Страница:
— Нам?
— Ну мне. Все будет хорошо, Сандро. И даже лучше того.
— Дальше некуда, — ворчал мой товарищ. — Куда это мы так спешим?
О нашем возвращении все службы лечебного профилактория в сосновом бору были оповещены и проблем не возникало. У парадного подъезда нас встретили два медицинских брата и провели в кабинет Главного врача. Там находился сухенький миленький стручок-старичок, похожий на доктора Айболита, встретивший нас с заметным неудовольствием.
— Проходной двор, господа, — и пригласил присесть на стулья. Интересующий вас пациент находится в глубоком депрессивном состоянии, после эксперимента, а вы? Эх, господа-господа!.. — Но утопил кнопочку аппарата селекторной связи. — Будьте добры, приготовьте Лб-66 к встречи с гостями.
— Нам бы просто поговорить, — выступил я, — с этим Лб-66.
— Поговорить, — заерзал в кресле Айболит. — Милейший мой, вы даже не понимаете, в каком положении находится наш пациент.
Я хотел понять и мне объяснили, что шестилетний ребенок более сознателен, чем Лб-66, то бишь господин Литвяк, по причине общей синдиоострохронофелксистации. Чего, доктор? А того, молодые люди, что после многолетних стрессовых нагрузок мозг пациента, не выдержав их, в одну из критических минут заблокировал память и так, что все попытки вернуть её в «рабочее» состояние пока тщетны. Я удивился, а как же опыт, когда больной нес вполне осознанную околесицу о конце света? Именно нес, ответил Главврач и объяснил, что под воздействием психотропики открылись как бы шлюзы памяти, однако слишком на короткое время, и это не дает возможности стабилизировать её на надлежащем, как прежде, уровне. Память пациента «вырывает» куски из прошлой жизни, но это не та информация, которая нужна заинтересованной стороне. Наука бессильна регулировать подобные процессы, грубое вторжение в память — да, но не более того.
— И для этого нужна кремлевская таблетка?
— Кремлевская таблетка? — удивился доктор Айболит.
— Ну так называли пилюлю во время опыта.
— Ах, вы про это, — оживился старичок. — Исключительно наше изобретение. Кремлевская таблетка, говорите? Так-так, замечательно-замечательно, — и ткнул пальчиком в потолок. — Но это наша кремлевская таблетка, молодые люди. Вы понимаете меня, наша таблетка!
Я понимал, что наука шагнула далеко за горизонты человеческого здравомыслия.
Наконец по селекторной связи сообщили, что Лб-66 готов к встрече. Доктор Айболит пригласил нас следовать за собой, предупредив, что встреча должна быть короткой — пять минут. Я занервничал: за такое время можно взорвать всю планету, но как успеть объясниться с душевнобольным?..
А то, что господин Литвяк находился в плачевном душевном состоянии, я убедился сразу после того, как меня запустили в больничную палату запустили под присмотром медсестры. Палата была вполне уютна и удобна для проживания одного лица: широкая кровать, пластмассовый стол и стул, даже телевизор, замурованный в стену, окно в решетке. За столом сидел Лб-66 и старательно выводил на бумаге детские каракули, напоминающие буквы и цифры. Делал он это с заметным усилием и с дегенеративной ухмылочкой на безвольных губах, из которых тянулась нитка слюны. Медсестра Фро улыбнулась:
— Ах, что же мы рисуем? Ах, какие мы умненькие! Ах, к нам гости.
Нельзя сказать, что мое явление произвело на пациента впечатление. Он продолжал выводить каракули с усердием размножающейся амебы. Я хмыкнул — с чего начинать-то? Говорить о погоде глупо: у сумасшедших, как и у природы, нет плохой погоды. О здоровье? Решат, что издеваюсь над человеком. О дискетке? И я спросил:
— А что такое программа «S»?
Разумеется, ответа не последовало: Лб-66 был слишком занят своими внутренним миром — в «шкатулке» во время опыта он был куда словоохотливее.
— А вы нарисуйте вопросик-то, — посоветовала медсестра. — Может, и поймет? Дело такое, неизвестно как обернется…
Я последовал совету: и на листе бумаги изобразил крупными буквами: ПРОГРАММА S. И подсунул под вислый нос и бессмысленные зрачки, плавающие в глазницах. Пациент механически продолжал фломастером чиркать бумагу и я увидел, как S превращается в $. И не придал этому никакого значения по той причине, что заметить сознательное в движениях Лб-66 было весьма проблематично.
Я вслух удивился: почему он перед опытом и во время оного был куда адекватнее, чем сейчас? Медсестра ответила: специальные препараты. А можно мне штучки две, Фро? Какие штучки, не поняла. Ну, этих кремлевских пилюль. Медсестра развела руками: у нас учёт, а вы, что, тоже больной?
Уходя из палаты, я скорее машинально сложил «свой» лист бумаги и тиснул в карман куртки. Сердечный за столом продолжал жить малосодержательной жизнью, как огурец на огороде, хмуря свой поврежденный сократовский лоб. Как сказал Поэт: не дай мне Бог сойти с ума! Нет, лучше смерть, чем такое растительное огуречное существование. На этом я выпал из палаты с убеждением, что посещение не удалось. Разве что получится договориться с медсестрой Фро о натуральном обмене: она нам — две таблетки of Russia, а мы ей — две купюры с мордатеньким президентом of Americа. А почему бы и нет: вложить в дело двести баксов, чтобы получить миллион? Где это видано, где это слыхано? Ан нет — удивительна и прекрасна наша родная сторонка, только на ней могут происходить такие магические и диковинные глупило и чудило. И все потому, что извилины проходят через известное местечко, которым большинство самобытного нашего населения думает, когда на нем не сидит.
Через несколько минут к обоюдному удовольствию сторон сделка совершилась, и я стал обладателем двух чудодейственных пилюль. Как заметил один из философов: «Царство науки не знает предела: всюду следы её вечных побед.» В этом я должен был скоро убедиться сам.
На прощание доктор Айболит пожелал нам душевного равновесия и физического здоровья, что выглядело с его стороны милой шуткой:
— Молодые люди, побольше употребляйте петрушки! В петрушке — сила вашего корня!
Решив не злоупотреблять гостеприимством, мы поспешили убраться восвояси из этого специфического учреждения, похожего на лепрозорий, где чесоточные больные выращивают эту самую петрушку.
Свободно перевели дух на скоростной трассе, когда убедились, что за нами не организована погоня из «чумавозок» для любителей мыслить чересчур автономно.
— Фу, — сказал Сандро, крутящий баранку. — Больше сюда не приеду. Даже за миллион.
— Вот именно: будем сейчас искать миллион, — задумался я, рассматривая таблетки на ладони и размышляя над тем, когда лучше проглотить кремлевскую отраву: в пути, или после. И вытащил из бардачка плоскую фляжку коньяка. Ладно, полетаю к звездам и вернусь.
