Страница:
– Это не так, – продолжал рыдать П'тери, качая маятниками пальцев в гневе или волнении. – Мы, сферцы, не больны. Мы отдаем себе отчет в этом. Глашатаи Перемен существуют – в другом плане реальности! Когда они совпали по фазе с Этой-Реальностью, событие произвело резонанс, который и есть эта Утраченная Любовь и эта Мука и это Беспощадное Преследование – все одновременно. Вам это неведомо. И ни одной расе – кроме нашей. Глашатаи Перемен смодулировали все касательные реальности, проецируясь на наш мозг. Но там, где они вмешались в действительность, они оставили резонирующую точку в плоскости нашей вселенной – подобную гудящему колоколу в древней Сфере. Со всеми картинками реальности, собранными в нашей Луне, мы должны переступить пределы Этой-Реальности, как это сделали они, чтобы догнать Глашатаев Перемен и…
П'тери замолчал, точно не решаясь сказать, что за этим последует.
– И что тогда? – вмешался Соул, решив любой ценой добиться ответа.
Руки пришельца упали. Немой свидетель невыразимого, он признал:
– Мы еще не пришли к общему мнению. Вопрос открыт. Что делать? Сигналить им? Любить их? Убить? – за все те мучения, что причинили нам? Некоторые еретики и отщепенцы даже заявляют, что Глашатаи Перемен – это мы сами, из отдаленного будущего или какой-то альтернативной реальности. Некое эхо нашей развернувшейся эволюционной самости, отраженное назад во времени, чтобы заставить нас убить самих себя в будущем, ставшем невыносимым, но которого они – то есть мы – не в силах избежать по собственной воле. Сфера будущего, захваченная в тиски невероятной муки неведомой ситуации – уж не Бессмертие ли это? – пытается совершить акт самоуничтожения руками своих предков, «более ранних себя самих» – и таков ход истории.
– И таково ее популярное изложение среди вашего народа?
– Нет! Эта ересь возникала несколько раз, после чего Языковая Луна опорожнялась, переучитывалась и уничтожалась…
– А те, кто поверил в ересь?
– Также уничтожались! Ибо учение их шло против сигнально-обменной чести и священной обязанности Сферы.
– Но ради бога, ведь это существо – настоящий параноик! – завопил психиатр. – Разве не ясно, что это раса параноиков? Убийство собственного будущего! Убийство, возведенное в энную степень убийственности! Словом, натуральная паранойя, убийство в собственном соку!
– А кто станет утверждать, что ваш род не испытывает психических отклонений? – парировал П'тери. – Когда вы посылаете в эфир картины смерти, уничтожения, мучений и истязаний?
– Но все это – не суть, не идея человеческого существа, – сердито возразил психиатр. – Это лишь опыт неправильного прочтения. Неверно истолкованный момент документализма. Ведь это не более как инциденты, несчастные случаи, катастрофы.
– В самом деле? Поверьте взгляду со стороны: это ваши сигналы. Насилие – ваш спорт, ваше искусство, ваша религия. Почему вы не хотите продать шесть земных мозгов, которые, кстати, ожидает великая честь – избежать Имбеддинга вместе со Сферой? Овладеть касательной. Радоваться любви освобожденной и разделенной!
Имбеддинг. Вот он.
Внедрение. Предопределение.
Понятие это, концепт единства, жестко запрограммированной встречи разнородных схем и понятий, преследовало пришельцев, как и Соула, хотя и в совсем ином смысле. И, вообще, уместно ли такое сопоставление? Или это только случайное сходство слов?
Но сейчас, Соул был уверен, сходство не случайное. Скорее, здесь было открытие – скрывавшее за собой еще не одну тайну.
Соул почувствовал трепет от предчувствия чуда, словно сплавляя воедино безумие пришельца со своим собственным безумием.
– П'тери, я пытаюсь не избежать, а, наоборот, достичь имбеддинга, чтобы провести анализ того, что находится за границами реальности. Для этого я использую мозг молодых особей человеческого рода. Может, здесь чисто словесное совпадение? Нет, не думаю. Вы считаете, что невозможно произвести испытание реальности с позиций одного биологического вида, проживающего на одной из многочисленных планет. Скажите, П'тери, согласились бы вы пожертвовать приливом? Если новые знания будут того стоить? Если они увенчаются для вас открытием? Если это спасет – да, именно спасет для Сферы все оставшееся ей время?
Соул выудил письмо Пьера из кармана.
И стал читать высокому пришельцу все, что он узнал о бразильском племени шемахоя…
А за окном тем временем день вступил в свои права. Солнце освещало корабль П'тери, пустынный кустарник, далекие остроконечные вершины. В огромном небе не было ни единого следа, какие обычно оставляют самолеты. Как и предусматривалось, район должен был оставаться свободным от воздушного транспорта.
Когда Соул закончил свое объяснение – а остальные присутствующие тем временем ошеломленно пялились на него, – П'тери долгое время раздумывал. Его схожие с бумажными пакетами уши извивались, меняя формы, пока он общался со своими, словно немой чревовещатель.
Наконец пришелец обратился к толпе:
– Если все это правда, то мы, сферцы, пропустим прилив. И за блок мозгов шемахоя мы предлагаем такую цену: технология межзвездных путешествий и аренда одного из Чтецов Приливов. Такой «пакет» позволит вам в ближайшие пять лет достичь звезды Чтецов и оттуда открыть собственную торговлю сигналами.
В зале на мгновение воцарилась благоговейная тишина. Яркий солнечный свет, словно фотограф, запечатлел это мгновение для вечности.
Затем ликование постепенно овладело всей толпой и прорвалось наружу: Соул почувствовал ободряющие и благодарные толчки в спину.
– Ну, ты даешь! Сообразительный мерзавец! – развязно прошипел ему в ухо Шавони. – Тут есть хоть слово правды, в том, что ты наплел ему?
– Должно быть, – пробормотал Соул сквозь зубы. – Есть возражения?
– К черту все возражения! – панибратски хлопнув его по плечу, хохотнул распорядитель Шавони.
– Эй, доктор Соул! – вмешался в общий шум другой голос. – Не лучше ли держать подальше от Бразилии эти загребущие руки, на которых нарисовано по апельсину?
– Пока мы не выплеснули нашего ребенка вместе с водой – так, что ли?
