Страница:
Я расхохоталась, постаравшись сделать свой смех максимально обидным:
– Сударь, уж не запугиваете ли вы меня? Могу вас заверить, что я тоже ношу оружие не только с целью украсить свой внешний вид. И делаю это далеко не так демонстративно, как некоторые мужчины!
Незнакомец поморщился и прикусил нижнюю губу. Очевидно, я задела его за живое, прямо намекнув на его фатоватость.
– Вы вздорная, невоспитанная девчонка! – уже далеко не так любезно констатировал он.
Я довольно улыбнулась. Ссора набирала обороты.
Черноволосый шагнул ко мне и, сделав жест, словно собирается объяснить что-то не замеченное ранее, осторожно взял дагу из моих рук.
– И все-таки, сударыня, вы упорно не желаете понять меня! Еще раз поясняю вам, что именно это оружие я искал давно и долго! Соблаговолите посмотреть сюда. – С этими словами незнакомец извлек дагу из ножен и повернул к свету лампы одну из сторон узкого трехгранного лезвия.
Я не сдержала возгласа удивления. Тонкий клинок оказался выполнен из незнакомого мне зеленоватого металла. Это явно была не эльфийская и даже не сильфская работа. К тому же на одной из граней красовался странный знак, изображавший расколотое пополам солнце, и надпись, выполненная на давно не употребляемом староэльфийском языке.
– «Рануэль Алатора» – «Разящая Игла», – вслух перевела я.
Теперь удивился черноволосый дворянин:
– Вы знаете староэльфийский?
– А почему бы и нет? – дерзко ухмыльнулась я. – Как видите, преподносить неожиданные сюрпризы умеют и невоспитанные девчонки!
Незнакомец растерянно потер подбородок:
– Сударыня, не будет ли излишней наглостью с моей стороны, если я поинтересуюсь вашим именем?
Я только хотела открыть рот, как он приблизил к моему лицу затянутую в перчатку руку и шепнул:
– Хозяин лавки слишком заинтересованно прислушивается к нашему разговору. Я уверен, что нам следует продолжить его в более уединенном месте. – Тут я согласно кивнула. – Давайте вскладчину приобретем злополучную дагу и после этого, я надеюсь, сумеем обсудить все интересующие нас детали.
Сумма, запрошенная за клинок, оказалась неимоверной. Но мы не стали торговаться. Благородное оружие стоило любых денег, вернее, было даже смешно измерять качества этого клинка в каких-либо денежных суммах. Я извлекла кошелек и вынула несколько самоцветов, прихваченных мной из дома. И можно понять, какими ошарашенными взглядами обменялись я и незнакомец, когда он в свою очередь выложил на прилавок несколько камней, не отличающихся от моих ни формой, ни размером. Хозяин радостно потер короткие ручки, и сделка состоялась. Незнакомец совершил любезный жест доверия, позволив мне повесить дагу себе на пояс, и вышел из лавки, движением глаз предложив мне следовать за собой.
Несмотря на вечернее время, заходящее солнце являло слепящий контраст с полумраком оружейной лавки. Яркий свет позволил нам различить мелочи, оставшиеся не замеченными до этого момента. Черноволосый незнакомец неприкрыто любовался моей гибкой фигурой и буйной россыпью рыжих локонов, а я поняла, что он сам гораздо моложе, чем мне казалось ранее. Гладкая смуглая кожа рук и мощная, будто колонная шея красноречиво подчеркивали его молодость. Черноволосый выглядел лет на двадцать пять. Сдержанные манеры, осанка и приятный тембр голоса не только говорили о его действительно благородном происхождении, но и вызывали невольное чувство симпатии. Все это смягчило неприязнь, первоначально возникшую между нами, и мы обменялись виновато-любезными улыбками. Я отвязала заскучавшего в одиночестве Беса. Дворянин одобрительно присвистнул и только протянул руку, чтобы погладить морду моего жеребца, как Бес, совершенно не воспринимавший фамильярности со стороны незнакомых людей, так громко и хищно щелкнул зубами, что нахал невольно отскочил в сторону и сконфуженно рассмеялся задорным мальчишеским смехом. После этого он громко свистнул, и тут же, звонко стуча подковами, из-за угла вылетела поджарая рыжая кобыла, которая, радостно всхрапнув, сунула бархатный нос к плечу хозяина.
– Ой, какая красавица! – восхитилась я. – Прямо песня, а не лошадь!
Услышав такой комплимент, кобыла мелодично заржала.
– Все это говорят. – Незнакомец придержал стремя и помог мне вскочить на Беса. – Поэтому ее так и зовут – Песня!
Мы мирно поехали бок о бок вдоль тихой улочки.
– Послушайте, сударыня, – предложил он, – я знаю одно милое местечко за городом. До него совсем недалеко. Там можно поговорить, не опасаясь любопытных ушей и глаз…
Я немного отвлеклась, наблюдая, как рыжая Песня заигрывает с повеселевшим Бесом, поэтому не сразу уловила нить разговора.
– Сударь, – перебила его я, – почему вы не предпочли жеребца?
– Да вот неравнодушен я к рыжим кобылам! – двусмысленно ухмыльнулся черноволосый.
Невольная краска смущения залила мое лицо. Хотя меня почему-то совсем не обидел фривольный намек незнакомца.
Все так же бок о бок мы выехали на окраину города, где на опушке ближайшего леса виднелась небольшая прогалина с живописно расположенным на ней ошкуренным бревном. Наверно, это было излюбленное место сбора всей романтически настроенной городской молодежи. Но сейчас время свиданий еще не подошло, бревно пустовало, поэтому я заняла его единолично, с удовольствием вытянув натруженные ноги. Незнакомец отказался занять место рядом и остался стоять напротив, опять пытливо рассматривая меня сквозь прорези черной маски. Он тщательно пытался скрыть непонятное мне беспокойство, но нервное подергивание уголков ярких губ свело на нет все усилия, прилагаемые для того, чтобы казаться невозмутимым. Я замечала, лишь одна навязчивая мысль владела в данный момент его помыслами. Поэтому, выждав пару минут и вежливо наблюдая за тем, как я вожусь, устраиваясь поудобнее, он вновь приступил к отложенным расспросам:
– Простите мою назойливость, сударыня, но у меня имеются веские причины интересоваться вашим именем.
Я устало вздохнула. Было ясно, что, лишь удовлетворив свое любопытство, незнакомец оставит меня в покое.
