Страница:
Техасец неловко поерзал в кресле пилота.
– Видите ли, мистер Цвинглер, здесь накануне произошла разборка. Чарли Берн, местный инженер, получил травму черепа и в настоящий момент выбыл из игры. Его отправили в госпиталь в Сантарене. Насколько я смог выяснить у его бразильского заместителя, который сейчас не в себе – под мухой, да еще нанюхался эфира – Чарли наставил пистолет на полисмена, который завел двух террористов на один из здешних складов и допрашивал там… в несколько средневековом стиле. Вот так инженер получил прикладом по голове.
– Вы говорите, террористы? Здесь, в таком безлюдье, у черта на куличках?
– Есть сведения, что готовится ряд покушений на персонал Амазонского проекта. Коммунисты поднимают головы. Хотят скандала в мировой прессе. Они направили сюда несколько боевых групп. Одну из них и допрашивали, когда ворвался Чарли. Насколько понимаю, его-то они и собирались грохнуть – не для того же они продирались сквозь джунгли, чтобы обниматься с американским спецом.
– И что это был за «средневековый стиль» допроса? – хмуро спросил Соул.
Техасец отвел глаза в панорамное окно.
– Вообще-то, это зверство. Они подвесили девушку, раздев догола и прикрепив электроды к соскам, глазам и еще… в одном месте. Чарли вырубил электричество, так они притащили кнут и… как бы вам сказать, ободрали ее натурально. Там уже просто не на что было смотреть, после того как они от нее отстали. Этот бразилец рассказывал – только остов ободранного мяса. Лично я не могу судить его за то, что он нализался в стельку, но толку от него, сами понимаете, никакого.
Луны Цвинглера, казалось, вышли из-под контроля.
– Омерзительно! Живодеры. Извращенцы… И это правительство мы поддерживаем!
– Мы получили задание, мистер Цвинглер, – вздохнул Честер. – Невозможно делать свою работу, когда глаза полны слез.
«Работу!» – мысленно закричал Соул. Так теперь называется киднепинг? А выскребывание мозгов на продажу? Или весь этот мир погрузился в ад, а с ним – и вся галактика, где целая раса разумных существ странствует по мирам, терзаемая духовной пыткой, которую они называют «любовью», закупая при этом мозги для своего языкового компьютера? Только одна вещь сдерживала его – то, что Видья и Вашильки в безопасности.
– Эти партизаны, – поинтересовался негр, – они только на людей покушаются или диверсии тоже устраивают?
– Думаю, что диверсию они устроили бы непременно, – выпади им такая возможность. Время от времени уже случались мелкие пакости, но, дьявол побери, что они могут сделать со стеной вроде этой – с насыпью длиной в десять миль?
– Да, это не полигон для коммунистов, – Честер изобразил на лице улыбку, какую можно встретить разве что на рекламе зубной пасты – острую, как нож, рассекающий масло. – Надо же, как кстати появились эти партизаны…
Чейз и Билли остались на дамбе вместе со своими стальными чемоданами и картой эвакуации. Том Цвинглер наконец смог сменить костюм на нечто более легкое и оставить свои рубины – булавку и запонки – на хранение Билли.
Жиль Россиньоль полетел с остальными к югу, после того как они посетили Центр Эвакуации – или просто резервацию индейцев.
Цвинглер сосредоточенно склонился над термографическими снимками района, переданными со спутника Геологических Исследований перед самым их отбытием. Он отметил несколько оставшихся тепловых точек в безбрежном однообразии холодных вод. Отец Помар тоже черкнул им пару ориентиров. Хотя и эта карта давно устарела из-за расширяющихся масштабов наводнения. Техасец вел машину сквозь стену дождя очертя голову, стремительно и безоглядно, полностью доверяясь приборам и просроченным вычислениям.
– Здесь просто не во что врезаться, друзья мои, – позевывая, говорил он. – Не за что и зацепиться.
Два тепловых источника Помар отметил особо, потрясенный самой возможностью их обнаружения со спутника. «Вот что значит современная наука!» Скопление костров оказалось замеченным сквозь дождь с высоты в несколько сотен миль. Пастор умолял их захватить его с собой ради нового покушения на сознание шемахоя. Цвинглер ему, естественно, отказал.
Может быть, на самом деле ему куда больше хотелось окончательно вычеркнуть Пьера из своей жизни, чем снова встретиться с ним?
Соул в который раз задавал себе этот вопрос, но так и не мог решить. Он даже почувствовал облегчение, когда первая точка оказалась пуста. Какая-то деревня, на несколько футов ушедшая под воду – пустынная, с разбухшими от сырости угольками костра, подпираемого наспех связанным помостом. Это напомнило Соулу картины жертвенника инков – Солнечный Алтарь в Мачу Пикчу[20]. Странно было встретить такое в джунглях далеко от Анд. Может быть, местные индейцы были потомками инков, вырожденцами, взывающими сквозь ливень к Солнцу вот с этого жалкого помоста с костром? И добились при этом только того, что с неба к ним спустился вертолет, направленный инфракрасными глазами космических соглядатаев, для того, чтобы продать их мозги звездам.
Но здесь не было и намека на присутствие человека.
Они зависли на несколько минут над прогалиной, гоняя винтом рябь по воде, после чего, взмыв вверх, продолжили движение выбранным курсом.
И все же не было причин стесняться встречи с Пьером, учитывая такой поворот событий. Все равно француз вместе со своими нынешними соплеменниками был сейчас во власти наркотика – сказочной плесени, которой они лакомятся в своих джунглях.
Извилистое полукольцо больших соломенных хижин, что составляли главную деревню, охватывало озеро подобно коралловому атоллу. Россиньоль опустил свой вертолет на поплавки и бросил якорь. Трое его спутников, выкарабкавшись наружу, бросились в бурые воды и, увязнув почти по пояс, двинулись к небольшой лесной прогалине, где пляски при свете костров были в самом разгаре.
Индейцы все до одного были нагишом, не считая гульфика из перьев ослепительно-яркого окраса, напоминавшего пучки лобкового ворса, похвастаться которыми мог лишь какой-нибудь чрезвычайно экзотичный нудист-инопланетянин. С горящими глазами толпа осаждала небольшую хижину, под предводительством человека, чье тело было так обильно изрисовано, что трудно было определить его возраст – и был ли он вообще человеком. Из-за петель и завитков на теле он походил на оживший отпечаток пальца. А красные пятна над верхней губой – точно чудовищные разросшиеся родинки – что это? Жуткое зрелище – сгустки крови, текущей из носа. Шаман распевал тоскливую песню, которую то и дело подхватывали толстозадые мужчины, после чего, протянув ее немного, с истерическим хихиканьем обрывали, будто бросали в воду. На новоприбывших никто не обратил внимания – похоже, цвет кожи в данный момент не имел значения.
