Страница:
Судья Ди самозабвенно катался в траве, то хватая когтями, то на миг отпуская белый клочок обгорелой по краям бумажки. Котенок – да и только!
Баг невольно улыбнулся хвостатому другу, подошел.
– Все, все, кончай это, выброси дрянь, нам пора!
Кот, лежа на спине, замер на мгновение, зажав игрушку между лап, посмотрел на Бага. Потом вскочил на лапы и тряхнул хвостом.
– Погоди-ка… – озноб внезапного узнавания пробежал по спине, Баг нагнулся, поднял клочок – Судья Ди тут же плюхнулся обратно в траву, поднял лапу: будем играть?
Баг расправил обгорелые края.
«… велеваю есаулу Крю… » – прочитал он.
Это был кусочек отрывной части [54]того самого распоряжения, которое коварно подсунул ему под печать Максим Крюк.
Богдан и Баг
Дубравинский тракт,
Москитово,
Баг невольно улыбнулся хвостатому другу, подошел.
– Все, все, кончай это, выброси дрянь, нам пора!
Кот, лежа на спине, замер на мгновение, зажав игрушку между лап, посмотрел на Бага. Потом вскочил на лапы и тряхнул хвостом.
– Погоди-ка… – озноб внезапного узнавания пробежал по спине, Баг нагнулся, поднял клочок – Судья Ди тут же плюхнулся обратно в траву, поднял лапу: будем играть?
Баг расправил обгорелые края.
«… велеваю есаулу Крю… » – прочитал он.
Это был кусочек отрывной части [54]того самого распоряжения, которое коварно подсунул ему под печать Максим Крюк.
Богдан и Баг
Дубравинский тракт,
23-й день восьмого месяца, средница,
раннее утро
Нельзя сказать, чтобы это утро было для Богдана столь же безоблачным, каким оно казалось его напарнику – хотя Жанна довольно легко восприняла его осторожную просьбу говорить по телефону до его возвращения трагическим голосом и всем интересующимся кратенько и с подобающими всхлипами отвечать, что Багатур Лобо погиб. Ему почти не пришлось ничего ей объяснять: Жанна опять вспомнила про микрофон, который она некогда столь удачно приколола к одежде Ландсбергиса; «Ну да, что-то в этом роде, любимая», – промямлил правдивый Богдан, но, увидев озорные огоньки в ее глазах, немного успокоился; он не любил врать. Правда, Жанна тут же с тревогой спросила: «А Стася знает?» – «Знает», – отвечал минфа, торопясь к выходу: пора было играть роль человека, удрученного смертью друга.
Уже в повозке его застиг звонок шилана Алимагомедова. Встревоженный начальник Бага хотел знать, как это случилось.
– Все в порядке, Редедя Пересветович, – успокоил его Баг. – С ланчжуном Лобо все в порядке.
– Тогда к чему все это? – В голосе Алимагомедова слышалось откровенное раздражение. – Что происходит?
– Позвольте ему доложить вам лично, – мягко попросил Богдан. – Это не займет много времени. Я беру всю ответственность на себя и обещаю вам, что во второй половине дня вы получите от нас обоих самые полные разъяснения.
Но телевизор смотрели многие – были еще звонки: от Антона Чу, который, деликатно покашливая, поинтересовался, где находится тело погибшего, потому как в соответствующем помещении Управления он его не обнаружил; от старшего вэйбина Якова Чжана, совершенно удрученного гибелью любимого начальника: Яков чуть не плакал; совершенно неожиданно позвонил из Асланiва Олежень Фочикян – деятельный и дотошный журналист приложил массу усилий, чтобы связаться с Богданом; он звонил уже в Управление, там ему ничего толком не сказали… Богдан отделывался от звонивших как умел. Ему было стыдно, и он нешуточно рассердился на Бага: столько хороших людей были искренне огорчены известием, которое им преподнес утренний выпуск новостей! Эти люди переживали, недоумевали, беспокоились… Богдан стал злиться на себя – что согласился с планом друга, позволил все это, допустил… «Господи, прости… » – подумал он горестно, а потом вдруг ясно вспомнил боярина Ртищева, его сломленную горем, безутешную вдову, пустые глаза спятившего боярина ад-Дина… Сколько еще может случиться горя из-за какого-то, как выражается Баг, скорпиона, если немедленно, сегодня же, сейчас же не пресечь его человековредную деятельность?!
А завтрашнее голосование?
«Ничего, – думал Богдан, до боли в пальцах стискивая руль „хиуса“, – ничего… Все правильно. Или сегодня – или…» О том, что будет, если сегодня им с напарником не удастся положить конец этому делу, он ужасался думать.
В Управление Богдан заезжать не стал: это было выше его сил. Еще и там ему станут выражать соболезнования и неосмысленно допытываться, как же такое могло произойти…
Вместо этого он, то посвистывая сквозь зубы, то рассеянно напевая вполголоса, бесцельно колесил по оживленным улицам безмятежной Александрии, время от времени взглядывая осторожно в зеркальце заднего вида, и, насколько умел, проверял, не следует ли за ним неотрывно какая-нибудь повозка «Лес дремучий снегами покрыт… На посту пограничник стоит. Ночь темна, и кругом тишина – спит любимая наша страна…»
Он остановился пару раз у каких-то лавок, в одной купил совершенно не нужные ему бумажные салфетки с изображением бога долголетия Шоу-сина, а в другой, повинуясь неосознанному порыву, приобрел бутылку особого московского эрготоу – шестидесятипятиградусного; попросил лавочника завернуть покупку в плотную бумагу и, помахивая свертком, вернулся к «хиусу».
Хвоста не было.
Кажется.
Рука сама тянулась к карману ветровки за трубкой – позвонить Багу.
Другой карман оттягивал табельный пистолет. Ощущение было не из привычных – Богдан редко носил оружие при себе. Но… что-то в этом было, что-то такое… большая уверенность, что ли, защищенность? Тьфу ты, до чего дошел!
«Ничего, – подумал Богдан сызнова, положив руку на холодную рукоятку, – ничего… Уже скоро».
Он отключил телефон, чтобы больше не мешали ничьи звонки, и решительно тронул повозку в направлении Москитово.
Уже в повозке его застиг звонок шилана Алимагомедова. Встревоженный начальник Бага хотел знать, как это случилось.
– Все в порядке, Редедя Пересветович, – успокоил его Баг. – С ланчжуном Лобо все в порядке.
– Тогда к чему все это? – В голосе Алимагомедова слышалось откровенное раздражение. – Что происходит?
– Позвольте ему доложить вам лично, – мягко попросил Богдан. – Это не займет много времени. Я беру всю ответственность на себя и обещаю вам, что во второй половине дня вы получите от нас обоих самые полные разъяснения.