— Ишь, космонавт, — возмутился Сандро. — Он улетает, а я остаюсь, да?
— Мир нашему дому! — не слушая товарища, поднял тост и залил в глотку, куда уже были закинуты две пилюли, коньячную бурду. — Эх, душа моя! Лети!.. — И после этих слов: ослепительный взрыв, разметывающий мою телесную плоть в клочья, в радиационные частицы, в космическую пыль…
… Пыль медленно оседала в огромную мутную воронку небытия. Моя субстанция, превратившись в легкое облачко, проплыла мимо пульсирующего основания воронки, затем, ускоряясь, помчалась по туннельному пространству. Наконец вдали блёкнул свет… Ослепительный свет, как ядерный взрыв, пылал в беспредельном пространстве; потом угас и я увидел себя в качестве жалкого и беспомощного человечка, жмущегося в кресле. Куда это меня нелегкая занесла? Где я? И что со мной?
Потом услышал мелодичный гонг и увидел сквозь сырую пелену трудно различимые старческие неземные лики. Не выдержав всей этой потусторонней фантасмагории, я возопил в крайнем неудовольствии:
— Эй, что это все значит? Где я?!
Что тут началось: светопреставление. Было такое впечатление, что я вместе с креслом угодил в эпицентр космогонического смерча. Меня мотало, точно магноливидную орбитальную станцию в проруби космической бесконечности. От страха я причитал: «Да будет мир и любовь между всеми! И да будут бессильны козни врагов внутренних и внешних, сеятелей плевел на ниве Твоей, писанием словом или делом вносящих шаткость в умы, горечь в сердца, соблазн, раздор и всякую скверну в жизнь!»…
Быть может, это и спасло мою грешную душу. Упала благодать, прекратилась отвратительная круговерть, я глотнул тошнотворную слюну и спросил:
— Кто вы такие?
Ниспала зловещая тишина. Я понял, что сейчас мне будет худо. Будут бить? Кто и чем? И куда бежать? Я беспомощно огляделся: блеклый свет пуст`ота. Вдруг возник велеречивый голос:
— Мы ответим на твой вопрос, человек, но сначала ты должен покаяться.
— В чем это?!
— Позабыл? Как ты умаял старушку — навсегда.
— Какую старушку? — ахнул от удивления. — Не знаю никаких старушек?
— Верим, — задумчиво проговорил Некто, пронзив, очевидно, всевидящим оком мой незащищенный затылок. — С памятью у тебя, человек, плохо. Напоминаем: ты гулял с дочерью у памятника…
— О! Помню-помню! — вскричал.
Действительно, однажды давным-давно выгуливал Машку в местном полузаброшенном неряшливо-весенне-осеннем парке. И прятался в кустах, кинутый на произвол судьбы, памятник: гипсовый уродец, изображавший второго пролетарского дуче в натуральную величину (и по росточку, и по объемам ляжек).
Стоял этот неодушевленный предмет во френче и рукой, поврежденной хулиганами, указывал в сторону сортира, мол, наша цель, товарищи, коммунизм. А на грязной стене общественной уборной гашенной известью было выжжено: СССР.
Мы с дочерью внимания бы не обратили на столь пропагандистское и нелицеприятное зрелище, но брела на свою беду старушка в резиновых ботах, божий одуванчик. Остановилась, отдыхая, и заметила осрамленного временем и потомками Творца новой счастливой жизни, перекрестилась. Зачем она это сделала? Сама перекрестилась, да ещё этот гипсошлакобетонный монумент перекрестила. Тут меня черт и дернул за язык, спросил, округлив глаза:
— Бабуль? А это кто? На нужник показывает?
К сожалению, я и подумать не мог, что ещё сохранились настоящие революционные старушки. Бедняжка сморщилась от ненависти и прошипела:
— Развинтились все! Всех вас, христопродавцев!.. — и удалилась в сторону, куда указывал её бог: СССР.
А что же я? Взяв дочь за холодную ладошку, увел родного человечка подальше от греха. Мог ли я даже в страшном сне предположить, что буду находиться в какой-то загадочной общегалактической дыре и вспоминать одичалую бабульку в резиновых ботах?
— Неужели бабуля… того? — удивился я.
— Да, — последовал сдержанный ответ. — Она в расстроенных чувствах поскользнулась в клозете и утонула.
— Печально, — вздохнул я. — Я, конечно, виноват, но и невиноват. Под ноги надо смотреть.
— Человек, — прервали меня. — Вы каетесь?
— Частично, так сказать, признаю: пошутил неудачно, однако так можно любого обвинить черт знает в чем?
— Землянин!..
— Ну, каюсь-каюсь, частично, — отмахнулся. — И жду ответа на вопрос: кто такие?
— Отвечаем, частично, — саркастически ответил голос. — Мы из МВФ.
— Откуда?
— Из МВФ, человек, — проговорил новый интеллигентный голос. — Не слышали?
— Знакомая аббревиатура, — сделал вид, что задумался.
— Мировой Вспомогательный Фонд, — объяснил велеречивый голос. Запомните!
— Есть, — поспешил с уверениями. — А чем вы занимаетесь? Если помощью, то кому?
— В данном спектральном времени и пространстве мы занимаемся планетой, именуемой вами: «Земля», — проговорил интеллигентный голос.
— И совершенно зря, — неожиданно каркнул желчный голос. — Попомните: потом будет поздно. Болезнь необходимо уничтожить в зародыше!
— В чем дело? — возмутился я. — Кого вы там хотите уничтожить? Нас? Это ещё неизвестно: кто кого?..
— Вот именно, — вскричал желчный голос. — Если мы не уничтожим их, они уничтожат весь Всемировой Организм.
— Ничего не понимаю, — взъярился я. — Объясните толком, черт возьми!
И мне объяснили, что наша планета больна. Являясь клеткой в Мировом Организме, она заражена вирусом под медицинским названием ДЕНЧ, что соответствует онкологическому заболеванию человека, когда одна из его клеток выходит из-под контроля всего организма. Чтобы остановить разрушительные процессы на Земле, создана экспедиция Мирового Вспомогательного Фонда. Работа находится в начальной стадии: ведется поиск людей, способных остановить прогрессирующую болезнь.
Я весь этот веселенький бред внимательно выслушал, а что оставалось делать: когда вокруг одни сумасшедшие, делай вид, что ты тоже из МВФ — из медицинско-ветеринарного филиала. Однако после короткого замешательства решил, что мне, человеку, негоже бояться каких-то мифических доброжелателей:
— А где гарантии, что это не вы сами хотите нашу планету в сырьевой придаток?
— Уа! — плаксиво взревел желчный голос. — Братья мои, он из нас делает идиотов.
— Я хочу понять, — обиделся. — И потом: слишком все похоже на душевнобольные фантазии?