Радость была почти истерическая. Среди общего куража пришелец высился подобно маяку посреди шторма.
И как только болтовня стала оглушительной, уши П'тери сложились в маленькие аккуратные коробочки.
Одна из подкомиссий Вашингтонской Спецгруппы Взаимодействия открыла заседание в отделанной под орех гостиной с нарисованными фальшивыми окнами. Присутствующих окружали виды Новой Англии в эпоху Заката: великолепие лесных массивов, которые одним поворотом переключателя могли превратиться в вид на Эверглейдс[16], Гавайский пляж или Скалистые горы.
Главный научный советник президента, немецкий эмигрант с гривой белокурых жестких, как проволока, волос, заявил:
– Задача перед нами очень и очень непростая. И состоит она вовсе не в отлове каких-то там индейцев. Надо с максимальной осторожностью подойти к имуществу, выбранному для продажи. Если индейцы обладают чем-то уникальным для наших друзей, тем, что стоит звездного ключика, это может понадобиться и нам…
– Вся эта шемахойская теория – колосс на глиняных ногах. Подумаешь, какой-то сумасшедший в джунглях. Мы идем на очень слабые поручительства. К тому же этот лягушатник, по всему видать, бывалый пропагандист, – сказал спокойный человек из ЦРУ, постоянно что-то черкавший в блокноте. За время заседания он произвел на свет несколько неуклюжих крылатых дракончиков – вроде тех, что попадаются на обложках комиксов в объявлениях о заочных курсах рисования.
– Но мы знаем, что такие вещи вполне возможны. Что говорил этот… Цвинглер о работе Гэддонской клиники в Англии? Какой-то препарат для повышения интеллекта.
– Он сказал, что полной уверенности нет, сэр.
– О лазерах говорили то же самое, а через несколько лет они появились в продаже. Чем больше мы узнаем о человеческом разуме, тем больше кажется вероятным, что он способен на все. Русские уже овладели психотронным оружием, способным вызвать отвагу или страх одним уколом препарата. Через ампулу можно задавать любую эмоцию, на выбор. Мы же можем до определенных пределов задерживать старение организма. Нетрудно предсказать, что в ближайшем будущем мы сможем заставить людей думать лучше и быстрее…
У президента был чисто визионерский и несколько романтический подход в выборе научных консультантов. Бурный рост карьеры и тяга к власти нынешнего советника президента вывели его, точно побег из тени, с невидной должности профессора кафедры социальной психиатрии. Минуя Комитет-2000 института Гудзона, он занял нынешний пост, причем так быстро, что не на шутку встревожил бывших коллег. Не то чтобы он был слишком молод. Долгое время он оставался темной лошадкой, мавериком[17], продолжая заниматься исследованиями в таких скользких направлениях, как генетическая разведка и методика развития сверхспособностей. Однако президент твердо верил, что людьми и событиями можно управлять по добротным сценариям, составленным «ответственными» психологами и социологами. Или, как он излагал в послании Комитету Мира, это необходимо «для оркестровки событий внутри – и межгосударственного масштаба, для придания им гармонического, музыкального развития».
– Возьмите хотя бы того русского, что разбился в автомобильной катастрофе в Москве. Как его… Бухаров. Его реанимировали, но ничего не смогли поделать с разрушением мозга в то время, когда он был мертв. Ценность его как ученого уменьшилась по крайней мере вчетверо. Зато посмотрите, чего мы достигли с этим ядерщиком в Кальтехе.
– Хаммонд, что ли?
– Вот именно. Его айкью[18] даже несколько зашкаливал. Пришлось встряхнуть его на несколько месяцев жизни, пока не вышли на контакт с русскими.
– Это с вытяжкой ДНК? – полюбопытствовал узколицый итало-американец, глава фармацевтической разведки министерства финансов, и советник президента кивнул:
– Представьте только, что мы сможем вколоть препарат, который поднимет интеллектуальный уровень данного человека до максимума. Даст ему возможность интегрировать все свои силы и знания. Мы сохраним естественную среду обитания для индейцев. Этот препарат нужен как воздух – и в той же степени необходима вся природная система, откуда он происходит.
– Звучит совсем не глупо, – подал голос человек из ЦРУ, отрываясь от своих дракончиков. – Потом мы можем восстановить дамбу – размером поменьше. А место, где живут индейцы, можно превратить в заповедник или резервацию – достаточно большую, чтобы они, с одной стороны, не подсели, а с другой, не выкинули чего-либо – например, не перестали выращивать свой наркотик…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
П'тери замолчал, точно не решаясь сказать, что за этим последует.
– И что тогда? – вмешался Соул, решив любой ценой добиться ответа.
Руки пришельца упали. Немой свидетель невыразимого, он признал:
– Мы еще не пришли к общему мнению. Вопрос открыт. Что делать? Сигналить им? Любить их? Убить? – за все те мучения, что причинили нам? Некоторые еретики и отщепенцы даже заявляют, что Глашатаи Перемен – это мы сами, из отдаленного будущего или какой-то альтернативной реальности. Некое эхо нашей развернувшейся эволюционной самости, отраженное назад во времени, чтобы заставить нас убить самих себя в будущем, ставшем невыносимым, но которого они – то есть мы – не в силах избежать по собственной воле. Сфера будущего, захваченная в тиски невероятной муки неведомой ситуации – уж не Бессмертие ли это? – пытается совершить акт самоуничтожения руками своих предков, «более ранних себя самих» – и таков ход истории.
– И таково ее популярное изложение среди вашего народа?
– Нет! Эта ересь возникала несколько раз, после чего Языковая Луна опорожнялась, переучитывалась и уничтожалась…
– А те, кто поверил в ересь?
– Также уничтожались! Ибо учение их шло против сигнально-обменной чести и священной обязанности Сферы.
– Но ради бога, ведь это существо – настоящий параноик! – завопил психиатр. – Разве не ясно, что это раса параноиков? Убийство собственного будущего! Убийство, возведенное в энную степень убийственности! Словом, натуральная паранойя, убийство в собственном соку!
– А кто станет утверждать, что ваш род не испытывает психических отклонений? – парировал П'тери. – Когда вы посылаете в эфир картины смерти, уничтожения, мучений и истязаний?