Но телевизор смотрели многие – были еще звонки: от Антона Чу, который, деликатно покашливая, поинтересовался, где находится тело погибшего, потому как в соответствующем помещении Управления он его не обнаружил; от старшего вэйбина Якова Чжана, совершенно удрученного гибелью любимого начальника: Яков чуть не плакал; совершенно неожиданно позвонил из Асланiва Олежень Фочикян – деятельный и дотошный журналист приложил массу усилий, чтобы связаться с Богданом; он звонил уже в Управление, там ему ничего толком не сказали… Богдан отделывался от звонивших как умел. Ему было стыдно, и он нешуточно рассердился на Бага: столько хороших людей были искренне огорчены известием, которое им преподнес утренний выпуск новостей! Эти люди переживали, недоумевали, беспокоились… Богдан стал злиться на себя – что согласился с планом друга, позволил все это, допустил… «Господи, прости… » – подумал он горестно, а потом вдруг ясно вспомнил боярина Ртищева, его сломленную горем, безутешную вдову, пустые глаза спятившего боярина ад-Дина… Сколько еще может случиться горя из-за какого-то, как выражается Баг, скорпиона, если немедленно, сегодня же, сейчас же не пресечь его человековредную деятельность?!
А завтрашнее голосование?
«Ничего, – думал Богдан, до боли в пальцах стискивая руль „хиуса“, – ничего… Все правильно. Или сегодня – или…» О том, что будет, если сегодня им с напарником не удастся положить конец этому делу, он ужасался думать.
В Управление Богдан заезжать не стал: это было выше его сил. Еще и там ему станут выражать соболезнования и неосмысленно допытываться, как же такое могло произойти…
Вместо этого он, то посвистывая сквозь зубы, то рассеянно напевая вполголоса, бесцельно колесил по оживленным улицам безмятежной Александрии, время от времени взглядывая осторожно в зеркальце заднего вида, и, насколько умел, проверял, не следует ли за ним неотрывно какая-нибудь повозка «Лес дремучий снегами покрыт… На посту пограничник стоит. Ночь темна, и кругом тишина – спит любимая наша страна…»
Он остановился пару раз у каких-то лавок, в одной купил совершенно не нужные ему бумажные салфетки с изображением бога долголетия Шоу-сина, а в другой, повинуясь неосознанному порыву, приобрел бутылку особого московского эрготоу – шестидесятипятиградусного; попросил лавочника завернуть покупку в плотную бумагу и, помахивая свертком, вернулся к «хиусу».
Хвоста не было.
Кажется.
Рука сама тянулась к карману ветровки за трубкой – позвонить Багу.
Другой карман оттягивал табельный пистолет. Ощущение было не из привычных – Богдан редко носил оружие при себе. Но… что-то в этом было, что-то такое… большая уверенность, что ли, защищенность? Тьфу ты, до чего дошел!
«Ничего, – подумал Богдан сызнова, положив руку на холодную рукоятку, – ничего… Уже скоро».
Он отключил телефон, чтобы больше не мешали ничьи звонки, и решительно тронул повозку в направлении Москитово.
Москитово,
23-й день восьмого месяца, средница,
утро
–… Но вы же не будете отрицать, преждерожденный Сусанин, что в бытность свою в Североамериканских Соединенных Штатах познакомились там с неким человеком по фамилии Софти? – терпеливо спросил Богдан.
Сидевший перед ним Борманджин Сусанин вздрогнул, уронил на стол короткие четки, которые перебирал как заведенный, и отвел взгляд в угол кабинета, туда, где у окна стоял белый металлический шкап, за обширными стеклами которого стройными рядами стояли лекарские снадобья в банках и бутылях разного размера. К Сусанину Богдан попал без труда. В лечебнице «Тысяча лет здоровья», сообразной снаружи и блиставшей внутри радующей глаз чистотой, с самого порога ему попадались исключительно приветливые и вежливые люди. Богдан минул ряды дверей лекарских приемных, украшенных однотипными табличками с надписями: «Животворное воздействие», «Коррекция кармы», «Прерывание спонтанных выходов в астрал», «Общее прижигание», «Общее иглоукалывание», «Досуг и сон», «Снятие порчи и изгнание нутряных аспидов», «Разрешение мозговой усталости», «Раскрытие третьего ока», «Тонкие сущности», «Бредуны»… Перед приемными на мягких скамеечках там и сям сидели пациенты в красивых серых халатах. Много приемных, подумал Богдан уважительно. Много хороших, редких специалистов.
Отдельно помещались три двери с одинаковыми надписями: «Лечебное пиявкование» и рядом – «Главный кусальных дел мастер А. Архатов»… Богдан подергал ручку: закрыто. Кусальных дел мастер отсутствовал. А надо, чтобы присутствовал. Баг, наверное, уже к его дому подъезжает. Что ж, надо пригласить.
Пригласил, воспользовавшись помощью первого попавшегося лекаря. Это оказалось совсем не сложно. Стоило приветливому служащему произнести в трубку: «Архип, вас тут некий минфа Оуянцев дожидается…», Архатов так охнул на том конце провода, что Богдану оказалось слышно. «Сейчас буду! Передайте, сейчас буду!»
Вот и ладушки.
На втором этаже, куда Богдана любезно проводила молоденькая милосердная сестра, Богдан остановился перед кабинетом главного лекаря лечебницы Б. Сусанина и решительно постучал в дверь.
Сусанин оказался на месте…
И вот теперь этот невысокий, некрепкого сложения, в общем-то, симпатичный человек с намечающейся лысиной прятал от Богдана глаза, что-то пристально разглядывая среди банок и склянок в угловом шкапу.
– Что же вы молчите, преждерожденный Сусанин? Вопрос простой: знали ли вы некоего Софти?
– Ну… знал… – протянул Сусанин, изучая шкап. – Как сотрудника института в Нью-Мексико. Я со многими там познакомился… Мы же коллеги.
– А не беседовали ли вы с этим коллегой про секретные разработки американского института?
Сусанин подхватил со стола четки и стал перебирать их с удвоенной энергией.
– Что вы имеете в виду? – буркнул он, косо глянув на Богдана.
– Вы знаете, что я имею в виду, – отчеканил Богдан, не сводя с Сусанина глаз. – Вы прекрасно знаете. Но если вы немного запамятовали, то я задам вам другой вопрос, который, быть может, объяснит вам все окончательно. – Богдан поднялся и, упершись руками в стол, навис над съежившимся Борманджином. – Где вы разводите розовых пиявок?
– Что? – Глаза Сусанина, казалось, выскочат из орбит; он в ужасе уставился на Богдана, а Богдан, поймав наконец его взгляд, смотрел неотрывно, неотступно. – Каких… розовых?…
– Таких… с полосочками, – тихо, но очень внятно проговорил Богдан. – Специальных пиявок. Которых для вас Софти похитил.
