в камеру.
   Два незнакомца в черном покинули здание суда одними из первых.
   Надевая шляпу, один из них произнес:
   — Подождем ее здесь.
   — Когда они обвенчались? — спросил второй.
   — На прошлой неделе. Тебе не кажется забавным упоминание судьи о «Четырех Справедливых»?
   Второй усмехнулся.
   — А тебе не кажется забавным, что именно в этом зале тебя когда-то приговорили к смертной казни, Манфред?
   — О, эти впечатления незабываемы… Но вот и она…
   Бледная молодая женщина вышла из здания суда с гордо поднятой головой, без следов слез на красивом лице.
   Манфред и Гонзалес последовали за ней. Когда она свернула за угол, Гонзалес, приподняв шляпу, произнес:
   — Миссис Сторр! Я прошу извинить нашу бесцеремонность и уделить нам минуту внимания.
   Она резко обернулась и подозрительно взглянула на незнакомцев.
   — Если вы репортеры… — начала она.
   — Нет, мы не репортеры, — ответил, улыбаясь, Манфред. — Мы даже не имеем оснований утверждать, что являемся друзьями вашего мужа…
   — Хотя подобное заявление послужило бы оправданием нашей навязчивости, — добавил Гонзалес.
   Откровенность незнакомцев произвела на женщину хорошее впечатление.
   — Поймите, господа, мне очень тяжело обсуждать сейчас…
   — Мы всё понимаем, — сказал Манфред, — но, не являясь друзьями вашего мужа, мы, тем не менее, хотим помочь ему, поверьте. Мы не сомневаемся в правдивости его показаний, не так ли, Леон?
   — Он говорил истинную правду, — твердо произнес Гонзалес. — Я внимательно следил за его глазами. Когда человек лжёт, он непроизвольно моргает при каждом повторении своей лжи. Кроме того, дорогой Джордж, как тебе известно, мужчины не могут лгать со скрещенными руками, тогда как женщины…
   Миссис Сторр изумленно взглянула на разглагольствующего Гонзалеса и закусила губу. Даже если бы она знала, что перед нею стоит автор трехтомного исследования психологии преступлений, ее реакция не была бы иной в эту минуту.
   Манфред уловил настроение молодой женщины и поспешил вмешаться.
   — Мы полагаем возможным, миссис Сторр, вызволить вашего мужа из тюрьмы и доказать его невиновность. Но для этого нам необходимо знать все обстоятельства дела.
   Она, мгновение поколебавшись, произнесла:
   — Мой адвокат говорит, что нет смысла подавать апелляцию…
   Манфред кивнул.
   — Да, высшая инстанция утвердила бы приговор. Если не будут представлены доказательства невиновности вашего мужа, дальнейшее обращение в суд бесполезно.
   На глазах миссис Сторр блеснули слезы.
   — Мне казалось… Вы сказали…
   — Что мы должны знать все, — твердо закончил Гонзалес.
   — Вы сыщики? — спросила миссис Сторр.
   — Нет, — улыбнулся Манфред, — но мы располагаем самыми полными сведениями о преступном мире, в том числе о преступниках, ускользнувших от руки правосудия.
   — Я снимаю две меблированные комнаты неподалеку отсюда, — нерешительно проговорила она, — и… если вы проводите меня…
   Друзья молча поклонились.
   Квартира миссис Сторр была очень мала и как нельзя более соответствовала обычному представлению о меблированных комнатах.
   Все трое заняли места вокруг небольшого овального стола в скудно обставленной гостиной. Некоторое время они молчали.
   — Не знаю почему, — сказала женщина, — но я чувствую, что вы поможете мне… Полиция была очень внимательна к нам и сделала все, что было в ее силах. Казалось, они давно подозревают мистера Стедленда в каких-то нечистых делах и ждали от нас подтверждения его вины. Но… мы не смогли этого сделать…
   — Почему? — спросил Гонзалес.
   — Что вы хотите услышать?
   — То, о чем вы промолчали на суде, — сказал Манфред.
   — Хорошо, — сказала женщина, решившись. — Я расскажу все.
