Страница:
— Раз уж ты накоротке с Джоунасом, — заявил, раздеваясь, Филипп, — то можешь узнать у него мой распорядок дня.
— Ты говоришь прямо, как мой отец. — Не промелькнула ли в ее голосе какая-то странно торжествующая нотка? — Он всегда пытался отгородить меня от реального мира. Я была для него этакой скаковой лошадью, на которую он всегда надевал шоры, выводя ее на улицу.
Филипп посмотрел на Лилиан. Неужели это действительно та самая женщина, на которой он женился год назад? Что с ней стряслось?
— Я не твой отец, — сказал он, вешая пиджак и снимая галстук.
— Я сказала, что ты какмой отец.
— У нас тут что, дебаты? — Филипп подумал, что Лилиан вряд ли даже знает такое слово.
— Если хочешь — пожалуйста, пусть будет так, — откликнулась она.
Это послужило Филиппу первым предупреждением. Подобные словесные изыски были не по зубам женщине, на которой он женился. Прежде Лилиан умела только изысканно одеваться, во всем остальном она напоминала деревенскую девушку, простую и прямолинейную. По крайней мере, такой ее считал Филипп. И именно это его в ней и привлекло. Но теперь, когда он эмоционально отдалился от Лилиан, он далеко не сразу увидел происходящие в ней перемены, и это было вполне естественно.
— Я ничего не хочу, — сказал Филипп, подошел и, сев рядом с женой на кровать, взял ее за руку.
— Лилиан, у меня было очень много работы в последние месяцы. Из-за смерти Силверса мы все ужасно нервничаем.
— Это не имеет никакого отношения к смерти Силверса, — сказала Лилиан и посмотрела ему в лицо напряженным взглядом археолога, который ищет следы давно погибшей жизни.
— Что с тобой случилось, Фил? — спросила Лилиан. — Мне кажется, что мы уже не муж с женой. Мы никогда никуда не ходим вместе. И давно не спим...
— Да-да, знаю, — откликнулся он, поглаживая ее руку. — Я слишком часто оставляю тебя одну.
— Нет, дело не в этом, — с какой-то странной интонацией возразила она. — В конце концов, у меня тоже есть работа в посольстве, и она с каждым днем становится все ответственней. Теперь я ведаю перепиской, в том числе и почтой моего отца. А когда ты не приходишь домой обедать, я и одна неплохо обхожусь.
Теперь Филипп понял, что ему показалось странным в ее интонациях. Куда подевалась нежная, простодушная девушка, в которую он когда-то влюбился? Незаметно для него она превратилась в волевую, не в ком не нуждающуюся особу. Неужели в ее голосе чувствуется самоуверенность? Быть того не может! Значит, она изменилась гораздо разительнее, чем он предполагал.
— Что значит «сама обхожусь»?
— Тебя этому трюку в ЦРГ научили? — спросила она. — Я имею в виду — отвечать вопросом на вопрос? Я же тебяспрашивала: где ты был?
— С кем ты встречаешься, Лил? — спокойно произнес он. — С Джоунасом?
— Какая чепуха!
Но, чему бы она там ни научилась, искусно врать Лилиан пока не умела.
— Я хочу знать правду, — заявил он, сам удивляясь, почему его это так волнует. Если у него интрижка, то почему бы и ей не завести себе любовника? Однако он знал, почему:
Филипп не мог относиться к своей связи с Митико как к обыкновенной интрижке. Это была не просто эскапада неудовлетворенного мужа.
«Но что, что это тогда такое?» — спрашивал себя Филипп. И толком не знал, что ответить.
— Правду? — переспросила Лилиан. — Ты хочешь знать правду? Но зачем? Я не думаю, что ты признаешь такуюправду. Ты слишком поглощен своими тайнами, фил. Они тебя полностью захватили.
— Ну, ты преувеличиваешь.
— Разве? Да ты посмотри на себя, — сказала Лилиан. — Ты хочешь со мной поговорить, а сам ничего не рассказываешь. Не отвечаешь на мои вопросы...
— А ты за мной шпионишь.
— Ты не отвечаешь на мой вопрос, — упрямо повторила Лилиан. — Не рассказываешь, где ты бываешь, хотя чаще всего это не имеет отношения к твоей работе. Что я должна, по-твоему, думать? Что бы ты подумал на моем месте?
— Хочешь знать, в чем на самом деле твоя беда, Лил? — усмехнулся Филипп. — В том, что ты хочешь сделать из меня совсем другого человека.
— Тебе очень удобно свалить на меня всю ответственность, — сказала Лилиан. — Это что, успокаивает твою совесть? Не надейся, я не собираюсь идти у тебя на поводу. Ты мой муж, так что, по крайней мере, половина ответственности ложится на твои плечи.
— Ответственность за что?
Лилиан закрыла глаза.
— Я люблю тебя, Филипп, — жалобно прошептала она. — Да поможет мне Бог, это истинная правда.
Глаза ее раскрылись.
— Если ты мне изменяешь, я, наверное, не смогу тебя простить. Но и бросить тоже не смогу. Ты мне нужен, по-прежнему нужен.
— Может быть, даже слишком, — сказал он. — Ты не в состоянии понять меня до конца.
— Потому что неспособна, или потому что ты мне не позволяешь? — спросила Лилиан. Филипп ничего не ответил. Если честно, он побоялся. Лилиан печально покачала головой.
— В этом-то и заключается наша беда, Филипп. Неужели ты не видишь? В недопонимании... Мы не стараемся как следует узнать друг друга. А раз не стараемся, значит, никогда и не узнаем, чего мы с тобой можем добиться объединенными усилиями.
— Это не совсем так, — возразил он.
— Нет, увы, это так, — в ее голосе вновь мелькнула странная нотка убежденности. — Просто ты хочешь оставаться этаким незнакомцем. Ты ведь любишь таинственность. Вы с Джоунасом сидите и разрабатываете свои секретные планы. По-моему, вы обожаете плести интриги и потом их распутывать.
— Это работа. Мне кажется, ты принимаешь все слишком близко к сердцу, Лил.
— Нет, — настаивала она. — Ты не относишься к этому как к работе. Ты это любишь,и мне приходится отвоевывать тебя у работы. Но с чем я воюю? С призраками, с тенями. Я уверена, Филипп, что если тебе предложат выбор между светом и тенью, ты непременно выберешь тень.
— Но почему ты не можешь с этим смириться?
— Потому что это неправильно, — сказала Лилиан. — Так нельзя жить. Ты похож на капитализм, жестокий, властный, воинственный капитализм, на который не рекомендуется смотреть слишком пристально, который пытаются от нас скрыть.
