Страница:
Не говоря ни слова, Леди Да взглядом указала на детей.
— Но это безумие! — воскликнула женщина. — Вы на службе у императора?
— Милая, я сама была императрицей, — усмехнулась Леди Да. — Здесь же все мы в роли подопытных кроликов. Посмотрите на людей, оставшихся на равнине.
Изображение женщины-посредника переместилось к ближайшей группе людей. Через несколько минут оно вернулось в помещение.
— Меня зовут Леди Иоанна. Прошу простить меня, я не знала всего этого. Хотя я ведь являюсь членом Совета Посредников. Обе женщины внимательно посмотрели друг на друга.
— Проведите расследование, — первой нарушила возникшую паузу Леди Да, — и, пожалуйста, удостойте нас смерти. Кстати, что вы знаете о суперконданине?
— Это тайна Совета Посредников! — вскричал Бликат.
— Я же вхожу в Совет, — усмехнулась Леди Иоанна. — Но я даже не могла предположить, что кто-нибудь сумеет уцелеть на этой планете. Я слышала только о хирургических запасниках. Но кто посмел так поступить с детьми? Бликат вышел вперед.
— За все, что происходит на этой планете, отвечаю я!
— Но вы не человек, вы — корова.
— Точнее, бык. Моя семья — на Земле, в холодильнике. Своей тысячелетней службой я зарабатываю им свободу. Вы знаете секретные правила этой планеты?
Леди Иоанна распорядилась:
— Поменьше говорите о наркотиках, лучше расскажите мне подробности этого дела.
— Здесь, — начал Бликат, — тысяча триста двадцать один человек, которых можно рассматривать в качестве источников запасных органов. Еще семьсот настолько изменены планетой, что операции на них проводить бесполезно. Здесь попросту имперская тюрьма. Однако Совет отдал тайный приказ: применять наркотик для смягчения наказания.
Леди Иоанна подняла руку в знак скорби, продолжая смотреть на Леди Да.
— Вы люди — все еще может перемениться. С Империей покончено навсегда. Основной договор, по которому Совет капитулировал перед Империей тысячу лет назад, аннулирован. О вашем существовании просто никто не знал. Можем ли мы что-нибудь для вас сделать прямо сейчас?
— Мы уже не в состоянии покинуть планету из-за дромозом и этого вашего препарата, к которому пристрастились, — вступил в разговор Мерсер.
Бликат упал на колени.
— Чего ты хочешь? — спросила Леди Иоанна.
— Вот эти… — он указал на искалеченных детей, — убейте их. И…
— Продолжай.
— Я не могу убивать. Что мне с ними делать? — он вновь с мольбой указал на детей.
— Сберегите их.
— Не могу. У меня нет для них пищи.
— А препарат?
— Он смертелен, если его дать до того, как их обработает дромозома.
— Оказывается, все мы были глупцами, — рассмеялась Леди Иоанна. — Если наркотик действует только после укусов дромозом, то зачем же было делать тайну из него?
Леди Да обратилась к ней:
— Пусть их вынесут из укрытия. Я…
Она потеряла сознание. Мерсер едва успел подхватить ее.
— Вы достаточно натерпелись, — сказала женщина-посредник. — Звездолет уже выслан к вам. Персонал спутника будет арестован.
— Вы накажете врача, виновного во всем этом? — спросил Мерсер.
— Вы можете говорить об этом? Вы??!
— Я совершил зло и был наказан, почему же нельзя наказать преступника?
— Мы вылечим этого человека, и вас тоже, если это удастся.
Мерсер заплакал. Ему уже грезилась жизнь, другая, не похожая на этот кошмар. Потом, с трудом сдерживая слезы, он обратился к Леди Иоанне:
— Мне кажется, мы вряд ли сможем покинуть Шайоль.
Она повернулась к Бликату.
— Вы добрый. Дайте им максимальную дозу наркотика. Совет решит, что делать с вами. Кстати, безопасно ли роботам исследовать планету?
— Да.
Изображение посредницы исчезло.
Мерсер и Леди Да увидели, что глаза Бликата красны от слез.
Часы или столетья? Кто мог бы сосчитать время на Шайоле? Группа вернулась к привычной жизни. Только паузы между инъекциями стали короче.
5
К. Мур
Человек уже давно завоевал Вселенную. В этом нет сомнения. Когда-то, еще до египтян, в те седые времена, из которых доносится эхо полумифических тайн — Атлантида, My, — в те доисторические времена была эпоха в развитии цивилизации, когда люди, как и мы сегодня, строили города из стали, чтобы разместить в них свои космические корабли, когда они называли планеты своим родным языком, когда они слышали, как люди с Венеры называли их влажную планету «Жаардоль» на своем мягком, сладкозвучном, тягучем языке, когда они произносили гуттуральное «Ллаккдиц», подражая наречию жителей Марса, населяющих сухие равнины этой планеты. В этом невозможно усомниться. Человек уже давно завоевал Вселенную, и отголоски этого все звучат слабым эхом в мире, который забыл подлинный облик той цивилизации. Существует слишком много мифов и легенд, чтобы мы могли сомневаться в этом. Например, миф о Медузе не мог возникнуть на Земле. Это сказание о змееволосой Горгоне, которая превращала в камень каждого, кто посмеет взглянуть на нее, не может рассказывать о существе, которое жило на Земле. А те древние греки, которые рассказывали эту историю, видимо, вспомнили, полусознательно и почти не веря в нее, историю из доисторических времен о странном существе, происходящем с одной из отдаленных планет, на которую спустились когда-то их далекие предки.
— Шамбло! Шамбло! — Дикий истерический крик толпы раздавался в узких улочках Ландароля, а топот тяжелых сапог по красной шлаковой дороге звучал, как угрожающий аккомпанемент к нарастающему реву: — Шамбло! Шамбло!
Нортвест Смит услышал приближение толпы и спрятался в ближайшей дверной нише, положив предосторожности ради руку на приклад своей лучевой винтовки, и его бесцветные глаза сузились. Странные звуки не были чем-то необычным на улицах этой последней колонии землян на Марсе — нецивилизованного, грубого, маленького города, в котором могло произойти, что угодно, и очень часто происходило. Но Нортвест Смит, чье имя хорошо знали и уважали в каждом кабачке и на каждом диком пограничном посту на доброй дюжине диких планет, был, несмотря на это, осторожным человеком. Он прислонился спиной к стене и вынул пистолет, слушая приближение все нарастающего рева.