   Ей, видимо, нелегко было начать свою исповедь.
   — Хочу заявить, миссис Сторр, — сказал Гонзалес, — что мы безоговорочно верим вам, не так ли, Манфред?
   Манфред кивнул.
   — Когда я училась в школе, — начала она, — в Суссексе, я… влюбилась в одного юношу, сына местного мясника… Поймите меня правильно, я тогда была совсем ребёнком, впечатлительным и любопытным…
   — Монтегацца дает подобным явлениям довольно точное определение в своей «Психологии любви», — словно про себя заметил Гонзалес. — Но, прошу прощения, я прервал ваш рассказ.
   — Между нами не было ничего предосудительного. Просто… он казался мне героем, воплощением мужественности. Думаю, он действительно был самым красивым и самым лучшим из мясников, — сказала она со слабой улыбкой. — Так или иначе, это увлечение все равно бы прошло, не оставив следа, если бы я не вздумала писать ему письма… Самые банальные любовные письма… Сейчас, когда я перечитываю их…
   — Письма у вас? — спросил Манфред.
   — Кроме одного, копию которого мне предъявил мистер Стедленд. Оно тогда попало в руки матери того юноши… Она отнесла письмо моей учительнице, а та, возмутившись его содержанием, пригрозила написать моим родителям в Индию. Правда, взяв с меня слово никогда больше не встречаться с сыном мясника, успокоилась и обещала никому об этом происшествии не рассказывать… Каким образом письмо попало к мистеру Стедленду, я не знаю… У Джеффри были скромные сбережения, около двух тысяч фунтов, и мы собирались обвенчаться, когда нас вдруг поразил этот удар…
   — Вы получили записку с предложением посетить контору мистера Стедленда, — сказал Гонзалес.
   — Да.
   — Когда вы пришли, записку он потребовал вернуть.
   — Да…
   — Сколько он потребовал с вас за письмо? — спросил Манфред.
   — Две тысячи фунтов. Все, что у нас было.
   — Он вам тогда предъявил письмо?
   — Нет. Это была фотографическая копия. Он пригрозил разослать подобные копии всем нашим добрым знакомым, в том числе и дяде Джеффри, который собирался сделать его наследником…
   — Вы рассказали об этом Джеффри?
   — Да. К счастью, я раньше посвятила его в эту… историю и он не придал ей никакого значения… Короче, он отправился к Стедленду, но…
   — Объяснение было бурным, но безрезультатным, — закончил Гонзалес.
   — Джеффри обещал выкупить письмо за две тысячи фунтов, причем Стедленд должен был выдать ему расписку на эту сумму, написанную на обороте подлинного письма. Сделка должна была состояться в доме Стедленда…
   — 148, Парк-стрит, — перебил ее Манфред.
   — Вы знаете его адрес? — удивилась молодая женщина. — Да, именно там. Слуга проводил Джеффри в кабинет мистера Стедленда, где, как было договорено, ему была выплачена вся сумма в американских банкнотах…
   — Эти банкноты гораздо труднее проследить, чем английские крупные купюры, — заметил Гонзалес.
   — Потом Стедленд написал на обороте письма расписку, вложил его в конверт и передал моему мужу. Но когда Джеффри дома распечатал конверт, он обнаружил в нем чистый лист бумаги.
   — Мерзавец! — воскликнул Манфред.
   — То же самое сказал Джеффри. И тогда он решился на этот безумный шаг. Он вспомнил о легендарных «Четырех Справедливых»… Вы, возможно, слышали о них?
   — Кое-что, — серьезно заметил Гонзалес.
   — Он восхищался ими… И вот, сразу же после свадьбы, Джеффри сказал: «Я применю против этого мерзавца метод „Четырех Справедливых“!». Я не отговаривала его… Ему удалось проникнуть в дом Стедленда. Он рассчитывал, пригрозив револьвером…
   — Стедленд в свое время был одним из лучших стрелков Южной Африки, — заметил Манфред, — так что не его пугать револьвером. Конечно же, прежде чем ваш муж успел направить на него ствол своего пугача, тот уже был хозяином положения.
