28], мерцающий пятью цветами в небе в течение получаса», чего стоит! – процитировал Ли-пэн по памяти.
Приятели сидели в уютном трапезном зале на втором этаже харчевни «Собрание всех добродетелей», одном из многих ханбалыкских заведений подобного рода, где главным номером кулинарной программы была знаменитая ханбалыкская утка. Кай расстарался и заказал столик заранее, за целую седмицу, как и было принято в «Собрании». И вот пышущий здоровьем улыбающийся повар в ослепительно белом халате вывез из ведущего в кухонные помещения коридора и подкатил к трапезничающим особый столик с металлической крышкой, дождался, пока две миловидные ханеянки в правильном порядке расположат на его поверхности большое блюдо и целую утку – специальным образом обжаренную, истекающую жиром и издающую вызывающий слюнотечение аромат, – и, не медля более, приступил к священнодействию: с удивительным проворством и точностью стал нарезать птицу на непременные сто двадцать частей, включая сюда лапки и клюв. Большой нож, легко постукивая, сверкал в опытных руках умельца, и утка постепенно переходила из состояния тушки в веер аккуратно разложенных на блюде аппетитных, почти одинаковых по размеру ломтиков.
– Еще бы! Такой повод, – кивнул Баг, внимательно наблюдая за поваром: любое мастерство вызывало у ланчжуна глубокое уважение. – Вообще, я заметил, Ханбалык просто кипит. Очень много всего нового. Здорово, просто здорово.
– Ну... да, – с плохо скрываемой гордостью кивнул Кай: коренной житель Восточной столицы, он искренне любил Ханбалык и, как не раз признавался Багу, никогда не смог бы с ним расстаться. Даже если и уезжал ненадолго, по служебной надобности, то уже через пару дней начинал тосковать по родному городу; а перспектива оставить Ханбалык насовсем и вовсе ужасала могучего жизнелюба Кая: нет, никак невозможно! – У нас нынче есть буквально все. Все чудеса света – кроме пирамид. Да и зачем, скажи, нам тут какие-то пирамиды, коли есть много чего другого, вообще ранее неслыханного. Да ты же видел, еч, знаешь.
И то правда: вот только что, буквально полчаса назад Баг действительно видел – очередную жемчужину в драгоценном собрании диковинок Восточной столицы. Звалась она Сююань, «Парк отдохновения», и располагалась в стенах сыхэюаня – старинной ханбалыкской усадьбы – семейства Ли.
Сыхэюани составляют костяк старых ханбалыкских построек – за исключением княжеских хором, дворцов и храмов, разумеется. Традиционные жилища городских ханьцев, следующая и основная ступень после непритязательных домишек в хутунах, сыхэюани представляют собой семейные, родовые гнезда, обнесенные с четырех сторон неизбежными глухими стенами, с единственным главным входом – воротами, над коими, как правило, висит черная лаковая доска, на которой крупными иероглифами выведено название: «Усадьба семьи Мао», «Усадьба семьи Чжан» и так далее; нередко, правда, можно видеть и нестандартные надписи вроде «Убежища Отшельника Да-би» – если кто-то из членов семьи благодаря своим дарованиям или заслугам на государственном поприще достиг широкой известности, то сыхэюань мог получить имя и в его честь; в таких случаях любят пользоваться литературным псевдонимом прославившегося.
И посейчас многие старые семьи продолжают жить в своих родовых гнездах – за низенькими воротами, за которыми злых духов, умеющих, как это ведомо любому образованному человеку, двигаться только по прямой, встречает защитный экран; в двухэтажных постройках, расположенных вдоль окружающих сыхэюань стен: сзади, в самых высоких и почетных – старшее поколение, а прочие – в боковых, пониже, но тоже весьма уютных.
Однако жизнь идет вперед, и некоторые обитатели сыхэюаней ныне предпочитают традиционному покою и уюту родового гнезда новые, благоустроенные квартиры в современных домах. Иным семействам Небо не ниспослало обильного потомства, и в таких полупустых, а то и вовсе пустых сыхэюанях, по распоряжению все того же Решительного Лю, стали, откупив усадьбу у потомков, создавать семейные музеи – если род был чем-то славен, или же небольшие постоялые дворы, насельники которых за небольшую плату могли полностью погрузиться в мир покойной и патриархальной жизни несуетного старого Ханбалыка. Некоторые не лишенные деловой хватки хозяева – а ханьцы, по наблюдениям Бага, почти все склонны к предпринимательству – открывали в своих сыхэюанях мастерские, небольшие школы боевых искусств, а вот последний из рода Ли открыл в своем сыхэюане... действующий музей отхожих мест.
Да, прав был Кай Ли-пэн, когда пророчил: удивится Баг. Баг и впрямь удивился: надо же – «Парк отдохновения», и в каком смысле! И не только он удивился. Один из любопытствующих, вошедших в сыхэюань семьи Ли следом за ними с Каем, – по виду житель юга Цветущей Средины, – прочитав поясняющую вывеску, вытаращил глаза и не сдержал возгласа: «Во цао!» [ 29]; Баг повел себя сдержаннее, кричать не стал, однако же с трудом совладал с лицом: челюсть так и норовила отвалиться. Наблюдавший за ним Кай лишь посмеивался тихонько и приговаривал по обыкновению «ну... да, ну... да».
Действительно, за красивым, возвышенным и зовущим названием «Парк отдохновения» скрывалось не что иное, как музей действующих отхожих мест. Разных культур и разных народов. От всевозможных варварских заведений подобного типа до ордусских – и именно здесь честный человекоохранитель в очередной раз почувствовал, сколь же велика империя, как много в ней проживает разных племен и какие эти племена, в сущности, разные.
В «Парке отдохновения» было собрано буквально все – и типичное отхожее место среднеазиатского декханина, с указателем направления на Мекку и прочими необходимыми для ритуального очищения важными вещами; и лабиринтовое отхожее место, свойственное жителям поселков городского типа в монгольских степях; и непритязательные приспособления для отправления нужды жителями Крайнего Севера. И многое, многое другое. И всем этим можно было воспользоваться за, прямо скажем, умеренную плату.
Особенное впечатление на Бага произвело нихонское отхожее место – над резво бегущим и весело впадающим в маленькое, кишащее карпами озеро ручьем был возведен игрушечный мостик и прямо на его середине помещался маленький домик под широкой черепичной крышей с загнутыми краями; домик и был местом отдохновения. Любопытный Баг заплатил десять чохов за вход и не пожалел об этом. В домике царила суровая чистота, пахло сосновыми ветками, а в полу было прорезано аккуратное круглое отверстие, присев над которым на корточках и следовало справить нужду – прямо в журчащие ниже воды, а оттуда уж нужда попадает прямо в озерцо, к карпам. Так ничего и не сделав – собственно, он и не намеревался и зашел только посмотреть, да и холодно зимой сидеть орлом, – Баг вышел на мостик в задумчивости.