– Сударь, меня зовут Ульрика де Мор, и я являюсь старшей дочерью короля Нарроны!
Незнакомец презрительно скривился и раздосадованно топнул ногой:
– Какая недостойная вас ложь, сударыня! Я отлично знаком с генеалогией царствующего дома и, более того, имел честь лично лицезреть портреты наследного принца и его сводных брата и сестры. У короля Мора нет других детей. Следовательно, вы беззастенчиво приписываете себе не заслуженный вами титул! Никак не ожидал такой низкой лжи от такой привлекательной молодой леди…
Недослушав гневную речь незнакомца, я взбешенно вскочила и, выхватив из ножен Нурилон, буквально прорычала:
– Послушайте, вы, гоблин вас раздери, я никогда еще никому не давала повода усомниться в правдивости моих слов и готова отстаивать ее с помощью оружия… – но тут же осеклась, увидев побелевшее лицо незнакомца.
Дрожащей рукой он рванул завязки плаща, словно они, перетянув горло, лишали его воздуха, и неуверенно блуждающим пальцем ткнул в сторону блестящего лезвия моего Нурилона:
– Во имя всего святого, откуда у вас этот меч?
– Я нашла его в тайнике замка Брен, принадлежащего моему приемному отцу!
– Ох! – только смог вымолвить незнакомец и с размаху сел на бревно.
Испугавшись, что он упадет, я кинулась поддержать его. Черноволосый благодарно вцепился в мою руку и поднял на меня мокрые ресницы. Его широко раскрытые карие глаза сияли такой радостью, что вся моя ярость улетучилась в тот же миг.
– Вы понимаете, что это означает? – спросил он, указывая на клеймо «Солле де Грей», украшающее мой клинок.
– Знак сильфского рода де Грей, чего же тут непонятного! – ответила я.
Все еще подрагивающей рукой незнакомец извлек из ножен свою великолепную рапиру и показал лезвие, где красовался точно такой же знак.
– Разрешите представиться, барон Генрих де Грей, последний из рода де Грей! – церемонно произнес черноволосый.
– Живой сильф! – растерянно прошептала я.
Генрих сидел на бревне и сиял улыбкой ярче новенькой золотой монеты. Видно было, что мой изумленный вид доставляет ему огромное удовольствие. А мне прямо так и хотелось заставить его подняться на ноги и обойти вокруг этого живого чуда. Настоящий сильф! Вот это да, гоблин меня раздери!
– Генрих, – не удержалась я, – да последнего сильфа видели гоблин знает сколько сотен лет назад!
– Совершенно верно! – ухмыльнулся сильф. – С тех пор мы прочно обосновались в Черных горах, а горы самое надежное хранилище для секретов!
– Ни в одной книге я не смогла найти хоть какого-нибудь намека на то, как выглядят сильфы.
– Мы нарочно запутали хронистов, – охотно пояснил барон, – но нас еще называют фавнами и сатирами…
– Фавнами, – задумчиво протянула я, – но ведь у фавнов есть копыта!
– Сударыня, – смех так и распирал сильфа, – я, конечно, согласен с вами, что все мужчины козлы! Но… но не до такой же степени! – И Генрих продемонстрировал мне стройную, длинную ногу, обутую в элегантный сапог.
– Я также слышала, что у фавнов есть рога! – Я игриво подмигнула Генриху.
Барон сделал постное лицо:
– Как вы можете шутить такими вещами, Ульрика, ведь я еще не женат…
Не удержавшись, мы расхохотались на два голоса. У барона оказалось великолепное чувство юмора.
– Но, кажется, в одном летописи не ошибаются, – отсмеявшись, уже серьезно заявила я, – в них говорится об уродстве фавнов.
– Судите сами! – Генрих протянул руку и сдернул черную маску, закрывавшую его лицо.
Я жадно взглянула.
Может быть, хронисты вкладывали какой-то другой смысл в слово «уродство» или я не слишком разбираюсь в мужской красоте, но лицо Генриха не произвело на меня отталкивающего впечатления. Когда-то нянюшка Мариза говорила, что мужчину можно считать красивым, если он чуть-чуть симпатичнее гоблина. Гравюр, изображающих гоблинов, в библиотеке замка Брен хранилось предостаточно, но мне бы и в голову не пришло сравнить лицо барона с их отталкивающими, угрюмыми мордами. Генрих обладал высоким лбом мыслителя и прекрасными бархатистыми карими глазами, окруженными густыми черными ресницами, которые не посрамили бы любую придворную красавицу. Безупречной формы алые губы под тонкой полоской ухоженных усов и тяжелый мужественный подбородок. Лишь средняя часть его лица, именно та, которую он закрывал черной маской, не соответствовала классическим канонам красоты, так часто воспеваемым в эльфийских балладах. Узкий, длинный, крючком загнутый нос и окружающие его глубокие, извилистые борозды – что-то среднее между морщинами и шрамами привносили в лицо Генриха ауру хищности и чуждости, непривычную человеческому взору. Да, без маски барон привлекал бы слишком много испуганных взглядов. Но я, увидевшая открытое лицо Генриха, всем сердцем ощутила то особое родство – родство прячущихся под масками изгоев, которое наполнило мою душу огромной симпатией к благородному сильфу, и, повинуясь безотчетному импульсу, я протянула руку и нежно, самыми кончиками пальцев, погладила грубые рубцы. Генрих вздрогнул всем телом и, схватив мою ладонь, приник к ней горячим поцелуем.
Впервые в жизни почувствовав мужские губы на своей не защищенной перчаткой кисти, я сконфузилась и попыталась выдернуть пальцы из смуглой руки Генриха.
– Простите, я испугал вас, – печально сказал Генрих, выпуская мою руку и поспешно надевая маску:
– Нет! – горячо воскликнула я. Как могла я признаться ему, мужчине, с которым познакомилась всего лишь пару часов назад, что прикосновение его губ вызвало во мне ураган чувств, доселе неведомых. – Просто ваше лицо напомнило мне о том, что я сама вынуждена скрывать под маской… – И наверно, такая горечь прозвучала в этих словах, что Генрих неожиданно протянул руку и в свою очередь погладил мое закрытое маской лицо.
