Валё Пер. Террористы

   — А как же с подрывными силами в стране? Или я должен закрыть на них глаза?
   — По-моему, эти подрывные силы — плод твоей фантазии. У тебя есть важная задача. Охранять сенатора. Демонстрации неизбежны, но разгонять их не надо. Достаточно снабдить полицию толковыми директивами, и все будет в порядке. Так что знакомь меня со всеми своими планами. Твои восемьсот шпионов — в твоем полном распоряжении, только чтобы все было по закону. Ясно?
   — Ясно, — ответил Мёллер. — Но я полагаю, тебе известно, что есть более высокие инстанции, куда я могу обратиться, если сочту нужным.
   Мартин Бек промолчал.
   Полицеймейстер подошел к зеркалу и принялся поправлять свой белый шелковый галстук.
   — Господа, — сказал начальник ЦПУ, — совещание окончено. Начинайте операцию. Я вполне полагаюсь на вас.
   Выходя из зала, Гюнвальд Ларссон сказал Мальму:
   — В следующий раз расскажи ему про «раковые шейки». Может, сработает.
   Мартин Бек посмотрел на них с недоумением.
   Несколько позже в тот же день к Мартину Беку — небывалый случай — явился Эрик Мёллер.
   Мартин Бек задержался на Кунгсхольмсгатан, хотя ему полагалось быть либо в своем кабинете на Вестберга-алле, либо в Рутебру, либо в Юрсхольме. Ему очень хотелось расследовать убийство Петруса до того, как новое задание поглотит его целиком; он не был уверен, что Бенни Скакке сумеет подойти к преднамеренному убийству со всеми его социальными и психологическими аспектами так, как это умел делать Колльберг. Леннарт был блестящим следователем, дотошным и изобретательным; Мартин Бек порой ловил себя на мысли, что Колльберг во многом превосходил его самого.
   С энергией и старанием у Скакке было все в порядке, но до сих пор он не блистал глубокой проницательностью и вообще от него вряд ли можно было ожидать особого блеска. Конечно, он мог еще совершенствоваться, учитывая его относительно молодой возраст. Ему только что исполнилось тридцать пять лет, и Мартин Бек уже успел оценить его завидное упорство и полное бесстрашие, однако чувствовал, что еще не скоро сможет со спокойной душой поручать ему сложные дела. Впрочем, Бенни Скакке и Оса Турелль составляли совсем неплохую бригаду, и от них вполне можно было ждать толковых действий, лишь бы Мерста-Перста не очень сковывал их своими директивами.
   Но Скакке ему тоже предстояло временно перевести в распоряжение оперативного центра, еще больше ослабив тем самым группу расследования убийств. Сам-то Мартин Бек вполне мог нести сложную двойную нагрузку, но он очень сомневался, чтобы это было под силу Бенни Скакке.
   Для Мартина Бека двойная работа уже началась. Он участвовал в решении вопроса, какие помещения отвести под оперативный центр, или главный штаб, как выражался любитель военной словесности Стиг Мальм.
   В данную минуту Мартин Бек прикидывал вместе с Гюнвальдом Ларссоном состав эскорта, одновременно думая о даче в Юрсхольме.
   И тут, постучавшись в дверь, вошел Мёллер, пузатый и рыжий Мёллер.
   Безразлично глянув на Гюнвальда Ларссона, он повернулся к Мартину Беку и заговорил без малейших признаков одышки:
   — Полагаю, ты уже думал о составе эскорта.
   — У тебя и здесь спрятаны микрофоны? — спросил Гюнвальд Ларссон.
   Мёллер не удостоил его внимания.
   Его невозможно было завести.
   А иначе он, вероятно, и не стал бы шефом сепо.
   — Дело в том, что у меня есть идея, — продолжал он.
   — У тебя? — вставил Гюнвальд Ларссон.