Отсюда, с небольшой возвышенности открывался вид на весь сыхэюань: затейливые искусственные горки, причудливые камни, невысокие деревья, сидящий у мостика Судья Ди: кот отказался следовать за Багом и теперь с любопытством смотрел на хозяина, вытягивал шею – гармония и покой царили в «Саду отдохновения», и даже изумленно-радостные возгласы посетителей, казалось, являлись неотделимой частью этого умиротворения. И ланчжуну подумалось, что не так уж он и не прав, этот последний из рода Ли, устроивший в своей родовой усадьбе подобный музей. Полезное это дело. Нужно лучше знать друг друга. В живущем по сообразности обществе не должно быть закрытого, ибо все в человеке в конечном счете прекрасно, и, только познав себя самих и своих соседей во всей полноте, мы обретем гармонию и процветание.
Спустившись на другую сторону ручья, Баг тут же обрел подтверждение своим мыслям: он оказался прямо перед входом в небольшой храм, на доске перед которым значилось: «Цзы-гу мяо», то есть – «Кумирня Цзы-гу». Ланчжун еще в детстве слышал от матушки Алтын-ханум трагическую историю жившей почти тысячу лет назад девушки из рода Хэ, которая, не будучи в силах вынести разлуки с младшим отпрыском рода Ли, покончила с собою в месте отдохновения. В те поры браки устанавливались лишь с согласия родителей; правилом было, что родители сами или, что чаще, через сваху подбирали женихов дочерям, исходя из своих собственных, подчас корыстных соображений, и молодые впервые видели друг друга уже после свадьбы. С девицей Хэ случилось иначе: ее родители в широте взглядов явно опередили свое время, ибо девица и молодой преждерожденный Ли получили возможность оценить друг дружку еще до свадьбы, – Ли увидела жениха через щель в ставнях, когда тот вместе с родителями был приглашен в дом по случаю дня рождения ее батюшки; а юноше тайком, через сваху, передали живописный портрет девы; взаимная любовь вспыхнула с первого взгляда. И все шло хорошо – гадатель определил благоприятный день для проведения церемонии, были куплены подарки, снаряжен свадебный паланкин... но тут император милостиво повелел начать работы по приведению в порядок оборонных рубежей державы: северные кочевые варвары вновь, как уже не раз случалось, забыли о своем варварском долге, перестали платить дань и мало того – сделались необычайно дерзки, стали сбиваться в полчища. Долг перед отечеством не позволил молодому Ли жениться. Спешно собравшись, он отбыл на строительство Великой стены, да там и сложил голову во время одного из предательских набегов пребывавших в невежестве кочевников. Получив трагическую весть, девица Хэ потеряла разум и от неизбывного горя утопилась в давно не чищенном отхожем месте.
Она умерла в пятнадцатый день первого месяца, и с тех пор в этот день среди тех, кто помнил об истории влюбленных, было принято приносить девице Хэ – народная молва дала ей имя Цзы-гу, Пурпурная Дева, – жертвы: возжигать в домашнем месте отдохновения благовонные курения, жечь жертвенные деньги. А теперь Баг стоял перед первым в Ордуси алтарем Цзы-гу – раскрашенная деревянная статуя прелестной молодой девушки виднелась в покойной нише, а перед статуей, на особом столике, лежали приношения: фрукты, жертвенные бумажные ляны, даже маленькая бутылочка с эрготоу; в двух бронзовых жаровнях по бокам дымились ароматные благовония... Велика память народная, никто не забыт и ничто не забыто. Из кумирни Баг вышел просветленный.
Потом они с Каем еще некоторое время ходили по улочкам между старыми сыхэюанями – пока наконец Судья Ди басовитым мяуканьем не обратил их внимание на то, что лапы его окончательно замерзли. Да и подкрепиться бы не мешало. Тут кто-то говорил про ханбалыкскую утку?
...Повар закончил свое священнодействие и обратил взор на заказчиков. Кай Ли-пэн в ответ важно кивнул: да, все сделано правильно, большое спасибо, драгоценный преждерожденный. Работник кухни довольно улыбнулся и с ножом в руке усеменил прочь, а пришедшие ему на смену ханеянки поставили, потеснив закуски, блюдо в центр стола и расположили по правую руку от Бага и Кая по тарелочке со специальными тонкими лепешками и свежим луком-пореем, а также по плошке со сложным в приготовлении соусом «цяньмэньцзян». – знатоки утверждают, что половина вкуса ханбалыкской утки заключена именно в этом соусе; искусство повара тут не менее важно. Судье Ди – а когда приятели и кот вошли в харчевню, невозмутимый прислужник, сосчитав их взглядом, пробормотал «трое...» и приставил к столику особый высокий и широкий стул с особым углублением для миски – соуса не досталось, как, впрочем, и лепешек с луком. Однако же несколько кусочков утки ему перепало – быть может, и не самых хороших, но вполне ароматных и жирных. Кот к трапезе не приступал, смотрел на Бага выжидательно.
– Ну что же... – Кай на правах хозяина положил на тарелку Багу лепешку, пару кусков утки и пучок лука. – Приступим, еч, а? – И он взялся за бутылку с пивом; пиво было самое лучшее в Цветущей Средине, «Легкое циндаоское», изготовленное в древнейшем центре ордусского пивоварения; секретами варки сообразного пива, кстати, в свое время щедрые ханьцы поделились с немцами, у которых до того пиво было весьма посредственное. – Мое любимое. И что главное – охлаждено именно так, как надо. Ты ведь знаешь, еч, как важно правильно охладить пиво, – улыбнулся Ли-пэн, наполняя стакан Бага. – А вот «Бархатное циндаоское»... – начал он, но Судья Ди, к этому моменту привставший и опершийся передними лапами о край стола, прервал его недовольным мявом. – Что такое? Али утка не вкусна, хвостатый преждерожденный?
Какая утка! – явно читалось на морде фувэйбина Ди. Тут есть предмет поинтереснее.
– Извини, еч. – Баг отобрал у Ли-пэна бутылку, поискал глазами и нашел свободную от еды вместительную плошку. – И ты извини, еч, – сказал он коту, под изумленным взглядом приятеля наполнил плошку пивом и поставил перед Судьей. – Пиво любит – страсть просто, – пояснил коротко.