Тем временем совсем стемнело. Мы оседлали пасшихся невдалеке лошадей и вернулись в город. Генрих предложил продолжить беседу за ужином на том самом постоялом дворе, где я сняла комнату и оставила Тима. Хозяин приветствовал нас на пороге чистенького зала, носящего название «Жареный карась» и наполненного аппетитными запахами жареной рыбы. Нам было предоставлено впечатляющее меню, а также подробный доклад о том, что мой оруженосец вполне уверенно спустился вниз, с завидным усердием выздоравливающего уничтожил ужин из четырех блюд и вернулся к себе в комнату. Генрих одобрил инициативу хозяина, велев выставить на стол все самое вкусное, что найдется на кухне, присовокупив к этому кувшин хорошего вина. И когда хозяин со всех ног помчался выполнять пожелание благородных господ, подгоняемый несколькими серебряными монетами, выданными ему сильфом, Генрих усадил меня за неприметный угловой столик и принялся рассказывать такие удивительные вещи, что я на время позабыла свои мечты о тарелке с поджаристой рыбой.
– Я слишком много времени потратил на поиски Иглы и поэтому безмерно рад, что случилось событие, на которое так трепетно надеялся в глубине души. Я нашел не только заветное оружие, но и женщину из проклятого рода, о которой говорится в нашем пророчестве!
– В каком это пророчестве? – подозрительно спросила я. Сумбурные события сегодняшнего дня пробудили у меня зверский аппетит, поэтому я плюнула на хорошие манеры и с энтузиазмом взялась за рыбу, распространяющую умопомрачительные запахи. – Генрих, – неразборчиво прочавкала я, – только не говорите, что вам нужна моя помощь…
– Очень нужна! – тут же подтвердил барон.
Я незамедлительно подавилась рыбьей костью. А впрочем, философски отметила я, меня скорее удивил бы тот факт, если бы кому-то из встреченных в пути вдруг не понадобилась моя помощь. Возможно, любому обывателю чрезвычайно понравилось бы чувствовать себя пупом земли по пять раз на дню, возможно, если бы это не надоедало так быстро. Поэтому я вытерла жирные руки и приступила к допросу:
– Генрих, – я посмотрела прямо в бархатистые глаза сильфа, и он не отвел взгляда, – в последнее время моя прежде спокойная жизнь совершила такой непредсказуемый поворот, что я ощущаю себя слабой пешкой в чужой игре! Все смешалось в нелепую головоломку – мечи и пророчества, чудовища и боги… Вернее, – тут я совершенно беспомощно развела руками, – у меня появилось ощущение, что боги и чудовища каким-то непостижимым образом поменялись местами…
Внимательно наблюдающий за мной Генрих усмехнулся уголком алых губ. Именно в тот момент стало заметно, что напряжение, до этого держащее сильфа в своих цепких лапах, неожиданно покинуло его. Он взял кувшин с вином, понюхал узкое горлышко, приподнял черную бровь и, секунду посомневавшись, разлил вино по оловянным бокалам, услужливо предложенным нам взамен обычных глиняных кружек.
– Не знаю, насколько плохим окажется вкус этой кислятины, выдаваемой хозяином за эльфийское, но, наверно, это сейчас и неважно. Потому что, – тут он перегнулся через стол и понизил голос, – потому что твои последние слова заслуживают того, чтобы за них можно было выпить любую бурду, хоть незначительно более крепкую, чем обычная вода, – и Генрих впихнул в мою судорожно сжатую руку наполненный до краев бокал.
Еще не осознав до конца смысла его слов, я поднесла вино к губам. Но тут страшная, крамольная суть фразы дошла до моего воспаленного сознания, и я, благополучно расплескав так и не распробованное мной эльфийское, вскочила с места.
– Ты чего? – сдавленно прохрипела я. – Ты сам-то понимаешь, что говоришь?
– Сядь, прошу тебя! – Генрих досадливо поморщился и потянул меня обратно за стол. – На нас обращают внимание!
Уже после того как я все-таки выпила вино, на самом деле оказавшееся совсем не таким гадким, как предположил Генрих, я вспомнила загадочные вещи, высказанные совсем недавно полупьяной тетушкой Чумой, и, может быть, излишне эмоционально, но точно и коротко изложила барону свою необычную историю. Сильф внимал затаив дыхание, не перебив меня ни разу и, кажется, даже особо не удивляясь. Лишь нервный жест, которым он непрерывно подкручивал тонкие усики, выдавал его волнение. После того как я умолкла, он некоторое время сидел молча, задумчиво барабаня пальцами по деревянной столешнице. К тому уже весьма позднему времени большая часть посетителей покинула обеденный зал «Жареного карася». Хозяин притушил свет ламп, и мы могли больше не опасаться, что наш странный разговор будет кем-то услышан. Как я заметила, Генрих не случайно выбрал самый дальний столик, поэтому теперь, когда мы остались почти одни, он снял маску, закрывавшую его лицо, и снова явил мне удивительное сочетание красоты и безобразия.
– Посмотри на меня, – неожиданно сказал он, и я невольно вздрогнула от интонаций, появившихся в его проникновенном голосе, – а ведь когда-то сильфы были так прекрасны, что даже эльфы испытывали жгучую зависть к нашей красоте…
– Так что же с вами случилось? Неужели ты тоскуешь по утраченной красоте? – удивилась я.
– Нет! – Генрих гордо вздернул подбородок. – Я скорблю лишь о страшной доле тех, на чью сторону мы встали в войне, проигранной много столетий назад. И о жестокости победителей, навечно наказавших нас клеймом уродства за наш выбор и наше нежелание покориться недостойным господам.
– За кого вы воевали, Генрих? – спросила я, уже не сомневаясь в ответе, который мне предстояло услышать.
– За Пресветлых богов, – ответ сильфа был полон горечи, – проигравших демонам-ученикам, посмевшим поднять руку на своих учителей. Демоны победили подлостью, отобрали у богов истинный облик и заточили их в Озере Безвременья. А теперь жестокостью и обманом лжебоги правят этим миром.
– А Игла?
– Только Игла может сокрушить власть лжебогов!
– В руках женщины из проклятого рода? – полуутвердительно-полувопросительно предположила я.
– Да! – подтвердил Генрих. – Именно об этом гласит пророчество на стенах Пещеры Безвременья, ставшей последним убежищем моего народа.
Тяжело вздохнув, я откинулась на стену за спиной и язвительно рассмеялась. Отправившись на выручку к брату, я вовсе не предполагала, что попутно мне придется совершить сущие мелочи – всего-то лишь победить зарвавшихся демонов и спасти мир…
ГЛАВА 5
– Сударь, уж не запугиваете ли вы меня? Могу вас заверить, что я тоже ношу оружие не только с целью украсить свой внешний вид. И делаю это далеко не так демонстративно, как некоторые мужчины!