— Кто пытается?
Лилиан пожала плечами.
— Такие люди, как мой отец.
Филипп встал.
— Значит, и я такой же — воскликнул он, невольно рассердившись. — Ты же сказала, что я похож на твоего отца.
— Мне бы очень хотелось, чтобы это было не так, — вздохнула Лилиан.
— Я не такой. Лил, — сказал Филипп. — Если бы я мог убедить тебя...
— Но неужели ты не видишь, до чего вы похожи? Вы оба жаждете тайн. Для вас это хлеб насущный. Мне кажется, вы без тайн жить не можете! А я оказываюсь за пределами мира, окутанного тайнами.
— Неправда!
— Нет, Фил, это чистая правда, — Лилиан говорила взвешенно, сдержанно. — Как только ты вошел, я тебя спросила: где ты был?
— Лилиан!
Она взмахнула рукой.
— Ладно. Я не жду от тебя никакого ответа Я, правда, надеялась, что тебе захочется рассказать. Захочется все исправить, чтобы у нас с тобой все стало хорошо. — Лилиан умолкла, и он почувствовал: она жаждет услышать его уверения в том, что все не так, что она заблуждается. Потом Лилиан кивнула и добавила: — Но вообще-то ничего другого ждать не приходилось.
Сплоченные враги были куда опаснее, нежели разобщенные.
В связи с этим Филипп и Митико задумали расстроить союз мафий, перессорив три семейства между собой. Конечно, это повлекло бы за собой значительные человеческие жертвы, но зато потом можно было бы относительно легко захватить власть над Таки-гуми, избежав дальнейшего кровопролития.
Когда Ватаро Таки вернулся с Кюсю, Филипп и Митико рассказали ему о сложном замысле. Вид у Ватаро был здоровый, он явно набрался сил, но лицо его так изменилось, что пока он не заговорил, Филипп невольно подумал: уж не подменили ли его?
— Доброе утро, Досс-сан, — сказал Ватаро. Филипп не отрывал от него пристального взгляда. Неужели когда-то это был Дзэн Годо?
— Что с вами случилось? — спросил Филипп. Ватаро Таки рассмеялся.
— Это хорошо, что ты меня не узнал. Митико тоже не узнала, когда вчера вечером приехала в аэропорт. Я предупредил, чтобы она ничего не рассказывала: хотел посмотреть на твою реакцию. — Улыбка сползла с его лица. — Честно говоря, мое прежнее лицо мне не нравилось. Поэтому я, пока был в отъезде, не только собирал апельсины. Я переродился. — Он дотронулся пальцами до скул. — Доктора распилили мне кости, придали им другую форму, где-то что-то отрезали, убрали лишний жир.
Лицо его было цвета меди, загорелым и обветренным от долгой работы на апельсиновых плантациях на юге, и нужно было подойти совсем близко, чтобы разглядеть множество крошечных шрамиков.
— Через месяц, — заявил Ватаро, — шрамы исчезнут бесследно.
Столь же впечатляли перемены, происшедшие с телом Ватаро Таки. Он казался выше, шире в плечах, явно мускулистей. Короче, он стал моложе и крупнее мужчины, который назывался Дзэном Годо и уехал восемь месяцев назад.
— Еще меня волнует Митико. Ведь она, как ни крути, дочь Дзэна Годо, хотя и вышла замуж за Ямамото. Поэтому я возьму ее к себе на работу. А когда стану оябуном Таки-гуми, удочерю ее, она станет членом семейства Таки. Если же кого-то заинтересует, почему я так тесно с ней связан, то ответ прост: она жена Нобуо Ямамото. Очень могущественного дельца, который может способствовать проникновению членов моего клана в законный бизнес.
Сидя за накрытым к чаю столом в новом доме, который они для него купили, Ватаро Таки внимательно выслушал Митико, которая целых два месяца «отмывала» деньги, полученные от продажи фамильного особняка Годо, так что теперь, когда она приобрела новый дом, никто не смог бы выяснить, на какие деньги он куплен.
В конце концов, Ватаро отверг их план.
— Слишком много крови придется пролить, — мрачно заявил он. — Не то чтобы я питал нежность к этим бандитам, проливающим кровь своих братьев, нет, неразумно уничтожать то, чем желаешь завладеть.
Я много думал в последнее время, — после того, как вы прислали мне подробный отчет об этих семействах. И, мне кажется, я придумал, как стать вождем Таки-гуми, не уничтожив при этом ни одного человека.
Нынешний оябун, Ген Таки, снискал славу гения оборонительной тактики. Именно эта его широко известная и вселяющая ужас тактика позволяет ему удерживать главенство в шатком тройственном союзе якудзы.
Однако из собранных сведений ясно, что вопреки всеобщему мнению, вовсе не Ген Таки изобрел эту тактику. Ее автор — советник Гена, которого зовут Кендзи Харигами, он тайно правит Таки-гуми. Кендзи Харигами — самое дорогое, что есть у Гена Таки. Без него Ген Таки моментально побелеет от страха, и мы добьемся от него всего, что захотим. А раз так, нужно нащупать ахиллесову пяту Харигами-сана.
— Вряд ли она у него есть, — сказал Филипп. — Он прекрасный семьянин. Женат, имеет двоих детей. Насколько мы смогли выяснить, жена ему не изменяет.
Ватаро Таки недовольно заворчал. Он кивнул, и Митико налила ему еще одну чашку чая.
— Досс-сан, — сказал он, — вы скоро поймете, что все женатые мужчины в Японии — все без исключения! — ведут двойную жизнь. Порой они ее держат в тайне, порой нет. Но она всегда существует. Мы должны узнать, какую двойную жизнь ведет Кендзи Харигами.
Филипп понимал, что догоняет дичь, и ускорил шаг, держа ружье наизготовку. Он вошел в мелкую речушку, вода проникала в ботинки и студила лодыжки. Филипп запыхался, он часто-часто дышал, и изо рта вырывались клубы пара.
Потом он увидел добычу и остолбенел от изумления, осознав, что это не животное, как ему прежде казалось, а человек.
Упав на одно колено, он прижал ружье к плечу и прицелился. Но выстрелить не успел, потому что стоявшая перед ним жертва разодрала себе ногтями лицо. Оно отвалилось, и Филипп увидел под ним другое. Вроде бы знакомое.
Но едва он сообразил, чье это лицо, как оно тоже оказалось содранным, и под ним появилось новое. Филипп перепугался и спустил курок. Пуля угодила прямо в лицо и разнесла его вдребезги, что было совсем нехарактерно для пули двадцать второго калибра. Однако под третьим лицом пряталось четвертое.