Вдруг в поле его зрения попала бегущая красная фигура, она неслась, петляя, как заяц, из одного убежища по узкой улице к другому. Это была девушка, смуглая девушка в разорванной одежде, ярко-красный цвет которой бросался в глаза. Она неслась, но в ее поспешном беге уже чувствовалась усталость, и он слышал с того места, где стоял, ее прерывистое дыхание. Когда она появилась, он увидел, как она остановилась, опершись рукой о стену, и дико озиралась, ища убежища. Она, по-видимому, не заметила его, так как когда рев толпы стал громче, а топот ног стал раздаваться так ясно, будто люди были уже на углу, она испустила отчаянный жалостный стон и прыгнула в нишу около него.
Когда она увидела его, высокого, с темной, продубленной кожей, с рукой на лучевом ружье, она тихо всхлипнула и упала к его ногам — перепуганный комок ярко-красной одежды и голого коричневого тела.
Смит не увидел ее лица, но перед ним была девушка, изящно сложенная, и ей угрожала опасность, и хотя он не пользовался славой рыцаря, что-то в этом безнадежном, отчаявшемся комке тронуло ту струну сочувствия к побежденному, которая есть в сердце каждого землянина, и он подтолкнул ее в угол позади себя и выхватил пистолет, когда передовая часть толпы вырвалась из-за угла.
Это была пестрая толпа, земляне и марсиане, несколько венерианцев, живущих в болотах, и неизвестные, безымянные жители неизвестных планет — типичный для Ландароля сброд.
Когда первые из толпы завернули за угол и увидели перед собой пустую улицу, то погоня приостановилась, и некоторые вышли из толпы и начали обыскивать дверные ниши по обеим сторонам улицы.
— Вы что-то ищете? — Циничный выкрик Смита перекрыл рев толпы.
Они оглянулись. Крик вдруг утих, пока они рассматривали то, что увидели перед собой — огромного землянина в кожаной одежде астронавта, полностью почерневшего под лучами диких солнц, так, что осталась только жуткая белизна бесцветных глаз на решительном, покрытом шрамами лице, твердой рукой сжимающего пистолет, а позади него — скрючившуюся, тяжело дышавшую девушку в ярко-красной одежде.
Самый решительный из толпы — коренастый землянин в разорванной в клочья кожаной одежде, с которой были сорваны нашивки дозорного — смотрел некоторое время на обоих со странным недоверчивым выражением лица, которое сменило выражение дикой радости и восторга охотника. Затем он испустил гортанный крик: — Шамбло! — и бросился вперед. Толпа, стоящая позади него, повторила этот клич — Шамбло! Шамбло! Шамбло! — и заревела опять.
Смит небрежно оперся о стенку, скрестив руки и положив пистолет на левое предплечье; казалось, что он не способен на быструю реакцию, но при первом же шаге, который сделал предводитель, его пистолет описал привычный полукруг, и ослепительный луч голубовато-белого огня выжег круг около его ног. Это был традиционный жест, и каждый из толпы понимал его значение. Предводитель попятился назад, и на мгновение воцарилось смятение, когда обе волны встретились и боролись друг с другом. Рот у Смита сжался зловещей линией, когда он следил за происходящим. Мужчина в изодранной униформе дозорного угрожающе поднял кулак и подошел вплотную к пограничной линии круга, в то время как толпа позади него колыхалась взад и вперед.
— Хочешь перейти эту линию? — спросил его Смит зловеще тихим голосом.
— Нам нужна эта девка!
— Тогда подойдите и возьмите ее! — Смит нагло усмехнулся ему в лицо. Он понимал, что это небезопасно, но его сопротивление не было таким уж безрассудным, как казалось. У него был богатый опыт, и он понимал поведение толпы, он видел, что они не жаждали его смерти. В толпе он не увидел оружия. Люди хотели схватить девушку из-за необъяснимой жажды крови, причину которой он не понимал, он чувствовал, что эта ярость не направлена на него. Возможно, начнется драка, но его жизнь была в безопасности. Если бы они хотели бороться с оружием, то давно бы вынули его. Поэтому Смит ухмыльнулся в лицо разъяренному мужчине и лениво облокотился о стену.
Толпа нетерпеливо колыхалась, позади своего самозванного предводителя, и снова стали раздаваться угрожающие голоса. Смит услышал стенания девушки у своих ног.
— Что вы намереваетесь с ней делать?
— Она Шамбло! Шамбло, дурак! Дай ей пинка, чтобы она вылетела сюда — а мы уж позаботимся о ней!
— Я сам позабочусь о ней! — сказал небрежно Смит.
— Говорю же тебе, она — Шамбло! Проклятье! Таких мы не оставляем в живых! Толкни ее к нам!
Но повторение этого имени не произвело на Смита никакого впечатления, а его природное упорство заметно усилилось, когда толпа придвинулась вплоть до пограничного круга и ее крики стали громче.
— Шамбло! Толкни ее сюда! Отдай нам Шамбло! Шамбло! Смит вдруг сменил свою небрежную позу, уперся ногами в землю и угрожающе поднял свой пистолет.
— Назад! — закричал он. — Она моя! Назад!
У него не было намерения выстрелить из лучевого ружья. Он теперь знал, что они не убьют его, если он первый не начнет стрелять, а он не собирался умирать ради какой-то девушки, жертвовать ради нее своей жизнью. Но он ожидал серьезной драки и инстинктивно готовился к ней, глядя на взволнованную толпу. К его удивлению, вдруг случилось такое, чего он ранее не видел. Услышав его упрямый ответ передние отшатнулись назад не в испуге, но с явным удивлением. Бывший дозорный сказал: — Тебе! Она принадлежит тебе? — таким голосом, в котором гнев сменился недоумением.
Смит встал, широко расставив ноги в сапогах перед съежившейся фигурой, и помахал пистолетом.
— Да! — сказал он. — И она будет моей! Отойдите назад!
Мужчина уставился на него, не сказав ни слова, и на его обветренном лице отразились ужас, отвращение и недоверие. Недоверие на миг победило, и он спросил:
— Тебе?
Смит упрямо кивнул.
Мужчина вдруг отступил, его поза выражала беспредельное презрение. Он махнул толпе рукой и громко сказал:
— Она принадлежит ему!
Напряжение в толпе упало, все замолчали, и презрительное выражение переходило с одного лица на другое.
Бывший дозорный плюнул на покрытую шлаком дорогу и равнодушно отвернулся.