   — Насколько я понимаю, предполагается, что сенатор поедет в бронированной машине? — Мёллер подчеркнуто обращался только к Мартину Беку.
   — Да.
   — В таком случае я предлагаю, чтобы в лимузин сел кто-то другой, а сенатора посадить в какую-нибудь машину попроще, скажем, в полицейскую где-то в хвосте.
   — А кто будет этот другой? — спросил Гюнвальд Ларссон. Мёллер пожал плечами:
   — Да кто угодно.
   — Типично, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Неужели ты и впрямь такой отъявленный циник…
   Видя, что Гюнвальд Ларссон начинает злиться всерьез, Мартин Бек поспешил вмешаться:
   — Это не новая идея. Ее применяли много раз, когда с успехом, когда без. В данном случае она никак не проходит. Во-первых, сенатор пожелал сам ехать в бронированной машине, во-вторых, по телевидению будет показано, кто в нее садится.
   — Есть разные трюки, — заметил Мёллер.
   — Знаем, — сказал Мартин Бек. — Но твои трюки нас не устраивают.
   — Вот как, — отозвался шеф сепо. — Тогда привет. И он вышел.
   Лицо Гюнвальда Ларссона постепенно обрело нормальную окраску.
   — Трюки, — сказал он. — Чтоб ему провалиться.
   — На Мёллера злиться бессмысленно, — объяснил ему Мартин Бек. — Он непробиваем, с него как с гуся вода. Ну все, я должен ехать к себе на Вестберга-алле.

IX

   Дни складывались в недели, и, как всегда, казалось, что не успело начаться короткое долгожданное лето, а уже и осень на подходе.
   Между тем на дворе была еще середина июля, разгар лета: холод, дождь и редкие солнечные дни.
   Мартину Беку было не до погоды. Он был занят по горло и почти не покидал своего кабинета. Часто засиживался по вечерам, когда здание пустело и воцарялась тишина. Не потому, что так было нужно, просто его не тянуло домой или же хотелось спокойно поразмыслить над вопросами, на которых он не мог сосредоточиться днем, когда посетители шли сплошной чередой и непрерывно звонил телефон.
   Рея Нильсен взяла трехнедельный отпуск и уехала с детьми в Данию, к их отцу. У него была просторная дача на острове Туне. Рея поддерживала хорошие отношения с бывшим мужем и его новой семьей и каждый год ездила к ним; дети проводили там почти все каникулы.
   Мартин Бек соскучился по Рее, но до ее возвращения осталась всего неделя, и он заполнял ожидание работой и проводил тихие одинокие вечера дома, в Старом городе.
   Он много думал над убийством Вальтера Петруса, снова и снова изучал поступивший из разных источников обширный материал и каждый раз с досадой ощущал, что заходит в тупик.
   Теперь, более полутора месяцев спустя после убийства, этим делом занимались преимущественно Бенни Скакке и Оса Турелль. Он полагался на их добросовестность и здравый смысл и почти не вмешивался.
   Отдел наркотиков после долгого и тщательного расследования представил свое заключение.
   Вальтер Петрус не занимался в широких масштабах продажей наркотиков, и не было причин считать его подпольным торговцем. Правда, у него всегда имелись в запасе разные снадобья, но, судя по всему, в небольшом количестве.
   Сам он особенно не злоупотреблял наркотиками, изредка курил гашиш или принимал стимулирующие таблетки. В запертом ящике письменного стола в его доме были обнаружены аптечные упаковки с различными иностранными средствами, которые он, вероятно, привез из-за границы, однако всерьез контрабандой он, видимо, не занимался.
   На стокгольмском рынке наркотиков его знали как постоянного клиента, он имел дело с тремя подпольными торговцами, платил по обычной цене, брал понемногу, с большими перерывами, не проявляя при этом лихорадочного нетерпения, которое отличает настоящих наркоманов.
   Были допрошены еще несколько девушек того же склада, что и те, с которыми беседовала Оса. Все они получали наркотики от Вальтера Петруса, но только у него в конторе, с собой он им ничего не давал.