Незнакомец поморщился и прикусил нижнюю губу. Очевидно, я задела его за живое, прямо намекнув на его фатоватость.
– Вы вздорная, невоспитанная девчонка! – уже далеко не так любезно констатировал он.
Я довольно улыбнулась. Ссора набирала обороты.
Черноволосый шагнул ко мне и, сделав жест, словно собирается объяснить что-то не замеченное ранее, осторожно взял дагу из моих рук.
– И все-таки, сударыня, вы упорно не желаете понять меня! Еще раз поясняю вам, что именно это оружие я искал давно и долго! Соблаговолите посмотреть сюда. – С этими словами незнакомец извлек дагу из ножен и повернул к свету лампы одну из сторон узкого трехгранного лезвия.
Я не сдержала возгласа удивления. Тонкий клинок оказался выполнен из незнакомого мне зеленоватого металла. Это явно была не эльфийская и даже не сильфская работа. К тому же на одной из граней красовался странный знак, изображавший расколотое пополам солнце, и надпись, выполненная на давно не употребляемом староэльфийском языке.
– «Рануэль Алатора» – «Разящая Игла», – вслух перевела я.
Теперь удивился черноволосый дворянин:
– Вы знаете староэльфийский?
– А почему бы и нет? – дерзко ухмыльнулась я. – Как видите, преподносить неожиданные сюрпризы умеют и невоспитанные девчонки!
Незнакомец растерянно потер подбородок:
– Сударыня, не будет ли излишней наглостью с моей стороны, если я поинтересуюсь вашим именем?
Я только хотела открыть рот, как он приблизил к моему лицу затянутую в перчатку руку и шепнул:
– Хозяин лавки слишком заинтересованно прислушивается к нашему разговору. Я уверен, что нам следует продолжить его в более уединенном месте. – Тут я согласно кивнула. – Давайте вскладчину приобретем злополучную дагу и после этого, я надеюсь, сумеем обсудить все интересующие нас детали.
Сумма, запрошенная за клинок, оказалась неимоверной. Но мы не стали торговаться. Благородное оружие стоило любых денег, вернее, было даже смешно измерять качества этого клинка в каких-либо денежных суммах. Я извлекла кошелек и вынула несколько самоцветов, прихваченных мной из дома. И можно понять, какими ошарашенными взглядами обменялись я и незнакомец, когда он в свою очередь выложил на прилавок несколько камней, не отличающихся от моих ни формой, ни размером. Хозяин радостно потер короткие ручки, и сделка состоялась. Незнакомец совершил любезный жест доверия, позволив мне повесить дагу себе на пояс, и вышел из лавки, движением глаз предложив мне следовать за собой.
Несмотря на вечернее время, заходящее солнце являло слепящий контраст с полумраком оружейной лавки. Яркий свет позволил нам различить мелочи, оставшиеся не замеченными до этого момента. Черноволосый незнакомец неприкрыто любовался моей гибкой фигурой и буйной россыпью рыжих локонов, а я поняла, что он сам гораздо моложе, чем мне казалось ранее. Гладкая смуглая кожа рук и мощная, будто колонная шея красноречиво подчеркивали его молодость. Черноволосый выглядел лет на двадцать пять. Сдержанные манеры, осанка и приятный тембр голоса не только говорили о его действительно благородном происхождении, но и вызывали невольное чувство симпатии. Все это смягчило неприязнь, первоначально возникшую между нами, и мы обменялись виновато-любезными улыбками. Я отвязала заскучавшего в одиночестве Беса. Дворянин одобрительно присвистнул и только протянул руку, чтобы погладить морду моего жеребца, как Бес, совершенно не воспринимавший фамильярности со стороны незнакомых людей, так громко и хищно щелкнул зубами, что нахал невольно отскочил в сторону и сконфуженно рассмеялся задорным мальчишеским смехом. После этого он громко свистнул, и тут же, звонко стуча подковами, из-за угла вылетела поджарая рыжая кобыла, которая, радостно всхрапнув, сунула бархатный нос к плечу хозяина.
– Ой, какая красавица! – восхитилась я. – Прямо песня, а не лошадь!
Услышав такой комплимент, кобыла мелодично заржала.
– Все это говорят. – Незнакомец придержал стремя и помог мне вскочить на Беса. – Поэтому ее так и зовут – Песня!
Мы мирно поехали бок о бок вдоль тихой улочки.
– Послушайте, сударыня, – предложил он, – я знаю одно милое местечко за городом. До него совсем недалеко. Там можно поговорить, не опасаясь любопытных ушей и глаз…
Я немного отвлеклась, наблюдая, как рыжая Песня заигрывает с повеселевшим Бесом, поэтому не сразу уловила нить разговора.
– Сударь, – перебила его я, – почему вы не предпочли жеребца?
– Да вот неравнодушен я к рыжим кобылам! – двусмысленно ухмыльнулся черноволосый.
Невольная краска смущения залила мое лицо. Хотя меня почему-то совсем не обидел фривольный намек незнакомца.
Все так же бок о бок мы выехали на окраину города, где на опушке ближайшего леса виднелась небольшая прогалина с живописно расположенным на ней ошкуренным бревном. Наверно, это было излюбленное место сбора всей романтически настроенной городской молодежи. Но сейчас время свиданий еще не подошло, бревно пустовало, поэтому я заняла его единолично, с удовольствием вытянув натруженные ноги. Незнакомец отказался занять место рядом и остался стоять напротив, опять пытливо рассматривая меня сквозь прорези черной маски. Он тщательно пытался скрыть непонятное мне беспокойство, но нервное подергивание уголков ярких губ свело на нет все усилия, прилагаемые для того, чтобы казаться невозмутимым. Я замечала, лишь одна навязчивая мысль владела в данный момент его помыслами. Поэтому, выждав пару минут и вежливо наблюдая за тем, как я вожусь, устраиваясь поудобнее, он вновь приступил к отложенным расспросам:
– Простите мою назойливость, сударыня, но у меня имеются веские причины интересоваться вашим именем.
Я устало вздохнула. Было ясно, что, лишь удовлетворив свое любопытство, незнакомец оставит меня в покое.