— Ну и оставь ее себе! — крикнул он Смиту через плечо. Но пусть она не показывается в этом городе!
Смит смотрел, почти раскрыв рот и ничего не понимая, на презрительную реакцию толпы, которая уже начинала расходиться. В его голове все смешалось. Он не мог поверить, что такая кровожадная враждебность могла испариться в одно мгновение. И странное сочетание презрения и отвращения, которое он увидел на их лицах, смущало его еще больше. Ландароль нельзя было считать пуританским городом — ему и в голову не могло прийти, что его притязания на девушку могли вызвать всеобщее отвращение.
Нет, здесь было что-то, объяснявшееся более глубокими мотивами. Инстинктивное, внезапное отвращение возникло на лицах, которые он видел — это отвращение не было бы таким сильным, даже если бы он сознался в людоедстве или принадлежности к почитателям Фарола. И все покинули его так поспешно, как будто грех, который он совершил по незнанию, мог перейти и на них.
Улица опустела столь же быстро, как и наполнилась. Он увидел, как один стройный венерианец посмотрел на него через плечо и крикнул презрительно: «Шамбло!» — и это слово вызвало в его сознании новые соображения. — Шамбло! — Слово происходило, видимо, из французского языка. Достаточно странным было то, что оно звучало из уст венерианца или марсианина с сухих равнин, а тон, которым оно было произнесено, смущал его еще больше.
— Таких мы не оставляем в живых! — сказал бывший дозорный. Это напомнило ему что-то… одну строчку из одного древнего текста на его родном языке… «Вы не должны допустить, чтобы ведьма осталась в живых». Он усмехнулся про себя из-за сходства этих слов и в тот же миг вспомнил о девушке.
Она бесшумно встала. Он повернулся и взглянул на нее, снова положил на место свой пистолет, и лишь теперь взглянул на нее с любопытством, а затем стал рассматривать с той полной откровенностью, с которой иногда рассматривают что-то не принадлежащее к роду человеческому. Потому что она не была человеком. Это он понял с первого взгляда, хотя смуглое, красивое тело выглядело совершенно женским, а ярко-красную одежду, — он теперь видел, что она была из кожи, — она носила с той непринужденностью, которые были свойственны лишь немногим нечеловеческим существам. Он понял это, когда заглянул в ее глаза, и неприятный холод пробежал по его телу. Глаза были зелеными, как молодая трава, с вертикальными, как у кошки, зрачками, а в их глубине затаилось выражение темной, звериной мудрости — выражение животного, которое видит лучше, чем человек.
Ее лицо было лишено всякого волосяного покрова; ни бровей, ни ресниц — и он мог бы поклясться, что плоский ярко-красный тюрбан, которым была обвита ее голова, прикрывает лысину. На ногах и руках у нее было по четыре пальца, которые оканчивались круглыми когтями, способными втягиваться, как у кошки. Она провела языком по губам — тонким, плоским, розовым языком, таким же кошачьим, как и ее глаза — и с трудом заговорила. У него сложилось впечатление, что ее горло и язык не приспособлены для человеческой речи.
— Больше нет страха, — сказала она, и ее маленькие зубы оказались белыми и острыми, словно у котенка.
— Почему они гнались за тобой? — с любопытством спросил он. — Что ты натворила? Шамбло… это твое имя?
— Я… не говорить… твой язык, — сказала она, помедлив.
— Ну, попытайся хотя бы — я хочу знать. Почему они гнались за тобой? Ты можешь сейчас остаться на улице или тебе лучше укрыться где-нибудь в доме? Люди опасны.
— Я… идти с тобой. — Она сказала это с трудом.
— Говоришь мне ты! — ухмыльнулся Смит. — Кто ты? По-моему, ты выглядишь, как котенок.
— Шамбло. — Она произнесла это с грустью.
— Где ты живешь? Ты родом с Марса?
— Я приходить… издалека… из старого времени… из далекой страны…
— Подожди! — засмеялся Смит. — Ты говоришь что-то непонятное. Значит, ты не с Марса?
Она выпрямилась, подняв высоко голову в тюрбане, и в ее позе было что-то царственное.
— С Марса? — спросила она с презрением. — Мой народ… у вас нет такого слова. Ваш язык… очень трудный для меня…
— На каком же языке ты говоришь? Может быть, я знаю его.
Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза, и в ее взгляде была едва заметная насмешка, в этом он мог бы поклясться.
— Когда-нибудь… я… поговорю с тобой… на моем языке, — обещала она ему, и розовый язык быстро скользнул по губам быстрым и голодным движением. На красном тротуаре послышались приближающиеся шаги и перебили ответ Смита. Марсианин — житель сухих равнин, подошел, качаясь, распространяя запах сегир-виски, марки, которую изготовляли на Венере. Когда он увидел вспыхнувшие ярко-красные обрывки одежды девушки, он резким движением повернул голову, а когда его затуманенное сегиром сознание восприняло ее присутствие, он шатаясь зашагал к нише и заорал: — Шамбло, клянусь Фаролом! Шамбло! — при этом он вытянул руку, чтобы схватить ее. Смит с презрением отвел его руку в сторону. Пьяный отшатнулся назад и уставился на него горящими глазами.
— Твоя, да? — прохрипел он. — Хорошо! Приятного удовольствия!
И, как бывший дозорный, он тоже плюнул на тротуар и отвернулся, бормоча что-то на грубом языке сухих равнин.
Смит наблюдал за ним, как он поплелся дальше, и над его бесцветными глазами залегла морщина. Какое-то неприятное чувство овладело им.
— Идем! — сказал он девушке бесцеремонно. — Если так пойдет и дальше, то лучше уйти с улицы. Куда тебя проводить?
— С… тобой… — пробормотала она.
Он посмотрел в пустые, зеленые глаза. Эти постоянно меняющиеся зрачки смущали его, и в то же время у него было какое-то неопределенное ощущение, что этот животный взгляд представляет собой закрытый барьер, который мог открыться в любую минуту и показать глубочайшие пределы того неясного знания, какое он предполагал, глядя в ее глаза.
Он вновь резко сказал: — Тогда пойдем! — и вышел на улицу. Она семенила за ним на шаг или два поодаль, не стараясь поспеть за его размашистыми шагами, и хотя Смит двигался — как было известно многим от Венеры до спутников Юпитера тихо, как кошка, даже в сапогах астронавта, девушка кралась следом за ним будто тень, скользя по неровной дороге, и так бесшумно, что даже его легкие шаги были слышны на пустой улице.