Филипп пробудился в поту и не сразу понял, где он. Но потом повернулся и увидел спавшую с ним рядом Лилиан.
И воттут Филиппу стало понятно к чему был этот сон...
— Я хочу тебя кое о чем спросить, Эд, — сказал Филипп.
— Хорошо. — Портер переносил из одного кабинета в другой кипу бумаг.
— Много работы, да? — поинтересовался Филипп.
— Да ерунда всякая, — уклончиво ответил Портер. — Тернер гоняет меня туда-сюда, точно мальчика на побегушках. Я должен убедиться в том, что все новые министры, обвиненные Дзибаном в измене, спрятаны на конспиративной квартире. Я должен устроить так, чтобы сообщения об их «гибели» выглядели правдоподобно и попали в газеты. На меня, опять же, возложена обязанность утешать убитых горем родственников. Короче, всячески стараться убедить Дзибан, что мы ими не интересуемся.
— То ли дело в старые добрые времена, да?
— Да уж, черт побери! — выругался Портер. — Полковник Силверс давал мне настоящие задания. Я прекрасно умею собирать разведданные, но с тех пор, как полковника не стало, всем на меня наплевать.
— Это из-за Силверса, — сказал Филипп. — Никому не хочется вспоминать о неприятностях.
— А вот этого не надо! — воскликнул Портер. — Полковник Силверс не был агентом-двойником.
— Не был? — Филипп склонил голову набок. — Но почему ты так считаешь? Существуют доказательства...
— Да все это ерунда! — Портер положил на стол бумаги и закурил сигарету. — Поверьте мне, лейтенант, если у меня будет в запасе полдня, я сумею обстряпать все так, будто вы укокошили свою собственную матушку. Я точно знаю, что полковник никакой не предатель, ведь я передавал ему все разведданные. Если бы он сообщал их потом членам Дзибана или еще кому-нибудь, уж я бы непременно догадался. Он ничего подобного не делал. Я совершенно уверен, что он поступал с этими данными как следовало.
По телу Филиппа пробежал холодок недоброго предчувствия, и в душе всколыхнулся страх, вызванный вчерашним ночным кошмаром.
— Ты говорил с кем-нибудь на эту тему?
— Конечно, говорил. С Тернером. Он все записал. И сказал, что передаст по назначению.
— Ясно, — протянул Филипп и задумался: почему Портер раньше не сказал ему об этом? Но потом понял, что он должен был сам прийти к Портеру. Однако он как-то сразу поверил уликам. Конечно... Почему бы и нет? Ему их подсунули: на, ешь готовенькое... Разозлившись на собственную глупость, Филипп потеребил пальцами губы, — Скажи, Портер, ты хотел бы вернуться на оперативную работу?
Глаза Портера вспыхнули.
— Меня долго упрашивать не придется, лейтенант. Быть вьючной лошадью Тернера не очень-то приятно. Да и потом, я соскучился по оперативной работе.
— Хорошо, — одобрил Филипп. — Ты умеешь вести слежку?
— Да я могу выследить Орфея в аду, а ему и невдомек будет, — Портер ухмыльнулся. — Вдобавок я знаю Токио, как свои пять пальцев. Все улочки и закоулки, — он потушил сигарету. — Дайте мне только имя и описание человека, а все остальное я сделаю.
— Тебе понадобится только имя, — сказал Филипп. Что-то в его голосе заставило Портера посерьезнеть.
— Что вы хотите этим сказать?
— А вот что, — заявил Филипп, — я хочу, чтобы вы следили за каждым шагом моей жены.
ЦРГ интересовалась одним из владельцев игорного бизнеса, которого подозревали в нелегальном ввозе стрелкового оружия. Кендзи Харигами был пойман при облаве. Однако, судя по сводке, он откупился от властей и не был привлечен к ответственности.
Филипп какое-то время обдумывал полученные сведения. Может быть, тут ничего такого и нет... В якудзе много азартных игроков. Однако, наведя справки, Филипп убедился, что Кендзи Харигами посещал и некоторые игорные дома, не контролировавшиеся якудзой. Это показалось ему более важным, и он рассказал о том, что узнал, Ватаро Таки.
Таки две недели следил за каждым шагом Кендзи Харигами. Интересно, что больше всего Харигами любил захудалое местечко на отшибе, такое невзрачное, что оно пока не привлекало внимания членов якудзы, все глубже проникавших в игорный бизнес.
— Он ставит на кон кучу денег, — сообщил Ватаро Таки Филиппу и Митико во время очередной встречи. — И проигрывает все без остатка.
— Сколько? — поинтересовалась Митико. Когда ее отец ответил, Филипп сказал:
— А откуда он берет эти деньжищи? Ватаро Таки улыбнулся.
— Когда мы это узнаем, Досс-сан, — сказал он, — то поймем, с какого боку подступиться к Таки-гуми.
— Вы уже обедали, лейтенант? Филипп поднял на него глаза.
— Как насчет того, чтобы прогуляться по парку? Цветы черешни белели так ослепительно, как бывает только в Японии. Под бело-розовыми облаками цветов бегали смеющиеся дети.
— Ну, что ты для меня припас, Портер?
— Ничего хорошего, лейтенант.
Филипп посмотрел на маленького мальчика, державшего в руках веревку от бумажного змея; змей был сделан в виде карпа, бело-голубого с красными полосками.
— Все равно говори.
— Ну, ладно, — Портер что-то очень уж нервничал. — Дэвид Тернер много времени проводит с вашей женой, лейтенант. Вы уж меня извините.
Значит, это все-таки Джоунас, подумал Филипп. Он почувствовал облегчение, но одновременно не на шутку рассердился. К своему удивлению, он вдруг осознал, что Лилиан по-прежнему составляет часть его жизни.
— Ну, и чем они занимаются? — спросил он. Карп нырнул вниз и затрепетал под порывами ветра, когда мальчик умелым движением отвел его в сторону, не дав зацепиться за черешневые деревья.
— А вот это очень странно, — сказал Портер. — Я никак не пойму, где тут собака зарыта. У них нет романа, нет... ну, таких отношений.
Филипп посмотрел на него в первый раз после того, как они вошли в парк.
— Ты уверен?
— Совершенно. Они всегда встречаются на людях. В ресторане, в ночном клубе. Очень любят клуб офицеров.
— А потом что делают?
— Это-то и странно, лейтенант. Потом Тернер провожает вашу жену домой. Вот и все.
— И она никогда не ходит к нему домой? — спросил Филипп.
— Нет. Ни в отель... если вас это интересует.