– Но все это – не суть, не идея человеческого существа, – сердито возразил психиатр. – Это лишь опыт неправильного прочтения. Неверно истолкованный момент документализма. Ведь это не более как инциденты, несчастные случаи, катастрофы.
– В самом деле? Поверьте взгляду со стороны: это ваши сигналы. Насилие – ваш спорт, ваше искусство, ваша религия. Почему вы не хотите продать шесть земных мозгов, которые, кстати, ожидает великая честь – избежать Имбеддинга вместе со Сферой? Овладеть касательной. Радоваться любви освобожденной и разделенной!
Имбеддинг. Вот он.
Внедрение. Предопределение.
Понятие это, концепт единства, жестко запрограммированной встречи разнородных схем и понятий, преследовало пришельцев, как и Соула, хотя и в совсем ином смысле. И, вообще, уместно ли такое сопоставление? Или это только случайное сходство слов?
Но сейчас, Соул был уверен, сходство не случайное. Скорее, здесь было открытие – скрывавшее за собой еще не одну тайну.
Соул почувствовал трепет от предчувствия чуда, словно сплавляя воедино безумие пришельца со своим собственным безумием.
– П'тери, я пытаюсь не избежать, а, наоборот, достичь имбеддинга, чтобы провести анализ того, что находится за границами реальности. Для этого я использую мозг молодых особей человеческого рода. Может, здесь чисто словесное совпадение? Нет, не думаю. Вы считаете, что невозможно произвести испытание реальности с позиций одного биологического вида, проживающего на одной из многочисленных планет. Скажите, П'тери, согласились бы вы пожертвовать приливом? Если новые знания будут того стоить? Если они увенчаются для вас открытием? Если это спасет – да, именно спасет для Сферы все оставшееся ей время?
Соул выудил письмо Пьера из кармана.
И стал читать высокому пришельцу все, что он узнал о бразильском племени шемахоя…
А за окном тем временем день вступил в свои права. Солнце освещало корабль П'тери, пустынный кустарник, далекие остроконечные вершины. В огромном небе не было ни единого следа, какие обычно оставляют самолеты. Как и предусматривалось, район должен был оставаться свободным от воздушного транспорта.
Когда Соул закончил свое объяснение – а остальные присутствующие тем временем ошеломленно пялились на него, – П'тери долгое время раздумывал. Его схожие с бумажными пакетами уши извивались, меняя формы, пока он общался со своими, словно немой чревовещатель.
Наконец пришелец обратился к толпе:
– Если все это правда, то мы, сферцы, пропустим прилив. И за блок мозгов шемахоя мы предлагаем такую цену: технология межзвездных путешествий и аренда одного из Чтецов Приливов. Такой «пакет» позволит вам в ближайшие пять лет достичь звезды Чтецов и оттуда открыть собственную торговлю сигналами.
В зале на мгновение воцарилась благоговейная тишина. Яркий солнечный свет, словно фотограф, запечатлел это мгновение для вечности.
Затем ликование постепенно овладело всей толпой и прорвалось наружу: Соул почувствовал ободряющие и благодарные толчки в спину.
– Ну, ты даешь! Сообразительный мерзавец! – развязно прошипел ему в ухо Шавони. – Тут есть хоть слово правды, в том, что ты наплел ему?
– Должно быть, – пробормотал Соул сквозь зубы. – Есть возражения?
– К черту все возражения! – панибратски хлопнув его по плечу, хохотнул распорядитель Шавони.
– Эй, доктор Соул! – вмешался в общий шум другой голос. – Не лучше ли держать подальше от Бразилии эти загребущие руки, на которых нарисовано по апельсину?
– Пока мы не выплеснули нашего ребенка вместе с водой – так, что ли?
Радость была почти истерическая. Среди общего куража пришелец высился подобно маяку посреди шторма.
И как только болтовня стала оглушительной, уши П'тери сложились в маленькие аккуратные коробочки.
Одна из подкомиссий Вашингтонской Спецгруппы Взаимодействия открыла заседание в отделанной под орех гостиной с нарисованными фальшивыми окнами. Присутствующих окружали виды Новой Англии в эпоху Заката: великолепие лесных массивов, которые одним поворотом переключателя могли превратиться в вид на Эверглейдс[16], Гавайский пляж или Скалистые горы.
Главный научный советник президента, немецкий эмигрант с гривой белокурых жестких, как проволока, волос, заявил:
– Задача перед нами очень и очень непростая. И состоит она вовсе не в отлове каких-то там индейцев. Надо с максимальной осторожностью подойти к имуществу, выбранному для продажи. Если индейцы обладают чем-то уникальным для наших друзей, тем, что стоит звездного ключика, это может понадобиться и нам…
– Вся эта шемахойская теория – колосс на глиняных ногах. Подумаешь, какой-то сумасшедший в джунглях. Мы идем на очень слабые поручительства. К тому же этот лягушатник, по всему видать, бывалый пропагандист, – сказал спокойный человек из ЦРУ, постоянно что-то черкавший в блокноте. За время заседания он произвел на свет несколько неуклюжих крылатых дракончиков – вроде тех, что попадаются на обложках комиксов в объявлениях о заочных курсах рисования.
– Но мы знаем, что такие вещи вполне возможны. Что говорил этот… Цвинглер о работе Гэддонской клиники в Англии? Какой-то препарат для повышения интеллекта.
– Он сказал, что полной уверенности нет, сэр.
– О лазерах говорили то же самое, а через несколько лет они появились в продаже. Чем больше мы узнаем о человеческом разуме, тем больше кажется вероятным, что он способен на все. Русские уже овладели психотронным оружием, способным вызвать отвагу или страх одним уколом препарата. Через ампулу можно задавать любую эмоцию, на выбор. Мы же можем до определенных пределов задерживать старение организма. Нетрудно предсказать, что в ближайшем будущем мы сможем заставить людей думать лучше и быстрее…
У президента был чисто визионерский и несколько романтический подход в выборе научных консультантов. Бурный рост карьеры и тяга к власти нынешнего советника президента вывели его, точно побег из тени, с невидной должности профессора кафедры социальной психиатрии. Минуя Комитет-2000 института Гудзона, он занял нынешний пост, причем так быстро, что не на шутку встревожил бывших коллег. Не то чтобы он был слишком молод. Долгое время он оставался темной лошадкой, мавериком[17], продолжая заниматься исследованиями в таких скользких направлениях, как генетическая разведка и методика развития сверхспособностей. Однако президент твердо верил, что людьми и событиями можно управлять по добротным сценариям, составленным «ответственными» психологами и социологами. Или, как он излагал в послании Комитету Мира, это необходимо «для оркестровки событий внутри – и межгосударственного масштаба, для придания им гармонического, музыкального развития».