– А... Ну... да, – быстро оправился от изумления Кай. – Быть ему старшим вэйбином. – Поднял бокал в сторону Бага, а потом, немного помедлив, и в сторону кота; Судье Ди, впрочем, было уже не до церемоний: с явным удовольствием он лакал пиво. – За ваше здоровье!
«Циндаоское» оказалось ничуть не хуже привычного александрийского. А может, в чем-то и лучше. Расслабившийся в тепле харчевни Баг впал в благодушие и готов был даже согласиться с тем, что да, лучше, определенно лучше александрийского.
– А что, драг еч, слышно нового при дворе? – спросил ланчжун, ловко палочками сворачивая лепешку. – Ты ведь все входы-переходы знаешь, как говорится, свой барсук на этой горке. Что говорят?
– Что я слышу! – Кай спешно прожевал утку и запил ее добрым глотком пива. – Ланчжун Лобо интересуется сплетнями!
– Да не то чтобы сплетнями... – Баг макнул лепешку в соус. – Просто интересно услышать из первых рук, так сказать... – На самом деле Багу чаялось как-нибудь невзначай перевести разговор на принцессу Чжу, узнать что-нибудь о ней, хотя бы самую малость. Тайна удивительно похожей на принцессу студентки Чунь-лянь так и осталась нераскрытой, но подозрений прибавилось: после памятного сражения на мосыковской хацзе [ 30], в результате которого ханеянка аж на две седмицы попала в больницу, Баг, почитай, и не видел ее ни разу – навестить студентку казалось ему неудобным, а потом Чунь-лянь, испросив отпуск, отбыла в Ханбалык, для поправки здоровья. Узнав об этом, Баг подумал: ну точно, это была принцесса. Приспело время готовиться к Чуньцзе, вот она и воспользовалась случаем, чтобы вернуться домой. Да и не такая уж опасная была у девушки рана, чтобы так долго нуждаться в лекарском уходе. Уж в ранах Баг понимал. – Я же из любопытства спрашиваю.
– Ну... да, – как-то хитро посмотрел на ланчжуна Кай, – я понимаю, понимаю... – Багу почудился в его тоне и в улыбке какой-то скрытый намек. Но отчего, откуда бы? Ведь он ни словом, ни делом, ни даже мыслию самой потаенной... – На самом деле мне и самому любопытно, как оно все сложится. – Кай снова взялся за пиво, вопросительно посмотрел на кота, но тот увлеченно жевал утку. – Назревают существенные перемены, еч. – Пиво янтарно заструилось в стаканы. – Ходят слухи, что возможно – возможно! – уже на этот Чуньцзе владыка объявит о назначении наследника трона. Но официально пока ничего не говорилось.
– Да? Ну это не велика новость. – Баг с благодарным кивком принял полный стакан. – Время уже подошло. Да я бы сказал, что давно уже подошло время. При былых правлениях наследников назначали гораздо раньше.
– Ну... да. Правильно. Но тут штука в чем. – Кай взялся за очередную лепешку. – У владыки, как тебе известно, семеро отпрысков. Пять мужеска пола и две – девы. Принцы Чуский князь Жу-мэн, Луский князь Ин-мэн, Вэйский князь Цзян-мэн, Циский князь Дан-мэн и Яньский князь Юй-мэн. И принцессы – Ли и Мэй-инь, обе пока незамужние. Никто из них не проявляет явно выраженных государственных склонностей: Дан-мэн, например, пошел по стопам батюшки и погрузился в изыскания в области... э-э-э... придонной мелкой живности пресных вод, а Ин-мэн так вообще увлечен космическими изысканиями, Юй-мэн погружен в даосизм, и так далее. Принцесса Мэй – она поглощена сценическим лицедейством, и для нее даже создали специальную труппу ханбалыкской оперы, тоже, знаешь ли, дело новое, ибо в ханбалыкской опере все партии издревле исполняют мужчины. А вот принцесса Ли... – Кай сделал паузу, чтобы прожевать утку, но Багу опять почудилась в том какая-то многозначительность, что-то большее. – Принцесса Ли склонна к государственным делам, но принцессе это не совсем уместно.
– Да, конечно, – согласился Баг, – принцессы не могут наследовать правление, это против законов Неба.
– Ну... да, – кивнул Кай, доставая из рукава пачку сигарет «Чжунхуа». – Я снова начал курить, – сказал он извиняющимся тоном. (Ли-пэн уже пытался расстаться с этой вредной привычкой около двух лет назад, когда исполнял должность фаюньши [ 31] в Ханбалыкском Управлении по делам крупного рогатого скота.) Баг тут же выложил на стол кожаный футлярчик с сигарками. – О... Вот ты как теперь. – Вытащил одну, понюхал. – Хороши. Заморские?
– Да, – махнул рукой ланчжун, – подарок от одного гокэ. Проводили совместные деятельно-розыскные мероприятия.
– Успешно? – поинтересовался Кай, прикуривая.
– Вполне. – Да что ж он тянет-то?! Баг глотнул пива. – Как-нибудь расскажу при случае.
– Ну... да. Так вот... – Ли-пэн выпустил к потолку струю дыма. – Хотя и бывали в истории правления, что называется, из-за бамбукового занавеса [ 32], но – это дела прошлые, исключительные... Изрядный табак... Если бы принцесса Ли родилась мужчиной, то я бы не колеблясь предсказал, что наследником трона будет именно она. Принцессе уже довелось исполнить несколько поручений владыки – в том числе и достаточно серьезных, – и она выказала незаурядный ум и зрелое государственное мышление. Принцесса умеет находить общий язык с самыми разными людьми и стойка в стремлении к поставленной цели. То есть среди всех отпрысков владыки она – единственная, кто мог бы быть наследником. Но... Ты понимаешь.
– Ну ладно, это дело ясное, – не выдержал Баг, – а как же тогда? Кого прочат в наследники трона?
– Тут проблема... Государственный совет заседал уже несколько раз по этому поводу. – Кай Ли-пэн медленно затянулся. – Отменный табак, отменный. Скажешь потом, как называется, я себе тоже такие сигары выпишу... Так вот. Есть еще императорский племянник Чжу Цинь-гуй, сын брата владыки Чжу Ган-вэя. Знаешь о таком?
– А как же. Тот, ради которого учредили должность юаньвайлана в Палате наказаний. Говорят, он очень способный. – Баг тоже закурил. Подлил пива требовательно высунувшемуся из-за края стола Судье Ди.