   — Ты заметил, Джордж, какое строение его ушей? — сказал Гонзалес. — Они необычайно велики и заострены книзу. Очень характерные уши. Уши убийцы.
   — М-да, совершенно безрассудный поступок, — произнес Манфред, вставая, — совершенно безрассудный, но смелый, должен заметить. Смелые люди — моя слабость… Поэтому, миссис Сторр…
   — Что? — спросила молодая женщина, с тревогой и надеждой заглядывая ему в глаза.
   — Поэтому злополучное письмо будет в ваших руках не позднее, чем через неделю, — закончил Манфред, беря шляпу.
   Господа в черном откланялись и удалились.
 
   Мистер Стедленд покидал здание суда с двойственным чувством. С одной стороны, его согревала радость победы, с другой же веяло холодом от тщательно подобранных слов судьи, таящих в себе скрытое осуждение в его адрес.
   Жизнь была игрой для этого коренастого, уверенного в себе человека. Он не питал неприязни к Джеффри Сторру. Просто он волею случая оказался противником в игре, и поэтому должен был проиграть. Должен!
   То, что Сторру предстояло провести долгие годы за решеткой, не имело никакого значения. Просто, ему не повезло в игре.
   Мистер Стедленд вошел в свой дом и, тщательно заперев входную дверь, поднялся в кабинет. Там он закурил толстую сигару и развалился в удобном кресле. Он еще раз подумал о причинах того двойственного чувства, с которым выходил из суда… Нет, оснований для беспокойства не было, и все же… И все же он никак не мог стряхнуть с себя какой-то смутный, безотчетный страх…
   Его размышления прервал звонок у входной двери. Отворив ее, он увидел перед собой тщедушного человечка, который, будучи единственным слугой мистера Стедленда, исполнял при нем обязанности дворецкого, швейцара, рассыльного, горничной и лжесвидетеля одновременно.
   — Входи, Джон, — буркнул Стедленд, — запри дверь и ступай в погреб.
   — Зачем?
   — Зачем люди ходят в погреб, болван? За бутылками!
   — Одну минуту, сэр. Вы остались довольны моими показаниями в суде?
   — Трижды болван! Какого дьявола ты сказал, что слышал крики о помощи?
   — Чтобы убедить судью…
   — В чем? В том, что я, я мог позвать тебя на помощь? Тебя?! Ступай в погреб!
   Джон вскоре принес бутылку виски и сифон с содовой. Стедленд стоял у окна и задумчиво смотрел на пустырь, раскинувшийся за изгородью, окружавшей дом. Во время войны здесь развернулось строительство какой-то фабрики, которая должна была работать на оборону, но с окончанием войны строительство прекратилось. Недостроенное здание раздражало Стедленда. Ведь пустырь принадлежал ему, а уж он-то мог бы распорядиться им более разумно, чем военное ведомство…
   — Джон, — неожиданно спросил Стедленд, — ты не заметил никого из знакомых в зале суда?
   — Нет, сэр, — ответил Джон, наливая виски, — кроме полицейского инспектора…
   — Да не о полиции речь! Не хватало еще… Я говорю о нежелательных…
   — Н-нет, сэр. Да кого нам опасаться?
   — Ты ведь давно при мне, Джон?..
   — Давно, мистер Стедленд.
   — Верно, — сказал Стедленд, глотнув напиток, — давно… Если бы я в свое время сдал тебя полиции, ты бы до сих пор сидел…
   — Да, сэр, — согласился Джон и поспешил сменить тему разговора, — в банк ничего не нужно отнести?
   — Болван! Банк давно закрыт! — вскипел Стедленд. — Вот что… впредь ты будешь спать на кухне.
   — На кухне?
   — Ты стал плохо слышать? Я не желаю быть застигнутым врасплох каким-нибудь ночным гостем вроде того парня. Хорошо еще, что я не расстаюсь с револьвером… А ко мне можно проникнуть только через кухню… Короче, я не желаю…
   — Но ведь его же упрятали…
   — Да не о нем речь! Все! Постелишь на кухне.
