Страница:
— Привет, вы уже здесь, Александр. Я — Катя. Поехали! — активная такая барышня, в которой чувствовалась порода высшего советского(бывшего) государственно-политического сословия.
Думаю, девочка, воспитывающая в атмосфере избранности, о жизни имеет такое же представление, как голый папуас о Чернобыльской АЭС. Когда же она выросла, её тотчас же выдали замуж за преуспевающего молодого политика и бизнесмена господина Литвяка, активно участвующего в переделе власти. Но, по-видимому, не все потеряно, если она «работает» на Контору.
Предполагаю, что законы нынешнего политического истеблишмента не всякому по душе. Закон там один и всем известный: гнуть хребет перед вышестоящим столоначальником, никогда не выказывать отдельного мнения, участвовать в царских потехах да ублажать слух самодержца лестью. Тогда будешь обласкан высшей милостью, и ещё как обласкан: все в дерьме, а ты во фраке. Хотя наступает грозным фронтом Великая депрессия. В который раз идем своим петляющим и кровавым путем, неизвестно куда могущим завести утомленную опытами всю нацию. Именно об очередном таком эксперименте мы и начали говорить с Катенькой, когда наш автомобиль вырвался на тактический простор скоростной трассы:
— Есть программа «S», — сказала она. — Что это конкретно, не знаю. Уверена лишь в том, что мой Литвяк прыгнул с веточки именно от нее.
— Прыгнул с веточки?
— Сошел с ума, — пояснила и рассказала, что в последний месяц здравомыслия супруг ночами напролет проводил за компьютером, а днем находился в Доме правительства, решая государственные проблемы. В конце концов произошло то, что произошло. То ли от общего истощения организма, то ли по каким-то иным причинам.
— И в чем болезнь выражается?
— Это надо видеть, — усмехнулась моя спутница. — Мне сказали, что вы собираетесь заниматься этим делом?
— Да.
— Ну, если будет в том необходимость, — несколько загадочно проговорила Катя, — вы ознакомитесь с недугом в полном, так сказать, объеме.
Я понимающе захмыкал, хотя, признаться, ничего толком не понял. Девушка что-то не договаривала — не договаривала по каким-то причинам. Как показывает мой опыт, трудно иметь деловые отношения с дамами, они частенько вяжут узелки таких интриг, что после развязать эти узлы не представляется возможным.
Между тем джип въехал в сосновую местность, застроенную кирпичными дачами. Территория садово-огородного кооператива «Подвиг» была огорожена концентрационной проволокой по всему периметру. Отставники в камуфляже на КПП, узнав правнучку легендарного красного командарма, отсалютовали нам винтовками образца 1891 года. Встречала нас прислуга: дряхлый сторож Тимофей и две бабулики-сиделки Варвара и Дуся. Обрадовались нам, живым людям, которых не видели давненько, вот только господин Литвяк наезжал по случаю с месячишко назад, а так кинуты, сынок, признался мне Тимофей, кинуты за ненадобностью — вместе с Хозяином.
Катенька извинилась и поспешила на мансарду, где переводил дух бывший член сталинского правительства. Потом туда же был призван я. Дача, в отличии от соседних, была деревянная и доски скрипели под ногами. Сумеречные комнаты, заставленные громоздкой казенной мебелью, источали тленный запах прошлого. Над лестничным пролетом, ведущим на мансарду, висел портрет генералиссимуса, стоящего в парадном френче на Красной площади и с характерным подозрительным прищуром смотрящего в нынешний день общей смуты. Над его головой реяло тяжелое кумачовое знамя с золотой вязью СССР.
По ступенькам, выкрашенным суриком, поднялся на мансарду. Несмотря на открытые окна здесь тоже хранился дух прошлого. Столик был заставлен лекарственными пузырьками. Под ним лежали кипы газет. В качалке сидел старик лет триста, похожий на восковую мумию. В запавших глазницах под раковинами век угадывались ещё живые зрачки, отсвечивающие прокатной сталью.
— Привет, — растерялся я. — В смысле, добрый день.
Правнучка усмехнулась, задела рукой старческое плечо. Мумия открыла веки, обнажая огромные слезящиеся зрачки, вокруг которых плелись кровеносные кружева. Взгляд был вполне осмыслен и чист, как у ребенка. Я поклонился, чувствуя себя слишком молодым и наполненным здоровьем, точно баран на солнечной горной луговине.
— Это Александр, — наклонилась Катенька к стариковскому ушному лепестку. — Он будет мне помогать.
— Да? — взглянул на меня, как товарищ Сталин на соратников во время своей заключительной речи на ХVII съезде ВКП(б). — А вот мне помощи ждать не приходиться. Скоро предстану перед Господом нашим. Небось, не запустит в Царствие свое безбожника, а?
Не в моей компетенции было отвечать на этот вопрос, и я промолчал. Старик, прожевывая губами мысль, как кусок хлеба, задумался. Он был последним из старой ленинско-сталинской гвардии, когда-то кромсающей саму себя, и в его оголенном черепе, точно в сейфе, хранились воспоминания о своих друзьях-приятелях, кто уже покинул этот кровоточащий мир. Совсем недавно они были неприкасемые и верили в бессмертие своего святого дела: построить счастливое завтра для всего мира. И что же? Вожди, как и все люди, оказались смертны, идеи пусты, монументы разрушены, пролитая кровь напрасна, осталась лишь память о днях минувших побед, обернувшихся поражением.
Катенька прикрыла пледом погрузившего в забытье прадеда и мы осторожно покинули мир прошлого, где блуждали тени грешников, не допущенных в Царствие Божье.
Во дворике, солнечном, напитанном запахами осени, мы перевели дыхание. Быть всю жизнь неприкасаемым, отдавая лакомые кусочки своей святой души дьяволу, чтобы дожить до состояния мумии фараона в пирамиде? Упаси бог! Нужен ли нам такой удачный жизненный путь?.. Нет и нет. И поэтому сам народец живет по своим законам, вот правда жизни. Такую он иногда вывернет душевную азиатскую потребность, что вся ухоженная и чистенькая пруссачья Европа от испуга пустит стыдливый пук. И это правильно. Что можно ожидать от первой в мире страны по всевозможным мыслимым и немыслимым экспериментам? Мы первые везде — по морозам, нефти, лесу, водки, политическим партиям, государственной порнографии, кровопусканию и всеобщему разгильдяйству.