– Сударь, меня зовут Ульрика де Мор, и я являюсь старшей дочерью короля Нарроны!
Незнакомец презрительно скривился и раздосадованно топнул ногой:
– Какая недостойная вас ложь, сударыня! Я отлично знаком с генеалогией царствующего дома и, более того, имел честь лично лицезреть портреты наследного принца и его сводных брата и сестры. У короля Мора нет других детей. Следовательно, вы беззастенчиво приписываете себе не заслуженный вами титул! Никак не ожидал такой низкой лжи от такой привлекательной молодой леди…
Недослушав гневную речь незнакомца, я взбешенно вскочила и, выхватив из ножен Нурилон, буквально прорычала:
– Послушайте, вы, гоблин вас раздери, я никогда еще никому не давала повода усомниться в правдивости моих слов и готова отстаивать ее с помощью оружия… – но тут же осеклась, увидев побелевшее лицо незнакомца.
Дрожащей рукой он рванул завязки плаща, словно они, перетянув горло, лишали его воздуха, и неуверенно блуждающим пальцем ткнул в сторону блестящего лезвия моего Нурилона:
– Во имя всего святого, откуда у вас этот меч?
– Я нашла его в тайнике замка Брен, принадлежащего моему приемному отцу!
– Ох! – только смог вымолвить незнакомец и с размаху сел на бревно.
Испугавшись, что он упадет, я кинулась поддержать его. Черноволосый благодарно вцепился в мою руку и поднял на меня мокрые ресницы. Его широко раскрытые карие глаза сияли такой радостью, что вся моя ярость улетучилась в тот же миг.
– Вы понимаете, что это означает? – спросил он, указывая на клеймо «Солле де Грей», украшающее мой клинок.
– Знак сильфского рода де Грей, чего же тут непонятного! – ответила я.
Все еще подрагивающей рукой незнакомец извлек из ножен свою великолепную рапиру и показал лезвие, где красовался точно такой же знак.
– Разрешите представиться, барон Генрих де Грей, последний из рода де Грей! – церемонно произнес черноволосый.
– Живой сильф! – растерянно прошептала я.
Генрих сидел на бревне и сиял улыбкой ярче новенькой золотой монеты. Видно было, что мой изумленный вид доставляет ему огромное удовольствие. А мне прямо так и хотелось заставить его подняться на ноги и обойти вокруг этого живого чуда. Настоящий сильф! Вот это да, гоблин меня раздери!
– Генрих, – не удержалась я, – да последнего сильфа видели гоблин знает сколько сотен лет назад!
– Совершенно верно! – ухмыльнулся сильф. – С тех пор мы прочно обосновались в Черных горах, а горы самое надежное хранилище для секретов!
– Ни в одной книге я не смогла найти хоть какого-нибудь намека на то, как выглядят сильфы.
– Мы нарочно запутали хронистов, – охотно пояснил барон, – но нас еще называют фавнами и сатирами…
– Фавнами, – задумчиво протянула я, – но ведь у фавнов есть копыта!
– Сударыня, – смех так и распирал сильфа, – я, конечно, согласен с вами, что все мужчины козлы! Но… но не до такой же степени! – И Генрих продемонстрировал мне стройную, длинную ногу, обутую в элегантный сапог.
– Я также слышала, что у фавнов есть рога! – Я игриво подмигнула Генриху.
Барон сделал постное лицо:
– Как вы можете шутить такими вещами, Ульрика, ведь я еще не женат…
Не удержавшись, мы расхохотались на два голоса. У барона оказалось великолепное чувство юмора.
– Но, кажется, в одном летописи не ошибаются, – отсмеявшись, уже серьезно заявила я, – в них говорится об уродстве фавнов.
– Судите сами! – Генрих протянул руку и сдернул черную маску, закрывавшую его лицо.
Я жадно взглянула.
Может быть, хронисты вкладывали какой-то другой смысл в слово «уродство» или я не слишком разбираюсь в мужской красоте, но лицо Генриха не произвело на меня отталкивающего впечатления. Когда-то нянюшка Мариза говорила, что мужчину можно считать красивым, если он чуть-чуть симпатичнее гоблина. Гравюр, изображающих гоблинов, в библиотеке замка Брен хранилось предостаточно, но мне бы и в голову не пришло сравнить лицо барона с их отталкивающими, угрюмыми мордами. Генрих обладал высоким лбом мыслителя и прекрасными бархатистыми карими глазами, окруженными густыми черными ресницами, которые не посрамили бы любую придворную красавицу. Безупречной формы алые губы под тонкой полоской ухоженных усов и тяжелый мужественный подбородок. Лишь средняя часть его лица, именно та, которую он закрывал черной маской, не соответствовала классическим канонам красоты, так часто воспеваемым в эльфийских балладах. Узкий, длинный, крючком загнутый нос и окружающие его глубокие, извилистые борозды – что-то среднее между морщинами и шрамами привносили в лицо Генриха ауру хищности и чуждости, непривычную человеческому взору. Да, без маски барон привлекал бы слишком много испуганных взглядов. Но я, увидевшая открытое лицо Генриха, всем сердцем ощутила то особое родство – родство прячущихся под масками изгоев, которое наполнило мою душу огромной симпатией к благородному сильфу, и, повинуясь безотчетному импульсу, я протянула руку и нежно, самыми кончиками пальцев, погладила грубые рубцы. Генрих вздрогнул всем телом и, схватив мою ладонь, приник к ней горячим поцелуем.
Впервые в жизни почувствовав мужские губы на своей не защищенной перчаткой кисти, я сконфузилась и попыталась выдернуть пальцы из смуглой руки Генриха.
– Простите, я испугал вас, – печально сказал Генрих, выпуская мою руку и поспешно надевая маску:
– Нет! – горячо воскликнула я. Как могла я признаться ему, мужчине, с которым познакомилась всего лишь пару часов назад, что прикосновение его губ вызвало во мне ураган чувств, доселе неведомых. – Просто ваше лицо напомнило мне о том, что я сама вынуждена скрывать под маской… – И наверно, такая горечь прозвучала в этих словах, что Генрих неожиданно протянул руку и в свою очередь погладил мое закрытое маской лицо.