— Ваша быстротекущая болезнь в вас самих, — спокойно объяснил велеречивый голос. — Вы, проживающие на одной шестой части суши, своим феерическим… эээ… затрудняюсь назвать этот феномен.
— Расп… йство? — догадался.
— Хм. Вот именно. Этим явлением вы поставили под угрозу существование всей жизни на планете. И мы здесь только в качестве тех, кто способен остановить разрушительные последствия вашей хаотичной и порой нервнобольной деятельности.
— И как спасаться? — поинтересовался я.
— Спасение в вас самих: вы отдаете нам свои души, а мы помогаем вам, услышал ответ. — В противном случае мы вынуждены будем принять меры по уничтожению всей злокачественной клетки.
— Крепко-крепко, — сказал я на это. — А вы знаете, братья мои, что такое человек без души?
— Или труп, или ничто. На данный период развития человечества ничто составляет 26,66 %.
— Многовато, — покачал головой. — Не ошибаетесь, господа?
— Мы никогда не ошибаемся в том, что касается цифр, но с вами, признаемся, у нас проблемы, — проговорил интеллигентный голос. — Человек для нас пока остается непредсказуемым. Жить во вред себе? Ненавидеть себе подобных? Уничтожать себе подобных?
— Это точно, — занервничал я. — Боюсь, что ваша миссия будет неудачна.
— Но есть же вы, — раздался хитроватый голос. — Есть вы, охотник на людей. Вас мало, но вы способны помочь нам.
— Нет! — вскричал я. — Вы хотите, чтобы я был ничто?! Почему я должен жертвовать своей душой во имя очередной безумной идеи? Миллионы уже жертвовали собой? И во имя чего? Что мы имеем? Пуст`оту, такую же, как и у вас здесь!
— А ради детей? — спросил велеречивый голос. — Неужели ради будущего своих детей?
— А вот это удар ниже пояса! — заорал я нечеловеческим голосом. Шантажисты вы галактические! Это мы тоже проходили: ради ваших детей, ради детей!.. — Был зол и вне себя: разве можно так поступать — мелко, гадко, корыстно.
— Значит, добром не хотите? — с угрозой поинтересовался интеллигентный голос, он же хитроватый, он же желчный, он же велеречивый.
— Нет! — завизжал, пытаясь вырваться из кресла. Тщетно, невидимые путы держали меня. — Что, рожи лукавые, силой хотите душу взять! Не сметь, суки! — Однако невидимая сила, раздирая мою грудь, проникла в активно сопротивляющийся организм. Я беспомощно корчился на костыледерном кресле и прощался с самим собой. И казалось, спасения нет, как вдруг мои непотребные вопли превратились в осмысленные, молитвенные слова. — «Да будет мир и любовь между всеми, и да будет бессильны козни врагов, внутренних и внешних, злых сеятелей плевел на ниве Твой!»… — И, слыша торжествующий собственный голос, увидел облачную субстанцию, летящую с невероятной скоростью по мглистому, пульсирующему туннелю… прочь… прочь от опасной пуст`оты… И то, что мчалось со скоростью света, очевидно, было мною. Потому что уж больно оно забористо материлось. — …!..……!..
… Кто-то матерился последними словами и хлесткими оплеухами оздоровлял меня. Что за черт? Матовый и мокрый мир качался перед моими больными глазами. Разлепив веки, понял, качается лампочкой родное осеннее солнышко, сам же я валюсь на бережку речушки с фекальными проплешинами, и Сандро поливает меня, бездыханного.
— Эй, свинтился, что ли? — начал отплевываться я. — В чем дело, генацвале?
— Слава Богу, — вскричал тот. — Я думал: умер!
— К-к-кто?
— Ты, идиот!.. Ты!
По его уверениям, я брыкнулся в беспамятство мгновенно, как только заглотил пилюли с коньячком. Через четверть часа принялся покрываться синюшным цветом трупа, а ещё через несколько минут забился, хрипя, в конвульсиях. Пришлось тормозить авто и обновлять живой водицей.
— Да-а, — сказал я на это, оглядываясь по сторонам: природа млела под куполом вечного небесного храма. — Хорошо жить на свете, господа, пошатываясь, вставал на ноги. Должно быть, так чувствует себя скорпион после собственной лечебной инъекции. — Чтобы все так жили, как я летал.
— Где летал-то, чудило?
— Там, — и, неопределенно махнув рукой в сторону, поплелся к машине. Чувствовал, что ещё немного усилий, ещё чуть-чуть и я воочию увижу действия потайных механизмов, с помощью которых поддерживается ход высшей власти. Нужна лишь самая малость. Видение. Толчок, чтобы сложить гармоничный и красивый узор из мозаики последних событий и полетов в запредельные миры.
И это случилось! По скоростной трассе джип приближался к МКАД, закладывающей наверху огромный эллипсоидный вираж: по нему селевым потоком тек транспорт. Запрокинув голову, я истомлено смотрел на небесное поле и ни о чем не думал. И вдруг — на чистенькой вылинявшей страничке свободного свода нарисовались крупные буквы, сложившиеся в лозунг прошлого. Хотя этого я не сразу понял, и поэтому заорал дурным голосом, требуя остановить машину. Боевой товарищ ударил по тормозам. Прыгнув из авто, я побежал по промасленной обочине.
Старый, чудом сохранившийся лозунг «СССР — оплот мира» намертво был прикреплен ржавыми болтами к бетонным скрижалям. Великая страна канула в бездну, скажем так, вечности, а призыв к миру во всем мире остался.
И я, пигмеем стоящий под этим угрожающе-бетонным позабытым монстром, осознал все происшедшие последние события и мистическое видение до самых их потайных глубин, и понял связывающую нить: СССР — 666Р.
От этого открытия у меня перебило дыхание: все, кажется догадываюсь, где находится дискетка. И знать это могу лишь я, прошедший невероятный долгий путь от помоечного сортира с выжженными гашенной известью буквами «СССР», через медицинское ток-шоу, когда впервые услышал о «СССР — 666Р», до эпохального малохудожественного полотна на стене дачи прадедушки Катеньки, изображающего вождя всего народа на брусчатке Красной площади, над головой которого гордо рдеет знамя с золотой вязью «СССР».
Боже, все так просто, я почти уверен — дискетка хранится именно там, в той картине, находящейся над лестницей старой и разваливающейся дачи бывшего наркома. Помнится, сторож говорил, что господин Литвяк, супруг внучки, по случаю навещал старика. Зачем высокопоставленному сановнику нафталиновое прошлое? Чтобы сказать последнее прости восковой мумии?
Надо ли говорить, что мы изменили маршрут и снова помчались в сторону области. Я торопился на дачу бывшего сталинского «сокола», и молил Творца лишь об одном, чтобы строение не сгорело, не затонуло и не ушло в земные недра.