У нас взрываются атомные электростанции, уходят камнем в бездну океанские секретные субмарины с ядерной начинкой, дотла сжигаются в газовом пламени пассажирские поезда, постоянно проводятся народные игры по обмену карманной наличности, знаменитый балет «Лебединое озеро» П.И. Чайковского демонстрируют по ТВ исключительно в дни путчей, национальный позор показывают всему миру, чтобы тот воочию убедился в боевой готовности гвардейских танковых соединений, и так далее.
Словом, все народы мира и Европы, пока слегка потравленные нашим мирным атомом, затаив дыхание, с напряжением ждут, что ещё им преподнесет уму непостижимое наше азиатское раздолбайство. И они, безусловно, правы в своем мещанском страхе. Мы — страна неожиданных, иногда самых нелепых событий с точки зрения цивилизованного бюргера, жизнь которого размерена, как дорожная разметка на скоростном бетонном бане Бонн-Кельн, как теплое пиво по утрам, как скунсовый шнапс по вечерам и добропорядочная, плановая эякуляция по выходным дням. Скучно живете, господа.
То-то у нас — то ли бунт зреет, то ли дымок гражданской войны вьется, то ли выборы, которые хуже смерти, то ли Пушкинская культурная декада на целый год по Высшему соизволению… Как тут не вспомнить великие строки: «И все тошнит, и голова кружится, И мальчики кровавые в глазах… И рад бежать, да некуда!.. Ужасно! Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.»
Видимо, господин Литвяк оказался слишком мягкотелым и нежным, не потерял он последнюю совесть свою и она сыграла с ним дурную шутку. И теперь отдыхает в комфортабельной больничной палате. А кто, спрашивается, будет живодерские реформы проводить? (Понятно, что «реформы» названы условно.) Кто будет заниматься проблемами первоначального накопления капитала? Понимаю, трудно, понимаю, опасно. Ничего не спасает: ни бронированные автомобили, ни такие же бронированные затылки, ни бронежилеты, ни двери из танковой стали и прочие приятные, но иллюзорные атрибуты защиты. Какая-нибудь пчелка калибром 5, 45 мм прожужжит у вашего ушка, сочно спрыснутого поутру «Star-1» из г. Парижа и вот вы уже стартуете в незнакомое… Может, поэтому у нас нет прорыва в светлое будущее для всего общества? Каждый занят только своими проблемами.
У меня тоже были проблемы. Главная: установить причину интереса миленькой госпожи Литвяк к программе «S». Она выдала необходимую информацию по некоторым фигурантам, которые могли что-то знать по этой программе, но не более того. У меня создалось впечатление, что она ждет первых результатов расследования, чтобы потом… А что потом? Со мной держала себя сдержанно, словно желая подчеркнуть, что я всего-навсего наемный человек. Наемный — кем? Но я решил не рефлексировать по этому поводу, всему свое время — думаю, что раньше или позже я постигну и эту загадку по имени Катенька.
Мы договорились с ней, что через несколько дней она познакомит меня с господином Чабчало, близким товарищем её захворавшего супруга. А также, если в этом будет крайняя необходимость, с самим больным.
— Но он очень плох, — сказала она. — Вы даже не представляете, как он плох.
— Ничего, разберемся, — самонадеянно отвечал, надеясь, что господин Литвяк всего-навсего притворяется чекалдыкнутым, решив таким оригинальным образом уйти от ответственности и народного гнева.
На этом мы попрощались — девушка исчезла в праздной толпе, бесцельно бродящей по столичным улицам в надежде развлечь себя и своих детей пластмассовой едой в Macdonalds. А я вернулся домой, чтобы в спокойной обстановке продумать свои дальнейшие действия.
Нетрудно было предположить, что госпожа Литвяк имела пространные дружеские связи с сильными мира сего. Тогда почему не использует их для достижения своих личных целей. Каких целей? Вот в чем вопрос, повторю. Правила игры, по которым она играет, мне пока неизвестны, но у меня всегда имеется шанс сыграть свою игру. Там, где замешены доллары, ставки, должно быть, высоки — и очень высоки.
Через сутки с помощью сексотов я уже владел некоторой информацией по господину Боровскому Марку Марковичу, генеральному исполнительному директору банка «А-Бета», известному мошеннику в банковском деле. По утверждению секретных сотрудников банкир владел знаниями по программе «S», а вот в какой мере — это предстояло мне узнать лично.
Несколько дней и ночей я провел в джипе, мотаясь за господином Боровским по столице и её окрестностям. Был банкир упитан, ухожен, небольшого росточка и неукротимой энергии. Как и все недомерки, он постоянно вынужден доказывать миру свою состоятельность, утверждаясь в бизнесе за счет энергетического кипения и словесного поноса. Он и ему подобные говорят много и быстро, и верят в то, что говорят. Обманывают с необыкновенной легкостью, потому, что через миг, если это им не нужно, уже не помнят в какой короб и сколько килограммов лживого говна наложили. В этом смысле их несложно поймать за язык, но почему-то окружающие стесняются этого делать. Их принцип — беспринципность. Они трудоголики, для них главная забота, веселящая душу, чтобы дело или человек приносил барыш.
Передвигался исполнительный директор по городу на трех автомобилях на «Мерседесе» и двух джипах с телохранителями. Уважал и любил себя господин Боровский, теша себя надеждой, что возможная пуля снайпера первым делом уткнется в его биологических защитников. Умник, он не знал, что, когда рядом замелькает смерть, то в такой ситуации все равны и даже хранителям его тела хочется жить. Хотя думаю, он прекрасно это понимал, да был вынужден жить по законам времени, когда количество головорезов соответствовало статусу охраняемой ими персоны.
Скоро я знал о Марке Марковиче практически все. Он был уродливым дитем своего времени и вел соответственный образ жизни. Он умел делать деньги из воздуха, что позволяло ему быть свободным от всех обязательств. Он был вхож в столичную банковскую группу и чувствовал себя в окружении заклятых друзей великолепно.