– Именно. Чжу Цинь-гуй – о нем в последнее время только и говорят. Нет, правда: человек он решительный, смелый, не раз уже проявил себя в Палате наказаний как умелый организатор и проницательный тактик. Шаншу Палаты Фань Вэнь-гун – и тот приблизил к себе Цинь-гуя, часто с ним советуется в делах, а ведь Вэнь-гун известен своим суровым нравом и высокими требованиями. Ну да ты знаешь... Цинь-гуй уже несколько раз представлял империю за ее пределами: возглавлял посольские выезды в нескольких странах, всюду весьма успешно. Одно слово: государственный человек... И вот, получается, что изо всех отпрысков рода Чжу один он и может реально рассматриваться как наследник престола. Тем более что и при рождении его знамения были самые красноречивые: пятицветная радуга мелькнула в окне, а по палате разнесся неземной аромат... – Кай задумчиво стряхнул пепел. – Но тут какая трудность: он ведь не родной сын владыки, а племянник. Хотя его многие и славят в Ханбалыке. И славят за дело... В общем, поговаривают, что владыка изберет именно его.
– Ну... Когда речь заходит о судьбах страны, двух мнений быть не может. Небо не даст мандат на правление кому попало, у кормила власти должен стоять достойный. И если Чжу Цинь-гуй так себя проявляет, то я не думаю, чтобы владыка принял неправильное решение.
– Ну... да. Так-то оно так, но... – Кай замялся.
– Что «но»? Драг еч, у меня такое чувство, будто ты... не одобряешь Цинь-гуя, что ли?
– Нет, нет, не так! – Ли-пэн потушил окурок в пепельнице, и ее тут же заменила на чистую прислужница. – По мне, так, Чжу Цинь-гуй всем хорош. Но некоторые считают его не в меру честолюбивым, что ли... – Баг чувствовал, что Кай говорит, тщательно подбирая слова. – С другой стороны, для правителя – это и не недостаток вроде, так ведь?.. Но вот его идея о закрытии ордусских границ...
– В каком смысле?
– Ну... Прошлой весной Цинь-гуй делал доклад в Государственном совете и помимо всего прочего высказался в пользу того, что нужно, мол, поставить преграды тлетворному варварскому влиянию, чтобы то, что они там, за океаном, называют культурой, не смущало неокрепшие умы... Больше уделять внимания извечным ордусским ценностям, укрепить суровую простоту древности... Хорошие слова, правильные. Но не всем они по нраву.
– Никогда и не было так, драг еч, чтобы всем все было по нраву. Люди – они разные. Кому-то пиво, а кому-то – эрготоу. Мой напарник, еч Богдан, так вообще предпочитает «гаолицинские» игристые вина. У каждого свои недостатки. – Баг, в свою очередь, наполнил бокалы «Легким циндаоским»; усмехнулся. – К тому же вокруг владыки много мудрых советников, которые вовремя поправят, если что.
– Ну... да. – Ли-пэн широко улыбнулся. – Ты прав, конечно. Ко двору, кстати говоря, скоро прибудет потомок Великого Учителя в семьдесят пятом поколении, человек крайней мудрости. Уж сколько раз его звали, а он отказывался: мол, вижу – сообразное правление, следующее главному, в государстве – гармония, центр ликует и народ повсеместно радуется, зачем же я нужен? А тут согласился приехать... Словом, я не буду удивлен, если именно Чжу Цинь-гуй будет назначен наследником... Между прочим, драг еч, а не опоздаем ли мы встретить минфа Оуянцева? Когда его воздухолет прибывает?
– Не должны. – Баг взглянул на часы. – Хотя скоро, верно, надо трогаться. Сколько тут ехать до вокзала?
– Минут тридцать или того меньше.
– А, ну так мы успеем доесть утку и выпить еще по паре бутылок пива. Только позвоню на всякий случай. – Баг вытащил трубку. – Какой номер воздухолетного вокзала?
Кай махнул рукой прислужнице: еще два пива! – и продиктовал приятелю номер.
– Рейс из Александрии задерживается, – с удивлением услышал человекоохранитель в ответ. Небывалое дело! Задерживается прибытие воздухолета! И это в Ордуси, где любое транспортное средство всегда прибывает минута в минуту! Да Баг просто не мог припомнить ни одного случая, чтобы когда-то на его памяти воздухолет или куайчэ опоздали. – Как задерживается?!
– Извините, драгоценный преждерожденный, но этого я не могу вам сказать, – прощебетала приветливая служащая вокзала. – Причины нам неизвестны. Нижайше просим извинить нас за непредвиденную задержку и сожалеем, что доставили вам неприятности. О прибытии интересующего вас рейса будет объявлено дополнительно.
– Нет, ты слышал, еч?.. – Баг ткнул пальцем в умолкшую трубку. – Нет, ты слышал? Экое несообразие! Воздухолет – задерживается!
– Неслыханно... – в какой-то непонятной задумчивости протянул Кай.
Богдан Рухович Оуянцев-Сю
Приятели сидели в уютном трапезном зале на втором этаже харчевни «Собрание всех добродетелей», одном из многих ханбалыкских заведений подобного рода, где главным номером кулинарной программы была знаменитая ханбалыкская утка. Кай расстарался и заказал столик заранее, за целую седмицу, как и было принято в «Собрании». И вот пышущий здоровьем улыбающийся повар в ослепительно белом халате вывез из ведущего в кухонные помещения коридора и подкатил к трапезничающим особый столик с металлической крышкой, дождался, пока две миловидные ханеянки в правильном порядке расположат на его поверхности большое блюдо и целую утку – специальным образом обжаренную, истекающую жиром и издающую вызывающий слюнотечение аромат, – и, не медля более, приступил к священнодействию: с удивительным проворством и точностью стал нарезать птицу на непременные сто двадцать частей, включая сюда лапки и клюв. Большой нож, легко постукивая, сверкал в опытных руках умельца, и утка постепенно переходила из состояния тушки в веер аккуратно разложенных на блюде аппетитных, почти одинаковых по размеру ломтиков.
– Еще бы! Такой повод, – кивнул Баг, внимательно наблюдая за поваром: любое мастерство вызывало у ланчжуна глубокое уважение. – Вообще, я заметил, Ханбалык просто кипит. Очень много всего нового. Здорово, просто здорово.
– Ну... да, – с плохо скрываемой гордостью кивнул Кай: коренной житель Восточной столицы, он искренне любил Ханбалык и, как не раз признавался Багу, никогда не смог бы с ним расстаться. Даже если и уезжал ненадолго, по служебной надобности, то уже через пару дней начинал тосковать по родному городу; а перспектива оставить Ханбалык насовсем и вовсе ужасала могучего жизнелюба Кая: нет, никак невозможно! – У нас нынче есть буквально все. Все чудеса света – кроме пирамид. Да и зачем, скажи, нам тут какие-то пирамиды, коли есть много чего другого, вообще ранее неслыханного. Да ты же видел, еч, знаешь.