– Да они совершенно сбрендили здесь! – засмеялся Честер. – Лучший способ праздновать светопреставление.
Соул разглядел Пьера Дарьяна – он толкался в дальнем углу хижины, голый, как и все прочие, с таким же гульфиком из перьев. Лишь белизной кожи он выделялся среди индейцев, напоминая прокаженного.
Француз сначала замялся, завидев гостей, но затем вновь пустился в пляс – хмуро и озадаченно потрясая головой.
– Пьер!
Соул стал проталкиваться к нему. Его чуть не стошнило, когда он увидел на этом белом теле впившихся в бедра черных пиявок и гниющие язвы от укусов мошкары.
– Я получил твое письмо, Пьер! Мы пришли на помощь.
Естественно, ни слова о том, что это будет за «помощь»!
Пьер прокричал что-то нараспев. Осталось непонятным, отвечает он или только подхватывает песню вождя.
Честер поймал его руку и неистово потряс ее.
– Эй, друг, мы пришли поговорить. Ты не мог бы оторваться на минутку от своих важных дел?
Пьер уставился на руку, которая удерживала его, хлопнул по черным пальцам свободной рукой, сбросив их с себя, и отозвался уже более разборчиво, но его слова по-прежнему тонули в речи шемахоя.
– Богом тебя заклинаю – говори на английском или хотя бы на французском. Мы не можем тебя понять.
Пьер стал изъясняться на французском, но синтаксические конструкции были безнадежно перемешаны – выходила совершенная белиберда.
– Концов не связать, – вздохнул Том Цвинглер.
– Похоже, у него уже пошли свободные ассоциации.
– Структура предложения нарушена, это так. Но, может быть, это его попытка перевести песнопения индейцев.
Вопросительный взгляд Пьера застыл на Соуле.
– Крис? – внезапно спросил он. Затем вырвался из рук Честера и отшатнулся. И вновь подхватил песню татуированного, ухмыляясь голым индейцам, окружавшим его, с мальчишеской гордостью ероша свою голубую опушку.
– Вы видели эти сгустки крови у него под носом?
– Этот человек спятил, – ухмыльнулся Честер. – Мы зря тратим время.
– Том, у него должны сохраниться записи. Он был педантичным человеком. Несколько романтичным – но педантом. Возможно, мы просто пытаемся его расшевелить не в самое подходящее время. Пойдем лучше заглянем в его хижину: поищем записи. Свидетельство его помешательства.
– О'кей, оставим этих ребят тешиться своими играми. Странно только, почему они танцуют здесь, а не в деревне.
– Здесь еще достаточно мелко – скорее всего, поэтому.
В одной из хижин Честер нашел диктофон Пьера и дневники, засунутые в рюкзак, подвешенный над водой.
Забравшись в вертолет, Соул принялся вслух переводить дневник Пьера. С растущим возбуждением, трепетом узнавания, он прочел его от корки до корки. В начале нового года в дневнике зияла брешь – продолжительная пауза в несколько пропущенных страниц, словно чистые листы были единственно возможным средством выразить то, что он имел в виду.
– Так он встретил партизан?
– Похоже, что да.
– А теперь еще это напичканное наркотиками дитя. Вот оно что. Поразительно. Он нашел так много – и все время был в центре событий.
– Согласен, Крис. Картина весьма правдоподобна Но помни, сейчас Невада – пуп земли. Там центр событий. Как говорится, звезды правят нашими обстоятельствами.
– Да, конечно, – неохотно согласился Соул. Он был даже рад, что Пьер сбрендил. Интересно только, надолго ли?
Цвинглер кивнул Честеру:
– О'кей. Начинаем «Падение Ниагары».
– Думаете?
– Надеюсь, черт возьми! Записки француза подтверждают, что мы на правильном пути. Жюль, будьте добры, вызовите Чейза и Билли.
– Добро, – расплылся в улыбке негр. – Люблю начинать с шумом.
– Чейз, – внятно произнес Цвинглер в микрофон. – «Почему ночью небо темное?»
– По случаю того, что вселенная расширяется, – протрещал ответ в динамике.
– Правильно, Чейз. Теперь слушай. Пароль – «Ниагара». Запомнил?
– «Ниагара» – и все?
– Пока. «Падение» откладывается до прибытия вертолета. Посылаю Жиля за вами. После высадки приступайте немедленно к «Падению Ниагары». Мы эвакуируемся в направлении Франклина. Вызывайте Манаус – пусть направят туда самолет. И передайте в комитет, что все идет по плану. Посылаем документы и аудиозаписи для ознакомления. Отправьте их в Манаус первым разведсамолетом, пусть оттуда передадут на факс консульства.
Напоследок Цвинглер еще раз просмотрел инструкции, прежде чем дать отбой связи.
– Вы что, посылаете записи Пьера в Штаты?
– Естественно. Они – наш единственный материал для шемахойского языка.
Трое мужчин вновь зашли в мутные воды. Честер тащил огромный парусиновый рюкзак, а Цвинглер – наплечную сумку, какие используют для доставки авиабагажа. Они добрались до хижины Пьера, когда вертолет поднялся в воздух. Цвинглер бросил свою авиасумку на рюкзак, чтобы не промокла.
– Том, как насчет того, чтобы объясниться? Я все еще не вижу берегов.
– О'кей, Крис.
– Что это за Франклин?
– Взлетно-посадочная полоса в джунглях. Используется для эвакуации согласно Амазонскому проекту, южной его части. Время от времени может принимать реактивные самолеты. Именем Тедди Рузвельта[21] уже названа река, так что мы назвали именем Франклина[22] взлетно-посадочную полосу.
– А «Падение Ниагары»?
– Что ж, может, и не самый удачный пароль. Слишком много сведений об операции.
– В чем же она состоит?
– Гм, – Цвинглер утвердительно кивнул головой, словно бы решившись. – Ну да ладно… Билли и Чейз займутся плотиной. То, что партизаны будут делать до второго пришествия, мы сделаем за две минуты. Как говорится, Бог дал, Бог и взял…
– Не слишком ли круто, Том? Я думал, наша задача только вывезти несколько индейцев.