По секретной информации ФСБ выходило, что более омерзительной гадины на свободных просторах нашей родины трудно сыскать. Банк «А-Бета» делал деньги, повторю из воздуха — здесь и похищение государственных средств по поддельным чекам «Россия», здесь и аферы с облигациями внутреннего валютного займа, здесь «игры» с кредитованием. Основную помощь в деяниях банковского нувориша оказывал высокопоставленный чин в Министерстве финансов (заместитель министра). Система выкачивания бюджетного капитала была проста, как советская честная копейка, за которую можно было выпить стакан газводы без сиропа или купить коробку спичек. К примеру, есть такая программа «Дети России». Средства на выполнение этой программы выделяют из госбюджета. И в рамках её должны построить несколько, скажем, интернатов для детей инвалидов. И что делает Минфин и его очень ответственные работники? Элементарно. Министерство заключает договор с коммерческим банком «А-Бета», согласно которому последний кредитует это самое строительство под 40 процентов годовых. Естественно, никакого строительства не ведется. А зачем? Дети подождут, а свои личные и шкурные интересы нет. Короче говоря, «навар» банка составляет всего-ничего: более пятидесяти миллионов долларов. И это только по одной программе. А таких подобных программ с десяток.
Возникает закономерный вопрос: почему государство не борется с подобными расхитителями народного добра? Очень просто. Зачем? Оптимальное средство управлением государством — голод. На сытый желудок заводятся опасные для власти мысли и желания, а так все жизненные силы народонаселения уходят на добычу пропитания и выживания в условиях как бы новой формации. Самое гениальное изобретение последних лет: несвоевременная выплата зарплаты. Рассудительные головы, находящиеся при рычагах финансовых потоков, нашли самый элементарный и эффективный способ обогащения власти придержащей, посчитав, что народец у нас продувной и терпеливый: как-нибудь перебьется с хлеба на воду. И расчет оказался верным. Народ живет почти как при коммунизме: деньги отменили, а в магазинах все есть или почти все есть. Во всяком случае, до дня объявления господином Израэлем о банкротстве государства было все.
Потом в мои руки попала аудиозапись разговора господина Боровского со своим главным телохранителем. Кассета обошлась мне в кругленькую сумму, однако она того стоила. Прослушав её, я решил действовать немедленно — и действовать самым решительным образом. Сам разговор случился в офисном кабинете генерального директора, что в очередной раз доказывает: не хочешь неприятностей, молчи или пиши записки.
— Опять они наезжают, — жаловался банкир.
— Кто?
— Эти молодые манды: Чабчало, Литвяк, Алешкин, Петров…
— А я предупреждал, Марк, — проговорил секьюрити после тягостного молчания, — надо было выполнять все обязательства по программе «S».
— А я просил меня ознакомить с ней. Я привык работать с документами, а не с подтирками, — сварливо заныл банкир. — Сукины дети, хотят на чужом х… ю в рай въехать.
— Уговор дороже денег. А уговор был. Во всяком случае, ты так утверждал.
— Утверждал. Только почему я должен такие дурную деньгу давать неведомо куда? Они там экспериментируют, а мы все плати… На выборы отстегивали — отстегивали. А что теперь?..
— Теперь — вакуум, Марк Маркович. Что ты добился своими демаршами? Тебя из группы никто не поддержал — никто.
— Трусы и подлецы! Подлецы и трусы! — Саркастически засмеялся. — Герои нашего времени: бандиты, банкиры, бляди! БББ!
— Криком делу не помочь, Марк.
— И что предлагаешь?
— Или быть, как все. Или уступить дорогу молодым — на кладбище, засмеялся телохранитель.
— Предлагаешь войну? Если гарантируешь победу, то пожалуйста.
— Какие могут быть гарантии на войне?
— А нельзя, к примеру, Чабчало запроцентовать?
— Что?!
— Ну того, сам понимаешь.
— Опасно, Маркович. И ты сам знаешь почему?
— Они же беспредельщики! — взвизгнул господин Боровский. — Никаких правил. А если есть, меняют каждый Божий день, как им удобно, суки. Р-р-реформаторы! Думают, протоптали дорожку под юбчоночку, то можно все!
— Значит, война?
— Война.
— Победителей не будет, хозяин.
— Будут. Или мы, или они.
Утверждают, что убивать или быть убитым — это одно и тоже. Не знаю. Лучше обойтись без таких серьезных изменений в своей личной жизни. И других тоже. Но, видимо, господин Боровский слишком крепко прижат к стене и он готов идти войной на вражескую рать, возглавляемую молодым экспериментатором Чабчало.
Интересно-интересно, что же они удумали, разумники на государственных должностях? Если даже такой продувной жох, как Марк Маркович, чрезвычайно нервничает и готов распрощаться не только с нажитым капиталом, но и жизнью?
Это мне и предстояло узнать у него, господина банкира. Узнать в личной беседе по душам. Естественно, мсье Боровский не догадывался об этом и все его силы и материальные ресурсы уходили на защиту от врага, ему известного. Охрана тела и места его проживания усилились в несколько раз. В последние время Марк Маркович любил проводить ночи на даче, которая своим мощным бетонным забором напоминала укреп. район города Сталинграда. Я провел необходимые разведывательные действия и понял, что без помощи боевой группы мне никак не обойтись. За помощью я обратился к одному из бывших полковников спецназа и тот порекомендовал мне своих молодых ребят, выполняющих необходимую зачистку местности. Мы познакомились за день до акции. Ребята были спокойны и радушны, с интеллигентными лицами любителей классической литературы. Глядя на них, трудно было предположить, что они умеют владеть оружием и работать в боевых условиях.
— Все будет нормально, командир, — сказали они после моего инструктажа. — Устроим фейерверк, как на день Победы!
Штурм дачной цитадели был назначен на два часа ночи. В это время осенняя ночь превращается в дегтярную субстанцию и действовать в ней удобно и безопасно. Двухэтажные кирпичные хоромы, где укрывался от неприятностей жизни господин Боровский, находились в сосновом бору. Были обнесены высоким бетонным забором с убегающей поверху колючей проволокой. Под напряжением в 6000 вольт. Приятное, пропахшее кислородом и рукотворными электрическими разрядами местечко.
План проникновения на территорию был бесхитростным — как говорится, чем проще, тем лучше. Зачем карабкаться по соснам, стенам и облакам, если можно войти в бронированную калитку. Правда, без приглашения. Что я и сделал. Неприметно для охранительных служб, воспользовавшись прибытием на дачу представителя фельдъегерской службы. Тот привез срочную депешу от Правительства и охране пришлось открывать калитку. Когда грюкнули металлические засовы на ней — я тенью проскользнул в щель. К сожалению, у меня не было выбора и я начал действовать по самой жесткой схеме. Первый охранник был завален ударом тига в сердце, что позволило ему спокойно перейти в мир иной, где нет такой выматывающей маеты. Я тихо опустил агонизирующую тушу под куст — и бесшумно замелькал по дорожке в сторону барского особняка.