Сусанин широко открыл рот, руки его тряслись.
– Я… я вас не понимаю…
– Очень жаль, – Богдан успокоился и сел. – Очень жаль, подданныйСусанин. – Он совершенно недвусмысленно выделил слово «подданный» интонацией. У Борманджина на лбу мгновенно выступили крупные капли пота. – Очень жаль, что вы так плохо меня понимаете. И как вам только не стыдно… Может быть, на все эти вопросы мне ответит ваш старый друг Козюлькин? Ох, простите – Архатов? Полчаса часа назад по моей просьбе его вызвал сюда один из ваших сотрудников, поглаживальных дел мастер кошечного отделения Степянян. Архип Онуфриевич сейчас в приемной вашей дожидается… и, я полагаю, очень интересуется знать, о чем мы тут беседуем. Позвать?
И тут в устремленных на Богдана раскосых глазах Сусанина проступила тихая тоска. Он расслабленно откинулся на спинку своего стула.
– Мне все равно.
Богдан пожевал губами. И тоже сменил тон.
– Вы же ученый, Борманджин Гаврилович. Ну поглядите сами, во что вы ввязались? – И тут, внимательно глядя в лицо Сусанину, Богдан спросил: – Вы знаете, что ваш друг без вашего ведома использовал розовых пиявок для создания личной дружины боевиков?
Сусанин сгорбился. Отвел глаза:
– Вчера догадался… Когда по новостям показали побоище в апартаментах ад-Дина и то, что один из этих… кричал перед смертью про князя…
– Ну вот и расскажите все, – Богдан вспомнил поразившие его в свое время виртуозные приемы напарника и, стараясь скопировать его мягкую, заботливую интонацию, произнес: – Облегчите душу. Ведь он же, Борманджин Гаврилович, предал вас… Козюлькин-то.
Сусанин вдруг усмехнулся:
– После такого предательства, как в девяносто первом, меня уж предательствами не удивишь. После такого… после такого любая подлость в порядке вещей.
Тут дверь в кабинет без стука распахнулась. Ввалился Баг, таща за ноги здоровенного молодца в белом халате. Молодец был без сознания. Следом в помещение степенно вошел рыжий кот.
– Уф, – сказал Баг, бросив ношу на пол и закрывая дверь. Кот тут же взгромоздился на грудь поверженному и внимательно на него уставился. Баг оглядел присутствующих. – Доброе утро, драг еч. Слава Будде, ты в порядке. А я, когда обыск не дал ничего, беспокоиться стал…
Богдан, мало что поняв, лишь вопросительно глянул на лежащее у его ног тело. Удивляться было некогда.
– Он подслушивал, – пояснил Баг. – Ну что ты так на меня смотришь: жив он, жив. – И обернулся к лишившемуся дара речи Сусанину. – Приветствую вас, Борманджин. Не ждали? А зря! По всему выходит – вы Прозрец! Управление внешней охраны. Где ваш приятель Козюлькин?
Сусанин вжался в стену: казалось, он хочет стать как можно меньше и незаметнее, а лучше всего – вообще каким-нибудь невероятным образом исчезнуть из этого кабинета, от этих людей с суровыми лицами и отчаянными, злыми глазами.
– А разве его в приемной нету? – спросил Богдан.
Баг мотнул головой, с беспокойством уставясь на еча.
– Нету.
Сусанин поморгал, словно пытаясь проснуться. Вотще.
– Тридцать три Яньло! – пробормотал Баг. – Стало быть, мы разминулись, что ли? Я ж только что от него…
– Благодарю за сотрудничество, подданный Сусанин, – торопливо сказал Богдан, вскакивая. – Вы оказали большую помощь следствию. – И выскочил из кабинета. «Что ж он, не поверил мне, что ли? – подумал Баг. – Говорю: нету, значит – нету…»
Он смерил взглядом Сусанина. Выражение лица грустное, но не испуганное и не подавленное. Сидит в свободной позе… «О танской поэзии они тут беседовали, что ли? Ну Богдан! Человеколюбец!»
Баг подпустил во взгляд суровости. Сусанин все понял и тут же съежился.
– Вас связать? – ласково спросил Баг. Бывший ученый молча помотал головой.
– Тогда сидите тихо и ни шагу из кабинета, понятно? Позже поговорим, не время сейчас… – И тут Баг услышал из коридора отдаленный возглас Богдана: «Подданный Архатов! Немедленно остановитесь!»
«Милосердная Гуаньинь… Где ж он сидел-то?»
Баг вылетел в коридор – спина Богдана мелькнула и пропала за ближайшим углом; рванулся следом.
Богдан летел по лестнице, не чуя под собой ни ног, ни ступенек, каждое мгновение ожидая, что подвернется нога и он грянется оземь, но все равно летел – впереди несся подданный в развевающемся белом халате. Несся – и не собирался останавливаться.
Выскочив в коридор первого этажа, Козюлькин развил и вовсе невообразимую скорость: пулей промелькнул; и, когда Богдан, чувствуя, что ему начинает не хватать дыхания, повернул за последний поворот и оказался перед выходом, кусальных дел мастера в поле зрения уже не было.
Зато перед Богданом возник дюжий молодец в белом халате, на полторы головы выше Богдана. Расставив могучие руки, он преградил дорогу, рявкнул зычно:
– Стоять, мумун! Инна!
Богдан видел, что затормозить уже никак не успевает; он врежется в этого гиганта, непременно врежется. «Да что такое, в самом деле! – искренне возмутился Богдан, даже и не пытаясь унять быстроту бега. – Как там Дэдлиб-то говорил? А ну-ка… » – и со всего разгона заехал молодцу правой ногой куда-то в район коленной чашечки.
Молодец издал оглушительный вопль, стал было сгибаться – и тут Богдан с ним столкнулся. Оба грохнулись на пол: Богдан сверху. «Смотри-ка, работает», – успел подумать приятно изумленный Богдан.
Сильные руки друга вздернули его вверх.
– Нормально… – удивленно протянул Баг, озирая позабывшего обо всем молодца, с утробным воем корчащегося у их ног. – Молодец, еч! Учишься. – Он нагнулся и легким тычком в шею лишил мученика сознания.
– Ну, я… – Богдан, все еще тяжело дыша, смущенно развел руками. Он и сам не ожидал от себя такой прыти.
Баг огляделся.
Пациенты в серых халатах повскакивали со скамеечек и изумленно, а кто-то – и с ужасом, глядели на напарников и на перегородившее коридор тело. Из дальнего конца к ним спешила милсестра – та самая, что провожала Богдана на второй этаж, к кабинету главного лекаря.
– Управление внешней охраны! – Баг показал окружающим пайцзу. – Где Козюлькин, еч?
Богдан пожал плечами.