Цвинглер категорически замотал головой:
– А если все дело в наркотике, который здесь растет? Мы должны сохранить экологию этого уникального края. Любой ценой. Забота о человеке – это забота о его доме. Ваш друг Пьер будет нам по гроб благодарен. Билли пустит в ход две бомбы. Каждая мощностью в килотонну. Напор воды довершит сделанное. Эту дамбу сорвет, как липкую ленту.
– Господи, откуда такая мощность – две килотонны? Ядерное оружие?
– Какое там… одно слово, что ядерное. Всего-то одна жалкая килотонна. Вместе они составляют лишь десятую часть Хиросимы.
– Но каковы последствия?
– Серьезных последствий не предвидится. Разрушений тоже. Такие взрывы проходят незарегистрированными. Билли заложит бомбу на противоположной стороне, подальше от поселка. Наводнение? Ну, тут могу сказать только одно. Любой парень, пересекающий улицу в Нью-Йорке, Лондоне или Рио, подвергается не меньшему риску. Стихийное бедствие. Так что давайте называть это фактором случайности, поправкой на автомобиль или еще как хотите.
– Тем более, все спишут на партизан, – ухмыльнулся Честер. – И это только добавит им престижа. Никто не узнает в таком небольшом «бабахе» ядерное оружие.
– Но напор воды?
– Резервация расположена достаточно высоко над уровнем моря. Вы этого не заметили?
Соул сохранял нейтралитет. В нейтральном холодке, впрочем, теплились искры. Это была не злоба, но воодушевление. Получалось, что все это время политическим сверх-эго оставался Пьер. А теперь Пьер был вне игры. Кажется, Ницше сказал, что Бог умер – и поэтому все возможно. Мысль эта не давала Соулу покоя, пока он слушал Цвинглера.
– Фактор случайности или поправка на автомобиль – самая правильная идея, которую хорошо иметь в виду все это время. Пока в наших руках будущее человечества. В наших руках звезды – не говоря уже о Земле. Все может случиться после взрыва. Я не говорю, что случится – но может. То же самое могло произойти с индейцами, если бы мы отняли у них Брухо. Но они легко перенесут это. Учитывая рождение ребенка. Наводнение спадет, плесень зацветет снова. А там и Кайяпи окажется на коне, кто знает? Со временем, глядишь, синтезируем и наркотик. В сравнении с вашим ПСС это будет просто динамит, да, Крис, ха-ха?
Какой чудесный поворот судьбы! Какая удача для племени шемахоя: ведь все произойдет в соответствии с их пророчествами!
Как удивлен будет Пьер! – если когда-нибудь придет в чувство.
Пальцы нащупали кончик волокна, высунувшийся из стены плетеной хижины и нервно затеребили его. Соул почувствовал, что порезал палец до крови об острую кромку травы и сунул его в рот.
Вот она, вековая мудрость. Не стреляй из пушек по воробьям.
Стреляй по дамбам.
Стреляй по ним так же бесшабашно, как стрелял сигареты в курилке института. Все невыстреленное должно быть выстрелено, раз уж родилось дитя имбеддинга. Он был возбужден, почти до эйфории. И в то же время – холоден. Им овладел трепет вдохновения.
Он был уверен: Пьер поймет. Все понять – значит все простить, так гласит, кажется, старая французская пословица?
А все знать – значит все учитывать. Вот почему Брухо нюхал мака-и, пока его нос не превратился в индюшачий. Вот почему шемахоя танцевали в трансе, облепленные пиявками.
Чтобы постичь правду жизни в непосредственном опыте.
Из своего рюкзака Честер доставал детали, собирая ружье несколько странной, необычной формы.
– Что это, Честер?
– Наверное, слышали про индейские духовые трубки, из которых стреляют ядом кураре. А эта детка стреляет анестезирующими иглами. Свалит и носорога, прежде чем он тебя достанет. Так-то, парень.
Еще бы. Цивилизация. Вот оно, милосердие.
То, что Пьер был рядом, отчего-то ободряло больше всего остального. Беспокойство ушло. Да и было ли оно, в самом деле?
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
– Видите ли, мистер Цвинглер, здесь накануне произошла разборка. Чарли Берн, местный инженер, получил травму черепа и в настоящий момент выбыл из игры. Его отправили в госпиталь в Сантарене. Насколько я смог выяснить у его бразильского заместителя, который сейчас не в себе – под мухой, да еще нанюхался эфира – Чарли наставил пистолет на полисмена, который завел двух террористов на один из здешних складов и допрашивал там… в несколько средневековом стиле. Вот так инженер получил прикладом по голове.
– Вы говорите, террористы? Здесь, в таком безлюдье, у черта на куличках?
– Есть сведения, что готовится ряд покушений на персонал Амазонского проекта. Коммунисты поднимают головы. Хотят скандала в мировой прессе. Они направили сюда несколько боевых групп. Одну из них и допрашивали, когда ворвался Чарли. Насколько понимаю, его-то они и собирались грохнуть – не для того же они продирались сквозь джунгли, чтобы обниматься с американским спецом.
– И что это был за «средневековый стиль» допроса? – хмуро спросил Соул.
Техасец отвел глаза в панорамное окно.
– Вообще-то, это зверство. Они подвесили девушку, раздев догола и прикрепив электроды к соскам, глазам и еще… в одном месте. Чарли вырубил электричество, так они притащили кнут и… как бы вам сказать, ободрали ее натурально. Там уже просто не на что было смотреть, после того как они от нее отстали. Этот бразилец рассказывал – только остов ободранного мяса. Лично я не могу судить его за то, что он нализался в стельку, но толку от него, сами понимаете, никакого.
Луны Цвинглера, казалось, вышли из-под контроля.
– Омерзительно! Живодеры. Извращенцы… И это правительство мы поддерживаем!
– Мы получили задание, мистер Цвинглер, – вздохнул Честер. – Невозможно делать свою работу, когда глаза полны слез.
«Работу!» – мысленно закричал Соул. Так теперь называется киднепинг? А выскребывание мозгов на продажу? Или весь этот мир погрузился в ад, а с ним – и вся галактика, где целая раса разумных существ странствует по мирам, терзаемая духовной пыткой, которую они называют «любовью», закупая при этом мозги для своего языкового компьютера? Только одна вещь сдерживала его – то, что Видья и Вашильки в безопасности.