— А к нам домой?
— Упаси Бог, лейтенант! — воскликнул Портер. — Он никогда там не задерживается. Просто провожает ее до двери и уходит. Он ведет себя как настоящий джентльмен.
Ветер крепчал, и мальчик натянул нитку, чтобы лучше управлять затрепетавшим змеем.
— Вот как? — спросил после паузы Филипп.
— Примерно так, — сказал Портер. — Ах да, совсем забыл! Два раза в неделю Тернер обязательно ходит в одно заведение после того, как пообедает с вашей женой. Это заведение — фуро,городская баня, — Портер передернул плечами. — Но что с того? Он же не встречается там с вашей женой.
— А где находится фуро?
Портер объяснил.
— Но все равно это без толку, лейтенант. Вы не сможете туда пройти, как не смог я. Тернер вас сразу заметит. В основном, баню посещают японцы, но попадаются и иностранцы.
— Иностранцы?
— Да, — кивнул Портер. — Ну, вы сами знаете, какие. Из дипломатических кругов. Типа тех, что привечает порой ваш тесть, генерал Хэдли.
— Когда я бываю с тобой, — произнесла Митико, — мне ничего больше не нужно.
Филипп крепко сжал ее в объятиях.
— Когда ты на меня смотришь, — продолжала Митико, — тебе не кажется, что ты видишь меня насквозь?
Как ни странно, но, закрывая глаза, Филипп чувствовал, что Митико чем-то напоминает ему Лилиан. Новую Лилиан. Много лет спустя он понял, что у них было одно общее качество — сила. Удивительно! У Лилиан было столько слабостей, с одними она мирилась, с другими пыталась бороться. А Митико ни с чем не боролась. Внешне...
Но на самом деле Митико в глубине души ощущала страшную неуверенность от того, что родилась женщиной. Лилиан же, напротив, оказалась внутренне сильной, как самурай.
— Когда ты во мне, — произнесла Митико, — мне кажется, ты всегда что-то ищешь. Ищешь какое-то свойство, которое я могла бы тебе передать. Нечто, чем я обладаю или, возможно, сама того не подозреваю.
Она взяла его восставший член в руки и притянула к себе. Они сидели друг напротив друга на татами. Митико была в расстегнутом розовом кимоно. Тени подчеркивали восхитительные очертания ее тела. Огненно-красное нижнее кимоно прикрывало соски, колени и ноги. Филипп ощущал ее особый запах. В его представлении этот запах навсегда тесно переплетался со свежим, немного отдававшим сеном ароматом тростниковых циновок.
— Когда я говорю с тобой об этом, — продолжила Митико, — я просто умираю от наслаждения. Мир суживается, и в конце концов я вижу только тебя. И чувствую только тебя.
Она начала целовать его влажными губами, постепенно его рот приоткрылся, дыхание стало прерывистым. У Митико голова пошла кругом. Ее безумно возбуждало то, что она вызывает у него такое жгучее желание.
Филипп протянул руки и стянул ярко-красное нижнее кимоно с ее плеч. И склонил голову к ее груди. Когда его губы дотронулись до кожи Митико, она подалась вперед, принимая его в свое лоно.
Его жаркое дыхание обдало ее чувствительный сосок, и она начала ласкать Филиппа рукой. Он придвинулся ближе, ее ноги раздвинулись шире, и Митико с Филиппом слились воедино.
— Вот что ты ищешь во мне, — выдохнула она. — Это мой якорь.
Митико затрепетала в пароксизме страсти. Ей казалось, что могучее копье пронзает ее насквозь. Если бы это сейчас вдруг кончилось, она бы не вынесла.
— Познавая тебя, — прошептала она, — я познаю себя. Я открыла неведомый континент и, путешествуя по нему, обнаруживаю неизвестные города во мне самой.
Они покачивались, словно танцевали медленный, сладострастный танец.
— Когда ты на меня смотришь, я оживаю. И теперь, ожив, чувствую, что стала другой. Я больше не желаю играть отведенные мне в жизни роли. Роль японской жены, японской матери, японской любовницы... — Митико ахнула и снова задохнулась в приливе страсти. — О! О! О! — зашептала она ему на ухо и еще теснее прижалась к Филиппу, чувствуя, как его напряжение все возрастает.
— Ты показал мне, что моя сила в сердце. И навеки переменил мою жизнь. Ax, ax, ax! — Митико услышала его стон, вырвавшийся из самых глубин души. — Тебе это тоже нравится. О да!
И она слилась с ним в экстазе.
Через три дня, когда Кендзи Харигами зашел в игорный притон, где царила та же прокуренная атмосфера, та же кисловатая вонь, где на него смотрели те же прищуренные глаза, к которым он давно привык. Фишки раздавала какая-то красотка, ей помогал кавказец. Кендзи их раньше никогда не видел, но ему было наплевать. Он явился, чтобы удовлетворить свою незатухающую страсть. Его интересовали только фишки, ничего больше.
Вечер сменился ночью, ночь — ранним утром, все шло как всегда. Толстая пачка денег, которую Кендзи Харигами принес с собой, уже почти растаяла. Многие игроки покинули притон. Только самые заядлые продолжали игру.
Кендзи Харигами не мог спокойно смотреть на фишки, его неудержимо тянуло включиться в игру. Он положил на стол остаток своих денег. И проиграл.
Эта партия оказалась последней. Игроки, еще остававшиеся в зале, один за другим поднялись со своих мест и вышли. Кендзи Харигами не хотел уходить, но было уже поздно, и все фишки убрали.
Кендзи встал и направился к выходу. И тут вдруг к нему подошел кавказец.
— Ты говоришь прямо, как мой отец. — Не промелькнула ли в ее голосе какая-то странно торжествующая нотка? — Он всегда пытался отгородить меня от реального мира. Я была для него этакой скаковой лошадью, на которую он всегда надевал шоры, выводя ее на улицу.
Филипп посмотрел на Лилиан. Неужели это действительно та самая женщина, на которой он женился год назад? Что с ней стряслось?
— Я не твой отец, — сказал он, вешая пиджак и снимая галстук.
— Я сказала, что ты какмой отец.
— У нас тут что, дебаты? — Филипп подумал, что Лилиан вряд ли даже знает такое слово.
— Если хочешь — пожалуйста, пусть будет так, — откликнулась она.
Это послужило Филиппу первым предупреждением. Подобные словесные изыски были не по зубам женщине, на которой он женился. Прежде Лилиан умела только изысканно одеваться, во всем остальном она напоминала деревенскую девушку, простую и прямолинейную. По крайней мере, такой ее считал Филипп. И именно это его в ней и привлекло. Но теперь, когда он эмоционально отдалился от Лилиан, он далеко не сразу увидел происходящие в ней перемены, и это было вполне естественно.