К счастью, никаких природных катаклизмов у нас не наблюдалось: пожары бушевали во Флориде, наводнения — в Бангладеш, землетрясения — в Мехико.
Наркомовская дача по-прежнему обреченно стояла в тишине и соснах, сторож Тимофей, сидящий на солнышке, шкурил дощечку и дымил папиросиной. Меня узнал, хотя и удивился нашему явлению. На шум вышли и бабулечки-сиделки. Я сочинил им о том, что Катенька попросила заехать проведать их и выдать на инвалидную жизнь некую сумму. На этих словах Сандро вытащил портмоне, как мы с ним договорились.
И пока все были заняты материальной проблемой, я проник в дом. Там хранился устойчивый запах смерти. Ее смердящий запах пропитал стены, казенную мебель, накрытую сухой, мышастой по цвету парусиной, пересохшие половицы. Окна, завешенные плотной портьерой, плохо пропускали свет. Картина темнела над лестничным пролетом — я, не чувствуя тела, перемахнул через ступени. Сдвинул раму от стены и принялся шарить по ней. И в то мгновение, когда рука цапнула целлофановый пакетик с твердым характерным квадратиком, из мансарды прохрипел надсадный старческий голос, знакомый мне:
— Дуся, «утку»!
Можно было ожидать, что угодно: земля разверзнется под ногами, косматые кометы падут на голову, антимиры вывернутся наизнанку, как кошелки, но такого анекдота? Я выпал из дачного строения с торжествующим воплем:
— Дуся, «утку»!
И под бытовую суету мы поспешили удалиться, убедившись, что нарком благополучно процветает, если требует под себя предмет первой необходимости.
— Нашел, Алекс? — не верил Сандро и требовал показать вещичку.
Я извлек дискетку из пакетика. Пластмассовый квадратик с как бы металической защелкой. Сандро фыркнул: и за этот пустячок миллион долларов, не смешите меня? А нужен ли нам миллион, задумался я. Ты о чем, Саша?
— О том, что я любознательный, как ребенок, — ответил я. — Чабчало в этом смысле был прав.
— И что?
— Нужен специалист по компьютерам. У тебя есть такой?
— Хакер, что ли? — уточнил Сандро.
… При дневном свете казино уже не казалось столь респектабельным и состоятельным заведением — бывший районный дом культуры, чуть обновленный, с дешевыми гирляндами крашенных лампочек.
Без лишних слов мы прошли в компьютерный центр, находящийся в бронированном подвале. Центр напоминал филиал Пентагона, если я верно его представляю: несколько десятков компьютеров, выполняющих свои неизвестные производственные задачи по обнищанию богатеньких клиентов. Моложавый хакер, предупрежденный нами по телефону, сел за экран одного из светящихся дисплеев, профессиональным движением тиснул дискетку в щель агрегата и принялся «играть» на клавишах. Потом он застопорился.
— В чем дело? — занервничал я, чувствуя, что праздник откладывается на неопределенное время.
И что же выяснилось? По уверению специалиста, дискетка есть главный элемент в разархивации базового пакета. Другими словами, когда много информации её сжимают в компакт-диск, как газ «Черемуху» в баллончике — для удобства. А когда нужно, то, используя дискетку, полностью расшифровывают всю информацию.
— Я понял. Но хотя бы примерно можно узнать, что мы имеем на этой пластмассе?
— Нельзя, — равнодушно ответил хакер. — Дискетка под паролем.
— Так надо найти этот пароль, товарищ хакер, — сдерживался из последних сил.
— Нельзя.
— Почему?!
— Допустим ошибку в поиске пароля, информация самоуничтожится.
Я выматерился — очень витиевато. Сандро обнял меня за плечи:
— Пойдем-пойдем, Саша. Утолим печаль! — и добавил жизнеутверждающе. А что вообще произошло, Алекс? Ты живой и мы живые, а это главное.
И я поплелся за товарищем, понимая, что смертельный бой, наверняка, впереди.
После того, как мы не сумели расшифровать найденную дискетку, у меня возникло ощущение реальной опасности. Не каждый день владеешь вещичкой в миллион долларов. И потом: если заинтересованная сторона узнает, что я скрываю предмет у себя, то головы не сносить — мне. Но это возможно в перспективе, а сейчас главное — угадать пароль проклятой дискетки. А как? По утверждению хакера, это может быть слово или знак. Угадать невозможно надо знать. Пароль скрыт во взбаламученном мозге господина Литвяка. Снова использовать кремлевские таблетки? Боюсь, на этот раз фокус у меня не получится.
После неудачного эксперимента я и Сандро обсудили создавшиеся положение и пришли к выводу, что ситуация неприятная. Неприятно, владея «золотым ключиком», не знать в какую дверь какой каморки…
— Делаем паузу, — предложил Сандро. — Ты смекаешь о пароли, а я и мои ребята разрабатываем Чабчало на предмет личных контактов.
Основная цель — программа «S». Что, кто, зачем и почему? Вот на эти детские вопросы нам нужно получить ответы.
Поскольку быстрый скок не получился, я решил «мылить» ситуацию до тех пор, пока результат сам не проявится. Информация нынче дорого и дорогого стоит и мне пришлось выбрать из трехлитровой банки, хранящейся на кухне вместе с пищевыми продуктами, последние свои сбережения: в счет будущего гонорара. Да, хранил «зелень» не в коммерческом банке, а в стеклянной банке, поскольку играть с государством на деньги было не в моих правилах.
И только через несколько недель мне удалось выйти на человека, который будто бы имел какую-то полезную для меня информацию. Это был один из заместителей министра финансов — некто Петр Алешкин, входящий в группу разработчиков программы. Был молод и лысоват, вальяжен и жаден. Свою информацию он оценил поначалу в сто тысяч долларов, после долгих переговоров сумма опустилась до десяти. Наша встреча состоялась в многолюдном и отвратительном Macdonalds, где славяне давились пустой собачьей пищей.
И что же выяснилось? Все просто — Программа предусматривает финансирование новых президентских выборов. Понятно, что до очередных выборов далеко, да старый лев на последнем издыхании, а молодым шакалам да гиенам не терпится властвовать на политической горе. А чтобы реализовать своим мечты, нужны голоса избирателей. А чтобы иметь голоса избирателей, нужны деньги. Много денег. Чтобы не только скупать государственную собственность, но и захватить все информационные потоки. И во время часа Ч. как следует «промывать» мозги доверчивому народонаселению, как это делают доктора, промывающие желудки неудачным самоубийцам, глотающим таблетки в немеренном количестве. Естественный вопрос: где взять капитал для подобных акций, в смысле, на выборы. Добровольные пожертвование Банков, желающих установить стабильную диктатуру капитала? Как говорится, подайте, граждане, а если не желаете, то у вас будут проблемы, как, например, у господина Боровского, который поскупился и получил то, что получил: 0,01 % хера.