И то правда: вот только что, буквально полчаса назад Баг действительно видел – очередную жемчужину в драгоценном собрании диковинок Восточной столицы. Звалась она Сююань, «Парк отдохновения», и располагалась в стенах сыхэюаня – старинной ханбалыкской усадьбы – семейства Ли.
Сыхэюани составляют костяк старых ханбалыкских построек – за исключением княжеских хором, дворцов и храмов, разумеется. Традиционные жилища городских ханьцев, следующая и основная ступень после непритязательных домишек в хутунах, сыхэюани представляют собой семейные, родовые гнезда, обнесенные с четырех сторон неизбежными глухими стенами, с единственным главным входом – воротами, над коими, как правило, висит черная лаковая доска, на которой крупными иероглифами выведено название: «Усадьба семьи Мао», «Усадьба семьи Чжан» и так далее; нередко, правда, можно видеть и нестандартные надписи вроде «Убежища Отшельника Да-би» – если кто-то из членов семьи благодаря своим дарованиям или заслугам на государственном поприще достиг широкой известности, то сыхэюань мог получить имя и в его честь; в таких случаях любят пользоваться литературным псевдонимом прославившегося.
И посейчас многие старые семьи продолжают жить в своих родовых гнездах – за низенькими воротами, за которыми злых духов, умеющих, как это ведомо любому образованному человеку, двигаться только по прямой, встречает защитный экран; в двухэтажных постройках, расположенных вдоль окружающих сыхэюань стен: сзади, в самых высоких и почетных – старшее поколение, а прочие – в боковых, пониже, но тоже весьма уютных.
Однако жизнь идет вперед, и некоторые обитатели сыхэюаней ныне предпочитают традиционному покою и уюту родового гнезда новые, благоустроенные квартиры в современных домах. Иным семействам Небо не ниспослало обильного потомства, и в таких полупустых, а то и вовсе пустых сыхэюанях, по распоряжению все того же Решительного Лю, стали, откупив усадьбу у потомков, создавать семейные музеи – если род был чем-то славен, или же небольшие постоялые дворы, насельники которых за небольшую плату могли полностью погрузиться в мир покойной и патриархальной жизни несуетного старого Ханбалыка. Некоторые не лишенные деловой хватки хозяева – а ханьцы, по наблюдениям Бага, почти все склонны к предпринимательству – открывали в своих сыхэюанях мастерские, небольшие школы боевых искусств, а вот последний из рода Ли открыл в своем сыхэюане... действующий музей отхожих мест.
Да, прав был Кай Ли-пэн, когда пророчил: удивится Баг. Баг и впрямь удивился: надо же – «Парк отдохновения», и в каком смысле! И не только он удивился. Один из любопытствующих, вошедших в сыхэюань семьи Ли следом за ними с Каем, – по виду житель юга Цветущей Средины, – прочитав поясняющую вывеску, вытаращил глаза и не сдержал возгласа: «Во цао!» [ 29]; Баг повел себя сдержаннее, кричать не стал, однако же с трудом совладал с лицом: челюсть так и норовила отвалиться. Наблюдавший за ним Кай лишь посмеивался тихонько и приговаривал по обыкновению «ну... да, ну... да».
Действительно, за красивым, возвышенным и зовущим названием «Парк отдохновения» скрывалось не что иное, как музей действующих отхожих мест. Разных культур и разных народов. От всевозможных варварских заведений подобного типа до ордусских – и именно здесь честный человекоохранитель в очередной раз почувствовал, сколь же велика империя, как много в ней проживает разных племен и какие эти племена, в сущности, разные.
В «Парке отдохновения» было собрано буквально все – и типичное отхожее место среднеазиатского декханина, с указателем направления на Мекку и прочими необходимыми для ритуального очищения важными вещами; и лабиринтовое отхожее место, свойственное жителям поселков городского типа в монгольских степях; и непритязательные приспособления для отправления нужды жителями Крайнего Севера. И многое, многое другое. И всем этим можно было воспользоваться за, прямо скажем, умеренную плату.
Особенное впечатление на Бага произвело нихонское отхожее место – над резво бегущим и весело впадающим в маленькое, кишащее карпами озеро ручьем был возведен игрушечный мостик и прямо на его середине помещался маленький домик под широкой черепичной крышей с загнутыми краями; домик и был местом отдохновения. Любопытный Баг заплатил десять чохов за вход и не пожалел об этом. В домике царила суровая чистота, пахло сосновыми ветками, а в полу было прорезано аккуратное круглое отверстие, присев над которым на корточках и следовало справить нужду – прямо в журчащие ниже воды, а оттуда уж нужда попадает прямо в озерцо, к карпам. Так ничего и не сделав – собственно, он и не намеревался и зашел только посмотреть, да и холодно зимой сидеть орлом, – Баг вышел на мостик в задумчивости.
Отсюда, с небольшой возвышенности открывался вид на весь сыхэюань: затейливые искусственные горки, причудливые камни, невысокие деревья, сидящий у мостика Судья Ди: кот отказался следовать за Багом и теперь с любопытством смотрел на хозяина, вытягивал шею – гармония и покой царили в «Саду отдохновения», и даже изумленно-радостные возгласы посетителей, казалось, являлись неотделимой частью этого умиротворения. И ланчжуну подумалось, что не так уж он и не прав, этот последний из рода Ли, устроивший в своей родовой усадьбе подобный музей. Полезное это дело. Нужно лучше знать друг друга. В живущем по сообразности обществе не должно быть закрытого, ибо все в человеке в конечном счете прекрасно, и, только познав себя самих и своих соседей во всей полноте, мы обретем гармонию и процветание.
Спустившись на другую сторону ручья, Баг тут же обрел подтверждение своим мыслям: он оказался прямо перед входом в небольшой храм, на доске перед которым значилось: «Цзы-гу мяо», то есть – «Кумирня Цзы-гу». Ланчжун еще в детстве слышал от матушки Алтын-ханум трагическую историю жившей почти тысячу лет назад девушки из рода Хэ, которая, не будучи в силах вынести разлуки с младшим отпрыском рода Ли, покончила с собою в месте отдохновения. В те поры браки устанавливались лишь с согласия родителей; правилом было, что родители сами или, что чаще, через сваху подбирали женихов дочерям, исходя из своих собственных, подчас корыстных соображений, и молодые впервые видели друг друга уже после свадьбы. С девицей Хэ случилось иначе: ее родители в широте взглядов явно опередили свое время, ибо девица и молодой преждерожденный Ли получили возможность оценить друг дружку еще до свадьбы, – Ли увидела жениха через щель в ставнях, когда тот вместе с родителями был приглашен в дом по случаю дня рождения ее батюшки; а юноше тайком, через сваху, передали живописный портрет девы; взаимная любовь вспыхнула с первого взгляда. И все шло хорошо – гадатель определил благоприятный день для проведения церемонии, были куплены подарки, снаряжен свадебный паланкин... но тут император милостиво повелел начать работы по приведению в порядок оборонных рубежей державы: северные кочевые варвары вновь, как уже не раз случалось, забыли о своем варварском долге, перестали платить дань и мало того – сделались необычайно дерзки, стали сбиваться в полчища. Долг перед отечеством не позволил молодому Ли жениться. Спешно собравшись, он отбыл на строительство Великой стены, да там и сложил голову во время одного из предательских набегов пребывавших в невежестве кочевников. Получив трагическую весть, девица Хэ потеряла разум и от неизбывного горя утопилась в давно не чищенном отхожем месте.
