Эдгар Уоллес
ВОРОТА ИЗМЕНЫ
Глава 1
По команде «К ноге!» тридцать один штык сверкнул на солнце, тридцать одна рука молниеносно опустилась по швам. Будто отлитая из стали, вытянулась линия ярко-красных мундиров. Медвежьи шапки безукоризненно сидели на головах гвардейцев. Бравурные звуки марша резко оборвались, когда последний ряд сменного караула скрылся за углом Белой Башни.
— Отступить назад!
Боб Лонгфелью вложил саблю в ножны, поправил монокль и засмотрелся на маленькую часовню по соседству, обласканную утренним летним солнцем. Но тут к нему приблизилась какая-то полная дама с путеводителем в руках. Стоявший рядом сержант вытянулся в струнку и с неуловимой улыбкой наблюдал за ней.
— Простите, сэр!
Боб был выше шести фунтов ростом, поэтому голос посетительницы донесся к нему снизу. Дама была в маленькой шляпке, отделанной жемчугом, с большой драгоценной брошкой у декольте, с лицом раскрасневшимся от жары. Боб заметил тройной подбородок и крупный, почти мужской нос.
— Мне очень жаль… гм! — пробормотал он.
— Не подскажете, где могила леди Джен Грэй? — пророкотала толстуха глубоким басом.
Боб сощурил глаза, словно только что вышел из темного помещения на залитую солнцем улицу.
— Леди?..
— …Джен Грэй, сэр!
Боб беспомощно посмотрел на сержанта, нервно покручивая усы.
— А вы уже побывали на кладбище? — Он надеялся отделаться этим вопросом.
— На каком кладбище, сэр?
Боб обратился взглядом к сержанту, но тот молчал.
— Ну, гм… на каком кладбище! Сержант, вы знали эту особу? — он, очевидно, имел в виду усопшую.
— Нет, никогда ее не видел.
Чтобы выйти из положения, Боб вдруг заговорил:
— Леди… гм… Как фамилия?.. Грэй?
— Леди Джен Грэй. Ее могила где-то рядом с Тауэром, — пояснила посетительница.
Боб указал направо и досадливо произнес:
— Все это — Тауэр… Не правда ли, сержант?
— Так точно!
— Лучше спросите надсмотрщика, мадам!
Боба оскорбило то, что его, гвардейского офицера в парадном мундире, приняли за экскурсовода. Его первый раз назначили дежурным офицером Тауэра, и вот что случилось. Ему это совсем не нравилось. Он проклинал жару, задыхаясь в облегавшем тело огненно-красном мундире; пот, градом катившийся из-под меховой шапки, довершал его мучения. Откровенно говоря, Роберт Лонгфелью предпочел бы сейчас быть кем угодно, только не младшим офицером Королевской Бирвичской Гвардии.
А дородная дама не отставала:
— Где хранятся государственные драгоценности?
— В сейфе, мадам!
К счастью, мимо проходил настоящий гид, который направил посетительницу к Уэйкфильд-Тауэр.
— Черт возьми, как отвратительны эти просьбы! Что я должен был ей сказать, сержант?
— Ничего!
Боб обрадовался. Успокоенный, он пошел в вахтгауз, а затем к себе на частную квартиру.
А миссис Оллорби — так звали полную даму — невозмутимо знакомилась с достопримечательностями Тауэра. На самом деле ее мало интересовали государственные драгоценности и могила несчастной леди Джен, казненной всего лишь в нескольких шагах от того места, где она терзала офицера вопросами.
Зато другая посетительница проявила большой интерес к трагической судьбе леди Грэй. Гоуп Джойнер стояла у неприметного квадратного камня, окруженного железной цепью, чтобы по нему не топтались. Она задумчиво смотрела на скромную надпись. Затем ее взгляд упал на маленькую часовню, где были похоронены останки молодой женщины.
— Бедная… бедная Джен! — тихо лепетала она.
Ее провожатый, Ричард Халовель, не посмел улыбнуться.
Молодость оплакивала погибшую молодость. Модный локон склонился над местом, где длинные волосы осужденной были подняты вверх, чтобы палач мог без помех выполнить свою ужасную работу.
Ричард разглядывал удивительно красивый профиль Гоуп. Застывшая в скорби, ее фигурка казалась более грациозной, чем всегда. Нежная кожа лица оттенялась мрачными камнями. Трагедия честолюбивого Соммерсета становилась печальнее в присутствии такой молодой привлекательной девушки.
— Это была настоящая трагедия. Бедняжка, она из окна увидела, как выносили труп ее мужа.
— Гоуп, ваши рассуждения превращают сияющее утро в мрачные сумерки.
Она улыбнулась и прикрыла его руку своей.
— Да, это плохо!.. А я хочу быть хорошей, Дик… Смотрите, тот офицер в парадном мундире… Это не Боб Лонгфелью?
Под верандой вахтгауза показалась стройная фигура дежурного офицера.
— Да, это он. Вчера вернулся из отпуска, а сегодня впервые несет караул. — Дик тихо рассмеялся. — Он бездельник от рождения… Его радует только непыльная работа.
— Я сегодня впервые увидела вас смеющимся, — заметила девушка.
Он с удовольствием ответил бы, что у него с утра не было повода для веселья, но промолчал.
Дик Халовель был высок. Его серые глаза открыто и смело смотрели на Божий свет. Своими гибкими и проворными движениями он немного напоминал атлета. Черный, прекрасно сшитый офицерский мундир с красной повязкой как нельзя лучше соответствовал его фигуре.
— Итак, я вам уже все показал, — сказал он. — Хотя думал; что это займет целый день.
Гоуп тихо засмеялась.
— Не обманывайте! Вы забеспокоились и захотели избавиться от меня с той минуты, когда пришел денщик. Не ждет ли вас кто-нибудь?
Прежде чем он успел ответить, она продолжила:
— У меня дар ясновидения… и, кроме этого, я уже прекрасно ознакомилась с Тауэром. Право, хотелось хоть раз увидеть вас в парадном мундире.
Гоуп вдруг вспомнила, что, к сожалению, знакома с ним не так давно. Они встретились несколько недель назад. На Темзе в кильватере парохода она потеряла весло своей лодки и врезалась на ней в прибрежный кустарник. Дик быстро оказался рядом и освободил ее.
Они пошли к Львиным воротам, остановились под аркой и смотрели на мрачную деревянную ограду, за которой виднелась река.
— Ворота Измены!
Гоуп задрожала, сама не зная почему. Ричард заметил:
— Да… Ворота Измены; теперь они в большом почете… Люди уже забыли, что по этим ступенькам ходили короли и сановники.
Девушка опять рассмеялась.
Вскоре Гоуп и Ричард были в деловом районе Тауэра — Хиле. Мимо проехали грузовики с тяжелыми ящиками. От ближнего Биллингата пахло рыбой.