Тем временем совсем стемнело. Мы оседлали пасшихся невдалеке лошадей и вернулись в город. Генрих предложил продолжить беседу за ужином на том самом постоялом дворе, где я сняла комнату и оставила Тима. Хозяин приветствовал нас на пороге чистенького зала, носящего название «Жареный карась» и наполненного аппетитными запахами жареной рыбы. Нам было предоставлено впечатляющее меню, а также подробный доклад о том, что мой оруженосец вполне уверенно спустился вниз, с завидным усердием выздоравливающего уничтожил ужин из четырех блюд и вернулся к себе в комнату. Генрих одобрил инициативу хозяина, велев выставить на стол все самое вкусное, что найдется на кухне, присовокупив к этому кувшин хорошего вина. И когда хозяин со всех ног помчался выполнять пожелание благородных господ, подгоняемый несколькими серебряными монетами, выданными ему сильфом, Генрих усадил меня за неприметный угловой столик и принялся рассказывать такие удивительные вещи, что я на время позабыла свои мечты о тарелке с поджаристой рыбой.
– Я слишком много времени потратил на поиски Иглы и поэтому безмерно рад, что случилось событие, на которое так трепетно надеялся в глубине души. Я нашел не только заветное оружие, но и женщину из проклятого рода, о которой говорится в нашем пророчестве!
– В каком это пророчестве? – подозрительно спросила я. Сумбурные события сегодняшнего дня пробудили у меня зверский аппетит, поэтому я плюнула на хорошие манеры и с энтузиазмом взялась за рыбу, распространяющую умопомрачительные запахи. – Генрих, – неразборчиво прочавкала я, – только не говорите, что вам нужна моя помощь…
– Очень нужна! – тут же подтвердил барон.
Я незамедлительно подавилась рыбьей костью. А впрочем, философски отметила я, меня скорее удивил бы тот факт, если бы кому-то из встреченных в пути вдруг не понадобилась моя помощь. Возможно, любому обывателю чрезвычайно понравилось бы чувствовать себя пупом земли по пять раз на дню, возможно, если бы это не надоедало так быстро. Поэтому я вытерла жирные руки и приступила к допросу:
– Генрих, – я посмотрела прямо в бархатистые глаза сильфа, и он не отвел взгляда, – в последнее время моя прежде спокойная жизнь совершила такой непредсказуемый поворот, что я ощущаю себя слабой пешкой в чужой игре! Все смешалось в нелепую головоломку – мечи и пророчества, чудовища и боги… Вернее, – тут я совершенно беспомощно развела руками, – у меня появилось ощущение, что боги и чудовища каким-то непостижимым образом поменялись местами…
Внимательно наблюдающий за мной Генрих усмехнулся уголком алых губ. Именно в тот момент стало заметно, что напряжение, до этого держащее сильфа в своих цепких лапах, неожиданно покинуло его. Он взял кувшин с вином, понюхал узкое горлышко, приподнял черную бровь и, секунду посомневавшись, разлил вино по оловянным бокалам, услужливо предложенным нам взамен обычных глиняных кружек.
– Не знаю, насколько плохим окажется вкус этой кислятины, выдаваемой хозяином за эльфийское, но, наверно, это сейчас и неважно. Потому что, – тут он перегнулся через стол и понизил голос, – потому что твои последние слова заслуживают того, чтобы за них можно было выпить любую бурду, хоть незначительно более крепкую, чем обычная вода, – и Генрих впихнул в мою судорожно сжатую руку наполненный до краев бокал.
Еще не осознав до конца смысла его слов, я поднесла вино к губам. Но тут страшная, крамольная суть фразы дошла до моего воспаленного сознания, и я, благополучно расплескав так и не распробованное мной эльфийское, вскочила с места.
– Ты чего? – сдавленно прохрипела я. – Ты сам-то понимаешь, что говоришь?
– Сядь, прошу тебя! – Генрих досадливо поморщился и потянул меня обратно за стол. – На нас обращают внимание!
Уже после того как я все-таки выпила вино, на самом деле оказавшееся совсем не таким гадким, как предположил Генрих, я вспомнила загадочные вещи, высказанные совсем недавно полупьяной тетушкой Чумой, и, может быть, излишне эмоционально, но точно и коротко изложила барону свою необычную историю. Сильф внимал затаив дыхание, не перебив меня ни разу и, кажется, даже особо не удивляясь. Лишь нервный жест, которым он непрерывно подкручивал тонкие усики, выдавал его волнение. После того как я умолкла, он некоторое время сидел молча, задумчиво барабаня пальцами по деревянной столешнице. К тому уже весьма позднему времени большая часть посетителей покинула обеденный зал «Жареного карася». Хозяин притушил свет ламп, и мы могли больше не опасаться, что наш странный разговор будет кем-то услышан. Как я заметила, Генрих не случайно выбрал самый дальний столик, поэтому теперь, когда мы остались почти одни, он снял маску, закрывавшую его лицо, и снова явил мне удивительное сочетание красоты и безобразия.
– Посмотри на меня, – неожиданно сказал он, и я невольно вздрогнула от интонаций, появившихся в его проникновенном голосе, – а ведь когда-то сильфы были так прекрасны, что даже эльфы испытывали жгучую зависть к нашей красоте…
– Так что же с вами случилось? Неужели ты тоскуешь по утраченной красоте? – удивилась я.
– Нет! – Генрих гордо вздернул подбородок. – Я скорблю лишь о страшной доле тех, на чью сторону мы встали в войне, проигранной много столетий назад. И о жестокости победителей, навечно наказавших нас клеймом уродства за наш выбор и наше нежелание покориться недостойным господам.
– За кого вы воевали, Генрих? – спросила я, уже не сомневаясь в ответе, который мне предстояло услышать.
– За Пресветлых богов, – ответ сильфа был полон горечи, – проигравших демонам-ученикам, посмевшим поднять руку на своих учителей. Демоны победили подлостью, отобрали у богов истинный облик и заточили их в Озере Безвременья. А теперь жестокостью и обманом лжебоги правят этим миром.
– А Игла?
– Только Игла может сокрушить власть лжебогов!
– В руках женщины из проклятого рода? – полуутвердительно-полувопросительно предположила я.
– Да! – подтвердил Генрих. – Именно об этом гласит пророчество на стенах Пещеры Безвременья, ставшей последним убежищем моего народа.