   Две из этих девушек снимались в одном из его фильмов. Он говорил им, что будут совместные съемки с крупной зарубежной фирмой, что главная роль поручена знаменитому американскому актеру; на самом же деле речь шла о порнографической ленте с лесбийскими мотивами. Девушки признались, что из-за наркотиков не отдавали себе отчета в своих действиях во время съемок.
   — Ну и свинья! — воскликнула Оса, прочитав рапорт. Оса и Скакке побывали в Юрсхольме, говорили с Крис Петрус и двумя из ее детей. Младший сын все еще путешествовал и не отзывался, хотя родные послали телеграмму на его последний известный адрес и поместили объявление в рубрике «Личное» в газете «Интернэшнл геральд трибюн».
   — Не беспокойся, мамуля, он даст о себе знать, как только кончатся деньги, — едко заметил старший сын.
   Оса побеседовала с госпожой Петтерссон, которая в основном ограничивалась односложными ответами. Верная служанка старого склада, она не преминула воздать хвалу своим хозяевам.
   — Мне очень хотелось прочесть ей лекцию о женской эмансипации, — рассказывала потом Оса Мартину Беку. — Или сводить ее на собрание наших активисток.
   Бенни Скакке беседовал с шофером и садовником Вальтера Петруса, Стюре Хелльстрёмом. О семействе Петрусов садовник высказывался так же скупо, как и домашняя работница, зато охотно толковал о садоводстве.
   Немало времени провел Скакке и в Рутебру, хотя это был, собственно, участок Осы. Никто толком не знал, чем он там занят, и однажды, когда они втроем пили кофе в кабинете Мартина Бека. Оса поддела его:
   — Уж не влюбился ли ты в Мод Лундин, Бенни? Берегись, мне кажется, она опасная женщина.
   — По-моему, она продажная женщина, — ответил Скакке. — Но я довольно много разговаривал там с парнем, который живет напротив ее дома. Он скульптор, делает разные штуки из железного лома, получается здорово.
   Оса тоже надолго пропадала, не оставляя никаких сведений, где ее искать. В конце концов Мартин Бек спросил ее, чем она занята.
   — Хожу в кино. Смотрю порнофильмы. Понемногу — один-два в день. Решила просмотреть всю продукцию Петруса. Кончится тем, что я стану фригидной.
   — Зачем тебе понадобилось смотреть все его фильмы? Что ты надеешься в них почерпнуть? С меня достаточно было увидеть «Любовь в сиянии полуночного солнца» или как он там называется.
   Оса рассмеялась.
   — Это еще пустяк перед другими. Некоторые из них значительно лучше с чисто технической точки зрения — цвет, широкий формат и все такое. Кажется, он их в Японию продавал. Не думай, что смотреть эти картины — развлечение. Особенно для женщины. Я от них зверею.
   — Понимаю, — сказал Мартин Бек. — Я тоже зверею, когда женщин изображают только как сексуальный объект.
   — В этих гнусных фильмах Петруса женщина — либо вещь, которой пользуются, чтобы получить удовольствие, либо животное, у которого одно на уме. Тьфу!
   Оса явно завелась, и, чтобы избежать пространного выступления на тему об угнетении женщин и мужском шовинизме, Мартин Бек сказал:
   — Ты не ответила, почему считаешь необходимым посмотреть все эти ленты.
   Оса почесала в своей стриженной под мальчишку голове и сказала:
   — Понимаешь, я беру на заметку тех, кто снимался в них. Потом выясняю, что это за люди, где живут, чем постоянно занимаются. Беседовала с двумя парнями. Один из них профессионал, он работает в секс-клубе, и съемки для него та же работа. Ему прилично платили. Второй служит в магазине мужской одежды, участвовал в съемках потому, что ему это нравилось. Практически бесплатно снимался. У меня еще длинный список, кого мне хотелось бы разыскать.