— Ну мне. Все будет хорошо, Сандро. И даже лучше того.
— Дальше некуда, — ворчал мой товарищ. — Куда это мы так спешим?
О нашем возвращении все службы лечебного профилактория в сосновом бору были оповещены и проблем не возникало. У парадного подъезда нас встретили два медицинских брата и провели в кабинет Главного врача. Там находился сухенький миленький стручок-старичок, похожий на доктора Айболита, встретивший нас с заметным неудовольствием.
— Проходной двор, господа, — и пригласил присесть на стулья. Интересующий вас пациент находится в глубоком депрессивном состоянии, после эксперимента, а вы? Эх, господа-господа!.. — Но утопил кнопочку аппарата селекторной связи. — Будьте добры, приготовьте Лб-66 к встречи с гостями.
— Нам бы просто поговорить, — выступил я, — с этим Лб-66.
— Поговорить, — заерзал в кресле Айболит. — Милейший мой, вы даже не понимаете, в каком положении находится наш пациент.
Я хотел понять и мне объяснили, что шестилетний ребенок более сознателен, чем Лб-66, то бишь господин Литвяк, по причине общей синдиоострохронофелксистации. Чего, доктор? А того, молодые люди, что после многолетних стрессовых нагрузок мозг пациента, не выдержав их, в одну из критических минут заблокировал память и так, что все попытки вернуть её в «рабочее» состояние пока тщетны. Я удивился, а как же опыт, когда больной нес вполне осознанную околесицу о конце света? Именно нес, ответил Главврач и объяснил, что под воздействием психотропики открылись как бы шлюзы памяти, однако слишком на короткое время, и это не дает возможности стабилизировать её на надлежащем, как прежде, уровне. Память пациента «вырывает» куски из прошлой жизни, но это не та информация, которая нужна заинтересованной стороне. Наука бессильна регулировать подобные процессы, грубое вторжение в память — да, но не более того.
— И для этого нужна кремлевская таблетка?
— Кремлевская таблетка? — удивился доктор Айболит.
— Ну так называли пилюлю во время опыта.
— Ах, вы про это, — оживился старичок. — Исключительно наше изобретение. Кремлевская таблетка, говорите? Так-так, замечательно-замечательно, — и ткнул пальчиком в потолок. — Но это наша кремлевская таблетка, молодые люди. Вы понимаете меня, наша таблетка!
Я понимал, что наука шагнула далеко за горизонты человеческого здравомыслия.
Наконец по селекторной связи сообщили, что Лб-66 готов к встрече. Доктор Айболит пригласил нас следовать за собой, предупредив, что встреча должна быть короткой — пять минут. Я занервничал: за такое время можно взорвать всю планету, но как успеть объясниться с душевнобольным?..
А то, что господин Литвяк находился в плачевном душевном состоянии, я убедился сразу после того, как меня запустили в больничную палату запустили под присмотром медсестры. Палата была вполне уютна и удобна для проживания одного лица: широкая кровать, пластмассовый стол и стул, даже телевизор, замурованный в стену, окно в решетке. За столом сидел Лб-66 и старательно выводил на бумаге детские каракули, напоминающие буквы и цифры. Делал он это с заметным усилием и с дегенеративной ухмылочкой на безвольных губах, из которых тянулась нитка слюны. Медсестра Фро улыбнулась:
— Ах, что же мы рисуем? Ах, какие мы умненькие! Ах, к нам гости.
Нельзя сказать, что мое явление произвело на пациента впечатление. Он продолжал выводить каракули с усердием размножающейся амебы. Я хмыкнул — с чего начинать-то? Говорить о погоде глупо: у сумасшедших, как и у природы, нет плохой погоды. О здоровье? Решат, что издеваюсь над человеком. О дискетке? И я спросил:
— А что такое программа «S»?
Разумеется, ответа не последовало: Лб-66 был слишком занят своими внутренним миром — в «шкатулке» во время опыта он был куда словоохотливее.
— А вы нарисуйте вопросик-то, — посоветовала медсестра. — Может, и поймет? Дело такое, неизвестно как обернется…
Я последовал совету: и на листе бумаги изобразил крупными буквами: ПРОГРАММА S. И подсунул под вислый нос и бессмысленные зрачки, плавающие в глазницах. Пациент механически продолжал фломастером чиркать бумагу и я увидел, как S превращается в $. И не придал этому никакого значения по той причине, что заметить сознательное в движениях Лб-66 было весьма проблематично.
Я вслух удивился: почему он перед опытом и во время оного был куда адекватнее, чем сейчас? Медсестра ответила: специальные препараты. А можно мне штучки две, Фро? Какие штучки, не поняла. Ну, этих кремлевских пилюль. Медсестра развела руками: у нас учёт, а вы, что, тоже больной?
Уходя из палаты, я скорее машинально сложил «свой» лист бумаги и тиснул в карман куртки. Сердечный за столом продолжал жить малосодержательной жизнью, как огурец на огороде, хмуря свой поврежденный сократовский лоб. Как сказал Поэт: не дай мне Бог сойти с ума! Нет, лучше смерть, чем такое растительное огуречное существование. На этом я выпал из палаты с убеждением, что посещение не удалось. Разве что получится договориться с медсестрой Фро о натуральном обмене: она нам — две таблетки of Russia, а мы ей — две купюры с мордатеньким президентом of Americа. А почему бы и нет: вложить в дело двести баксов, чтобы получить миллион? Где это видано, где это слыхано? Ан нет — удивительна и прекрасна наша родная сторонка, только на ней могут происходить такие магические и диковинные глупило и чудило. И все потому, что извилины проходят через известное местечко, которым большинство самобытного нашего населения думает, когда на нем не сидит.
Через несколько минут к обоюдному удовольствию сторон сделка совершилась, и я стал обладателем двух чудодейственных пилюль. Как заметил один из философов: «Царство науки не знает предела: всюду следы её вечных побед.» В этом я должен был скоро убедиться сам.
На прощание доктор Айболит пожелал нам душевного равновесия и физического здоровья, что выглядело с его стороны милой шуткой:
— Молодые люди, побольше употребляйте петрушки! В петрушке — сила вашего корня!
Решив не злоупотреблять гостеприимством, мы поспешили убраться восвояси из этого специфического учреждения, похожего на лепрозорий, где чесоточные больные выращивают эту самую петрушку.
Свободно перевели дух на скоростной трассе, когда убедились, что за нами не организована погоня из «чумавозок» для любителей мыслить чересчур автономно.
— Фу, — сказал Сандро, крутящий баранку. — Больше сюда не приеду. Даже за миллион.
— Вот именно: будем сейчас искать миллион, — задумался я, рассматривая таблетки на ладони и размышляя над тем, когда лучше проглотить кремлевскую отраву: в пути, или после. И вытащил из бардачка плоскую фляжку коньяка. Ладно, полетаю к звездам и вернусь.
