Страница:
Появление Плотника наверняка не простое совпадение, мрачно размышлял Дункан. Плотник тоже объявился в Свифт-каренте, штат Орегон, и притом в то же самое время скорее всего из-за Ван Гога.
Но вот Плотник мертв. Что означает его смерть? Будь он простым обывателем в погоне за сокровищем, тогда понятно, но Плотник чуть не с детства отирался на задворках общества, среди всевозможной шушеры. Он был верткий, как угорь в стае пираний. Более того, он полезен тем же пираньям, и им нет никакого смысла спроваживать его на тот свет. Что же изменилось? Какой неверный шаг стоил Джерси Плотнику жизни? Может, попытался облапошить босса? Или просто не потянул и списан за ненадобностью?
Как ни хочется поверить в симпатичную теорию Алекс, что все произошедшее — лишь случайная цепь событий: и само убийство, и мертвое тело в библиотеке, — интуиция подсказывает, что труп Джерси Плотника подсунули ей намеренно.
Слухами земля полнится. Если Саймон прослышал о том, что ценнейшее полотно не погибло, а преспокойно ждет, когда его обнаружат, с тем же успехом о нем мог прослышать и Гектор Мендес. Правда, такая мысль проливает свет лишь на то, как Плотник оказался в Свифт-каренте. А вот как он оказался на том свете? Кто его туда спровадил? И какое отношение к нему имеет Алекс?
Может ли быть, что игривая кошечка в нескромном прикиде водит за нос его, Дункана Форбса, человека бывалого? Дункан заметил, что ногой выбивает по полу машины нетерпеливую дробь. Помимо злости, им владело радостное возбуждение. Раз уж события приняли такой серьезный оборот, значит, слух небезоснователен! В застойных водах вопреки всем законам природы прячется раковина-жемчужница.
Бесценное полотно в пределах досягаемости. Невероятно!
А почему, собственно, невероятно? Дедуля не мог забрать его с собой в могилу. Он просто обязан был кому-то его передать, а кому и можно довериться, как не любимой внучке?
Да, но внучка сбила его с толку, затуманила мозги токсической смесью чопорности и бесстыдства!
Внезапно свет фар выхватил из тьмы облупленный, покосившийся указатель. Дункан напряг зрение. Так, перекресток Лаванда-лейн и Гиацинт-драйв. Он, конечно, не ботаник, но хочется верить, что Примула-авеню где-то рядом. Именно там жил Фрэнклин Форрест. Что, если полотно в доме? Висит себе на стене, как ни в чем не бывало среди копий и подделок. Почему бы и нет? Человек порой такое может отчудить, особенно если с головой не все в порядке…
Хотя на столь легкий вариант лучше не рассчитывать. И то хлеб, если отыщется какой-нибудь намек.
Мысли вернулись к Алекс, Дункан нахмурился.
Нельзя поддаваться вожделению. Пусть думает, что заарканила его, а главное, пусть считает тем, за кого он себя выдает, — профессором в ходе работы над книгой по искусству. Может, тогда она разговорится и расскажет подробнее о дедушке. Хорошо бы она припомнила его рассказы о друзьях времен Второй мировой. Рано или поздно в них проскользнет имя Луи Вендома, и тогда с помощью ловко поставленных вопросов можно будет перевести разговор в нужное русло. Скорее всего, Фрэнклин Форрест никогда не держал в руках пейзаж Ван Гога. Так уж ведется, что тот, кто припрятал сокровище, умирает, не успев поделиться своим секретом. Но на то и опыт, чтобы по обрывкам складывать картину.
Существует и более грустная возможность: полотно выкрали, и оно исчезло без следа. Тогда надежда только на записи, дневники, письма или мемуары покойного — на все то, где можно найти хоть какой-то ключик. Он-то и наведет на утерянный след.
Законные владельцы пейзажа обратились к Дункану лет десять назад, когда важная находка принесла ему известность. Он тогда разыскал одно из полотен старых мастеров, «откупленное» нацистами в 1930-х годах, когда они принуждали немецких евреев за гроши распродавать имущество. Бесценный Рубенс пылился в запаснике незначительной американской галереи. Дункан помог доказать его подлинность и вернуть наследникам. Он занялся поисками не во имя торжества справедливости, просто он испытывал удовлетворение, если получалось слегка подправить исковерканную фашизмом историю.
Контракт обычно заключался на таких условиях: никакого результата — никакого вознаграждения. Иногда Дункану везло, иногда нет. Поиск отнимал массу времени, не говоря уже о том, что не каждое правительство шло навстречу частным расследованиям, криминальный элемент норовил сесть на хвост, а галереи закрывали глаза на нечестные сделки прошлого. Иными словами, в его занятии присутствовал определенный элемент альтруизма, иначе не стоило за него и браться. Кроме того, к Дункану обращались после ограблений, и он чаще всего преуспевал в возвращении украденного. Так, например, он вернул английскому аристократу фамильный портрет кисти Ван Дейка.
Отчасти подобное занятие напоминало долгий и кропотливый процесс складывания мозаики, но не в безмятежной домашней обстановке, а среди опасностей и интриг, насыщая тем самым тягу к авантюризму, а заодно принося доход. Дункан не скопидом, но и не бессребреник.
Припомнив собственных предков, Дункан невольно улыбнулся. Он на правильном пути. Немногие в его семействе могли этим похвастаться. Так, наследственная ловкость рук помогла ему проникнуть в подвал на Бермудах, где он нашел спрятанное там незаконно приобретенное полотно.
В тот раз, правда, не все прошло гладко. Воспоминания о проделанной авантюре пробуждали неприятные ощущения в бедре. Выбираясь с виллы со скрученной в рулон картиной, Дункан слегка нашумел и как результат — нарвался на пулю. Можно сказать, еще повезло. Как-то обернется затея с возвращением Ван Гога? Впрочем, как бы ни обернулась, главное — отыскать пейзаж. Шутка ли, десять лет бесплодного поиска!
Дункан прикинул третью возможность и задался вопросом, приходила ли она в голову кому-нибудь, кроме него.
Что, если Фрэнклин Форрест присвоил картину и увез в Америку под видом нестоящей копии, по случаю приобретенной в сувенирной лавке Лувра? Пейзаж «Оливы и фермерский домик» написан Ван Гогом в последние годы жизни, когда он создавал шедевр за шедевром с маниакальной поспешностью, словно зная, что дни его сочтены. У Дункана есть черно-белый снимок пейзажа, сделанный еще в те годы, когда цветной фотографии не существовало. От времени оборотная сторона пожелтела, а сам снимок приобрел тусклый серый налет, но как раз такой вид и подзадоривал. Хотелось взглянуть на оригинал во всем его великолепии, со всеми красками жаркого лета южной Франции.