Лимузин Гоуп бесшумно остановился. Дик открыл дверцу.
— Когда я снова увижу вас?
Она улыбнулась. — Когда захотите. Мой адрес найдете в телефонной книге.
— Что вы собираетесь делать сейчас?
Гоуп вдруг стала серьезной.
— Меня ждет неприятная беседа.
Дик удивленно посмотрел на нее. Ему тоже предстояло нечто подобное, но об этом он промолчал.
Ричард спустился с холма и прошел по мосту, проложенному над старым крепостным валом. Он больше не улыбался, и даже молчаливое, но выразительное приветствие Боба, которого увидел у вахтгауза, не рассеяло его мрачных мыслей.
У дверей квартиры ждал денщик Брил.
— Господин велел узнать, дома ли вы, ведь он договаривался с вами.
Ричард Халовель медленно кивнул.
— Вы пока не нужны. Оставайтесь у дверей и, если кто-то захочет меня видеть, скажите, что я очень занят.
— Так точно, сэр!
— Брил… гм… говорил ли что-нибудь господин?.. Гм… Представился ли он?
Денщик медлил.
— Нет, сэр. Он, по-видимому, не в настроении и сказал, что вы, вероятно, весьма довольны своей квартирой… — Брил опять замолчал.
— Больше ничего?
— Нет… Он только язвительно смеялся. Я думал, что очень неприлично с его стороны приходить сюда и все хулить. Как я понял, это ничтожная личность.
— Да, вы правы!
Дик поднялся по каменной лестнице. Он был мрачен. Тихо открыл дверь в богато обставленную комнату. У окна стоял человек, видимо, наблюдавший за упражнениями солдат во дворе. Когда он повернулся, Дик увидел худощавое недовольное лицо. Человек был в поношенном платье, каблуки его туфель были искривлены. Он и лицом, и выправкой был очень похож на Дика, который молча и внимательно смотрел на гостя.
— Привет!
Человек подошел к Дику и испытующе посмотрел на него. Он вел себя ни дружески, ни оскорбительно.
— Привет, брат!
Дик молчал. Хотя братья были похожи, они все-таки сильно отличались. Если бы Грэгэм Халовель не говорил так грубо, его голос был бы абсолютно как у брата. Но он отбросил любезные манеры и, наверное, забыл, что когда-то руководил знаменитой школой гребного спорта и был красой и гордостью университета.
Теперь он знал лишь одно: судьба сокрушила его и никогда ему не улыбалась. И был настолько озлоблен, что помнил лишь о жизненных горестях и невзгодах.
— Ты сегодня такой же приветливый, как всегда, — саркастически сказал он, — и готов заключить пари, что не пригласишь меня обедать в офицерский клуб! «Вот, мол, мой брат — Грэгэм Халовель, которого только вчера выпустили из Дартмора. Он вам расскажет интересные истории об этой преисподней».
Гость так разволновался, что перешел на крик. Дик заметил, что брат был немного нетрезв и очень зол.
— Даже твой проклятый денщик относится ко мне, как к прокаженному.
— Правильно заметил, — тихо согласился Дик, — прокаженный — самый подходящий эпитет для тебя, Грэгэм! Ты настолько опустился морально, что уважающие себя люди должны избегать твоего общества. И, прошу, больше не кричи при мне, иначе возьму за шиворот и спущу с лестницы. Понял?
Грэгэм оторопел. Хвастливый забияка вдруг превратился в жалкого нищего.
— Не беспокойся обо мне, Дик… я выпил сегодня несколько бокалов… Милый мой, подумай, а как бы ты чувствовал себя, если бы только вчера вышел из тюрьмы! Представь себя хоть раз на моем месте!
— При всем желании не могу представить, как бы себя чувствовал в роли преступника, — холодно ответил Дик. — У меня не такое богатое воображение. Как ты мог оглушить и ограбить молодого гвардейского офицера, который поверил тебе потому, что ты мой сводный брат! Еще более возмутительный и подлый поступок — ты увез в Вену жену знатного человека, обольстил ее и оставил в чужом городе прозябать голодную и опозоренную. И… еще много других поступков, на которые я вообще не способен. Не хочу больше об этом говорить, слышишь? Я никогда не паду так низко, никогда так не вываляюсь в грязи, как ты, чтобы понять твои чувства и переживания… Что тебе нужно от меня?
Грэгэм беспокойно посмотрел на окно.
— Я несчастный человек, — сказал он в отчаянии. — Я хотел бы попасть в Америку…
— Что, местная полиция пришла к выводу, что Америке срочно нужны бродяги и дегенераты вроде тебя?
— Ты жестокий и непоколебимый, как ад, Дик!
Дик рассмеялся, но это был смех сквозь слезы.
— Сколько тебе нужно?
— На билет до Нью-Йорка…
— Ты ведь прекрасно знаешь, что с твоими документами тебя не пустят в Соединенные Штаты.
— Я могу поехать под другим именем…
— Ты ведь не отважишься… я тебя хорошо знаю… Да ты даже и не собираешься ехать туда!
Дик сел за письменный стол, открыл ящик, вынул чековую книжку и начал писать.
— Я выписал тебе чек на пятьдесят фунтов. Он заполнен таким образом, чтобы ты не мог подделать его на пятьсот, как ты поступил с моим последним чеком. Я также сообщу в банк по телефону о сумме.
Дик вырвал чек из книжки и подал мрачному брату.
— Это последние деньги, которые ты получаешь от меня. Если думаешь, что заставишь подобными визитами давать тебе деньги и впредь, то глубоко ошибаешься. Можешь и навлечь неприятности. Полковник и мои коллеги прекрасно знают тебя. Офицер, которого ты тогда обманул, как раз несет караул. Станешь мне мешать, попрошу заключить тебя под стражу. Понял?
Грэгэм положил чек в карман.
— Ты не человек, а камень, — сетовал он. — Ах, если бы отец об этом знал…
— Слава Богу, что он мертв, — угрюмо заметил Дик. — Отец и так достаточно наслышался о тебе. Ведь он умер только из-за тебя. Сердце не выдержало.
Грэгэм тяжело дышал. Лишь страх сдерживал его гнев. Он ненавидел сводного брата и с удовольствием оскорбил бы и унизил его, но недоставало духа.
— Я заметил в окно, что ты разговаривал с красивой девушкой…
— Не твое дело, — грубо оборвал Дик. — Не могу слышать, когда ты говоришь о женщинах.
— Вот как! — заносчивость снова вернулась к Грэгэму. — Не можешь слышать! Я только хотел спросить… знает ли Диана…
Дик бросился к двери и широко открыл ее.
— Немедленно убирайся!
— Диана…
— Диана для меня больше не существует! Заруби это себе на носу. Я также не люблю ее друзей.
— Уж не я ли это?