— Ишь, космонавт, — возмутился Сандро. — Он улетает, а я остаюсь, да?
— Мир нашему дому! — не слушая товарища, поднял тост и залил в глотку, куда уже были закинуты две пилюли, коньячную бурду. — Эх, душа моя! Лети!.. — И после этих слов: ослепительный взрыв, разметывающий мою телесную плоть в клочья, в радиационные частицы, в космическую пыль…
… Пыль медленно оседала в огромную мутную воронку небытия. Моя субстанция, превратившись в легкое облачко, проплыла мимо пульсирующего основания воронки, затем, ускоряясь, помчалась по туннельному пространству. Наконец вдали блёкнул свет… Ослепительный свет, как ядерный взрыв, пылал в беспредельном пространстве; потом угас и я увидел себя в качестве жалкого и беспомощного человечка, жмущегося в кресле. Куда это меня нелегкая занесла? Где я? И что со мной?
Потом услышал мелодичный гонг и увидел сквозь сырую пелену трудно различимые старческие неземные лики. Не выдержав всей этой потусторонней фантасмагории, я возопил в крайнем неудовольствии:
— Эй, что это все значит? Где я?!
Что тут началось: светопреставление. Было такое впечатление, что я вместе с креслом угодил в эпицентр космогонического смерча. Меня мотало, точно магноливидную орбитальную станцию в проруби космической бесконечности. От страха я причитал: «Да будет мир и любовь между всеми! И да будут бессильны козни врагов внутренних и внешних, сеятелей плевел на ниве Твоей, писанием словом или делом вносящих шаткость в умы, горечь в сердца, соблазн, раздор и всякую скверну в жизнь!»…
Быть может, это и спасло мою грешную душу. Упала благодать, прекратилась отвратительная круговерть, я глотнул тошнотворную слюну и спросил:
— Кто вы такие?
Ниспала зловещая тишина. Я понял, что сейчас мне будет худо. Будут бить? Кто и чем? И куда бежать? Я беспомощно огляделся: блеклый свет пуст`ота. Вдруг возник велеречивый голос:
— Мы ответим на твой вопрос, человек, но сначала ты должен покаяться.
— В чем это?!
— Позабыл? Как ты умаял старушку — навсегда.
— Какую старушку? — ахнул от удивления. — Не знаю никаких старушек?
— Верим, — задумчиво проговорил Некто, пронзив, очевидно, всевидящим оком мой незащищенный затылок. — С памятью у тебя, человек, плохо. Напоминаем: ты гулял с дочерью у памятника…
— О! Помню-помню! — вскричал.
Действительно, однажды давным-давно выгуливал Машку в местном полузаброшенном неряшливо-весенне-осеннем парке. И прятался в кустах, кинутый на произвол судьбы, памятник: гипсовый уродец, изображавший второго пролетарского дуче в натуральную величину (и по росточку, и по объемам ляжек).
Стоял этот неодушевленный предмет во френче и рукой, поврежденной хулиганами, указывал в сторону сортира, мол, наша цель, товарищи, коммунизм. А на грязной стене общественной уборной гашенной известью было выжжено: СССР.
Мы с дочерью внимания бы не обратили на столь пропагандистское и нелицеприятное зрелище, но брела на свою беду старушка в резиновых ботах, божий одуванчик. Остановилась, отдыхая, и заметила осрамленного временем и потомками Творца новой счастливой жизни, перекрестилась. Зачем она это сделала? Сама перекрестилась, да ещё этот гипсошлакобетонный монумент перекрестила. Тут меня черт и дернул за язык, спросил, округлив глаза:
— Бабуль? А это кто? На нужник показывает?
К сожалению, я и подумать не мог, что ещё сохранились настоящие революционные старушки. Бедняжка сморщилась от ненависти и прошипела:
— Развинтились все! Всех вас, христопродавцев!.. — и удалилась в сторону, куда указывал её бог: СССР.
А что же я? Взяв дочь за холодную ладошку, увел родного человечка подальше от греха. Мог ли я даже в страшном сне предположить, что буду находиться в какой-то загадочной общегалактической дыре и вспоминать одичалую бабульку в резиновых ботах?
— Неужели бабуля… того? — удивился я.
— Да, — последовал сдержанный ответ. — Она в расстроенных чувствах поскользнулась в клозете и утонула.
— Печально, — вздохнул я. — Я, конечно, виноват, но и невиноват. Под ноги надо смотреть.
— Человек, — прервали меня. — Вы каетесь?
— Частично, так сказать, признаю: пошутил неудачно, однако так можно любого обвинить черт знает в чем?
— Землянин!..
— Ну, каюсь-каюсь, частично, — отмахнулся. — И жду ответа на вопрос: кто такие?
— Отвечаем, частично, — саркастически ответил голос. — Мы из МВФ.
— Откуда?
— Из МВФ, человек, — проговорил новый интеллигентный голос. — Не слышали?
— Знакомая аббревиатура, — сделал вид, что задумался.
— Мировой Вспомогательный Фонд, — объяснил велеречивый голос. Запомните!
— Есть, — поспешил с уверениями. — А чем вы занимаетесь? Если помощью, то кому?
— В данном спектральном времени и пространстве мы занимаемся планетой, именуемой вами: «Земля», — проговорил интеллигентный голос.
— И совершенно зря, — неожиданно каркнул желчный голос. — Попомните: потом будет поздно. Болезнь необходимо уничтожить в зародыше!
— В чем дело? — возмутился я. — Кого вы там хотите уничтожить? Нас? Это ещё неизвестно: кто кого?..
— Вот именно, — вскричал желчный голос. — Если мы не уничтожим их, они уничтожат весь Всемировой Организм.
— Ничего не понимаю, — взъярился я. — Объясните толком, черт возьми!
И мне объяснили, что наша планета больна. Являясь клеткой в Мировом Организме, она заражена вирусом под медицинским названием ДЕНЧ, что соответствует онкологическому заболеванию человека, когда одна из его клеток выходит из-под контроля всего организма. Чтобы остановить разрушительные процессы на Земле, создана экспедиция Мирового Вспомогательного Фонда. Работа находится в начальной стадии: ведется поиск людей, способных остановить прогрессирующую болезнь.
Я весь этот веселенький бред внимательно выслушал, а что оставалось делать: когда вокруг одни сумасшедшие, делай вид, что ты тоже из МВФ — из медицинско-ветеринарного филиала. Однако после короткого замешательства решил, что мне, человеку, негоже бояться каких-то мифических доброжелателей:
— А где гарантии, что это не вы сами хотите нашу планету в сырьевой придаток?
— Уа! — плаксиво взревел желчный голос. — Братья мои, он из нас делает идиотов.
— Я хочу понять, — обиделся. — И потом: слишком все похоже на душевнобольные фантазии?