   — Но там ведь холодно…
   — Марш на кухню! — загремел Стедленд.
   Когда Джон удалился, Стедленд открыл несгораемый шкаф и пробежал глазами столбцы цифр в банковской книжке. Эти нолики давали вполне реальную возможность помечтать о большой плантации в Южной Америке и о спокойной, размеренной жизни.
   Двенадцать лет он упорно наращивал эти нолики, рискуя, совершая подлоги, преследуя своих жертв подобно ястребу в поле, — и вот результат: его текущий счет в банке сэра Чезлвика был одним из самых значительных. Этот банк был известен в Сити особой засекреченностью дел его клиентов и необычайно крупными резервами наличности. Мистер Стедленд находил это обстоятельство весьма благоприятным на случай возникновения какой-нибудь экстренной необходимости…
   Ночь прошла без происшествий. Джон, правда, немного простудился и охрип. Утром, подавая завтрак хозяину, он пожаловался на ночной холод и прочие неудобства кухонной жизни.
   — Возьмешь еще одно одеяло, — отрезал Стедленд.
   После завтрака он отправился в свою контору.
   Через час раздался звонок в дверь.
   Джон увидел на пороге седоватого мужчину, который разглядывал какую-то бумажку, видимо, сверяя адрес.
   — Я из Депозитного банка, — сказал пришелец.
   — Какого?
   — Депозитного, того что на Фиттер-Лейн. Я должен вручить уведомление вашему хозяину…
   — Мы не имеем ничего общего с Депозитным банком, — решительно ответил Джон.
   — Странно… Разве это не дом мистера Смитсона?
   — Нет, — ответил Джон, захлопывая дверь перед носом посетителя.
   Тот медленно двинулся вдоль улицы и, свернув за угол, встретился с высоким элегантным господином.
   — Они не ведут дел с Депозитным банком, Манфред.
   — Что ж, тем лучше. Остается только банк Чезлвика. Тем лучше… Что такое Джон?
   — Своеобразное лицо, — сказал Гонзалес, — слабо развитый подбородок, нормальные уши, лоб резко скошен, череп…
   — Бедный Джон! — произнес Манфред совершенно серьезно. — Теперь о погоде. С Бискайского залива идет антициклон. Если в течение трех дней он достигнет Лондона, мы сможем принести миссис Сторр приятную весть.
   — Да будет так, — сказал Гонзалес.
   Дома, закурив сигарету, он долго смотрел на огонь камина.
   — А если попросту напасть на него?
   — У меня что-то нет желания умирать, — ответил Манфред. — Он великолепный стрелок.
   Через два дня метеорологические предсказания Манфреда сбылись в полной мере: город плотно окутал желтый туман.
   — Только бы он продержался до полуночи, — сказал Гонзалес.
   — Он продержится до утра, — заверил Манфред.
   В половине третьего клерк доложил мистеру Стедленду об очередном посетителе.
   — Мужчина или женщина?
   — Мужчина, — ответил клерк. — Мне кажется, он из банка Чезлвика.
   — Кажется?
   — Да нет, скорее всего, он действительно там служит. Вчера он заходил узнать, получили ли вы выписку о состоянии вашего счета.
   Мистер Стедленд неторопливо размял сигару и, закурив, сказал:
   — Пригласите его.
   Предположение о том, что какой-нибудь из предъявленных им чеков оказался не в порядке, отнюдь не способствовало душевному равновесию.
   На пороге кабинета показался человек с затравленно бегающими глазами. Закрыв за собой дверь, он в нерешительности остановился, нервно теребя шляпу.
   — Присядьте, — обратился к нему Стедленд, — мистер…
   — Кертис, — хрипло произнес посетитель.
   — Что вам угодно?
   — Я хотел бы поговорить с вами об одном конфиденциальном деле, — сказал Кертис, боязливо оглядываясь по сторонам.
   Его внимание привлекла стеклянная дверь, отделявшая кабинет Стедленда от комнаты клерков.
   — Можете говорить, — бросил хозяин кабинета, — там ничего не слышно. Что вас привело?..
   — Я, право, не знаю, с чего начать…
   — С начала, — ободряюще улыбнулся Стедленд.