– Три Яньло!!! – Баг перепрыгнул через бессознательного милбрата и вылетел в дверь. Судья Ди, обнюхав поверженного, потрусил следом.
На улице было благостно – как бывает иногда в окрестностях Александрии в это время года в преддверии полудня.
Ечи вылетели на бетонную дорожку перед лечебницей.
– Где?! – Баг судорожно оглянулся: по набережной прогуливались пациенты, двое из них уже встревоженно уставились на неожиданно возникших из дверей напарников. – Где?!.
– Э! – услышал Богдан.
К ним неторопливо приближался Юллиус Тальберг.
В сером же халате.
С бутылочкой кумыса обезжиренного в руках.
– Преждерожденный… Тальберг… – в два приема произнес Богдан. – Вы не видели?…
Тальберг кивнул – а как же! – и длинным пальцем указал вправо, на неширокую тропинку, уходившую в глубь леса. Там, в тени деревьев, уже на почтительном расстоянии мелькнул и пропал белый халат.
– К дому своему чешет… – уронил Баг и сорвался с места, углубляясь в лес. Богдан лосем топал следом. Бегать на длинные расстояния ему приходилось не каждый день.
Оставшиеся на набережной Тальберг и Судья Ди некоторое время изучающе смотрели друг на друга, потом Тальберг перевел взгляд на кумыс, и лицо его подернула гримаса искреннего отвращения. Он швырнул бутылку через плечо – та, сверкая в лучах солнца, описала в воздухе длинную дугу и почти без всплеска погрузилась в воду залива, подмигнул коту, махнул рукой: а, была не была!., и удивительно быстро, высоко вскидывая длинные тощие ноги, бросился по той же тропинке и в том же направлении. Судья Ди не отставал.
У лесного жилища кусальных дел мастера напарники притормозили.
Баг осторожно выглянул из-за кустов: кругом тихо, спокойно – совершенно так же, как и утром. Ни движения, ни звука.
Богдан, тяжело дыша, высовывался из-за его плеча.
– Ну что, еч… – задумчиво пробормотал Баг, вглядываясь в дом, – пошли, пожалуй…
Они осторожно, прислушиваясь, приблизились к дому и вошли внутрь.
Никого.
Второй этаж – пусто.
«В печку он залез, что ли?» – подумал Баг, открывая заслонку. Но в печи, должно быть, по случаю лета, было чисто и лишь слегка пахло старой, прогоревшей золой.
– М-да… – мрачно протянул Баг, когда они с Богданом, обойдя дом с разных сторон, сошлись на веранде. – Кажется, скорпион ушел у нас между пальцев… – Он уселся у стола, сгорбился и положил подбородок на руки. Щетина ощутимо кольнула кожу. – Что за дом такой заговоренный? Как ни придешь, никого нету…
– Давай думать… – запыхавшийся Богдан наскоро протер очки кусочком замши, водрузил их снова на нос и взялся за спинку стоявшего у стены стула. – Получается, все ж таки не Сусанин Прозрец, раз этот в такие бега ударился а? Придется, похоже, забыть о секретности нашей поездки и вызвать научников. – Он потянул стул ближе к столу. – Пусть они тут все подробнейшим образом…
Богдан не договорил. Где-то в стене раздался металлический скрежет, и часть выходившей на веранду печной стенки плавно и бесшумно поднялась куда-то вверх, открывая черный проход.
– Хорошая печка… – Баг вскочил. – И стульчик неплохой. – Он указал на стул, спинка которого все еще была в руке Богдана: передние ножки его будто приросли к полу, зато поднялись задние, и от одной в узкое отверстие в полу уходила тонкая стальная нить.
– Тайник? – удивленно спросил Богдан.
– Точно, – выдохнул утвердительно Баг, осторожно приближаясь к открывшемуся проходу. – Точно, еч. Скорпионье логово, – добавил он шепотом.
И тут же из темноты мимо Бага рванулось что-то большое и черное – Баг от неожиданности отшатнулся, – одним прыжком пересекло веранду, стремясь к легкой летней двери.
Но дверь распахнулась несколько ранее – когда беглец в черном был от нее буквально в одном шаге. На пороге стоял Юллиус Тальберг. Лицо его было безмятежно. В правой руке – знакомая металлическая фляжка.
Тальберг не стал бросаться в сторону, прыгать и вообще как-то показывать, что он удивлен, увидев надвигающегося на него черного человека: что там, обычное дело! – только длинная нога его сделала молниеносное, отработанное движение, и получивший очень чувствительный удар беглец, медленно сложившись пополам, осел на пол, испуская потрясенный стон сквозь плотно сжатые от боли зубы и держась за пораженное место.
– Ага! – сказал ему Юллиус, поднес фляжку к губам и сделал изрядный глоток. – Ага. – Он кивнул напарникам, вошел, уселся на ближайший стул, вытянул ноги в больничных легких туфлях и положил их на поверженного. Потом вопросительно протянул фляжку Богдану.
– Нет, благодарю вас… – отказался тот.
В дверях, задрав хвост и навострив уши, появился заинтересованный Судья Ди.
– Ну вот что… – стараясь говорить тихо, произнес Баг. – Преждерожденный Тальберг… Раз уж вы все равно здесь оказались… Оставайтесь на этом стуле, и больше никуда, ясно? – Юллиус кивнул и отсалютовал ему фляжкой. – Постерегите пока этого. – Юллиус снова кивнул.
– Пошли, еч. – И Баг решительно направился к тайнику, бесшумно извлекая из ножен меч.
В открывшемся в печи проходе обнаружилась узкая лесенка, которая, изогнувшись под прямым углом, вывела напарников к деревянной добротной двери. Баг без колебаний вышиб ее мощным пинком.
Перед ними открылся тускло освещенный и обширный подвал.
«Подвал», – понял Богдан.
«Скорпионье логово», – понял Баг.
Посреди, на металлическом столе, бросая неверные блики на стены, полыхал костер из бумаг.
Грохот падающей двери заставил замереть три фигуры в черном, но – только на мгновение; ближайший выронил из рук очередную кипу, которую намеревался подбросить в жадное пламя; листы плавно заскользили в воздухе, а сам он, выхватывая меч, кинулся к вошедшим.
– А! Вэйтухаи! Инна!!! – повисли в воздухе вопли, смысл которых ни Багу, ни Богдану до конца не открылся, да и не до того было: Баг схватился с первым нападающим, а следом торопились, хрустя битым стеклом, два других. Судья Ди, торпедой проскочив между ног дерущихся, вцепился в ляжку последнему.
– Кончайте инородцев духом! Иг [55]Олег, иг Переславль, иг Ярославль! Себе – чести, а князю – славы! – донесся из дальнего угла тонкий, неприятный голос, но это мало что решило в исходе скоротечной схватки: единым усилием освободив сознание от мыслей, Баг, не колеблясь – ну просто достали эти ниндзи запрограммированные, просто достали! – располосовал первого нападавшего – «Намо Амитофо…», вбил в стену второго и рукоятью меча оглушил третьего; скорой победе немало способствовал боевой рыжий кот.