– Возьмите хотя бы того русского, что разбился в автомобильной катастрофе в Москве. Как его… Бухаров. Его реанимировали, но ничего не смогли поделать с разрушением мозга в то время, когда он был мертв. Ценность его как ученого уменьшилась по крайней мере вчетверо. Зато посмотрите, чего мы достигли с этим ядерщиком в Кальтехе.
– Хаммонд, что ли?
– Вот именно. Его айкью[18] даже несколько зашкаливал. Пришлось встряхнуть его на несколько месяцев жизни, пока не вышли на контакт с русскими.
– Это с вытяжкой ДНК? – полюбопытствовал узколицый итало-американец, глава фармацевтической разведки министерства финансов, и советник президента кивнул:
– Представьте только, что мы сможем вколоть препарат, который поднимет интеллектуальный уровень данного человека до максимума. Даст ему возможность интегрировать все свои силы и знания. Мы сохраним естественную среду обитания для индейцев. Этот препарат нужен как воздух – и в той же степени необходима вся природная система, откуда он происходит.
– Звучит совсем не глупо, – подал голос человек из ЦРУ, отрываясь от своих дракончиков. – Потом мы можем восстановить дамбу – размером поменьше. А место, где живут индейцы, можно превратить в заповедник или резервацию – достаточно большую, чтобы они, с одной стороны, не подсели, а с другой, не выкинули чего-либо – например, не перестали выращивать свой наркотик…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Чарли напевал себе под нос, пытаясь взбодриться. Он возвращался под проливным дождем с другой стороны дамбы.
Скоро ли предстоит ему «пуститься в путь до Альбукерки», как поется в песне?
Главное – не дать себе раскиснуть. Картины Вьетнама, благодаря местному пейзажу, все чаще его настигали в эти дни.
Зной. Ожидание. Ощущение капкана.
Кафешные проститутки пахнут эфиром. Девчонки, которые вышибают из колеи! Сшибают мужика с ног. Обезболивание – вот как называется эта игра…
Жоржи поджидал его на другой стороне дамбы, промокший до нитки, размахивая рукой навстречу подъезжавшему джипу.
– Чарли! – в его голосе слышался неподдельный страх.
Петля на шее затянулась еще туже – Чарли это почувствовал.
– Капитан Пайшау снова здесь. С двумя арестантами. Их допрашивают в сарае. Мужчина и женщина.
– Это те, которые пришли по мою душу?
– Сукин сын! Эгоист! Пайшау со своими бандитами истязает их – и женщину тоже! Ему нужна информация.
Чарли закусил губу.
– Скверно. Нам бы лучше…
– Что лучше? Остановить это? Но как – скажи мне, как!
– Жоржи, я не знаю. Сейчас я понимаю только одно: надо посмотреть, что там у них происходит.
Жоржи забрался в джип – одежда хоть выжимай.
Чарли газанул к самому отдаленному бараку с жестяной крышей.
Там, на бетонке, где парковались грейдеры и бульдозеры, виднелся вертолет Пайшау. Пилот лениво курил сигарету, наставив винтовку на приближающийся джип.
Дверь в сарай охранял другой клеврет Пайшау, с бульдожьей физиономией и черными кустистыми баками.
Он что-то выкрикнул, едва они успели затормозить.
– Что он говорит?
– Чтобы уматывали отсюда – потому что нас это не касается.
– Скажи, мне нужен Пайшау.
Жоржи перевел, и, когда он обернулся к Чарли, во взгляде было отчаяние.
– Капитан придет побеседовать, когда посчитает нужным.
– Что ж, попробуем по-другому. Скажи, что мне нужно взять инструмент. Скажи, что срочно – для дамбы. Дьявольщина, придумай же что-нибудь! Как они туда залезли – сбили замок?
– Они взяли ключ у меня, – потупился Жоржи.
– Зачем ты пустил их? Не знал, чем все кончится?
– А что я мог поделать с этими мерзавцами? Они же из полиции. Они повели пленных на склад, потому что в деревне слишком много свидетелей.
– Ты точно знаешь, что их пытают? Может, дела не так уж плохи?
– Эх, Чарли, Чарли – я услышал их крики, прежде чем побежал тебе навстречу.
– А в окно что-нибудь видно?
– Этот тип сказал, что будет стрелять по ногам, если подойду ближе.
– Проклятье! Но у него же не хватит наглости стрелять в американского специалиста! Жоржи, постой возле джипа. Если что – гони отсюда и поднимай по радио весь Сантарен. Мне помогать не надо.
Он перетянул Жоржи на сиденье водителя, после чего захлопнул дверцу. Охранник закричал на него, лишь только он двинулся к окну ангара.
– По-английски понимаешь? – отозвался Чарли, не останавливаясь.
В голове, как вспышка, мелькнуло: «Чарли, какого черта ты прешь на рожон? Чтобы честно и прямо смотреть в глаза напарнику? Или чтобы сделать что-то для той девочки с мучительными глазами и мальчишки, захлебнувшегося кровью на твоем штыке, или для горящей тростниковой хижины, разлетевшейся пеплом много лет назад?»
События разворачивались все быстрее, словно на коварном колесе Фортуны. Этот вертолет «Хьюи Слик», влажный зной, допрос арестованных… Даже когда ты зарылся в чащобах Амазонки, такие ужасы настигают подобно фуриям.
Чарли вглядывался в мокрые доски сарая.
Из двух фонарей в сарае работал только один. Он отбрасывал гигантские тени в сумрак, за ящики и бочки с горючим, где маячило несколько фигур. Чарли задумался на мгновение, почему они стоят в темноте. Возможно, второй фонарь просто перегорел. Затем он различил в темноте кабель, свисавший из розетки у самого пола.
Чарли бросился к двери, пытаясь протиснуться мимо Бакенбардов.
Однако тот с такой же силой отбросил его обратно – в дождь.