— Ваша быстротекущая болезнь в вас самих, — спокойно объяснил велеречивый голос. — Вы, проживающие на одной шестой части суши, своим феерическим… эээ… затрудняюсь назвать этот феномен.
— Расп… йство? — догадался.
— Хм. Вот именно. Этим явлением вы поставили под угрозу существование всей жизни на планете. И мы здесь только в качестве тех, кто способен остановить разрушительные последствия вашей хаотичной и порой нервнобольной деятельности.
— И как спасаться? — поинтересовался я.
— Спасение в вас самих: вы отдаете нам свои души, а мы помогаем вам, услышал ответ. — В противном случае мы вынуждены будем принять меры по уничтожению всей злокачественной клетки.
— Крепко-крепко, — сказал я на это. — А вы знаете, братья мои, что такое человек без души?
— Или труп, или ничто. На данный период развития человечества ничто составляет 26,66 %.
— Многовато, — покачал головой. — Не ошибаетесь, господа?
— Мы никогда не ошибаемся в том, что касается цифр, но с вами, признаемся, у нас проблемы, — проговорил интеллигентный голос. — Человек для нас пока остается непредсказуемым. Жить во вред себе? Ненавидеть себе подобных? Уничтожать себе подобных?
— Это точно, — занервничал я. — Боюсь, что ваша миссия будет неудачна.
— Но есть же вы, — раздался хитроватый голос. — Есть вы, охотник на людей. Вас мало, но вы способны помочь нам.
— Нет! — вскричал я. — Вы хотите, чтобы я был ничто?! Почему я должен жертвовать своей душой во имя очередной безумной идеи? Миллионы уже жертвовали собой? И во имя чего? Что мы имеем? Пуст`оту, такую же, как и у вас здесь!
— А ради детей? — спросил велеречивый голос. — Неужели ради будущего своих детей?
— А вот это удар ниже пояса! — заорал я нечеловеческим голосом. Шантажисты вы галактические! Это мы тоже проходили: ради ваших детей, ради детей!.. — Был зол и вне себя: разве можно так поступать — мелко, гадко, корыстно.
— Значит, добром не хотите? — с угрозой поинтересовался интеллигентный голос, он же хитроватый, он же желчный, он же велеречивый.
— Нет! — завизжал, пытаясь вырваться из кресла. Тщетно, невидимые путы держали меня. — Что, рожи лукавые, силой хотите душу взять! Не сметь, суки! — Однако невидимая сила, раздирая мою грудь, проникла в активно сопротивляющийся организм. Я беспомощно корчился на костыледерном кресле и прощался с самим собой. И казалось, спасения нет, как вдруг мои непотребные вопли превратились в осмысленные, молитвенные слова. — «Да будет мир и любовь между всеми, и да будет бессильны козни врагов, внутренних и внешних, злых сеятелей плевел на ниве Твой!»… — И, слыша торжествующий собственный голос, увидел облачную субстанцию, летящую с невероятной скоростью по мглистому, пульсирующему туннелю… прочь… прочь от опасной пуст`оты… И то, что мчалось со скоростью света, очевидно, было мною. Потому что уж больно оно забористо материлось. — …!..……!..
… Кто-то матерился последними словами и хлесткими оплеухами оздоровлял меня. Что за черт? Матовый и мокрый мир качался перед моими больными глазами. Разлепив веки, понял, качается лампочкой родное осеннее солнышко, сам же я валюсь на бережку речушки с фекальными проплешинами, и Сандро поливает меня, бездыханного.
— Эй, свинтился, что ли? — начал отплевываться я. — В чем дело, генацвале?
— Слава Богу, — вскричал тот. — Я думал: умер!
— К-к-кто?
— Ты, идиот!.. Ты!
По его уверениям, я брыкнулся в беспамятство мгновенно, как только заглотил пилюли с коньячком. Через четверть часа принялся покрываться синюшным цветом трупа, а ещё через несколько минут забился, хрипя, в конвульсиях. Пришлось тормозить авто и обновлять живой водицей.
— Да-а, — сказал я на это, оглядываясь по сторонам: природа млела под куполом вечного небесного храма. — Хорошо жить на свете, господа, пошатываясь, вставал на ноги. Должно быть, так чувствует себя скорпион после собственной лечебной инъекции. — Чтобы все так жили, как я летал.
— Где летал-то, чудило?
— Там, — и, неопределенно махнув рукой в сторону, поплелся к машине. Чувствовал, что ещё немного усилий, ещё чуть-чуть и я воочию увижу действия потайных механизмов, с помощью которых поддерживается ход высшей власти. Нужна лишь самая малость. Видение. Толчок, чтобы сложить гармоничный и красивый узор из мозаики последних событий и полетов в запредельные миры.
И это случилось! По скоростной трассе джип приближался к МКАД, закладывающей наверху огромный эллипсоидный вираж: по нему селевым потоком тек транспорт. Запрокинув голову, я истомлено смотрел на небесное поле и ни о чем не думал. И вдруг — на чистенькой вылинявшей страничке свободного свода нарисовались крупные буквы, сложившиеся в лозунг прошлого. Хотя этого я не сразу понял, и поэтому заорал дурным голосом, требуя остановить машину. Боевой товарищ ударил по тормозам. Прыгнув из авто, я побежал по промасленной обочине.
Старый, чудом сохранившийся лозунг «СССР — оплот мира» намертво был прикреплен ржавыми болтами к бетонным скрижалям. Великая страна канула в бездну, скажем так, вечности, а призыв к миру во всем мире остался.
И я, пигмеем стоящий под этим угрожающе-бетонным позабытым монстром, осознал все происшедшие последние события и мистическое видение до самых их потайных глубин, и понял связывающую нить: СССР — 666Р.
От этого открытия у меня перебило дыхание: все, кажется догадываюсь, где находится дискетка. И знать это могу лишь я, прошедший невероятный долгий путь от помоечного сортира с выжженными гашенной известью буквами «СССР», через медицинское ток-шоу, когда впервые услышал о «СССР — 666Р», до эпохального малохудожественного полотна на стене дачи прадедушки Катеньки, изображающего вождя всего народа на брусчатке Красной площади, над головой которого гордо рдеет знамя с золотой вязью «СССР».
Боже, все так просто, я почти уверен — дискетка хранится именно там, в той картине, находящейся над лестницей старой и разваливающейся дачи бывшего наркома. Помнится, сторож говорил, что господин Литвяк, супруг внучки, по случаю навещал старика. Зачем высокопоставленному сановнику нафталиновое прошлое? Чтобы сказать последнее прости восковой мумии?
Надо ли говорить, что мы изменили маршрут и снова помчались в сторону области. Я торопился на дачу бывшего сталинского «сокола», и молил Творца лишь об одном, чтобы строение не сгорело, не затонуло и не ушло в земные недра.