В несколько мгновений все было кончено; Баг метнулся к столу, подвернувшейся под руку тряпкой сбивая пламя с горящей бумаги, а Богдан, выхватив из кармана ветровки пистолет, уже был в углу: там, над закрытым «Яшмовым Керуленом», застыл с поднятым молотком в руке мужчина в белом халате.
– Остановитесь, подданный Архатов. – Богдан направил пистолет на кусальных дел мастера. – Положите молоток… Козюлькин.
Козюлькин будто в трансе, медленно, не глядя, уронил молоток на стол, рядом с ноутбуком. Взгляд его, полный нечеловеческой, звериной злобы, был устремлен на приближающегося Багатура Лобо, которого он, судя по всему, и впрямь считал мертвым; казалось, несчастный Архип не может оторвать глаз от честного человекоохранителя.
– Хитрый… хитрый… мумун… – брызгая слюной, вытолкнул меж редких зубов Козюлькин, сверля ланчжуна взглядом.
– От мумуна слышу, – ответил Баг, аккуратно вытирая меч.
… Баг подошел к окну, осмотрел занавеску, выхватил боевой нож – Козюлькин, глядевший на него неотрывно, вздрогнул всем телом – и отрезал шелковый шнур. Внимательно его оглядел, помял в пальцах, кивнул своим мыслям, разрезал пополам. Подошел к Козюлькину и молча смерил его взглядом, что-то прикидывая. Сидящий на боевом посту Тальберг заинтересованно и с каким-то веселым пониманием наблюдал за его действиями. Потом Баг со вздохом сожаления – не хотел, не хотел портить хорошую вещь! – отрезал от оставшейся части шнура кусочек поменьше, убрал нож и связал концы кусочка надежным, крепким узлом. Подошел к Козюлькину и примерил ему получившуюся петельку на голову.
Козюлькин закрылся руками.
– Что… что… что вы делаете?! – испуганно спросил он.
Баг внимательно на него поглядел, вытащил из рукава метательный нож. Положил на стол рядом с петелькой.
– Это приспособление моих предков, – отвечал он Козюлькину, кивнув на стол. – Называется «дыня превращается в тыкву-горлянку». Очень способствует правдивым ответам на важные вопросы.
Сидевший до того тихо Богдан пошевелился.
– Ничего, ничего, еч, – успокоил его Баг, – после этого вполне можно жить и даже приносить пользу обществу.
– Ты уверен? – с некоторым сомнением в голосе поинтересовался Богдан.
– Совершенно уверен, драг еч! – улыбнулся Баг. – У меня богатый опыт. Хотя лучше, я думаю, будет этого подданного предварительно побрить… Или ты думаешь, что тут без бритья подмышек обойдется? Ты меня удивляешь. То, что сей аспид натворил, тянет на полные Десять зол [56]!
Козюлькин переводил сумасшедшие глаза с одного на другого. На веревку и нож он старался не смотреть.
– Впрочем, можно и без бритья. Я тебе, еч, сейчас покажу… – Баг накинул веревку на голову Архипу; тот невольно вскинулся. – Руки убери, а то отрежу. Вот. Видишь, еч? Теперь сюда мы вставляем палочку, в данном случае – нож. Ну это все равно. И начинаем поворачивать…
– А-а-а! – дурным голосом заорал Козюлькин, хотя веревка болталась вокруг его головы еще вполне свободно. – Прекратите! Я требую, чтобы меня судили по нашим Ордусским законам!
– А пиявок ты покупал по Ордусским законам? – саркастически усмехнулся Баг. – Или, может быть, по Ордусским законам ты сажал их на затылки доверившимся тебе людям? Прекратим эту бесполезную дискуссию! – Он неторопливо сделал первый оборот.
Честный человекоохранитель был в своей стихии. Даже Тальберг вышел из привычной своей меланхоличной задумчивости и стал глядеть с явным интересом, даже с одобрением.
Архип дернулся.
– Вы… вы погубители Ордуси, – сказал он с ненавистью и тоской. Безумно пылающими глазами уставился на Богдана. – С этим мясником, – он чуть мотнул головой в сторону стоявшего сбоку Бага, – с палачом с этим мне вообще говорить не о чем, но вы… Умный русский человек! Такая редкость! Неужели вы не понимаете, что если хотя бы две нации живут бок о бок, та, что сцеплена и сорганизована лучше, обязательно и неизбежно подавит другую! У русской нации давно нет клановой структуры, а у всех азиатских – есть. У них есть железная, инстинктивная поддержка и взаимопомощь – внутри рода и между родами… Только юридически закрепленными преимуществами может защититься бесструктурная нация от структурированной! В наших условиях равноправие наций – это лишь форма господства азиатов и прочих инородцев над русскими! А вы… Эх! Вы такую песню поломали! Такого лучезарного будущего лишили нашу Родину!
Сидевший перед ним Борманджин Сусанин вздрогнул, уронил на стол короткие четки, которые перебирал как заведенный, и отвел взгляд в угол кабинета, туда, где у окна стоял белый металлический шкап, за обширными стеклами которого стройными рядами стояли лекарские снадобья в банках и бутылях разного размера. К Сусанину Богдан попал без труда. В лечебнице «Тысяча лет здоровья», сообразной снаружи и блиставшей внутри радующей глаз чистотой, с самого порога ему попадались исключительно приветливые и вежливые люди. Богдан минул ряды дверей лекарских приемных, украшенных однотипными табличками с надписями: «Животворное воздействие», «Коррекция кармы», «Прерывание спонтанных выходов в астрал», «Общее прижигание», «Общее иглоукалывание», «Досуг и сон», «Снятие порчи и изгнание нутряных аспидов», «Разрешение мозговой усталости», «Раскрытие третьего ока», «Тонкие сущности», «Бредуны»… Перед приемными на мягких скамеечках там и сям сидели пациенты в красивых серых халатах. Много приемных, подумал Богдан уважительно. Много хороших, редких специалистов.
Отдельно помещались три двери с одинаковыми надписями: «Лечебное пиявкование» и рядом – «Главный кусальных дел мастер А. Архатов»… Богдан подергал ручку: закрыто. Кусальных дел мастер отсутствовал. А надо, чтобы присутствовал. Баг, наверное, уже к его дому подъезжает. Что ж, надо пригласить.
Пригласил, воспользовавшись помощью первого попавшегося лекаря. Это оказалось совсем не сложно. Стоило приветливому служащему произнести в трубку: «Архип, вас тут некий минфа Оуянцев дожидается…», Архатов так охнул на том конце провода, что Богдану оказалось слышно. «Сейчас буду! Передайте, сейчас буду!»