Если полотно хорошо сохранилось, его стоимость трудно себе вообразить. Десятки миллионов, не меньше!
Замечтавшись, Дункан не сразу обнаружил, что Петуния-стрит, на которую он повернул, тупиковая. Пришлось разворачиваться.
Надо не упускать из виду Алекс, хотя бы потому, что она может навести на Ван Гога. В дальнейшем он так и поступит. Ее нужно оберегать, ведь убийца Плотника разгуливает на свободе.
Как же к ней подступиться? Самый легкий и приятный способ — уложить в постель. Хорошо, что она не воплощенная невинность, как по штату положено библиотекарше. Горячая штучка, ничего не скажешь! Когда он держал ее в объятиях, он почувствовал в ней огонь, обещание. В тот момент он забыл обо всех краденых полотнах. Кто бы мог подумать, что такие водятся в захолустье! Скорее всего, она здесь главный предмет сплетен. А вот его веселая семейка наверняка бы ее одобрила.
Дункан опять задумался и чуть не прозевал нужную улицу. Указателя тут не висело вообще, но какой-то остряк прикрепил к дереву детский рисунок — корзину цветов за подписью «наша Примула-авеню». Улица оказалась небольшой, и номер не пришлось долго высматривать.
Для начала Дункан медленно проехал мимо. В доме явно никто не жил, хотя и регулярно выкашивал вокруг него газоны. Центральное окно верхнего этажа слабо освещалось — видимо, кто-то забыл выключить свет на лестничной площадке (или оставил нарочно, от незваных гостей). На веранде у парадной двери к полу прилип вверх ногами сделанный из газеты самолетик.
Чтобы не привлекать внимания, Дункан не стал возвращаться, а объехал блок и осмотрел дом с торца. Здесь гардины на окнах отдернуты, но за ними царила тьма.
Хотя соседние дома располагались довольно близко, на всех освещенных окнах жалюзи были опущены и плотно задвинуты, что обнадеживало. Дункан припарковал машину под развесистым деревом и вернулся к дому пешком. Отправляясь «на дело», для пущей маскировки он выбрал черные джинсы, черный свитер с капюшоном и разношенные кроссовки. По опыту зная, что таиться и прятаться — себе дороже, он уверенным шагом прошагал прямо к парадной двери. Никаких сердитых окликов не последовало, и замок даже не подумал бросить вызов его мастерству взломщика. Ничто не загудело, не взвыло, не замигало — сигнализацией тут и не пахло.
Несколько разочарованный тем, что не удалось блеснуть, Дункан проник в дом, тихонько прикрыл за собой дверь и замер, прислушиваясь. В доме стояла мертвая тишина (подумав так, он невольно поежился). Запах подтверждал первое впечатление заброшенности — пахло непроветриваемым помещением, пылью и отчасти старым человеком.
— Куда ты его запрятал, старый пень? — спросил Дункан в полголоса.
Само собой, ответа не последовало. Тишина словно с каждой минутой углублялась, могильная тишина дома, который утратил хозяина.
Несколько минут Дункан стоял на месте, привыкая к тишине и запахам, потом достал из кармана фонарик. Тонкий луч описал в кромешной тьме круг. Он находился в холле, просторном и мрачном, весьма характерном для викторианского стиля.
Дверь направо вела в гостиную. Дункан начал поиск с осмотра картин на стенах (могло ведь статься, что Фрэнклин Форрест выставил добычу на всеобщее обозрение, отлично зная, что никто не заподозрит в случайном полотне бесценный оригинал). Будь оно так, Дункан зауважал бы старика. Нечасто встретишь вора с чувством юмора и стальными нервами.
Увы, в гостиной нашлись лишь унылые гравюры викторианской эпохи. Единственная картина маслом того же периода — очевидный предмет гордости хозяина, так как красовалась в центре, над каминной полкой. Эффект, однако, полностью нивелировался вышивкой с двойным сердцем и слюнявой цитатой из какой-то песенки, висевшей сбоку, над пухлым стулом с цветастой обивкой и в пару ему скамеечкой для ног.
В надежде обнаружить сейф Дункан заглянул под каждую картину. Ничего. Тогда, заслонив рукой свет, он прокрался в столовую, окна которой выходили на улицу. Там над антикварным буфетом висело превосходное полотно середины XVIII столетия, но импрессионистами даже не пахло.
В противоположной части нижнего этажа находились жилая комната с телевизором, большая кухня, забитая таким старьем, что могла бы служить декорацией к фильму о 1950-х годах, и нечто среднее между библиотекой, студией и кабинетом старого холостяка. Здесь все еще витал аромат трубочного табака.
В душе у Дункана шевельнулась жалость. Должно быть, именно в этой комнате старикан проводил большую часть времени — она ощущалась более обжитой. Во всяком случае, не настолько безликой, как другие помещения. Зажечь бы свет, но Дункан поостерегся. В большом городе мало кто знает имена соседей и уж тем более не интересуется тем, кто бродит ночью по их квартире. В захолустье все знакомы друг с другом. Более того, каждый в курсе чужих семейных дел.
После осмотра стен Дункан прошел к солидному дубовому столу и выдвинул верхний ящик. Дальше дело не пошло — снаружи послышался хруст гравия под колесами подъехавшей машины. С приглушенным проклятием он выключил фонарик. Оставалось надеяться, что кому-то просто понадобилось развернуться.
Однако вскоре хлопнула дверца. Не в силах поверить в подобное невезение, Дункан замешкался в кабинете. Через пару минут послышался скрежет ключа в замке — знак того, что путь к отступлению отрезан. Он затаился за ветхим кожаным диваном. Кому еще могла прийти в голову мысль наведаться ночью в дом Фрэнклина Форреста?
Алекс закрыла за собой дверь и немного постояла в холле, охваченная печалью и окруженная призраками прошлого, не теми, которых стоит бояться, поэтому страха она не чувствовала. Дедушка жил здесь почти всю жизнь и здесь же умер, в точности как мечтал.
Она даже обрадовалась бы, явись ей сейчас его призрак. Она не могла бы на него наглядеться! Они устроились бы в кабинете и стали беседовать, как в старые добрые времена.