Смит выбирал наименее оживленные улицы Ландароля и втайне благодарил своих безымянных богов, что его квартира находилась не очень далеко, так как немногие прохожие, что попадались им навстречу, отворачивались и смотрели на них с уже знакомым смешанным чувством, ужаса и презрения, которого он по-прежнему не понимал.
Комната, которую он снял, находилась в пансионе на окраине Ландароля. Он представлял собой в те времена примитивный лагерь колонистов и, по-видимому, не смог бы предоставить приезжим ничего лучшего, а дела Смита были не такого рода, чтобы их можно было разглашать. Он неоднократно жил и в худших местах и знал, что впредь не будет их чураться.
Никого не было видно, когда он вошел в дом, и девушка скользнула следом за ним вверх по лестнице и исчезла, как тень, за дверью, так что никто в доме ее не заметил. Смит закрыл дверь на замок, прислонился к ней своими широкими плечами и задумчиво принялся рассматривать девушку. Одним взглядом она охватила все, что было в комнате — неопрятную кровать, шатающийся стол, криво висевшее треснувшее зеркало на стене, некрашенные стулья — комната выглядела, как в любом поселении землян за пределами Земли. С одного взгляда она поняла его бедность и, не обращая на нее внимания, повернулась к окну, выглянула на миг из него, взглянув на низкие крыши и пустынный пейзаж позади них, на красный шлак в лучах предзакатного солнца.
— Ты можешь остаться здесь, — сказал он неожиданно, — пока я буду жить в городе. Я жду здесь друга, который приедет с Венеры. Ты уже ела?
— Да, — сказала девушка быстро. — Я… не нужно… еда….. некоторое время.
— Ну… — Смит огляделся в комнате. — Я вернусь сегодня вечером, но не знаю, когда. Ты можешь уйти или остаться здесь, как тебе заблагорассудится. Но лучше закрой дверь на замок.
И без дальнейших церемоний он оставил ее и ушел. Он услышал, как она повернула в замке ключ, и улыбнулся про себя. Он не думал, что увидит ее снова.
Он спустился вниз по лестнице и вышел на улицу, освещенную косыми лучами заходящего солнца, и в голове его роилось так много иных мыслей, что он вскоре забыл о смуглой девушке. О делах Смита в Ландароле, как и о большинстве его дел, лучше не говорить. Человек живет так, как его вынуждают обстоятельства, и опасная жизнь Смита проходила за гранью закона. Достаточно сказать, что в данный момент его чрезвычайно интересовали космодром и грузы, которые отправлялись на другие планеты, а друг, которого он ждал, был Джерол, венерианец, тот самый, который в своем маленьком юрком космическом корабле «Дева» носился стрелой из одного конца Вселенной в другой, открыто издеваясь над скоростью патрульных кораблей и оставляя своих преследователей трепыхаться в океане Космоса. Смит, Джерол и «Дева» составляли триаду, которая уже давно заставляла ломать голову руководителей патрульной службы и стоила им немало седых волос, и когда Смит в тот вечер покидал свой пансион, будущее казалось ему весьма заманчивым.
Ночью в Ландароле творилось черт знает что, как и в других лагерях на всех планетах, где жили люди с Земли, и, когда Смит подходил к центру по улицам, на которых уже зажглись огни, веселье было в разгаре. Зачем он шел туда, нас не касается. Он смешался с толпой в том месте, где огни горели ярче всего и где слышалось постукивание жетонов из слоновой кости и позвякивание серебра, а красный сегир заманчиво клокотал, выливаясь из черных венерианских бутылок. Поздно ночью Смит плелся домой, сопровождаемый лишь спутниками Марса, и вполне понятно, что улица время от времени качалась у него под ногами. Даже Смит не мог стоять твердо на ногах, если пил красный сегир в каждом баре от «Марслама» до «Нью-Чикаго».
Но он проделал обратный путь лишь с незначительными затруднениями и целые пять минут искал свой ключ, пока не вспомнил, что оставил его в замочной скважине для девушки.
Он постучал. За дверью не было слышно шума шагов, но немного спустя щелкнул замок и дверь открылась. Девушка бесшумно отступила назад, когда он входил, и заняла свое любимое место у окна: опершись на карниз, она четко выделялась на фоне звездного неба. В комнате было темно.
— Но это безумие! — воскликнула женщина. — Вы на службе у императора?
— Милая, я сама была императрицей, — усмехнулась Леди Да. — Здесь же все мы в роли подопытных кроликов. Посмотрите на людей, оставшихся на равнине.
Изображение женщины-посредника переместилось к ближайшей группе людей. Через несколько минут оно вернулось в помещение.
— Меня зовут Леди Иоанна. Прошу простить меня, я не знала всего этого. Хотя я ведь являюсь членом Совета Посредников. Обе женщины внимательно посмотрели друг на друга.
— Проведите расследование, — первой нарушила возникшую паузу Леди Да, — и, пожалуйста, удостойте нас смерти. Кстати, что вы знаете о суперконданине?
— Это тайна Совета Посредников! — вскричал Бликат.
— Я же вхожу в Совет, — усмехнулась Леди Иоанна. — Но я даже не могла предположить, что кто-нибудь сумеет уцелеть на этой планете. Я слышала только о хирургических запасниках. Но кто посмел так поступить с детьми? Бликат вышел вперед.
— За все, что происходит на этой планете, отвечаю я!
— Но вы не человек, вы — корова.
— Точнее, бык. Моя семья — на Земле, в холодильнике. Своей тысячелетней службой я зарабатываю им свободу. Вы знаете секретные правила этой планеты?
Леди Иоанна распорядилась:
— Поменьше говорите о наркотиках, лучше расскажите мне подробности этого дела.
— Здесь, — начал Бликат, — тысяча триста двадцать один человек, которых можно рассматривать в качестве источников запасных органов. Еще семьсот настолько изменены планетой, что операции на них проводить бесполезно. Здесь попросту имперская тюрьма. Однако Совет отдал тайный приказ: применять наркотик для смягчения наказания.
Леди Иоанна подняла руку в знак скорби, продолжая смотреть на Леди Да.
— Вы люди — все еще может перемениться. С Империей покончено навсегда. Основной договор, по которому Совет капитулировал перед Империей тысячу лет назад, аннулирован. О вашем существовании просто никто не знал. Можем ли мы что-нибудь для вас сделать прямо сейчас?