– Эти партизаны, – поинтересовался негр, – они только на людей покушаются или диверсии тоже устраивают?
– Думаю, что диверсию они устроили бы непременно, – выпади им такая возможность. Время от времени уже случались мелкие пакости, но, дьявол побери, что они могут сделать со стеной вроде этой – с насыпью длиной в десять миль?
– Да, это не полигон для коммунистов, – Честер изобразил на лице улыбку, какую можно встретить разве что на рекламе зубной пасты – острую, как нож, рассекающий масло. – Надо же, как кстати появились эти партизаны…
Чейз и Билли остались на дамбе вместе со своими стальными чемоданами и картой эвакуации. Том Цвинглер наконец смог сменить костюм на нечто более легкое и оставить свои рубины – булавку и запонки – на хранение Билли.
Жиль Россиньоль полетел с остальными к югу, после того как они посетили Центр Эвакуации – или просто резервацию индейцев.
Цвинглер сосредоточенно склонился над термографическими снимками района, переданными со спутника Геологических Исследований перед самым их отбытием. Он отметил несколько оставшихся тепловых точек в безбрежном однообразии холодных вод. Отец Помар тоже черкнул им пару ориентиров. Хотя и эта карта давно устарела из-за расширяющихся масштабов наводнения. Техасец вел машину сквозь стену дождя очертя голову, стремительно и безоглядно, полностью доверяясь приборам и просроченным вычислениям.
– Здесь просто не во что врезаться, друзья мои, – позевывая, говорил он. – Не за что и зацепиться.
Два тепловых источника Помар отметил особо, потрясенный самой возможностью их обнаружения со спутника. «Вот что значит современная наука!» Скопление костров оказалось замеченным сквозь дождь с высоты в несколько сотен миль. Пастор умолял их захватить его с собой ради нового покушения на сознание шемахоя. Цвинглер ему, естественно, отказал.
Может быть, на самом деле ему куда больше хотелось окончательно вычеркнуть Пьера из своей жизни, чем снова встретиться с ним?
Соул в который раз задавал себе этот вопрос, но так и не мог решить. Он даже почувствовал облегчение, когда первая точка оказалась пуста. Какая-то деревня, на несколько футов ушедшая под воду – пустынная, с разбухшими от сырости угольками костра, подпираемого наспех связанным помостом. Это напомнило Соулу картины жертвенника инков – Солнечный Алтарь в Мачу Пикчу[20]. Странно было встретить такое в джунглях далеко от Анд. Может быть, местные индейцы были потомками инков, вырожденцами, взывающими сквозь ливень к Солнцу вот с этого жалкого помоста с костром? И добились при этом только того, что с неба к ним спустился вертолет, направленный инфракрасными глазами космических соглядатаев, для того, чтобы продать их мозги звездам.
Но здесь не было и намека на присутствие человека.
Они зависли на несколько минут над прогалиной, гоняя винтом рябь по воде, после чего, взмыв вверх, продолжили движение выбранным курсом.
И все же не было причин стесняться встречи с Пьером, учитывая такой поворот событий. Все равно француз вместе со своими нынешними соплеменниками был сейчас во власти наркотика – сказочной плесени, которой они лакомятся в своих джунглях.
Извилистое полукольцо больших соломенных хижин, что составляли главную деревню, охватывало озеро подобно коралловому атоллу. Россиньоль опустил свой вертолет на поплавки и бросил якорь. Трое его спутников, выкарабкавшись наружу, бросились в бурые воды и, увязнув почти по пояс, двинулись к небольшой лесной прогалине, где пляски при свете костров были в самом разгаре.
Индейцы все до одного были нагишом, не считая гульфика из перьев ослепительно-яркого окраса, напоминавшего пучки лобкового ворса, похвастаться которыми мог лишь какой-нибудь чрезвычайно экзотичный нудист-инопланетянин. С горящими глазами толпа осаждала небольшую хижину, под предводительством человека, чье тело было так обильно изрисовано, что трудно было определить его возраст – и был ли он вообще человеком. Из-за петель и завитков на теле он походил на оживший отпечаток пальца. А красные пятна над верхней губой – точно чудовищные разросшиеся родинки – что это? Жуткое зрелище – сгустки крови, текущей из носа. Шаман распевал тоскливую песню, которую то и дело подхватывали толстозадые мужчины, после чего, протянув ее немного, с истерическим хихиканьем обрывали, будто бросали в воду. На новоприбывших никто не обратил внимания – похоже, цвет кожи в данный момент не имел значения.
– Да они совершенно сбрендили здесь! – засмеялся Честер. – Лучший способ праздновать светопреставление.
Соул разглядел Пьера Дарьяна – он толкался в дальнем углу хижины, голый, как и все прочие, с таким же гульфиком из перьев. Лишь белизной кожи он выделялся среди индейцев, напоминая прокаженного.
Француз сначала замялся, завидев гостей, но затем вновь пустился в пляс – хмуро и озадаченно потрясая головой.
– Пьер!
Соул стал проталкиваться к нему. Его чуть не стошнило, когда он увидел на этом белом теле впившихся в бедра черных пиявок и гниющие язвы от укусов мошкары.
– Я получил твое письмо, Пьер! Мы пришли на помощь.
Естественно, ни слова о том, что это будет за «помощь»!
Пьер прокричал что-то нараспев. Осталось непонятным, отвечает он или только подхватывает песню вождя.
Честер поймал его руку и неистово потряс ее.
– Эй, друг, мы пришли поговорить. Ты не мог бы оторваться на минутку от своих важных дел?
Пьер уставился на руку, которая удерживала его, хлопнул по черным пальцам свободной рукой, сбросив их с себя, и отозвался уже более разборчиво, но его слова по-прежнему тонули в речи шемахоя.
– Богом тебя заклинаю – говори на английском или хотя бы на французском. Мы не можем тебя понять.
Пьер стал изъясняться на французском, но синтаксические конструкции были безнадежно перемешаны – выходила совершенная белиберда.
– Концов не связать, – вздохнул Том Цвинглер.
– Похоже, у него уже пошли свободные ассоциации.
– Структура предложения нарушена, это так. Но, может быть, это его попытка перевести песнопения индейцев.
Вопросительный взгляд Пьера застыл на Соуле.