Она умерла в пятнадцатый день первого месяца, и с тех пор в этот день среди тех, кто помнил об истории влюбленных, было принято приносить девице Хэ – народная молва дала ей имя Цзы-гу, Пурпурная Дева, – жертвы: возжигать в домашнем месте отдохновения благовонные курения, жечь жертвенные деньги. А теперь Баг стоял перед первым в Ордуси алтарем Цзы-гу – раскрашенная деревянная статуя прелестной молодой девушки виднелась в покойной нише, а перед статуей, на особом столике, лежали приношения: фрукты, жертвенные бумажные ляны, даже маленькая бутылочка с эрготоу; в двух бронзовых жаровнях по бокам дымились ароматные благовония... Велика память народная, никто не забыт и ничто не забыто. Из кумирни Баг вышел просветленный.
Потом они с Каем еще некоторое время ходили по улочкам между старыми сыхэюанями – пока наконец Судья Ди басовитым мяуканьем не обратил их внимание на то, что лапы его окончательно замерзли. Да и подкрепиться бы не мешало. Тут кто-то говорил про ханбалыкскую утку?
...Повар закончил свое священнодействие и обратил взор на заказчиков. Кай Ли-пэн в ответ важно кивнул: да, все сделано правильно, большое спасибо, драгоценный преждерожденный. Работник кухни довольно улыбнулся и с ножом в руке усеменил прочь, а пришедшие ему на смену ханеянки поставили, потеснив закуски, блюдо в центр стола и расположили по правую руку от Бага и Кая по тарелочке со специальными тонкими лепешками и свежим луком-пореем, а также по плошке со сложным в приготовлении соусом «цяньмэньцзян». – знатоки утверждают, что половина вкуса ханбалыкской утки заключена именно в этом соусе; искусство повара тут не менее важно. Судье Ди – а когда приятели и кот вошли в харчевню, невозмутимый прислужник, сосчитав их взглядом, пробормотал «трое...» и приставил к столику особый высокий и широкий стул с особым углублением для миски – соуса не досталось, как, впрочем, и лепешек с луком. Однако же несколько кусочков утки ему перепало – быть может, и не самых хороших, но вполне ароматных и жирных. Кот к трапезе не приступал, смотрел на Бага выжидательно.
– Ну что же... – Кай на правах хозяина положил на тарелку Багу лепешку, пару кусков утки и пучок лука. – Приступим, еч, а? – И он взялся за бутылку с пивом; пиво было самое лучшее в Цветущей Средине, «Легкое циндаоское», изготовленное в древнейшем центре ордусского пивоварения; секретами варки сообразного пива, кстати, в свое время щедрые ханьцы поделились с немцами, у которых до того пиво было весьма посредственное. – Мое любимое. И что главное – охлаждено именно так, как надо. Ты ведь знаешь, еч, как важно правильно охладить пиво, – улыбнулся Ли-пэн, наполняя стакан Бага. – А вот «Бархатное циндаоское»... – начал он, но Судья Ди, к этому моменту привставший и опершийся передними лапами о край стола, прервал его недовольным мявом. – Что такое? Али утка не вкусна, хвостатый преждерожденный?
Какая утка! – явно читалось на морде фувэйбина Ди. Тут есть предмет поинтереснее.
– Извини, еч. – Баг отобрал у Ли-пэна бутылку, поискал глазами и нашел свободную от еды вместительную плошку. – И ты извини, еч, – сказал он коту, под изумленным взглядом приятеля наполнил плошку пивом и поставил перед Судьей. – Пиво любит – страсть просто, – пояснил коротко.
– А... Ну... да, – быстро оправился от изумления Кай. – Быть ему старшим вэйбином. – Поднял бокал в сторону Бага, а потом, немного помедлив, и в сторону кота; Судье Ди, впрочем, было уже не до церемоний: с явным удовольствием он лакал пиво. – За ваше здоровье!
«Циндаоское» оказалось ничуть не хуже привычного александрийского. А может, в чем-то и лучше. Расслабившийся в тепле харчевни Баг впал в благодушие и готов был даже согласиться с тем, что да, лучше, определенно лучше александрийского.
– А что, драг еч, слышно нового при дворе? – спросил ланчжун, ловко палочками сворачивая лепешку. – Ты ведь все входы-переходы знаешь, как говорится, свой барсук на этой горке. Что говорят?
– Что я слышу! – Кай спешно прожевал утку и запил ее добрым глотком пива. – Ланчжун Лобо интересуется сплетнями!
– Да не то чтобы сплетнями... – Баг макнул лепешку в соус. – Просто интересно услышать из первых рук, так сказать... – На самом деле Багу чаялось как-нибудь невзначай перевести разговор на принцессу Чжу, узнать что-нибудь о ней, хотя бы самую малость. Тайна удивительно похожей на принцессу студентки Чунь-лянь так и осталась нераскрытой, но подозрений прибавилось: после памятного сражения на мосыковской хацзе [ 30], в результате которого ханеянка аж на две седмицы попала в больницу, Баг, почитай, и не видел ее ни разу – навестить студентку казалось ему неудобным, а потом Чунь-лянь, испросив отпуск, отбыла в Ханбалык, для поправки здоровья. Узнав об этом, Баг подумал: ну точно, это была принцесса. Приспело время готовиться к Чуньцзе, вот она и воспользовалась случаем, чтобы вернуться домой. Да и не такая уж опасная была у девушки рана, чтобы так долго нуждаться в лекарском уходе. Уж в ранах Баг понимал. – Я же из любопытства спрашиваю.