   Мартин Бек задумчиво кивнул, потом поглядел на нее с сомнением.
   — Не знаю, даст ли это что-нибудь, — продолжала Оса. — Но если ты не против, доведу дело до конца.
   — Доводи, если вытерпишь.
   — Осталось посмотреть всего-то одну картину, — сообщила Оса. — «Признания ночной сиделки». Ужас. Привет!
   Кончилась эта неделя, и в последний день июля вернулась Рея.
   Вечером они устроили пир: копченый угорь, датские сыры, пиво и водка — все из Копенгагена.
   Рея болтала почти без перерыва, пока не уснула у него на плече.
   Мартин Бек лежал, радуясь, что она наконец приехала, но водка сделала свое, и скоро он тоже уснул.
   На другой день одно событие следовало за другим.
   Было первое августа и лил проливной дождь.
   Мартин Бек ощущал приток энергии, несмотря на легкую головную боль и вкус водки и старого сыра во рту, который даже зубная паста не перебила.
   Он пришел на работу с опозданием: как-никак, разлука длилась три недели, а накануне Рее так не терпелось рассказать о своем пребывании на датском острове и они так налегали на пиво, водку и закуски, что их сразу сморил сон. Утром они решили наверстать упущенное, и, поскольку дети остались в Дании, им никто не мешал. В конце концов Рея прогнала Мартина Бека, напомнив об его ответственности и о долге начальника показывать хороший пример подчиненным.
   Бенни Скакке нетерпеливо ждал его уже третий час. Не успел Мартин Бек сесть за свой стол, как он ворвался в кабинет.
   — Привет, Бенни, — сказал Мартин Бек. — Ну, как дела?
   — Отлично, по-моему.
   — Все еще подозреваешь этого любителя железного лома?
   — Нет, я его только сначала подозревал. Живет напротив, в мастерской полно железных штырей, труб и прочего хлама. Так что поначалу я на него грешил. Во-первых, он хорошо знаком с Мод Лундин, во-вторых, ему ничего не стоило перейти улицу с какой-нибудь железякой и пришибить старичка, как только Лундин укатила на работу. Чем не правдоподобная версия.
   — Но ведь у него алиби?
   — Ну да. У него в тот раз ночевала одна девчонка, и утром они вместе поехали в город. Кроме того, он симпатичный парень, и у него не было никаких дел с Петрусом. И девушке, как будто, можно верить. Она говорит, у нее плохо со сном, и она еще долго читала после того, как он уснул. Утверждает, что он спал как убитый до десяти утра.
   Мартин Бек с улыбкой поглядел на взволнованное лицо Скакке.
   — Так что же ты все-таки раскопал?
   — Понимаешь, я ведь довольно долго слонялся там, в Рутебру. Ходил, изучал местность, беседовал с этим скульптором. Вчера тоже навестил его, мы распили банку пива, и я обратил внимание на большие ящики в гараже Мод Лундин Это его ящики, он пакует в них скульптуры, когда посылает на выставки. В своем гараже места нет, так Мод Лундин разрешила пользоваться ее гаражом. В этом году их с марта месяца никто не трогал. Ну вот, я и подумал, что убийца Петруса вполне мог прийти ночью, когда не надо было опасаться, что его увидят, и ждал за ящиками, пока старик не остался один в доме.
   — Но потом он прошел через поле, где его все могли видеть.
   — Верно. Но если он прятался за ящиками, то это, скорее всего, потому, что Вальтер Петрус обычно уходил сразу после Мод Лундин. И ему надо было использовать минуты, пока старик оставался один. А из своего укрытия он мог слышать, когда она ушла.
   Мартин Бек потер переносицу.
   — Что ж, это правдоподобно. А ты проверял, там вообще можно спрятаться? Ящики не придвинуты вплотную к стене?