На парадном крыльце курил очередной хранитель тела банковского магната. Смоля сигаретку, засматривался на шум у ворот. Финка бегло проникла в чужую брюшину, точно в тесто. Секьюрити охнул и осел. Сигарета пыхнула прощальным кометным шлейфиком…
Затем, вскинув «Стечкина», я заслал пулю в непроницаемое небо и через мановение оно буквально треснуло обжигающим и ярким огнем. И огнь пал на землю, и люди пали от него.
Если был ад на земле, он был именно здесь, на этой ухоженной вотчине, территория которой обрабатывалась с четырех точек из подствольников. Понятно, что такое вторжение в частную жизнь не осталось незамеченным. Служба безопасности потеряла голову: двое скатывались с лестницы, будто торопились на пожар. Пули остановили торопыг. Лбы — удобная мишень для стрельбы на вскидку.
Под грохот канонады я метался по комнатам, освещенным заревом. У одной из закрытых дверей наткнулся на чудака. По ужимкам и бабьим взвизгам он походил на камердинера. Он и был этим самым. Легкий удар в лакейскую челюсть привел в чувство и на мой вопрос, где хозяин, я получил правдивый ответ:
— Там…
Пинком ноги высадил декоративную дверь. И удачно — это была спальня с зеркалами, бра и шелковистым одеялом, под которым трепетал крепко недоумевающий мсье Боровский: видно, думал, что начались народные волнения вкладчиков его банка за свои кровные дивиденды.
— Что? Я не понимаю? Как вы сюда?..
Не люблю, когда мне под руку задают вопросы. Скользящий и нежный удар заставил моего оппонента временно замолчать. Взвалив банковскую тушу я трусцой пустился в обратный путь.
Если бы не был участником и организатором этой ночной феерической вечеринки, то, пожалуй, бы испугался. Было такое впечатление, что горит земля и деревья. Впрочем, так оно и было, ещё синим пламенем пылали хозяйские постройки. На фоне огня и дыма металась обслуга. Понять кто, где, что и зачем и на ком не представлялось возможным. С драгоценной ношей на плечах я поспешил к калитке. Она была отворена теми, кто догадался спасаться бегством. Потом я закинул господина Боровского в свой джип и отбыл в глубину родины для съема информации с объекта.
Финансовый воротила пришел в неописуемый ужас, когда понял, что его самым вульгарным образом выкрали из бронированного ларца. Конечно, обидно обидно платить дурные деньги за охрану своего бесценного тела, чтобы, опамятовавшись, обнаружить нож у кадыка. Подобное положение вещей окончательно расстроило исполнительного директора банка «А-Бета»: его глаза от страха сошлись на остром тиге, и он, человек, был похож на тряпичную самодельную куклу, сработанную ребенком, у которого свои понятия о гармонии и красоте.
— Эй, Марк Маркович, — решил привести в чувство. — Я хочу вам только добра.
— А?
— Добра, говорю, — повторил. — Хочу вам.
— Вы?.. Кто такой?!
— Ваш друг.
— Друг?! — взвизгивает. — Вы… вы мерзавец! Вы не знаете, на кого подняли руку!
Не люблю, когда мои собеседники позволяют себе лишние. Пришлось резким движением перехватить чужую холенную лапку, почти детскую, с коротенькими маникюрными пальчиками, и отсечь фалангу мизинца — без анестезии. Понятно, что господин банкир пришел в глубочайшую депрессию от столь операбильных мер. Взвыв дурным голосом, засучил ногами и упрятал под себя оцарапанную руку. Я посчитал нужным сообщить:
— Это первое и последние предупреждение, Марк Маркович. Вы сами не хотите вести конструктивный, прошу прощения, диалог… Что? Ах, хотите? Тогда прошу отвечать на вопросы.
Трудный состоялся разговор, что там говорить. В предутреннем подмосковном лесочке, где я, охотник за скальпами, решил задержаться. Я задавал вопросы и получал обстоятельные вопросы, из которых следовало, что мы являемся свидетелями грандиозной битвы за власть в стране между двумя банковскими консорциумами, пытающихся скупить государственную собственность на всевозможных залоговых аукционах.
— Консорциум — это что? — решил проверить себя. — Объединение банков?
— Да-с, именно так.
— И что?
— А ничего, — огрызнулся господин Боровский, покачивая покалеченную руку, как младенца. — Кто владеет капиталом, тот заказывает будущего президента.
— А почему именно на вас наезжает Чабчало и его друзья? — задал более конкретный вопрос.
— Ох, вы режете без ножа?!
— Ножом, Марк Маркович, ножом.
— Прекратите угрожать, в конце концов, — вспылил. — Я… я тоже человек с определенной гордостью!
— Верю, но мы отвлекаемся от существа дела.
— Я не понимаю что вы от меня хотите?..
Я был спокоен, как буддийский монах в горах Тибета, и повторив вопрос о господине Чабчало, уточнил:
— Меня интересует программа «S». Что это такое?
— Не знаю никакой программы, — поспешил ответить. — Клянусь, не знаю.
— А вот обетов, мсье Боровский, не надо, — и напомнил о неосторожной беседе с главным секьюрити в офисе банка.
— Бог мой! — Понял, что его разговоры прослушивались. — Это отвратительно, — захлюпал горбатеньким носом. — Не жизнь — мука!
— Марк Маркович, право, как баба!
— Я не баба, — но все-таки признался: да, он, Боровский слыхал о программе «S», однако её цели и задачи ему неведомы, знает лишь то, что разработка проходит на самом высоком уровне и в совершенно секретных условиях. Ему предложили участвовать в этой программе, однако с одним ма-а-аленьким условием: внести вступительный взнос на сумму двести пятьдесят миллионов долларов.
— Зачем?
— Этот же вопрос я задал господину Чабчало и что вы думаете, я услышал?
— Что?
— Меня послали, куда подальше, — горько признался толстосум. — Плати, говорят, а уж потом.
— И вы не заплатили? — догадался я. — Почему?
— Молодой человек, я похож на мудака? — был искренен.
— Все мы в какой-то степени…
— Я что, дойная корова для всех этих молодых экспериментаторов?
— Думаю, нет.
— Они же меняют правила игры каждый день. В интересах, говорят, государства. Не смешите, господа, меня и людей. Знаем мы эти интересы. Ну, хорошо, я им: четверть миллиарда, но таки дайте ознакомиться хотя бы с основной, так сказать, идеей, а они смеются: утром деньги — днем идеи, днем деньги — вечером идеи. Они фантазируют, а я плати? Простите-простите.