– Крис? – внезапно спросил он. Затем вырвался из рук Честера и отшатнулся. И вновь подхватил песню татуированного, ухмыляясь голым индейцам, окружавшим его, с мальчишеской гордостью ероша свою голубую опушку.
– Вы видели эти сгустки крови у него под носом?
– Этот человек спятил, – ухмыльнулся Честер. – Мы зря тратим время.
– Том, у него должны сохраниться записи. Он был педантичным человеком. Несколько романтичным – но педантом. Возможно, мы просто пытаемся его расшевелить не в самое подходящее время. Пойдем лучше заглянем в его хижину: поищем записи. Свидетельство его помешательства.
– О'кей, оставим этих ребят тешиться своими играми. Странно только, почему они танцуют здесь, а не в деревне.
– Здесь еще достаточно мелко – скорее всего, поэтому.
В одной из хижин Честер нашел диктофон Пьера и дневники, засунутые в рюкзак, подвешенный над водой.
Забравшись в вертолет, Соул принялся вслух переводить дневник Пьера. С растущим возбуждением, трепетом узнавания, он прочел его от корки до корки. В начале нового года в дневнике зияла брешь – продолжительная пауза в несколько пропущенных страниц, словно чистые листы были единственно возможным средством выразить то, что он имел в виду.
– Так он встретил партизан?
– Похоже, что да.
– А теперь еще это напичканное наркотиками дитя. Вот оно что. Поразительно. Он нашел так много – и все время был в центре событий.
– Согласен, Крис. Картина весьма правдоподобна Но помни, сейчас Невада – пуп земли. Там центр событий. Как говорится, звезды правят нашими обстоятельствами.
– Да, конечно, – неохотно согласился Соул. Он был даже рад, что Пьер сбрендил. Интересно только, надолго ли?
Цвинглер кивнул Честеру:
– О'кей. Начинаем «Падение Ниагары».
– Думаете?
– Надеюсь, черт возьми! Записки француза подтверждают, что мы на правильном пути. Жюль, будьте добры, вызовите Чейза и Билли.
– Добро, – расплылся в улыбке негр. – Люблю начинать с шумом.
– Чейз, – внятно произнес Цвинглер в микрофон. – «Почему ночью небо темное?»
– По случаю того, что вселенная расширяется, – протрещал ответ в динамике.
– Правильно, Чейз. Теперь слушай. Пароль – «Ниагара». Запомнил?
– «Ниагара» – и все?
– Пока. «Падение» откладывается до прибытия вертолета. Посылаю Жиля за вами. После высадки приступайте немедленно к «Падению Ниагары». Мы эвакуируемся в направлении Франклина. Вызывайте Манаус – пусть направят туда самолет. И передайте в комитет, что все идет по плану. Посылаем документы и аудиозаписи для ознакомления. Отправьте их в Манаус первым разведсамолетом, пусть оттуда передадут на факс консульства.
Напоследок Цвинглер еще раз просмотрел инструкции, прежде чем дать отбой связи.
– Вы что, посылаете записи Пьера в Штаты?
– Естественно. Они – наш единственный материал для шемахойского языка.
Трое мужчин вновь зашли в мутные воды. Честер тащил огромный парусиновый рюкзак, а Цвинглер – наплечную сумку, какие используют для доставки авиабагажа. Они добрались до хижины Пьера, когда вертолет поднялся в воздух. Цвинглер бросил свою авиасумку на рюкзак, чтобы не промокла.
– Том, как насчет того, чтобы объясниться? Я все еще не вижу берегов.
– О'кей, Крис.
– Что это за Франклин?
– Взлетно-посадочная полоса в джунглях. Используется для эвакуации согласно Амазонскому проекту, южной его части. Время от времени может принимать реактивные самолеты. Именем Тедди Рузвельта[21] уже названа река, так что мы назвали именем Франклина[22] взлетно-посадочную полосу.
– А «Падение Ниагары»?
– Что ж, может, и не самый удачный пароль. Слишком много сведений об операции.
– В чем же она состоит?
– Гм, – Цвинглер утвердительно кивнул головой, словно бы решившись. – Ну да ладно… Билли и Чейз займутся плотиной. То, что партизаны будут делать до второго пришествия, мы сделаем за две минуты. Как говорится, Бог дал, Бог и взял…
– Не слишком ли круто, Том? Я думал, наша задача только вывезти несколько индейцев.
Цвинглер категорически замотал головой:
– А если все дело в наркотике, который здесь растет? Мы должны сохранить экологию этого уникального края. Любой ценой. Забота о человеке – это забота о его доме. Ваш друг Пьер будет нам по гроб благодарен. Билли пустит в ход две бомбы. Каждая мощностью в килотонну. Напор воды довершит сделанное. Эту дамбу сорвет, как липкую ленту.
– Господи, откуда такая мощность – две килотонны? Ядерное оружие?
– Какое там… одно слово, что ядерное. Всего-то одна жалкая килотонна. Вместе они составляют лишь десятую часть Хиросимы.
– Но каковы последствия?
– Серьезных последствий не предвидится. Разрушений тоже. Такие взрывы проходят незарегистрированными. Билли заложит бомбу на противоположной стороне, подальше от поселка. Наводнение? Ну, тут могу сказать только одно. Любой парень, пересекающий улицу в Нью-Йорке, Лондоне или Рио, подвергается не меньшему риску. Стихийное бедствие. Так что давайте называть это фактором случайности, поправкой на автомобиль или еще как хотите.
– Тем более, все спишут на партизан, – ухмыльнулся Честер. – И это только добавит им престижа. Никто не узнает в таком небольшом «бабахе» ядерное оружие.
– Но напор воды?
– Резервация расположена достаточно высоко над уровнем моря. Вы этого не заметили?
Соул сохранял нейтралитет. В нейтральном холодке, впрочем, теплились искры. Это была не злоба, но воодушевление. Получалось, что все это время политическим сверх-эго оставался Пьер. А теперь Пьер был вне игры. Кажется, Ницше сказал, что Бог умер – и поэтому все возможно. Мысль эта не давала Соулу покоя, пока он слушал Цвинглера.