Дедушкин совет пришелся бы кстати: как лучше поступить с домом, как устроить свою жизнь, как наладить жизнь непутевой Джиллиан? Хотя нет, все это темы, неподходящие для бесед с дедушкиным духом. Они и при жизни скрывали от него истинное положение дел. За неимением родного сына Фрэнклин Форрест гордился зятем, и весть о том, что семейная жизнь Эрика и Джиллиан лежит в руинах, разбила бы ему сердце. Он сошел бы в могилу много быстрее, если бы знал обо всем.
Зато Алекс предстояло и впредь решать проблемы сестры. Что ж, ей они по плечу, и сердце у нее не в пример крепче дедушкиного. Ее жизненная философия проста: упал — встань, отряхнись и иди дальше. Не самая худшая из философий.
Воздух в холле стоял спертый, но Алекс не замечала этого, рисуя себе дедушку живым и бодрым. Ощутив на глазах слезы, сморгнула их и направилась в кабинет. Там, где сохранилось больше всего светлых воспоминаний, лучше и работалось.
В верхнем ящике стола лежали кассеты, пронумерованные в хронологическом порядке. Как любая живая речь, они изобиловали повторами, местами сбивчивыми и не вполне внятными. Алекс предстояло облечь дедушкины рассказы в литературную форму. Мемуары обрывались на начале 1990-х годов, однако все самое интересное он уже рассказал, оставалось только добавить заключительную главу.
Два прошедших месяца нельзя было назвать плодотворными. Алекс садилась за работу от случая к случаю и сумела разобраться только с двумя кассетами, то есть с детством и первыми годами в Орегоне. Теперь она чисто автоматически потянулась за третьей, но отдернула руку, сообразив, что никто не требует от нее столь систематизированного подхода. Компьютер ее, и она могла заносить туда информацию как угодно, хоть задом наперед. Столь кощунственная мысль смутила, но Алекс упрямо выпятила подбородок. Почему бы не отложить Вторую мировую на потом? Взяться за более светлые времена, когда все возвращалось на круги своя? В то время дедушка и бабушка встретились и поженились.
Она вставила кассету, нажала кнопку. Комнату заполнил низкий, немного скрипучий старческий голос. Боль утраты сжала ей сердце с такой силой, что Алекс выхватила и прижала к глазам бумажный платок. Что же с ней такое, в самом деле?! Человек жил долго, полной жизнью и умер легко, без страданий. Доктор так и сказал: приступ настиг его в разгар послеобеденного сна. Такой смерти можно только позавидовать. О чем же она плачет? Вспоминать об ушедших надо легко и радостно.
Внезапно Алекс поняла, что оплакивает вовсе не дедушку, а себя, одинокую и никем не любимую.
Сжав зубы, она подавила постыдную жалость к себе и занялась работой. Размеренный голос убаюкивал, навевал приятные видения.
— Она стала зеницей моего ока, — говорил дедушка о женщине, которую взял в жены, — и величайшей ценностью моей жизни.
Глаза снова заволокло. Промокнув слезы, Алекс чаще застучала по клавишам, чтобы успеть за голосом и не упустить ни слова из сказанного. История знакомства и ухаживания нравилась ей больше всего.
Насилие, смерть… и страсть.
Припомнив поцелуй, Алекс провела по губам кончиком языка и поскорее оттеснила от себя образ Дункана Форбса.
Дальше шел рассказ о первых днях, неделях, месяцах брака. О том, как они с головой погрузились в отделку дома, уже тогда далеко не нового, как обставляли его, как купили свой первый автомобиль. Нетрудно вообразить себе бабушку на веранде с вышиванием на коленях. Она обожала это занятие и все время расшивала то спинки стульев, то полотенца, то скатерти. В пресвитерианской церкви Свифт-карента до сих пор пользовались в день первого причастия пеленой ее работы…
Мобильный телефон в сумочке зазвонил, катапультировав Алекс на полстолетия вперед. Она выудила его и прижала к уху, дезориентированная, понятия не имея, чего ожидать.
— Как ты, Алекс? Держишься?
— А, Том! Держусь, конечно. Спасибо, что позвонил.
— Нет проблем. Знаю, зачем я тебе нужен. Ты, конечно, ждешь не дождешься открыть библиотеку? Прости, но еще денек придется потерпеть. Зато послезавтра — уже с гарантией. Идет?
— Идет. Не я тут решаю.
— Хочешь, я сам договорюсь с уборщиками на завтрашний вечер?
— Будь так добр. Слушай, а их уже допросили?
— Само собой. Из библиотеки миссис Родригес сразу поехала в больницу, а ее муж присоединился к ней после уборки в одной конторе. У них дочь в родильном, как раз ночью и родила — здоровенного парнишку. Во время убийства они сидели в коридоре и ждали, а кругом бегали медсестры, акушерки и прочее. Словом, полное алиби.
Ну вот! Когда имеешь дело с убийством, подозрительным кажется любой, от уборщиков до заезжего профессора. В результате она даже не поинтересовалась, все ли благополучно у дочери Родригесов. Просто вылетело из головы. А ведь у них родился первый внук!
Кстати, о заезжем профессоре.
— Том… — нерешительно начала Алекс, — тут такое дело… я не знаю, стоит ли вообще об этом упоминать…
Не так-то легко настучать на человека, который целуется более пылко, чем до сих пор приходилось испытывать.
— Ты расскажи, а там увидим. Сама знаешь, в таком деле важна любая мелочь.
— Я насчет Дункана Форбса. Когда мы сегодня расходились по домам, я заметила у него на манжете и рукаве следы крови. Понимаю, он мог запачкаться, когда переворачивал труп, но…
Со стороны дивана у противоположной стены донеслись шорохи и поскрипывания. Алекс вздрогнула, но быстро опомнилась. Старые дома полны звуков: между стенами и обшивкой шуршат насекомые, половицы скрипят, словно по ним спускается кто-то невидимый. Потому во все века их так и боятся.
— Спасибо, — между тем ответил Том. — Я разберусь.
Тон его стал заметно более мрачным. Алекс сразу ощутила, какую важную деталь сообщила следствию. Выходит, Дункан Форбс показался подозрительным не ей одной. Во рту появился противный привкус, в точности как тогда, когда она полоскала и полоскала его в попытках стереть всякий след поцелуя. Жаль, что не догадалась захватить полоскание с собой.
Кассета находилась примерно на середине, и Алекс как раз предстояло выяснить, как дедушка воспринял новость о том, что скоро в первый раз станет отцом, когда в парадную дверь постучали.
Кто бы мог прийти в такой час? Может, соседи решили полюбопытствовать, почему в доме свет? Или грабители стали настолько вежливы?