Думаю, девочка, воспитывающая в атмосфере избранности, о жизни имеет такое же представление, как голый папуас о Чернобыльской АЭС. Когда же она выросла, её тотчас же выдали замуж за преуспевающего молодого политика и бизнесмена господина Литвяка, активно участвующего в переделе власти. Но, по-видимому, не все потеряно, если она «работает» на Контору.
Предполагаю, что законы нынешнего политического истеблишмента не всякому по душе. Закон там один и всем известный: гнуть хребет перед вышестоящим столоначальником, никогда не выказывать отдельного мнения, участвовать в царских потехах да ублажать слух самодержца лестью. Тогда будешь обласкан высшей милостью, и ещё как обласкан: все в дерьме, а ты во фраке. Хотя наступает грозным фронтом Великая депрессия. В который раз идем своим петляющим и кровавым путем, неизвестно куда могущим завести утомленную опытами всю нацию. Именно об очередном таком эксперименте мы и начали говорить с Катенькой, когда наш автомобиль вырвался на тактический простор скоростной трассы:
— Есть программа «S», — сказала она. — Что это конкретно, не знаю. Уверена лишь в том, что мой Литвяк прыгнул с веточки именно от нее.
— Прыгнул с веточки?
— Сошел с ума, — пояснила и рассказала, что в последний месяц здравомыслия супруг ночами напролет проводил за компьютером, а днем находился в Доме правительства, решая государственные проблемы. В конце концов произошло то, что произошло. То ли от общего истощения организма, то ли по каким-то иным причинам.
— И в чем болезнь выражается?
— Это надо видеть, — усмехнулась моя спутница. — Мне сказали, что вы собираетесь заниматься этим делом?
— Да.
— Ну, если будет в том необходимость, — несколько загадочно проговорила Катя, — вы ознакомитесь с недугом в полном, так сказать, объеме.
Я понимающе захмыкал, хотя, признаться, ничего толком не понял. Девушка что-то не договаривала — не договаривала по каким-то причинам. Как показывает мой опыт, трудно иметь деловые отношения с дамами, они частенько вяжут узелки таких интриг, что после развязать эти узлы не представляется возможным.
Между тем джип въехал в сосновую местность, застроенную кирпичными дачами. Территория садово-огородного кооператива «Подвиг» была огорожена концентрационной проволокой по всему периметру. Отставники в камуфляже на КПП, узнав правнучку легендарного красного командарма, отсалютовали нам винтовками образца 1891 года. Встречала нас прислуга: дряхлый сторож Тимофей и две бабулики-сиделки Варвара и Дуся. Обрадовались нам, живым людям, которых не видели давненько, вот только господин Литвяк наезжал по случаю с месячишко назад, а так кинуты, сынок, признался мне Тимофей, кинуты за ненадобностью — вместе с Хозяином.
Катенька извинилась и поспешила на мансарду, где переводил дух бывший член сталинского правительства. Потом туда же был призван я. Дача, в отличии от соседних, была деревянная и доски скрипели под ногами. Сумеречные комнаты, заставленные громоздкой казенной мебелью, источали тленный запах прошлого. Над лестничным пролетом, ведущим на мансарду, висел портрет генералиссимуса, стоящего в парадном френче на Красной площади и с характерным подозрительным прищуром смотрящего в нынешний день общей смуты. Над его головой реяло тяжелое кумачовое знамя с золотой вязью СССР.
По ступенькам, выкрашенным суриком, поднялся на мансарду. Несмотря на открытые окна здесь тоже хранился дух прошлого. Столик был заставлен лекарственными пузырьками. Под ним лежали кипы газет. В качалке сидел старик лет триста, похожий на восковую мумию. В запавших глазницах под раковинами век угадывались ещё живые зрачки, отсвечивающие прокатной сталью.
— Привет, — растерялся я. — В смысле, добрый день.
Правнучка усмехнулась, задела рукой старческое плечо. Мумия открыла веки, обнажая огромные слезящиеся зрачки, вокруг которых плелись кровеносные кружева. Взгляд был вполне осмыслен и чист, как у ребенка. Я поклонился, чувствуя себя слишком молодым и наполненным здоровьем, точно баран на солнечной горной луговине.
— Это Александр, — наклонилась Катенька к стариковскому ушному лепестку. — Он будет мне помогать.
— Да? — взглянул на меня, как товарищ Сталин на соратников во время своей заключительной речи на ХVII съезде ВКП(б). — А вот мне помощи ждать не приходиться. Скоро предстану перед Господом нашим. Небось, не запустит в Царствие свое безбожника, а?
Не в моей компетенции было отвечать на этот вопрос, и я промолчал. Старик, прожевывая губами мысль, как кусок хлеба, задумался. Он был последним из старой ленинско-сталинской гвардии, когда-то кромсающей саму себя, и в его оголенном черепе, точно в сейфе, хранились воспоминания о своих друзьях-приятелях, кто уже покинул этот кровоточащий мир. Совсем недавно они были неприкасемые и верили в бессмертие своего святого дела: построить счастливое завтра для всего мира. И что же? Вожди, как и все люди, оказались смертны, идеи пусты, монументы разрушены, пролитая кровь напрасна, осталась лишь память о днях минувших побед, обернувшихся поражением.
Катенька прикрыла пледом погрузившего в забытье прадеда и мы осторожно покинули мир прошлого, где блуждали тени грешников, не допущенных в Царствие Божье.
Во дворике, солнечном, напитанном запахами осени, мы перевели дыхание. Быть всю жизнь неприкасаемым, отдавая лакомые кусочки своей святой души дьяволу, чтобы дожить до состояния мумии фараона в пирамиде? Упаси бог! Нужен ли нам такой удачный жизненный путь?.. Нет и нет. И поэтому сам народец живет по своим законам, вот правда жизни. Такую он иногда вывернет душевную азиатскую потребность, что вся ухоженная и чистенькая пруссачья Европа от испуга пустит стыдливый пук. И это правильно. Что можно ожидать от первой в мире страны по всевозможным мыслимым и немыслимым экспериментам? Мы первые везде — по морозам, нефти, лесу, водки, политическим партиям, государственной порнографии, кровопусканию и всеобщему разгильдяйству.