– Эй ты, ублюдок, – это мой сарай, черт подери! Мне нужен Пайшау. Ты понял – Пайшау!
Человек с винтовкой кивнул и дал знак не приближаться. Затем ударил несколько раз прикладом в дверь за спиной. Ствол при этом был направлен приблизительно в пах Чарли.
– Дерьмо ты тупое, – процедил Чарли сквозь зубы. Им пришлось прождать некоторое время, прежде
чем дверь открылась и из темноты высунулась крысиная мордочка Орландо.
Метис выслушал маловразумительные объяснения Чарли на скудном португальском и вновь канул в темноту. Чарли так и не понял, дошло ли до него хоть слово, пока из-за двери не показался сам капитан собственной персоной.
На лице Пайшау была улыбка – точь-в-точь антисептическая марлевая повязка.
– Мистер Берн! Вам приятно будет узнать, что мы поймали двух террористов, которые покушались на вашу жизнь. Теперь они ответят за все. К несчастью, одного из бандитов мы потеряли в джунглях. Там, скорее всего, он и подохнет, без лодки и средств к существованию. Мы ненадолго заняли ваш сарай. Еще час – и мы отправимся в путь. Час-то вы можете обождать?
– Прошу прощения, капитан, но я хочу знать, что вы делаете с теми людьми в сарае!
Чарли пытался разглядеть, что там, в темноте, за спиной Пайшау.
Одна фигура, скорчившись, лежала на полу.
Другая, казалось, стояла на голове. Затем Чарли разглядел веревку, обматывающую лодыжки. Веревка была переброшена через поперечный брус крыши, и тело висело на ней. В сумраке белели белые ступни. Вероятно, тело было совершенно голым – но люди Пайшау загораживали остальное.
– Что ты делаешь, человек!
– Вы исполняли свой долг в Азии, на Юго-Востоке, сеньор Берн, так что вам должно быть понятно, что служба есть служба. Просто крыса попалась в капкан. И крысу надо потискать. В вашей помощи мы не нуждаемся. Только немного электричества – для диктофона. Да крышу над головой.
– Это правда, что среди арестованных женщина?
– Оба они партизаны, мистер Берн. Оба диверсанты и душегубы. Враги цивилизации. И ваши потенциальные убийцы. Так что вопрос пола значения не имеет.
Ах, девушка с глазами газели, разве имеет значение, что случилось между нами, если ты все равно должна была умереть? Разве это называется изнасилованием – эта вспышка агрессии?
Правду говоря, Чарли не был уверен, что изнасилование имело место. Он не был вполне уверен в том, что случилось после того, как его штык утонул в чужом теле. Чарли просто восполнил, довершил картину возможным изнасилованием, вот и все. Это как фигура условного противника, из тех, что выскакивают из окопов с мишенями на груди. Образ того, что могло случиться. Противник убит, женщина-противник изнасилована. И он был типичным солдатом, готовым исполнить обычные обязанности, словно отрабатывая в лагере для новобранцев.
И тут подвешенное к потолку тело медленно развернулось, и Чарли увидел ее грудь. И провода на обнаженной груди. Прикрепленные к соскам.
Он бросился в сарай.
Негр Олимпио вцепился в него своими длинными граблями и удерживал до прибытия капитана. Чарли не мог поверить своим глазам: человек, подвешенный, точно туша на скотобойне. Может, поэтому он сразу обмяк в объятьях Олимпио и не стал вырываться. Типичность и привычность ситуации вновь парализовала его. Как и женщину, подвешенную за ноги к потолку, превращенную в подопытное животное. Только Пайшау казался встревоженным.
Чарли Берн так и не смог ничего придумать: он не нашел в себе ни слов, ни поступков. Олимпио без труда протащил его через все помещение и вышвырнул в дождь.
– Мистер Берн! – раздался ему вслед голос Пайшау. – Помните, это ваша жизнь.
Животный крик отчаяния заставил Чарли вздрогнуть. Усиленный пощечиной дождя, он окончательно выбил его из колеи. Спокойствию – или попытке успокоиться – пришел конец.
Чарли рванул к джипу.
– Жоржи, идиот, у нас же есть ключ от трансформаторной. Надеюсь, его ты не отдал этим подонкам?
Альмейда яростно включил зажигание и дал газу.
– Ах ты, скотина! Думаешь, я дам им второй ключ, после всего, что случилось?
Когда дело было сделано и замок на трансформаторной вновь оказался на месте, Чарли сел в джип, где Жоржи поигрывал с 38-м калибром, хранившимся под сиденьем водителя.
– Жоржи, оставь эту штуку в покое, ладно?
– Чтобы ты потом передал это капитану – как я ключ?
Однако он вручил пистолет Чарли, а тот проверил, заряжено ли оружие, прежде чем положить его на место. Тем временем Жоржи повел джип назад, к сараю, с молчаливого согласия Чарли.
На этот раз Пайшау окликнул Чарли у входа в пыточную.
– Вот ведь незадача! Что-то с электричеством, мистер Берн. Бы не будете так любезны снова включить рубильник? Нет? Что ж, если бы не дождь, я бы обошелся аккумуляторами с вертолета, хотя неразумно сажать мощность прожекторов при такой плохой видимости. Если вы так низко оцениваете свою жизнь, то мы, напротив, дорожим своей плотиной! К счастью, у меня в вертолете остался кнут. Из кожи тапира. А вы знаете, что, согласно древней китайской легенде, тапиры питаются снами? Интересно, какие же тайные революционные грезы разбудит мой тапировый кнут? Как же ей не повезло, что вы отключили электричество. Электричество не оставляет рубцов – разве что в душе. Но тапировый кнут в руках такого профессионала, как Олимпио, обдерет человека, словно луковицу.
Его голос был сталью и льдом.
– Так что будьте добры включить рубильник!
Чарли колебался.
Вот оно – распутье, которого он избегал долгие годы!
Что-то твердое мешало в кармане брюк.
– Капитан Пайшау, если вы не выведете оттуда арестованных и не направите их, как положено…
– М-да? И что вы сделаете тогда, мистер Берн? Расскажите мне, я человек любопытный.