   Бенни Скакке отрицательно покачал головой:
   — Нет, есть просвет, в самый раз. Правда, Колльберг с его пузом не поместился бы, а обычный человек — вполне.
   Он осекся. При Мартине Беке лучше было не задевать Колльберга, но на сей раз вроде бы обошлось. И Скакке продолжал:
   — Я заглянул за ящики, там на полу накопилось довольно много песка, земли и пыли. Может быть, стоит провести исследование? Попробовать зафиксировать следы ног, просеять землю — вдруг что-нибудь обнаружится?
   — Пожалуй, неплохая мысль, — заключил Мартин Бек. — Я позабочусь о том, чтобы этим занялись сейчас же.
   Проводив Скакке, Мартин Бек позвонил криминалистам и попросил немедленно произвести осмотр гаража Мод Лундин.
   Только он положил трубку, как в кабинет без стука вошла Оса Турелль.
   Она запыхалась, и вид у нее был по меньшей мере такой же взволнованный, как перед тем у Скакке.
   — Садись и успокойся, — сказал Мартин Бек. — Опять порнофильм смотрела? Понравились тебе признания сиделки?
   — Ужас. А пациенты-то какие. Бодрячки, я бы сказала.
   Мартин Бек рассмеялся.
   — Надеюсь, больше мне никогда не придется смотреть порнофильмы, — добавила Оса, — а теперь слушай.
   Мартин Бек поставил локти на стол и приготовился слушать, подперев подбородок ладонями.
   — Ты помнишь, я тебе про список говорила. Список всех, кто снимался у Петруса.
   Он кивнул, и она продолжала:
   — В некоторых лентах худшего сорта — ты, кажется, видел кое-какие из них, черно-белые короткометражки с объятиями на старом диване — так вот, там участвует девушка по имени Кики Хелль. Я попыталась ее разыскать, но оказалось, что она выехала из Швеции. Но я узнала кое-что от одной ее подруги. На самом деле Кики Хелль зовут Кристина Хелльстрём, несколько лет назад она жила в Юрсхольме на одной улице с Вальтером Петрусом. Что ты на это скажешь?
   Мартин Бек выпрямился и хлопнул себя по лбу ладонью.
   — Хелльстрём, — сказал он. — Садовник.
   — Вот именно. Кики Хелльстрём — дочь садовника Вальтера Петруса. Подробностей пока что не знаю. Будто бы она уехала года два назад, и никто не знает, где она теперь.
   — Слушай, Оса, похоже, ты напала на что-то существенное. Ты на машине?
   Оса кивнула.
   — Ждет на стоянке. Едем в Юрсхольм?
   — Незамедлительно, — ответил Мартин Бек. — Продолжим разговор в машине.
   В машине Оса спросила:
   — Думаешь, это он?
   — Во всяком случае, у него были причины остро ненавидеть Вальтера Петруса, — сказал Мартин Бек. — Если все было так, как мне представляется. Петрус использовал дочь садовника в своих фильмах, и когда отец об этом узнал, он вряд ли обрадовался. Сколько ей лет?
   — Сейчас девятнадцать. Но фильмы четырехлетней давности, ей тогда было всего пятнадцать.
   Помолчав, Оса спросила:
   — А может, все было наоборот?
   — То есть?
   — Отец подбил ее сниматься, чтобы выкачивать деньги из Петруса.
   — Ты хочешь сказать, что он торговал собственной дочерью. Бр-р-р, Оса, у тебя испорченное воображение, слишком много дряни насмотрелась.
   Они оставили машину на обочине и вошли на соседний с Петрусами участок. Здесь ворота не были снабжены фотоэлементами.
   Широкая дорожка тянулась вдоль изгороди налево, к гаражу и к желтому одноэтажному домику. Между домиком и гаражом стояла низенькая постройка — то ли мастерская, то ли сарай.
   — Очевидно, он здесь живет, — заключила Оса, и они направились к желтому дому.