– Фактор случайности или поправка на автомобиль – самая правильная идея, которую хорошо иметь в виду все это время. Пока в наших руках будущее человечества. В наших руках звезды – не говоря уже о Земле. Все может случиться после взрыва. Я не говорю, что случится – но может. То же самое могло произойти с индейцами, если бы мы отняли у них Брухо. Но они легко перенесут это. Учитывая рождение ребенка. Наводнение спадет, плесень зацветет снова. А там и Кайяпи окажется на коне, кто знает? Со временем, глядишь, синтезируем и наркотик. В сравнении с вашим ПСС это будет просто динамит, да, Крис, ха-ха?
Какой чудесный поворот судьбы! Какая удача для племени шемахоя: ведь все произойдет в соответствии с их пророчествами!
Как удивлен будет Пьер! – если когда-нибудь придет в чувство.
Пальцы нащупали кончик волокна, высунувшийся из стены плетеной хижины и нервно затеребили его. Соул почувствовал, что порезал палец до крови об острую кромку травы и сунул его в рот.
Вот она, вековая мудрость. Не стреляй из пушек по воробьям.
Стреляй по дамбам.
Стреляй по ним так же бесшабашно, как стрелял сигареты в курилке института. Все невыстреленное должно быть выстрелено, раз уж родилось дитя имбеддинга. Он был возбужден, почти до эйфории. И в то же время – холоден. Им овладел трепет вдохновения.
Он был уверен: Пьер поймет. Все понять – значит все простить, так гласит, кажется, старая французская пословица?
А все знать – значит все учитывать. Вот почему Брухо нюхал мака-и, пока его нос не превратился в индюшачий. Вот почему шемахоя танцевали в трансе, облепленные пиявками.
Чтобы постичь правду жизни в непосредственном опыте.
Из своего рюкзака Честер доставал детали, собирая ружье несколько странной, необычной формы.
– Что это, Честер?
– Наверное, слышали про индейские духовые трубки, из которых стреляют ядом кураре. А эта детка стреляет анестезирующими иглами. Свалит и носорога, прежде чем он тебя достанет. Так-то, парень.
Еще бы. Цивилизация. Вот оно, милосердие.
То, что Пьер был рядом, отчего-то ободряло больше всего остального. Беспокойство ушло. Да и было ли оно, в самом деле?
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Картинка на экране была в целом спокойной. Однако у Россона имелись основания опасаться, что это обманчивый покой. В сознании детей была теперь посеяна ярость, которая в любой день могла прорваться наружу.
Они достигли того, на что детям каменного века понадобилось сотни поколений – и сделали это молниеносно, в несколько дней. Они изобрели язык. Но что за язык?
Видья первым из детей прошел фазу детского лепета. Теперь Россон знал, что это не просто лепет с бессмысленным набором звуков – но лепет целых идей и концептов. Они обрели свой язык. Язык, который имел мало общего со всем тем, что они изучали в докризисный период. К тому же прерываемый периодами яростной, разрушительной активности, после чего дети лежали на полу, загнанные чуть не до смерти стаей слов, которые можно было услышать разве что от зомби. Компьютерная программа анализировала их новый язык: распечатки лежали, едва тронутые, на столе Россона. У него не было времени на их изучение. События развивались ужасающе быстро. Он чувствовал себя слепцом, созерцающим радиоактивное пятно мадам Кюри, – ничего не видя, он ощущал, как воспаляются глаза.
На его глазах Видья поднялся с пола с дикой гримасой. Он, как тигр, подкрадывался к невидимой жертве. Все быстрее и быстрее, рысью припустив по комнате, двигаясь по кругу.
Всякий раз в момент кризиса в уравнение вводилась новая переменная. Сплавлялись новые цепочки нейронов. Мозг заполнялся ими, однако свободные промежутки так скоро зарастали новыми цепочками, что все превращалось в единый процесс слияния, синтеза.
Эксперимент вышел из-под контроля, и никого, кроме Россона, не интересовал.
Что делать? Исключить из их диеты психостимулятор ПСС? Может, препарат чрезмерно ускоряет процесс развития?
Вашильки поднялась следом за Видьей, пускаясь в столь же бессмысленные блуждания по комнате.
Затем Рама. Следом – Гюльшен.
Скоро все четверо кружили по пространству лабиринта, с сосредоточенными лицами.
Россон лихорадочно переключил монитор – на две другие среды обитания, отыскивая сиделок. Однако никого не оказалось на дежурстве в логическом мире. И, похоже, никто не собирался появляться на дежурстве в мире Ричарда Дженниса.
Он позвонил на резервный пост наверху.
– Мартинсон? Это Россон. Вы не могли бы спуститься сейчас в мир имбеддинга? Возможно, понадобится комплект транквилизаторов. Только оставайтесь, пожалуйста, в шлюзе, пока я не позову. Хочу проследить за тем, как будет развиваться кризис…
Затем он вновь переключился на детей Соула. Вглядываясь в их загадочные, потемневшие лица.
Эллипсы, по которым они двигались, на глазах у Россона становились все тесней и запутанней. Он понимал связь между движением и речью в своем, логическом мире. Здесь же танец детей представлял собой выброс энергии, позволяющий языку очищаться, избавляться от излишков. Но здесь происходило что-то еще. Что-то совсем иное, возникали новые отношения между движением и мыслью. Между областями мозга, ответственными за движения и символы. Значит, напряжение в сознании детей разряжалось вне символического мира мысли и языка, в мир движения? Или же в процессе этих безумных вспышек активности формировались новые символические отношения?
Россон грыз ноготь, размышляя об эффекте новой перекрестно-модальной связи, формируемой мозгом…
– Это Мартинсон. Я в шлюзе. Что-то мне не по душе их лица – всей этой компании, мистер Россон.
– Да, пока лучше их не беспокоить.
Предположим, ПСС ускоряет производство «информационных молекул» до состояния перенасыщенного раствора, и что? В таком случае сознание вынуждено создавать новые символы, для того чтобы задействовать весь смысловой поток? И будут ли эти символы формироваться в двигательных центрах мозга, если обычные «символоносные» участки окажутся перегруженными? Тогда это должны быть символы-действия, символы, манипулирующие непосредственно во внешнем мире. Тот самый способ, которым пользуются маги, чтобы посредством заклинаний и магических фигур овладеть собственной «символической реальностью».
Таким образом, дети вплотную приблизились к потрясающему напряжению символического опыта.
И опять, в который раз, они впали в кому. Конечности их переплелись столь же замысловато, как у индийских божеств. Затем четыре детских тела разметало по сторонам, словно ударом тока.
Этот удар был столь яростен и неистов, что Гюльшен осталась лежать у стены лабиринта с неестественно подвернутой ногой.