– Ну... да, – как-то хитро посмотрел на ланчжуна Кай, – я понимаю, понимаю... – Багу почудился в его тоне и в улыбке какой-то скрытый намек. Но отчего, откуда бы? Ведь он ни словом, ни делом, ни даже мыслию самой потаенной... – На самом деле мне и самому любопытно, как оно все сложится. – Кай снова взялся за пиво, вопросительно посмотрел на кота, но тот увлеченно жевал утку. – Назревают существенные перемены, еч. – Пиво янтарно заструилось в стаканы. – Ходят слухи, что возможно – возможно! – уже на этот Чуньцзе владыка объявит о назначении наследника трона. Но официально пока ничего не говорилось.
– Да? Ну это не велика новость. – Баг с благодарным кивком принял полный стакан. – Время уже подошло. Да я бы сказал, что давно уже подошло время. При былых правлениях наследников назначали гораздо раньше.
– Ну... да. Правильно. Но тут штука в чем. – Кай взялся за очередную лепешку. – У владыки, как тебе известно, семеро отпрысков. Пять мужеска пола и две – девы. Принцы Чуский князь Жу-мэн, Луский князь Ин-мэн, Вэйский князь Цзян-мэн, Циский князь Дан-мэн и Яньский князь Юй-мэн. И принцессы – Ли и Мэй-инь, обе пока незамужние. Никто из них не проявляет явно выраженных государственных склонностей: Дан-мэн, например, пошел по стопам батюшки и погрузился в изыскания в области... э-э-э... придонной мелкой живности пресных вод, а Ин-мэн так вообще увлечен космическими изысканиями, Юй-мэн погружен в даосизм, и так далее. Принцесса Мэй – она поглощена сценическим лицедейством, и для нее даже создали специальную труппу ханбалыкской оперы, тоже, знаешь ли, дело новое, ибо в ханбалыкской опере все партии издревле исполняют мужчины. А вот принцесса Ли... – Кай сделал паузу, чтобы прожевать утку, но Багу опять почудилась в том какая-то многозначительность, что-то большее. – Принцесса Ли склонна к государственным делам, но принцессе это не совсем уместно.
– Да, конечно, – согласился Баг, – принцессы не могут наследовать правление, это против законов Неба.
– Ну... да, – кивнул Кай, доставая из рукава пачку сигарет «Чжунхуа». – Я снова начал курить, – сказал он извиняющимся тоном. (Ли-пэн уже пытался расстаться с этой вредной привычкой около двух лет назад, когда исполнял должность фаюньши [ 31] в Ханбалыкском Управлении по делам крупного рогатого скота.) Баг тут же выложил на стол кожаный футлярчик с сигарками. – О... Вот ты как теперь. – Вытащил одну, понюхал. – Хороши. Заморские?
– Да, – махнул рукой ланчжун, – подарок от одного гокэ. Проводили совместные деятельно-розыскные мероприятия.
– Успешно? – поинтересовался Кай, прикуривая.
– Вполне. – Да что ж он тянет-то?! Баг глотнул пива. – Как-нибудь расскажу при случае.
– Ну... да. Так вот... – Ли-пэн выпустил к потолку струю дыма. – Хотя и бывали в истории правления, что называется, из-за бамбукового занавеса [ 32], но – это дела прошлые, исключительные... Изрядный табак... Если бы принцесса Ли родилась мужчиной, то я бы не колеблясь предсказал, что наследником трона будет именно она. Принцессе уже довелось исполнить несколько поручений владыки – в том числе и достаточно серьезных, – и она выказала незаурядный ум и зрелое государственное мышление. Принцесса умеет находить общий язык с самыми разными людьми и стойка в стремлении к поставленной цели. То есть среди всех отпрысков владыки она – единственная, кто мог бы быть наследником. Но... Ты понимаешь.
– Ну ладно, это дело ясное, – не выдержал Баг, – а как же тогда? Кого прочат в наследники трона?
– Тут проблема... Государственный совет заседал уже несколько раз по этому поводу. – Кай Ли-пэн медленно затянулся. – Отменный табак, отменный. Скажешь потом, как называется, я себе тоже такие сигары выпишу... Так вот. Есть еще императорский племянник Чжу Цинь-гуй, сын брата владыки Чжу Ган-вэя. Знаешь о таком?
– А как же. Тот, ради которого учредили должность юаньвайлана в Палате наказаний. Говорят, он очень способный. – Баг тоже закурил. Подлил пива требовательно высунувшемуся из-за края стола Судье Ди.
– Именно. Чжу Цинь-гуй – о нем в последнее время только и говорят. Нет, правда: человек он решительный, смелый, не раз уже проявил себя в Палате наказаний как умелый организатор и проницательный тактик. Шаншу Палаты Фань Вэнь-гун – и тот приблизил к себе Цинь-гуя, часто с ним советуется в делах, а ведь Вэнь-гун известен своим суровым нравом и высокими требованиями. Ну да ты знаешь... Цинь-гуй уже несколько раз представлял империю за ее пределами: возглавлял посольские выезды в нескольких странах, всюду весьма успешно. Одно слово: государственный человек... И вот, получается, что изо всех отпрысков рода Чжу один он и может реально рассматриваться как наследник престола. Тем более что и при рождении его знамения были самые красноречивые: пятицветная радуга мелькнула в окне, а по палате разнесся неземной аромат... – Кай задумчиво стряхнул пепел. – Но тут какая трудность: он ведь не родной сын владыки, а племянник. Хотя его многие и славят в Ханбалыке. И славят за дело... В общем, поговаривают, что владыка изберет именно его.
– Ну... Когда речь заходит о судьбах страны, двух мнений быть не может. Небо не даст мандат на правление кому попало, у кормила власти должен стоять достойный. И если Чжу Цинь-гуй так себя проявляет, то я не думаю, чтобы владыка принял неправильное решение.
– Ну... да. Так-то оно так, но... – Кай замялся.
– Что «но»? Драг еч, у меня такое чувство, будто ты... не одобряешь Цинь-гуя, что ли?
– Нет, нет, не так! – Ли-пэн потушил окурок в пепельнице, и ее тут же заменила на чистую прислужница. – По мне, так, Чжу Цинь-гуй всем хорош. Но некоторые считают его не в меру честолюбивым, что ли... – Баг чувствовал, что Кай говорит, тщательно подбирая слова. – С другой стороны, для правителя – это и не недостаток вроде, так ведь?.. Но вот его идея о закрытии ордусских границ...
– В каком смысле?
– Ну... Прошлой весной Цинь-гуй делал доклад в Государственном совете и помимо всего прочего высказался в пользу того, что нужно, мол, поставить преграды тлетворному варварскому влиянию, чтобы то, что они там, за океаном, называют культурой, не смущало неокрепшие умы... Больше уделять внимания извечным ордусским ценностям, укрепить суровую простоту древности... Хорошие слова, правильные. Но не всем они по нраву.