— Мы уже не в состоянии покинуть планету из-за дромозом и этого вашего препарата, к которому пристрастились, — вступил в разговор Мерсер.
Бликат упал на колени.
— Чего ты хочешь? — спросила Леди Иоанна.
— Вот эти… — он указал на искалеченных детей, — убейте их. И…
— Продолжай.
— Я не могу убивать. Что мне с ними делать? — он вновь с мольбой указал на детей.
— Сберегите их.
— Не могу. У меня нет для них пищи.
— А препарат?
— Он смертелен, если его дать до того, как их обработает дромозома.
— Оказывается, все мы были глупцами, — рассмеялась Леди Иоанна. — Если наркотик действует только после укусов дромозом, то зачем же было делать тайну из него?
Леди Да обратилась к ней:
— Пусть их вынесут из укрытия. Я…
Она потеряла сознание. Мерсер едва успел подхватить ее.
— Вы достаточно натерпелись, — сказала женщина-посредник. — Звездолет уже выслан к вам. Персонал спутника будет арестован.
— Вы накажете врача, виновного во всем этом? — спросил Мерсер.
— Вы можете говорить об этом? Вы??!
— Я совершил зло и был наказан, почему же нельзя наказать преступника?
— Мы вылечим этого человека, и вас тоже, если это удастся.
Мерсер заплакал. Ему уже грезилась жизнь, другая, не похожая на этот кошмар. Потом, с трудом сдерживая слезы, он обратился к Леди Иоанне:
— Мне кажется, мы вряд ли сможем покинуть Шайоль.
Она повернулась к Бликату.
— Вы добрый. Дайте им максимальную дозу наркотика. Совет решит, что делать с вами. Кстати, безопасно ли роботам исследовать планету?
— Да.
Изображение посредницы исчезло.
Мерсер и Леди Да увидели, что глаза Бликата красны от слез.
Часы или столетья? Кто мог бы сосчитать время на Шайоле? Группа вернулась к привычной жизни. Только паузы между инъекциями стали короче.
5
И вот настал долгожданный день.
Разверзлось небо. На Шайоль садились корабли, и из них выходили люди. «Люди» были на самом деле роботами с голографическими изображениями лиц людей, находящиеся на других планетах. Они быстро собрали все группы людей в одном месте. Когда это было сделано, Мерсер услышал знакомый голос Леди Иоанны:
— Сделайте так, чтобы меня видели все! — приказала она сначала.
Изображение увеличилось в пять раз.
— Разбудите всех!
Роботы стали обрызгивать спящих какой-то жидкостью. Мерсер почувствовал, что его разум проясняется.
— Слушайте решение Совета Посредников о планете Шайоль!
Во-первых. Производство трансплантантов будет продолжаться. Здесь останутся части тел для этого. Люди и андроиды здесь больше находиться не будут.
Во-вторых. Бликат по прибытии домой получит награду в размере двойной премии.
— Нет!! — закричал Бликат. — Я хочу закончить свою работу.
Заключенные, сохранившие мозг, внимательно слушали. Остальные по-прежнему упорно пытались закопаться в песок, но роботы столь же упорно вытаскивали их на поверхность.
— В-третьих. Все лица, разум которых не поддается лечению, будут подвергнуты отсечению головы. Их тела останутся тут для производства трансплантанта, а головы будут умерщвлены при помощи сверхдозы наркотика.
В-четвертых. Установлено, что дети являются последними наследниками трона Империи и сосланы сюда для предотвращения попыток реставрации императорской власти. Врачи выполняли приказ. Они будут подвергнуты стиранию памяти, чтобы в будущем не стыдились совершенного.
— Несправедливо! — воскликнул получеловек.
— В-пятых. Мы предлагаем вам планету, где вы сможете жить. Она гораздо красивее и удобнее Шайоля. И конечно, дромозом там нет.
При этих словах толпа заволновалась. Узники начали кричать и даже ругаться. Всем хотелось получить укол, и если для этого требовалось остаться на Шайоле, все они были согласны.
— Вопросы? — сказала Леди Иоанна.
— Дадут ли нам взамен уколов шлемы?
— Да.
— Разрешат ли нам вступать в брак? — Это спросила Леди Да.
— Не знаю, — ответила Леди Иоанна. — Но почему бы и нет…
— Я хочу обвенчаться с ним, — Леди Да обняла Мерсера.
Мерсер решил, что все это нелепо. Но он был счастлив сейчас и не стал возражать.
Роботы начали разделять людей на две группы. Одна должна была отправиться в новый мир, другие готовились получить последние почести.
Бликат, бросив всех остальных, торопился со своей бутылью к «человеку-горе» Альварецу, чтобы при помощи гигантской дозы наркотика удостоить его блаженства.
Леди Да обняла Мерсера и запечатлела на его губах ласковый неумелый поцелуй. Это был первый и последний поцелуй на Шайоле.
Разверзлось небо. На Шайоль садились корабли, и из них выходили люди. «Люди» были на самом деле роботами с голографическими изображениями лиц людей, находящиеся на других планетах. Они быстро собрали все группы людей в одном месте. Когда это было сделано, Мерсер услышал знакомый голос Леди Иоанны:
— Сделайте так, чтобы меня видели все! — приказала она сначала.
Изображение увеличилось в пять раз.
— Разбудите всех!
Роботы стали обрызгивать спящих какой-то жидкостью. Мерсер почувствовал, что его разум проясняется.
— Слушайте решение Совета Посредников о планете Шайоль!
Во-первых. Производство трансплантантов будет продолжаться. Здесь останутся части тел для этого. Люди и андроиды здесь больше находиться не будут.
Во-вторых. Бликат по прибытии домой получит награду в размере двойной премии.
— Нет!! — закричал Бликат. — Я хочу закончить свою работу.
Заключенные, сохранившие мозг, внимательно слушали. Остальные по-прежнему упорно пытались закопаться в песок, но роботы столь же упорно вытаскивали их на поверхность.
— В-третьих. Все лица, разум которых не поддается лечению, будут подвергнуты отсечению головы. Их тела останутся тут для производства трансплантанта, а головы будут умерщвлены при помощи сверхдозы наркотика.
В-четвертых. Установлено, что дети являются последними наследниками трона Империи и сосланы сюда для предотвращения попыток реставрации императорской власти. Врачи выполняли приказ. Они будут подвергнуты стиранию памяти, чтобы в будущем не стыдились совершенного.
— Несправедливо! — воскликнул получеловек.