У нас взрываются атомные электростанции, уходят камнем в бездну океанские секретные субмарины с ядерной начинкой, дотла сжигаются в газовом пламени пассажирские поезда, постоянно проводятся народные игры по обмену карманной наличности, знаменитый балет «Лебединое озеро» П.И. Чайковского демонстрируют по ТВ исключительно в дни путчей, национальный позор показывают всему миру, чтобы тот воочию убедился в боевой готовности гвардейских танковых соединений, и так далее.
Словом, все народы мира и Европы, пока слегка потравленные нашим мирным атомом, затаив дыхание, с напряжением ждут, что ещё им преподнесет уму непостижимое наше азиатское раздолбайство. И они, безусловно, правы в своем мещанском страхе. Мы — страна неожиданных, иногда самых нелепых событий с точки зрения цивилизованного бюргера, жизнь которого размерена, как дорожная разметка на скоростном бетонном бане Бонн-Кельн, как теплое пиво по утрам, как скунсовый шнапс по вечерам и добропорядочная, плановая эякуляция по выходным дням. Скучно живете, господа.
То-то у нас — то ли бунт зреет, то ли дымок гражданской войны вьется, то ли выборы, которые хуже смерти, то ли Пушкинская культурная декада на целый год по Высшему соизволению… Как тут не вспомнить великие строки: «И все тошнит, и голова кружится, И мальчики кровавые в глазах… И рад бежать, да некуда!.. Ужасно! Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.»
Видимо, господин Литвяк оказался слишком мягкотелым и нежным, не потерял он последнюю совесть свою и она сыграла с ним дурную шутку. И теперь отдыхает в комфортабельной больничной палате. А кто, спрашивается, будет живодерские реформы проводить? (Понятно, что «реформы» названы условно.) Кто будет заниматься проблемами первоначального накопления капитала? Понимаю, трудно, понимаю, опасно. Ничего не спасает: ни бронированные автомобили, ни такие же бронированные затылки, ни бронежилеты, ни двери из танковой стали и прочие приятные, но иллюзорные атрибуты защиты. Какая-нибудь пчелка калибром 5, 45 мм прожужжит у вашего ушка, сочно спрыснутого поутру «Star-1» из г. Парижа и вот вы уже стартуете в незнакомое… Может, поэтому у нас нет прорыва в светлое будущее для всего общества? Каждый занят только своими проблемами.
У меня тоже были проблемы. Главная: установить причину интереса миленькой госпожи Литвяк к программе «S». Она выдала необходимую информацию по некоторым фигурантам, которые могли что-то знать по этой программе, но не более того. У меня создалось впечатление, что она ждет первых результатов расследования, чтобы потом… А что потом? Со мной держала себя сдержанно, словно желая подчеркнуть, что я всего-навсего наемный человек. Наемный — кем? Но я решил не рефлексировать по этому поводу, всему свое время — думаю, что раньше или позже я постигну и эту загадку по имени Катенька.
Мы договорились с ней, что через несколько дней она познакомит меня с господином Чабчало, близким товарищем её захворавшего супруга. А также, если в этом будет крайняя необходимость, с самим больным.
— Но он очень плох, — сказала она. — Вы даже не представляете, как он плох.
— Ничего, разберемся, — самонадеянно отвечал, надеясь, что господин Литвяк всего-навсего притворяется чекалдыкнутым, решив таким оригинальным образом уйти от ответственности и народного гнева.
На этом мы попрощались — девушка исчезла в праздной толпе, бесцельно бродящей по столичным улицам в надежде развлечь себя и своих детей пластмассовой едой в Macdonalds. А я вернулся домой, чтобы в спокойной обстановке продумать свои дальнейшие действия.
Нетрудно было предположить, что госпожа Литвяк имела пространные дружеские связи с сильными мира сего. Тогда почему не использует их для достижения своих личных целей. Каких целей? Вот в чем вопрос, повторю. Правила игры, по которым она играет, мне пока неизвестны, но у меня всегда имеется шанс сыграть свою игру. Там, где замешены доллары, ставки, должно быть, высоки — и очень высоки.
Через сутки с помощью сексотов я уже владел некоторой информацией по господину Боровскому Марку Марковичу, генеральному исполнительному директору банка «А-Бета», известному мошеннику в банковском деле. По утверждению секретных сотрудников банкир владел знаниями по программе «S», а вот в какой мере — это предстояло мне узнать лично.
Несколько дней и ночей я провел в джипе, мотаясь за господином Боровским по столице и её окрестностям. Был банкир упитан, ухожен, небольшого росточка и неукротимой энергии. Как и все недомерки, он постоянно вынужден доказывать миру свою состоятельность, утверждаясь в бизнесе за счет энергетического кипения и словесного поноса. Он и ему подобные говорят много и быстро, и верят в то, что говорят. Обманывают с необыкновенной легкостью, потому, что через миг, если это им не нужно, уже не помнят в какой короб и сколько килограммов лживого говна наложили. В этом смысле их несложно поймать за язык, но почему-то окружающие стесняются этого делать. Их принцип — беспринципность. Они трудоголики, для них главная забота, веселящая душу, чтобы дело или человек приносил барыш.
Передвигался исполнительный директор по городу на трех автомобилях на «Мерседесе» и двух джипах с телохранителями. Уважал и любил себя господин Боровский, теша себя надеждой, что возможная пуля снайпера первым делом уткнется в его биологических защитников. Умник, он не знал, что, когда рядом замелькает смерть, то в такой ситуации все равны и даже хранителям его тела хочется жить. Хотя думаю, он прекрасно это понимал, да был вынужден жить по законам времени, когда количество головорезов соответствовало статусу охраняемой ими персоны.
Скоро я знал о Марке Марковиче практически все. Он был уродливым дитем своего времени и вел соответственный образ жизни. Он умел делать деньги из воздуха, что позволяло ему быть свободным от всех обязательств. Он был вхож в столичную банковскую группу и чувствовал себя в окружении заклятых друзей великолепно.
По секретной информации ФСБ выходило, что более омерзительной гадины на свободных просторах нашей родины трудно сыскать. Банк «А-Бета» делал деньги, повторю из воздуха — здесь и похищение государственных средств по поддельным чекам «Россия», здесь и аферы с облигациями внутреннего валютного займа, здесь «игры» с кредитованием. Основную помощь в деяниях банковского нувориша оказывал высокопоставленный чин в Министерстве финансов (заместитель министра). Система выкачивания бюджетного капитала была проста, как советская честная копейка, за которую можно было выпить стакан газводы без сиропа или купить коробку спичек. К примеру, есть такая программа «Дети России». Средства на выполнение этой программы выделяют из госбюджета. И в рамках её должны построить несколько, скажем, интернатов для детей инвалидов. И что делает Минфин и его очень ответственные работники? Элементарно. Министерство заключает договор с коммерческим банком «А-Бета», согласно которому последний кредитует это самое строительство под 40 процентов годовых. Естественно, никакого строительства не ведется. А зачем? Дети подождут, а свои личные и шкурные интересы нет. Короче говоря, «навар» банка составляет всего-ничего: более пятидесяти миллионов долларов. И это только по одной программе. А таких подобных программ с десяток.