– Никогда и не было так, драг еч, чтобы всем все было по нраву. Люди – они разные. Кому-то пиво, а кому-то – эрготоу. Мой напарник, еч Богдан, так вообще предпочитает «гаолицинские» игристые вина. У каждого свои недостатки. – Баг, в свою очередь, наполнил бокалы «Легким циндаоским»; усмехнулся. – К тому же вокруг владыки много мудрых советников, которые вовремя поправят, если что.
– Ну... да. – Ли-пэн широко улыбнулся. – Ты прав, конечно. Ко двору, кстати говоря, скоро прибудет потомок Великого Учителя в семьдесят пятом поколении, человек крайней мудрости. Уж сколько раз его звали, а он отказывался: мол, вижу – сообразное правление, следующее главному, в государстве – гармония, центр ликует и народ повсеместно радуется, зачем же я нужен? А тут согласился приехать... Словом, я не буду удивлен, если именно Чжу Цинь-гуй будет назначен наследником... Между прочим, драг еч, а не опоздаем ли мы встретить минфа Оуянцева? Когда его воздухолет прибывает?
– Не должны. – Баг взглянул на часы. – Хотя скоро, верно, надо трогаться. Сколько тут ехать до вокзала?
– Минут тридцать или того меньше.
– А, ну так мы успеем доесть утку и выпить еще по паре бутылок пива. Только позвоню на всякий случай. – Баг вытащил трубку. – Какой номер воздухолетного вокзала?
Кай махнул рукой прислужнице: еще два пива! – и продиктовал приятелю номер.
– Рейс из Александрии задерживается, – с удивлением услышал человекоохранитель в ответ. Небывалое дело! Задерживается прибытие воздухолета! И это в Ордуси, где любое транспортное средство всегда прибывает минута в минуту! Да Баг просто не мог припомнить ни одного случая, чтобы когда-то на его памяти воздухолет или куайчэ опоздали. – Как задерживается?!
– Извините, драгоценный преждерожденный, но этого я не могу вам сказать, – прощебетала приветливая служащая вокзала. – Причины нам неизвестны. Нижайше просим извинить нас за непредвиденную задержку и сожалеем, что доставили вам неприятности. О прибытии интересующего вас рейса будет объявлено дополнительно.
– Нет, ты слышал, еч?.. – Баг ткнул пальцем в умолкшую трубку. – Нет, ты слышал? Экое несообразие! Воздухолет – задерживается!
– Неслыханно... – в какой-то непонятной задумчивости протянул Кай.
Богдан Рухович Оуянцев-Сю
Воздухолет Лондон-Ханбалык,
22-й день первого месяца, первица,
день
Богдан любил летать воздухолетами. Любил их скорость, дающую возможность в тот же день, коль это оказалось надобно, оказаться в любой точке империи; любил уютное и одновременно чуть нервное, сулящее дальнюю дорогу и новые края перекурлыкивание напевных сигналов вызова бортпроводниц, всегда почему-то наполняющее салоны поначалу, перед вылетом; любил сам взлет, когда земля, только что такая близкая и надежная, вдруг отваливается от колес ревущего летуна и быстро падает вниз, превращаясь из тверди в одну лишь далекую дымчатую видимость... Всегда ему хотелось смотреть вниз, особенно когда земля еще близка после старта или перед посадкою, с отчетливо различимыми дорогами и повозками на них, коробочками строений, рощами да перелесками; и Фирузе, когда они летали вместе, всегда, ровно ребенка, пускала его сидеть у самого окна, сама смиренно отодвигаясь. Впрочем, когда они еще только познакомились, будущая жена однажды призналась Богдану, что боится высоты – и, хотя с той поры разговор сей более не возникал, Богдан подозревал, что нежная супруга так и не изжила эту забавную, тоже довольно-таки детскую черту, – и в том, как она заботливо и безоговорочно дает мужу любоваться панорамами, нет для нее особой жертвы. И слава Богу. Будь иначе – Богдану было бы перед женою совестно.
Нынче, однако ж, перелет предстоял и впрямь нешуточный, да с частыми посадками и взлетами – которые, конечно, сулили куда больше времени для любования пролетающими недалече под крылом красотами, но сильно удлиняли время пути, – да к тому же еще в тесноватом, по-западному неуютном «боинге», расчлененном вдобавок, как это при демократиях принято, на вип-класс, бизнес-класс и Бог знает какие еще узости. Хорошо хоть команда была смешанная: пилоты европейские, а обслуживание с момента первой посадки на ордусской земле – свое, ордусское. Видно, устроители полета хотели, чтобы гокэ еще в воздухе начинали ощущать себя в экзотичной для них обстановке империи.
22-й день первого месяца, первица,
день
Богдан любил летать воздухолетами. Любил их скорость, дающую возможность в тот же день, коль это оказалось надобно, оказаться в любой точке империи; любил уютное и одновременно чуть нервное, сулящее дальнюю дорогу и новые края перекурлыкивание напевных сигналов вызова бортпроводниц, всегда почему-то наполняющее салоны поначалу, перед вылетом; любил сам взлет, когда земля, только что такая близкая и надежная, вдруг отваливается от колес ревущего летуна и быстро падает вниз, превращаясь из тверди в одну лишь далекую дымчатую видимость... Всегда ему хотелось смотреть вниз, особенно когда земля еще близка после старта или перед посадкою, с отчетливо различимыми дорогами и повозками на них, коробочками строений, рощами да перелесками; и Фирузе, когда они летали вместе, всегда, ровно ребенка, пускала его сидеть у самого окна, сама смиренно отодвигаясь. Впрочем, когда они еще только познакомились, будущая жена однажды призналась Богдану, что боится высоты – и, хотя с той поры разговор сей более не возникал, Богдан подозревал, что нежная супруга так и не изжила эту забавную, тоже довольно-таки детскую черту, – и в том, как она заботливо и безоговорочно дает мужу любоваться панорамами, нет для нее особой жертвы. И слава Богу. Будь иначе – Богдану было бы перед женою совестно.
Нынче, однако ж, перелет предстоял и впрямь нешуточный, да с частыми посадками и взлетами – которые, конечно, сулили куда больше времени для любования пролетающими недалече под крылом красотами, но сильно удлиняли время пути, – да к тому же еще в тесноватом, по-западному неуютном «боинге», расчлененном вдобавок, как это при демократиях принято, на вип-класс, бизнес-класс и Бог знает какие еще узости. Хорошо хоть команда была смешанная: пилоты европейские, а обслуживание с момента первой посадки на ордусской земле – свое, ордусское. Видно, устроители полета хотели, чтобы гокэ еще в воздухе начинали ощущать себя в экзотичной для них обстановке империи.