Вот и ладушки.
На втором этаже, куда Богдана любезно проводила молоденькая милосердная сестра, Богдан остановился перед кабинетом главного лекаря лечебницы Б. Сусанина и решительно постучал в дверь.
Сусанин оказался на месте…
И вот теперь этот невысокий, некрепкого сложения, в общем-то, симпатичный человек с намечающейся лысиной прятал от Богдана глаза, что-то пристально разглядывая среди банок и склянок в угловом шкапу.
– Что же вы молчите, преждерожденный Сусанин? Вопрос простой: знали ли вы некоего Софти?
– Ну… знал… – протянул Сусанин, изучая шкап. – Как сотрудника института в Нью-Мексико. Я со многими там познакомился… Мы же коллеги.
– А не беседовали ли вы с этим коллегой про секретные разработки американского института?
Сусанин подхватил со стола четки и стал перебирать их с удвоенной энергией.
– Что вы имеете в виду? – буркнул он, косо глянув на Богдана.
– Вы знаете, что я имею в виду, – отчеканил Богдан, не сводя с Сусанина глаз. – Вы прекрасно знаете. Но если вы немного запамятовали, то я задам вам другой вопрос, который, быть может, объяснит вам все окончательно. – Богдан поднялся и, упершись руками в стол, навис над съежившимся Борманджином. – Где вы разводите розовых пиявок?
– Что? – Глаза Сусанина, казалось, выскочат из орбит; он в ужасе уставился на Богдана, а Богдан, поймав наконец его взгляд, смотрел неотрывно, неотступно. – Каких… розовых?…
– Таких… с полосочками, – тихо, но очень внятно проговорил Богдан. – Специальных пиявок. Которых для вас Софти похитил.
Сусанин широко открыл рот, руки его тряслись.
– Я… я вас не понимаю…
– Очень жаль, – Богдан успокоился и сел. – Очень жаль, подданныйСусанин. – Он совершенно недвусмысленно выделил слово «подданный» интонацией. У Борманджина на лбу мгновенно выступили крупные капли пота. – Очень жаль, что вы так плохо меня понимаете. И как вам только не стыдно… Может быть, на все эти вопросы мне ответит ваш старый друг Козюлькин? Ох, простите – Архатов? Полчаса часа назад по моей просьбе его вызвал сюда один из ваших сотрудников, поглаживальных дел мастер кошечного отделения Степянян. Архип Онуфриевич сейчас в приемной вашей дожидается… и, я полагаю, очень интересуется знать, о чем мы тут беседуем. Позвать?
И тут в устремленных на Богдана раскосых глазах Сусанина проступила тихая тоска. Он расслабленно откинулся на спинку своего стула.
– Мне все равно.
Богдан пожевал губами. И тоже сменил тон.
– Вы же ученый, Борманджин Гаврилович. Ну поглядите сами, во что вы ввязались? – И тут, внимательно глядя в лицо Сусанину, Богдан спросил: – Вы знаете, что ваш друг без вашего ведома использовал розовых пиявок для создания личной дружины боевиков?
Сусанин сгорбился. Отвел глаза:
– Вчера догадался… Когда по новостям показали побоище в апартаментах ад-Дина и то, что один из этих… кричал перед смертью про князя…
– Ну вот и расскажите все, – Богдан вспомнил поразившие его в свое время виртуозные приемы напарника и, стараясь скопировать его мягкую, заботливую интонацию, произнес: – Облегчите душу. Ведь он же, Борманджин Гаврилович, предал вас… Козюлькин-то.
Сусанин вдруг усмехнулся:
– После такого предательства, как в девяносто первом, меня уж предательствами не удивишь. После такого… после такого любая подлость в порядке вещей.
Тут дверь в кабинет без стука распахнулась. Ввалился Баг, таща за ноги здоровенного молодца в белом халате. Молодец был без сознания. Следом в помещение степенно вошел рыжий кот.
– Уф, – сказал Баг, бросив ношу на пол и закрывая дверь. Кот тут же взгромоздился на грудь поверженному и внимательно на него уставился. Баг оглядел присутствующих. – Доброе утро, драг еч. Слава Будде, ты в порядке. А я, когда обыск не дал ничего, беспокоиться стал…
Богдан, мало что поняв, лишь вопросительно глянул на лежащее у его ног тело. Удивляться было некогда.
– Он подслушивал, – пояснил Баг. – Ну что ты так на меня смотришь: жив он, жив. – И обернулся к лишившемуся дара речи Сусанину. – Приветствую вас, Борманджин. Не ждали? А зря! По всему выходит – вы Прозрец! Управление внешней охраны. Где ваш приятель Козюлькин?
Сусанин вжался в стену: казалось, он хочет стать как можно меньше и незаметнее, а лучше всего – вообще каким-нибудь невероятным образом исчезнуть из этого кабинета, от этих людей с суровыми лицами и отчаянными, злыми глазами.
– А разве его в приемной нету? – спросил Богдан.
Баг мотнул головой, с беспокойством уставясь на еча.
– Нету.
Сусанин поморгал, словно пытаясь проснуться. Вотще.
– Тридцать три Яньло! – пробормотал Баг. – Стало быть, мы разминулись, что ли? Я ж только что от него…
– Благодарю за сотрудничество, подданный Сусанин, – торопливо сказал Богдан, вскакивая. – Вы оказали большую помощь следствию. – И выскочил из кабинета. «Что ж он, не поверил мне, что ли? – подумал Баг. – Говорю: нету, значит – нету…»
Он смерил взглядом Сусанина. Выражение лица грустное, но не испуганное и не подавленное. Сидит в свободной позе… «О танской поэзии они тут беседовали, что ли? Ну Богдан! Человеколюбец!»
Баг подпустил во взгляд суровости. Сусанин все понял и тут же съежился.
– Вас связать? – ласково спросил Баг. Бывший ученый молча помотал головой.
– Тогда сидите тихо и ни шагу из кабинета, понятно? Позже поговорим, не время сейчас… – И тут Баг услышал из коридора отдаленный возглас Богдана: «Подданный Архатов! Немедленно остановитесь!»
«Милосердная Гуаньинь… Где ж он сидел-то?»
Баг вылетел в коридор – спина Богдана мелькнула и пропала за ближайшим углом; рванулся следом.
Богдан летел по лестнице, не чуя под собой ни ног, ни ступенек, каждое мгновение ожидая, что подвернется нога и он грянется оземь, но все равно летел – впереди несся подданный в развевающемся белом халате. Несся – и не собирался останавливаться.
Выскочив в коридор первого этажа, Козюлькин развил и вовсе невообразимую скорость: пулей промелькнул; и, когда Богдан, чувствуя, что ему начинает не хватать дыхания, повернул за последний поворот и оказался перед выходом, кусальных дел мастера в поле зрения уже не было.