   Сад был огромный, и главное здание, которое они видели от ворот, совершенно скрылось за высокими деревьями.
   Хелльстрём, очевидно, услышал шаги по гравию. Он появился в открытых дверях сарая и выжидательно смотрел, как они приближаются.
   Высокий, крепкого сложения, лет сорока пяти, он стоял неподвижно, расставив ноги, слегка сутулясь.
   Синие прищуренные глаза, массивное мрачное лицо. В косматых темных волосах серебрилась проседь, а короткие баки и вовсе были почти белые. Он держал в руке рубанок, и несколько светлых стружек пристали к грязному синему комбинезону
   — Мы оторвали вас от работы? — спросила Оса.
   Хелльстрём пожал плечами и глянул через плечо в сарай.
   — Да нет. Рейки тут обстругиваю. Не к спеху.
   — Нам надо поговорить с вами, — сказал Мартин Бек. — Мы из уголовного розыска.
   — Здесь уже был один, — ответил Хелльстрём. — Вряд ли я смогу что-нибудь добавить.
   Оса показала свое удостоверение, но Хелльстрём уже отвернулся, чтобы положить рубанок на верстак у входа. Она убрала удостоверение.
   — Что я могу вам сказать про директора Петруса, — продолжал он. — Я его почти и не знал, только работал у него.
   — У вас есть дочь, если не ошибаюсь, — сказал Мартин Бек.
   — Есть, но она тут больше не живет.
   Он стоял к ним вполоборота, перебирая инструмент на верстаке.
   — Мы хотели бы поговорить о ней, — объяснил Мартин Бек. — Нельзя ли зайти куда-нибудь и потолковать?
   — Можно зайти ко мне, — ответил Хелльстрём. — Я только комбинезон сниму.
   Оса и Мартин Бек подождали, пока он снимал комбинезон и вешал его на гвоздь. Под комбинезоном у него были синие джинсы и черная рубашка с подвернутыми рукавами. Брюки поддерживались на бедрах широким кожаным ремнем с большой пряжкой в виде подковы.
   Дождь прекратился, но листва высокого каштана около дома роняла тяжелые капли.
   Наружная дверь была не заперта. Хелльстрём отворил и пропустил в прихожую Осу и Мартина Бека. Потом провел их в небольшую гостиную.
   Через полуоткрытую дверь они увидели спальню. Сверх того в доме была еще маленькая кухонька, выходившая в прихожую.
   Диван и два разномастных кресла заполняли почти всю гостиную. В углу стоял телевизор старой марки; вдоль стены тянулась самодельная полка, наполовину заставленная книгами.
   Оса села на диван, хозяин удалился на кухню, а Мартин Бек стал читать надписи на корешках. Классики, в том числе Достоевский, Бальзак и Стриндберг, и неожиданно много поэтических сборников — как в твердых переплетах, так и более дешевые издания: Нильс Ферлин, Эльмер Диктониус, Эдит Сёдергран и другие.
   На кухне зашумела вода, потом в дверях появился Хелльстрём, вытирая руки грязным полотенцем.
   — Может, чай приготовить, — сказал он. — Больше мне нечем угощать Кофе не пью и не держу.
   — Да вы о нас не беспокойтесь, — ответила Оса
   — Все равно себе заваривать, — объяснил он.
   — Ну, тогда и мы с удовольствием выпьем чаю, — сказала она.
   Хелльстрём вернулся на кухню, Мартин Бек сел в одно из кресел.
   На столе лежала открытая книга — стихотворения Ральфа Парланда.
   Садовник Вальтера Петруса явно знал толк в литературе и обладал хорошим вкусом.
   Хелльстрём принес кружки, сахарницу, пакет молока, снова вышел на кухню и через некоторое время вернулся с чайником. Сел в кресло, достал из кармана джинсов мятую пачку сигарет и спички.
   Закурив, разлил чай по кружкам и сказал:
   — Так вы хотели поговорить о моей дочери. С ней что-нибудь случилось?