– Мартинсон, срочно в лабиринт! У девочки перелом!
Они достигли того, на что детям каменного века понадобилось сотни поколений – и сделали это молниеносно, в несколько дней. Они изобрели язык. Но что за язык?
Видья первым из детей прошел фазу детского лепета. Теперь Россон знал, что это не просто лепет с бессмысленным набором звуков – но лепет целых идей и концептов. Они обрели свой язык. Язык, который имел мало общего со всем тем, что они изучали в докризисный период. К тому же прерываемый периодами яростной, разрушительной активности, после чего дети лежали на полу, загнанные чуть не до смерти стаей слов, которые можно было услышать разве что от зомби. Компьютерная программа анализировала их новый язык: распечатки лежали, едва тронутые, на столе Россона. У него не было времени на их изучение. События развивались ужасающе быстро. Он чувствовал себя слепцом, созерцающим радиоактивное пятно мадам Кюри, – ничего не видя, он ощущал, как воспаляются глаза.
На его глазах Видья поднялся с пола с дикой гримасой. Он, как тигр, подкрадывался к невидимой жертве. Все быстрее и быстрее, рысью припустив по комнате, двигаясь по кругу.
Всякий раз в момент кризиса в уравнение вводилась новая переменная. Сплавлялись новые цепочки нейронов. Мозг заполнялся ими, однако свободные промежутки так скоро зарастали новыми цепочками, что все превращалось в единый процесс слияния, синтеза.
Эксперимент вышел из-под контроля, и никого, кроме Россона, не интересовал.
Что делать? Исключить из их диеты психостимулятор ПСС? Может, препарат чрезмерно ускоряет процесс развития?
Вашильки поднялась следом за Видьей, пускаясь в столь же бессмысленные блуждания по комнате.
Затем Рама. Следом – Гюльшен.
Скоро все четверо кружили по пространству лабиринта, с сосредоточенными лицами.
Россон лихорадочно переключил монитор – на две другие среды обитания, отыскивая сиделок. Однако никого не оказалось на дежурстве в логическом мире. И, похоже, никто не собирался появляться на дежурстве в мире Ричарда Дженниса.
Он позвонил на резервный пост наверху.
– Мартинсон? Это Россон. Вы не могли бы спуститься сейчас в мир имбеддинга? Возможно, понадобится комплект транквилизаторов. Только оставайтесь, пожалуйста, в шлюзе, пока я не позову. Хочу проследить за тем, как будет развиваться кризис…
Затем он вновь переключился на детей Соула. Вглядываясь в их загадочные, потемневшие лица.
Эллипсы, по которым они двигались, на глазах у Россона становились все тесней и запутанней. Он понимал связь между движением и речью в своем, логическом мире. Здесь же танец детей представлял собой выброс энергии, позволяющий языку очищаться, избавляться от излишков. Но здесь происходило что-то еще. Что-то совсем иное, возникали новые отношения между движением и мыслью. Между областями мозга, ответственными за движения и символы. Значит, напряжение в сознании детей разряжалось вне символического мира мысли и языка, в мир движения? Или же в процессе этих безумных вспышек активности формировались новые символические отношения?
Россон грыз ноготь, размышляя об эффекте новой перекрестно-модальной связи, формируемой мозгом…
– Это Мартинсон. Я в шлюзе. Что-то мне не по душе их лица – всей этой компании, мистер Россон.
– Да, пока лучше их не беспокоить.
Предположим, ПСС ускоряет производство «информационных молекул» до состояния перенасыщенного раствора, и что? В таком случае сознание вынуждено создавать новые символы, для того чтобы задействовать весь смысловой поток? И будут ли эти символы формироваться в двигательных центрах мозга, если обычные «символоносные» участки окажутся перегруженными? Тогда это должны быть символы-действия, символы, манипулирующие непосредственно во внешнем мире. Тот самый способ, которым пользуются маги, чтобы посредством заклинаний и магических фигур овладеть собственной «символической реальностью».
Таким образом, дети вплотную приблизились к потрясающему напряжению символического опыта.
И опять, в который раз, они впали в кому. Конечности их переплелись столь же замысловато, как у индийских божеств. Затем четыре детских тела разметало по сторонам, словно ударом тока.
Этот удар был столь яростен и неистов, что Гюльшен осталась лежать у стены лабиринта с неестественно подвернутой ногой.
– Мартинсон, срочно в лабиринт! У девочки перелом!
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
П'тери вышел из своего корабля-разведчика к наступлению ночи и ожидал появления Шавони под колючими звездами пустыни.
Военная полиция всполошила весь комплекс, побуждая к активности русских и американцев.
Инопланетянин стоял с видом тоскливым и тревожным. Но когда он заговорил, в его голосе ощущались скорее беспокойство и раздражение, чем ностальгическая грусть.
– Что касается нашей сделки…
– Вы не хотите пройти в здание, П'тери?
– Здесь просторнее. К тому же я прекрасно вижу в темноте.
– Как пожелаете. У нас для вас сюрприз – человеческий труп на льду. Перенести его на борт?
– К трапу. Сферцы заберут его.
– А нельзя ли нам подняться на ваш корабль? Очень было бы любопытно.
– Технология только в обмен.
Коммерческий педантизм пришельца начинал действовать на нервы. Шавони подозревал, что эти существа действительно одержимы какой-то извращенной разновидностью любви – точно Абеляры внешнего космоса, изувеченные философы, преследующие свою Элоизу в ином измерении. И крутили они свой роман, точно роботы или привидения.
– Но труп, П'тери! Что вы скажете насчет трупа? Разве он не стоит того, чтобы краешком глаза взглянуть на ваш корабль?
Инопланетянин энергично потряс головой – сознательно реконструированный жест, вызывающий скрип в его анатомии.
– Нет. Потому что труп – необходимое вспомогательное звено, подпункт основной коммерческой сделки. Мы должны получить представление о способе извлечения мозга из тела. Вы готовы провести такую операцию?
– Думаю, нет. Дайте нам пять лет и…
– Пять лет? Но это смешно!
– Нет, вы меня неверно поняли. Я не имею в виду – ждать. Я имею в виду – за пять лет наши доктора научатся содержать мозг в изоляции. Психологические проблемы – твердый орешек, который еще предстоит раскусить. Скажите, П'тери, а если мозг начнет сходить с ума в изоляции, как в каменном мешке? Ведь они люди – и мы имеем право знать, что ждет наших… собратьев.