— Да!
Грэгэм пожал плечами и ушел, высокомерно улыбаясь.
— Это место для меня — тюрьма… Но я найду выход…
Он стал спускаться по лестнице.
— Наилучший выход для тебя — одиночная камера под замком, — зло сказал Дик.
— Что? — спросил Грэгэм уже внизу.
— Ворота измены, — ответил Дик и захлопнул тяжелую дверь.
— Отступить назад!
Боб Лонгфелью вложил саблю в ножны, поправил монокль и засмотрелся на маленькую часовню по соседству, обласканную утренним летним солнцем. Но тут к нему приблизилась какая-то полная дама с путеводителем в руках. Стоявший рядом сержант вытянулся в струнку и с неуловимой улыбкой наблюдал за ней.
— Простите, сэр!
Боб был выше шести фунтов ростом, поэтому голос посетительницы донесся к нему снизу. Дама была в маленькой шляпке, отделанной жемчугом, с большой драгоценной брошкой у декольте, с лицом раскрасневшимся от жары. Боб заметил тройной подбородок и крупный, почти мужской нос.
— Мне очень жаль… гм! — пробормотал он.
— Не подскажете, где могила леди Джен Грэй? — пророкотала толстуха глубоким басом.
Боб сощурил глаза, словно только что вышел из темного помещения на залитую солнцем улицу.
— Леди?..
— …Джен Грэй, сэр!
Боб беспомощно посмотрел на сержанта, нервно покручивая усы.
— А вы уже побывали на кладбище? — Он надеялся отделаться этим вопросом.
— На каком кладбище, сэр?
Боб обратился взглядом к сержанту, но тот молчал.
— Ну, гм… на каком кладбище! Сержант, вы знали эту особу? — он, очевидно, имел в виду усопшую.
— Нет, никогда ее не видел.
Чтобы выйти из положения, Боб вдруг заговорил:
— Леди… гм… Как фамилия?.. Грэй?
— Леди Джен Грэй. Ее могила где-то рядом с Тауэром, — пояснила посетительница.
Боб указал направо и досадливо произнес:
— Все это — Тауэр… Не правда ли, сержант?
— Так точно!
— Лучше спросите надсмотрщика, мадам!
Боба оскорбило то, что его, гвардейского офицера в парадном мундире, приняли за экскурсовода. Его первый раз назначили дежурным офицером Тауэра, и вот что случилось. Ему это совсем не нравилось. Он проклинал жару, задыхаясь в облегавшем тело огненно-красном мундире; пот, градом катившийся из-под меховой шапки, довершал его мучения. Откровенно говоря, Роберт Лонгфелью предпочел бы сейчас быть кем угодно, только не младшим офицером Королевской Бирвичской Гвардии.
А дородная дама не отставала:
— Где хранятся государственные драгоценности?
— В сейфе, мадам!
К счастью, мимо проходил настоящий гид, который направил посетительницу к Уэйкфильд-Тауэр.
— Черт возьми, как отвратительны эти просьбы! Что я должен был ей сказать, сержант?
— Ничего!
Боб обрадовался. Успокоенный, он пошел в вахтгауз, а затем к себе на частную квартиру.
А миссис Оллорби — так звали полную даму — невозмутимо знакомилась с достопримечательностями Тауэра. На самом деле ее мало интересовали государственные драгоценности и могила несчастной леди Джен, казненной всего лишь в нескольких шагах от того места, где она терзала офицера вопросами.
Зато другая посетительница проявила большой интерес к трагической судьбе леди Грэй. Гоуп Джойнер стояла у неприметного квадратного камня, окруженного железной цепью, чтобы по нему не топтались. Она задумчиво смотрела на скромную надпись. Затем ее взгляд упал на маленькую часовню, где были похоронены останки молодой женщины.
— Бедная… бедная Джен! — тихо лепетала она.
Ее провожатый, Ричард Халовель, не посмел улыбнуться.
Молодость оплакивала погибшую молодость. Модный локон склонился над местом, где длинные волосы осужденной были подняты вверх, чтобы палач мог без помех выполнить свою ужасную работу.
Ричард разглядывал удивительно красивый профиль Гоуп. Застывшая в скорби, ее фигурка казалась более грациозной, чем всегда. Нежная кожа лица оттенялась мрачными камнями. Трагедия честолюбивого Соммерсета становилась печальнее в присутствии такой молодой привлекательной девушки.
— Это была настоящая трагедия. Бедняжка, она из окна увидела, как выносили труп ее мужа.
— Гоуп, ваши рассуждения превращают сияющее утро в мрачные сумерки.
Она улыбнулась и прикрыла его руку своей.
— Да, это плохо!.. А я хочу быть хорошей, Дик… Смотрите, тот офицер в парадном мундире… Это не Боб Лонгфелью?
Под верандой вахтгауза показалась стройная фигура дежурного офицера.
— Да, это он. Вчера вернулся из отпуска, а сегодня впервые несет караул. — Дик тихо рассмеялся. — Он бездельник от рождения… Его радует только непыльная работа.
— Я сегодня впервые увидела вас смеющимся, — заметила девушка.
Он с удовольствием ответил бы, что у него с утра не было повода для веселья, но промолчал.
Дик Халовель был высок. Его серые глаза открыто и смело смотрели на Божий свет. Своими гибкими и проворными движениями он немного напоминал атлета. Черный, прекрасно сшитый офицерский мундир с красной повязкой как нельзя лучше соответствовал его фигуре.
— Итак, я вам уже все показал, — сказал он. — Хотя думал; что это займет целый день.
Гоуп тихо засмеялась.
— Не обманывайте! Вы забеспокоились и захотели избавиться от меня с той минуты, когда пришел денщик. Не ждет ли вас кто-нибудь?
Прежде чем он успел ответить, она продолжила:
— У меня дар ясновидения… и, кроме этого, я уже прекрасно ознакомилась с Тауэром. Право, хотелось хоть раз увидеть вас в парадном мундире.
Гоуп вдруг вспомнила, что, к сожалению, знакома с ним не так давно. Они встретились несколько недель назад. На Темзе в кильватере парохода она потеряла весло своей лодки и врезалась на ней в прибрежный кустарник. Дик быстро оказался рядом и освободил ее.
Они пошли к Львиным воротам, остановились под аркой и смотрели на мрачную деревянную ограду, за которой виднелась река.
— Ворота Измены!
Гоуп задрожала, сама не зная почему. Ричард заметил:
— Да… Ворота Измены; теперь они в большом почете… Люди уже забыли, что по этим ступенькам ходили короли и сановники.
Девушка опять рассмеялась.
Вскоре Гоуп и Ричард были в деловом районе Тауэра — Хиле. Мимо проехали грузовики с тяжелыми ящиками. От ближнего Биллингата пахло рыбой.
Лимузин Гоуп бесшумно остановился. Дик открыл дверцу.