Тяжело вздохнув, я откинулась на стену за спиной и язвительно рассмеялась. Отправившись на выручку к брату, я вовсе не предполагала, что попутно мне придется совершить сущие мелочи – всего-то лишь победить зарвавшихся демонов и спасти мир…
ГЛАВА 5
Огонек свечи в руке Генриха выписывал замысловатые фигуры, пока мы поднимались по лестнице, ведущей на второй этаж. Ужин завершился замечательно. Наш тучный, краснолицый хозяин охотно присоединился к засидевшимся щедрым гостям. А после того как эльфийское закончилось, предложил нам продегустировать настойку, изготовленную по рецепту, передающемуся в их семье от отца к сыну уже в нескольких поколениях. Отдающая чабрецом и мятой, настойка оказалась неожиданно коварной и на редкость забористой штукой. Почти не затрагивая мыслительных процессов, она поразительным образом, намного более эффективным, чем подрезание сухожилий, снижала способность к самостоятельному передвижению. Проще говоря – валила с ног. Наиболее беспомощным в этом плане оказался барон, стойко не поддавшийся парам эльфийского, но бесславно капитулировавший перед гениальным творением нашего хозяина. Трактирщик, тоже порядком захмелевший, любезно предложил Генриху последнюю пустовавшую комнату для гостей на втором этаже своего славного заведения и даже распростер любезность настолько, что вызвался лично помочь мне транспортировать пунктирно передвигающегося барона в отведенные ему апартаменты. Мы уже поднялись на лестничную площадку, когда сильф громогласно заявил о своем желании познакомиться с Тимом. Даже не беря в расчет наши слабые протесты, он попросту завернул меня и гостеприимного хозяина (повиснув на наших плечах всей своей немалой массой) в сторону снимаемой мной комнаты и, распахнув дверь пинком ноги, картинно нарисовался в дверном проеме.
Экспозиция, представшая нашим глазам, впечатляла лирической пасторальностью. Освещаемый отблесками камина, Тим возлежал на кровати, эффектно вытянув поверх покрывала длиннющие ноги, и, перебирая струны моей гитары, что-то напевал негромким, но приятным голосом. За дни, прошедшие с момента извлечения со дна вонючего колодца, Тим заметно поздоровел и похорошел. Щеки его приятно округлились, и на них появился симпатичный румянец. Я похихикала в кулак, замечая, какие томные улыбки адресовали моему красавчику оруженосцу две юные служанки, принимавшие нас по приезде в «Жареного карася». Увидев огромную фигуру Генриха, бесцеремонно ввалившегося в комнату, юноша отбросил жалобно тренькнувшую гитару и неуловимым движением выхватил из-за пояса острый кинжал. Трудно судить, какое впечатление производило на стороннего наблюдателя наше сильно подвыпившее трио, но Тим явно решил, что мы с трактирщиком стали жертвой свирепого громилы. Еще бы, ведь макушкой барон почти задевал за дверную притолоку. Одним прыжком оруженосец преодолел разделявшее нас расстояние и, приставив лезвие кинжала к горлу Генриха, храбро потребовал:
– Мерзкий разбойник, немедленно отпусти мою прекрасную госпожу и этого уважаемого человека!
Барон весело расхохотался и небрежным щелчком выбил кинжал из рук мальчишки:
– Клянусь честью моих предков, никогда еще не встречал такого смелого щенка…– Сильф на заплетающихся ногах доковылял до кровати и рухнул на жалобно заскрипевшую конструкцию. – Уверен, мальчишка далеко пойдет! – И Генрих дружелюбно подмигнул растерянному Тиму.
– Тим, – устало произнесла я, падая на вторую кровать, – это барон де Грей, благородный дворянин, а вовсе не мерзкий разбойник! А теперь помоги мне снять эти проклятые сапоги, – и я протянула ногу, рассчитывая на помощь юноши.
Генрих насмешливо прищурился и тоже протянул ногу в сторону Тима.
Мой оруженосец продолжал стоять у дверей комнаты, настороженно не выпуская из рук подобранного кинжала.
– Может быть, он "и благородный дворянин, но, – тут Тим показал пальцем на черный плащ барона, небрежно сброшенный им на пол, – он носит знак безбожника!
Я заинтересованно протянула руку и, подняв плащ Генриха, действительно увидела на нем серебряный знак маски, не замеченный мной ранее. Точно такой же знак красовался на клинках рода де Грей.
– Ну и что это может означать? – полюбопытствовала я.
– Знак безбожника, воевавшего против Пресветлых богов! – Тим обличающе ткнул кинжалом в сторону барона. – Сомневаюсь, чтобы такой человек заслуживал доверия!
– Какого доказательства происков лжебогов тебе еще нужно, Ульрика? – Генрих приподнялся на локте и саркастически рассмеялся. – Видишь, как жестоко наказан мой род и как глубоко укоренилась неправда в сознании людей! Мальчик, – он переключил свое внимание на Тима, – откуда ты знаешь о великой войне богов?
Оруженосец задумчиво почесал в затылке, вложил кинжал в ножны и уселся у меня в ногах. Я, конечно, была чрезвычайно признательна Тиму за ту заботу, что он проявил, печась о моем благополучии, но любопытство превыше всего, поэтому я довольно невежливо пихнула юношу, предлагая выложить все, что ему известно. Причем выложить как можно быстрее, потому что глаза насторожившегося Генриха выдавали охватившее его нетерпение.
Тим нерешительно помялся, но потом все же заговорил:
– Госпожа моя, я безмерно благодарен за спасение моей жалкой жизни, поэтому считаю своим долгом помогать вам во всех делах. Я никогда еще не рассказывал кому-либо о том, что хочу поведать сейчас, но думаю, что именно вы сумеете распорядиться этими знаниями лучше, чем кто-то другой. Два года назад, охотясь в лесу на кроликов, я нашел странное существо. Это оказался, конечно, человек, но человек удивительной наружности, высоченного роста, с черной кожей и красными вертикальными зрачками…
– Черный ингв! – Казалось, что выпученные глаза Генриха сейчас вылезут из орбит. Весь его хмель как рукой сняло. – Давай, мальчик, рассказывай, что произошло дальше!
Я совершенно не понимала, о чем идет речь, но Тима, похоже, очень обрадовала реакция барона, и он с энтузиазмом продолжил свое повествование:
– Я обнаружил, что этот человек весь изранен и истекает кровью. Он находился в бессознательном состоянии, но при этом крепко сжимал пальцами полуотрубленной правой руки какой-то непонятный предмет. Я перевязал страдальца и, когда он пришел в себя, напоил водой из своей фляги. Но видно было, что уже никто и ничто не в силах помочь умирающему. Слабеющим голосом он поблагодарил меня, отдал мне вещь, которую до этого так крепко сжимал в руке, и попросил передать ее Оружейнице. А затем он умер, – Тим жалостно всхлипнул, – и я похоронил его в лесу. Вот эта штука. – С этими словами мальчик извлек из-за пазухи и показал нам необычную вещь. На раскрытой ладони Тима лежал округлый кулон с изображением перекрещенного меча и молнии. Судя по тонкой цепочке, прикрепленной к украшению, оно предназначалось для ношения на шее.