Зато перед Богданом возник дюжий молодец в белом халате, на полторы головы выше Богдана. Расставив могучие руки, он преградил дорогу, рявкнул зычно:
– Стоять, мумун! Инна!
Богдан видел, что затормозить уже никак не успевает; он врежется в этого гиганта, непременно врежется. «Да что такое, в самом деле! – искренне возмутился Богдан, даже и не пытаясь унять быстроту бега. – Как там Дэдлиб-то говорил? А ну-ка… » – и со всего разгона заехал молодцу правой ногой куда-то в район коленной чашечки.
Молодец издал оглушительный вопль, стал было сгибаться – и тут Богдан с ним столкнулся. Оба грохнулись на пол: Богдан сверху. «Смотри-ка, работает», – успел подумать приятно изумленный Богдан.
Сильные руки друга вздернули его вверх.
– Нормально… – удивленно протянул Баг, озирая позабывшего обо всем молодца, с утробным воем корчащегося у их ног. – Молодец, еч! Учишься. – Он нагнулся и легким тычком в шею лишил мученика сознания.
– Ну, я… – Богдан, все еще тяжело дыша, смущенно развел руками. Он и сам не ожидал от себя такой прыти.
Баг огляделся.
Пациенты в серых халатах повскакивали со скамеечек и изумленно, а кто-то – и с ужасом, глядели на напарников и на перегородившее коридор тело. Из дальнего конца к ним спешила милсестра – та самая, что провожала Богдана на второй этаж, к кабинету главного лекаря.
– Управление внешней охраны! – Баг показал окружающим пайцзу. – Где Козюлькин, еч?
Богдан пожал плечами.
– Три Яньло!!! – Баг перепрыгнул через бессознательного милбрата и вылетел в дверь. Судья Ди, обнюхав поверженного, потрусил следом.
На улице было благостно – как бывает иногда в окрестностях Александрии в это время года в преддверии полудня.
Ечи вылетели на бетонную дорожку перед лечебницей.
– Где?! – Баг судорожно оглянулся: по набережной прогуливались пациенты, двое из них уже встревоженно уставились на неожиданно возникших из дверей напарников. – Где?!.
– Э! – услышал Богдан.
К ним неторопливо приближался Юллиус Тальберг.
В сером же халате.
С бутылочкой кумыса обезжиренного в руках.
– Преждерожденный… Тальберг… – в два приема произнес Богдан. – Вы не видели?…
Тальберг кивнул – а как же! – и длинным пальцем указал вправо, на неширокую тропинку, уходившую в глубь леса. Там, в тени деревьев, уже на почтительном расстоянии мелькнул и пропал белый халат.
– К дому своему чешет… – уронил Баг и сорвался с места, углубляясь в лес. Богдан лосем топал следом. Бегать на длинные расстояния ему приходилось не каждый день.
Оставшиеся на набережной Тальберг и Судья Ди некоторое время изучающе смотрели друг на друга, потом Тальберг перевел взгляд на кумыс, и лицо его подернула гримаса искреннего отвращения. Он швырнул бутылку через плечо – та, сверкая в лучах солнца, описала в воздухе длинную дугу и почти без всплеска погрузилась в воду залива, подмигнул коту, махнул рукой: а, была не была!., и удивительно быстро, высоко вскидывая длинные тощие ноги, бросился по той же тропинке и в том же направлении. Судья Ди не отставал.
У лесного жилища кусальных дел мастера напарники притормозили.
Баг осторожно выглянул из-за кустов: кругом тихо, спокойно – совершенно так же, как и утром. Ни движения, ни звука.
Богдан, тяжело дыша, высовывался из-за его плеча.
– Ну что, еч… – задумчиво пробормотал Баг, вглядываясь в дом, – пошли, пожалуй…
Они осторожно, прислушиваясь, приблизились к дому и вошли внутрь.
Никого.
Второй этаж – пусто.
«В печку он залез, что ли?» – подумал Баг, открывая заслонку. Но в печи, должно быть, по случаю лета, было чисто и лишь слегка пахло старой, прогоревшей золой.
– М-да… – мрачно протянул Баг, когда они с Богданом, обойдя дом с разных сторон, сошлись на веранде. – Кажется, скорпион ушел у нас между пальцев… – Он уселся у стола, сгорбился и положил подбородок на руки. Щетина ощутимо кольнула кожу. – Что за дом такой заговоренный? Как ни придешь, никого нету…
– Давай думать… – запыхавшийся Богдан наскоро протер очки кусочком замши, водрузил их снова на нос и взялся за спинку стоявшего у стены стула. – Получается, все ж таки не Сусанин Прозрец, раз этот в такие бега ударился а? Придется, похоже, забыть о секретности нашей поездки и вызвать научников. – Он потянул стул ближе к столу. – Пусть они тут все подробнейшим образом…
Богдан не договорил. Где-то в стене раздался металлический скрежет, и часть выходившей на веранду печной стенки плавно и бесшумно поднялась куда-то вверх, открывая черный проход.
– Хорошая печка… – Баг вскочил. – И стульчик неплохой. – Он указал на стул, спинка которого все еще была в руке Богдана: передние ножки его будто приросли к полу, зато поднялись задние, и от одной в узкое отверстие в полу уходила тонкая стальная нить.
– Тайник? – удивленно спросил Богдан.
– Точно, – выдохнул утвердительно Баг, осторожно приближаясь к открывшемуся проходу. – Точно, еч. Скорпионье логово, – добавил он шепотом.
И тут же из темноты мимо Бага рванулось что-то большое и черное – Баг от неожиданности отшатнулся, – одним прыжком пересекло веранду, стремясь к легкой летней двери.
Но дверь распахнулась несколько ранее – когда беглец в черном был от нее буквально в одном шаге. На пороге стоял Юллиус Тальберг. Лицо его было безмятежно. В правой руке – знакомая металлическая фляжка.
Тальберг не стал бросаться в сторону, прыгать и вообще как-то показывать, что он удивлен, увидев надвигающегося на него черного человека: что там, обычное дело! – только длинная нога его сделала молниеносное, отработанное движение, и получивший очень чувствительный удар беглец, медленно сложившись пополам, осел на пол, испуская потрясенный стон сквозь плотно сжатые от боли зубы и держась за пораженное место.
– Ага! – сказал ему Юллиус, поднес фляжку к губам и сделал изрядный глоток. – Ага. – Он кивнул напарникам, вошел, уселся на ближайший стул, вытянул ноги в больничных легких туфлях и положил их на поверженного. Потом вопросительно протянул фляжку Богдану.
– Нет, благодарю вас… – отказался тот.
В дверях, задрав хвост и навострив уши, появился заинтересованный Судья Ди.