   — Это ужасно… ужасная история…
   Стедленду довольно часто приходилось выслушивать ужасные истории. В основном, это были сообщения о грядущем посещении судебного пристава. Однако, бывали и другие рассказы…
   — Расскажите все по порядку, мистер… Кертис. И не бойтесь вывести меня из равновесия…
   Но на сей раз это заявление оказалось несколько преждевременным.
   — Речь идет о моем брате, Джоне Кертисе… Он вот уже двадцать лет служит кассиром в банке сэра Чезлвика…
   — Так…
   — Я не знал… не имел понятия о том, что он спекулировал на бирже. Он только сегодня… Это ужасно! Я боюсь, что он лишит себя жизни… Он…
   — Что он натворил?
   — Растратил банковскую наличность, — хрипло проговорил Кертис.
   — Что, всю?!
   — Нет-нет, не всю, но… в последнее время дела в банке идут не блестяще, еле-еле удалось привести в порядок баланс… Мы были почти на грани краха. Клиенты, правда, ничего не знали, но… то, что произошло сейчас — полный крах, полиция, суд…
   — Сколько денег он присвоил?
   — Сто пятьдесят тысяч фунтов!
   Стедленд вскочил со стула.
   — Сто пятьдесят тысяч фунтов?!
   — Да.
   — Значит, банк…
   — Да.
   — Что же вас привело ко мне?
   — Вы ведь один из самых крупных клиентов этого банка… Вы могли бы вмешаться… Предотвратить…
   — Но как?
   — Н-не знаю…
   Стедленд оценил ситуацию и принял единственно правильное решение. Он посмотрел на часы. Было без четверти три. Банк закроется через пятнадцать минут…
   — В банке кто-нибудь знает об этом?
   — Нет. Я хотел посоветоваться с вами, а потом, после закрытия банка, изложить господину директору…
   — Вы собираетесь это сделать сегодня?
   — Да, — ответил Кертис.
   — Вот что, дружок, — твердо произнес Стедленд, вынимая из бумажника две банкноты по сто фунтов, — возьмите это и ступайте домой.
   — Но мне нужно вернуться на службу…
   — Вы это сделаете завтра. Уверяю вас, после того, как все это выплывет наружу, им будет не до вас. Так что, не раздумывая, отправляйтесь домой.
   Кертис нерешительно потянулся за деньгами.
   — Я, право, не знаю, что вы собираетесь…
   — А вот это уже мое дело. Я дал вам деньги за то, что вы отправитесь домой и до завтра навесите на рот замок. Вам что-нибудь непонятно?
   — Нет-нет… Все… понятно.
   Кертис направился к выходу.
   Прошло пять минут… Двери банка сэра Чезлвика широко распахнулись перед мистером Стедлендом, который решительными шагами направился к кассе. Кассир, лично знавший его, приветливо улыбнулся, но когда он увидел цифру на листке бумаги, протянутом в окошко кассы, улыбка сползла с его лица.
   — Но… ведь это почти весь ваш вклад, мистер Стедленд…
   — Совершенно верно. Мне необходимо спешно уехать, и я не менее двух лет буду отсутствовать, Оставшаяся сумма позволит держать счет открытым.
   — В таком случае, наверное, вы заберете и содержимое вашего сейфа?
   — Разумеется.
   Стедленду вручили металлическую шкатулку с документами, которые он не решался хранить у себя дома.
   Еще через пять минут он покинул здание банка. В карманах его находилось сто тысяч фунтов крупными купюрами, а в руке — заветная шкатулка. Он вскочил в такси. Еще через десять минут он запирал деньги и шкатулку в домашний несгораемый шкаф…
   Потом он вызвал Джона.
   — У нас есть еще одна походная кровать?
   — Найдется.
   — Принесешь сюда. Сегодня я буду спать в кабинете.
   — Что-нибудь случилось?
   — Не задавай глупых вопросов!
   На следующий день он собирался поместить свое состояние в более надежное место, а пока нужно было самому позаботиться о его сохранности.