— В-пятых. Мы предлагаем вам планету, где вы сможете жить. Она гораздо красивее и удобнее Шайоля. И конечно, дромозом там нет.
При этих словах толпа заволновалась. Узники начали кричать и даже ругаться. Всем хотелось получить укол, и если для этого требовалось остаться на Шайоле, все они были согласны.
— Вопросы? — сказала Леди Иоанна.
— Дадут ли нам взамен уколов шлемы?
— Да.
— Разрешат ли нам вступать в брак? — Это спросила Леди Да.
— Не знаю, — ответила Леди Иоанна. — Но почему бы и нет…
— Я хочу обвенчаться с ним, — Леди Да обняла Мерсера.
Мерсер решил, что все это нелепо. Но он был счастлив сейчас и не стал возражать.
Роботы начали разделять людей на две группы. Одна должна была отправиться в новый мир, другие готовились получить последние почести.
Бликат, бросив всех остальных, торопился со своей бутылью к «человеку-горе» Альварецу, чтобы при помощи гигантской дозы наркотика удостоить его блаженства.
Леди Да обняла Мерсера и запечатлела на его губах ласковый неумелый поцелуй. Это был первый и последний поцелуй на Шайоле.
К. Мур
ШАМБЛО
Перевод с англ. В.Портянниковой
— Шамбло! Шамбло! — Дикий истерический крик толпы раздавался в узких улочках Ландароля, а топот тяжелых сапог по красной шлаковой дороге звучал, как угрожающий аккомпанемент к нарастающему реву: — Шамбло! Шамбло!
Нортвест Смит услышал приближение толпы и спрятался в ближайшей дверной нише, положив предосторожности ради руку на приклад своей лучевой винтовки, и его бесцветные глаза сузились. Странные звуки не были чем-то необычным на улицах этой последней колонии землян на Марсе — нецивилизованного, грубого, маленького города, в котором могло произойти, что угодно, и очень часто происходило. Но Нортвест Смит, чье имя хорошо знали и уважали в каждом кабачке и на каждом диком пограничном посту на доброй дюжине диких планет, был, несмотря на это, осторожным человеком. Он прислонился спиной к стене и вынул пистолет, слушая приближение все нарастающего рева.
Вдруг в поле его зрения попала бегущая красная фигура, она неслась, петляя, как заяц, из одного убежища по узкой улице к другому. Это была девушка, смуглая девушка в разорванной одежде, ярко-красный цвет которой бросался в глаза. Она неслась, но в ее поспешном беге уже чувствовалась усталость, и он слышал с того места, где стоял, ее прерывистое дыхание. Когда она появилась, он увидел, как она остановилась, опершись рукой о стену, и дико озиралась, ища убежища. Она, по-видимому, не заметила его, так как когда рев толпы стал громче, а топот ног стал раздаваться так ясно, будто люди были уже на углу, она испустила отчаянный жалостный стон и прыгнула в нишу около него.
Когда она увидела его, высокого, с темной, продубленной кожей, с рукой на лучевом ружье, она тихо всхлипнула и упала к его ногам — перепуганный комок ярко-красной одежды и голого коричневого тела.
Смит не увидел ее лица, но перед ним была девушка, изящно сложенная, и ей угрожала опасность, и хотя он не пользовался славой рыцаря, что-то в этом безнадежном, отчаявшемся комке тронуло ту струну сочувствия к побежденному, которая есть в сердце каждого землянина, и он подтолкнул ее в угол позади себя и выхватил пистолет, когда передовая часть толпы вырвалась из-за угла.
Это была пестрая толпа, земляне и марсиане, несколько венерианцев, живущих в болотах, и неизвестные, безымянные жители неизвестных планет — типичный для Ландароля сброд.
Когда первые из толпы завернули за угол и увидели перед собой пустую улицу, то погоня приостановилась, и некоторые вышли из толпы и начали обыскивать дверные ниши по обеим сторонам улицы.
— Вы что-то ищете? — Циничный выкрик Смита перекрыл рев толпы.
Они оглянулись. Крик вдруг утих, пока они рассматривали то, что увидели перед собой — огромного землянина в кожаной одежде астронавта, полностью почерневшего под лучами диких солнц, так, что осталась только жуткая белизна бесцветных глаз на решительном, покрытом шрамами лице, твердой рукой сжимающего пистолет, а позади него — скрючившуюся, тяжело дышавшую девушку в ярко-красной одежде.
Самый решительный из толпы — коренастый землянин в разорванной в клочья кожаной одежде, с которой были сорваны нашивки дозорного — смотрел некоторое время на обоих со странным недоверчивым выражением лица, которое сменило выражение дикой радости и восторга охотника. Затем он испустил гортанный крик: — Шамбло! — и бросился вперед. Толпа, стоящая позади него, повторила этот клич — Шамбло! Шамбло! Шамбло! — и заревела опять.
Смит небрежно оперся о стенку, скрестив руки и положив пистолет на левое предплечье; казалось, что он не способен на быструю реакцию, но при первом же шаге, который сделал предводитель, его пистолет описал привычный полукруг, и ослепительный луч голубовато-белого огня выжег круг около его ног. Это был традиционный жест, и каждый из толпы понимал его значение. Предводитель попятился назад, и на мгновение воцарилось смятение, когда обе волны встретились и боролись друг с другом. Рот у Смита сжался зловещей линией, когда он следил за происходящим. Мужчина в изодранной униформе дозорного угрожающе поднял кулак и подошел вплотную к пограничной линии круга, в то время как толпа позади него колыхалась взад и вперед.
— Хочешь перейти эту линию? — спросил его Смит зловеще тихим голосом.
— Нам нужна эта девка!
— Тогда подойдите и возьмите ее! — Смит нагло усмехнулся ему в лицо. Он понимал, что это небезопасно, но его сопротивление не было таким уж безрассудным, как казалось. У него был богатый опыт, и он понимал поведение толпы, он видел, что они не жаждали его смерти. В толпе он не увидел оружия. Люди хотели схватить девушку из-за необъяснимой жажды крови, причину которой он не понимал, он чувствовал, что эта ярость не направлена на него. Возможно, начнется драка, но его жизнь была в безопасности. Если бы они хотели бороться с оружием, то давно бы вынули его. Поэтому Смит ухмыльнулся в лицо разъяренному мужчине и лениво облокотился о стену.
Толпа нетерпеливо колыхалась, позади своего самозванного предводителя, и снова стали раздаваться угрожающие голоса. Смит услышал стенания девушки у своих ног.