— Я ничего не хочу, — сказал Филипп, подошел и, сев рядом с женой на кровать, взял ее за руку.
— Лилиан, у меня было очень много работы в последние месяцы. Из-за смерти Силверса мы все ужасно нервничаем.
— Это не имеет никакого отношения к смерти Силверса, — сказала Лилиан и посмотрела ему в лицо напряженным взглядом археолога, который ищет следы давно погибшей жизни.
— Что с тобой случилось, Фил? — спросила Лилиан. — Мне кажется, что мы уже не муж с женой. Мы никогда никуда не ходим вместе. И давно не спим...
— Да-да, знаю, — откликнулся он, поглаживая ее руку. — Я слишком часто оставляю тебя одну.
— Нет, дело не в этом, — с какой-то странной интонацией возразила она. — В конце концов, у меня тоже есть работа в посольстве, и она с каждым днем становится все ответственней. Теперь я ведаю перепиской, в том числе и почтой моего отца. А когда ты не приходишь домой обедать, я и одна неплохо обхожусь.
Теперь Филипп понял, что ему показалось странным в ее интонациях. Куда подевалась нежная, простодушная девушка, в которую он когда-то влюбился? Незаметно для него она превратилась в волевую, не в ком не нуждающуюся особу. Неужели в ее голосе чувствуется самоуверенность? Быть того не может! Значит, она изменилась гораздо разительнее, чем он предполагал.
— Что значит «сама обхожусь»?
— Тебя этому трюку в ЦРГ научили? — спросила она. — Я имею в виду — отвечать вопросом на вопрос? Я же тебяспрашивала: где ты был?
— С кем ты встречаешься, Лил? — спокойно произнес он. — С Джоунасом?
— Какая чепуха!
Но, чему бы она там ни научилась, искусно врать Лилиан пока не умела.
— Я хочу знать правду, — заявил он, сам удивляясь, почему его это так волнует. Если у него интрижка, то почему бы и ей не завести себе любовника? Однако он знал, почему:
Филипп не мог относиться к своей связи с Митико как к обыкновенной интрижке. Это была не просто эскапада неудовлетворенного мужа.
«Но что, что это тогда такое?» — спрашивал себя Филипп. И толком не знал, что ответить.
— Правду? — переспросила Лилиан. — Ты хочешь знать правду? Но зачем? Я не думаю, что ты признаешь такуюправду. Ты слишком поглощен своими тайнами, фил. Они тебя полностью захватили.
— Ну, ты преувеличиваешь.
— Разве? Да ты посмотри на себя, — сказала Лилиан. — Ты хочешь со мной поговорить, а сам ничего не рассказываешь. Не отвечаешь на мои вопросы...
— А ты за мной шпионишь.
— Ты не отвечаешь на мой вопрос, — упрямо повторила Лилиан. — Не рассказываешь, где ты бываешь, хотя чаще всего это не имеет отношения к твоей работе. Что я должна, по-твоему, думать? Что бы ты подумал на моем месте?
— Хочешь знать, в чем на самом деле твоя беда, Лил? — усмехнулся Филипп. — В том, что ты хочешь сделать из меня совсем другого человека.
— Тебе очень удобно свалить на меня всю ответственность, — сказала Лилиан. — Это что, успокаивает твою совесть? Не надейся, я не собираюсь идти у тебя на поводу. Ты мой муж, так что, по крайней мере, половина ответственности ложится на твои плечи.
— Ответственность за что?
Лилиан закрыла глаза.
— Я люблю тебя, Филипп, — жалобно прошептала она. — Да поможет мне Бог, это истинная правда.
Глаза ее раскрылись.
— Если ты мне изменяешь, я, наверное, не смогу тебя простить. Но и бросить тоже не смогу. Ты мне нужен, по-прежнему нужен.
— Может быть, даже слишком, — сказал он. — Ты не в состоянии понять меня до конца.
— Потому что неспособна, или потому что ты мне не позволяешь? — спросила Лилиан. Филипп ничего не ответил. Если честно, он побоялся. Лилиан печально покачала головой.
— В этом-то и заключается наша беда, Филипп. Неужели ты не видишь? В недопонимании... Мы не стараемся как следует узнать друг друга. А раз не стараемся, значит, никогда и не узнаем, чего мы с тобой можем добиться объединенными усилиями.
— Это не совсем так, — возразил он.
— Нет, увы, это так, — в ее голосе вновь мелькнула странная нотка убежденности. — Просто ты хочешь оставаться этаким незнакомцем. Ты ведь любишь таинственность. Вы с Джоунасом сидите и разрабатываете свои секретные планы. По-моему, вы обожаете плести интриги и потом их распутывать.
— Это работа. Мне кажется, ты принимаешь все слишком близко к сердцу, Лил.
— Нет, — настаивала она. — Ты не относишься к этому как к работе. Ты это любишь,и мне приходится отвоевывать тебя у работы. Но с чем я воюю? С призраками, с тенями. Я уверена, Филипп, что если тебе предложат выбор между светом и тенью, ты непременно выберешь тень.
— Но почему ты не можешь с этим смириться?
— Потому что это неправильно, — сказала Лилиан. — Так нельзя жить. Ты похож на капитализм, жестокий, властный, воинственный капитализм, на который не рекомендуется смотреть слишком пристально, который пытаются от нас скрыть.
— Кто пытается?
Лилиан пожала плечами.
— Такие люди, как мой отец.
Филипп встал.
— Значит, и я такой же — воскликнул он, невольно рассердившись. — Ты же сказала, что я похож на твоего отца.
— Мне бы очень хотелось, чтобы это было не так, — вздохнула Лилиан.
— Я не такой. Лил, — сказал Филипп. — Если бы я мог убедить тебя...
— Но неужели ты не видишь, до чего вы похожи? Вы оба жаждете тайн. Для вас это хлеб насущный. Мне кажется, вы без тайн жить не можете! А я оказываюсь за пределами мира, окутанного тайнами.
— Неправда!
— Нет, Фил, это чистая правда, — Лилиан говорила взвешенно, сдержанно. — Как только ты вошел, я тебя спросила: где ты был?
— Лилиан!
Она взмахнула рукой.
— Ладно. Я не жду от тебя никакого ответа Я, правда, надеялась, что тебе захочется рассказать. Захочется все исправить, чтобы у нас с тобой все стало хорошо. — Лилиан умолкла, и он почувствовал: она жаждет услышать его уверения в том, что все не так, что она заблуждается. Потом Лилиан кивнула и добавила: — Но вообще-то ничего другого ждать не приходилось.