— Когда я снова увижу вас?
Она улыбнулась. — Когда захотите. Мой адрес найдете в телефонной книге.
— Что вы собираетесь делать сейчас?
Гоуп вдруг стала серьезной.
— Меня ждет неприятная беседа.
Дик удивленно посмотрел на нее. Ему тоже предстояло нечто подобное, но об этом он промолчал.
Ричард спустился с холма и прошел по мосту, проложенному над старым крепостным валом. Он больше не улыбался, и даже молчаливое, но выразительное приветствие Боба, которого увидел у вахтгауза, не рассеяло его мрачных мыслей.
У дверей квартиры ждал денщик Брил.
— Господин велел узнать, дома ли вы, ведь он договаривался с вами.
Ричард Халовель медленно кивнул.
— Вы пока не нужны. Оставайтесь у дверей и, если кто-то захочет меня видеть, скажите, что я очень занят.
— Так точно, сэр!
— Брил… гм… говорил ли что-нибудь господин?.. Гм… Представился ли он?
Денщик медлил.
— Нет, сэр. Он, по-видимому, не в настроении и сказал, что вы, вероятно, весьма довольны своей квартирой… — Брил опять замолчал.
— Больше ничего?
— Нет… Он только язвительно смеялся. Я думал, что очень неприлично с его стороны приходить сюда и все хулить. Как я понял, это ничтожная личность.
— Да, вы правы!
Дик поднялся по каменной лестнице. Он был мрачен. Тихо открыл дверь в богато обставленную комнату. У окна стоял человек, видимо, наблюдавший за упражнениями солдат во дворе. Когда он повернулся, Дик увидел худощавое недовольное лицо. Человек был в поношенном платье, каблуки его туфель были искривлены. Он и лицом, и выправкой был очень похож на Дика, который молча и внимательно смотрел на гостя.
— Привет!
Человек подошел к Дику и испытующе посмотрел на него. Он вел себя ни дружески, ни оскорбительно.
— Привет, брат!
Дик молчал. Хотя братья были похожи, они все-таки сильно отличались. Если бы Грэгэм Халовель не говорил так грубо, его голос был бы абсолютно как у брата. Но он отбросил любезные манеры и, наверное, забыл, что когда-то руководил знаменитой школой гребного спорта и был красой и гордостью университета.
Теперь он знал лишь одно: судьба сокрушила его и никогда ему не улыбалась. И был настолько озлоблен, что помнил лишь о жизненных горестях и невзгодах.
— Ты сегодня такой же приветливый, как всегда, — саркастически сказал он, — и готов заключить пари, что не пригласишь меня обедать в офицерский клуб! «Вот, мол, мой брат — Грэгэм Халовель, которого только вчера выпустили из Дартмора. Он вам расскажет интересные истории об этой преисподней».
Гость так разволновался, что перешел на крик. Дик заметил, что брат был немного нетрезв и очень зол.
— Даже твой проклятый денщик относится ко мне, как к прокаженному.
— Правильно заметил, — тихо согласился Дик, — прокаженный — самый подходящий эпитет для тебя, Грэгэм! Ты настолько опустился морально, что уважающие себя люди должны избегать твоего общества. И, прошу, больше не кричи при мне, иначе возьму за шиворот и спущу с лестницы. Понял?
Грэгэм оторопел. Хвастливый забияка вдруг превратился в жалкого нищего.
— Не беспокойся обо мне, Дик… я выпил сегодня несколько бокалов… Милый мой, подумай, а как бы ты чувствовал себя, если бы только вчера вышел из тюрьмы! Представь себя хоть раз на моем месте!
— При всем желании не могу представить, как бы себя чувствовал в роли преступника, — холодно ответил Дик. — У меня не такое богатое воображение. Как ты мог оглушить и ограбить молодого гвардейского офицера, который поверил тебе потому, что ты мой сводный брат! Еще более возмутительный и подлый поступок — ты увез в Вену жену знатного человека, обольстил ее и оставил в чужом городе прозябать голодную и опозоренную. И… еще много других поступков, на которые я вообще не способен. Не хочу больше об этом говорить, слышишь? Я никогда не паду так низко, никогда так не вываляюсь в грязи, как ты, чтобы понять твои чувства и переживания… Что тебе нужно от меня?
Грэгэм беспокойно посмотрел на окно.
— Я несчастный человек, — сказал он в отчаянии. — Я хотел бы попасть в Америку…
— Что, местная полиция пришла к выводу, что Америке срочно нужны бродяги и дегенераты вроде тебя?
— Ты жестокий и непоколебимый, как ад, Дик!
Дик рассмеялся, но это был смех сквозь слезы.
— Сколько тебе нужно?
— На билет до Нью-Йорка…
— Ты ведь прекрасно знаешь, что с твоими документами тебя не пустят в Соединенные Штаты.
— Я могу поехать под другим именем…
— Ты ведь не отважишься… я тебя хорошо знаю… Да ты даже и не собираешься ехать туда!
Дик сел за письменный стол, открыл ящик, вынул чековую книжку и начал писать.
— Я выписал тебе чек на пятьдесят фунтов. Он заполнен таким образом, чтобы ты не мог подделать его на пятьсот, как ты поступил с моим последним чеком. Я также сообщу в банк по телефону о сумме.
Дик вырвал чек из книжки и подал мрачному брату.
— Это последние деньги, которые ты получаешь от меня. Если думаешь, что заставишь подобными визитами давать тебе деньги и впредь, то глубоко ошибаешься. Можешь и навлечь неприятности. Полковник и мои коллеги прекрасно знают тебя. Офицер, которого ты тогда обманул, как раз несет караул. Станешь мне мешать, попрошу заключить тебя под стражу. Понял?
Грэгэм положил чек в карман.
— Ты не человек, а камень, — сетовал он. — Ах, если бы отец об этом знал…
— Слава Богу, что он мертв, — угрюмо заметил Дик. — Отец и так достаточно наслышался о тебе. Ведь он умер только из-за тебя. Сердце не выдержало.
Грэгэм тяжело дышал. Лишь страх сдерживал его гнев. Он ненавидел сводного брата и с удовольствием оскорбил бы и унизил его, но недоставало духа.
— Я заметил в окно, что ты разговаривал с красивой девушкой…
— Не твое дело, — грубо оборвал Дик. — Не могу слышать, когда ты говоришь о женщинах.
— Вот как! — заносчивость снова вернулась к Грэгэму. — Не можешь слышать! Я только хотел спросить… знает ли Диана…
Дик бросился к двери и широко открыл ее.
— Немедленно убирайся!
— Диана…
— Диана для меня больше не существует! Заруби это себе на носу. Я также не люблю ее друзей.
— Уж не я ли это?
— Да!
Грэгэм пожал плечами и ушел, высокомерно улыбаясь.