К счастью, никаких природных катаклизмов у нас не наблюдалось: пожары бушевали во Флориде, наводнения — в Бангладеш, землетрясения — в Мехико.
Наркомовская дача по-прежнему обреченно стояла в тишине и соснах, сторож Тимофей, сидящий на солнышке, шкурил дощечку и дымил папиросиной. Меня узнал, хотя и удивился нашему явлению. На шум вышли и бабулечки-сиделки. Я сочинил им о том, что Катенька попросила заехать проведать их и выдать на инвалидную жизнь некую сумму. На этих словах Сандро вытащил портмоне, как мы с ним договорились.
И пока все были заняты материальной проблемой, я проник в дом. Там хранился устойчивый запах смерти. Ее смердящий запах пропитал стены, казенную мебель, накрытую сухой, мышастой по цвету парусиной, пересохшие половицы. Окна, завешенные плотной портьерой, плохо пропускали свет. Картина темнела над лестничным пролетом — я, не чувствуя тела, перемахнул через ступени. Сдвинул раму от стены и принялся шарить по ней. И в то мгновение, когда рука цапнула целлофановый пакетик с твердым характерным квадратиком, из мансарды прохрипел надсадный старческий голос, знакомый мне:
— Дуся, «утку»!
Можно было ожидать, что угодно: земля разверзнется под ногами, косматые кометы падут на голову, антимиры вывернутся наизнанку, как кошелки, но такого анекдота? Я выпал из дачного строения с торжествующим воплем:
— Дуся, «утку»!
И под бытовую суету мы поспешили удалиться, убедившись, что нарком благополучно процветает, если требует под себя предмет первой необходимости.
— Нашел, Алекс? — не верил Сандро и требовал показать вещичку.
Я извлек дискетку из пакетика. Пластмассовый квадратик с как бы металической защелкой. Сандро фыркнул: и за этот пустячок миллион долларов, не смешите меня? А нужен ли нам миллион, задумался я. Ты о чем, Саша?
— О том, что я любознательный, как ребенок, — ответил я. — Чабчало в этом смысле был прав.
— И что?
— Нужен специалист по компьютерам. У тебя есть такой?
— Хакер, что ли? — уточнил Сандро.
… При дневном свете казино уже не казалось столь респектабельным и состоятельным заведением — бывший районный дом культуры, чуть обновленный, с дешевыми гирляндами крашенных лампочек.
Без лишних слов мы прошли в компьютерный центр, находящийся в бронированном подвале. Центр напоминал филиал Пентагона, если я верно его представляю: несколько десятков компьютеров, выполняющих свои неизвестные производственные задачи по обнищанию богатеньких клиентов. Моложавый хакер, предупрежденный нами по телефону, сел за экран одного из светящихся дисплеев, профессиональным движением тиснул дискетку в щель агрегата и принялся «играть» на клавишах. Потом он застопорился.
— В чем дело? — занервничал я, чувствуя, что праздник откладывается на неопределенное время.
И что же выяснилось? По уверению специалиста, дискетка есть главный элемент в разархивации базового пакета. Другими словами, когда много информации её сжимают в компакт-диск, как газ «Черемуху» в баллончике — для удобства. А когда нужно, то, используя дискетку, полностью расшифровывают всю информацию.
— Я понял. Но хотя бы примерно можно узнать, что мы имеем на этой пластмассе?
— Нельзя, — равнодушно ответил хакер. — Дискетка под паролем.
— Так надо найти этот пароль, товарищ хакер, — сдерживался из последних сил.
— Нельзя.
— Почему?!
— Допустим ошибку в поиске пароля, информация самоуничтожится.
Я выматерился — очень витиевато. Сандро обнял меня за плечи:
— Пойдем-пойдем, Саша. Утолим печаль! — и добавил жизнеутверждающе. А что вообще произошло, Алекс? Ты живой и мы живые, а это главное.
И я поплелся за товарищем, понимая, что смертельный бой, наверняка, впереди.
После того, как мы не сумели расшифровать найденную дискетку, у меня возникло ощущение реальной опасности. Не каждый день владеешь вещичкой в миллион долларов. И потом: если заинтересованная сторона узнает, что я скрываю предмет у себя, то головы не сносить — мне. Но это возможно в перспективе, а сейчас главное — угадать пароль проклятой дискетки. А как? По утверждению хакера, это может быть слово или знак. Угадать невозможно надо знать. Пароль скрыт во взбаламученном мозге господина Литвяка. Снова использовать кремлевские таблетки? Боюсь, на этот раз фокус у меня не получится.
После неудачного эксперимента я и Сандро обсудили создавшиеся положение и пришли к выводу, что ситуация неприятная. Неприятно, владея «золотым ключиком», не знать в какую дверь какой каморки…
— Делаем паузу, — предложил Сандро. — Ты смекаешь о пароли, а я и мои ребята разрабатываем Чабчало на предмет личных контактов.
Основная цель — программа «S». Что, кто, зачем и почему? Вот на эти детские вопросы нам нужно получить ответы.
Поскольку быстрый скок не получился, я решил «мылить» ситуацию до тех пор, пока результат сам не проявится. Информация нынче дорого и дорогого стоит и мне пришлось выбрать из трехлитровой банки, хранящейся на кухне вместе с пищевыми продуктами, последние свои сбережения: в счет будущего гонорара. Да, хранил «зелень» не в коммерческом банке, а в стеклянной банке, поскольку играть с государством на деньги было не в моих правилах.
И только через несколько недель мне удалось выйти на человека, который будто бы имел какую-то полезную для меня информацию. Это был один из заместителей министра финансов — некто Петр Алешкин, входящий в группу разработчиков программы. Был молод и лысоват, вальяжен и жаден. Свою информацию он оценил поначалу в сто тысяч долларов, после долгих переговоров сумма опустилась до десяти. Наша встреча состоялась в многолюдном и отвратительном Macdonalds, где славяне давились пустой собачьей пищей.
И что же выяснилось? Все просто — Программа предусматривает финансирование новых президентских выборов. Понятно, что до очередных выборов далеко, да старый лев на последнем издыхании, а молодым шакалам да гиенам не терпится властвовать на политической горе. А чтобы реализовать своим мечты, нужны голоса избирателей. А чтобы иметь голоса избирателей, нужны деньги. Много денег. Чтобы не только скупать государственную собственность, но и захватить все информационные потоки. И во время часа Ч. как следует «промывать» мозги доверчивому народонаселению, как это делают доктора, промывающие желудки неудачным самоубийцам, глотающим таблетки в немеренном количестве. Естественный вопрос: где взять капитал для подобных акций, в смысле, на выборы. Добровольные пожертвование Банков, желающих установить стабильную диктатуру капитала? Как говорится, подайте, граждане, а если не желаете, то у вас будут проблемы, как, например, у господина Боровского, который поскупился и получил то, что получил: 0,01 % хера.