* * *
Филипп готовился к возвращению Ватаро Таки с Кюсю. Сложность состояла в том, что политика американских оккупационных властей, направленная на уничтожение якудзы, привела к объединению трех мафиозных кланов. Обычно подобные вещи в Японии не практиковались.Сплоченные враги были куда опаснее, нежели разобщенные.
В связи с этим Филипп и Митико задумали расстроить союз мафий, перессорив три семейства между собой. Конечно, это повлекло бы за собой значительные человеческие жертвы, но зато потом можно было бы относительно легко захватить власть над Таки-гуми, избежав дальнейшего кровопролития.
Когда Ватаро Таки вернулся с Кюсю, Филипп и Митико рассказали ему о сложном замысле. Вид у Ватаро был здоровый, он явно набрался сил, но лицо его так изменилось, что пока он не заговорил, Филипп невольно подумал: уж не подменили ли его?
— Доброе утро, Досс-сан, — сказал Ватаро. Филипп не отрывал от него пристального взгляда. Неужели когда-то это был Дзэн Годо?
— Что с вами случилось? — спросил Филипп. Ватаро Таки рассмеялся.
— Это хорошо, что ты меня не узнал. Митико тоже не узнала, когда вчера вечером приехала в аэропорт. Я предупредил, чтобы она ничего не рассказывала: хотел посмотреть на твою реакцию. — Улыбка сползла с его лица. — Честно говоря, мое прежнее лицо мне не нравилось. Поэтому я, пока был в отъезде, не только собирал апельсины. Я переродился. — Он дотронулся пальцами до скул. — Доктора распилили мне кости, придали им другую форму, где-то что-то отрезали, убрали лишний жир.
Лицо его было цвета меди, загорелым и обветренным от долгой работы на апельсиновых плантациях на юге, и нужно было подойти совсем близко, чтобы разглядеть множество крошечных шрамиков.
— Через месяц, — заявил Ватаро, — шрамы исчезнут бесследно.
Столь же впечатляли перемены, происшедшие с телом Ватаро Таки. Он казался выше, шире в плечах, явно мускулистей. Короче, он стал моложе и крупнее мужчины, который назывался Дзэном Годо и уехал восемь месяцев назад.
— Еще меня волнует Митико. Ведь она, как ни крути, дочь Дзэна Годо, хотя и вышла замуж за Ямамото. Поэтому я возьму ее к себе на работу. А когда стану оябуном Таки-гуми, удочерю ее, она станет членом семейства Таки. Если же кого-то заинтересует, почему я так тесно с ней связан, то ответ прост: она жена Нобуо Ямамото. Очень могущественного дельца, который может способствовать проникновению членов моего клана в законный бизнес.
Сидя за накрытым к чаю столом в новом доме, который они для него купили, Ватаро Таки внимательно выслушал Митико, которая целых два месяца «отмывала» деньги, полученные от продажи фамильного особняка Годо, так что теперь, когда она приобрела новый дом, никто не смог бы выяснить, на какие деньги он куплен.
В конце концов, Ватаро отверг их план.
— Слишком много крови придется пролить, — мрачно заявил он. — Не то чтобы я питал нежность к этим бандитам, проливающим кровь своих братьев, нет, неразумно уничтожать то, чем желаешь завладеть.
Я много думал в последнее время, — после того, как вы прислали мне подробный отчет об этих семействах. И, мне кажется, я придумал, как стать вождем Таки-гуми, не уничтожив при этом ни одного человека.
Нынешний оябун, Ген Таки, снискал славу гения оборонительной тактики. Именно эта его широко известная и вселяющая ужас тактика позволяет ему удерживать главенство в шатком тройственном союзе якудзы.
Однако из собранных сведений ясно, что вопреки всеобщему мнению, вовсе не Ген Таки изобрел эту тактику. Ее автор — советник Гена, которого зовут Кендзи Харигами, он тайно правит Таки-гуми. Кендзи Харигами — самое дорогое, что есть у Гена Таки. Без него Ген Таки моментально побелеет от страха, и мы добьемся от него всего, что захотим. А раз так, нужно нащупать ахиллесову пяту Харигами-сана.
— Вряд ли она у него есть, — сказал Филипп. — Он прекрасный семьянин. Женат, имеет двоих детей. Насколько мы смогли выяснить, жена ему не изменяет.
Ватаро Таки недовольно заворчал. Он кивнул, и Митико налила ему еще одну чашку чая.
— Досс-сан, — сказал он, — вы скоро поймете, что все женатые мужчины в Японии — все без исключения! — ведут двойную жизнь. Порой они ее держат в тайне, порой нет. Но она всегда существует. Мы должны узнать, какую двойную жизнь ведет Кендзи Харигами.
* * *
Вскоре Филипп заподозрил, что они, по-видимому, совершили чудовищную ошибку. Все началось с кошмарного сновидения. Филиппу снилось, что он снова стал мальчиком и живет в Латробе, в Пенсильвании. Он держал в руках отцовское ружье двадцать второго калибра. Дело было ночью; он гнался за дичью по скованным морозом полям, по лесу, полному ночных шорохов, и наконец добежал до реки, серебрившейся в свете полной луны. Вода журчала, листья деревьев шелестели. Ухала сова.Филипп понимал, что догоняет дичь, и ускорил шаг, держа ружье наизготовку. Он вошел в мелкую речушку, вода проникала в ботинки и студила лодыжки. Филипп запыхался, он часто-часто дышал, и изо рта вырывались клубы пара.
Потом он увидел добычу и остолбенел от изумления, осознав, что это не животное, как ему прежде казалось, а человек.
Упав на одно колено, он прижал ружье к плечу и прицелился. Но выстрелить не успел, потому что стоявшая перед ним жертва разодрала себе ногтями лицо. Оно отвалилось, и Филипп увидел под ним другое. Вроде бы знакомое.
Но едва он сообразил, чье это лицо, как оно тоже оказалось содранным, и под ним появилось новое. Филипп перепугался и спустил курок. Пуля угодила прямо в лицо и разнесла его вдребезги, что было совсем нехарактерно для пули двадцать второго калибра. Однако под третьим лицом пряталось четвертое.
Филипп пробудился в поту и не сразу понял, где он. Но потом повернулся и увидел спавшую с ним рядом Лилиан.
И воттут Филиппу стало понятно к чему был этот сон...
* * *
Наутро Филипп встретился с Эдом Портером, адъютантом, которого Силверс приставил к ним с Джоунасом, когда они впервые приехали в Японию.— Я хочу тебя кое о чем спросить, Эд, — сказал Филипп.