— Это место для меня — тюрьма… Но я найду выход…
Он стал спускаться по лестнице.
— Наилучший выход для тебя — одиночная камера под замком, — зло сказал Дик.
— Что? — спросил Грэгэм уже внизу.
— Ворота измены, — ответил Дик и захлопнул тяжелую дверь.
Глава 2
Только после третьего телефонного звонка в салоне Диана Мэртин неохотно положила на подушку маленькую длинношерстную собачку и небрежно взяла наушник. Это был, конечно, Коллэй. Он, как всегда, упрекал ее за то, что долго не подходила к аппарату.
— Если бы м-ы з-н-а-л-и, что на другом конце провода Ваше Грозное Величество, то поспешили бы после первого звонка, — иронизировала Диана.
Коллэя возмущал подобный тон. Он ненавидел женский сарказм.
— Может быть, встретимся на ужине у Киро? — спросил он.
— Нет, мы нигде не можем с вами ужинать. Сегодня к нам приглашен мистер Грэгэм Халовель.
Новость, видимо, ошеломила Коллэя.
— Халовель? Я тебя не понимаю, Диана, говори ясно… ты куришь?
Она выпустила целое яблоко дыма и стряхнула пепел в хрустальную пепельницу.
— Нет, но сегодня что-то не по себе. Мне не хотелось бы оставаться наедине с человеком, которого только что выпустили из тюрьмы. Он довольно непривлекательно выглядит и, честно говоря, был осужден по заслугам.
— Послушай, Ди, высокий…
— Пожалуйста, не называй меня Ди, — сердито прервала она.
— Диана, высокий господин хотел бы поговорить с тобой… Честное слово… он сам мне сказал…
— Передай ему, что я не хочу с ним говорить, — спокойно сказала она.
Коллэй замолчал, но потом продолжил:
— Не шути, пожалуйста, мне не верится, чтобы ты ужинала с Халовелем.
Она положила наушник на стол и взяла книгу. Когда Коллэй Веррингтон становился невыносим или проявлял невоспитанность, девушка тут же клала наушник на стол, не обращая внимания на жужжание в нем. Коллэй умел быть неприятным. Иногда он бывал любовником Дианы, и временами безумствовал от ревности, в основном, тогда, когда она отворачивалась от него. Сейчас он опять был ее любовником, но она с ним скучала.
В дверь тихо постучали. Вошла горничная Домбрэт, шурша тафтовым платьем. Диана всегда одевала своих горничных в темно-красный тафтовый шелк, заставляла их работать в причудливых передниках и носить высокие прически, как у девушки из кафе. Домбрэт была молода и очень красива. Шелк очень шел ей, но высокий чепчик делал похожей на русскую монахиню.
— Мисс Джойнер просит ее принять, дорогая мисс!
— Мисс Джойнер? — Диана удивленно посмотрела на горничную. — Я не ослышалась? Мисс Джойнер?
— Да, дорогая мисс. Это очень красивая молодая барышня.
Диана немного подумала:
— Пригласите ее сюда!
Домбрэт вышла и через мгновенье объявила:
— Мисс Джойнер!
Диана поднялась и протянула руку. Она встретила гостью полная достоинства, ибо знала, что ее фигура совершенна, а светло-красные волосы восхитительны. От сознания своей красоты на ее бледном лице появилась торжествующая улыбка.
— Очень любезно, мисс Джойнер, что вы пришли.
Гоуп Джойнер ответила на рукопожатие. Ее серые ясные глаза смотрели на Диану не враждебно, без тени подозрения. Она была на три года моложе хозяйки, и у нее не было оснований завидовать красоте и возрасту последней.
— Вы не против моего визита?
Итак, это Гоуп Джойнер. Ну что же, мила и хороша. Диана весьма критически оценивала красоту женщин, но здесь она не нашла изъянов: фигура, цвет лица и голос Гоуп ее вполне удовлетворили.
— Наоборот, мне очень приятно… Садитесь, пожалуйста.
Диана взяла с подушки задремавшую собачку. Та громко залаяла, но легкий шлепок быстро успокоил ее. Того (так звали собаку) уже привыкла к чередованию ласк и наказаний.
Гоуп не садилась. Только ее рука оперлась о спинку шезлонга.
— Я получила от вас письмо… очень странное, — сказала она. — Разрешите мне прочитать… может быть, вы забыли…
Диана никогда не забывала содержания писем, но почему-то согласилась. Когда девушка открывала ридикюль, Диана наблюдала за ней особенно внимательно. Гоуп достала из конверта серый листок и сразу начала читать:
«Дорогая мисс Джойнер! Надеюсь, вы не осудите меня за то, что пишу вам по делу, которое затрагивает мои интересы. Я достаточно наслышана о Вас, чтобы быть уверенной в том, что Вы с уважением отнесетесь к моему доверию. Буду откровенна — я в замешательстве. До вашего появления я была помолвлена с сэром Ричардом Халовелем, Из-за семейных обстоятельств, не представляющих для Вас особого интереса, мы сейчас расстались. В последнее время Вас часто видели с ним и характеризуют весьма недружелюбно. Интересуются, кто Вы, откуда родом и где Ваша семья. Однако это волнует меня меньше, чем положение, в котором я оказалась. Я нежно люблю Дика, и он отвечает мне взаимностью, хотя в настоящее время мы и не разговариваем. Не будете ли Вы столь великодушны, чтобы предоставить мне возможность восстановить дружбу с Ричардом?»
Гоуп закончила и снова положила письмо в ридикюль.
— Не думаю, чтобы моя просьба была неблагоразумной, — холодно прокомментировала Диана.
— Чтобы я сама себя погубила? — спокойно, но резко спросила Гоуп. — Думаю, вы очень зазнались!
Диана прикусила губу.
— Возможно… Письмо кажется довольно глупым, но я тогда была в замешательстве. Но все это не имеет значения. Ведь вы только его друг, потому и заботитесь о нем…
Гоуп отрицательно покачала головой.
Диана нахмурилась.
— Вы думаете… что любите его?
Гоуп была спокойна.
— Это так и есть, — сказала она.
У Дианы перехватило дыхание. И только через несколько минут она смогла продолжить.
— Ах, как интересно!
Гоуп, казалось, не замечала язвительного тона.
— Итак, — продолжала Диана, — я делаю вывод, что… — она выдержала классическую паузу, делая вид, что размышляет, — моя просьба не удержит вас…
— От чего может удержать дружба или любовь к Дику Халовелю? — по-детски наивно спросила Гоуп.