– Мы не собираемся причинять вред своей собственности. Все мозги будут иметь сенсорные связи с внешним миром. Конечно, они будут находиться в неподвижном состоянии. Но при этом они не будут оставаться без дела. До помещения в Языковую Луну им предстоит изрядно поработать. Вас волнуют проблемы их отдыха и сна? Для них будет предусмотрено все, в чем нуждается человеческий мозг. Учтите: мы, сферцы, имели дело с разумами тысяч цивилизаций – обитателей космоса, воды, воздуха и земли. Развлечения? У нас достаточно записей вашего телевидения, передач, которые будут демонстрироваться перед их глазами…
– У них останутся глаза?
– Глаза обычно являются неотъемлемой частью мозга – так обстоит дело с представителями семейства гоминид. Разве вы исключение? Мы должны проверить мертвеца. Перенесите его к трапу.
– Конечно, П'тери. Но все же, думается, труп стоит осмотра корабля.
– Почему вы, люди, не можете честно вести сделку? Если бы у вашей цивилизации существовал культ мертвых, как у пылевых китов Ксоргиля, тогда другое дело. Эти пылевые киты – представители живых существ, обитающих в тончайшей пыли яркой туманности, буксируют своих умерших в область звездного сжатия, гравитации, где их мертвецы могут окончательно переродиться в материю звезды и возродиться звездным светом. Поскольку они соблюдают такой культ, их мертвецы стоят дороже. Но ваша культура не заботится о трупах. И лучшее тому подтверждение – ваши передачи! А то, что не имеет ценности для вас, не может иметь ее и в сделке. Разве не ясно?
Шавони крикнул через головы внимавшей этим словам толпы:
– Эй, там, выносите тело к подножию трапа! Они сами заберут его.
– Что ж тут ясного? – пробурчал какой-то русский ученый. – Выходит, мы самые последние в космосе? С кем можно торговать стеклянными бусами, как с вашими утыканными перьями индейцами, которые меняли на бусы драгоценные кожи и скальпы. Как же мы примитивны, в самом деле! Какая ирония диалектики! И все же как естественно, что человеческий дух противостоит такой эксплуатации, такому обирательству, видя перед собой звезды и владычество над природой!
Военная полиция всполошила весь комплекс, побуждая к активности русских и американцев.
Инопланетянин стоял с видом тоскливым и тревожным. Но когда он заговорил, в его голосе ощущались скорее беспокойство и раздражение, чем ностальгическая грусть.
– Что касается нашей сделки…
– Вы не хотите пройти в здание, П'тери?
– Здесь просторнее. К тому же я прекрасно вижу в темноте.
– Как пожелаете. У нас для вас сюрприз – человеческий труп на льду. Перенести его на борт?
– К трапу. Сферцы заберут его.
– А нельзя ли нам подняться на ваш корабль? Очень было бы любопытно.
– Технология только в обмен.
Коммерческий педантизм пришельца начинал действовать на нервы. Шавони подозревал, что эти существа действительно одержимы какой-то извращенной разновидностью любви – точно Абеляры внешнего космоса, изувеченные философы, преследующие свою Элоизу в ином измерении. И крутили они свой роман, точно роботы или привидения.
– Но труп, П'тери! Что вы скажете насчет трупа? Разве он не стоит того, чтобы краешком глаза взглянуть на ваш корабль?
Инопланетянин энергично потряс головой – сознательно реконструированный жест, вызывающий скрип в его анатомии.
– Нет. Потому что труп – необходимое вспомогательное звено, подпункт основной коммерческой сделки. Мы должны получить представление о способе извлечения мозга из тела. Вы готовы провести такую операцию?
– Думаю, нет. Дайте нам пять лет и…
– Пять лет? Но это смешно!
– Нет, вы меня неверно поняли. Я не имею в виду – ждать. Я имею в виду – за пять лет наши доктора научатся содержать мозг в изоляции. Психологические проблемы – твердый орешек, который еще предстоит раскусить. Скажите, П'тери, а если мозг начнет сходить с ума в изоляции, как в каменном мешке? Ведь они люди – и мы имеем право знать, что ждет наших… собратьев.
– Мы не собираемся причинять вред своей собственности. Все мозги будут иметь сенсорные связи с внешним миром. Конечно, они будут находиться в неподвижном состоянии. Но при этом они не будут оставаться без дела. До помещения в Языковую Луну им предстоит изрядно поработать. Вас волнуют проблемы их отдыха и сна? Для них будет предусмотрено все, в чем нуждается человеческий мозг. Учтите: мы, сферцы, имели дело с разумами тысяч цивилизаций – обитателей космоса, воды, воздуха и земли. Развлечения? У нас достаточно записей вашего телевидения, передач, которые будут демонстрироваться перед их глазами…
– У них останутся глаза?
– Глаза обычно являются неотъемлемой частью мозга – так обстоит дело с представителями семейства гоминид. Разве вы исключение? Мы должны проверить мертвеца. Перенесите его к трапу.
– Конечно, П'тери. Но все же, думается, труп стоит осмотра корабля.
– Почему вы, люди, не можете честно вести сделку? Если бы у вашей цивилизации существовал культ мертвых, как у пылевых китов Ксоргиля, тогда другое дело. Эти пылевые киты – представители живых существ, обитающих в тончайшей пыли яркой туманности, буксируют своих умерших в область звездного сжатия, гравитации, где их мертвецы могут окончательно переродиться в материю звезды и возродиться звездным светом. Поскольку они соблюдают такой культ, их мертвецы стоят дороже. Но ваша культура не заботится о трупах. И лучшее тому подтверждение – ваши передачи! А то, что не имеет ценности для вас, не может иметь ее и в сделке. Разве не ясно?
Шавони крикнул через головы внимавшей этим словам толпы:
– Эй, там, выносите тело к подножию трапа! Они сами заберут его.
– Что ж тут ясного? – пробурчал какой-то русский ученый. – Выходит, мы самые последние в космосе? С кем можно торговать стеклянными бусами, как с вашими утыканными перьями индейцами, которые меняли на бусы драгоценные кожи и скальпы. Как же мы примитивны, в самом деле! Какая ирония диалектики! И все же как естественно, что человеческий дух противостоит такой эксплуатации, такому обирательству, видя перед собой звезды и владычество над природой!