Алекс на цыпочках прокралась в столовую, из окон которой виднелось крыльцо, выглянула — и бросилась отворять с радостным возгласом: «Эрик!»
Каждый раз, когда они виделись, она заново поражалась тому, как он изменился, каким опрятным стал. Она помнила его нескладным парнем с патлами ниже плеч, когда Джилли привезла его из Калифорнии, зато теперь — лощеный бизнесмен и политик, и пахло от него не застарелым потом, а дорогим одеколоном. Отойдя от дел, дедушка оставил свой антикварный магазин на его попечение. К его большому удовольствию, Эрик не сменил имя на вывеске. Он не хотел задеть чувства старика — он, кому на последних выборах удалось без труда пройти в городской совет.
Приятно сознавать, что дедушка не ошибся в нем. Из гадкого утенка вырос красивый, сильный лебедь. Дело процветало в руках Эрика, а современные средства коммуникации и коммерции (Интернет, онлайновые аукционы) расширяли поле деятельности. Пришлось даже нанять помощницу.
— Как ты здесь оказался?
— А ты не знаешь? Когда я бываю тут, непременно заглядываю проверить, все ли в порядке. Сегодня вот заметил возле дома твою машину.
— Так не стой на пороге, заходи!
— Пожалуй, в самом деле зайду. Давно уже собирался с тобой кое о чем поговорить.
Глава 7
Но вот Плотник мертв. Что означает его смерть? Будь он простым обывателем в погоне за сокровищем, тогда понятно, но Плотник чуть не с детства отирался на задворках общества, среди всевозможной шушеры. Он был верткий, как угорь в стае пираний. Более того, он полезен тем же пираньям, и им нет никакого смысла спроваживать его на тот свет. Что же изменилось? Какой неверный шаг стоил Джерси Плотнику жизни? Может, попытался облапошить босса? Или просто не потянул и списан за ненадобностью?
Как ни хочется поверить в симпатичную теорию Алекс, что все произошедшее — лишь случайная цепь событий: и само убийство, и мертвое тело в библиотеке, — интуиция подсказывает, что труп Джерси Плотника подсунули ей намеренно.
Слухами земля полнится. Если Саймон прослышал о том, что ценнейшее полотно не погибло, а преспокойно ждет, когда его обнаружат, с тем же успехом о нем мог прослышать и Гектор Мендес. Правда, такая мысль проливает свет лишь на то, как Плотник оказался в Свифт-каренте. А вот как он оказался на том свете? Кто его туда спровадил? И какое отношение к нему имеет Алекс?
Может ли быть, что игривая кошечка в нескромном прикиде водит за нос его, Дункана Форбса, человека бывалого? Дункан заметил, что ногой выбивает по полу машины нетерпеливую дробь. Помимо злости, им владело радостное возбуждение. Раз уж события приняли такой серьезный оборот, значит, слух небезоснователен! В застойных водах вопреки всем законам природы прячется раковина-жемчужница.
Бесценное полотно в пределах досягаемости. Невероятно!
А почему, собственно, невероятно? Дедуля не мог забрать его с собой в могилу. Он просто обязан был кому-то его передать, а кому и можно довериться, как не любимой внучке?
Да, но внучка сбила его с толку, затуманила мозги токсической смесью чопорности и бесстыдства!
Внезапно свет фар выхватил из тьмы облупленный, покосившийся указатель. Дункан напряг зрение. Так, перекресток Лаванда-лейн и Гиацинт-драйв. Он, конечно, не ботаник, но хочется верить, что Примула-авеню где-то рядом. Именно там жил Фрэнклин Форрест. Что, если полотно в доме? Висит себе на стене, как ни в чем не бывало среди копий и подделок. Почему бы и нет? Человек порой такое может отчудить, особенно если с головой не все в порядке…
Хотя на столь легкий вариант лучше не рассчитывать. И то хлеб, если отыщется какой-нибудь намек.
Мысли вернулись к Алекс, Дункан нахмурился.
Нельзя поддаваться вожделению. Пусть думает, что заарканила его, а главное, пусть считает тем, за кого он себя выдает, — профессором в ходе работы над книгой по искусству. Может, тогда она разговорится и расскажет подробнее о дедушке. Хорошо бы она припомнила его рассказы о друзьях времен Второй мировой. Рано или поздно в них проскользнет имя Луи Вендома, и тогда с помощью ловко поставленных вопросов можно будет перевести разговор в нужное русло. Скорее всего, Фрэнклин Форрест никогда не держал в руках пейзаж Ван Гога. Так уж ведется, что тот, кто припрятал сокровище, умирает, не успев поделиться своим секретом. Но на то и опыт, чтобы по обрывкам складывать картину.
Существует и более грустная возможность: полотно выкрали, и оно исчезло без следа. Тогда надежда только на записи, дневники, письма или мемуары покойного — на все то, где можно найти хоть какой-то ключик. Он-то и наведет на утерянный след.
Законные владельцы пейзажа обратились к Дункану лет десять назад, когда важная находка принесла ему известность. Он тогда разыскал одно из полотен старых мастеров, «откупленное» нацистами в 1930-х годах, когда они принуждали немецких евреев за гроши распродавать имущество. Бесценный Рубенс пылился в запаснике незначительной американской галереи. Дункан помог доказать его подлинность и вернуть наследникам. Он занялся поисками не во имя торжества справедливости, просто он испытывал удовлетворение, если получалось слегка подправить исковерканную фашизмом историю.
Контракт обычно заключался на таких условиях: никакого результата — никакого вознаграждения. Иногда Дункану везло, иногда нет. Поиск отнимал массу времени, не говоря уже о том, что не каждое правительство шло навстречу частным расследованиям, криминальный элемент норовил сесть на хвост, а галереи закрывали глаза на нечестные сделки прошлого. Иными словами, в его занятии присутствовал определенный элемент альтруизма, иначе не стоило за него и браться. Кроме того, к Дункану обращались после ограблений, и он чаще всего преуспевал в возвращении украденного. Так, например, он вернул английскому аристократу фамильный портрет кисти Ван Дейка.
Отчасти подобное занятие напоминало долгий и кропотливый процесс складывания мозаики, но не в безмятежной домашней обстановке, а среди опасностей и интриг, насыщая тем самым тягу к авантюризму, а заодно принося доход. Дункан не скопидом, но и не бессребреник.
Припомнив собственных предков, Дункан невольно улыбнулся. Он на правильном пути. Немногие в его семействе могли этим похвастаться. Так, наследственная ловкость рук помогла ему проникнуть в подвал на Бермудах, где он нашел спрятанное там незаконно приобретенное полотно.