Диана вздрогнула. Откровенно, она и не ожидала, что письмо принесет ей пользу, потому что писала его в припадке грусти и уныния. Не исключено, что она этим хотела оскорбить или унизить Дика. Но сейчас Гоуп стояла перед ней невинно красивая и уверенная в своей любви. Она пришла сюда без страха, спокойно смотрела Диане в глаза. Это было похоже на вызов, и Диана почувствовала себя жестоко оскорбленной. Давно остывшие чувства ожили вновь, испепелявшая ее четыре года назад страсть вспыхнула с новой силой. Навязчивые мысли о несбывшихся надеждах не давали покоя…
Гоуп заметила, что Диана всхлипнула и закусила губы.
— Я хочу вам кое-что показать.
Голос Дианы трудно было узнать. Она вышла из комнаты и через минуту вернулась. У нее в руке был маленький кожаный футлярчик. Она открыла его, вынула кольцо с тремя огненными алмазами и подала его Гоуп.
— Прочтите, пожалуйста.
Гоуп смутилась и чисто механически сделала то, что просили: «Дик своей Диане. 1922».
Гоуп вернула кольцо.
— Что теперь скажете? — спросила Диана.
— Обручальное?
Диана утвердительно кивнула.
— Разве это что-то меняет? — спросила Гоуп. — Разве это такой же веский довод, как и ваше письмо? Что я, после этого, больше не должна встречаться с Диком? Я знаю, что вы были помолвлены… Он сам рассказал об этом. Ну и что тут такого? Ведь большинство людей были помолвлены не раз, не правда ли? Скажите откровенно, мисс Мэртин, неужели вы рассчитываете на то, что я больше не буду видеться с Диком?
— Вы вправе делать то, что пожелаете, — сказала Диана строго и пожала плечами. — Конечно, все зависит от воспитания. — Она посмотрела на ридикюль Гоуп. — Возможно, было нескромно с моей стороны посылать такое письмо. Будьте добры, верните его.
Взгляды соперниц встретились. Гоуп открыла ридикюль, достала письмо, разорвала его и положила клочки на стол. Затем она легко поклонилась и так быстро вышла из комнаты, что любопытная Домбрэт, приложившая было ухо к замочной скважине, едва не отлетела в комнату, когда Гоуп отворила дверь. Хозяйка бросилась к окну, надеясь увидеть ее у выхода, но не успела.
Диана не могла объяснить, что с ней происходит. Ведь она уже давно перестала думать о Дике. Он был для нее почти ничем. Она пыталась найти мотивы, побудившие послать это письмо. Диана чувствовала, что в ней пробудилось нечто дьявольское, необычное ехидное, уже навлекавшее на нее мелкие неприятности, а однажды даже довольно ощутимую. Она решила больше не думать о письме, раз оно связано с Диком. Да, написала в состоянии злобы и запальчивости, потому что была уверена, Гоуп обязательно покажет письмо Дику, и он ответит ей, Диане, одним из тех резких и неистовых посланий, на которые был мастер. Она ждала чего угодно, но только не прихода в ее роскошный салон спокойной обворожительной, мисс Джойнер.
Диана пыталась справиться с возбуждением, как вдруг вошла Домбрэт и доложила о посетителе, который следовал за ней по пятам. Диана села в широкое кресло у окна, из которого открывался вид на Керзон-стрит. Когда гость вошел, она, скрестив руки, встретила его критической жестокой улыбкой. Прибывший держал руки в карманах и смотрел довольно мрачно. Когда дверь за горничной закрылась, Диана спросила:
— Почему?
— Что «почему»?
— Почему ты пришел в поношенном костюме?
Грэгэм Халовель глянул на свой грязный, оборванный костюм и, оскалив зубы, сказал:
— Забыл переодеться.
— И в этом костюме ты был у Ричарда? И твоя вопиющая бедность не произвела на него впечатления?
Посетитель опустился в кресло, достал из кармана пачку папирос и молча закурил. Диана не унималась:
— У тебя, должно быть, есть веская причина, чтобы появиться на Керзон-стрит как бродяга. Впрочем, меня это не волнует.
— Он также не очень огорчился, — сказал Грэгэм, выпустив облако дыма к потолку. Когда оно рассеялось, гость продолжил: — Он дал мне жалких пятьдесят фунтов… Я еле удержался, чтобы не швырнуть их обратно.
— Но все-таки оставил.
Он не обратил внимания на иронию. Диана всегда подтрунивала над ним. Раньше ее язвительные замечания бесили, но это уже прошло. Теперь он хорошо владел собой.
— Думаю, — продолжала она, — ты просто внушил себе, что он выплатит любую сумму, только бы ты отстал от него. Но Дик не таков! Я хотела бы, чтобы ты знал Дика так же, как я.
— Ох, как я его уже знаю, этого подлого фарисея, — промычал Грэгэм.
Диана долго не отвечала. Ее белые зубы буквально вонзились в нижнюю губу.
— Нет, Дик не фарисей!
После небольшой паузы она поинтересовалась:
— А обо мне он ничего не спрашивал?
— Почему? Сказал, что больше не желает слышать о тебе. Если тебя это устраивает, то…
— Это значит, что ты сам заговорил обо мне.
— У него опять новое увлечение, — вдруг выпалил Грэгэм. — Обворожительная красавица. Я видел их у Площади Казни.
Казалось, Диану не интересовало, что он говорил. Она уставилась в пустое пространство. Грэгэм осмотрелся. Его поразила роскошь, и он уже готов был спросить Диану, но всегда испытывал перед ней робость, если не страх. Поэтому начал издалека.
— Гм… У тебя великолепная квартира, Диана! Я не любопытен, но все-таки… Если мне не изменяет память, перед моим отъездом ты жила в меблированной комнате. Мне сказали, что ты переехала… Но эта роскошь… Просто поразительно!
Грэгэм знал, что ее доходы не превышали нескольких сот фунтов в год, их едва хватило бы на оплату такой большой квартиры. Диана занималась литературным трудом, у нее были хорошие связи на Флит-стрит, но ее леность не позволяла увеличивать доходы. Она старалась улыбкой скрыть недовольство.
— Ты слишком подозрителен, милый мой. Просто я теперь много работаю. Слышал ли ты о князе из Кижластана?
— Нет!
— Этим я обязана его щедрости.
Грэгэм поразился. Диана была довольна произведенным эффектом.
— Я служу у него газетным агентом, — холодно сообщила она после паузы. — Конечно, это звучит не очень престижно, но зато получаю четыре тысячи фунтов в год. И я их зарабатываю. Коллэй Веррингтон познакомил меня с князем два года назад. Он сначала попытался сам залезть в карман нашего сказочно богатого друга, но у него не получилось, и тогда доверил мне взяться за дело. Я быстро вошла к князю в доверие и обеспечила себе доходное место. Князь жалуется на несправедливое отношение к нему всех власть имущих, особенно нашего правительства. Он потерял два салютных выстрела…
— Что ты сказала? Два?.. — удивленно переспросил Грэгэм.