– Я подниму такой шум, что вам не поздоровится. В Сантарене, да еще в американском посольстве, подключу газеты и общественное мнение Штатов. Будут названы и имена, и прочие детали. К тому же я свяжусь с церковью – прямо здесь, в Бразилии. Как вам понравится принародное отлучение от церкви? Ведь именно так церковь относится к истязателям!
– Вместо того, чтобы использовать их по назначению? Да вы, похоже, вообразили себя папским нунцием. Вы наивны, мистер Берн. Даже если при самом невероятном совпадении фактов я буду отлучен, то потом буду принят в лоно церкви обратно, если только дело пойдет во благо цивилизации. Весь этот клерикальный либерализм – не более чем воздушный змей, парящий над Ватиканом. Как только ветер стихнет, змея стянут вниз. Итак, вы слышали, что я сказал. Мне нужно договорить с этой сукой. Чем я буду с ней разговаривать – выбирать вам. Электричество или кнут?
Чарли сделал выбор.
Он вытащил 38-й калибр и направил в пах Пайшау.
Скоро ли предстоит ему «пуститься в путь до Альбукерки», как поется в песне?
Главное – не дать себе раскиснуть. Картины Вьетнама, благодаря местному пейзажу, все чаще его настигали в эти дни.
Зной. Ожидание. Ощущение капкана.
Кафешные проститутки пахнут эфиром. Девчонки, которые вышибают из колеи! Сшибают мужика с ног. Обезболивание – вот как называется эта игра…
Жоржи поджидал его на другой стороне дамбы, промокший до нитки, размахивая рукой навстречу подъезжавшему джипу.
– Чарли! – в его голосе слышался неподдельный страх.
Петля на шее затянулась еще туже – Чарли это почувствовал.
– Капитан Пайшау снова здесь. С двумя арестантами. Их допрашивают в сарае. Мужчина и женщина.
– Это те, которые пришли по мою душу?
– Сукин сын! Эгоист! Пайшау со своими бандитами истязает их – и женщину тоже! Ему нужна информация.
Чарли закусил губу.
– Скверно. Нам бы лучше…
– Что лучше? Остановить это? Но как – скажи мне, как!
– Жоржи, я не знаю. Сейчас я понимаю только одно: надо посмотреть, что там у них происходит.
Жоржи забрался в джип – одежда хоть выжимай.
Чарли газанул к самому отдаленному бараку с жестяной крышей.
Там, на бетонке, где парковались грейдеры и бульдозеры, виднелся вертолет Пайшау. Пилот лениво курил сигарету, наставив винтовку на приближающийся джип.
Дверь в сарай охранял другой клеврет Пайшау, с бульдожьей физиономией и черными кустистыми баками.
Он что-то выкрикнул, едва они успели затормозить.
– Что он говорит?
– Чтобы уматывали отсюда – потому что нас это не касается.
– Скажи, мне нужен Пайшау.
Жоржи перевел, и, когда он обернулся к Чарли, во взгляде было отчаяние.
– Капитан придет побеседовать, когда посчитает нужным.
– Что ж, попробуем по-другому. Скажи, что мне нужно взять инструмент. Скажи, что срочно – для дамбы. Дьявольщина, придумай же что-нибудь! Как они туда залезли – сбили замок?
– Они взяли ключ у меня, – потупился Жоржи.
– Зачем ты пустил их? Не знал, чем все кончится?
– А что я мог поделать с этими мерзавцами? Они же из полиции. Они повели пленных на склад, потому что в деревне слишком много свидетелей.
– Ты точно знаешь, что их пытают? Может, дела не так уж плохи?
– Эх, Чарли, Чарли – я услышал их крики, прежде чем побежал тебе навстречу.
– А в окно что-нибудь видно?
– Этот тип сказал, что будет стрелять по ногам, если подойду ближе.
– Проклятье! Но у него же не хватит наглости стрелять в американского специалиста! Жоржи, постой возле джипа. Если что – гони отсюда и поднимай по радио весь Сантарен. Мне помогать не надо.
Он перетянул Жоржи на сиденье водителя, после чего захлопнул дверцу. Охранник закричал на него, лишь только он двинулся к окну ангара.
– По-английски понимаешь? – отозвался Чарли, не останавливаясь.
В голове, как вспышка, мелькнуло: «Чарли, какого черта ты прешь на рожон? Чтобы честно и прямо смотреть в глаза напарнику? Или чтобы сделать что-то для той девочки с мучительными глазами и мальчишки, захлебнувшегося кровью на твоем штыке, или для горящей тростниковой хижины, разлетевшейся пеплом много лет назад?»
События разворачивались все быстрее, словно на коварном колесе Фортуны. Этот вертолет «Хьюи Слик», влажный зной, допрос арестованных… Даже когда ты зарылся в чащобах Амазонки, такие ужасы настигают подобно фуриям.
Чарли вглядывался в мокрые доски сарая.
Из двух фонарей в сарае работал только один. Он отбрасывал гигантские тени в сумрак, за ящики и бочки с горючим, где маячило несколько фигур. Чарли задумался на мгновение, почему они стоят в темноте. Возможно, второй фонарь просто перегорел. Затем он различил в темноте кабель, свисавший из розетки у самого пола.
Чарли бросился к двери, пытаясь протиснуться мимо Бакенбардов.
Однако тот с такой же силой отбросил его обратно – в дождь.
– Эй ты, ублюдок, – это мой сарай, черт подери! Мне нужен Пайшау. Ты понял – Пайшау!
Человек с винтовкой кивнул и дал знак не приближаться. Затем ударил несколько раз прикладом в дверь за спиной. Ствол при этом был направлен приблизительно в пах Чарли.
– Дерьмо ты тупое, – процедил Чарли сквозь зубы. Им пришлось прождать некоторое время, прежде
чем дверь открылась и из темноты высунулась крысиная мордочка Орландо.
Метис выслушал маловразумительные объяснения Чарли на скудном португальском и вновь канул в темноту. Чарли так и не понял, дошло ли до него хоть слово, пока из-за двери не показался сам капитан собственной персоной.
На лице Пайшау была улыбка – точь-в-точь антисептическая марлевая повязка.
– Мистер Берн! Вам приятно будет узнать, что мы поймали двух террористов, которые покушались на вашу жизнь. Теперь они ответят за все. К несчастью, одного из бандитов мы потеряли в джунглях. Там, скорее всего, он и подохнет, без лодки и средств к существованию. Мы ненадолго заняли ваш сарай. Еще час – и мы отправимся в путь. Час-то вы можете обождать?