В тот раз, правда, не все прошло гладко. Воспоминания о проделанной авантюре пробуждали неприятные ощущения в бедре. Выбираясь с виллы со скрученной в рулон картиной, Дункан слегка нашумел и как результат — нарвался на пулю. Можно сказать, еще повезло. Как-то обернется затея с возвращением Ван Гога? Впрочем, как бы ни обернулась, главное — отыскать пейзаж. Шутка ли, десять лет бесплодного поиска!
Дункан прикинул третью возможность и задался вопросом, приходила ли она в голову кому-нибудь, кроме него.
Что, если Фрэнклин Форрест присвоил картину и увез в Америку под видом нестоящей копии, по случаю приобретенной в сувенирной лавке Лувра? Пейзаж «Оливы и фермерский домик» написан Ван Гогом в последние годы жизни, когда он создавал шедевр за шедевром с маниакальной поспешностью, словно зная, что дни его сочтены. У Дункана есть черно-белый снимок пейзажа, сделанный еще в те годы, когда цветной фотографии не существовало. От времени оборотная сторона пожелтела, а сам снимок приобрел тусклый серый налет, но как раз такой вид и подзадоривал. Хотелось взглянуть на оригинал во всем его великолепии, со всеми красками жаркого лета южной Франции.
Если полотно хорошо сохранилось, его стоимость трудно себе вообразить. Десятки миллионов, не меньше!
Замечтавшись, Дункан не сразу обнаружил, что Петуния-стрит, на которую он повернул, тупиковая. Пришлось разворачиваться.
Надо не упускать из виду Алекс, хотя бы потому, что она может навести на Ван Гога. В дальнейшем он так и поступит. Ее нужно оберегать, ведь убийца Плотника разгуливает на свободе.
Как же к ней подступиться? Самый легкий и приятный способ — уложить в постель. Хорошо, что она не воплощенная невинность, как по штату положено библиотекарше. Горячая штучка, ничего не скажешь! Когда он держал ее в объятиях, он почувствовал в ней огонь, обещание. В тот момент он забыл обо всех краденых полотнах. Кто бы мог подумать, что такие водятся в захолустье! Скорее всего, она здесь главный предмет сплетен. А вот его веселая семейка наверняка бы ее одобрила.
Дункан опять задумался и чуть не прозевал нужную улицу. Указателя тут не висело вообще, но какой-то остряк прикрепил к дереву детский рисунок — корзину цветов за подписью «наша Примула-авеню». Улица оказалась небольшой, и номер не пришлось долго высматривать.
Для начала Дункан медленно проехал мимо. В доме явно никто не жил, хотя и регулярно выкашивал вокруг него газоны. Центральное окно верхнего этажа слабо освещалось — видимо, кто-то забыл выключить свет на лестничной площадке (или оставил нарочно, от незваных гостей). На веранде у парадной двери к полу прилип вверх ногами сделанный из газеты самолетик.
Чтобы не привлекать внимания, Дункан не стал возвращаться, а объехал блок и осмотрел дом с торца. Здесь гардины на окнах отдернуты, но за ними царила тьма.
Хотя соседние дома располагались довольно близко, на всех освещенных окнах жалюзи были опущены и плотно задвинуты, что обнадеживало. Дункан припарковал машину под развесистым деревом и вернулся к дому пешком. Отправляясь «на дело», для пущей маскировки он выбрал черные джинсы, черный свитер с капюшоном и разношенные кроссовки. По опыту зная, что таиться и прятаться — себе дороже, он уверенным шагом прошагал прямо к парадной двери. Никаких сердитых окликов не последовало, и замок даже не подумал бросить вызов его мастерству взломщика. Ничто не загудело, не взвыло, не замигало — сигнализацией тут и не пахло.
Несколько разочарованный тем, что не удалось блеснуть, Дункан проник в дом, тихонько прикрыл за собой дверь и замер, прислушиваясь. В доме стояла мертвая тишина (подумав так, он невольно поежился). Запах подтверждал первое впечатление заброшенности — пахло непроветриваемым помещением, пылью и отчасти старым человеком.
— Куда ты его запрятал, старый пень? — спросил Дункан в полголоса.
Само собой, ответа не последовало. Тишина словно с каждой минутой углублялась, могильная тишина дома, который утратил хозяина.
Несколько минут Дункан стоял на месте, привыкая к тишине и запахам, потом достал из кармана фонарик. Тонкий луч описал в кромешной тьме круг. Он находился в холле, просторном и мрачном, весьма характерном для викторианского стиля.
Дверь направо вела в гостиную. Дункан начал поиск с осмотра картин на стенах (могло ведь статься, что Фрэнклин Форрест выставил добычу на всеобщее обозрение, отлично зная, что никто не заподозрит в случайном полотне бесценный оригинал). Будь оно так, Дункан зауважал бы старика. Нечасто встретишь вора с чувством юмора и стальными нервами.
Увы, в гостиной нашлись лишь унылые гравюры викторианской эпохи. Единственная картина маслом того же периода — очевидный предмет гордости хозяина, так как красовалась в центре, над каминной полкой. Эффект, однако, полностью нивелировался вышивкой с двойным сердцем и слюнявой цитатой из какой-то песенки, висевшей сбоку, над пухлым стулом с цветастой обивкой и в пару ему скамеечкой для ног.
В надежде обнаружить сейф Дункан заглянул под каждую картину. Ничего. Тогда, заслонив рукой свет, он прокрался в столовую, окна которой выходили на улицу. Там над антикварным буфетом висело превосходное полотно середины XVIII столетия, но импрессионистами даже не пахло.
В противоположной части нижнего этажа находились жилая комната с телевизором, большая кухня, забитая таким старьем, что могла бы служить декорацией к фильму о 1950-х годах, и нечто среднее между библиотекой, студией и кабинетом старого холостяка. Здесь все еще витал аромат трубочного табака.
В душе у Дункана шевельнулась жалость. Должно быть, именно в этой комнате старикан проводил большую часть времени — она ощущалась более обжитой. Во всяком случае, не настолько безликой, как другие помещения. Зажечь бы свет, но Дункан поостерегся. В большом городе мало кто знает имена соседей и уж тем более не интересуется тем, кто бродит ночью по их квартире. В захолустье все знакомы друг с другом. Более того, каждый в курсе чужих семейных дел.