— Что вы намереваетесь с ней делать?
— Она Шамбло! Шамбло, дурак! Дай ей пинка, чтобы она вылетела сюда — а мы уж позаботимся о ней!
— Я сам позабочусь о ней! — сказал небрежно Смит.
— Говорю же тебе, она — Шамбло! Проклятье! Таких мы не оставляем в живых! Толкни ее к нам!
Но повторение этого имени не произвело на Смита никакого впечатления, а его природное упорство заметно усилилось, когда толпа придвинулась вплоть до пограничного круга и ее крики стали громче.
— Шамбло! Толкни ее сюда! Отдай нам Шамбло! Шамбло! Смит вдруг сменил свою небрежную позу, уперся ногами в землю и угрожающе поднял свой пистолет.
— Назад! — закричал он. — Она моя! Назад!
У него не было намерения выстрелить из лучевого ружья. Он теперь знал, что они не убьют его, если он первый не начнет стрелять, а он не собирался умирать ради какой-то девушки, жертвовать ради нее своей жизнью. Но он ожидал серьезной драки и инстинктивно готовился к ней, глядя на взволнованную толпу. К его удивлению, вдруг случилось такое, чего он ранее не видел. Услышав его упрямый ответ передние отшатнулись назад не в испуге, но с явным удивлением. Бывший дозорный сказал: — Тебе! Она принадлежит тебе? — таким голосом, в котором гнев сменился недоумением.
Смит встал, широко расставив ноги в сапогах перед съежившейся фигурой, и помахал пистолетом.
— Да! — сказал он. — И она будет моей! Отойдите назад!
Мужчина уставился на него, не сказав ни слова, и на его обветренном лице отразились ужас, отвращение и недоверие. Недоверие на миг победило, и он спросил:
— Тебе?
Смит упрямо кивнул.
Мужчина вдруг отступил, его поза выражала беспредельное презрение. Он махнул толпе рукой и громко сказал:
— Она принадлежит ему!
Напряжение в толпе упало, все замолчали, и презрительное выражение переходило с одного лица на другое.
Бывший дозорный плюнул на покрытую шлаком дорогу и равнодушно отвернулся.
— Ну и оставь ее себе! — крикнул он Смиту через плечо. Но пусть она не показывается в этом городе!
Смит смотрел, почти раскрыв рот и ничего не понимая, на презрительную реакцию толпы, которая уже начинала расходиться. В его голове все смешалось. Он не мог поверить, что такая кровожадная враждебность могла испариться в одно мгновение. И странное сочетание презрения и отвращения, которое он увидел на их лицах, смущало его еще больше. Ландароль нельзя было считать пуританским городом — ему и в голову не могло прийти, что его притязания на девушку могли вызвать всеобщее отвращение.
Нет, здесь было что-то, объяснявшееся более глубокими мотивами. Инстинктивное, внезапное отвращение возникло на лицах, которые он видел — это отвращение не было бы таким сильным, даже если бы он сознался в людоедстве или принадлежности к почитателям Фарола. И все покинули его так поспешно, как будто грех, который он совершил по незнанию, мог перейти и на них.
Улица опустела столь же быстро, как и наполнилась. Он увидел, как один стройный венерианец посмотрел на него через плечо и крикнул презрительно: «Шамбло!» — и это слово вызвало в его сознании новые соображения. — Шамбло! — Слово происходило, видимо, из французского языка. Достаточно странным было то, что оно звучало из уст венерианца или марсианина с сухих равнин, а тон, которым оно было произнесено, смущал его еще больше.
— Таких мы не оставляем в живых! — сказал бывший дозорный. Это напомнило ему что-то… одну строчку из одного древнего текста на его родном языке… «Вы не должны допустить, чтобы ведьма осталась в живых». Он усмехнулся про себя из-за сходства этих слов и в тот же миг вспомнил о девушке.
Она бесшумно встала. Он повернулся и взглянул на нее, снова положил на место свой пистолет, и лишь теперь взглянул на нее с любопытством, а затем стал рассматривать с той полной откровенностью, с которой иногда рассматривают что-то не принадлежащее к роду человеческому. Потому что она не была человеком. Это он понял с первого взгляда, хотя смуглое, красивое тело выглядело совершенно женским, а ярко-красную одежду, — он теперь видел, что она была из кожи, — она носила с той непринужденностью, которые были свойственны лишь немногим нечеловеческим существам. Он понял это, когда заглянул в ее глаза, и неприятный холод пробежал по его телу. Глаза были зелеными, как молодая трава, с вертикальными, как у кошки, зрачками, а в их глубине затаилось выражение темной, звериной мудрости — выражение животного, которое видит лучше, чем человек.
Ее лицо было лишено всякого волосяного покрова; ни бровей, ни ресниц — и он мог бы поклясться, что плоский ярко-красный тюрбан, которым была обвита ее голова, прикрывает лысину. На ногах и руках у нее было по четыре пальца, которые оканчивались круглыми когтями, способными втягиваться, как у кошки. Она провела языком по губам — тонким, плоским, розовым языком, таким же кошачьим, как и ее глаза — и с трудом заговорила. У него сложилось впечатление, что ее горло и язык не приспособлены для человеческой речи.
— Больше нет страха, — сказала она, и ее маленькие зубы оказались белыми и острыми, словно у котенка.
— Почему они гнались за тобой? — с любопытством спросил он. — Что ты натворила? Шамбло… это твое имя?
— Я… не говорить… твой язык, — сказала она, помедлив.
— Ну, попытайся хотя бы — я хочу знать. Почему они гнались за тобой? Ты можешь сейчас остаться на улице или тебе лучше укрыться где-нибудь в доме? Люди опасны.
— Я… идти с тобой. — Она сказала это с трудом.
— Говоришь мне ты! — ухмыльнулся Смит. — Кто ты? По-моему, ты выглядишь, как котенок.
— Шамбло. — Она произнесла это с грустью.
— Где ты живешь? Ты родом с Марса?
— Я приходить… издалека… из старого времени… из далекой страны…
— Подожди! — засмеялся Смит. — Ты говоришь что-то непонятное. Значит, ты не с Марса?
Она выпрямилась, подняв высоко голову в тюрбане, и в ее позе было что-то царственное.
— С Марса? — спросила она с презрением. — Мой народ… у вас нет такого слова. Ваш язык… очень трудный для меня…
— На каком же языке ты говоришь? Может быть, я знаю его.
Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза, и в ее взгляде была едва заметная насмешка, в этом он мог бы поклясться.
— Когда-нибудь… я… поговорю с тобой… на моем языке, — обещала она ему, и розовый язык быстро скользнул по губам быстрым и голодным движением. На красном тротуаре послышались приближающиеся шаги и перебили ответ Смита. Марсианин — житель сухих равнин, подошел, качаясь, распространяя запах сегир-виски, марки, которую изготовляли на Венере. Когда он увидел вспыхнувшие ярко-красные обрывки одежды девушки, он резким движением повернул голову, а когда его затуманенное сегиром сознание восприняло ее присутствие, он шатаясь зашагал к нише и заорал: — Шамбло, клянусь Фаролом! Шамбло! — при этом он вытянул руку, чтобы схватить ее. Смит с презрением отвел его руку в сторону. Пьяный отшатнулся назад и уставился на него горящими глазами.
— Твоя, да? — прохрипел он. — Хорошо! Приятного удовольствия!
И, как бывший дозорный, он тоже плюнул на тротуар и отвернулся, бормоча что-то на грубом языке сухих равнин.
Смит наблюдал за ним, как он поплелся дальше, и над его бесцветными глазами залегла морщина. Какое-то неприятное чувство овладело им.
— Идем! — сказал он девушке бесцеремонно. — Если так пойдет и дальше, то лучше уйти с улицы. Куда тебя проводить?
— С… тобой… — пробормотала она.
Он посмотрел в пустые, зеленые глаза. Эти постоянно меняющиеся зрачки смущали его, и в то же время у него было какое-то неопределенное ощущение, что этот животный взгляд представляет собой закрытый барьер, который мог открыться в любую минуту и показать глубочайшие пределы того неясного знания, какое он предполагал, глядя в ее глаза.
Он вновь резко сказал: — Тогда пойдем! — и вышел на улицу. Она семенила за ним на шаг или два поодаль, не стараясь поспеть за его размашистыми шагами, и хотя Смит двигался — как было известно многим от Венеры до спутников Юпитера тихо, как кошка, даже в сапогах астронавта, девушка кралась следом за ним будто тень, скользя по неровной дороге, и так бесшумно, что даже его легкие шаги были слышны на пустой улице.
Смит выбирал наименее оживленные улицы Ландароля и втайне благодарил своих безымянных богов, что его квартира находилась не очень далеко, так как немногие прохожие, что попадались им навстречу, отворачивались и смотрели на них с уже знакомым смешанным чувством, ужаса и презрения, которого он по-прежнему не понимал.
Комната, которую он снял, находилась в пансионе на окраине Ландароля. Он представлял собой в те времена примитивный лагерь колонистов и, по-видимому, не смог бы предоставить приезжим ничего лучшего, а дела Смита были не такого рода, чтобы их можно было разглашать. Он неоднократно жил и в худших местах и знал, что впредь не будет их чураться.
Никого не было видно, когда он вошел в дом, и девушка скользнула следом за ним вверх по лестнице и исчезла, как тень, за дверью, так что никто в доме ее не заметил. Смит закрыл дверь на замок, прислонился к ней своими широкими плечами и задумчиво принялся рассматривать девушку. Одним взглядом она охватила все, что было в комнате — неопрятную кровать, шатающийся стол, криво висевшее треснувшее зеркало на стене, некрашенные стулья — комната выглядела, как в любом поселении землян за пределами Земли. С одного взгляда она поняла его бедность и, не обращая на нее внимания, повернулась к окну, выглянула на миг из него, взглянув на низкие крыши и пустынный пейзаж позади них, на красный шлак в лучах предзакатного солнца.
— Ты можешь остаться здесь, — сказал он неожиданно, — пока я буду жить в городе. Я жду здесь друга, который приедет с Венеры. Ты уже ела?
— Да, — сказала девушка быстро. — Я… не нужно… еда….. некоторое время.
— Ну… — Смит огляделся в комнате. — Я вернусь сегодня вечером, но не знаю, когда. Ты можешь уйти или остаться здесь, как тебе заблагорассудится. Но лучше закрой дверь на замок.
И без дальнейших церемоний он оставил ее и ушел. Он услышал, как она повернула в замке ключ, и улыбнулся про себя. Он не думал, что увидит ее снова.
Он спустился вниз по лестнице и вышел на улицу, освещенную косыми лучами заходящего солнца, и в голове его роилось так много иных мыслей, что он вскоре забыл о смуглой девушке. О делах Смита в Ландароле, как и о большинстве его дел, лучше не говорить. Человек живет так, как его вынуждают обстоятельства, и опасная жизнь Смита проходила за гранью закона. Достаточно сказать, что в данный момент его чрезвычайно интересовали космодром и грузы, которые отправлялись на другие планеты, а друг, которого он ждал, был Джерол, венерианец, тот самый, который в своем маленьком юрком космическом корабле «Дева» носился стрелой из одного конца Вселенной в другой, открыто издеваясь над скоростью патрульных кораблей и оставляя своих преследователей трепыхаться в океане Космоса. Смит, Джерол и «Дева» составляли триаду, которая уже давно заставляла ломать голову руководителей патрульной службы и стоила им немало седых волос, и когда Смит в тот вечер покидал свой пансион, будущее казалось ему весьма заманчивым.
Ночью в Ландароле творилось черт знает что, как и в других лагерях на всех планетах, где жили люди с Земли, и, когда Смит подходил к центру по улицам, на которых уже зажглись огни, веселье было в разгаре. Зачем он шел туда, нас не касается. Он смешался с толпой в том месте, где огни горели ярче всего и где слышалось постукивание жетонов из слоновой кости и позвякивание серебра, а красный сегир заманчиво клокотал, выливаясь из черных венерианских бутылок. Поздно ночью Смит плелся домой, сопровождаемый лишь спутниками Марса, и вполне понятно, что улица время от времени качалась у него под ногами. Даже Смит не мог стоять твердо на ногах, если пил красный сегир в каждом баре от «Марслама» до «Нью-Чикаго».
Но он проделал обратный путь лишь с незначительными затруднениями и целые пять минут искал свой ключ, пока не вспомнил, что оставил его в замочной скважине для девушки.
Он постучал. За дверью не было слышно шума шагов, но немного спустя щелкнул замок и дверь открылась. Девушка бесшумно отступила назад, когда он входил, и заняла свое любимое место у окна: опершись на карниз, она четко выделялась на фоне звездного неба. В комнате было темно.