Возникает закономерный вопрос: почему государство не борется с подобными расхитителями народного добра? Очень просто. Зачем? Оптимальное средство управлением государством — голод. На сытый желудок заводятся опасные для власти мысли и желания, а так все жизненные силы народонаселения уходят на добычу пропитания и выживания в условиях как бы новой формации. Самое гениальное изобретение последних лет: несвоевременная выплата зарплаты. Рассудительные головы, находящиеся при рычагах финансовых потоков, нашли самый элементарный и эффективный способ обогащения власти придержащей, посчитав, что народец у нас продувной и терпеливый: как-нибудь перебьется с хлеба на воду. И расчет оказался верным. Народ живет почти как при коммунизме: деньги отменили, а в магазинах все есть или почти все есть. Во всяком случае, до дня объявления господином Израэлем о банкротстве государства было все.
Потом в мои руки попала аудиозапись разговора господина Боровского со своим главным телохранителем. Кассета обошлась мне в кругленькую сумму, однако она того стоила. Прослушав её, я решил действовать немедленно — и действовать самым решительным образом. Сам разговор случился в офисном кабинете генерального директора, что в очередной раз доказывает: не хочешь неприятностей, молчи или пиши записки.
— Опять они наезжают, — жаловался банкир.
— Кто?
— Эти молодые манды: Чабчало, Литвяк, Алешкин, Петров…
— А я предупреждал, Марк, — проговорил секьюрити после тягостного молчания, — надо было выполнять все обязательства по программе «S».
— А я просил меня ознакомить с ней. Я привык работать с документами, а не с подтирками, — сварливо заныл банкир. — Сукины дети, хотят на чужом х… ю в рай въехать.
— Уговор дороже денег. А уговор был. Во всяком случае, ты так утверждал.
— Утверждал. Только почему я должен такие дурную деньгу давать неведомо куда? Они там экспериментируют, а мы все плати… На выборы отстегивали — отстегивали. А что теперь?..
— Теперь — вакуум, Марк Маркович. Что ты добился своими демаршами? Тебя из группы никто не поддержал — никто.
— Трусы и подлецы! Подлецы и трусы! — Саркастически засмеялся. — Герои нашего времени: бандиты, банкиры, бляди! БББ!
— Криком делу не помочь, Марк.
— И что предлагаешь?
— Или быть, как все. Или уступить дорогу молодым — на кладбище, засмеялся телохранитель.
— Предлагаешь войну? Если гарантируешь победу, то пожалуйста.
— Какие могут быть гарантии на войне?
— А нельзя, к примеру, Чабчало запроцентовать?
— Что?!
— Ну того, сам понимаешь.
— Опасно, Маркович. И ты сам знаешь почему?
— Они же беспредельщики! — взвизгнул господин Боровский. — Никаких правил. А если есть, меняют каждый Божий день, как им удобно, суки. Р-р-реформаторы! Думают, протоптали дорожку под юбчоночку, то можно все!
— Значит, война?
— Война.
— Победителей не будет, хозяин.
— Будут. Или мы, или они.
Утверждают, что убивать или быть убитым — это одно и тоже. Не знаю. Лучше обойтись без таких серьезных изменений в своей личной жизни. И других тоже. Но, видимо, господин Боровский слишком крепко прижат к стене и он готов идти войной на вражескую рать, возглавляемую молодым экспериментатором Чабчало.
Интересно-интересно, что же они удумали, разумники на государственных должностях? Если даже такой продувной жох, как Марк Маркович, чрезвычайно нервничает и готов распрощаться не только с нажитым капиталом, но и жизнью?
Это мне и предстояло узнать у него, господина банкира. Узнать в личной беседе по душам. Естественно, мсье Боровский не догадывался об этом и все его силы и материальные ресурсы уходили на защиту от врага, ему известного. Охрана тела и места его проживания усилились в несколько раз. В последние время Марк Маркович любил проводить ночи на даче, которая своим мощным бетонным забором напоминала укреп. район города Сталинграда. Я провел необходимые разведывательные действия и понял, что без помощи боевой группы мне никак не обойтись. За помощью я обратился к одному из бывших полковников спецназа и тот порекомендовал мне своих молодых ребят, выполняющих необходимую зачистку местности. Мы познакомились за день до акции. Ребята были спокойны и радушны, с интеллигентными лицами любителей классической литературы. Глядя на них, трудно было предположить, что они умеют владеть оружием и работать в боевых условиях.
— Все будет нормально, командир, — сказали они после моего инструктажа. — Устроим фейерверк, как на день Победы!
Штурм дачной цитадели был назначен на два часа ночи. В это время осенняя ночь превращается в дегтярную субстанцию и действовать в ней удобно и безопасно. Двухэтажные кирпичные хоромы, где укрывался от неприятностей жизни господин Боровский, находились в сосновом бору. Были обнесены высоким бетонным забором с убегающей поверху колючей проволокой. Под напряжением в 6000 вольт. Приятное, пропахшее кислородом и рукотворными электрическими разрядами местечко.
План проникновения на территорию был бесхитростным — как говорится, чем проще, тем лучше. Зачем карабкаться по соснам, стенам и облакам, если можно войти в бронированную калитку. Правда, без приглашения. Что я и сделал. Неприметно для охранительных служб, воспользовавшись прибытием на дачу представителя фельдъегерской службы. Тот привез срочную депешу от Правительства и охране пришлось открывать калитку. Когда грюкнули металлические засовы на ней — я тенью проскользнул в щель. К сожалению, у меня не было выбора и я начал действовать по самой жесткой схеме. Первый охранник был завален ударом тига в сердце, что позволило ему спокойно перейти в мир иной, где нет такой выматывающей маеты. Я тихо опустил агонизирующую тушу под куст — и бесшумно замелькал по дорожке в сторону барского особняка.