– Прошу прощения, капитан, но я хочу знать, что вы делаете с теми людьми в сарае!
Чарли пытался разглядеть, что там, в темноте, за спиной Пайшау.
Одна фигура, скорчившись, лежала на полу.
Другая, казалось, стояла на голове. Затем Чарли разглядел веревку, обматывающую лодыжки. Веревка была переброшена через поперечный брус крыши, и тело висело на ней. В сумраке белели белые ступни. Вероятно, тело было совершенно голым – но люди Пайшау загораживали остальное.
– Что ты делаешь, человек!
– Вы исполняли свой долг в Азии, на Юго-Востоке, сеньор Берн, так что вам должно быть понятно, что служба есть служба. Просто крыса попалась в капкан. И крысу надо потискать. В вашей помощи мы не нуждаемся. Только немного электричества – для диктофона. Да крышу над головой.
– Это правда, что среди арестованных женщина?
– Оба они партизаны, мистер Берн. Оба диверсанты и душегубы. Враги цивилизации. И ваши потенциальные убийцы. Так что вопрос пола значения не имеет.
Ах, девушка с глазами газели, разве имеет значение, что случилось между нами, если ты все равно должна была умереть? Разве это называется изнасилованием – эта вспышка агрессии?
Правду говоря, Чарли не был уверен, что изнасилование имело место. Он не был вполне уверен в том, что случилось после того, как его штык утонул в чужом теле. Чарли просто восполнил, довершил картину возможным изнасилованием, вот и все. Это как фигура условного противника, из тех, что выскакивают из окопов с мишенями на груди. Образ того, что могло случиться. Противник убит, женщина-противник изнасилована. И он был типичным солдатом, готовым исполнить обычные обязанности, словно отрабатывая в лагере для новобранцев.
И тут подвешенное к потолку тело медленно развернулось, и Чарли увидел ее грудь. И провода на обнаженной груди. Прикрепленные к соскам.
Он бросился в сарай.
Негр Олимпио вцепился в него своими длинными граблями и удерживал до прибытия капитана. Чарли не мог поверить своим глазам: человек, подвешенный, точно туша на скотобойне. Может, поэтому он сразу обмяк в объятьях Олимпио и не стал вырываться. Типичность и привычность ситуации вновь парализовала его. Как и женщину, подвешенную за ноги к потолку, превращенную в подопытное животное. Только Пайшау казался встревоженным.
Чарли Берн так и не смог ничего придумать: он не нашел в себе ни слов, ни поступков. Олимпио без труда протащил его через все помещение и вышвырнул в дождь.
– Мистер Берн! – раздался ему вслед голос Пайшау. – Помните, это ваша жизнь.
Животный крик отчаяния заставил Чарли вздрогнуть. Усиленный пощечиной дождя, он окончательно выбил его из колеи. Спокойствию – или попытке успокоиться – пришел конец.
Чарли рванул к джипу.
– Жоржи, идиот, у нас же есть ключ от трансформаторной. Надеюсь, его ты не отдал этим подонкам?
Альмейда яростно включил зажигание и дал газу.
– Ах ты, скотина! Думаешь, я дам им второй ключ, после всего, что случилось?
Когда дело было сделано и замок на трансформаторной вновь оказался на месте, Чарли сел в джип, где Жоржи поигрывал с 38-м калибром, хранившимся под сиденьем водителя.
– Жоржи, оставь эту штуку в покое, ладно?
– Чтобы ты потом передал это капитану – как я ключ?
Однако он вручил пистолет Чарли, а тот проверил, заряжено ли оружие, прежде чем положить его на место. Тем временем Жоржи повел джип назад, к сараю, с молчаливого согласия Чарли.
На этот раз Пайшау окликнул Чарли у входа в пыточную.
– Вот ведь незадача! Что-то с электричеством, мистер Берн. Бы не будете так любезны снова включить рубильник? Нет? Что ж, если бы не дождь, я бы обошелся аккумуляторами с вертолета, хотя неразумно сажать мощность прожекторов при такой плохой видимости. Если вы так низко оцениваете свою жизнь, то мы, напротив, дорожим своей плотиной! К счастью, у меня в вертолете остался кнут. Из кожи тапира. А вы знаете, что, согласно древней китайской легенде, тапиры питаются снами? Интересно, какие же тайные революционные грезы разбудит мой тапировый кнут? Как же ей не повезло, что вы отключили электричество. Электричество не оставляет рубцов – разве что в душе. Но тапировый кнут в руках такого профессионала, как Олимпио, обдерет человека, словно луковицу.
Его голос был сталью и льдом.
– Так что будьте добры включить рубильник!
Чарли колебался.
Вот оно – распутье, которого он избегал долгие годы!
Что-то твердое мешало в кармане брюк.
– Капитан Пайшау, если вы не выведете оттуда арестованных и не направите их, как положено…
– М-да? И что вы сделаете тогда, мистер Берн? Расскажите мне, я человек любопытный.
– Я подниму такой шум, что вам не поздоровится. В Сантарене, да еще в американском посольстве, подключу газеты и общественное мнение Штатов. Будут названы и имена, и прочие детали. К тому же я свяжусь с церковью – прямо здесь, в Бразилии. Как вам понравится принародное отлучение от церкви? Ведь именно так церковь относится к истязателям!
– Вместо того, чтобы использовать их по назначению? Да вы, похоже, вообразили себя папским нунцием. Вы наивны, мистер Берн. Даже если при самом невероятном совпадении фактов я буду отлучен, то потом буду принят в лоно церкви обратно, если только дело пойдет во благо цивилизации. Весь этот клерикальный либерализм – не более чем воздушный змей, парящий над Ватиканом. Как только ветер стихнет, змея стянут вниз. Итак, вы слышали, что я сказал. Мне нужно договорить с этой сукой. Чем я буду с ней разговаривать – выбирать вам. Электричество или кнут?
Чарли сделал выбор.
Он вытащил 38-й калибр и направил в пах Пайшау.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Цвинглер сидел рядом с Соулом, пока реактивный самолет ВВС переносил их через Мексику и Центральную Америку, направляясь в сторону Колумбии. Он задавал вопросы о Пьере и раз десять внимательно перечитал письмо француза.