После осмотра стен Дункан прошел к солидному дубовому столу и выдвинул верхний ящик. Дальше дело не пошло — снаружи послышался хруст гравия под колесами подъехавшей машины. С приглушенным проклятием он выключил фонарик. Оставалось надеяться, что кому-то просто понадобилось развернуться.
Однако вскоре хлопнула дверца. Не в силах поверить в подобное невезение, Дункан замешкался в кабинете. Через пару минут послышался скрежет ключа в замке — знак того, что путь к отступлению отрезан. Он затаился за ветхим кожаным диваном. Кому еще могла прийти в голову мысль наведаться ночью в дом Фрэнклина Форреста?
Алекс закрыла за собой дверь и немного постояла в холле, охваченная печалью и окруженная призраками прошлого, не теми, которых стоит бояться, поэтому страха она не чувствовала. Дедушка жил здесь почти всю жизнь и здесь же умер, в точности как мечтал.
Она даже обрадовалась бы, явись ей сейчас его призрак. Она не могла бы на него наглядеться! Они устроились бы в кабинете и стали беседовать, как в старые добрые времена.
Дедушкин совет пришелся бы кстати: как лучше поступить с домом, как устроить свою жизнь, как наладить жизнь непутевой Джиллиан? Хотя нет, все это темы, неподходящие для бесед с дедушкиным духом. Они и при жизни скрывали от него истинное положение дел. За неимением родного сына Фрэнклин Форрест гордился зятем, и весть о том, что семейная жизнь Эрика и Джиллиан лежит в руинах, разбила бы ему сердце. Он сошел бы в могилу много быстрее, если бы знал обо всем.
Зато Алекс предстояло и впредь решать проблемы сестры. Что ж, ей они по плечу, и сердце у нее не в пример крепче дедушкиного. Ее жизненная философия проста: упал — встань, отряхнись и иди дальше. Не самая худшая из философий.
Воздух в холле стоял спертый, но Алекс не замечала этого, рисуя себе дедушку живым и бодрым. Ощутив на глазах слезы, сморгнула их и направилась в кабинет. Там, где сохранилось больше всего светлых воспоминаний, лучше и работалось.
В верхнем ящике стола лежали кассеты, пронумерованные в хронологическом порядке. Как любая живая речь, они изобиловали повторами, местами сбивчивыми и не вполне внятными. Алекс предстояло облечь дедушкины рассказы в литературную форму. Мемуары обрывались на начале 1990-х годов, однако все самое интересное он уже рассказал, оставалось только добавить заключительную главу.
Два прошедших месяца нельзя было назвать плодотворными. Алекс садилась за работу от случая к случаю и сумела разобраться только с двумя кассетами, то есть с детством и первыми годами в Орегоне. Теперь она чисто автоматически потянулась за третьей, но отдернула руку, сообразив, что никто не требует от нее столь систематизированного подхода. Компьютер ее, и она могла заносить туда информацию как угодно, хоть задом наперед. Столь кощунственная мысль смутила, но Алекс упрямо выпятила подбородок. Почему бы не отложить Вторую мировую на потом? Взяться за более светлые времена, когда все возвращалось на круги своя? В то время дедушка и бабушка встретились и поженились.
Она вставила кассету, нажала кнопку. Комнату заполнил низкий, немного скрипучий старческий голос. Боль утраты сжала ей сердце с такой силой, что Алекс выхватила и прижала к глазам бумажный платок. Что же с ней такое, в самом деле?! Человек жил долго, полной жизнью и умер легко, без страданий. Доктор так и сказал: приступ настиг его в разгар послеобеденного сна. Такой смерти можно только позавидовать. О чем же она плачет? Вспоминать об ушедших надо легко и радостно.
Внезапно Алекс поняла, что оплакивает вовсе не дедушку, а себя, одинокую и никем не любимую.
Сжав зубы, она подавила постыдную жалость к себе и занялась работой. Размеренный голос убаюкивал, навевал приятные видения.
— Она стала зеницей моего ока, — говорил дедушка о женщине, которую взял в жены, — и величайшей ценностью моей жизни.
Глаза снова заволокло. Промокнув слезы, Алекс чаще застучала по клавишам, чтобы успеть за голосом и не упустить ни слова из сказанного. История знакомства и ухаживания нравилась ей больше всего.
Насилие, смерть… и страсть.
Припомнив поцелуй, Алекс провела по губам кончиком языка и поскорее оттеснила от себя образ Дункана Форбса.
Дальше шел рассказ о первых днях, неделях, месяцах брака. О том, как они с головой погрузились в отделку дома, уже тогда далеко не нового, как обставляли его, как купили свой первый автомобиль. Нетрудно вообразить себе бабушку на веранде с вышиванием на коленях. Она обожала это занятие и все время расшивала то спинки стульев, то полотенца, то скатерти. В пресвитерианской церкви Свифт-карента до сих пор пользовались в день первого причастия пеленой ее работы…
Мобильный телефон в сумочке зазвонил, катапультировав Алекс на полстолетия вперед. Она выудила его и прижала к уху, дезориентированная, понятия не имея, чего ожидать.
— Как ты, Алекс? Держишься?
— А, Том! Держусь, конечно. Спасибо, что позвонил.
— Нет проблем. Знаю, зачем я тебе нужен. Ты, конечно, ждешь не дождешься открыть библиотеку? Прости, но еще денек придется потерпеть. Зато послезавтра — уже с гарантией. Идет?
— Идет. Не я тут решаю.
— Хочешь, я сам договорюсь с уборщиками на завтрашний вечер?
— Будь так добр. Слушай, а их уже допросили?
— Само собой. Из библиотеки миссис Родригес сразу поехала в больницу, а ее муж присоединился к ней после уборки в одной конторе. У них дочь в родильном, как раз ночью и родила — здоровенного парнишку. Во время убийства они сидели в коридоре и ждали, а кругом бегали медсестры, акушерки и прочее. Словом, полное алиби.
Ну вот! Когда имеешь дело с убийством, подозрительным кажется любой, от уборщиков до заезжего профессора. В результате она даже не поинтересовалась, все ли благополучно у дочери Родригесов. Просто вылетело из головы. А ведь у них родился первый внук!
Кстати, о заезжем профессоре.
— Том… — нерешительно начала Алекс, — тут такое дело… я не знаю, стоит ли вообще об этом упоминать…
Не так-то легко настучать на человека, который целуется более пылко, чем до сих пор приходилось испытывать.
— Ты расскажи, а там увидим. Сама знаешь, в таком деле важна любая мелочь.