— Хорошо. — Портер переносил из одного кабинета в другой кипу бумаг.
— Много работы, да? — поинтересовался Филипп.
— Да ерунда всякая, — уклончиво ответил Портер. — Тернер гоняет меня туда-сюда, точно мальчика на побегушках. Я должен убедиться в том, что все новые министры, обвиненные Дзибаном в измене, спрятаны на конспиративной квартире. Я должен устроить так, чтобы сообщения об их «гибели» выглядели правдоподобно и попали в газеты. На меня, опять же, возложена обязанность утешать убитых горем родственников. Короче, всячески стараться убедить Дзибан, что мы ими не интересуемся.
— То ли дело в старые добрые времена, да?
— Да уж, черт побери! — выругался Портер. — Полковник Силверс давал мне настоящие задания. Я прекрасно умею собирать разведданные, но с тех пор, как полковника не стало, всем на меня наплевать.
— Это из-за Силверса, — сказал Филипп. — Никому не хочется вспоминать о неприятностях.
— А вот этого не надо! — воскликнул Портер. — Полковник Силверс не был агентом-двойником.
— Не был? — Филипп склонил голову набок. — Но почему ты так считаешь? Существуют доказательства...
— Да все это ерунда! — Портер положил на стол бумаги и закурил сигарету. — Поверьте мне, лейтенант, если у меня будет в запасе полдня, я сумею обстряпать все так, будто вы укокошили свою собственную матушку. Я точно знаю, что полковник никакой не предатель, ведь я передавал ему все разведданные. Если бы он сообщал их потом членам Дзибана или еще кому-нибудь, уж я бы непременно догадался. Он ничего подобного не делал. Я совершенно уверен, что он поступал с этими данными как следовало.
По телу Филиппа пробежал холодок недоброго предчувствия, и в душе всколыхнулся страх, вызванный вчерашним ночным кошмаром.
— Ты говорил с кем-нибудь на эту тему?
— Конечно, говорил. С Тернером. Он все записал. И сказал, что передаст по назначению.
— Ясно, — протянул Филипп и задумался: почему Портер раньше не сказал ему об этом? Но потом понял, что он должен был сам прийти к Портеру. Однако он как-то сразу поверил уликам. Конечно... Почему бы и нет? Ему их подсунули: на, ешь готовенькое... Разозлившись на собственную глупость, Филипп потеребил пальцами губы, — Скажи, Портер, ты хотел бы вернуться на оперативную работу?
Глаза Портера вспыхнули.
— Меня долго упрашивать не придется, лейтенант. Быть вьючной лошадью Тернера не очень-то приятно. Да и потом, я соскучился по оперативной работе.
— Хорошо, — одобрил Филипп. — Ты умеешь вести слежку?
— Да я могу выследить Орфея в аду, а ему и невдомек будет, — Портер ухмыльнулся. — Вдобавок я знаю Токио, как свои пять пальцев. Все улочки и закоулки, — он потушил сигарету. — Дайте мне только имя и описание человека, а все остальное я сделаю.
— Тебе понадобится только имя, — сказал Филипп. Что-то в его голосе заставило Портера посерьезнеть.
— Что вы хотите этим сказать?
— А вот что, — заявил Филипп, — я хочу, чтобы вы следили за каждым шагом моей жены.
* * *
Это Филипп нашел подход к Таки-гуми. Проглядывая недельную оперативную сводку ЦРГ, в которой рассказывалось о налете военных США на игорные дома якудзы в северных районах Токио, он наткнулся на знакомое имя: Кендзи Харигами, главный советник Таки-гуми.ЦРГ интересовалась одним из владельцев игорного бизнеса, которого подозревали в нелегальном ввозе стрелкового оружия. Кендзи Харигами был пойман при облаве. Однако, судя по сводке, он откупился от властей и не был привлечен к ответственности.
Филипп какое-то время обдумывал полученные сведения. Может быть, тут ничего такого и нет... В якудзе много азартных игроков. Однако, наведя справки, Филипп убедился, что Кендзи Харигами посещал и некоторые игорные дома, не контролировавшиеся якудзой. Это показалось ему более важным, и он рассказал о том, что узнал, Ватаро Таки.
Таки две недели следил за каждым шагом Кендзи Харигами. Интересно, что больше всего Харигами любил захудалое местечко на отшибе, такое невзрачное, что оно пока не привлекало внимания членов якудзы, все глубже проникавших в игорный бизнес.
— Он ставит на кон кучу денег, — сообщил Ватаро Таки Филиппу и Митико во время очередной встречи. — И проигрывает все без остатка.
— Сколько? — поинтересовалась Митико. Когда ее отец ответил, Филипп сказал:
— А откуда он берет эти деньжищи? Ватаро Таки улыбнулся.
— Когда мы это узнаем, Досс-сан, — сказал он, — то поймем, с какого боку подступиться к Таки-гуми.
* * *
Через несколько дней Эд Портер столкнулся с Филиппом в холле штаба ЦРГ.— Вы уже обедали, лейтенант? Филипп поднял на него глаза.
— Как насчет того, чтобы прогуляться по парку? Цветы черешни белели так ослепительно, как бывает только в Японии. Под бело-розовыми облаками цветов бегали смеющиеся дети.
— Ну, что ты для меня припас, Портер?
— Ничего хорошего, лейтенант.
Филипп посмотрел на маленького мальчика, державшего в руках веревку от бумажного змея; змей был сделан в виде карпа, бело-голубого с красными полосками.
— Все равно говори.
— Ну, ладно, — Портер что-то очень уж нервничал. — Дэвид Тернер много времени проводит с вашей женой, лейтенант. Вы уж меня извините.
Значит, это все-таки Джоунас, подумал Филипп. Он почувствовал облегчение, но одновременно не на шутку рассердился. К своему удивлению, он вдруг осознал, что Лилиан по-прежнему составляет часть его жизни.
— Ну, и чем они занимаются? — спросил он. Карп нырнул вниз и затрепетал под порывами ветра, когда мальчик умелым движением отвел его в сторону, не дав зацепиться за черешневые деревья.
— А вот это очень странно, — сказал Портер. — Я никак не пойму, где тут собака зарыта. У них нет романа, нет... ну, таких отношений.
Филипп посмотрел на него в первый раз после того, как они вошли в парк.
— Ты уверен?
— Совершенно. Они всегда встречаются на людях. В ресторане, в ночном клубе. Очень любят клуб офицеров.
— А потом что делают?
— Это-то и странно, лейтенант. Потом Тернер провожает вашу жену домой. Вот и все.