– Ну вот что… – стараясь говорить тихо, произнес Баг. – Преждерожденный Тальберг… Раз уж вы все равно здесь оказались… Оставайтесь на этом стуле, и больше никуда, ясно? – Юллиус кивнул и отсалютовал ему фляжкой. – Постерегите пока этого. – Юллиус снова кивнул.
– Пошли, еч. – И Баг решительно направился к тайнику, бесшумно извлекая из ножен меч.
В открывшемся в печи проходе обнаружилась узкая лесенка, которая, изогнувшись под прямым углом, вывела напарников к деревянной добротной двери. Баг без колебаний вышиб ее мощным пинком.
Перед ними открылся тускло освещенный и обширный подвал.
«Подвал», – понял Богдан.
«Скорпионье логово», – понял Баг.
Посреди, на металлическом столе, бросая неверные блики на стены, полыхал костер из бумаг.
Грохот падающей двери заставил замереть три фигуры в черном, но – только на мгновение; ближайший выронил из рук очередную кипу, которую намеревался подбросить в жадное пламя; листы плавно заскользили в воздухе, а сам он, выхватывая меч, кинулся к вошедшим.
– А! Вэйтухаи! Инна!!! – повисли в воздухе вопли, смысл которых ни Багу, ни Богдану до конца не открылся, да и не до того было: Баг схватился с первым нападающим, а следом торопились, хрустя битым стеклом, два других. Судья Ди, торпедой проскочив между ног дерущихся, вцепился в ляжку последнему.
– Кончайте инородцев духом! Иг [55]Олег, иг Переславль, иг Ярославль! Себе – чести, а князю – славы! – донесся из дальнего угла тонкий, неприятный голос, но это мало что решило в исходе скоротечной схватки: единым усилием освободив сознание от мыслей, Баг, не колеблясь – ну просто достали эти ниндзи запрограммированные, просто достали! – располосовал первого нападавшего – «Намо Амитофо…», вбил в стену второго и рукоятью меча оглушил третьего; скорой победе немало способствовал боевой рыжий кот.
В несколько мгновений все было кончено; Баг метнулся к столу, подвернувшейся под руку тряпкой сбивая пламя с горящей бумаги, а Богдан, выхватив из кармана ветровки пистолет, уже был в углу: там, над закрытым «Яшмовым Керуленом», застыл с поднятым молотком в руке мужчина в белом халате.
– Остановитесь, подданный Архатов. – Богдан направил пистолет на кусальных дел мастера. – Положите молоток… Козюлькин.
Козюлькин будто в трансе, медленно, не глядя, уронил молоток на стол, рядом с ноутбуком. Взгляд его, полный нечеловеческой, звериной злобы, был устремлен на приближающегося Багатура Лобо, которого он, судя по всему, и впрямь считал мертвым; казалось, несчастный Архип не может оторвать глаз от честного человекоохранителя.
– Хитрый… хитрый… мумун… – брызгая слюной, вытолкнул меж редких зубов Козюлькин, сверля ланчжуна взглядом.
– От мумуна слышу, – ответил Баг, аккуратно вытирая меч.
… Баг подошел к окну, осмотрел занавеску, выхватил боевой нож – Козюлькин, глядевший на него неотрывно, вздрогнул всем телом – и отрезал шелковый шнур. Внимательно его оглядел, помял в пальцах, кивнул своим мыслям, разрезал пополам. Подошел к Козюлькину и молча смерил его взглядом, что-то прикидывая. Сидящий на боевом посту Тальберг заинтересованно и с каким-то веселым пониманием наблюдал за его действиями. Потом Баг со вздохом сожаления – не хотел, не хотел портить хорошую вещь! – отрезал от оставшейся части шнура кусочек поменьше, убрал нож и связал концы кусочка надежным, крепким узлом. Подошел к Козюлькину и примерил ему получившуюся петельку на голову.
Козюлькин закрылся руками.
– Что… что… что вы делаете?! – испуганно спросил он.
Баг внимательно на него поглядел, вытащил из рукава метательный нож. Положил на стол рядом с петелькой.
– Это приспособление моих предков, – отвечал он Козюлькину, кивнув на стол. – Называется «дыня превращается в тыкву-горлянку». Очень способствует правдивым ответам на важные вопросы.
Сидевший до того тихо Богдан пошевелился.
– Ничего, ничего, еч, – успокоил его Баг, – после этого вполне можно жить и даже приносить пользу обществу.
– Ты уверен? – с некоторым сомнением в голосе поинтересовался Богдан.
– Совершенно уверен, драг еч! – улыбнулся Баг. – У меня богатый опыт. Хотя лучше, я думаю, будет этого подданного предварительно побрить… Или ты думаешь, что тут без бритья подмышек обойдется? Ты меня удивляешь. То, что сей аспид натворил, тянет на полные Десять зол [56]!
Козюлькин переводил сумасшедшие глаза с одного на другого. На веревку и нож он старался не смотреть.
– Впрочем, можно и без бритья. Я тебе, еч, сейчас покажу… – Баг накинул веревку на голову Архипу; тот невольно вскинулся. – Руки убери, а то отрежу. Вот. Видишь, еч? Теперь сюда мы вставляем палочку, в данном случае – нож. Ну это все равно. И начинаем поворачивать…
– А-а-а! – дурным голосом заорал Козюлькин, хотя веревка болталась вокруг его головы еще вполне свободно. – Прекратите! Я требую, чтобы меня судили по нашим Ордусским законам!
– А пиявок ты покупал по Ордусским законам? – саркастически усмехнулся Баг. – Или, может быть, по Ордусским законам ты сажал их на затылки доверившимся тебе людям? Прекратим эту бесполезную дискуссию! – Он неторопливо сделал первый оборот.
Честный человекоохранитель был в своей стихии. Даже Тальберг вышел из привычной своей меланхоличной задумчивости и стал глядеть с явным интересом, даже с одобрением.
Архип дернулся.
– Вы… вы погубители Ордуси, – сказал он с ненавистью и тоской. Безумно пылающими глазами уставился на Богдана. – С этим мясником, – он чуть мотнул головой в сторону стоявшего сбоку Бага, – с палачом с этим мне вообще говорить не о чем, но вы… Умный русский человек! Такая редкость! Неужели вы не понимаете, что если хотя бы две нации живут бок о бок, та, что сцеплена и сорганизована лучше, обязательно и неизбежно подавит другую! У русской нации давно нет клановой структуры, а у всех азиатских – есть. У них есть железная, инстинктивная поддержка и взаимопомощь – внутри рода и между родами… Только юридически закрепленными преимуществами может защититься бесструктурная нация от структурированной! В наших условиях равноправие наций – это лишь форма господства азиатов и прочих инородцев над русскими! А вы… Эх! Вы такую песню поломали! Такого лучезарного будущего лишили нашу Родину!