То, что произошло дальше, заставило меня сильно усомниться в умственном здравии Генриха. Он выхватил кулон из рук Тима, мгновение внимательно рассматривал, а потом исполнил перед нами несколько па из неизвестного мне танца, сопроводив их радостными воплями.
Экспозиция, представшая нашим глазам, впечатляла лирической пасторальностью. Освещаемый отблесками камина, Тим возлежал на кровати, эффектно вытянув поверх покрывала длиннющие ноги, и, перебирая струны моей гитары, что-то напевал негромким, но приятным голосом. За дни, прошедшие с момента извлечения со дна вонючего колодца, Тим заметно поздоровел и похорошел. Щеки его приятно округлились, и на них появился симпатичный румянец. Я похихикала в кулак, замечая, какие томные улыбки адресовали моему красавчику оруженосцу две юные служанки, принимавшие нас по приезде в «Жареного карася». Увидев огромную фигуру Генриха, бесцеремонно ввалившегося в комнату, юноша отбросил жалобно тренькнувшую гитару и неуловимым движением выхватил из-за пояса острый кинжал. Трудно судить, какое впечатление производило на стороннего наблюдателя наше сильно подвыпившее трио, но Тим явно решил, что мы с трактирщиком стали жертвой свирепого громилы. Еще бы, ведь макушкой барон почти задевал за дверную притолоку. Одним прыжком оруженосец преодолел разделявшее нас расстояние и, приставив лезвие кинжала к горлу Генриха, храбро потребовал:
– Мерзкий разбойник, немедленно отпусти мою прекрасную госпожу и этого уважаемого человека!
Барон весело расхохотался и небрежным щелчком выбил кинжал из рук мальчишки:
– Клянусь честью моих предков, никогда еще не встречал такого смелого щенка…– Сильф на заплетающихся ногах доковылял до кровати и рухнул на жалобно заскрипевшую конструкцию. – Уверен, мальчишка далеко пойдет! – И Генрих дружелюбно подмигнул растерянному Тиму.
– Тим, – устало произнесла я, падая на вторую кровать, – это барон де Грей, благородный дворянин, а вовсе не мерзкий разбойник! А теперь помоги мне снять эти проклятые сапоги, – и я протянула ногу, рассчитывая на помощь юноши.
Генрих насмешливо прищурился и тоже протянул ногу в сторону Тима.
Мой оруженосец продолжал стоять у дверей комнаты, настороженно не выпуская из рук подобранного кинжала.
– Может быть, он "и благородный дворянин, но, – тут Тим показал пальцем на черный плащ барона, небрежно сброшенный им на пол, – он носит знак безбожника!
Я заинтересованно протянула руку и, подняв плащ Генриха, действительно увидела на нем серебряный знак маски, не замеченный мной ранее. Точно такой же знак красовался на клинках рода де Грей.
– Ну и что это может означать? – полюбопытствовала я.
– Знак безбожника, воевавшего против Пресветлых богов! – Тим обличающе ткнул кинжалом в сторону барона. – Сомневаюсь, чтобы такой человек заслуживал доверия!
– Какого доказательства происков лжебогов тебе еще нужно, Ульрика? – Генрих приподнялся на локте и саркастически рассмеялся. – Видишь, как жестоко наказан мой род и как глубоко укоренилась неправда в сознании людей! Мальчик, – он переключил свое внимание на Тима, – откуда ты знаешь о великой войне богов?
Оруженосец задумчиво почесал в затылке, вложил кинжал в ножны и уселся у меня в ногах. Я, конечно, была чрезвычайно признательна Тиму за ту заботу, что он проявил, печась о моем благополучии, но любопытство превыше всего, поэтому я довольно невежливо пихнула юношу, предлагая выложить все, что ему известно. Причем выложить как можно быстрее, потому что глаза насторожившегося Генриха выдавали охватившее его нетерпение.
Тим нерешительно помялся, но потом все же заговорил:
– Госпожа моя, я безмерно благодарен за спасение моей жалкой жизни, поэтому считаю своим долгом помогать вам во всех делах. Я никогда еще не рассказывал кому-либо о том, что хочу поведать сейчас, но думаю, что именно вы сумеете распорядиться этими знаниями лучше, чем кто-то другой. Два года назад, охотясь в лесу на кроликов, я нашел странное существо. Это оказался, конечно, человек, но человек удивительной наружности, высоченного роста, с черной кожей и красными вертикальными зрачками…
– Черный ингв! – Казалось, что выпученные глаза Генриха сейчас вылезут из орбит. Весь его хмель как рукой сняло. – Давай, мальчик, рассказывай, что произошло дальше!
Я совершенно не понимала, о чем идет речь, но Тима, похоже, очень обрадовала реакция барона, и он с энтузиазмом продолжил свое повествование:
– Я обнаружил, что этот человек весь изранен и истекает кровью. Он находился в бессознательном состоянии, но при этом крепко сжимал пальцами полуотрубленной правой руки какой-то непонятный предмет. Я перевязал страдальца и, когда он пришел в себя, напоил водой из своей фляги. Но видно было, что уже никто и ничто не в силах помочь умирающему. Слабеющим голосом он поблагодарил меня, отдал мне вещь, которую до этого так крепко сжимал в руке, и попросил передать ее Оружейнице. А затем он умер, – Тим жалостно всхлипнул, – и я похоронил его в лесу. Вот эта штука. – С этими словами мальчик извлек из-за пазухи и показал нам необычную вещь. На раскрытой ладони Тима лежал округлый кулон с изображением перекрещенного меча и молнии. Судя по тонкой цепочке, прикрепленной к украшению, оно предназначалось для ношения на шее.
То, что произошло дальше, заставило меня сильно усомниться в умственном здравии Генриха. Он выхватил кулон из рук Тима, мгновение внимательно рассматривал, а потом исполнил перед нами несколько па из неизвестного мне танца, сопроводив их радостными воплями.