— Да. Французский губернатор сначала признал за князем право на девять салютных выстрелов из пушки, но потом между ними возникли недоразумения по поводу одной скандальной истории, и салют сократили до семи выстрелов. Понятно, что нас все это мало волновало бы, но в Индии это, видимо, имеет огромное значение. К тому же князь помешан на драгоценностях. У него самые лучшие коллекции в Индии!
— Если бы м-ы з-н-а-л-и, что на другом конце провода Ваше Грозное Величество, то поспешили бы после первого звонка, — иронизировала Диана.
Коллэя возмущал подобный тон. Он ненавидел женский сарказм.
— Может быть, встретимся на ужине у Киро? — спросил он.
— Нет, мы нигде не можем с вами ужинать. Сегодня к нам приглашен мистер Грэгэм Халовель.
Новость, видимо, ошеломила Коллэя.
— Халовель? Я тебя не понимаю, Диана, говори ясно… ты куришь?
Она выпустила целое яблоко дыма и стряхнула пепел в хрустальную пепельницу.
— Нет, но сегодня что-то не по себе. Мне не хотелось бы оставаться наедине с человеком, которого только что выпустили из тюрьмы. Он довольно непривлекательно выглядит и, честно говоря, был осужден по заслугам.
— Послушай, Ди, высокий…
— Пожалуйста, не называй меня Ди, — сердито прервала она.
— Диана, высокий господин хотел бы поговорить с тобой… Честное слово… он сам мне сказал…
— Передай ему, что я не хочу с ним говорить, — спокойно сказала она.
Коллэй замолчал, но потом продолжил:
— Не шути, пожалуйста, мне не верится, чтобы ты ужинала с Халовелем.
Она положила наушник на стол и взяла книгу. Когда Коллэй Веррингтон становился невыносим или проявлял невоспитанность, девушка тут же клала наушник на стол, не обращая внимания на жужжание в нем. Коллэй умел быть неприятным. Иногда он бывал любовником Дианы, и временами безумствовал от ревности, в основном, тогда, когда она отворачивалась от него. Сейчас он опять был ее любовником, но она с ним скучала.
В дверь тихо постучали. Вошла горничная Домбрэт, шурша тафтовым платьем. Диана всегда одевала своих горничных в темно-красный тафтовый шелк, заставляла их работать в причудливых передниках и носить высокие прически, как у девушки из кафе. Домбрэт была молода и очень красива. Шелк очень шел ей, но высокий чепчик делал похожей на русскую монахиню.
— Мисс Джойнер просит ее принять, дорогая мисс!
— Мисс Джойнер? — Диана удивленно посмотрела на горничную. — Я не ослышалась? Мисс Джойнер?
— Да, дорогая мисс. Это очень красивая молодая барышня.
Диана немного подумала:
— Пригласите ее сюда!
Домбрэт вышла и через мгновенье объявила:
— Мисс Джойнер!
Диана поднялась и протянула руку. Она встретила гостью полная достоинства, ибо знала, что ее фигура совершенна, а светло-красные волосы восхитительны. От сознания своей красоты на ее бледном лице появилась торжествующая улыбка.
— Очень любезно, мисс Джойнер, что вы пришли.
Гоуп Джойнер ответила на рукопожатие. Ее серые ясные глаза смотрели на Диану не враждебно, без тени подозрения. Она была на три года моложе хозяйки, и у нее не было оснований завидовать красоте и возрасту последней.
— Вы не против моего визита?
Итак, это Гоуп Джойнер. Ну что же, мила и хороша. Диана весьма критически оценивала красоту женщин, но здесь она не нашла изъянов: фигура, цвет лица и голос Гоуп ее вполне удовлетворили.
— Наоборот, мне очень приятно… Садитесь, пожалуйста.
Диана взяла с подушки задремавшую собачку. Та громко залаяла, но легкий шлепок быстро успокоил ее. Того (так звали собаку) уже привыкла к чередованию ласк и наказаний.
Гоуп не садилась. Только ее рука оперлась о спинку шезлонга.
— Я получила от вас письмо… очень странное, — сказала она. — Разрешите мне прочитать… может быть, вы забыли…
Диана никогда не забывала содержания писем, но почему-то согласилась. Когда девушка открывала ридикюль, Диана наблюдала за ней особенно внимательно. Гоуп достала из конверта серый листок и сразу начала читать:
«Дорогая мисс Джойнер! Надеюсь, вы не осудите меня за то, что пишу вам по делу, которое затрагивает мои интересы. Я достаточно наслышана о Вас, чтобы быть уверенной в том, что Вы с уважением отнесетесь к моему доверию. Буду откровенна — я в замешательстве. До вашего появления я была помолвлена с сэром Ричардом Халовелем, Из-за семейных обстоятельств, не представляющих для Вас особого интереса, мы сейчас расстались. В последнее время Вас часто видели с ним и характеризуют весьма недружелюбно. Интересуются, кто Вы, откуда родом и где Ваша семья. Однако это волнует меня меньше, чем положение, в котором я оказалась. Я нежно люблю Дика, и он отвечает мне взаимностью, хотя в настоящее время мы и не разговариваем. Не будете ли Вы столь великодушны, чтобы предоставить мне возможность восстановить дружбу с Ричардом?»
Гоуп закончила и снова положила письмо в ридикюль.
— Не думаю, чтобы моя просьба была неблагоразумной, — холодно прокомментировала Диана.
— Чтобы я сама себя погубила? — спокойно, но резко спросила Гоуп. — Думаю, вы очень зазнались!
Диана прикусила губу.
— Возможно… Письмо кажется довольно глупым, но я тогда была в замешательстве. Но все это не имеет значения. Ведь вы только его друг, потому и заботитесь о нем…
Гоуп отрицательно покачала головой.
Диана нахмурилась.
— Вы думаете… что любите его?
Гоуп была спокойна.
— Это так и есть, — сказала она.
У Дианы перехватило дыхание. И только через несколько минут она смогла продолжить.
— Ах, как интересно!
Гоуп, казалось, не замечала язвительного тона.
— Итак, — продолжала Диана, — я делаю вывод, что… — она выдержала классическую паузу, делая вид, что размышляет, — моя просьба не удержит вас…
— От чего может удержать дружба или любовь к Дику Халовелю? — по-детски наивно спросила Гоуп.
Диана вздрогнула. Откровенно, она и не ожидала, что письмо принесет ей пользу, потому что писала его в припадке грусти и уныния. Не исключено, что она этим хотела оскорбить или унизить Дика. Но сейчас Гоуп стояла перед ней невинно красивая и уверенная в своей любви. Она пришла сюда без страха, спокойно смотрела Диане в глаза. Это было похоже на вызов, и Диана почувствовала себя жестоко оскорбленной. Давно остывшие чувства ожили вновь, испепелявшая ее четыре года назад страсть вспыхнула с новой силой. Навязчивые мысли о несбывшихся надеждах не давали покоя…
Гоуп заметила, что Диана всхлипнула и закусила губы.