   Весь вечер он провел в своем кабинете. В голове его родились десятки различных планов выгодного помещения своего чудом спасенного капитала. О лопнувшем банке сэра Чезлвика он вспоминал без тени сострадания к его владельцу. Что ж, ему тоже не повезло в игре… Только глубокой ночью он решился ненадолго прилечь, положив револьвер под подушку…
   Разбудил его необычный шум, доносившийся с улицы. Он состоял из автомобильных сигналов, звона пожарного колокола и нестройного гула множества голосов. В комнате явственно ощущался запах гари.
   Он мгновенно вскочил с постели и выглянул в окно.
   Недостроенная фабрика в центре пустыря была охвачена пламенем. Пожарные уже приступили к тушению.
   Стедленд усмехнулся. Теперь пустырь безраздельно принадлежал ему, а это сулит весьма реальную выгоду.
   Вдруг он услышал какие-то голоса в прихожей. Нерешительный тенор Джона настойчиво покрывался чьим-то властным баритоном. Стедленд вышел на лестницу. Джон, закутанный в плед, тщетно спорил с высоким пожарным в сверкающей медью каске.
   — Ничем не могу помочь, — категорически заявил пожарный, — это не от меня зависит. Пожар есть пожар. Мне необходимо пройти с брандспойтом к окну. Так что, согласны вы или нет, но…
   Стедленду вовсе не улыбалась перспектива превращения его дома в пожарный плацдарм.
   — Вы не могли бы подняться ко мне? — обратился он к пожарному.
   Тот громко затопал по лестнице.
   — Ничего не поделаешь, ведь пожар надо же тушить, вот и придется протянуть здесь кишку…
   — Погодите, дружок, — прервал его Стедленд. — Думаю, нам удастся сговориться. Ведь рядом находится немало домов, и, я надеюсь, двести фунтов помогут вам согласиться с тем, что гораздо удобнее проложить кишку через соседний дом. Не так ли?
   Войдя вместе с пожарным в кабинет, он тут же открыл несгораемый шкаф…
   — Вот уж не думал, что это будет так просто! — проговорил пожарный с негромким смешком.
   Стедленд резко обернулся.
   Прямо в глаза ему смотрело дуло браунинга.
   — Руки вверх! И поймите, Стедленд, что не только у вас хорошая реакция.
   Под сверкающей каской виднелась черная повязка.
   — Кто вы? Кто?.. — прохрипел вымогатель.
   — Один из «Четырех Справедливых», один из тех, кого слишком рано объявили мертвыми…
 
   Часы пробили девять, а мистер Стедленд все еще не покидал своего кабинета. Нетронутый завтрак стоял перед ним на столе.
   В пять минут десятого вошел Джон с неприятным известием. Впрочем, он не успел его изложить, так как вслед за ним в кабинет вошел полицейский инспектор Хеллоуей в сопровождении двух полицейских.
   — Не угодно ли вам прогуляться со мной? — любезно осведомился инспектор.
   Стедленд тяжело поднялся со стула.
   — В чем меня обвиняют? — прохрипел он.
   — В шантаже. Этой ночью к нам поступили неопровержимые доказательства, как я понимаю, полученные не совсем… обычным путем. Вы ничего не хотите сообщить по этому поводу?
   Ответа не последовало.
   Стедленд хорошо запомнил прощальные слова Манфреда: «Если бы мы ставили перед собой задачу убить вас, достичь успеха можно было бы довольно просто. Ведь мнимый Кертис мог это сделать без труда, не так ли? Но мы преследуем другие цели. Вот если бы вы вздумали выдать нас полиции — тогда вас не смог бы спасти и полк солдат, можете мне поверить».
   Стедленд охотно поверил.
   Поэтому он ничего не ответил полицейскому инспектору.
   Поэтому он ничего не ответил на подобный же вопрос судьи перед тем, как отправиться на долгие годы за решетку.

Глава 2.
Человек с большими резцами

   — Я пришел к выводу, дорогой Джордж, что убийство — это такой вид преступления, в котором случай играет решающую роль, — сказал Леон Гонзалес, обращаясь к Манфреду.