– Думаю, этот опротестованный вексель из тех, что рано или поздно оплачиваются, – едко прокомментировал он, возвращая письмо.
Теперь Соул чувствовал себя укрывателем прокаженного или преступника, которому, по чистому совпадению обстоятельств, выпало внести общественно полезный вклад.
Остальное время Цвинглер перешептывался с тремя другими пассажирами.
Эти трое представились как Честер, Чейз и Билли.
Честер был высокорослым негром с какой-то эбонитовой красотой, только чересчур гладкой и поверхностной, отчего походил на резную поделку для туристов, какие продаются в африканских аэропортах. Билли и Чейз были словно высечены из кладбищенского мрамора, два белокожих мормона-протестанта. Соул уже заранее воображал, что два стальных чемодана, которые они втащили на борт, загородив проход, битком набиты текстами для воскресных школ.
При заходе на бразильскую посадочную полосу на краю Великих Озер они пронеслись над великой и грозной картиной наводнения. Местами все, кроме верхушек самых высоких деревьев, скрылось под водой. Вскоре они вошли в ливневую завесу, где границы земли, неба и воды были размыты. Грязное пятно акватории тянулось под ними час или два.
Пилот, которому предстояло завершить последний этап их путешествия, взобрался на борт вертолета из пелены дождя на самой южной из вспомогательных плотин. Это был высокий развязный техасец с пистолетом в кобуре. Жиль Россиньоль было его имя – наводящее на мысль о французской фатере в Нью-Орлеане и плавучих театрах, о кабаре и игроках с припрятанными «дерринджерами»[19]. Разве что широкой крестьянской костью, коренастым телосложением Россиньоль входил в противоречие со своим богемно-гангстерским имиджем.
– Привет! Вы – Том Цвинглер?
– Разве вам не сообщили пароль?
– Почему же, сообщить-то сообщили, но из головы как-то выскочило. Пардон… итак: «Почему небо ночью темное?»
– Отзыв: «Потому что вселенная расширяется». – Цвинглер примирительно посверкал своими рубиновыми лунами. – Тщательнее надо.
– Что значит – профессионально, – согласился Честер.
Техасец усмехнулся.
– Поскольку вы не спрашиваете меня, что это значит, небо будет ночью темным, а с ним и вселенная, и вся прочая дребедень!
В голове всплыла фраза, и Соул произнес:
– «Звезды над нами правят нашими обстоятельствами».
Честер с интересом оглянулся.
– Так, отрывок из Шекспира, – пожал плечами Соул. – И нас бы не оказалось здесь, если бы не звезды.
Цвинглер неодобрительно покачал рубинами.
– Кажется, пришло время напомнить про парня из Короля Лира, который сказал, что получил глаза, чтобы навлекать на себя неприятности. Звезды вовсе не собираются управлять обстоятельствами, в которые мы вляпались. Это мы должны предъявить наши условия звездам!
И обратился к Жилю Россиньолю:
– Нам надо поговорить с кем-нибудь из здешних инженеров, ответственных за дамбу. Потом посетим резервацию для индейцев: надо узнать кое-что о деревне, куда мы направляемся.
– Думаю, этот опротестованный вексель из тех, что рано или поздно оплачиваются, – едко прокомментировал он, возвращая письмо.
Теперь Соул чувствовал себя укрывателем прокаженного или преступника, которому, по чистому совпадению обстоятельств, выпало внести общественно полезный вклад.
Остальное время Цвинглер перешептывался с тремя другими пассажирами.
Эти трое представились как Честер, Чейз и Билли.
Честер был высокорослым негром с какой-то эбонитовой красотой, только чересчур гладкой и поверхностной, отчего походил на резную поделку для туристов, какие продаются в африканских аэропортах. Билли и Чейз были словно высечены из кладбищенского мрамора, два белокожих мормона-протестанта. Соул уже заранее воображал, что два стальных чемодана, которые они втащили на борт, загородив проход, битком набиты текстами для воскресных школ.
При заходе на бразильскую посадочную полосу на краю Великих Озер они пронеслись над великой и грозной картиной наводнения. Местами все, кроме верхушек самых высоких деревьев, скрылось под водой. Вскоре они вошли в ливневую завесу, где границы земли, неба и воды были размыты. Грязное пятно акватории тянулось под ними час или два.
Пилот, которому предстояло завершить последний этап их путешествия, взобрался на борт вертолета из пелены дождя на самой южной из вспомогательных плотин. Это был высокий развязный техасец с пистолетом в кобуре. Жиль Россиньоль было его имя – наводящее на мысль о французской фатере в Нью-Орлеане и плавучих театрах, о кабаре и игроках с припрятанными «дерринджерами»[19]. Разве что широкой крестьянской костью, коренастым телосложением Россиньоль входил в противоречие со своим богемно-гангстерским имиджем.
– Привет! Вы – Том Цвинглер?
– Разве вам не сообщили пароль?
– Почему же, сообщить-то сообщили, но из головы как-то выскочило. Пардон… итак: «Почему небо ночью темное?»
– Отзыв: «Потому что вселенная расширяется». – Цвинглер примирительно посверкал своими рубиновыми лунами. – Тщательнее надо.
– Что значит – профессионально, – согласился Честер.
Техасец усмехнулся.
– Поскольку вы не спрашиваете меня, что это значит, небо будет ночью темным, а с ним и вселенная, и вся прочая дребедень!
В голове всплыла фраза, и Соул произнес:
– «Звезды над нами правят нашими обстоятельствами».
Честер с интересом оглянулся.
– Так, отрывок из Шекспира, – пожал плечами Соул. – И нас бы не оказалось здесь, если бы не звезды.
Цвинглер неодобрительно покачал рубинами.
– Кажется, пришло время напомнить про парня из Короля Лира, который сказал, что получил глаза, чтобы навлекать на себя неприятности. Звезды вовсе не собираются управлять обстоятельствами, в которые мы вляпались. Это мы должны предъявить наши условия звездам!
И обратился к Жилю Россиньолю:
– Нам надо поговорить с кем-нибудь из здешних инженеров, ответственных за дамбу. Потом посетим резервацию для индейцев: надо узнать кое-что о деревне, куда мы направляемся.