— Я хочу вам кое-что показать.
Голос Дианы трудно было узнать. Она вышла из комнаты и через минуту вернулась. У нее в руке был маленький кожаный футлярчик. Она открыла его, вынула кольцо с тремя огненными алмазами и подала его Гоуп.
— Прочтите, пожалуйста.
Гоуп смутилась и чисто механически сделала то, что просили: «Дик своей Диане. 1922».
Гоуп вернула кольцо.
— Что теперь скажете? — спросила Диана.
— Обручальное?
Диана утвердительно кивнула.
— Разве это что-то меняет? — спросила Гоуп. — Разве это такой же веский довод, как и ваше письмо? Что я, после этого, больше не должна встречаться с Диком? Я знаю, что вы были помолвлены… Он сам рассказал об этом. Ну и что тут такого? Ведь большинство людей были помолвлены не раз, не правда ли? Скажите откровенно, мисс Мэртин, неужели вы рассчитываете на то, что я больше не буду видеться с Диком?
— Вы вправе делать то, что пожелаете, — сказала Диана строго и пожала плечами. — Конечно, все зависит от воспитания. — Она посмотрела на ридикюль Гоуп. — Возможно, было нескромно с моей стороны посылать такое письмо. Будьте добры, верните его.
Взгляды соперниц встретились. Гоуп открыла ридикюль, достала письмо, разорвала его и положила клочки на стол. Затем она легко поклонилась и так быстро вышла из комнаты, что любопытная Домбрэт, приложившая было ухо к замочной скважине, едва не отлетела в комнату, когда Гоуп отворила дверь. Хозяйка бросилась к окну, надеясь увидеть ее у выхода, но не успела.
Диана не могла объяснить, что с ней происходит. Ведь она уже давно перестала думать о Дике. Он был для нее почти ничем. Она пыталась найти мотивы, побудившие послать это письмо. Диана чувствовала, что в ней пробудилось нечто дьявольское, необычное ехидное, уже навлекавшее на нее мелкие неприятности, а однажды даже довольно ощутимую. Она решила больше не думать о письме, раз оно связано с Диком. Да, написала в состоянии злобы и запальчивости, потому что была уверена, Гоуп обязательно покажет письмо Дику, и он ответит ей, Диане, одним из тех резких и неистовых посланий, на которые был мастер. Она ждала чего угодно, но только не прихода в ее роскошный салон спокойной обворожительной, мисс Джойнер.
Диана пыталась справиться с возбуждением, как вдруг вошла Домбрэт и доложила о посетителе, который следовал за ней по пятам. Диана села в широкое кресло у окна, из которого открывался вид на Керзон-стрит. Когда гость вошел, она, скрестив руки, встретила его критической жестокой улыбкой. Прибывший держал руки в карманах и смотрел довольно мрачно. Когда дверь за горничной закрылась, Диана спросила:
— Почему?
— Что «почему»?
— Почему ты пришел в поношенном костюме?
Грэгэм Халовель глянул на свой грязный, оборванный костюм и, оскалив зубы, сказал:
— Забыл переодеться.
— И в этом костюме ты был у Ричарда? И твоя вопиющая бедность не произвела на него впечатления?
Посетитель опустился в кресло, достал из кармана пачку папирос и молча закурил. Диана не унималась:
— У тебя, должно быть, есть веская причина, чтобы появиться на Керзон-стрит как бродяга. Впрочем, меня это не волнует.
— Он также не очень огорчился, — сказал Грэгэм, выпустив облако дыма к потолку. Когда оно рассеялось, гость продолжил: — Он дал мне жалких пятьдесят фунтов… Я еле удержался, чтобы не швырнуть их обратно.
— Но все-таки оставил.
Он не обратил внимания на иронию. Диана всегда подтрунивала над ним. Раньше ее язвительные замечания бесили, но это уже прошло. Теперь он хорошо владел собой.
— Думаю, — продолжала она, — ты просто внушил себе, что он выплатит любую сумму, только бы ты отстал от него. Но Дик не таков! Я хотела бы, чтобы ты знал Дика так же, как я.
— Ох, как я его уже знаю, этого подлого фарисея, — промычал Грэгэм.
Диана долго не отвечала. Ее белые зубы буквально вонзились в нижнюю губу.
— Нет, Дик не фарисей!
После небольшой паузы она поинтересовалась:
— А обо мне он ничего не спрашивал?
— Почему? Сказал, что больше не желает слышать о тебе. Если тебя это устраивает, то…
— Это значит, что ты сам заговорил обо мне.
— У него опять новое увлечение, — вдруг выпалил Грэгэм. — Обворожительная красавица. Я видел их у Площади Казни.
Казалось, Диану не интересовало, что он говорил. Она уставилась в пустое пространство. Грэгэм осмотрелся. Его поразила роскошь, и он уже готов был спросить Диану, но всегда испытывал перед ней робость, если не страх. Поэтому начал издалека.
— Гм… У тебя великолепная квартира, Диана! Я не любопытен, но все-таки… Если мне не изменяет память, перед моим отъездом ты жила в меблированной комнате. Мне сказали, что ты переехала… Но эта роскошь… Просто поразительно!
Грэгэм знал, что ее доходы не превышали нескольких сот фунтов в год, их едва хватило бы на оплату такой большой квартиры. Диана занималась литературным трудом, у нее были хорошие связи на Флит-стрит, но ее леность не позволяла увеличивать доходы. Она старалась улыбкой скрыть недовольство.
— Ты слишком подозрителен, милый мой. Просто я теперь много работаю. Слышал ли ты о князе из Кижластана?
— Нет!
— Этим я обязана его щедрости.
Грэгэм поразился. Диана была довольна произведенным эффектом.
— Я служу у него газетным агентом, — холодно сообщила она после паузы. — Конечно, это звучит не очень престижно, но зато получаю четыре тысячи фунтов в год. И я их зарабатываю. Коллэй Веррингтон познакомил меня с князем два года назад. Он сначала попытался сам залезть в карман нашего сказочно богатого друга, но у него не получилось, и тогда доверил мне взяться за дело. Я быстро вошла к князю в доверие и обеспечила себе доходное место. Князь жалуется на несправедливое отношение к нему всех власть имущих, особенно нашего правительства. Он потерял два салютных выстрела…
— Что ты сказала? Два?.. — удивленно переспросил Грэгэм.
— Да. Французский губернатор сначала признал за князем право на девять салютных выстрелов из пушки, но потом между ними возникли недоразумения по поводу одной скандальной истории, и салют сократили до семи выстрелов. Понятно, что нас все это мало волновало бы, но в Индии это, видимо, имеет огромное значение. К тому же князь помешан на драгоценностях. У него самые лучшие коллекции в Индии!