   — Нам ничего такого не известно, — ответил Мартин Бек. — Где она находится?
   — Последний раз писала из Копенгагена.
   — Что она там делает? — спросила Оса. — Работает?
   — Не знаю точно, — произнес Хелльстрём, глядя на сигарету, которую держали его загорелые пальцы.
   — Когда это было? — поинтересовался Мартин Бек. — Когда она писала?
   Хелльстрём не сразу ответил.
   — Вообще-то она ничего не писала. Я сам туда ездил и видел ее. Весной это было.
   — И чем она тогда занималась? — спросила Оса. — У нее там есть мужчина?
   Хелльстрём горько усмехнулся.
   — Можно сказать, что есть. И не один к тому же.
   — Вы хотите сказать, что она…
   — Вот именно, занимается проституцией, — с горечью перебил он и продолжал: — Потаскухой стала. Кормится этим. Тамошние органы социального надзора помогли мне найти ее. Вся истаскалась. Меня и слушать не захотела. Я уговаривал ее ехать домой — куда там.
   Он помолчал, вертя в пальцах сигарету.
   — Ей скоро двадцать, никто не может помешать ей жить по-своему.
   — Вы ведь ее в одиночку растили?
   Мартин Бек молчал, предоставив Осе вести беседу.
   — Да, жена умерла, когда Кики и двух месяцев не было. Тогда мы не здесь жили, в городе.
   Оса кивнула, и он продолжал:
   — Мона покончила с собой, и врач объяснил, что это было вызвано какой-то там послеродовой депрессией. Я ничего не мог понять. То есть я видел, что она ходит мрачная и унылая, но думал, она из-за денег переживает, из-за нашего будущего, потому что ребенок появился.
   — Где вы тогда работали?
   — Я был сторожем на кладбище. Мне тогда двадцать три года исполнилось, а никакого образования не было. Отец в коммунальном хозяйстве работал, мусорщиком, мать ходила квартиры убирать. И я, само собой, сразу после школы работать пошел. Рассыльным был, грузчиком. Жили мы бедно, семья большая, постоянно нуждались в деньгах.
   — А как вы стали садовником?
   — Работал одно время в садоводстве в районе Свартшё. Хозяин был ничего мужик, платил за мое обучение. И на курсы шоферов послал. У него был грузовик, я возил овощи и фрукты на рынок.
   Хелльстрём сделал глубокую затяжку и потушил сигарету.
   — Как же вы и с работой, и с ребенком управлялись? — спросила Оса.
   Мартин Бек слушал, попивая чай.
   — Так и управлялся. Когда она была совсем маленькая, брал ее с собой. Как в школу пошла, до вечера сама о себе заботилась. Не ахти какое воспитание, конечно, да что было делать.
   Он отхлебнул чая и с горечью произнес:
   — Вот и вышло то, что вышло.
   — Когда вы переехали сюда, в Юрсхольм?
   — Это место я получил десять лет назад. За этот вот сад — бесплатная квартира. Взял я еще несколько садов, уже для заработка, выходило прилично. Думал, что и Кики здесь будет хорошо — и школа получше, и окружение, дети из культурных семей. Да только не сладко ей приходилось. У всех товарищей по классу богатые родители, роскошные дачи, и она стыдилась нашего дома, никогда не приводила подруг.
   — У Петрусов дочь примерно в том же возрасте. Какие у них были взаимоотношения? Как-никак соседи.
   Хелльстрём пожал плечами.
   — Даже в одном классе учились. Но вне школы не встречались. Дочь Петрусов смотрела на Кики сверху вниз. Да и вся их семья так смотрела.
   — Вы были также шофером у Петруса?
   — Собственно, это не входило в мои обязанности, но я часто возил его. Когда они сюда переехали и наняли меня садовником, о месте шофера речи не было. Только приплачивали за то, чтобы следил за их машинами.