На парадном крыльце курил очередной хранитель тела банковского магната. Смоля сигаретку, засматривался на шум у ворот. Финка бегло проникла в чужую брюшину, точно в тесто. Секьюрити охнул и осел. Сигарета пыхнула прощальным кометным шлейфиком…
Затем, вскинув «Стечкина», я заслал пулю в непроницаемое небо и через мановение оно буквально треснуло обжигающим и ярким огнем. И огнь пал на землю, и люди пали от него.
Если был ад на земле, он был именно здесь, на этой ухоженной вотчине, территория которой обрабатывалась с четырех точек из подствольников. Понятно, что такое вторжение в частную жизнь не осталось незамеченным. Служба безопасности потеряла голову: двое скатывались с лестницы, будто торопились на пожар. Пули остановили торопыг. Лбы — удобная мишень для стрельбы на вскидку.
Под грохот канонады я метался по комнатам, освещенным заревом. У одной из закрытых дверей наткнулся на чудака. По ужимкам и бабьим взвизгам он походил на камердинера. Он и был этим самым. Легкий удар в лакейскую челюсть привел в чувство и на мой вопрос, где хозяин, я получил правдивый ответ:
— Там…
Пинком ноги высадил декоративную дверь. И удачно — это была спальня с зеркалами, бра и шелковистым одеялом, под которым трепетал крепко недоумевающий мсье Боровский: видно, думал, что начались народные волнения вкладчиков его банка за свои кровные дивиденды.
— Что? Я не понимаю? Как вы сюда?..
Не люблю, когда мне под руку задают вопросы. Скользящий и нежный удар заставил моего оппонента временно замолчать. Взвалив банковскую тушу я трусцой пустился в обратный путь.
Если бы не был участником и организатором этой ночной феерической вечеринки, то, пожалуй, бы испугался. Было такое впечатление, что горит земля и деревья. Впрочем, так оно и было, ещё синим пламенем пылали хозяйские постройки. На фоне огня и дыма металась обслуга. Понять кто, где, что и зачем и на ком не представлялось возможным. С драгоценной ношей на плечах я поспешил к калитке. Она была отворена теми, кто догадался спасаться бегством. Потом я закинул господина Боровского в свой джип и отбыл в глубину родины для съема информации с объекта.
Финансовый воротила пришел в неописуемый ужас, когда понял, что его самым вульгарным образом выкрали из бронированного ларца. Конечно, обидно обидно платить дурные деньги за охрану своего бесценного тела, чтобы, опамятовавшись, обнаружить нож у кадыка. Подобное положение вещей окончательно расстроило исполнительного директора банка «А-Бета»: его глаза от страха сошлись на остром тиге, и он, человек, был похож на тряпичную самодельную куклу, сработанную ребенком, у которого свои понятия о гармонии и красоте.
— Эй, Марк Маркович, — решил привести в чувство. — Я хочу вам только добра.
— А?
— Добра, говорю, — повторил. — Хочу вам.
— Вы?.. Кто такой?!
— Ваш друг.
— Друг?! — взвизгивает. — Вы… вы мерзавец! Вы не знаете, на кого подняли руку!
Не люблю, когда мои собеседники позволяют себе лишние. Пришлось резким движением перехватить чужую холенную лапку, почти детскую, с коротенькими маникюрными пальчиками, и отсечь фалангу мизинца — без анестезии. Понятно, что господин банкир пришел в глубочайшую депрессию от столь операбильных мер. Взвыв дурным голосом, засучил ногами и упрятал под себя оцарапанную руку. Я посчитал нужным сообщить:
— Это первое и последние предупреждение, Марк Маркович. Вы сами не хотите вести конструктивный, прошу прощения, диалог… Что? Ах, хотите? Тогда прошу отвечать на вопросы.
Трудный состоялся разговор, что там говорить. В предутреннем подмосковном лесочке, где я, охотник за скальпами, решил задержаться. Я задавал вопросы и получал обстоятельные вопросы, из которых следовало, что мы являемся свидетелями грандиозной битвы за власть в стране между двумя банковскими консорциумами, пытающихся скупить государственную собственность на всевозможных залоговых аукционах.
— Консорциум — это что? — решил проверить себя. — Объединение банков?
— Да-с, именно так.
— И что?
— А ничего, — огрызнулся господин Боровский, покачивая покалеченную руку, как младенца. — Кто владеет капиталом, тот заказывает будущего президента.
— А почему именно на вас наезжает Чабчало и его друзья? — задал более конкретный вопрос.
— Ох, вы режете без ножа?!
— Ножом, Марк Маркович, ножом.
— Прекратите угрожать, в конце концов, — вспылил. — Я… я тоже человек с определенной гордостью!
— Верю, но мы отвлекаемся от существа дела.
— Я не понимаю что вы от меня хотите?..
Я был спокоен, как буддийский монах в горах Тибета, и повторив вопрос о господине Чабчало, уточнил:
— Меня интересует программа «S». Что это такое?
— Не знаю никакой программы, — поспешил ответить. — Клянусь, не знаю.
— А вот обетов, мсье Боровский, не надо, — и напомнил о неосторожной беседе с главным секьюрити в офисе банка.
— Бог мой! — Понял, что его разговоры прослушивались. — Это отвратительно, — захлюпал горбатеньким носом. — Не жизнь — мука!
— Марк Маркович, право, как баба!
— Я не баба, — но все-таки признался: да, он, Боровский слыхал о программе «S», однако её цели и задачи ему неведомы, знает лишь то, что разработка проходит на самом высоком уровне и в совершенно секретных условиях. Ему предложили участвовать в этой программе, однако с одним ма-а-аленьким условием: внести вступительный взнос на сумму двести пятьдесят миллионов долларов.
— Зачем?
— Этот же вопрос я задал господину Чабчало и что вы думаете, я услышал?
— Что?
— Меня послали, куда подальше, — горько признался толстосум. — Плати, говорят, а уж потом.
— И вы не заплатили? — догадался я. — Почему?
— Молодой человек, я похож на мудака? — был искренен.
— Все мы в какой-то степени…
— Я что, дойная корова для всех этих молодых экспериментаторов?
— Думаю, нет.
— Они же меняют правила игры каждый день. В интересах, говорят, государства. Не смешите, господа, меня и людей. Знаем мы эти интересы. Ну, хорошо, я им: четверть миллиарда, но таки дайте ознакомиться хотя бы с основной, так сказать, идеей, а они смеются: утром деньги — днем идеи, днем деньги — вечером идеи. Они фантазируют, а я плати? Простите-простите.