— Я насчет Дункана Форбса. Когда мы сегодня расходились по домам, я заметила у него на манжете и рукаве следы крови. Понимаю, он мог запачкаться, когда переворачивал труп, но…
Со стороны дивана у противоположной стены донеслись шорохи и поскрипывания. Алекс вздрогнула, но быстро опомнилась. Старые дома полны звуков: между стенами и обшивкой шуршат насекомые, половицы скрипят, словно по ним спускается кто-то невидимый. Потому во все века их так и боятся.
— Спасибо, — между тем ответил Том. — Я разберусь.
Тон его стал заметно более мрачным. Алекс сразу ощутила, какую важную деталь сообщила следствию. Выходит, Дункан Форбс показался подозрительным не ей одной. Во рту появился противный привкус, в точности как тогда, когда она полоскала и полоскала его в попытках стереть всякий след поцелуя. Жаль, что не догадалась захватить полоскание с собой.
Кассета находилась примерно на середине, и Алекс как раз предстояло выяснить, как дедушка воспринял новость о том, что скоро в первый раз станет отцом, когда в парадную дверь постучали.
Кто бы мог прийти в такой час? Может, соседи решили полюбопытствовать, почему в доме свет? Или грабители стали настолько вежливы?
Алекс на цыпочках прокралась в столовую, из окон которой виднелось крыльцо, выглянула — и бросилась отворять с радостным возгласом: «Эрик!»
Каждый раз, когда они виделись, она заново поражалась тому, как он изменился, каким опрятным стал. Она помнила его нескладным парнем с патлами ниже плеч, когда Джилли привезла его из Калифорнии, зато теперь — лощеный бизнесмен и политик, и пахло от него не застарелым потом, а дорогим одеколоном. Отойдя от дел, дедушка оставил свой антикварный магазин на его попечение. К его большому удовольствию, Эрик не сменил имя на вывеске. Он не хотел задеть чувства старика — он, кому на последних выборах удалось без труда пройти в городской совет.
Приятно сознавать, что дедушка не ошибся в нем. Из гадкого утенка вырос красивый, сильный лебедь. Дело процветало в руках Эрика, а современные средства коммуникации и коммерции (Интернет, онлайновые аукционы) расширяли поле деятельности. Пришлось даже нанять помощницу.
— Как ты здесь оказался?
— А ты не знаешь? Когда я бываю тут, непременно заглядываю проверить, все ли в порядке. Сегодня вот заметил возле дома твою машину.
— Так не стой на пороге, заходи!
— Пожалуй, в самом деле зайду. Давно уже собирался с тобой кое о чем поговорить.
Глава 7
В узком углу позади обшарпанного дивана Дункан чувствовал себя так, словно его заперли в сундук. Сорок минут на карачках — настоящая пытка, и он истово возблагодарил небеса, когда в дверь позвонили, уверенный, что за Алекс кто-то заехал и его ждет избавление. Уже пора убираться подобру-поздорову.
Сержант Перкинс не из тех, кто откладывает проверку свежей версии надолго. Наверное, сейчас гладит форму или чистит пистолетик. Скоро он отправится в «Риверсайд». К тому времени лучше бы находиться в номере для объяснений насчет «крови» на рукаве (сам он заметил пятно, только когда раздевался в душе).
Однако, услышав мужской голос и радостный возглас Алекс, Дункан ощутил приступ извращенного любопытства, поэтому вместо бегства встал, размял ноги и двинулся туда, откуда просматривалась входная дверь. Двое встретившихся, так обрадовались друг другу, что даже не заметили, когда у него под ногой скрипнула половица.
Выглянув, он с неудовольствием убедился, что они смотрят друг на друга чуть ли не с нежностью.
Выходит, он прав. Провинциальная секс-бомба водит его за нос. «В моей жизни нет мужчины», как же! А появившийся здесь разве не мужчина?
Дункан с первого взгляда невзлюбил лощеного блондина с широкой и до тошноты белозубой улыбкой политикана на губах и готов был прозакладывать левую почку, что тот шарит взглядом в вырезе Алекс. Во всяком случае, голова его склонялась под тем же углом, от которого теперь болела шея самого Дункана. Вот вам и момент истины. Женщины любят повторять, что все мужики — свиньи, но каждого тянет к своей породе, так что еще надо разобраться, кто больше свинья.
Тем временем Алекс и ее гость направились в кабинет. Дункан поспешно нырнул на прежнее место и без малейших угрызений совести предался подслушиванию. Растрескавшаяся от времени кожа заскрипела, когда они уселись на диван меньше чем в полуметре от него.
— Извини, но содовой предложить не могу. Единственная жидкость в доме — водопроводная вода.
Что за чушь она несет? Разве на тумбочке в углу не стоит и не отливает золотом хрустальный графин, полный почти доверху? Шотландское виски, можно дать руку на отсечение, причем высшего качества!
Как назло, графин отлично просматривался из-за дивана. Однако в пыльном углу первоначальное слюноотделение скоро сменилось ужасной сухостью во рту.
Понятное дело, гость устроился так близко от Алекс, как только мог. Слава Богу, он хоть трезвенник, иначе пришлось бы еще больше страдать, слушая перестук кусочков льда в запотевших стаканах. И без того Дункан чувствовал себя дождевым червяком, который сдуру выполз прогуляться после дождя и теперь высыхал на ярком солнце.
Только бы они не стали барахтаться прямо на диване! Тогда он просто не переживет. От визга разболтанных пружин у него наверняка лопнут барабанные перепонки.
— Если честно, Алекс, я заехал сюда сегодня в надежде с тобой повидаться.
Подумаешь, откровение! Дураку ясно. Дункан едва удержался от ехидного хмыканья, но сразу помрачнел. Чем бы заткнуть уши, чтобы не слышать, как женщина, на которую он положил глаз, купится на болтовню мужика, которому самое место на щите с рекламой зубной пасты?
— Правда?
Голос прозвучал удивленно, словно тут и в самом деле есть чему удивляться. Впрочем, наверное, это тоже часть любовной игры.
— Я должен бы явиться и поддержать тебя гораздо раньше, утром, когда началась вся эта катавасия. Клянусь, я пытался! Сделал все, что мог, доказывал, что я член семьи и прочее, но в библиотеку меня все равно не пустили. Повторяли как заведенные: «Приказ сержанта! Приказ сержанта!» Уж этот мне Перкинс! Бойскаут-переросток.
— Ну, я уверена, что Том не превысил своих прав, — примирительно заметила Алекс. — На место преступления посторонние не допускаются.