— И она никогда не ходит к нему домой? — спросил Филипп.
— Нет. Ни в отель... если вас это интересует.
— А к нам домой?
— Упаси Бог, лейтенант! — воскликнул Портер. — Он никогда там не задерживается. Просто провожает ее до двери и уходит. Он ведет себя как настоящий джентльмен.
Ветер крепчал, и мальчик натянул нитку, чтобы лучше управлять затрепетавшим змеем.
— Вот как? — спросил после паузы Филипп.
— Примерно так, — сказал Портер. — Ах да, совсем забыл! Два раза в неделю Тернер обязательно ходит в одно заведение после того, как пообедает с вашей женой. Это заведение — фуро,городская баня, — Портер передернул плечами. — Но что с того? Он же не встречается там с вашей женой.
— А где находится фуро?
Портер объяснил.
— Но все равно это без толку, лейтенант. Вы не сможете туда пройти, как не смог я. Тернер вас сразу заметит. В основном, баню посещают японцы, но попадаются и иностранцы.
— Иностранцы?
— Да, — кивнул Портер. — Ну, вы сами знаете, какие. Из дипломатических кругов. Типа тех, что привечает порой ваш тесть, генерал Хэдли.
— Когда я бываю с тобой, — произнесла Митико, — мне ничего больше не нужно.
Филипп крепко сжал ее в объятиях.
— Когда ты на меня смотришь, — продолжала Митико, — тебе не кажется, что ты видишь меня насквозь?
Как ни странно, но, закрывая глаза, Филипп чувствовал, что Митико чем-то напоминает ему Лилиан. Новую Лилиан. Много лет спустя он понял, что у них было одно общее качество — сила. Удивительно! У Лилиан было столько слабостей, с одними она мирилась, с другими пыталась бороться. А Митико ни с чем не боролась. Внешне...
Но на самом деле Митико в глубине души ощущала страшную неуверенность от того, что родилась женщиной. Лилиан же, напротив, оказалась внутренне сильной, как самурай.
— Когда ты во мне, — произнесла Митико, — мне кажется, ты всегда что-то ищешь. Ищешь какое-то свойство, которое я могла бы тебе передать. Нечто, чем я обладаю или, возможно, сама того не подозреваю.
Она взяла его восставший член в руки и притянула к себе. Они сидели друг напротив друга на татами. Митико была в расстегнутом розовом кимоно. Тени подчеркивали восхитительные очертания ее тела. Огненно-красное нижнее кимоно прикрывало соски, колени и ноги. Филипп ощущал ее особый запах. В его представлении этот запах навсегда тесно переплетался со свежим, немного отдававшим сеном ароматом тростниковых циновок.
— Когда я говорю с тобой об этом, — продолжила Митико, — я просто умираю от наслаждения. Мир суживается, и в конце концов я вижу только тебя. И чувствую только тебя.
Она начала целовать его влажными губами, постепенно его рот приоткрылся, дыхание стало прерывистым. У Митико голова пошла кругом. Ее безумно возбуждало то, что она вызывает у него такое жгучее желание.
Филипп протянул руки и стянул ярко-красное нижнее кимоно с ее плеч. И склонил голову к ее груди. Когда его губы дотронулись до кожи Митико, она подалась вперед, принимая его в свое лоно.
Его жаркое дыхание обдало ее чувствительный сосок, и она начала ласкать Филиппа рукой. Он придвинулся ближе, ее ноги раздвинулись шире, и Митико с Филиппом слились воедино.
— Вот что ты ищешь во мне, — выдохнула она. — Это мой якорь.
Митико затрепетала в пароксизме страсти. Ей казалось, что могучее копье пронзает ее насквозь. Если бы это сейчас вдруг кончилось, она бы не вынесла.
— Познавая тебя, — прошептала она, — я познаю себя. Я открыла неведомый континент и, путешествуя по нему, обнаруживаю неизвестные города во мне самой.
Они покачивались, словно танцевали медленный, сладострастный танец.
— Когда ты на меня смотришь, я оживаю. И теперь, ожив, чувствую, что стала другой. Я больше не желаю играть отведенные мне в жизни роли. Роль японской жены, японской матери, японской любовницы... — Митико ахнула и снова задохнулась в приливе страсти. — О! О! О! — зашептала она ему на ухо и еще теснее прижалась к Филиппу, чувствуя, как его напряжение все возрастает.
— Ты показал мне, что моя сила в сердце. И навеки переменил мою жизнь. Ax, ax, ax! — Митико услышала его стон, вырвавшийся из самых глубин души. — Тебе это тоже нравится. О да!
И она слилась с ним в экстазе.
* * *
— Я договорился о покупке игорного заведения, которое так часто посещает Кендзи Харигами, — через неделю сообщил Филиппу и Митико Ватаро Таки. Он заметил изумление на их лицах и расхохотался. — Вообще-то это было проще простого. — Глаза Ватаро довольно поблескивали. — Дело в том, что Кендзи Харигами уже порядком задолжал этим ребятам. А платить отказался. Вместо уплаты долга он продолжает играть, ставя на кон наличные. Владельцы игорного дома, конечно, боятся перечить, ведь если он на них разозлится, им наверняка придется иметь дело с Таки-гуми, а этот клан разделает их под орех в мгновение ока. — Ватаро опять рассмеялся. — Поэтому они с радостью приняли мое великодушное предложение. Теперь у нас появился шанс. И нужно постараться извлечь из сложившегося положения как можно больше выгод.Через три дня, когда Кендзи Харигами зашел в игорный притон, где царила та же прокуренная атмосфера, та же кисловатая вонь, где на него смотрели те же прищуренные глаза, к которым он давно привык. Фишки раздавала какая-то красотка, ей помогал кавказец. Кендзи их раньше никогда не видел, но ему было наплевать. Он явился, чтобы удовлетворить свою незатухающую страсть. Его интересовали только фишки, ничего больше.
Вечер сменился ночью, ночь — ранним утром, все шло как всегда. Толстая пачка денег, которую Кендзи Харигами принес с собой, уже почти растаяла. Многие игроки покинули притон. Только самые заядлые продолжали игру.
Кендзи Харигами не мог спокойно смотреть на фишки, его неудержимо тянуло включиться в игру. Он положил на стол остаток своих денег. И проиграл.
Эта партия оказалась последней. Игроки, еще остававшиеся в зале, один за другим поднялись со своих мест и вышли. Кендзи Харигами не хотел уходить, но было уже поздно, и все фишки убрали.
Кендзи встал и направился к выходу. И тут вдруг к нему подошел кавказец.