— Можно подумать, я собирался там все перевернуть с ног на голову! Вообще не собирался ничего трогать. Неужели нельзя сделать исключение для близкого родственника и к тому же члена городского совета? В результате ты прошла через весь ужас одна. Воображаю, как тебе досталось!
Как мило с его стороны еще раз напомнить ей об инциденте. Разрази тебя гром, болван! Как если бы кто-то наверху подслушал его пожелание, и гость чихнул три раза подряд так душевно, что диван совсем зажало в угол, а с ним и Дункана. Затем он громко высморкался, а потом, к счастью, встал.
— Здесь вроде нет кошек, — посочувствовала Алекс.
— Если бы только кошки! Порой кажется, что у меня аллергия абсолютно на все.
— Спасибо, что беспокоишься за меня, Эрик, но, честное слово, хотя я ни за что на свете не хотела бы еще раз пройти через такое, со мной все в порядке.
— Да? Настолько в порядке, что ты забилась ночью в старый пустой дом?
Снова раздался скрип кожи и какое-то ерзанье. Чем там только занимается жертва аллергии абсолютно на все? Нежно пожимает Алекс руку и душит ее диванной подушкой? Близкий родственник, вот как? Интересно чей? Не далее как за обедом она утверждала, что не имеет в Штатах других родственников, кроме тетки и кузины.
— Я не забилась сюда, Эрик, я здесь занимаюсь делом, потому что… — Алекс засмеялась, но смех прозвучал грустно. — А вообще ты прав. Я пришла искать утешения у дедушки.
Сержант Перкинс не из тех, кто откладывает проверку свежей версии надолго. Наверное, сейчас гладит форму или чистит пистолетик. Скоро он отправится в «Риверсайд». К тому времени лучше бы находиться в номере для объяснений насчет «крови» на рукаве (сам он заметил пятно, только когда раздевался в душе).
Однако, услышав мужской голос и радостный возглас Алекс, Дункан ощутил приступ извращенного любопытства, поэтому вместо бегства встал, размял ноги и двинулся туда, откуда просматривалась входная дверь. Двое встретившихся, так обрадовались друг другу, что даже не заметили, когда у него под ногой скрипнула половица.
Выглянув, он с неудовольствием убедился, что они смотрят друг на друга чуть ли не с нежностью.
Выходит, он прав. Провинциальная секс-бомба водит его за нос. «В моей жизни нет мужчины», как же! А появившийся здесь разве не мужчина?
Дункан с первого взгляда невзлюбил лощеного блондина с широкой и до тошноты белозубой улыбкой политикана на губах и готов был прозакладывать левую почку, что тот шарит взглядом в вырезе Алекс. Во всяком случае, голова его склонялась под тем же углом, от которого теперь болела шея самого Дункана. Вот вам и момент истины. Женщины любят повторять, что все мужики — свиньи, но каждого тянет к своей породе, так что еще надо разобраться, кто больше свинья.
Тем временем Алекс и ее гость направились в кабинет. Дункан поспешно нырнул на прежнее место и без малейших угрызений совести предался подслушиванию. Растрескавшаяся от времени кожа заскрипела, когда они уселись на диван меньше чем в полуметре от него.
— Извини, но содовой предложить не могу. Единственная жидкость в доме — водопроводная вода.
Что за чушь она несет? Разве на тумбочке в углу не стоит и не отливает золотом хрустальный графин, полный почти доверху? Шотландское виски, можно дать руку на отсечение, причем высшего качества!
Как назло, графин отлично просматривался из-за дивана. Однако в пыльном углу первоначальное слюноотделение скоро сменилось ужасной сухостью во рту.
Понятное дело, гость устроился так близко от Алекс, как только мог. Слава Богу, он хоть трезвенник, иначе пришлось бы еще больше страдать, слушая перестук кусочков льда в запотевших стаканах. И без того Дункан чувствовал себя дождевым червяком, который сдуру выполз прогуляться после дождя и теперь высыхал на ярком солнце.
Только бы они не стали барахтаться прямо на диване! Тогда он просто не переживет. От визга разболтанных пружин у него наверняка лопнут барабанные перепонки.
— Если честно, Алекс, я заехал сюда сегодня в надежде с тобой повидаться.
Подумаешь, откровение! Дураку ясно. Дункан едва удержался от ехидного хмыканья, но сразу помрачнел. Чем бы заткнуть уши, чтобы не слышать, как женщина, на которую он положил глаз, купится на болтовню мужика, которому самое место на щите с рекламой зубной пасты?
— Правда?
Голос прозвучал удивленно, словно тут и в самом деле есть чему удивляться. Впрочем, наверное, это тоже часть любовной игры.
— Я должен бы явиться и поддержать тебя гораздо раньше, утром, когда началась вся эта катавасия. Клянусь, я пытался! Сделал все, что мог, доказывал, что я член семьи и прочее, но в библиотеку меня все равно не пустили. Повторяли как заведенные: «Приказ сержанта! Приказ сержанта!» Уж этот мне Перкинс! Бойскаут-переросток.
— Ну, я уверена, что Том не превысил своих прав, — примирительно заметила Алекс. — На место преступления посторонние не допускаются.
— Можно подумать, я собирался там все перевернуть с ног на голову! Вообще не собирался ничего трогать. Неужели нельзя сделать исключение для близкого родственника и к тому же члена городского совета? В результате ты прошла через весь ужас одна. Воображаю, как тебе досталось!
Как мило с его стороны еще раз напомнить ей об инциденте. Разрази тебя гром, болван! Как если бы кто-то наверху подслушал его пожелание, и гость чихнул три раза подряд так душевно, что диван совсем зажало в угол, а с ним и Дункана. Затем он громко высморкался, а потом, к счастью, встал.
— Здесь вроде нет кошек, — посочувствовала Алекс.
— Если бы только кошки! Порой кажется, что у меня аллергия абсолютно на все.
— Спасибо, что беспокоишься за меня, Эрик, но, честное слово, хотя я ни за что на свете не хотела бы еще раз пройти через такое, со мной все в порядке.
— Да? Настолько в порядке, что ты забилась ночью в старый пустой дом?
Снова раздался скрип кожи и какое-то ерзанье. Чем там только занимается жертва аллергии абсолютно на все? Нежно пожимает Алекс руку и душит ее диванной подушкой? Близкий родственник, вот как? Интересно чей? Не далее как за обедом она утверждала, что не имеет в Штатах других родственников, кроме тетки и кузины.
— Я не забилась сюда, Эрик, я здесь занимаюсь делом, потому что… — Алекс засмеялась, но смех прозвучал грустно. — А вообще ты прав. Я пришла искать утешения у дедушки.